Алиса в подземелье (джен)

Она падала в яму, глубокую и темную. Казалось, падению не будет конца. Кружок неба все еще светился прямо над головой, но с каждой секундой становился все меньше и меньше, пока не превратился в точку, размером с игольное ушко.

И тогда Алиса проснулась.

Она резко села в кровати, ощупывая себя и чувствуя, как прилипла к телу пропитанная потом футболка. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы оглядеться в темноте и сообразить, где она находится. Все еще находится. И едва это осознание пришло к ней, как глаза ошпарили слезы. Она втянула носом спертый воздух и запрокинула голову кверху, изо всех сил стараясь не заплакать — не хотела, чтоб Он видел ее слабость — но ничего не могла с собой поделать, и две горячие дорожки слез покатились у нее по щекам, а потом запали в уголки губ, и она почувствовала соленый привкус.

Тут же утерев лицо краем одеяла, она потянулась к лампе, что стояла на дряхлом табурете рядом с железным каркасом, служившим ей кроватью. Жесткий электрический свет наполнил помещение подвала. Здесь все было так же, как и вчера: никаких окон; никакой мебели — только пара ведер да выцветшая занавеска с цветастыми рыбками прямиком из чьей-то душевой.

«И никакой надежды», — с горькой усмешкой подумала Алиса, и слезы вновь появились у нее на глазах.

Наверное — уже было утро. Хотя откуда ей было знать — часов-то Он ей так и не дал. Но раз она проснулась, значит, и Он, наверное, скоро придет, принесет завтрак. Его кулинарные способности оставляли желать лучшего, но делать было нечего, приходилось есть то, что дают: кое-как поджаренную яичницу или недоваренную гречу. Алиса так и не смогла понять, делал ли Он это специально, лишая ее даже такой простой мелочи, как нормальная еда, или действительно просто не умел толком готовить.

Несколько минут она просидела на кровати, свесив босые ноги на холодный пол. Ждала. Но за дверью так и не послышалось никаких звуков. Тогда она сунула руку под табурет с лампой и достала оттуда потрепанную книжку. Скольких трудов стоило выпросить у Него хоть что-нибудь почитать. И пускай в конце концов Он принес ей какие-то старые бульварные романы — наверное, из тех, что читал сам, — она была рада даже этому. За все то время, что провела здесь, она не общалась ни с кем, кроме Него. А теперь у нее хотя бы был опальный детектив Ричардсон и загадочная femme fatale Джессика. Читая эти книги, Алиса была готова отдать что угодно, лишь бы сейчас оказаться где-нибудь — хоть в дождливом Нью-Йорке сороковых, хоть на Северном полюсе — лишь бы не здесь. Но если бы все было так просто…

Когда Он наконец пришел, Алиса читала уже где-то с полчаса. А может, и больше. Когда не видишь солнечного света и стрелок часов — время начинает причудливым образом искривляться и становится не таким, каким ты привык его ощущать.

— Вот, — протянул Он ей бумажную тарелку с пластиковой вилкой, на которой небольшой горкой уместился зеленый горошек и одна хилого вида сосиска.

Она кивнула и молча взяла тарелку в руки, лишь сейчас почувствовав, как же на самом деле голодна.

Он всегда стоял у двери, поодаль, ждал, пока она доест, чтобы унести тарелку обратно. И всякий раз она старалась глядеть куда-нибудь в одну точку перед собой, концентрироваться на движении челюстей, на ощущении хоть какого-нибудь вкуса от пищи — лишь бы ненароком не поднять глаза, потому что знала: Он ни на секунду не сводил с нее пристального взгляда.

Сложно было сказать — сколько точно Ему лет. На вид — около тридцати, но могло быть и больше, а может, и меньше. Жизнь вполне могла потрепать Его так, что в свои годы Он выглядел куда старше, чем был на самом деле. А в том, что Он пережил что-то нехорошее, она не сомневалась. Стал бы Он тогда запирать ее в этом подвале, будь у него счастливое детство, полное любви и заботы? Алиса была уверена, что Он очень одинок.

