Есть ли в моем прудике рыбы (джен)

Ходить на кладбища Янус Полуэктович не любил. Когда живешь в четыре раза дольше, чем положено обычному человеку, и в двадцать раз дольше, чем положено было тебе самому, начинаешь понимать, что человеческая жизнь не слишком поддерживает баланс между потерями и приобретениями во всем, что касается близких людей. Хотя, может быть, что так казалось лишь потому, что прошлое и старое каждый ценит выше, чем новое и юное, поэтому и уход близких чувствуется сильнее, чем их появление. Эгоизм в человеке сражается до последнего, крича о том, как с кем-то когда-то было хорошо и жалея, в основном, себя же, а не безвременно почившего.

Господин Невструев был страшным эгоистом, который за триста с лишним лет хоронил не только близких, но и себя самого неоднократно. Поэтому каждый раз в таких местах, как Шон-Каллен, чувствовал себя котом перед открытой дверью. Вроде, скребешься и просишься за порог, но в последний момент всегда передумываешь. Янус не встречался пока с Коатом, прекрасно зная, что они с богом смерти уже много лет делят одну жилплощадь и являются добрыми соседями. С Семёном призрак при встрече всегда жизнерадостно здоровался, чем вызывал у бедняги-жнеца нервное перекашивание черепа. На этом его общение с островными проводниками на тот свет заканчивалось.

Но избавить себя от щекотливого чувства мрачного удовольствия от прогулки по их вотчинам Ян Полуэктович все никак не мог. Тем более, сравнивая со всеми остальными кладбищами, Шон-Каллен ему очень даже нравилось. Тут было живенько.

Да и компания для похода каждый раз выдавалась очень оптимистичная.

Светлый декан, говорили они. Мама Вишня, самая храбрая, самая-самая, призраков отгоняет одним большим пальцем ноги, делит, можно сказать, диван с призрачными шпаклевщиками. От ее света с писком разбегается вся нечисть и плохие мысли, квас сам по себе окрашивается во все оттенки бензинового.

Когда Триша (тот самый светлый декан в отставке, на минуточку) последний раз гуляла на природе ночью, то от страха чуть не поседела. Ни должность главной светлой волшебницы, ни профессорский стаж работы не смогли вытащить из нее детскую боязнь темноты, но зато количество часов до полного захвата той части мозга, которая отвечала за самосохранение, увеличилось.

Профессор углядела в темноте Яна Полуэктовича и, стараясь не дышать, направилась к нему. Внезапность встреч между ними и их территориальный разброс каждый раз приводили ее к одному насущному "перке," желательно с театральным надрывом и вопросительной интонацией.

Девушка относилась к кладбищам нейтрально-уважительно. Она любила копаться в прошлом, поэтому прогулки между надгробиями для нее были овеяны аурой детских страшилок, меланхолии и мрачной загадки, а горькое послевкусие кладбищенского воздуха еще только начинало оседать на языке.

Повсюду кроме очертаний крестов вздымали крылья каменные ангелы, сидели грустные фигуры молодых девушек, стояли громоздкими вычурными памятниками входы в фамильные склепы. В целом тут, конечно, была своя эстетика.

— Привет? — Она подошла к Янусу и улыбнулась, внимательно оглядывая местность. Одна бы она сюда ни за что не пришла, хотя повод и был. — Отличный мы с тобой вечер выбрали для прогулок, уважаемый, на весеннее-то равноденствие. Если что, я не кричу, поэтому следи за лицом.

Девушка снова улыбнулась, на этот раз поспокойнее и привычно потерлась носом о чужое пальто, вдохнула запах шерсти, весенней сырости и кофе. Наверное, если бы они все вместе оказались в следующей жизни где-то в другом месте, то Триша узнавала бы своих по желанию стирать о людей лицо.

— Я привык, что равноденствие двадцать первого.

Янус улыбнулся волшебнице и подставил локоть. Изменять привычкам ему было сложно: если рядом девушка, она должна быть придержана хотя бы формально.

— Давным-давно в этот день произошло удивительное и очень романтичное событие в моей жизни, вспоминать о котором здесь не нужно. А на день позже родился один мой чудесный друг.

Призрак поправил перстень с тяжелым черным камнем на пальце, прижал ладонь согнутой руки к солнечному сплетению и повел Тришу по аллее кладбища в северную его часть.

