Живые истории. Миска черешни (джен)

«Нет, пожалуйста, только не это! Блядь, ну что вы, в самом деле», — подумал Макс.

Внутри него уже вовсю закипало негодование, грозившее перерасти во взрыв неконтролируемой подростковой ярости. Потому что он этого не заслужил. Да, Макс далеко не самый примерный сын: оценки надо бы подтянуть, с преподами вести себя чуть менее дерзко. И угораздило же в последний день учебы попасться на глаза классухе, когда они с пацанами курили за школой, отлынивая от уборки территории…

Но сослать его на три месяца в деревню к бабке — это уже чересчур! Не в лагерь, где были бы ровесники и хоть какая-то движуха. И не с родителями в загранкомандировку, потому что едут они не отдыхать, а работать, и сыном там заниматься будет некому. Макс слушал приглушенный кухонной дверью разговор между предками и не верил. Просто не верил, блядь, что они способны так жестоко наказать его за не всегда хорошую успеваемость и курение. Да он даже невзатяг!

После того, как переговоры на кухне завершились, и инфа об отъезде сына в деревню была озвучена ему лично, Макс, сердито сверкая голубыми глазами, хотел немедленно заявить, что уж лучше бы остался один дома. Но, учитывая события, произошедшие с героем всем известного фильма с одноименным названием, убедить маму в том, что он, пятнадцатилетний мальчишка, не умрет за эти три месяца с голоду и не превратит квартиру в руины, было нереально. Тем более, в отсутствии родителей в городе и даже стране в летний период обязанность помогать бабушке по хозяйству целиком и полностью ложилась теперь на его крепкие подростковые плечи.

Услышав это, Макс чуть не взвыл в голос: мало того, что он будет без друзей, интернета, телевизора и приставки, так еще и вкалывать придется. И вставать ни свет, ни заря, с первыми, мать их, петухами. Что ж, блядь, наказание что надо! Лучше бы в тюрьму усадили, в интернат какой закрытый отвезли! Даже самые страшные варианты казались ему раем по сравнению со ссылкой в деревню.

Есть расхотелось, хотя Макс сегодня еще не завтракал. Он уныло сполз с дивана, пошел на кухню и вылил в кружку кофе, оставшийся на дне колбы кофеварки. Выпил одним глотком и, показательно понурив плечи, поплелся в свою комнату собирать вещи. Борясь с желанием разгромить все вокруг, улечься на кровать, уткнуться лицом в подушку и пролежать так до осени, он открыл шкаф и в раздумье взъерошил сильно отросшие светлые волосы. Потом разом достал из шкафа целую стопку чистых футболок и запихал их все во вместительный рюкзак, попутно все же подумав о том, зачем ему столько. Перед курами он, что ли, щеголять собрался? Никаких развлечений в деревне и в помине не было — днем работа, ночью сон, вечером посиделки за чаем на улице под аккомпанемент соловьиных трелей. И никому в голову не приходило хотя бы в телефоне музычку включить. Нет уж, на сей раз он обязательно вдарит рок в этой дыре, да так, что никому мало не покажется! Надо только побольше убойных композиций в телефон накидать.

В предвкушении того, как вся деревня будет умолять забрать его домой, Макс забросил в рюкзак любимые штаны — широкие, с множеством карманов, пару шорт — короткие и подлиннее, носки и белье. Потом откопал в прихожей в шкафу резиновые шлепанцы, которые брал с собой в бассейн. Рассовал зарядку, наушники и всякую прочую мелочь по кармашкам рюкзака, на самое дно которого из недр комода перекочевали едва начатая пачка сигарет и зажигалка. Вроде бы все. Оставалось только вовремя перехватить собранный мамой пакет с предметами гигиены, чтобы она ненароком не начала перебирать уложенные вещи и не наткнулась на сыновью заначку.

А сейчас можно пойти погулять и поплакаться друзьям о своей печальной судьбе невольного деревенского каторжника, что Макс и сделал, спрятав рюкзак в шкафу и улизнув из дома.

