Белые перчатки (джен)

Well, he was Thailand based, she was an airforce wife

He used to fly weekends, it was the easy life

But then it turned around and he began to change

She didn't wonder then, she didn't think it strange

«Cambodia», Kim Wilde

Восхищенный шепоток девушек за спиной щекочет тщеславие не хуже огненного виски в вытянутом бокале на тонкой длинной ножке, которую так приятно поглаживать по боку большим пальцем, беседуя о высоких материях и личных подвигах с господами и дамами в роскошных мантиях, обязательно украшенных золотым и серебряным ручным шитьем, вышедшим из-под живых человеческих пальцев, а не волшебных палочек. Суровые и понимающие взгляды авроров греют душу осознанием, что ты, именно ты спас их жизни и принес долгожданную победу в затяжной и суровой войне, где все претерпели столько лишений ради счастья и улыбок юных девушек, чей восхищенный шепоток…

Это были самые лучшие мечты, заботливо перебираемые Гилдероем в часы досуга на последнем курсе. Он знал всем своим существом, что именно ему суждено принести свет и освобождение в подгнивший и глупый мир. Он знал, как это будет: темной ночью, но так кстати вспыхнувшая молния вычертит его силуэт на фоне серого неба в тот момент, когда Темный Лорд медленно упадет на колени к его ногам и успеет только шевельнуть губами в попытке произнести последнее проклятие в своей нечестивой и гнусной жизни, но все его потуги тщетны, и он, наконец, с гулким стуком обрушивается на пол, и звук падения, похожий на гул сцены под ногами артистов, уже неслышим за грохотом аплодисментов.

А получилось все совершенно не так. Он таскал мертвецов под мерзким серым дождем и хотел только, чтобы они все оказались живы. А они смотрели мимо него и не могли ни радоваться, ни аплодировать. Бездушные, тяжелые и омерзительно вещественные, совсем не как в мечтах. Гилдерой до сих пор иногда содрогался, трогая мокрую ткань, и не расставался с перчатками. Перчатки помогали отстраниться и прекратить ощущать всю оглушительную тяжесть мира.

Для всего остального существовал его дом. В доме почти не было мебели и было тихо, пока не включался магловский телевизор. На экране бодро прыгали женщины и мужчины в разноцветных костюмах. На экране была весёлая, радостная жизнь!

Гилдерой с легким омерзением повертел в руках приглашение на бал Слизнорта. Во рту стало кисло, заболела голова. Это был его счастливый билет в высшее общество, куда он стремился, а он не мог заставить себя подняться на ватные ноги. Гилдерой хотел быть героем в чистых белоснежных перчатках, а не рассказывать о том, как он потерял всех, к кому успел уже привыкнуть, и как не мог без ужаса смотреть в лица мертвых врагов.

Отшвырнув приглашение, Гилдерой сжал виски кончиками пальцев и надавил. Воспоминания глодали его с того самого дня, как закончилась война. Закончилась так случайно, так глупо: могущественный Темный Лорд просто пропал. Как это подло со стороны судьбы — не дать великому (пусть и опасному, и кровавому, но все же великому) человеку умереть достойно, чтобы потомки веками обсуждали эту смерть!

— А теперь время новостей, — бесстрастно произнес диктор, и Гилдерой махнул палочкой, в приступе раздражения разрушая это магловское поделие на мелкие части. Запахло горелым.

— Ами, убери, — приказал он в пустоту и встал. — Я пойду прогуляюсь. Костюм можешь пока не готовить.

— Да, господин, — прошелестела тихая Амелия и кокетливо поправила ярко-алую накидку из старой наволочки.

