Аллергия на жизнь (джен)

Примечание к части

I Prevail — Let Me Be Sad

Я мокну на остановке второй час, когда Удачник приходит за мной. У меня не было ни денег, ни карточки на проезд. «Пэйпал» я не собираюсь подключать, иначе стану тратить деньги без раздумья, каждый раз оказываясь на улице.

Удачник заказывает такси, говорит, что будет через пять минут. Удивляюсь, как он находит меня. И ненавижу, когда читает лекции:

— Пусть ты и делаешь вид, что проблемы нет, от этого она не исчезает... Когда ты замечаешь её, думаешь «проблема», она начинает существовать, просто от неё уже не избавиться.

— Достаточно сказать: «Это была проблема», и она уже в прошлом.

Мы ведём светские беседы по поводу моего образа жизни. Я всегда рад блеснуть умом перед Удачником. Ему нравится блестеть своим совершенством из всех открывающихся дыр.

Я терплю его нудятину потому, что могу спать на его мягкой кровати до полудня, а на обед получить ту еду, которую захочу. Удачник платит за меня и не говорит о возвращении долга. Деньги для него ничего не значат. Я же деньги бережно коплю и всегда стрессую, когда нужно потратить больше тысячи — и неважно, на какие нужды.

— Почему ты не можешь сказать, что тебе нужно? — спрашивает Удачник.

— Я не знаю, что мне нужно. У меня всё есть.

Такие его вопросы злят меня. Если бы я знал, что мне нужно, я бы шлялся без цели по улицам? Ну навряд ли.

Признаться, изначально цель у меня была — порадовать себя, получить новые ощущения. Начитался тогда в интернете всякой дряни от знакомой, решил воплотить в жизнь. Это было действительно дикое желание — подцепить мужика на улице, переспать с ним и получить деньги или украсть их без секса.

В тот день, когда я нашёл подходящую кандидатуру и ненавязчиво предлагал себя, я встретил Удачника.

— Что ты делаешь? — спросил он, будто мы уже были знакомы.

Ситуация была сомнительная, ещё это подобие внезапно возникшего знакомого, сбили с толку мой кошелёк, и он предпочёл ретироваться. В тот момент, за облом кайфа и моих грандиозно ебанутых планов, я возненавидел Удачника. Всё желание отбил. Будто нажал на «удалить из корзины» — всё пропало.

— Уже ничего. Спасибо, — плюнул я, разворачиваясь и двигаясь в неизвестном мне направлении.

Удачник перехватил руку и не отпускал.

Тогда я меньше всего думал, что он может оказаться «плохим парнем».

— Если тебе некуда идти, можешь остаться у меня. — Так и сказал.

Здравый человек заподозрил бы неладное — ощутил в себе сомнение, а я как ошалелый (и недовольный пропащей выручкой) кинулся на него: будет он мне ещё предложения делать — много о себе возомнил.

Украсили друг друга, и Удачник предложил найти круглосуточную аптеку.

Так и завязалось наше невнятное знакомство.

— Тебе нужно больше думать о себе, — говорит Удачник, запуская в квартиру.

— Можешь мне не верить, но ни о ком, кроме себя, я не думаю, — отвечаю, стягивая расклеившиеся кеды и кидая их на пороге.

— Тебе нужна новая обувь.

— Твоя наблюдательность, как всегда, пре-вос-ход-на. Ставлю ей пять с плюсом. Немало?

Удачник в своей жизни видел только высшие оценки и похвалу. Меньшего я дать не мог.

— Сколько будешь язвить? — злится он.

— А сколько ты будешь лезть в мои дела?

Мы оба не знали ответов.

Перед сном умываюсь, вытираю лицо и смотрюсь в зеркало. С сожалением отмечаю новые поселения прыщей на лбу, у подбородка. На переносице и бровях кожа начала опять шелушится.

Пубертат затянулся. Временные проявления обрели характер постоянных. Уже никакие мази и лосьоны не помогают. Моя кожа постоянно красная и воспалённая.

— Что будешь? — спрашивает утром Удачник, словно препираний у порога не было.

Что о нём сказать? Желанный сын успешных родителей с мощным состоянием за душами нескольких поколений. Человек, одарённый огромным количеством «талантов». Призёр в номинации «Не может существовать».

Сомневаюсь, что у него есть нужды, которые он не может удовлетворить.

Сомневаюсь, что ему есть резон держать меня под своим крылом. С этого у него только нервы шалят, а прибыли никакой.