Бледное лицо с явными швами морщин на лбу, серые глаза. Он был высок и худ, оттого и каждое Его движение получалось каким-то нескладным, неуклюжим. Словно Он никак не мог управиться с собственными руками и ногами.

Вся одежда, что у Него была, смотрелась на Нем нелепо и будто на пару размеров больше. Может, у Него не было денег ни на что другое, а может, в принципе любая одежда на Его фигуре богомола выглядела так.

При этом Алиса до сих пор не знала Его имени. Те несколько попыток, что она предприняла, чтобы выяснить — спрашивала напрямик или пыталась выманить у Него ненароком во время разговора — ни к чему не привели. Но про себя она все равно прозвала Его — Марк. Знала, конечно, что зовут Его вовсе не так, но ей казалось, что это имя Ему очень даже подходит.

Доев, Алиса протянула Ему пустую тарелку. Он за полтора шага пересек подвал — ноги у него были длиннющие — забрал тарелку и вышел, заперев за собой дверь.

Несколько мгновений Алиса еще смотрела на эту дверь, словно не веря, что лишь секунду назад за ней скрылся самый настоящий живой человек. Как бы она ни ненавидела своего тюремщика, как бы ни желала Ему смерти за то, что Он с ней сделал и что, видимо, еще только собирался сделать — Он все равно был единственным живым существом, которое она видела. И — пускай она не хотела признаваться в этом даже самой себе, каждый раз отбрасывая эту мысль, стоило ей появиться на самых задворках сознания, — она хотя бы чуть-чуть, но была рада Его видеть всякий раз, когда Он приходил.

* * *

Деньги. Все, как обычно, упиралось в деньги. Банальный мотив, но и тут он сыграл свою роль.

Он хотел получить за Алису выкуп, поэтому и похитил ее. Сам сказал ей об этом, когда она впервые пришла в себя в этом подвале, лежа на кровати, а сам Он сидел на табуретке рядом, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы на животе.

Алиса закричала, стала брыкаться, забилась в угол, но Он продолжал сидеть неподвижно и, казалось, даже не дышал, лишь молча смотрел на нее.

И пусть тогда Он сказал, что пальцем ее не тронет и уж тем более не собирается насиловать или проделывать еще какие-нибудь, как Он их назвал, «грязные фокусы» — Алиса все равно не поверила. Потому что это были просто слова. И потому что Он, черт возьми, схватил ее прямо на улице, запихнул в свой старый ржавый фургон и привез сюда в надежде получить выкуп. Разве можно доверять таким людям?

Но пока Он держал слово и по правде коснулся ее лишь раз, когда у Алисы, в приступе паники, случился припадок, и ее сначала вырвало прямиком на пол, а потом она упала в обморок. Тогда Он пару раз тряхнул ее за плечо, а потом несильно, но акцентировано ударил ладонью по щеке. Алиса пришла в себя, и на какое-то мгновение их лица оказались так близко друг к другу, всего в какой-то паре сантиметров, что она могла увидеть в Его зрачках собственное отражение. И именно тогда она, впервые заглянув Ему в глаза, увидела, что в них как будто напрочь отсутствовали признаки жизни. То были глаза не человека, но какого-то иного существа — тяжелого, словно сделанного из цельного куска чугуна и совершенно незнакомого с таким словом как «чувства».

Он сразу ей сказал, что она может кричать сколько влезет — ее все равно никто не услышит. И действительно, подвал этот был похож на усыпальницу египетского фараона — ни входа ни выхода: стены из старого, но твердого кирпича, ни единого зазора или трещины, а единственную дверь Он всегда запирал на ключ, когда уходил; и пускай Алиса могла попытаться выбить ее — она знала: толку в этом будет мало, слишком маленькой и худенькой она была, да и к тому же боялась, что Он мог застать ее за попыткой побега. И разозлится. По-настоящему.

Но на первых порах она все равно пыталась. Кричала долго, громко, кричала до хрипоты и полного изнеможения, что когда, наконец замолчав и повалившись на кровать, чувствовала себя так, словно пробежала марафон. Да еще и с парой мешков цемента на плечах.