— Я прошу меня извинить, но тебе сегодня придется навестить мой склеп и мой пруд, где утоплен тот мальчик, в кого у меня уродился младший сын, — Ян старательно обогнул словосочетание "настоящее тело", так как связи с ним на данный момент чувствовал куда меньше, чем с тем же ныне носимым. — Приятное вышло место, несмотря на крайне неприятные с ним связанные события, верно? Да ты, должно быть, и не бывала там. Летом на глади черной воды цветут водные маки. Похоже на дорогое украшение. К старости во мне стало просыпаться что-то драконье, не могу пройти мимо красивой вещицы. Даже если это моя собственная могила, понимаешь ли.

Свойственный призраку черный юмор с каждым шагом приближения к северной стороне Шон-Каллен всё усугублялся.

— Всё хочу посмотреть, есть ли в моем прудике рыбы. Представляешь, какие это, должно быть, твари, если они доедали все то, что оставалось после моего сожжения.

— Да ничего-ничего, — в тон ему отвечала Триша и шла рядом, удобно уложив руку на сгибе локтя. — В годы студенчества нам так и не удалось оторвать от вас, Янус, Полукотыч, кусочек эктоплазмы, поэтому полюбоваться на твою предыдущую оболочку это как к алтарю сходить. Доска Уиджа не в счет, тем более она схоронена надежнее некуда.

Ян в ее голове всегда представлялся молодым человеком без возраста, в категории от 25 до 40, в зависимости от настроения и выпитого кофе. В футболке — несмотря на то, что жабо и старомодные сюртуки тоже были у него в моде — в драных джинсах и каких-нибудь придурочных тапках. Может быть поэтому они сдружились, конечно. Нынешнее его настроение было похоже на красивый и старинный военный сюртук времен дневников на французском, гор Кавказа и русского фатализма — такое Триша любила так же как и футболки, поэтому шла и кивала в темноте дорожки. Это настроение иногда показывалось как одна из граней в суперсложном кубике Рубика, и в такие моменты в мисс Шелест просыпался наблюдатель, который терпеливо будет сидеть и ждать, какие еще секреты и фишки выкинет механизм старинной загадки. А черный, как души профессиональных бариста на севере, юмор ее устраивал.

— Если рыбы есть, и они на самом деле питались твоими останками, то нас ждет планомерный и массовый захват всех учебных заведений в Королевстве, а так же перевоспитание мурлоков, русалок, может быть даже фоморов и все это с отсутствием такта и, скажем так, доброты. Не уверена, что хищные рыбы знают, что такое бережливость по отношению к живым. Хорошо бы там не сильно все занесло снегом!

Триша покачала головой и кудрявый короткий хвост на затылке смешно тряхнулся. Она ощущала, как тишина кладбища начинает действовать на нее и плавно, с удовольствием проникалась окружающей обстановкой.

— Давай заглянем к нашим жертвам учебного процесса, минуточку.

Дорожка круто вильнула в сторону. Кладбище в снегу напоминало старый особняк, жители из которого выехали, оставив мебель и вещи под надежным прикрытием белых простыней. Как будто в любой момент можно вернуться обратно и сбросить их, увидев свое жилище прежним, без пыли или проеденных молью плешивостей. Янус в таких местах себя чувствовал замечательно. В такой особняк постепенно превращался замок на Буяне, где господин Невструев сейчас жил. Но это совершенно не выглядело печальным или трагическим. Обучаясь когда-то физике, призрак знал, что весь мир стремится к энтропии — это был чудесный, пожалуй, самый любимый его закон. Поэтому медленное разрушение временем — вещей, домов, памятников, людей, воспоминаний — было закономерным и правильным.

— Бедняга мистер МакКинли, — Ян кивнул на небольшое надгробие, — приятный был юноша, помнишь его?

В голосе у призрака не чувствовалось ни одного оттенка сожаления, скорее, некоторое удивление, которое возникает, когда происходит досадная неожиданность.

— Так удивительно, правда? Сейчас наши студенты убивают людей кварталами, чтобы спасти свои драгоценные задницы, когда как могут просто использовать Инкарцеро или Остолбеней. А тут — раз — один выстрел, и парня как не бывало. А какой был эффект. Чем реже подобное случается, тем заметнее, так я думаю, Беллатриша Валерьевна. Если видеть ужасы каждый божий день, сердце твое станет черным и сухим, как отломанная ветка.