Гилдерой сунул приглашение в карман идеально сидящих бежевых брюк и вышел, привычно натягивая перчатки. Яркостью магловские костюмы нисколько не уступали мантиям, а взгляды одетых в серые рубища рабочих его не волновали. Пусть смотрят, как мимо них идет их невоплотимая мечта, погребенная под черным слоем угольной пыли от вечно работающих шахт и заводов, не выпускающих из своих цепких каменных лап ни мужчину, ни женщину, ни даже ребенка. Эти люди не понимали, как можно жить вне их сточной канавы, где они рождались, умирали и гнили душой и телом, не смея поднять глаза к солнцу, только бессильно потрясая кулаками на ими же выбранных власть имущих, не желающих больше идти проторенными путями с проложенными много лет назад рельсами.

Костюм оберегал Гилдероя и от излишнего внимания полиции: полиция была занята разгоном стачек и собраний, ее интересовали только серые крысы города, а не яркие птицы из верхних слоев. Мимо одного такого собрания Гилдерой прошел, ускорив шаг, чтобы не вслушиваться в отрывистые лозунги:

— Нашу работу нельзя уничтожать! Мы имеем право на честный труд! Они не должны лишать еды наших детей!

Гилдерой брезгливо дернул плечом и прошел по подгнившим дощатым мосткам сперва через лужу, потом через канал. Вдоль канала было почище и поприятнее, так что он решил обойти пустырь по тропке, а не по улице. На пустыре никого не было, работы по сносу завода завершили месяц назад, и все, что не успели сломать, растащили бывшие работники. Теперь из слегка мерзлой земли торчали только обломки фундамента, где сидел какой-то старик, опустивший голову на грудь. Гилдерой невольно-привычно вгляделся и почувствовал подкатывающую тошноту: руки, волосы и лицо старика тоже были покрыты инеем.

Остановившись, Гилдерой тряхнул головой, позволив золотым кудрям еще красивее лечь на шею и спину. Этот мертвец был не его заботой, и можно и даже нужно было идти дальше покупать новый костюм, чтобы явиться на бал Слизнорта во всеоружии.

А вместо этого он перескочил через канаву и подошел к мертвецу, оценивая на ходу одежду: бедняк, вряд ли кто-то за ним придет. Родился в канаве, жил на заводе, здесь же и умер.

Гилдерой достал палочку и коротким заклинанием рассек мерзлую землю как раз на глубину могилы. Левитировать тело посреди дня и недалеко от сборища местного быдла было небезопасно, пришлось самому подтаскивать и укладывать его в разрытую землю. Перчатки полетели туда же, оставаться в них было просто невозможно.

Закрыв могилу, Гилдерой достал новые перчатки и медленно натянул. Своей белизной они напомнили ему, зачем он живет и к чему стремится: к славе и почету, истинно достойным его, героя войны, успевшего увидеть смерть и подвиги, едва окончив Школу.

Sweet dreams are made of this

Who am I to disagree?

I travel the world and the seven seas

Everybody's looking for something

Some of them want to use you

Some of them want to get used by you

Some of them want to abuse you

Some of them want to be abused

Sweet dreams are made of this

«Sweet dreams», Eurythmics

В Школе только и разговоров было, что о войне и Темном лорде. Его боялись, о нем говорили шепотом, о нем помнили, и помнили всегда. Гилдерой порой представлял себя кем-то подобным, перед которым преклоняются и которого боятся, пока он сидит на черном троне посреди зала из грубого камня, и на голове его сияет украшенная драгоценностями корона, а с плеч свисает обязательно тяжелый плащ.

Со временем от короны и плаща от отказался, да и зал все больше наполнялся светом, а страх на лицах слуг сменялся благоговением перед каждым словом и жестом их обожаемого повелителя, ради которого они готовы отдать жизнь буквально немедленно. К выпуску из Школы Гилдерой понял, что и принимать в дар чужие жизни ему неинтересно, восхищение должно исходить от счастливых людей, которые готовы раз за разом его выражать.

Самым простым решением он видел карьеру аврора. Он все рассчитал: чтобы совершить нужное количество подвигов, достаточно встретиться с врагом два или три раза, все остальное время можно посвятить интервью и встречам с поклонницами. Это выглядело достижимым результатом, причем в рамках войны — еще и быстро достижимым. Гилдерой без сомнений подал заявку на прохождение дополнительного обучения. Он уже успел выяснить, что сейчас, пока не окончена война, это обучение проходит буквально в бою, буквально под крылом у лучших авроров. Беспроигрышная ставка.