Последний день свободы пролетел быстро. Поужинав с предками, не скрывавшими своего счастья то того, что чадо не особо сопротивлялось своей участи и не орало благим матом о нечеловеческой жестокости родителей, Макс сразу ушел в свою комнату. Уныло погоняв в приставку, он решил пораньше завалиться спать — завтра предстояло рано вставать.

Утром, после ванной и легкого завтрака, вздыхая и кряхтя, как старый дед, он закинул в рюкзак оставшиеся вещи, медленно оделся и так же медленно влез в любимые разношенные кеды. Перед выходом прихватив с вешалки в прихожей кепку, Макс получил от матери на прощание поцелуй в щечку и просьбу быть хорошим мальчиком и слушаться бабушку, вызвавшую у него приступ зубовного скрежета. Отец уже ждал в машине на улице.

Как только междугородний автобус отъехал от автовокзала, Макс нацепил наушники и все три часа пути слушал плейлист, которым собирался ближайшие месяцы шокировать деревенских жителей и прочую живность. На душе скреблись гигантские кошки, и чем дальше он отъезжал от города, тем тоскливее ему становилось. Даже любимые Slipknot, разрывавшие динамики, сейчас ни капельки не радовали…

Бабуля встретила Макса бурными возгласами и крепкими, совсем не старческими объятиями. Вдоволь потискав поникшего духом внука и посокрушавшись над его ужасной худобой (на самом деле Макс считал себя в меру упитанным) она бодро зашагала от автостанции в сторону остановки пригородного транспорта, шутливо подгоняя чуть ли не волоком тащившего по земле ноги парня. Следом за бабушкой он залез в старенький автобус, который должен был еще через час или около того доставить Макса в самую, что ни на есть, жопу мира, откуда не будет спасения. Где только жара, пыль, специфический запах и беспросветная тоска, потому что общаться кроме бабули, ее престарелых соседок и всякой мелкотни, которую перебравшиеся в города дети каждое лето стабильно сдавали деревенским предкам, будет не с кем. Разве что с курами и гусями. Или бабушкиным котом. Пушок никогда не лез на руки, не выпрашивал еду и был строптив и величественен, как царская особа. В общем, тот еще друг…

— Максюшик, мы с тобой и черешню соберем, и картошечку выкопаем. Огород надо бы еще раз прополоть, хоть дождя давненько не было. Огурчики подвязать, помидорчики укрыть. Сарай курочкам поправим, да загон надо сделать, цыплятки со дня на день вылупятся, в инкубаторе три десятка яичек лежит, — бабушка все не унималась, перечисляя многочисленные дела по хозяйству и непременно склоняя имя Макса в разных уменьшительно-ласкательных формах, отчего его каждый раз пробивало дрожью и вызывало желание сматериться. Все происходящее казалось ему страшным сном, только, сколько бы он ни моргал, кошмар никуда не девался.

Автобус высадил их на пустынном перекрестке, и к дому они шли уже пешком. Макс брел рядом с бабулей, повесив голову, и наблюдал, как белые подошвы кед утопали в густой пыли грунтовой дороги. Хотелось вопить на весь мир о том, какой он несчастный…

Но еще более несчастным он почувствовал себя чуть позже, когда бабушка накормила его до отвала, подкладывая добавки и причитая, что ест он как котенок. Наконец, она сжалилась над стонавшим внучком и отпустила его из-за стола. Еле дыша от наполненности желудка, Макс сползал в комнату, достал из рюкзака свежую футболку и шорты, переоделся и, прихватив сигареты, тихонько выбрался на улицу. Надо было срочно надыбать местечко для перекуров, чтобы ба не спалила его за этим занятием, а он ненароком не спалил что-нибудь еще.

