Разные шаги (джен)

— Нет, подожди, — начинает старик, — хочешь сказать, что этот прекрасный, семнадцатый Новый год собираешься провести не в родном доме? — глубокий голос почти дрожит.

Удивляюсь, почему он ещё не отвернулся и закапал глаза.

— А — не хочу, а говорю. Б — не собираюсь, а проведу. В — чтобы провести Новый год в родном доме надо возвращаться в родной город. Ты допустил слишком много ошибок, — дотошно исправляю.

— А, а, — старик, кажется, поперхнулся моей скрупулёзностью, — а этот дом, что, не родной?

Слабо, старик, слабо, я веду головой и усмехаюсь.

— Конечно родной. Уже как два года самый родной из всех самых родных, — завожу я.

Мама выглядывает из кухни.

— Вы ещё не закончили?

Я решаю, можем ли мы закончить. Бесспорно, старик проиграл, уже. Ответ за мной: продлить триумф мелкой победы или забить.

— Да, закончили, — забиваю.

Старик грозит пальцем с серьёзным лицом и вытянутой нижней губой: ещё столкнёмся. Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.

В последнее время он активно использует мимику, жестикуляцию и голос. После того, как занялся пением, только так и отрывается — интонациями создаёт необходимое настроение.

— Что я могу взять? — спрашиваю у коробок с новогодними украшениями.

— Мою жизнь, — распевает старик.

Смотрю на него. Если бы я не знал, что он шутит, сколько бы стрессняка словил?

Не выжил бы.

— Я забрал у тебя семнадцать лет, о какой жизни идёт речь?

Старик побеждён.

— Ма-ам, папа не может сказать.

— Иду, — говорит она. — Так, — осматривает коробки, считает, — не хватает ещё одной с мишурой. Мы её обычно не используем. Если там мишура в пригодном виде, возьми её. Ещё есть три коробки, да, здесь, — она берёт из одной (без надписей и каких-либо обозначений) гирлянды, — держи. Шарики на ёлку нужны?

— Лишними не будут.

— Тогда в этой. Коробок, может быть, пять. Не знаю даже, — думает мама, — возьми пять. Если не хватит, скажи, дадим денег.

— Не стоит. Это добровольная помощь, а не спонсирование.

— Что за друг такой золотой, раз ты его снабжаешь? — спрашивает старик.

На «друге» хочу не прыснуть, на деле — дёргаюсь, будто меня ударили.

— Просто… друг. Обычный, — не совсем, — простой, не золотой, конечно. Пластмассовый, — возникает слово.

Если сказать такое в лицо, будет обидно.

Точно будет.

— Нормальный? — уточняет старик.

Нет.

— Да. Нормальный. Достань мне коробку с мишурой, а я пойду соберусь.

— Так, не понял, кто тут хозяин?

Странные вопросы он задаёт.

— Мама.

* * *

«Скоро буду.» — Пишу и отпинываю коробку, чтобы другие ноги не задели.

Могу встретить 12.12

Можешь 12.12

Не издевайся, пожалуйста 12.13

Радуйся 12.13

Я ещё не начал. 12.13

Открой дверь, когда я позвоню. 12.13

Хорошо 12.13

Почему ты об этом написал? 12.16

Про звонок 12.16

Я бы открыл 12.16

Это было бы странно, если бы мы согласовали время, а я не открыл, когда ты пришёл 12.17

Его разносит.

Вдруг 12.17

Проигноришь. 12.17

Я тебя игнорировал? 12.17

Такое было? 12.17

— Было, — записываю издевательски короткое сообщение.

Что это значит? 12.18

Я не понимаю 12.18

Записываю свой притуплённый смех.

— Это от скуки.

Всё равно не понимаю 12.20

* * *

Два раза пинаю дверь. Жду и надеюсь, что меня действительно не проигнорируют.

— Я не открою, потому что ты не позвонил, — доносится из квартиры.

Каков наглец!

— Вот я закину ногу, как на шпагат, и позвоню! А как откроешь, кину в тебя коробку, — угрожающе трясу её перед глазком. Вспоминаю о содержимом. — Не кину, гирлянды жалко, — говорю себе под нос.

Дверь открывается.

— А сейчас ты, как человек, который уважает себя и не терпит оскорблений, должен сказать, что я не выносим, — я улыбаюсь как консультант, который всеми силами желает помочь покупателям и получить процент от продаж.

— А ты в хорошем настроении, — спокойно говорит Андрей.

Не реагирует.

Запасы его терпения не иссякаемы.

— Раньше думал об этом, но теперь уверен: ты какой-то неправильный, — сам не знаю, нравится мне это или нет. — Водишься с тем, из-за кого тебе влетело. Не один раз.