И вот он ехал на первую встречу со своим будущим и уже представлял, как суровые люди, прошедшие множество битв, смотрят с восхищением на самого молодого аврора столетия, который единолично (ладно, ладно, хорошо, вместе с кем-то, но главная роль все равно принадлежит ему) принес сладкую победу всему магическому сообществу, как рукоплещет весь мир и уже продаются средства для окрашивания волос в золотой цвет «как у Гилдероя Локхарта». Мельком услышанные разговоры соседей по купе только утвердили его в мысли, что конкурентов нет: какие конкуренты из пары гриффиндорских дураков, только и умеющих бить дубиной заклинаний по голове, и еще этого, как его — неважно, он даже не помнил, кто это, — постоянно поглощающего булочки?

Их высадили в какой-то деревне между вытянутых холмов и сразу повели на встречу с их боевым будущим. Их было две дюжины, и многие были знакомы, но Гилдерой держался особняком: его и так знали, а тратить время на беседы он сейчас не считал нужным, сосредоточившись на том, чтобы произвести наилучшее впечатление на экзаменаторов, а уж это он умел. Он потратил целый вечер на выбор образа: чтобы неброско, но со вкусом и обязательно идеально подогнано по фигуре. Привычный синий оттенок мантии должен был гармонировать с золотом волос. Из всех возможных украшений он остановился на скромном золотом шитье у ворота, поскольку он все же претендовал на роль воина, а не бессмысленной драгоценности. Если бы он хотел… если бы он хотел, то просто ответил бы согласием на предложение леди Мередит Трэверс, и годы жил бы в достатке, но в совершенной безвестности, в тени и тайне.

В небольшом пустом зале одного из домиков их встретил сам Глава Отдела магического правопорядка, легендарная личность, неоднозначная, по-своему красивая и недосягаемая. Гилдерой смотрел на Бартоломеуса Крауча во все глаза, готовясь восхищаться и вынимать, и… разочаровывался все больше. Это был не тот человек, рядом с которым ему, Гилдерою, хотелось бы идти дальше: слишком равнодушный ко всем, замкнутый в своем футляре из идеально сидящей мантии, с прекрасно уложенными смоляными волосами, с жестким колючим взглядом, с плавной и уверенной речью. Идеальный и потому скучный.

— Я хочу сказать вам всего несколько слов, — ровным голосом говорил Крауч, оглядывая ряд слушателей таким же спокойным взглядом, как будто смотрел на стулья или, допустим, шкафы. Локхарту быстро надоело наблюдать за ним, и он начал рассматривать волшебников за его спиной, слушая только краем уха.

— Первое. Если бы мы, волшебники Британии, не были в состоянии уничтожить нависшую над нами угрозу, Британия давно пала бы перед силами приспешников Темного лорда, а вместе с ней — и вся Европа. Второе. Не стоит уповать, что за нас войну поведет Америка или, например, Африка. Эта война принадлежит нам, а мы ей. И нам всем угрожает опасность здесь и сейчас. Всем, от младенцев в колыбелях до стариков. Мы должны действовать быстро и решительно, действовать сейчас. Я часто слышу, что наши методы схожи с методами врага, и отвечу, что истинная разница не в методе, а в цели, в устранении великой опасности. Лицемерно было бы отрицать ее. Лицемерно было бы думать, что наши союзники спасут нас. Лицемерно было бы предполагать, что мы не справимся.

Он сделал паузу, и повисла тишина. Все замерли на вздохе, а Гилдерой увидел за отлично сидящим костюмом и идеальной прической жестокий стержень и цепкость человека, который не остановится ни перед чем для достижения своей цели.

— Воспряньте. И пусть грянет буря!