Искомое нашлось за сараем: глухой уголок между кирпичной стенкой и сетчатым забором, отделявшим их участок от соседского. С той стороны забора были только деревья и кусты. Вот и отлично, если присесть на корточки, то дым никто не увидит, решил Макс, чиркнул зажигалкой у кончика торчавшей из уголка рта сигареты, затянулся и чуть было не закашлялся — курил он совсем недавно и еще не привык. Впрочем, вторая затяжка пошла уже лучше, и в голове почти сразу привычно поплыло. Макс затянулся еще раз, выдохнул дым, стряхнул столбик пепла на землю…

И краем глаза заметил по ту сторону забора какое-то движение. Он осторожно выглянул из-за кустов и в просвет между стволами деревьев увидел парнишку едва ли намного старше себя, возможно, даже ровесника, который, чуть прихрамывая, медленно вышагивал туда-сюда и, совершенно никого не опасаясь, курил, зажав сигарету в левой руке. Правая была почти по плечо в гипсе и покоилась в марлевой перевязи на груди.

«Да ты бессмертный что ли?» — подумал Макс. Если бы его самого застукали с куревом, тут же пришел бы быстрый и не факт что безболезненный конец его юной жизни. Незнакомец был одет как-то совсем не по-домашнему и не по-деревенски: в светло-голубую рубашку и узкие черные брюки, будто в школу собрался. Так каникулы же! Странный типчик.

Типчик был довольно высоким и тощим брюнетом с аккуратной стрижкой — сверху густая шапка вьющихся волос, а виски и затылок выбриты. Цвет глаз Макс не разглядел, потому что задумчивый (или, скорее, понурый) сосед старательно глядел себе под ноги и по сторонам взглядом не шарился. Частыми затяжками он довольно быстро выкурил свою сигарету, неловким щелчком пальцев отправил окурок в небытие и скрылся из виду. Вот дебил, так и пожар устроить недолго.

Бабушку он навещал далеко не каждое лето, но и с прошлых визитов хорошо помнил, что никаких мальчишек-сверстников по соседству отродясь не проживало, иначе ему не пришлось бы коротать время в тщетной попытке найти себе хоть какое-то развлечение. Надо спросить у ба, кто этот парень, а потом и познакомиться с дерзким соседом можно.

Пока Макс пялился на незнакомого курильщика, его собственная сигарета догорела почти до фильтра. Он тихо выругался, бросил окурок на землю и, встав в полный рост, сердито растоптал его подошвой шлепанца. Пришлось вылезти из укрытия и вернуться в дом. Бабушка, не дав внучку даже передохнуть с дорожки, снова потащила его во двор. К вящей радости Макса, на сегодня бабуля решила ограничиться ознакомлением внука с фронтом предстоящих работ и занять остаток дня сбором черешни.

В непривычную ему деятельность, чай не на диване валяться, Макс втягивался медленно, норовя филонить, сколько получится. Но сам не заметил, как погрузился в работу, бесстрашно стоя на верхушке стремянки и сбрасывая сорванные ягодки в ведро. Особо крупные и красивые он закидывал в рот и наслаждался их сочным сладким вкусом, наплевав на то, что они немытые.

Как ни пытался он разглядеть с высоты лестницы соседний дом, за деревьями не особо что увидел, кроме достаточно новой черепичной крыши. Собранную в ведерки черешню они вдвоем занесли на кухню, где бабушка сразу же отсыпала немного в пакет, а потом набрала ягодок покрупнее в небольшую миску и тщательно помыла их под краном. Пока она возилась с черешней, Макс поинтересовался, кто живет по соседству.

— Верочка, хорошая женщина, и сынок ее, Никитка. Недавно из города переехали. У Никитушки здоровье слабое, в городе чуть совсем не зачах, а тут свежий воздух, продукты натуральные. Мы им по-соседски помогаем, чем можем, что продадим, чем за так угощаем. Хозяйство и сад-огород они не держат, Верочка все по-городскому обустроила — газоны там всякие, дорожки да кусты. Участок совсем заброшенный был, да и дом пришлось ремонтировать. — Бабушка протянула ему миску с черешней. — Максик, отнеси Никитке, пусть поест витаминов, болезный.

Хах, болезный он, видите ли, подумал Макс, а курит, прям как здоровый. Но от подвернувшегося повода познакомиться с соседом отказываться не стал и, подхватив миску с мытой черешней и пакет с оставшейся, бодро выбежал из дома.