В этом подвале Алисе как никогда захотелось снова увидеть небо, но чем больше она находилась тут, тем сильнее боялась, что попросту не сможет его узнать. Низкий темный потолок ее темницы быстро стал таким привычным, что моментами она не могла свыкнуться с мыслью, что где-то существует бесконечный простор и синий кобальт летнего неба над головой.

«Но когда же, когда же меня выпустят отсюда?» — по сотне раз в день задавала мысленно и вслух один и тот же вопрос Алиса.

Если Ему попросту нужны были деньги, почему родители — если Он обратился именно к ним — до сих пор не заплатили этому ненормальному ту сумму, которую Он хотел? Или, быть может, Он запросил слишком много? Но ведь Он должен был понимать, что семья у них, пускай и обеспеченная, но отнюдь не богатая. Он же, наверное, проводил какую-то… разведку. Мысль о том, что, быть может, это вовсе не так и она оказалась случайной жертвой, просто оказавшейся не в том месте и не в то время, угнетала Алису, как и паническое, несколько раз захлестывающее с головой ощущение, что родители, узнав про выкуп, просто решили его не платить. Она понимала, что все это — глупости, чушь, нонсенс, просто быть такого не могло. Но все равно в самые скверные моменты своего отчаяния, — когда она сжималась на кровати в позе эмбриона и тихо плакала, то и дело шмыгая носом, — ей казалось, что она останется в этом подвале навсегда, просто потому, что у Него не будет другого выбора: убить ее — кишка тонка, а отпустить — не мог, понимал, что это слишком опасно, пускай Алиса и клялась, что никому ничего не расскажет.

* * *

Долгими часами Алиса вспоминала свою жизнь до заточения здесь. И когда в голове всплывали те или иные образы, ей порой казалось, что все это — неправда. Обрывки каких-то снов, которые она видела однажды.

Она скучала по людям как таковым. Скучала по ощущению жизни — ее бурлению и суматохе. Алиса клялась сама себе, что когда выберется отсюда — никогда больше не будет ворчать на длинные очереди в кино или давку в вагоне метро, на скучную лекцию в университете или назойливого поклонника, на грязный тротуар или поздний зимний рассвет. Потому что все это — жизнь. И нужно ценить ее, какой бы она ни была.

Но больше всего она, конечно же, скучала по Артему. А ведь он, наверное, решил, что между ними все кончено и она просто решила оборвать все связи и исчезнуть из его жизни, потому что стерва и дура. Как бы он удивился, узнав, что с ней случилось на самом деле.

В ее голове все как-то перепуталось, и теперь было стойкое ощущение, что они с Артемом встречались. Но ведь это было не так. Когда они познакомились тогда, в баре недалеко от университета, где любили отдыхать многие знакомые ребята, он пришел с девушкой. Девушка эта была такая вся из себя: светлые волосы, плавные черты, нахальный взгляд голубых глаз. Прямо-таки модель с обложки, ничего не скажешь.

У Алисы тут же промелькнула мысль в голове: «У нее как будто от одного моего вида уже устали глаза». Но вслух, конечно, ничего не сказала, потому что — какая разница? Ее сразу привлек Артем, а все остальное ушло на второй план.

Его нельзя было назвать красавцем из тех, кто ходят по подиуму или снимаются в кино, но при этом в нем было нечто такое, что сразу приковывало внимание и не давало отвести взгляд. Может, то, как он говорил: спокойно, никогда не повышая своего, будто слегка надтреснутого, с хрипотцой, голоса. Может, то, как он вел себя со всеми на равных, никогда, даже когда это казалось очевидным, не пытаясь ставить себя выше других, а скорее готовый, если что, подшутить над самим собой. Может, то, что он в свои молодые годы уже был чертовски талантлив и ему пророчили большое литературное будущее. А может, нечто совершенно иное, что-то такое, что Алиса была не способна уловить взглядом или прочувствовать.

Но в любом случае — она влюбилась в него. Тут же и без оглядки. Пускай и поначалу они просто дружили.