Янус огляделся:

— Где-то здесь должен быть камень, под которым лежит Бернадетт.

Триша не помнила в упор и не стала врать. Она отцепилась от Яна и присела на корточки, сгребая голыми ладонями снег с надгробия. Камень был ухоженным — за кладбищем все таки следили, но было видно, что никто к нему уже очень давно не приходил: сам мусор убирали, но не стояло свежих ваз, краска на низком ограждении давно облупилась и слетела, а снег убирали только на тропинке рядом. Дай Кетцаль, кроме Януса еще хоть кто-то про парня помнил. В их волшебном Королевстве рано или поздно с сознанием что-то случается — девушка это заметила уже давно, просто даже по себе и ничего не могла с этим поделать.

Снег на деревянной ладони не таял. Пришлось смахнуть его Триша по привычке вытерла руку о парку, как будто протез мог замерзнуть.

— Я надеюсь, что им все же еще далековато до сердец, которые выглядят как ты описал. Стоит прийти к Адаму с какой-нибудь петицией о запрете боевых или просто очень опасных заклинаний на территории жилых кварталов. — Когда Триша разрывалась между несколькими чувствами, а в данный момент злостью и сожалением, ее лицо выглядело максимально отсутствующе. — Вообще странно, что это до сих пор не запретили, — добавила она рассеянно и поднялась с корточек, бросив последний взгляд на могилу.

Парня было жалко. Жителей Чумного было жалко. Детей, у которых теперь на совести убийства — тоже, но к жалости примешивалось тупое раздражение за их методы и еще почему-то за себя.

— Мне бы не хотелось, чтобы Меза выпускала таких волшебников. Институт задумывался как исследовательский центр, а не как, — она запнулась, резко махнула рукой в жесте непонимания, — не знаю, как место скопления голодных псов, которым только дай волю, чтобы что-то отчудить за недостатком жестких впечатлений. Неважно насколько плохая ситуация, потому что цель — попытаться решить эту ситуацию, а не ломать все как малые дети или злодеи анимешных мультфильмов, пропагандирующие новый мир на руинах старого.

Она сунула руки в карманы, медленно обогнала Яна и оглядела несколько старых, поросших спящим черным мхом камней. Одни напоминали бугристые панцири жуков, другие лежали незаметными серыми спинами под толщей снега. Триша понятия не имела, где лежит Бернадетт, зато помнила ее гораздо лучше МакКинли, и разговоры о зомби посередине кладбища и глубоко ночью показались ей светлее чем обсуждения прошедших событий.

— Ты можешь определить где камень той девочки? Она ходила ко мне на лекции, кажется, единственная зомби во всем сказочном Незримом.

Мисс Шелест наклонилась к случайно выбранному камню и смахнула снег. Ей хотелось первой найти могилу выпускницы, но она понятия не имела как.

— Я могу посмотреть, где она, но она же может быть там еще в сознании. Из-под любого камня можно вылезти, если ты действительно голоден. Думаешь, любопытство стоит того, чтобы ее будить?

Ян особо не скрывал, что с некротическими зонами ему работалось просто, но нехотя. Эта магия раньше была совершенно запрещена для изучения, но призрак не удивился бы, сними Адам у себя в школе этот запрет. Он, казалось, все делал, чтобы как-то досадить, что в его положении и возрасте уже начинало выглядеть откровенно глупо. Но размышлять о сыне и его учениках Янус сегодня больше не хотел. Он был согласен с Тришей во всем, что она сказала, и ей вряд ли нужны были этому подтверждения.

— Если бы меня не втаскивало после каждой смерти в какое-нибудь тело, с радостью бы разделил выбор этой не-мертвой, но весьма эмоциональной, раз дошло до суицида, мисс. Ну ты представь. Лежишь, тихо, прохладно, никаких тебе домашних, никаких запятых, никаких долбанутых сыновей.

Камни все были одинаковыми. И хорошо.

