Живые истории. Куст сирени (джен)

Николай зашел на кухню, где жена накрывала к обеду на стол. Вкусно пахло свежеприготовленной домашней едой, а мужчина уже изнывал от голода, поэтому крутанулся туда-сюда в надежде перехватить чего-то съестного.

— Коль, не хватай. Сейчас Егорка придет, вместе сядем, — добродушно заявила Галина, увидев, как муж отщипнул кусочек хлеба из плетеной корзиночки на столе.

— Да вон он, твой Егорка, на улице торчит. Опять с этим мальчишкой никак не наговорится, — буркнул в ответ Николай.

— Чего ты на него так взъелся? Сеня нормальный парень, сам хорошо учится и Егорке вон как помогает. — Галина непонимающе глянула на мужа.

— Вот именно, Галь. Егор только и делает, что болтается с ним да над книжками сидит. Лучше бы пошел с пацанами в футбол погонял или на речку со мной сходил.

— Тебе не угодишь! То твердил, мол, сынок, надо учиться, авось толку больше будет, в институт в городе поступишь, устроишься, как люди… А теперь что? — Женщина сердито уперла руки в бока.

— Да ничего. Не нравится мне этот пацан, и все тут. Лоботрясом растет, и Егора с пути сбивает.

С этими словами он выглянул в окно, которое выходило как раз на калитку и прилегающий к ней двор. Сквозь редкие невысокие колья забора, выкрашенные зеленой краской, было видно маленькую лавочку слева от калитки. Чуть поодаль от нее рос большой сиреневый куст. Николай посадил крохотный саженец сирени в начале сентября, на седьмой день рождения сына, и за прошедшие без малого девять лет куст успел обогнать забор в высоту на добрых полметра и разросся до самого угла участка. Каждую весну, до самой середины мая он радовал обитателей маленькой дружной семьи пышными соцветиями и пьянящим ароматом, проникавшим в дом через открытые настежь окна. Егорка обожал сирень, ухаживал за ней вместе с отцом и с удовольствием наблюдал, как она растет вместе с ним.

А сейчас Николай чуть ли не со злостью смотрел на ветви с яркой сочной зеленью и тяжелыми пушистыми гроздьями, которые скрывали от обитателей дома стоявших за кустом юношей. Те о чем-то увлеченно друг с другом беседовали: через приоткрытое окно кухни до взрослых долетали их звонкие, еще не успевшие окончательно сломаться голоса и смех.

Николай попытался разглядеть в просвете листвы не столько сына, сколько другого парня. В отличие от рыжеватого шатена Егора, Арсений был блондином с густой копной вьющихся волос, почти на голову выше ростом и заметно шире в плечах, хоть особой плотностью тоже не отличался. Одноклассник сына не понравился мужчине с первого взгляда. Как только Николай узнал, что Егор начал общаться с новеньким, отцовское сердце, что называется, было не на месте. Сначала просто потому, что мужчина не знал, чего ждать от этого городского хлыща. А позже совсем по другому поводу…

Семья Арсения появилась в их селе в конце прошлого лета. Обеспеченные горожане, с какого-то перепуга решившие начать новую жизнь в качестве фермеров, обосновались в пустовавшем доме бывшего председателя совхоза. И взялись восстанавливать заброшенную ферму, вложив туда немало средств и сил. Модный термин «дауншифтинг» вряд ли был известен взрослой части сельского населения. Да и в полной мере перезагрузкой такую жизненную перемену назвать было нельзя: в конце концов, родители Арсения вовсе не отказались от благ цивилизации. Они просто сменили люксовые тачки на практичный вместительный пикап, более подходящий для загородного бездорожья, а дорогую брендовую одежду и обувь — на рабочие комбинезоны и резиновые сапоги. Во всем остальном жизнь их была вполне обеспеченной и комфортной — они полностью отремонтировали дом, провели спутниковый интернет, наняли на ферму рабочих из местных. И судя по тому, что рассказывала Николаю Галина, устроившаяся туда зоотехником посменно, дела новоявленных фермеров шли очень хорошо: поголовье росло, прибыли тоже.

А долговязый вихрастый отпрыск пошел в сельскую школу, в единственный десятый класс, в котором с его прибытием стало двенадцать человек — пять девочек и семеро мальчишек. Он не заделался звездой школы, хоть учеба в городе в престижном лицее, естественно, вывела Арсения на первое место по успеваемости. Но и изгоем тоже не стал: каким-то чудом он умудрился не сыскать приключений себе на пятую точку и не только ни разу не подрался с местными пацанами, но и девчонку ни у кого из них не отбил. Сеня общался со всеми одинаково и только с Егором почему-то сдружился особенно крепко.