Слитный выдох колыхнул ткань мантии Крауча. Он медленно кивнул и повернулся к помощникам.

— Мистер Лонгботтом, вверяю их вам.

— Конечно, — широко улыбнулся невзрачный человек в слегка потрепанной, но очень добротной коричневой мантии. Гилдерой разочарованно отвернулся от него: скучный, наверняка такой же зануда, как мистер Бинкс, или того хуже!

В дальнейшем Гилдерой только утвердился в своем мнении: мистер Лонгботтом был занудой и скучнейшим человеком в мире. Потому что какой иной человек в первую очередь расскажет им, выпускникам Школы, что первым экзаменом будут не испытания на магической стезе, а преодоление какой-то грязной лужи без использования палочек? Гилдерой с трудом укладывал в голове такие требования, а вонючая лужа вызывала у него омерзение, и потому, когда все остальные побежали прямо через нее по кочкам, он поддернул мантию и просто ее обошел. В указаниях не было ничего про то, что нужно именно пересечь лужу, нужно было добраться до противоположного ее края.

Обиднее всего было то, что это однозначно не сочли достойным внимания. Остальным авроры покивали, а ему… ему ничего. Гилдерой понял, что в этом месте ему нечего ни ловить, ни терять, и расслабился. Остальные задания он проходил так, чтобы это ему было интересно, а не как надо и как этого, по его мнению, ожидали. Его больше волновала сохранность собственной мантии, чем репутация, а к вечеру он уже собрался обратно на поезд, но тут его отозвал в сторону тот самый Зануда Лонгботтом. Поговорить и, как он выразился, «познакомиться».

Гилдерой пошел, ничего не ожидая. В маленьком домике их ждал ужин, а приветливая женщина (ее Зануда представил как свою жену Алису) предложила сладости. Гилдерой не стал отказываться, но ему уже заранее было скучно.

— Я хотел спросить, — начал Зануда, скидывая мантию и поправляя полосатые штаны, случайно забившиеся в скрипучие черные сапоги.

Гилдерой оценил это немного эклектичное сочетание, дополненное безрукавкой с мелким геометрическим орнаментом и кирпичного цвета рубашкой со слегка мятым воротом, который заботливо поправила жена.

— Слушаю, — ровно ответил Гилдерой, переводя взгляд с рубашки на лицо. Обычно лицо, типично английское, непримечательное. И не скажешь, что это аристократ, внесенный в «Справочник чистокровных волшебников».

— Ты действительно хочешь принять участие в войне? Это довольно опасно.

Гилдерой возмущенно дернул губой. Его принимают еще и за труса?!

— Не в архиве же мне сидеть!

— Тогда я беру тебя в адъютанты. Если ты не против, разумеется.

— Что? — Этого Гилдерой никак не ожидал. — Почему?

— Ты ни разу не пошел напролом и всегда очень внимательно слушал указания, импровизировал, но в рамках задачи. И твои рекомендации из Школы говорят об интеллекте и творческой жилке.

Гилдерой польщенно улыбнулся, вспоминая некоторые свои деяния в Школе. Наконец-то их оценили по достоинству.

— Так ты согласен?

— Да! — выпалил Гилдерой, уже предвкушая новую страницу своей жизни, обязательно красивую и наполненную смыслом.

— Тогда пошли. Поможешь навести порядок в текущих донесениях.

— Фрэнк, дай юноше поесть!

— Ничего-ничего, успеем поесть там. Ах да. Возьми перчатки. В них тебе будет удобнее.

Гилдерой натянул белоснежные перчатки и встал. Его новая жизнь блистала и переливалась, только что доказав всему миру, что он — истинный избранник судьбы!