Андрей скрещивает руки.

— Говоришь так, будто сам правильный. — Замечаю, как он поджимает губу. Дуется. Смекаю, что его задело. — Общаешься с тем, кто… — обрывает. Краснеет и тупит взгляд, наклоняя голову: сжимается. — Ты понял…

Я улыбаюсь.

— Нет, — хочу добавить ещё, но начинаю смеяться. Пытаюсь несильно громко, но происходит наоборот. Почти в горло. — П-подожди! — Ставлю палец, чтобы договорить после, как отсмеюсь. — Принятие своих грехов — первый шаг к искуплению.

— Я стараюсь, — добавляет Андрей.

— Вижу, — усмехаюсь. — Пусти меня, стена.

Сейчас понимаю: произошедшее в метро могло плохо сказаться на мне, но я оказался невосприимчив. Плохой опыт получил Андрей. Но и он пытается справиться с ним.

Я считаю это удивительным. Учитывая характер, он мог загнуться и дать течению событий нести себя, как было раньше, но он решил пойти своим путём. Странным, неправильным, но каким оригинальным!

Он говорил, что общение со мной — часть этого пути. Потому что я веду себя не как он, и это — полезно для него.

— Ещё не начал?

В комнате стоит голая ёлка, вокруг — пакеты с мишурой. Ставлю коробку на пол, снимаю рюкзак. С окна спрыгивает Кейрин — кошка Андрея.

— Привет, — говорю ей, а она проходит мимо.

Я уверен, она почти заносчиво машет хвостом. И чтобы посмеяться надо мной, трётся о ногу Андрея.

— Зато не шипела, — ободряет он.

Неутешительно.

Меньше, чем за час, украшаем квартиру.

— Много потратил? — спрашиваю, когда мы сидим на кухне и потягиваем чаи. — На ёлку и украшения.

Замечаю, что о крупных тратах спрашиваю чаще — от Стаса набрался, вот точно.

— Нет. Нашёл дешёвое место. И бюджет не пострадал сильно. И я стипендию тратил.

— Жизнь после восемнадцати кажется очень тяжёлой, — закусываю печеньем.

— Если родители могут тебя поддержать, думаю, больших проблем не будет. С твоими, наверное, не будет. — Всё равно сомневается.

— Посмотрим. — Например, за карманные деньги старик будет устраивать квесты. Игровые квесты.

Пойду работать.

— Слушай, ты, правда, не против, — тише говорит Андрей, — провести со мной… Новый год?

Я выдыхаю через рот крошки печенья. Замираю и смотрю на него.

— Я в тебя плюну, — отвечаю с набитым ртом.

На днях Андрей рассказал, что не поедет домой на новогодние каникулы, тогда же я узнал, что он неместный. До этого на праздники не оставался, поэтому ничего новогоднего в квартире нет, а отметить хочется. Из-за случая в метро (на людях мы нарекаем акт онанизма именно так) отношения в универе накалились со всеми — даже если с ним общались, контакт вызывал дискомфорт. Пригласить оттуда некого. Знакомые за пределами универа заняты на работе.

Он не просил меня, его слова были сухим фактом, но почему-то я подумал, что предложить своё участие будет круто. Украшения, свою персону, Стаса, если тот не будет работать. И по итогу — интересный Новый год. Которого у меня ещё не было, у Андрея тоже.

Стас ещё не ответил.

— Не надо, — просит Андрей.

— Если передумаю, ты первым узнаешь.

— Спасибо.

* * *

Когда возвращаюсь домой, помогаю родителям с украшениями. Старик язвит, что ждали меня. Только меня. Я не сомневался. Поэтому первым ставлю звезду на верхушку ёлки.

— Жулик, — тычет старик.

— Не надо было ждать.

* * *

Утром читаю ответ Стаса:

Не. Друг 3.45

С 31 на 1 работаю 3.45

1 отдыхаю 3.45

Печальное известие. Но на мои планы оно несильно влияет.

Посвяти мне первое число. 8.34

Его вечер. 8.34

Большего не прошу! 8.34

Есть такое будущее, которое я делаю сам: руками, словами, напечатанными буквами. И это мне нравится.

* * *

— Вадим, привет. Извини, что не писал, — быстро выговаривает Денис. — У меня… у меня получилось уговорить тётю! Я на Новый год приеду. То есть прилечу, самолётом же. — Нечасто он распаляется. — Я… я очень рад, что получилось. И, если у тебя будет время, мы, ну, могли бы встретиться.