Что общего могло быть у его сына с этим пижоном, Николай не понимал. Арсений выделялся на фоне тихого скромного Егора абсолютно всем — одеждой, стрижкой, какой-то бесшабашностью, распущенностью, где-то даже нахальностью. Пока был не на смене, Николай каждый раз наблюдал, как Арсений провожает Егора до дома, и они какое-то время стоят у калитки и о чем-то весело щебечут. И, кажется, могут стоять так бесконечно…

Егор никогда не звал Арсения в дом, потому что прекрасно понимал: отец настроен к его другу не слишком-то дружелюбно. А на расспросы Николая сын упрямо твердил, что просто стесняется их скромного жилища. Но при этом несколько раз сам отпрашивался к Сене домой, якобы чтобы скачать материал для школьных заданий. Николай отпускал сына, но каждый раз на душе его скреблись кошки, а воображение рисовало в голове всякие неприглядные картинки. Однажды он попытался отказать под предлогом того, что домой Егору идти поздно, да и живет одноклассник совсем не близко. А Николаю как раз уходить на смену, встретить не получится. Но сын сказал, что Арсений его проводит.

— Почему он тебя все время провожает? Ты что, девка? Может, еще и за ручку держит? — вспылил тогда Николай.

В ответ Егор пролепетал что-то типа «нет, пап, не держит, ты чего?», но глаза его округлились от страха, а щеки мгновенно залил яркий румянец.

Что он должен был подумать? Естественно, самое плохое.

Об однополых отношениях Николай узнал задолго до того, как в стране сначала это чуть ли не вошло в моду, а спустя время вроде как опомнились и ввели запрет на всякого рода пропаганду. На селе ведь тоже всякое случается. Таких «недомужиков» у них «величали» известным матерным словом и нещадно били, чтобы неповадно было.

А тут единственный сын, родная кровинка…

Успокаивал себя Николай только одним: авось показалось, накрутил себя, вот и мерещится всякая чушь. Даже с женой поговорить на эту скользкую тему он не решался, боясь расстроить. Галя души в сыне не чаяла: в детстве Егорка был слабеньким и болезненным, и оба родителя опекали его, как могли. Но однажды утром, вернувшись после ночной смены, Николай заглянул в комнату сына. Егор уже убежал в школу, и видимо проспал, потому что собирался впопыхах и оставил после себя жуткий кавардак: на столе в беспорядке лежали учебники и тетрадки, одежда была комом навалена на стул. А под кроватью стояли две пустые кружки из-под чая и тарелка с хлебными крошками. Он набросился на жену с расспросами, был ли у Егора кто вчера в гостях, но Галина упрямо твердила, что сын весь вечер был в своей комнате один и делал допоздна уроки. А кружек две потому, что, наверное, не захотел мыть первую, налил еще одну. Николай засомневался: на его сына-аккуратиста подобная неряшливость похожа не была. А под окошком его комнаты кто-то заметно притоптал траву…

Николай высунулся из окна и громко окликнул сына. Из-за куста тут же показалась невысокая фигурка Егорки, следом за ней — более внушительная — Арсения. Вот и сейчас этот дрянной мальчишка не смог обойтись без своих подколов, подумал Николай: Сеня весело помахал мужчине зажатой в руке веточкой сирени и крикнул:

— Здрасьте, дядь Коль! Как поживаете? Тете Гале приветик.

Николай ничего не ответил. Увидел только, как Егор протянул Арсению руку, и тот аккуратно пожал ее, задержав в своей ладони чуть дольше «пацанских» приличий. Мужчина заскрежетал зубами. Нет, не дело это, подумал он, надо с Егором серьезно поговорить, пока по селу не пошли всякие слухи да сплетни…

Но разговора не получилось, ни сегодня, ни на следующий день, ни неделей позже. Не смог он, взрослый мужик, начать беседу на подобную тему. Не подобрал нужных слов, страшась ненароком обидеть сына, задеть его честь. Да и сомнение в том, что опасения насчет Егора и Арсения не беспочвенны, никуда не делось…

* * *

Галина была на работе. Николай в одиночку справлялся по дому, ожидая сына из школы. Егор сильно задерживался, и мужчина то и дело подходил к забору и выглядывал на улицу. На душе сегодня было особенно неспокойно. Ощущение того, что должно произойти что-то нехорошее, не отпускало его не на мгновение, затягиваясь в груди тугим болезненным узлом. Чтобы занять чем-то руки, а заодно отвлечься от тягостных мыслей, он решил нарубить дров для небольшой баньки, сооруженной им пару лет назад в огороде за домом. А когда закончил, вышел на передний двор и снова выглянул из открытой настежь калитки…

Увиденное заставило Николая разом выдохнуть из легких весь воздух. Сердце подскочило куда-то вверх и застряло в горле, перекрывая дыхание, а кровь тяжелыми толчками забилась в висках.

Прямо за широкими ветками сиреневого куста спиной к забору стоял Егор. Он прижимался к Арсению и робко обнимал его за шею. А тот в свою очередь обхватил Егора за талию. Парни целовались. Нешуточно так целовались, по-настоящему.