Призрак наклонил в сторону мисс Шелест голову:

— Бьюсь об заклад, тут должна быть могила Пейс. Я, признаться, очень был ошарашен, когда она внезапно во время Фестиваля Мертвых вылезла на Лунной Поляне, хоронили-то ее на Буяне. Но не удивлюсь, если Рудольф в свободное от казны и изучения папкиных скрижалей время от скуки перекопал и перенес сюда на Шон-Каллен всех, кто лежал у драконьих вольеров. Там еще господина Поттера объедки хранились, помнится, из темных времен. Но почему Поляна?

Ян бросил на камни взгляд и отвернулся.

— Хотя, там была мисс Свигг. Она любого из-под земли достанет в удобном для себя месте. Да и госпожа Пейс, так же, из-под любой земли вылезет, — в голосе Януса сквозила улыбка. — Вот по чему я скучаю, профессор Вишенка. Идем-ка.

— Да уж, я тоже была очень удивлена, — улыбнулась Триша и на всякий случай проверила последнее надгробие. Какой-то валун вдалеке привлек было ее внимание, совершенно обычный и такой же мрачный на вид, как и остальные здесь, но Ян уже уводил ее в глубину Шон-Каллена.

Они свернули на аллею между высокими вязами. В ее конце стоял Янов склеп — пустой, чистый символ.

— Ты принесла для меня букет, любовь моя? — на ходу спросил волшебник, осматривая, в порядке ли подаренное здание. Это был на самом деле настолько вычурный сюрприз от гильдии бальзамировщиков, что призрак не знал, смеяться ему или удивляться нужно в большей степени.

— Букет? Лучше! Рисунок букета! — профессор покачнулась и оглядела местность.

Склеп Януса стоял в конце аллеи и поэтому немножко в отдалении от остального нагромождения памятников могильной архитектуры. Он был сделан из светлого камня, поэтому днем по любому смотрелся торжественно, а сейчас, в темноте, напоминал костяной дом. На его фоне серые ангелы и темные, грубо сработанные надгробия смотрелись как качественные декорации к старой сказке про черный-черный лес и избушку.

— Мне нравится, — вынесла вердикт Триша и постаралась запомнить очертания склепа, фон и цвета. Может быть, пригодится. — Иногда я жалею, что у меня нет какого-нибудь фотоаппарата типа этих маленьких, которые плюются картриджами. Сейчас такие таскает каждая цветная девчонка в Нью-Ехе. Только чтобы этот фотоаппарат был настроен на мои глаза щелкал сразу же так, как они видят. Надо будет в Тарантайск сгонять, проверить. Вдруг там такое уже давно есть.

Она направилась ко входу в склеп, потрогала стены ладонью, пошлепала по холодному камню, не то проверяя на прочность, не то здороваясь.

— Фраза «покажи мне свое прошлое» теперь обретает немножко иной смысл, — она весело прищурилась, зашла вместе с Яном внутрь. Пахло не жилым помещением, пылью и тишиной.

— Если сейчас перед нами предстанет твоя прежняя оболочка, пьющая кофе и читающая какой-нибудь том по греческой философии, я не удивлюсь.

— Не предстанет ничего, увы, мне здесь хоронить нечего. Да и как-то это слишком опасно. Уже представляю, как я укладываю сюда вот это свое тело, что нынче на мне, а на следующий же день от него не остается вообще ничего, так как всё растащили на зелья и прочая. Слишком я дисбалансный персонаж этой сказки, душа моя.

Ян с той любовью, которая бывает у хозяев дома к этим домам после хорошей уборки или ремонта, похлопал стену склепа бледной ладонью. Помещение выглядело очень сдержано, что Янусу нравилось — никаких вам горгулий или каменных цветов. Призрак последние вообще терпеть не мог: ни каменные, ни бумажные, ни какие-то ни было еще искусственные. Слишком они казались поддельными.

— Я хотел сделать здесь освещение, не так давно видел очень оригинальный способ иллюминации склепов. Не удивляйся, я люблю специфическую островную прессу, и журналы для работников кладбищ держат в моем топ-параде лидирующие строчки. Ты не против, если я немного поколдую?

Ян потер ладони друг об друга и воодушевленно огляделся. Склеп был остроумно рассчитан на нескольких человек, поэтому в его стенах были сделаны специальные углубления, в которых все эти несколько человек, по сути, являющиеся одним человеком, должны были храниться для потомков. Янусу это все казалось дичайшим ужасом, но он не мог не испытывать от самого факта хранения тел какой-то каталептический восторг ребенка, напуганного гробом на колесиками или черными шторами.