— Давай бургеры, — говорю не особо задумываясь.

Когда-нибудь он предоставит мне колоссальный счёт, оплачивать который я не буду. Не смогу и не захочу.

Деньги нервируют.

— Здесь?

— Ага.

Никуда не хочу идти, когда вижу пасмурность за окном.

— Оденься теплее, — говорит Удачник, — из-за вчерашнего можешь простудиться.

— Да кого это волнует, — слетает само собой.

А Удачника раздражает:

— Почему ты не можешь понять?

— Чего? — в ответ пылю я.

Удачник застывает с непонятным лицом. Каким-то растерянным и неготовым.

— Чего я не могу понять? — давлю.

Он отводит взгляд, вздыхает, но не отвечает.

— Тогда не надо спрашивать.

Я не понимаю, что происходит между нами и почему оно происходит. Почему Удачник помогает мне и что с этого получает. Может, он любит доставлять себе проблемы, поэтому связался со мной. Может, любит лизать чужие жопы, поэтому выполняет мои запросы, типа того же завтрака.

Себя я тоже не понимаю. Почему иду за ним, даю упрекать себя и содержать как малолетнего.

Мне уже достаточно. Я должен сам работать и обеспечивать себя, а не играть с Удачником в поддавки и «у кого больше». Но так не происходит.

Сегодня я никуда не деюсь, поэтому Удачнику не нужно меня искать.

Весь день чешутся голова и лицо. Когда зуд становится невыносимым, я даю себе право расчесать кожу.

— Что ты делаешь? — строго спрашивает Удачник.

— Чешусь, — будто он не видит.

Я не могу остановиться. Кожа с лица осыпается белой стружкой.

Ужасно.

— Прекрати, — приказывает он.

— А если нет?

— До крови дочесать хочешь?

— Я остановлюсь.

— Да?

Когда он спрашивает, я сомневаюсь, что да. Так бывает с комариными укусами и заживающими ранами. Так происходит с кожей у ногтей, с кожей на губах и во рту — когда кусаю, не могу остановиться. Это слишком сложно.

— Какая разница, заживёт.

— Как прыщи?

— При чём тут они? И даже если при чём, я никогда не говорил, что они заживут.

В этот момент становится противно. Я хочу, чтобы они зажили, у меня было чистое светлое лицо, но так никогда не бывало. Терапевт всегда прикапывалась, говорила, что с ним, ем не так, сахара много жру или что ещё делаю… Будто мне не доставляет это неприятностей.

Зуд усиливается. Я чешу кожу у виска. Ощущение болезненное, но необходимое.

— Хватит, — Удачник хватает за руку.

— Отпусти.

— Если ты перестанешь.

— Какая разница?

— Ты понимаешь, что делаешь хуже? И где ты думаешь о себе? Что ты делаешь для себя, чтобы было хорошо?

— Да что ты привязался? Какая разница, думаю я о себе или нет? Делаю хуже или лучше? Что от этого изменится? Кому от этого…

У меня встаёт в горле.

Какой тупой вопрос я хотел задать.

— Кому от этого будет лучше, да? — заканчивает Удачник и отпускает мою руку. — Тебе. Кому же ещё. — И закрывает глаза.

Это безумно раздражает.

Всю ночь чешусь и не могу остановиться. Встаю несколько раз, чтобы сходить в ванную и посмотреть на красное лицо. Шелуха не кончается. Вода только сушит. Мелкие рубцы ссадят. Я не знаю, что с этим делать.

— Тебе нравится терпеть? — спрашивает Удачник.

— Терпеть что?

— Боль.

— Какую ещё боль? — усмехаюсь я.

— Хотя бы от чесотки.

— «Хотя бы»? Есть ещё какая?

Говорит так небрежно, будто ему всё известно, даже если об этом неизвестно мне.

— Тебе прямо сказать? — с напором начинает Удачник.

— Давай. Ты же у нас умник, с золотой медалью, красным дипломом, роскошной жизнью и нулём проблем.

В отличие от меня, который вывез школьную программу на тройках, бросил универ на втором году и чёрте что творит со своей нищей жизнью, не позволяя себе абсолютно ничего либо разрешая совершенно всё, без меры. Для которого отсутствие проблем — что-то фантастическое.

— Ну, чего молчишь? — выпрашиваю я.

— Ничего, — говорит он и уходит.