Соседская калитка оказалась незапертой. Дворик за ней был небольшим, но казался просторным из-за того, что покрыт был ровной ярко-зеленой газонной травой. Еще издали заметив обитателя дома, сидевшего в кресле под навесом небольшой веранды, Макс в несколько шагов добрался по мощеной камнем дорожке до крыльца. Взбежав по ступенькам на веранду, он громко выпалил:

— Привет, я Макс… — и замолчал, потому что в этот момент Никита поднял на Макса глаза цвета переспевшей вишни и тут же с громким стуком уронил на деревянный пол веранды толстую книжку, которую читал.

— Орать-то зачем? — смерив Макса странным взглядом, негостеприимно буркнул в ответ хозяин и неловко потянулся за упавшей книгой. — Чего тебе?

— Мне ничего, а вам бабушка черешни передала. — Вперив взгляд в бледное лицо Никиты, Макс начал злиться: знакомство явно не задавалось с самого начала.

— На кухню отнеси, мать потом уберет.

— Тебе надо, ты и неси.

— Угу.

Никита снова уткнулся в книгу. Макс хмыкнул и, чуть не рассыпав все ягоды, с силой грохнул полной черешни миской о поверхность небольшого круглого столика, стоявшего рядом с креслом хозяина. Тот заметно вздрогнул, но так и не удостоил вспылившего гостя ни словом, ни взглядом.

«И что мне с этим пакетом делать? Да к чертям собачьим все это дерьмо!» Макс положил пакет прямо на пол около входной двери, спустился с крыльца и, сжимая ладони в кулаки, зло зашагал к калитке. Если бы в этот момент он обернулся и посмотрел на Никиту, то удивился бы полному грусти взгляду, которым тот провожал ладную фигурку Макса. Но оборачиваться никакого желания не было, как и возвращаться в этот дом или знакомиться поближе с его обитателями. Уж лучше он уработается до обморока или помрет от тоски и одиночества!

Исполниться его мечтам было не суждено: следующим утром он обнаружил вымытую миску из-под черешни около раковины на кухне, а вечером бабушка снова отправила его к соседям с очередной порцией лакомства для «болезного» соседа. Макс попытался было протестовать, но переспорить ба ему оказалось не под силу. Он снова поплелся к Никите уже без вчерашнего энтузиазма, зато вдвойне злой.

— Мог бы и спасибо сказать, — поставив миску на столик, прошипел он Никите, как всегда сидевшему на веранде с книгой.

— Угу.

Все повторилось в точности до мелочей и через день, и через два. Только Макс уже ни на кого не злился. Он начал понемногу привыкать к тихой деревенской жизни, к работе по дому и больше не горел желанием устраивать оглушительные концерты для обитателей окрестных дворов, слушая свою убойную музычку только в наушниках.

А вся эта дребедень с вечерними визитами к соседу даже начала его забавлять. Макс приносил черешню, сыпал приколами типа «почему слоны не летают как птицы», от души смеялся над своими же шутками, интересовался, что у Ника с рукой — совсем как в одной старой советской комедии — и получал в ответ неизменное «угу». Уходил, не замечая того, как одновременно восхищенно и тоскливо смотрел на него украдкой Никита, до боли сжимавший пальцами здоровой руки книгу и стискивавший зубы, чтобы не дать вырваться наружу непрошеным словам. Макс продолжал пребывать в счастливом неведении, а Ник в это самое время держался из последних сил. Пока в один из визитов симпатичного веселого соседа все-таки не сорвался.

Макс как обычно принес ему уже не черешню, а что-то еще, успевшее поспеть к тому времени. И на свою беду в спешке не надел футболку и пришел к соседу-буке в одних коротеньких шортах.

При виде подтянутого и успевшего покрыться ровным золотистым загаром тела Макса Ник нервно сглотнул и с трудом справился с приступом дрожи, охватившей его всего от стриженой макушки до пяток обутых в кроссовки ног. Если бы Макс мог заглянуть в его мысли, то понял бы, что он не хотел, правда, не хотел ничего говорить, но его голова в тот миг опустела от нахлынувший эмоций, а язык ни в какую не желал подчиняться хозяину.