— Так, пожалуй, — призрак повернул ладони к противоположным стенам склепа и аккуратно приблизил руки к себе. Повинуясь жесту из стен со скрежетом на несколько сантиметров выдвинулись кирпичи, образуя по периметру тонкий карниз примерно на высоте пояса. Карниз этот моментально был обращен в тонкий канал, наполнившийся маслом.

— Люблю театральщину, ты уж извини. Думаешь, в кого у меня сынок-то такой Антуан Арто уродился? Но, знаешь, — призрак отошел к дверям и задумался о методе розжига масла, — когда у тебя за триста лет по всему миру раскидано около двадцати пустых могил, хочется как-то украсить ту единственную, которая хотя бы точно известно, где находится.

Янус пожал плечами, соглашаясь скорее не со своими словами, а со своими мыслями по поводу устройства для искры. Из прогалов между каменной кладкой к рукам Яна поползли тяжелые тени, похожие на черный дым. Не долго думая, волшебник, как из пластилина, вылепил из них двух воронов, которые должны были при соприкосновении ударяться носами и сбрасывать на масло тонкий пучок искр. Когда всё было готово и скромное помещение обзавелось мрачноватым украшением, Ян с веселой нежностью покосился на Тришу:

— Я бы попросил тебя расписать мне тут стены, конечно, но, боюсь, Семён не оценит, если ему придется меня действительно сюда доводить.

— О-о, — если бы они были в Женове, то в глазах и вокруг них у Триши уже давно мелькали бы яркие звездочки восторга. Она видела различные способы колдовства — через палочку, спонтанно у студентов, магию драконов и русалок, странные аномалии кваса или магию фей у нее дома или в Нозодохиуме. Но один из самого естественного вида волшебства, от которого у нее вырывался совершенно девчачий писк, получался у Яна. И у домовиков. Это наводило на странные мысли и мисс Шелест поперхнулась смешком, разглядывая декоративных воронов. Те получились как живые и того и гляди были готовы встопорщить перья и взлететь.

— Теперь я позову тебя на рекогносцировку мебели у себя дома, Яша. Хаул ты наш октариновый. — Девушка не удержалась и надавила пальцем на спину одного из воронов. Проверить хотелось так, что чесались руки, даже будто протез.

Несколько минут ничего не происходило, но потом птицы вздрогнули и под высокими пустыми потолками пронесся тихий звук хлопающих крыльев. Вороны каркнули, ударились носами, извлекая металлический звук и яркую искру и по периметру склепа мгновенно пронеслась линия огня.

— О-о-о...работает, — пропищала Триша и побежала в другой конец склепа, чтобы посмотреть на горящее масло и там. Она не искала каких-то косяков в волшебстве, просто хотела осмотреть все досконально, как делала всякий раз, когда видела что-то красивое или необычное.

— Я распишу так, что Семёну понравится, — чуть ли не светящаяся от довольства, она вернулась к Яну и улыбнулась. — Можно сделать так, будто роспись была тут уже давно и никто не поймет чего нарисовано.

Она отвернулась к стенам и задумалась, по привычке тут же сдвинув брови и спрятав подбородок в пальцах.

— Мне последнее время не нравится роспись стен, по крайней мере та, что я часто вижу. Тут можно сделать все гораздо более стильно и незаметно как по цвету так и по наполнению, чтобы не портить пустоту. Тут она к месту. И горящее масло и огонь. Господи, Яш, мне это напомнило кухню Коата и Кратоса. Или Криноса? Нет, Кратоса. Но только чуть-чуть.

Она беззвучно рассмеялась, спрятав лицо в ладони. Хохотать в голос показалось чем-то неприличным и тоже вызывало приступы смеха.

— Но вот мозаику в виде ворона на полу можно было бы, — наконец смогла сказать профессор и со стоном вытерла проступившие слезы.

— Только если вокруг моего склепа ты насажаешь сад, как у Геры. Убью любого, кто тронет мои цветочные горшки. С Хаулом ты мне льстишь, но очень приятно, — призрак улыбнулся, что только подтвердило его прекрасное для кладбища настроение. — Мистер Дженкинс единственный волшебник, достойный подражания.