Весь день не пересекаемся, сидим по комнатам и не трогаем друг друга. Но мне быстро надоедает. Становится тесно. Я одеваюсь и хочу уйти на улицу, подальше от Удачника. Но он как поджидал, не даёт уйти.

— Нужно поговорить.

— Ага, молчать будешь?

— Не буду.

Он снова уверен в себе, готов к действиям, а я хочу уйти.

— А мне-то что?

Удачник берёт за руку и тянет в свою комнату.

У него я ещё не был. Мы всегда разговаривали на нейтральной «общей» территории.

— Что тебе в голову взбрело? — я хватаюсь за косяк. — Не буду я с тобой говорить. И слушать тебя тоже не буду. Поезд уехал!

— Не уехал, — упорствует он, отрывая меня. А я не сдаюсь.

Но быстро остаюсь без сил. Удачник закрывает дверь.

— Что ты задумал? — решаю опробовать новую стратегию. — Мне нужно натурой отплатить за твоё добро?

— Нет.

Удачник не оценивает, становится серьёзнее и кладёт руки на ремень.

— А это ты зачем делаешь? — чуть ли не ору я, отворачиваясь.

— Посмотри, — слышу его голос и вздрагиваю, когда он снова трогает за руку.

— Хочешь ещё и своим достоинством похвалиться!? — я вообще ничего не понимаю!

— Ты только об этом думаешь? — спрашивает и одёргивает.

Я смотрю на его лицо, как-то мимолётом замечаю пустую комнату: стол, стул, шкаф и кровать. Никаких наград, фотографий, никакого доказательства, что Удачник живёт здесь. Потом опускаю глаза на его голые ноги, а на них старые, зажившие, но по-прежнему красные шрамы. Множество длинных и пересекающихся полос. Если бы я начал их считать, то потратил бы уйму времени.

Удачник отпускает меня.

— Может быть, у меня есть эта золотая медаль, красный диплом, роскошная жизнь, но проблем у меня не ноль.

Я смотрю на его лицо. В нём сомнения не меньше, чем во мне. В моём отношении к своей жизни.

— Я не знаю, хотел ли я их. Или хотел оправдать возложенные ожидания. Не знаю. Единственное, в чём уверен, что я не выдержал, — говорят его шрамы, — и в том, что я хочу тебе помочь.

— Как ты мне поможешь? — без надежды спрашиваю я, а у самого горло сдавливает.

— Это я хотел узнать у тебя.

— У меня ты ничего не узнаешь.

— Да?

— Не знаю я, что мне поможет. Вот откуда мне знать?

А я-то понимаю, что знать должен. Это ведь я. Если я недоволен чем-то, значит, это и нужно изменить. С этим и надо помочь.

Мышцы сжимают глотку.

Будто всё не так с моей жизнью: отношения с родителями — дерьмо, я не могу просить у них помощи и поддержки, друзей у меня нет — только ветренные знакомые, которые находят мне замену быстро и просто, о чувствах и желаниях я не думаю, не говорю. И о себе я ничего не думаю. Сейчас я даже не в состоянии позаботиться о себе.

И если я сдохну, никто не будет горевать.

— Какой же я неудачник.

— Тебе просто не повезло.

— Разве не я привёл себя к этому?

— Один ты бы не смог. А если бы сделал это в одиночку, то в одиночку бы и справился. Это не так просто, как кажется.

— Опять умничаешь.

— Тебе тоже это нравится.

— Ты бы, для вида, джинсы натянул, — я смеюсь.

Меня не отпускает, за горло по-прежнему держатся мёртвые руки. Но, когда я смотрю на шрамированную кожу, напряжение спадает. Не всё идеально, не всё удачно.

Не один я с клеймом.

Я касаюсь лица, прыщей, и становится тоскливо.

Может быть, мне было бы проще, сумей я заплакать.

— Я, — голос снова перехватывает, — я хочу, — это оказывается нереально тяжело.

Я никогда об этом не говорил, никогда не думал, что могу попросить об этом у кого-то постороннего, я никогда не считал, что это возможно.

Сейчас кажется, что я потерял что-то очень важное. Когда-то давным-давно — настолько, что уже не вспомнить.

— Я хочу справиться… с этим.

— В одного?

— Я, по-твоему, почему говорю это тебе?

— Я не читаю мысли. Поэтому спрашиваю.

— Удачник... Если ты можешь мне помочь с этим, так помоги.

Пожалуйста.