И когда Макс в очередной раз о чем-то безобидно шутканул, Никита вдруг взорвался:

— Ты чего сюда ходишь, а? Еще и полуголым приперся. Неужели еще не донесли, кто я?

Макс уставился на злобно сверкавшего глазами Ника. Внезапная перемена настроения обычно неразговорчивого соседа была чем-то новым, но о чем шла речь, он пока не понимал. Впрочем, непонимание долго не продлилось.

— Я гей, Макс. Гомосексуалист, голубой, пидор, заднеприводный… Как вы там еще нас называете?

— Вообще-то, никак не называем, — пробурчал в ответ Макс.

Ник его не слышал.

— Знаешь, кто это сделал? — Он указал на свою загипсованную руку. — Старший брат моего одноклассника со своими дружками-отморозками. — Он горько усмехнулся. — Кости в мелкое крошево, грёбаных четыре часа по кусочкам собирали. И не факт, что рука будет действовать хотя бы наполовину так, как раньше. Повезло, блядь, что их спугнули. Они хотели сломать обе руки, и ноги и, черт их знает, что еще. Знаешь, за что? Я проводил его до дома. Просто. Блядь. Проводил. До дома. Один раз!

Макс нахмурился. Он не ожидал таких откровений, но то, что рассказывал ему Ник, было ужасно, и он не знал, что ответить. Впрочем, Нику его слова были, видимо, не нужны.

— Отец ушел сразу, как узнал. Просто собрал свои манатки и поминай, как звали. А мать ничего лучше не придумала, как завезти меня в эту дыру, подальше от всех. А тут вдруг являешься ты и каждый божий день мозолишь мне глаза своей охуенной задницей. Да я прямо сейчас смотрю на тебя и представляю, как ты мне отсасываешь. Как тебе такое? — Ник выпалил все это на одном дыхании и чуть не задохнулся от недостатка кислорода. Его щеки пылали нездоровым румянцем, ярко выделявшимся на фоне бледного лица.

— Всё сказал? — угрюмо поинтересовался в ответ Макс.

— Не всё. — Ник перевел дыхание. Его запал слегка иссяк и продолжил он уже гораздо тише. Но румянец со щек и желчь из его тона никуда не делись. — Убирайся и бабке своей скажи, чтобы больше ничего не передавала.

— Ну, ты и гондон. Счастливо оставаться, — процедил Макс сквозь зубы.

Он мог бы ударить Ника, но пачкать руки об этого грёбаного ублюдка не стал. Поэтому просто развернулся и ушел. И уже не увидел, как Ник уронил голову на согнутую левую руку и затрясся от беззвучных рыданий.

Больше ни разу Макс не приходил к соседям, заявив бабушке, что лучше десять раз прополет разнесчастный огород, чем снова туда пойдет. Бабуле ничего не оставалось, как смириться с его внезапным упрямством, но на все расспросы о том, что там произошло и почему они с Никитой поссорились, он лишь отмалчивался.

Но, несмотря на то, что Макс все еще был зол на Ника, слова соседа не выходили у него из головы. По вечерам он сидел во дворе вместе с разлегшимся рядом Пушком, слушал в наушниках любимые треки, чесал кота между ушами и размышлял.

Каково это, когда тебя не понимают и не принимают?

Что бы он сказал, узнав о том, что кто-то из его компании нетрадиционной ориентации? И как отреагировали бы его друзья, если бы Макс признался им в том, что его привлекают парни, а не девушки? Естественно, они обсуждали тему многочисленных гендеров и «нетрадиционной» любви, но вопреки тому, что сказал Ник, никогда не обзывали ее представителей какими-то обидными словами, относились к ним… обыкновенно, что ли. И Макс вдруг подумал: а если среди его близких друзей тоже есть те, кто испытывает то же, что и Ник, но боится признаться? Боится осуждения или чего похуже, например, того, что случилось или могло случиться с Ником.