Ян Полуэктович ради чистого любопытства и проверки теории вероятности пересчитал выемки для тел в стенах и сопоставил их с теми моментами в своей биографии, когда его считали мертвым. С момента воскрешения в далеком 1708 году вышло насчитать восемь раз с учетом пометки "пропал без вести" напротив его имени в некоторых маггловских архивах. В склепе хватало место еще на два раза.

Призрак весело улыбнулся, решив не посвящать Тришу в свои подсчеты. Девушка она была светлая и не всегда могла понять заупокойный юморок господина Невструева.

— Нужно здесь хоть что-то разложить что ли символичное. Нельзя держать такие вещи пустыми, — Янус заглянул в один из длинных отсеков и пошарил там рукой в попытке найти неизвестно что. — Они, как двери со сквозняком, тянут в себя. Конечно, мы и так на кладбище, но примета вообще не слишком хорошая.

Призрак отошел к самому краю стены. Постоял немного и сдвинулся дальше. Он с трудом вообще воспроизводил подробности всего произошедшего, помня только то, что привычкам своим и раньше не изменял: если нужно было исчезнуть, он делал это категорически тихо.

— О, пожалуй, у меня есть кое-что, — он встряхнул рукой, будто смахивая с нее воду, и в его пальцах появилась некогда парадный черно-серебряный штандарт. Тот сейчас пребывал в таком состоянии, будто им если не тушили пожары, то брали из печи горящие головешки. Штандарт напоминал черную метку Пожирателей Смерти, но, конечно, не имел к этой организации совершенно никакого отношения.

Ян любовно его встряхнул и сунул в отсек в противоположной стене. Видимо, происшествие с этой вещью было в числе последних.

— Меня тогда подстрелили, — заговорщическим тоном поделился Ян с мисс Шелест. — Это было в Калише. В начале 19 века. Так себе история.

Триша подскочила к штандарту со стоном музыкальной фанатки и чуть было не кинулась проверять, пахнет ли от него жженой шерстью, сгоревшими серебряными нитками, людской плотью и честью Полукотыча.

— Ты подвязался тащить штандарт, так как не мог удержать ружье? Или что? — она аккуратно потянула за старинное полотно — штандарт был точно нелегкой ношей, особенно если нестись с ним по яминами от взрывов и среди запаха пороха. Вообще предмет из прошлого выглядел как идеальный портал в Омут памяти, и Триша совсем на секундочку пожалела, что от прикосновения не очнулась на поле боя.

— Польша значит, прекрасно, расскажешь мне, — она тронула Яна за край рукава и посмотрела прямо в глаза, чтобы тот запомнил. — Хочу так себе историю. Но можно не сейчас, как у тебя будет настроение. Ай си ю.

Девушка отошла к тому отсеку, который находился по диагонали от уже заполненного и заглянула внутрь. Естественно, там ничего не было. Триша сунула руки в карманы — она уже давно не пользовалась пространственной магией, которую активно практиковала будучи студенткой. Тогда она доставала всякие вещи — как нужные так и совершенно бесполезные — из любого темного места, но с течением времени необходимость этой магии начала как-то отпадать. Мисс Шелест надеялась, что это не она стала более равнодушно относится к своим вещам, а просто ее организованность проснулась. В недрах кармана и без магии нашелся маленький скетч — такие в большом количестве всегда можно было найти в любом укромном месте дома у Триши или в ее куртках.

Девушка внимательно осмотрела толстенький блокнот — тот был прекрасен как вся ее рисовательная макулатура — и присела на корточки. В конце концов, волшебница она или нет! Да даже если и нет, то как-то украсить склеп (больше же нечего) очень хотелось. В этот вечер все желания у Триши так и крутились вокруг могил, прошлого и всякого такого.

Она накрыла ладонью протеза блокнот и прикрыла глаза, представляя в голове необходимое. В отличие от Яна, любящего, как он выразился, театральщину, колдовать что-то душевное Триша любила в одиночестве и тихо, так же как и рисовать. Девушка совершенно беззвучно просидела около ниши и когда, наконец, встала, все ее дно было усажено какими-то маленькими полевыми цветами, чьи лепестки мягко светились в полумраке ниши.