В несколько шагов Николай оказался около парней. Он не издал ни звука, только тяжело и шумно дышал, но они все равно заметили его приближение и отпрянули друг от друга. Егор заметил топор в руке взбешенного отца и, ни секунды не раздумывая, загородил собой Арсения. Впрочем, тот сразу же шагнул вперед и оттеснил друга за спину, прикрыв своим телом от расправы, и приготовился лицом к лицу встретить неминуемую кару. В его зеленых глазах Николай не увидел и тени страха.

Мужчина тихо взвыл от бессилия что-либо сделать, как-то исправить то, что в его мозгу не поддавалось никакому разумному объяснению. Он развернулся и, хорошенько размахнувшись, рубанул топором прямо в основание сиреневого куста, срубив разом пару стволов, которые с тихим печальным шелестом рухнули на землю под тяжестью пышных соцветий.

— Пап, не надо, пожалуйста! Сирень же не причем! — закричал Егор, бросился к отцу и крепко схватил за запястья, пытаясь опустить вниз руки с зажатым в них топорищем. Он плакал.

Николай оторопело смотрел на сына. В его наполненные влагой светло-карие глаза, на мокрые от слез щеки. Когда он в последний раз видел своего Егорку плачущим? Мальчик рос не особо сильным физически, но плаксой не был. Наверное, когда он сломал руку в первом классе? Но Николай хорошо запомнил, что малыш проронил тогда лишь несколько скупых слезинок, изо всех сил стараясь держаться как взрослый. Как мужчина…

А сейчас Николай видел родное лицо, залитое слезами отчаяния и горечи. Отчаяния совсем не потому, что он не оправдал отцовских ожиданий. И горечи от того, что своим поступком он причинил сыну гораздо больше боли, чем если бы просто ударил.

Мужчина выронил из рук топор и крепко обнял сына. Он гладил Егора по вздрагивавшей от рыданий спине и шептал что-то глупое и бессвязное, пытаясь успокоить. Потом осторожно увел в дом. Николай ни разу не обернулся и не увидел, как Арсений поднял топор, вернулся за рюкзаком Егора, оставшимся лежать на земле около безвинно пострадавшего куста, и положил все на крыльцо. Выходя со двора, парень прикрыл за собой калитку и пошел в сторону дома.

На следующий день Егор в школу не пошел. Всю ночь он пролежал с высокой температурой, которую удавалось сбить лишь ненадолго, и она тут же поднималась опять. Ничего не помогало, ни жаропонижающие, ни холодные компрессы и обтирания. Лишь на рассвете жар наконец-то спал, и Егор крепко уснул. Обеспокоенные состоянием сына родители, не сомкнувшие за ночь глаз, с облегчением вздохнули.

А едва рассвело, раздался настойчивый стук в дверь. Взору Николая, открывшего раннему визитеру, предстал бледный как полотно Арсений. Он стоял у крыльца и нервно теребил край помятой футболки, но держался уверенно, хоть и без своей обычной нагловатости.

— Можно увидеть Егора? — тихо спросил он у мужчины.

От злости Николай стиснул челюсти так, что на щеках и шее заходили желваки. С каким наслаждением он почесал бы кулаки об этого пиздюка!

— Спит он. Ты зачем приперся?

— Если вы хоть пальцем его тронули… — начал Арсений и сжал ладони в кулаки, но Николай его перебил:

— За кого ты меня принимаешь, щенок? Я и тебя трогать не буду. Живи, только держись от моего сына подальше.

— Я буду держаться, но общаться с Егором вы мне не запретите. Что бы вы там ни думали о нем или обо мне… — Арсений тряхнул головой и посмотрел Николаю прямо в глаза. — Знаете, жизнь слишком коротка, чтобы играть в труса с любимым человеком, который так важен для тебя. И эту самую жизнь вы за своего сына не проживете!

— Господи, откуда ты взялся на нашу голову, а? — Николай устало потер ладонями лицо и опустился на деревянную ступеньку крыльца.

— Дядь Коль, могу я его увидеть? — упрямо повторил Арсений.

— Вот настырный какой, говорю тебе, спит он. Сегодня дома побудет. А тебе пора в школу собираться, — ответил мужчина.

Арсений помотал головой, сел рядом с Николаем на ступеньку, обхватил руками худые коленки, обтянутые черными джинсами, и уткнулся в них лицом.

Николай глубоко вздохнул и глянул на паренька. Неожиданно для самого себя он положил руку на его плечо и произнес:

— Ладно, пойдем, чаю попьем что ли. Потом поможешь мне.

Арсений поднял голову и удивленно уставился на Николая.

— А что нужно делать? — спросил он.

— Сирень Егоркину надо в порядок привести, ветки убрать. Натворили вчера дел, будем исправлять.

Примечания:

В этой маленькой истории получился взгляд с другой стороны, от лица старшего поколения. Надеюсь, вышло не слишком идеализировано)

А слова Арсения о жизни — это цитата из книги Софи Гонзалес «Всего лишь полностью раздавлен» и еще одного человека, которого я хочу поблагодарить за мудрость не по годам!