Riders on the storm

Riders on the storm

Into this house we're born

Into this world we're thrown

Like a dog without a bone,

an actor out on loan

Riders on the storm

«Riders on the storm», The Doors

Гилдерой мучительно долго всматривался в золотистый виски в своем бокале и не мог понять, видит ли он в нем свое отражение. Затылок сковало тяжестью, в уши противно ввинчивались вопли. Маглы-болельщики ничем не отличались от болельщиков-магов, разве что смотрели этот свой спорт не с трибун, а на очередном телеэкране, сгрудившись вокруг него и едва ли не дыша в затылки друг другу. Гилдерой поднял голову и тоскливо оглядел чистые стены, натертые бокалы над барной стойкой, бармена в белоснежной рубашке.

Все это так не соответствовало его настроению, что хотелось встать и уйти в самый низкопробный из всех притонов, где живут только отвратительные твари вроде… вроде… он даже не мог себе представить точно, но знал, что там, в том притоне, его бы обязательно избили и вываляли в грязи за слишком яркий костюм и слишком красивое лицо. Может быть, даже оставили бы порезы и шрамы, и тогда он смог бы сполна прочувствовать свою боль. Может быть, он даже смог бы раскидать их всех магией и стоять, тяжело дыша, среди тел, а потом вальяжно и чуть пошатываясь подойти к барной стойке и взять себе еще порцию виски.

На моменте, когда воображение услужливо показало ему те самые тела, Гилдерой затряс головой. Слишком неприятно реалистичные они были. Слишком понятные среди фантазий!

Когда его взяли в адъютанты, он сперва не понимал, в чем именно заключаются его обязанности. Похоже, что этого не понимал и Фрэнк, поручая то принести кофе, то задержать милой беседой мать аврора Бруствера, очень обеспокоенную тем, что служба в аврорате плохо влияет на его, аврора Бруствера, поведение и, главное, речь. Гилдерой был в глубине души с ней согласен — иногда окружающие разговаривали хуже пропитых троллей, но успокоил несчастную женщину и отправил ее восвояси до того, как она смогла воочию увидеть кого-то из старших.

Потом ему начали поручать сбор и разбор всех бумаг, донесений и сводок. Гилдерой с радостью окунулся в эту рутину и каждое утро не только складывал перед Занудой Лонгботтомом готовые выписки, но и пристрастился к просмотру телевизора. Это дурацкое изобретение обслуживал еще более дурацкий Уизли, и с ним Гилдерой никогда не хотел иметь ничего общего. Но именно в местных новостях проскальзывали сводки о том, где еще совершили свои преступления приспешники Темного Лорда.

Как Гилдерой понял, работа аврората сводилась даже не к боям и не к спасению прекрасных девушек, а к рутинным попыткам заткнуть дыры в Статуте о неразглашении. И, к сожалению, борьба с этими мелкими диверсиями отнимала все больше и больше времени.

Впрочем, Зануда Лонгботтом не унывал и на одну из таких зачисток взял с собой адъютанта. И именно тогда Гилдерой проявил себя во всей красе. Он смог, пользуясь своей красотой и наивным взглядом, вычислить всех, кто что-то знал о «людях в темных балахонах, которые приходят и убивают детей и взрослых», и, смешивая ложь, правду и заклятия, заставить маглов уверовать, что это всего лишь бандиты, обычные преступники, которых уже вот-вот поймает полиция.

Это был миг триумфа! Гилдерой был счастлив и раз за разом, как ищейка, находил слишком много знающих людей и возвращал их на положенное место. Маглам не стоит пока интересоваться тем, что происходит в среде волшебников. А волшебникам — вмешиваться в дела маглов. Два мира могут пересекаться только в одной точке — там, где рождаются новые искусные волшебники вроде него, Гилдероя Локхарта. Он сожалел только о том, что не может послать хвастливое письмо матери, уж она бы им сейчас втройне гордилась!

А потом случилась большая стычка с великанами, троллями и дементорами. Гилдерой отчетливо помнил вечер перед выходом в темноту. Зануда Лонгботтом сидел на столе и смотрел на серьезных, посуровевших подчиненных.