— Ты, кажется, хотел букет, а не полянку цветов из страниц моего блокнота. Совершенно без понятия, сколько они так продержатся, но, думаю, на остатках от твоего колдовства вполне себе долго. Зато как живо теперь все смотрится! Экий каламбур.

— О, нет, ты что, я не носил его, это просто память о моем полке. Прекрасное было время, очень тонкое, — Ян ненадолго замолчал, видимо, подбирая слова, так как целиком историю рассказывать не хотелось. — Я стрелялся на дуэли. Вообще, стрелялся часто и за счет этого прослыл человеком, прямо скажем, не слишком приличным. Почти за тридцать лет до этого дуэли между офицерами были почти запрещены, власти пугали ссылками и прочими ужасами. Но все всё равно стрелялись, как проклятые. В тайне, ранним утром и у черта на куличках. На начало девятнадцатого века я уже был достаточно стар, хоть и выглядел, как юнкер. Тело у меня было далеко не такое взрослое, как сейчас — оно, конечно, много раз меня выручало, но в годы гусарства я частенько слышал: "Quel âge avez-vous?", произнесенное в разных оттенках удивления, пренебрежения или, реже, заинтересованности.

Триша, похоже, потянула за ту самую нитку, которая есть у каждого человека и у каждого же вытягивает откуда-то целый моток воспоминаний. Тот, копошась в котором, люди обычно видят перед глазами уже минувшие события и слышат их отзвуки, уходят вглубь себя и с трудом выныривают обратно.

Янус с улыбкой усмехнулся чему-то:

— Когда дуэль на рассвете, мне выжить очень просто. И просто сделать приятное тем юнцам, что хотели меня подстрелить. Обычно стрелялись с барьерами, тогда у моего оппонента был шанс выжить. Ты же понимаешь, что для меня нет никакого удовольствия в том, чтобы убить ребенка в десять раз меня младшего, за то, что я фривольно пошутил или провел ночь не там, где следовало. Почти никто от моих рук не пострадал. За редкими исключениями.

Волшебник молча подошел к Трише и погладил по цветам ладонью. Те упруго сопротивлялись, как слабые пружины, и Яну показались почти живыми в этом не слишком предназначенном для живого места. Он благодарно прищурился на девушку и продолжил:

— Однажды я просто устал и попросил друга, он был моим секундантом и числился врачом, сказать, что я не оправился от раны. Вместо меня похоронили воздух, а я уехал в Британию, на родину. Вернулся к морю. И занялся картографией. Было приятно после всего этого побыть почти без людей. Такая вот... история.

Вся история расплеталась будто распускают туго стянутые узлы старого свитера — легко и с удовольствием для смотрящего. Триша была на сто процентов уверена, что очень не скоро услышит подобное от Януса, если вообще когда-нибудь услышит, несмотря на свою заинтересованность. Она никогда не ждала от него откровенности и относилась спокойно к тому факту, что если призрак общается с кем-то на уровне друга, то это не значит, что во время прогулок наедине будут распахиваться души и рассказываться секреты.

Она внимательно посмотрела на стоящего рядом Полуэктовича. Для нее оставалось загадкой как можно, живя так долго, испытывать что-то от происходящего вокруг. То, что Янус испытывал и временами даже с удовольствием, было совершенно точно. С того момента как она сама стала не то джинном, не то Кетцаль знает еще чем, ее внешний вид ничуть не менялся, за исключением длины волос и, пожалуй, протеза. Сможет ли она прожить несколько сотен лет и остаться в более-менее здравом сознании — непонятно, как и то, отпущены ли ей вообще эти сотни.

Между тем снаружи небо расчистилось и на чернильном куполе, как выстрелы, засветились белые точки звезд и появился острый серп молодого месяца. Свет от него мягко проник через единственное окошко в склепе — оно находилось почти под крышей и на стене, противоположной входу. Серебристый луч точечно осветил пустое пространство в середине помещения, как театральный прожектор, сконцентрировав на нем внимание случайного зрителя. Было красиво и, конечно, весьма таинственно, в то время как двое единственных посетителей склепа стояли в тени, спиной к происходящему и ничего не замечали.