А еще Макс понял, что почему-то никогда не задумывался над своими собственными предпочтениями. Несмотря на юный горячий возраст гормоны в голову ему пока особо не ударяли, влажных снов он почти не видел — так, какие-то обрывки. Конечно, он целовался с девчонками и даже несколько раз облапывал особо смелых, но сексом еще никогда не занимался. Было как-то не до того — учеба, бассейн, гулянки с компанией, по выходным футбол во дворе, сигареты на переменах за школой… Он попытался представить себе человека, который смог бы вызвать у него желание заняться с ней/ним любовью, и не смог. В памяти вдруг возникло равнодушно-отстраненное лицо Ника в те моменты, когда он делал вид, что игнорит принесшего ему фрукты соседа. Макс усмехнулся. Ну уж нет, только не этот придурок! И стрижка у него какая-то идиотская.

Тем более после того, что Ник ему сказал, так запросто он его ни за что не простит, решительно подумал Макс. Да и будет ли Ник просить у него прощения? Судя по всему, он не из тех, кто первым идет мириться.

И мириться первым действительно пришел не сам Никита, а его мама, Вера. Уставшая и осунувшаяся женщина попыталась объяснить Максу, что Никита не хотел задеть словом ни его бабушку, ни его самого. Что он хороший воспитанный мальчик и мухи не обидит. Просто все произошедшее сильно обозлило его на весь окружающий мир и разрушило мечты и планы. Оставшийся до окончания школы год теперь придется доучиваться на дому, а поступление в вуз вообще под большим-большим вопросом. Переломы, правда, очень сложные, и тяжело заживают. И при этом Ник вынужден сам о себе заботится, потому что бросить работу Вера не может — кроме нее, содержать их больше некому. Каждое утро она уезжает в город и возвращается только вечером, а Никита иногда даже поесть забывает. А после того, как они с Максом повздорили, он вообще ничего не хочет, только молчит и много курит. Нет, запретить она не может, потому что во многом винит себя за то, что случилось с сыном. И она, и ее бывший муж уделяли Никите очень мало времени, и теперь парень страдает.

Конечно, Макс мог бы поспорить с ней, сказать, что на его взгляд, выбор, в кого влюбляться, вряд ли зависит от количества времени, которое родители уделяют своим детям, но не стал. Взрослые так любят вешать на себя вину и ответственность за все на свете и никак не поймут, что подростки, тем более почти уже совершеннолетние, тоже имеют право на собственное мнение и на самоопределение, в том числе касаемо предпочтений в сексе. Главное, не осуждать, а попытаться понять, даже если принять и смириться пока не получается. То, что она не отвернулась от сына, как это сделал отец Ника, уже хорошо.

Все это Макс мог бы сказать, потому что не раз и не два прокручивал эти мысли в своей голове. Но вместо этого он просто согласился дать Нику второй шанс, поддавшись на уговоры Веры, не сдержавшей горьких слез в присутствии пятнадцатилетнего мальчишки. Макс тяжело вздохнул, будто на его плечах лежал груз весом с пол земного шара, не меньше. Едва сдержав душевный порыв погладить маму Ника по плечу в качестве хоть какого-то утешения, он встал и вышел во двор, а затем на улицу.

Несколько десятков шагов до соседской калитки и вглубь уже знакомого двора дались ему на удивление легко. По дороге он думал о том, что скажет Нику. Или что ответит, если тот начнет разговор первым. А потом плюнул на это гиблое дело и решил пустить все на самотек.

Макс увидел Ника в глубине двора: тот медленно ходил по дорожке и курил. Ник тоже заметил Макса, тут же бросил сигарету на землю и наступил на нее подошвой кроссовка.

— Хоть затушить догадался, а то недолго и пожар устроить, — пробурчал Макс. Он остановился примерно в метре от Ника и вгляделся в его лицо, которое было едва ли не бледнее, чем обычно. Ник был заметно выше ростом, и Максу пришлось для этого немного задрать голову.

— Угу.