— Это будет тяжело, — говорил он. — Но не смотрите на великанов. Они разбегутся, как только пропадет их сердце, а их сердце — это волшебники, принявшие неверное решение. Следите за волшебниками, пусть они будут вашей первой и главной целью. Но старайтесь не убивать. Каждая жизнь важна, они должны быть переданы суду. С остальными расправляйтесь беспощадно, и тогда они убегут. Мы выходим.

Гилдерой проводил их и закрыл дверь передвижного штаба, приготовившись ждать сову. Но вместо совы прилетела серебристая летучая мышь и сказала ему срочно явиться в Касл Ком. Гилдерой не стал ни о чем спрашивать и сразу трансгрессировал, сориентировавшись по штабной карте.

И увидел наполовину разрушенный маленький городок. Посреди дороги, на крышах, даже в речке лежали тела людей — в магловских ночных сорочках, голые, в мантиях. Разных людей. И было очень тихо. Гилдерой сперва растерянно огляделся, потом быстро, очень быстро начал думать. Патронуса не мог прислать мертвый человек, значит, кто-то еще жив. Это первое. Касл Ком — известный городок, в него часто приезжают, чтобы пофотографироваться и просто прогуляться, и творящееся не смогут не заметить. Это второе. И третье: здесь уже некого заставлять забывать. Нужно просто… спрятать.

Именно тогда Гилдерой до конца понял, зачем Зануда Фрэнк Лонгботтом выдал ему перчатки. Без них таскать тела и складывать их в амбаре было бы гораздо противнее. Левитирование при помощи палочки помогало, но занимало слишком много времени и было слишком неаккуратным.

Людей в мантиях он оставил напоследок. Слишком боялся увидеть знакомые лица. Маглы были просто тяжелыми куклами. Ему было страшно, когда он увидел, как, ведомая летучей мышью, к ним приближается повозка, запряженная парой фестралов. На козлах сидел Фрэнк.

— Ты здесь… — сказал он даже удивленно. — Ты знаешь… мы победили.

В его голосе совершенно не было радости. Гилдерой тоже понимал, что все, что он видит вокруг, — это скорее очередное поражение.

— Они разбежались?

— Да. Остались только волшебники. Помоги довезти их. Давай ты сядешь?

— Нет, — сам себе удивившись, возразил Гилдерой. — Ты ранен. Я сделаю.

— Спасибо. И… прости. Я не хотел…

Гилдерой отвернулся и быстрым шагом пошел, раскручивая палочку. У него сейчас всего один зритель, но он увидит и поймет, что сделал правильный выбор. Что выбрал лучшего!.. 

Гилдерой сжал стакан в руке и решил, что на сегодня с него хватит и воспоминаний, и виски. Он вообще-то собирался на бал Слизнорта!

Но вряд ли пойдет туда. Не хочется.

Он вышел. Прохладный ветер с Темзы немного остудил и привел в чувство. Сейчас он проведает Зануду и его жену, а потом решит, что делать дальше. Уж его-то Зануда узнает, верно?

So I'm standing at the station

For trains that never show

I could hear where you were coming from

And how was I to know

It's so cold and lonely here

and it's miles from where we were

So I'm waiting for the last train

Coming in.

«Last train», Smokie

Что явиться в таком состоянии в больницу святого Мунго было плохой идеей, Гилдерой начал догадываться еще с порога, увидев взгляд привет-ведьмы.

— Пожалуйста, назовите цель вашего визита, — дежурно улыбнулась она и протянула ему склянку. — И выпейте это.

— Что это? — с подозрением уточнил Гилдерой, не слишком сведущий в зельях. — Я не болен.

— Вы нетрезвы. Посещения Больницы в нетрезвом виде недопустимы, мистер Локхарт.

— Хм! — только и сказал он, залпом опрокидывая горькое зелье. Зато затылок сразу же отпустило, а мир больше не казался настолько противным.

— Теперь скажите, кого вы хотите навестить?

- …Лонгботтомов, — после паузы произнес Гилдерой. —  Проведать.

— Я должна вас предупредить, что они все еще никого не узнают.

— Неважно. Я хочу увидеть.