Ей нравилось чувствовать себя слабой рядом с ним, нравилось, как он рассказывает ей о вещах, о которых она никогда не слышала, вроде французской новой волны или пьес Теннесси Уильямса, Джеймса Джойса и его «Улисса». Но больше всего ей нравилось ощущать, что он тоже чувствует себя комфортно рядом с ней и может позволить себе быть тоскливым, усталым, одиноким.

Тогда она утешала его. И почему-то ее тихие слова всегда действовали на него как самое лучшее лекарство. У талантливых людей ведь всегда так: утром можешь считать себя королем мира, но пройдет пара часов, наступит вечер, и вот ты уже ничтожество, которому противно от самого себя. И тогда Артем всегда бежал к ней: за нежностью, советом, компанией.

Он стал все меньше видеться со своей пассией, и в конце концов они расстались. «Эти отношения были обречены с самого начала, — говорил Артем, обхватив двумя руками кружку дымящегося чая, — не знаю, почему я так их затянул, она совершенно не мой человек, думаю, это сразу было понятно». Алиса при этом сочувственно кивала, но внутри нее взрывались фейерверки ликования.

И в тот день, когда Он похитил ее и сунул в свой фургон — она как раз шла к Артему, полная решимости во всем ему признаться, рассказать о своих чувствах.

Теперь, сидя в подвале, Алиса пыталась понять — быть может, это судьба решила так странно, но помочь ей? Быть может, эти отношения, если бы они все-таки случились, закончились бы катастрофой, надолго разбившей ей сердце? И в таком случае — Марк во всей этой истории никто иной, как избавитель. Человек, который спас ее от будущих душевных страданий. Если цена этого — какое-то время в сыром подвале на грече и сосисках, что ж, быть может, оно того даже стоит.

И тут же Алису обожгла страшная мысль — как же на самом деле быстро она свыклась со всем безумием своего положения и стала принимать его как должное.

* * *

Когда Он принес завтрак, то, на первый взгляд, выглядел как обычно. Но Алиса почему-то сразу уловила перемену. Она не могла понять, в чем дело, и, не отдавая себе отчета, в открытую взглянула на Него, когда Он встал у двери на свою привычную позицию. И тут до нее дошло. Он выглядел… взволнованно. Насколько мог быть взволнован такой холодный, апатичный, чуждый эмоциям человек.

Но Он явно хотел что-то сказать, пожевывая губы и сминая одну ладонь в другой.

Так и не прикоснувшись к еде, Алиса просила его напрямик:

— Что случилось?

— Сегодня я должен получить выкуп, — ответил Он, кивая самому себе. — Если все пройдет без накладок, через пару часов я тебя отпущу.

Все еще держа тарелку на коленях, Алиса пристально вгляделась в Его лицо, силясь понять — это блеф или нет? Вряд ли, конечно; тогда бы Он не рассказывал ей об этом. Но если — да, кто знает, какие еще игры Он мог затеять?

Так что Алиса решила быть сдержанной, не подавать виду. Только кивнула: мол, хорошо, и принялась за еду.

Едва дверь за Ним закрылась — Алиса поставила тарелку на табурет и упала спиной на кровать, все равно не в силах сдержать ликования, готовая не то рассмеяться, не то разрыдаться. Ей не хватало воздуха. Неужели? Неужели это правда случится? Она наконец покинет это ужасное место? Думая об этом, она не могла поверить, что все действительно вышло так хорошо. Если подумать — Он мог ее изнасиловать, или избить, или вообще убить и закопать где-нибудь на заднем дворе. Но нет, Он был с ней обходителен, даже вежлив.

«Если б еще Его стряпня не была такой ужасной… Но, господи, какие же все это мелочи!»

И Алиса накрыла лицо руками, словно стесняясь собственной, во весь рот, улыбки.

* * *

Он был в своей комнате и переодевался, когда в дверь позвонили. Так и не застегнув пуговицу на джинсах, Он замер и прислушался. Несколько секунд висела тягучая тишина, а потом вновь раздался звонок. Тут же сердце быстрее застучало в груди, выбивая неприятный ритм. Нет, нет, нет. Он же был так близок к цели, все не могло закончиться вот так — в самый последний миг. Ну почему? Почему Ему вечно не везет?