«Те же яйца, только в профиль», — подумал Макс.

— Ничего не хочешь сказать? — спросил он.

— Хочу. — Ник старательно отводил взгляд в сторону.

— И?

— Прости.

— Придурок.

— Мягко сказано.

Макс улыбнулся: видок у Ника был тот еще.

— И прическа у тебя дурацкая.

— Угу. — Ник взъерошил пятерней свою густую каштановую шевелюру и глянул на Макса печальными глазами побитого пса, насквозь промокшего под дождем.

Надо было срочно растопить лед между ними, иначе разговор как-то совсем не клеился. И Макс нашел единственно возможный выход.

— Слушай, а про задницу мою ты серьезно сказал? — спросил он и тут же прыснул со смеху. Лицо Ника сначала застыло от удивления, но потом он тоже от души рассмеялся и хлопнул себя по лбу ладонью.

— Конечно, серьезно. Блядь, видел бы ты себя… моими глазами, — сквозь смех произнес Ник. — Но если я не нравлюсь тебе как парень, давай будем просто друзьями?

— Давай. И так уж и быть, разрешаю тебе дрочить по ночам на мой светлый лик, — не унимался Макс.

— Дебил.

— Сам такой.

Ника это откровенное заявление, похоже, ничуть не смутило.

* * *

Остаток лета для обоих парней действительно прошел чудесно. Ник не скрывал радости от того, что помирился с соседом, и теперь сможет провести все оставшееся время летних каникул вместе с ним, а не в тоскливом одиночестве. А Макс первым делом познакомил друга со своими музыкальными пристрастиями. И под зубодробительные треки Слипов разрисовал гипс Ника черным маркером, изобразив страшные рожицы и добавив надпись «Выздоравливай быстрее, придурок!» Перед тем, как ехать снимать гипс, Ник заставил его сфоткать руку со всех сторон на память.

Макс взял на себя заботу об обедах для Ника, притаскивая из дома всякие вкусности. А однажды даже приготовил ему завтрак, когда Вере нужно было уехать на пару дней. Ник проснулся от запаха гари и, пришлепав на кухню, застал там Макса, готовившего уже вторую по счету яичницу — первую он благополучно сжег. Впрочем, вторая оказалась просто объедением, и парни смели ее в один присест, заедая бутербродами и запивая крепким сладким чаем. И Макс вдруг понял, чем хочет заниматься — он бы с удовольствием пошел учиться на повара. Или кондитера. Нет, лучше все-таки на повара.

С подачи Макса парни решили бросить курить. Макс заявил, что курить в открытую не прикольно, вся соль как раз в том, что ты вынужден ныкаться за углами, чтоб не спалили и не всыпали по первое число. В общем, в риске и острых ощущениях. А так, баловство сплошное, еще и голова потом кружится. Ник вздохнул, но спорить с другом не стал. Вдвоем с Максом они торжественно выбросили свои почти целые пачки сигарет в мусор.

Закончив с домашними хлопотами, Макс вытаскивал друга гулять по деревенским улочкам. Но Нику больше нравилось лежать на траве в каком-нибудь укромном уголке, подальше от посторонних глаз, и читать вслух, положив голову Максу на колени. Макс понимал, что так Ник мог хотя бы представлять, что они не просто друзья, и не возражал против такой двусмысленной близости — во всем прочем, что касалось общения с Максом, вольностей Ник себе ни разу не позволил.

В такие моменты Макс слушал голос Ника, читавшего ему очередной шедевр русской классики, и думал о будущем.

— Что планируешь делать после школы? — спросил он однажды.

— Уеду куда-нибудь подальше, — ответил Ник, — в институт поступлю. Раньше на филолога хотел, но теперь я вряд ли смогу много писать…

— Я с тобой поеду, — тихо произнес Макс.

— О, Макс, ты делаешь мне предложение? Это так неожиданно, но я согласен, — попытался пошутить Ник, за что получил довольно болезненный тычок в плечо и ойкнул.

— Идиот, просто беспокоюсь за тебя. Не выживешь ведь в одиночку.