— Что ж…

Она подозвала целителя.

— Янкус, это к Лонгботтомам.

— Опять… — вздохнул целитель. — Пройдемте. Но не надейтесь на многое. К сожалению, их состояние оставляет желать лучшего. Мы пока даже не выяснили, зачем их пытали.

— Чтобы отомстить, — уверенно ответил Гилдерой, следуя за ним на пятый этаж. — Но Крауч их поймает!

— Не сомневаюсь. Они здесь.

Гилдерой зашел в неярко освещенную палату. Алиса и Фрэнк сидели на одной койке, обнявшись, и смотрели прямо перед собой невидящими взглядами.

— Они под успокаивающими зельями?

— Да. Иначе их пугают громкие звуки. Да и люди…

— Не удивлен.

Гилдерой подошел ближе и тронул Зануду за плечо.

— Шеф. Ваш кофе стынет.

Фрэнк поднял взгляд и моргнул. Гилдерой пощелкал пальцами.

— Кофе. И утренняя газета.

Подумав, Фрэнк отвернулся к жене и больше уже не смотрел ни на кого.

— И так всегда, — прокомментировал целитель. — Кажется, что надежда есть, но она сразу угасает. Вы работали с ним?

— Да. Работал.

Гилдерой тоже хотел смотреть куда угодно, только не на собеседника.

— Странно. Вы так молоды…

— Это неважно. — Гилдерой вскинул голову, слегка тряхнув золотым завитком на лбу. — Я пойду. Спасибо.

— Хорошо. До свидания, мистер Локхарт.

Но Гилдерой его уже не слушал. Он слетел по лестнице, не оборачиваясь, и шел, шел, бесконечно шел по улицам Лондона, стараясь унять нахлынувший ужас. Даже зная, на что способны Пожиратели Смерти, он не понимал: как можно так поступать с людьми, ради чего? Разве нет иных способов, кроме пыток и безумия? Оказаться на месте Лонгботтомов мог каждый. И Гилдерой — тоже.

Воображение подкидывало все новые и новые картины того, как его связывают целители и потом приковывают к постели, как он бессвязно что-то бормочет и глупо смеется, сидя в одинокой палате с решетками на окнах, а снаружи доносятся сочувственные голоса людей, пришедших посмотреть на такой интересный случай безумия, никогда раньше не попадавший в письменные анналы и потому достойный всяческого внимания и изучения.

— Простите, вы целитель? —  вдруг тронула его за рукав какая-то женщина.

Гилдерой удивленно остановился и огляделся. Он находился на одной из старых улочек, вьющихся возле самой Темзы, в окружении низких, слегка потемневших от вечной сырости домов, на которых, впрочем, не было извечных следов сажи, как на домах окраин.

— С чего вы взяли?

— Ну… у вас такой цвет одежды… — замялась женщина.

Гилдерой посмотрел на изумрудный рукав мантии. Он забыл придать ей вид пиджака, и это было непростительным легкомыслием! Гилдерой постарался выиграть время и сперва выяснить, с кем имеет дело и что произошло.

— Это другой цвет. Что случилось?

— Моя сестра попала в плен к троллям. Она вырвалась, но…

— Показывайте, — решился Гилдерой. Сейчас он решился бы на что угодно, лишь бы не думать о Лонгботтомах.

Вместе они миновали два узких переулка и зашли в пахнущий свежей сдобой домик. Как и все жилища волшебников, внутри он был больше, чем казался снаружи. Гилдерой отметил неплохую мебель в гостиной и пару красивых картин на стенах.

— Почему вы не обратились в Больницу?

— Сестра боится выходить из комнаты, всего боится. Мы уже думали пригласить целителя, и тут я увидела вас и подумала…

— Ясно, — оборвал ее Гилдерой и зашел в скудно освещенную, как будто это была палата в Больнице, комнату, где на кровати сидела женщина, обнимая себя руками за плечи.