Глядя на собственное отражение в зеркале, на то, как едва заметно подрагивали от напряжения губы, как хмурые брови едва не сходились воедино на переносице, Он не сомневался, что по Его душу явилась полиция. Значит, в плане был какой-то изъян. Он что-то не предусмотрел, поспешил, сглупил, как и всегда.

В дверь позвонили в третий раз. Застегнув пуговицу и надев футболку, Он провел рукой по спутанным волосам, схватил себя за лицо, словно надеялся найти в нем ответы, если приглядеться получше. Потом все-таки вышел из комнаты и спустился вниз. По крайней мере, Он встретит то, что ему положено за содеянное, лицом к лицу и с гордо поднятой головой. Прятаться и убегать Он никогда не любил, не будет и в этот раз.

Взявшись за ручку, Он на секунду замер, стараясь утихомирить буйное сердце, и несколько раз вдохнул и выдохнул. Кислород привел Его в чувство, и Он распахнул дверь.

Но никакой полиции на пороге не оказалось.

Вместо этого, как обычно чуть ссутулив плечи и подав вперед голову, чем сильно напоминал голубя, на крыльце дома стоял, сверкая лысиной, Макс из автомастерской. На нем была его рабочая униформа: выцветший и потертый на локтях комбинезон с эмблемой мастерской, руки он держал в карманах, глаза беспокойно бегали туда-сюда.

— Хе-хе, Кирилл, здорово, — сказал он, обнажая неровный ряд желтых зубов. — Я войду?

Кирилл не двинулся с места. Что-то в голосе Макса показалось ему странным. Он никогда не отличался умом и уж тем более совсем плохо врал — вот и сейчас в его прокуренном голоске звучала явная фальшь. Ему что-то было нужно, а эти радостные нотки, якобы он рад видеть старого друга, были полной брехней, Кирилл как никогда чувствовал это.

— Я… Я немного занят, — ответил он наконец, чуть прикрывая дверь, чтобы Макс не смог протиснуться мимо него в дом.

— Занят, да? А чем?

— Делами.

— Ясно.

— Ты чего-то хотел?

— Вообще-то — да, — Макс почесал пятерней затылок. Другая рука так и оставалась в кармане. — Я тут часто вспоминаю тот случай, ну, когда, помнишь, мы все вместе выпивали на квартире у Егора.

— Помню.

— И мы тогда с тобой повздорили, помнишь? И ты ударил меня в живот. И по лицу.

Кирилл не сводил с Макса напряженного взгляда.

— И что? Ты хочешь, чтобы я извинился?

— Было бы неплохо, да.

— Извини.

— Ага, ну ладно, проехали, — кивнул Макс.

Но уже в следующую секунду вдруг как-то странно дернулся, словно наконец принял давно терзавшее его решение, и вынул руку из кармана.

Кирилл не успел ничего сообразить. Увидел лишь, как на солнце блеснуло лезвие, а потом: раз, два, три, четыре удара пришлись ему прямо в живот. На какие-то несколько секунд он выпал из реальности, не застал момент собственного падения и осознал, что случилось, уже лежа на полу и боясь прижать дрожащие руки к животу, на котором неумолимо растекалось черное пятно. Казалось, легкие сжались в комки, и дышать совсем не получалось, как бы Кирилл ни старался. Волна тепла пробежала по телу, а следом за ней на спине, шее и руках высыпали мурашки и будто бы забегали туда-сюда, как орда насекомых. Из последних сил Кирилл приподнял голову, но Макса уже не было на пороге. Зато на другой стороне улицы, шаркая ногами, плелась какая-то старушка, и Кирилл попытался позвать ее, но с губ у него слетел только слабый хрип. Тут же все его тело обдало жутким холодом. Сердце, такое суетливое еще каких-то пару минут назад, стукнуло в груди в последний раз. И тогда глаза Кирилла навсегда застыли в неподвижности, уставившись в потолок.

Налетевший порыв ветра всколыхнул его волосы, налипшие на потный, еще не успевший остыть лоб, дернул дверь вперед, а потом назад и с громким звуком захлопнул ее.