— Хорошая история, — медленно проговорила Триша, будто опасаясь спугнуть царящее сейчас настроение. — Наконец-то я услышала ее в относительно развернутом варианте. Если для этого надо будет засадить тебе тут все цветочными горшками, то я это сделаю, смекаешь? — Она улыбнулась и прислонилась виском к плечу призрака. — Мне, наверное, все равно не понять усталость человека с возрастом в несколько сотен лет, но усталость от людей я понять могу. Много кто отдал бы все, что есть, ради возможности исчезнуть из привычного круга общения и начать другую жизнь. Рада, что одна из твоих проходит тут, Полукотыч, это радует.

— Меня тоже это очень радует, поверь.

Призрак не стал добавлять то, что он надеялся, что эта его жизнь уж точно станет последней. Окружающие близкие за его существование цеплялись гораздо сильнее, чем он сам. И то, что его самого могло бы порадовать — например, логичное завершение этого существования — многих бы расстроило, он это знал. Возможно, по разным причинам: например, между любовью Триши и обсессией Адама были явные определенные отличия. Но первая внешняя реакция на исчезновение из их жизни, как ему казалось, была бы схожей. Приятно было думать о том, что в случае какого-либо инцидента он ее не увидит.

— Сердце у тебя большое, как Круглое море, Триша Валерьевна, — тихо сказал Ян и погладил девушку по голове ладонью, — и такое же щедрое.

Волшебница относилась к той категории людей, которым начинаешь доверять, если обычно не привык доверять никому вообще. То ли от нее, на самом деле, шел тот свет, который замечали ее воспитанники из развалившейся Тети Сары, то ли легкомысленные кудри создавали вокруг Триши ауру человека, который не станет ставить что-то выше, чем стояла дружба. Ян обычно дружить не умел и не любил, к своему возрасту чувствуя в подобном роде взаимоотношений только неудобство и ненужную, порой глупую привязанность, но эти его принципы в случае мисс Шелест буксовали, как омнимбус на октябрьских Пустошах.

— Господин Пендрагон-младший не съест меня, если я провожу тебя до дома и, возможно, напрошусь на чай с вареными сахарными конфетами? — Ян коротко сжал Трише ладонь и повернулся к двери, задержав взгляд на пятне лунного света на полу склепа. У призрака вырвался смешок. Было бы очень в его духе перед окончательной смертью зарыть где-то именно в таком месте нечто удивительное для любознательных искателей приключений. Например, Брунгильду в сундуке.

— О, пусть попробует, — Триша коротко засмеялась, сжала прохладную Янову ладонь и потянула его на выход. — Увидеть его будет хорошо, я скучаю, представляешь? Самой трудно в это поверить, только недавно гарцевала по пляжам кобыла Тыгыдынь. Но накормить тебя конфетами в приоритете! И чаем. У меня есть липовый чай. И чай из каких-то трав, я собирала сама! Только надо отыскать на полке. Может быть я там даже не только чай найду, хо-хо.

Они вышли из склепа и побрели той же дорогой, что пришли сюда. Мисс Шелест прекрасно знала, что она идет рядом с человеком, ну, почти. Но сейчас ей казалось, что она ведет за руку кого-то большого и доброго, может быть не совсем человеческого, может быть кого-то, поросшего столетним мхом или вырастившего девять хвостов, может быть даже кого-то хищного и опасного, опаснее чем десять заклинаний негасимого пламени. Но этот кто-то хотел напиться чаю, а существо, которое хочет чаю и сахарных конфет априори не может принести вреда. Это была знаменитая железобетонная логика Триши, пути которой были неисповедимы не только для окружающих, но и для нее самой.

Она что-то рассказывала Яну про разные способы приготовления конфет, а сама ощущала, как прогулка на такое, казалось бы, мрачное место, сделала ее чуточку светлее.

— Купим по дороге тех сэндвичей из кафе. Там повара продали душу Коату, зуб даю, зря ты когда-то мне про него сказал, я дома вообще не готовлю. Вишня только если заставляет. Сам он прекрасно понимает, что стоит ему приготовить мне хоть что-то как я буду вынуждать его делать это снова и снова! Хитрый маленький индеец.

Под неспешные разговоры склеп медленно скрывался в конце аллеи, пропадал в темноте, окруженный ангелами, крестами и торжественными надгробиями. Сегодня на него посетителей было достаточно.