Женщина медленно подняла глаза и уставилась на него с немым ужасом. Гилдерой остановился, потом сел, чтобы не нависать над ней, как тролль. Точно так же он общался с перепуганными маглами, прежде чем лишить их и боли, и воспоминаний о ней.

— Добрый вечер. Я не причиню вам вреда. Расскажите, что случилось, — мягко заговорил он, улыбаясь. Его улыбка обезоруживающе действовала на всех (кроме, может быть, Бартемиуса Крауча), и женщина слабо улыбнулась в ответ.

— Кто вы?

— Это неважно. Просто расскажите.

— Я… — Она вздрогнула.

Гилдерой терпеливо ждал. Чтобы все узнать, нельзя торопиться. Ему расскажут все.

— Я… я… я сходила за травами.

Он кивнул и, снова лучезарно улыбнувшись, коснулся ее руки.

— А потом случилось это?

— Да! Это! Они! Они напали! Они… они притащили меня в пещеру и… — Она разрыдалась и сквозь всхлипы продолжила: — Они хотели меня съесть, и я видела, как они съели младенца! Прямо на моих глазах! А потом я… 

— А потом вы?.. — негромко переспросил Гилдерой.

— Потом я нашла в пещере палочку и убила их. — Женщина зло сверкнула глазами. — Всех. Убила всех. Всех! Они мертвы! Мертвы!

Она рассмеялась, спрятав лицо в ладонях. Гилдерой поднял палочку, как делал уже много раз.

— Сейчас ваши воспоминания об этом уйдут, и вы снова сможете жить как прежде, — пообещал он, накладывая заклинание Забвения и вслед за ним Сонное.

Дождавшись, пока женщина затихнет, он встал и вышел, сразу же наткнувшись на ее сестру.

— Ей станет легче. Не напоминайте ей больше об этом, просто живите, как жили раньше, и никому не рассказывайте о троллях, хорошо?

— Хорошо. А ей правда легче?!

— Если не помогло, то она хотя бы сможет дойти до больницы. А теперь я должен идти.

— Спасибо! Пусть вам благоволит удача! Вот, возьмите!

Она сунула ему в руки пирожок и еще долго смотрела вслед, пока он уходил на набережную Темзы. Гилдерой чувствовал себя истинно на своем месте: он спас этих двух женщин от ужасающих воспоминаний, и они будут ему благодарны.

Поедая пирожок и разглядывая стальные воды Темзы, Гилдерой с содроганием представлял себе пещеру троллей, украшенную человеческими костями, груды скелетов и одежды, громкие свары и запах прогорклого масла, на котором они заживо жарили новых жертв, наслаждаясь не только вкусом их мяса, но и криками боли, а потом дрались за самые лакомые куски. Представлял, как эта женщина в разодранной одежде хватает чужую волшебную палочку, ощущая приятную ее гладкость и тяжесть, как взмахивает и кричит заклинания, и они сперва рикошетят от стен, но потом убивают троллей одного за другим.

Постепенно место этой женщины в воображении занимал сам Гилдерой. Он-то точно знал, как правильно убить так много троллей, он бы сделал это красиво и быстро. И потом ушел, закрыв вход в пещеру огромным валуном, на котором выгравировал бы собственный вензель и запрещающую надпись!

Гилдерой уже улыбался, представляя, как рассказывает эту историю на балу Слизнорта и как восхищенно внимают ему девушки и сурово кивают мужчины, и все это в прекрасном зале, полном света, таком далеком от низменного бытия и безумия, которое преследует всех, кто задел войну хоть краем мантии.

Только что-то мешало. Гилдерой посмотрел на свои руки и брезгливо стянул перчатки, выбрасывая их в Темзу. Они ему больше не понадобятся, чужую историю он сможет рассказать и без них, а обожание он получит любой ценой!

Перчатки быстро утонули в свинцовых водах вместе с прошлым. Гилдерой радостно рассмеялся и пошел домой. Пора было приказать Ами подготовить лучший костюм для новой роли в этом театре жизни!