Конечно могли бы 20.45

Когда прилетаешь? Встречу. 20.45

Делать нечего 20.45

На случай, если он решит запротестовать, допечатываю и тут же додумываю:

— Я буду праздновать Новый год со знакомым. Присоединяйся. — Как удачно подвернулась замена Стаса. — Вдвоём будет слишком скучно, — добавляю, чтобы он не надумал отмазок, — и для практики в общении подойдёт. Он интересный тип. — Чем именно интересен, не оглашаю ради спокойствия Дениса и сохранения чистого лика Андрея.

Я стал снисходителен к нему.

Если вы не против, я присоеденюсь 20.48

Здесь у меня знакомых нет 20.48

Кроме тебя 20.48

Печатаю Андрею: «Я нашёл человека в компанию.»

В компанию? 21.00

На нг? 21.00

Скажи, пожалуйста, что ты ничего не рассказывал обо мне? 21.00

Пожалуйста 21.00

Я чувствую, как из сообщений льётся паника, надежда и стыд. Если подумать, стыд у Андрея — самое сильное чувство.

— Эту информацию я оставлю в секрете. Посмотрим на твоё поведение.

Веду себя как паршивый персонаж, который предпочитает манипулировать другими, пользуясь их слабостями.

Вадим 21.02

Пожалуйста 21.02

Сколько нужно просить об этом? 21.02

Я доволен. Маленькая месть за то, что Андрей дал мой номер Коле.

Потому что Коля до сих пор пишет мне. А я — самому становится стыдно, — не могу ответить. До сих пор.

Прошу 21.02

Прошу 21.02

Прошу 21.02

Обрушивается поток одного слова.

Он решил получить выгоду из своего положения. Смышлёный ублюдок.

— Я же расскажу. Хочешь проверить? — очевидный шантаж.

— Вадим! Привет, — Денис.

Его голос ни свирепый, ни трещащий. Он чистый, но берёт высоко.

— Привет.

Он в нетерпении. Улыбается так, что меня самого тянет улыбнуться в ответ. Сейчас он может показать, насколько рад встрече.

Прошлое ещё не ушло. Я знаю. Слышал от него, но, вижу, он двигается увереннее, чем в сентябре.

— Давно… не виделись, — говорит и потирает ручку чемодана.

— Ага, четыре месяца.

Если подумать, мы только не виделись четыре месяца. О чём хотел, Денис докладывал.

— Пойдём? — спрашиваю, а Денис то поднимает голову, то опускает. Жмётся и трогает одежду.

— Д-да.

— Что с тобой?

— Перелёт тяжёлый был. Шесть часов всё-таки — очень много. Немного у-устал. Ну и, — запинается. Что-то не договаривает.

— И?

— Н-нет, ничего. Всё хорошо, — пытается показать незначительность того, что следует за «и».

— Ты знаешь, это — самая клишированная отмазка, — я не злюсь. Говорю как о наблюдении за птицами.

— Да? — Денис не ожидает моего замечания и не может придумать, как действовать или что говорить, чтобы выглядеть убедительно.

— Если ты устал, можем посидеть. Перекусить.

— Нет, я нормально себя чувствую. Устал, но можно потерпеть.

Верю на слово.

— Где жить будешь? — спрашиваю по пути в город.

— Ну, в квартире… своей.

— Вы не продавали её? И не сдавали?

— Нет. Я… планирую вернуться, после выпуска. К тому же… деньги есть, — Денис обнимает рюкзак. — О-от Максима.

Удивительно, он подумал о будущем Дениса.

— Когда я тёте сказал, что поездку оплатить смогу, она не поверила. Ну, откуда у меня деньги? А когда я сказал, то, — его лицо тускнеет, даже поредевшие прыщи становятся блеклыми, — кажется, она согласилась потому, что не хотела о нём слышать. О том, что он… за меня волновался.

В отличие от его тёти, я был и остался человеком, с которым Денис может говорить о брате. В сообщениях он редко упоминал его. Может, не было причины. Он рассказывал о школе, одноклассниках, о разных местах, музеях и выставках, о городе. Только иногда писал, что скучает по нему.

Тогда я не знал, что ответить.

Что вообще нужно говорить, когда человек тоскует по тому, кого нет в живых?

— Знаешь, — Денис резко залезает в рюкзак и достаёт чёрный кошелёк. — Его… — улыбка то появляется, то исчезает вместе со вздохами точно мелькающая буква вывески. Он поднимает глаза, смотрит на сиденья впереди и тупит взгляд, сжимая губы. — Это его. Он… мне его оставил. Ну, когда, — Денис затихает, а я приближаюсь к нему ухом и поднимаю шапку.

— Можешь нашептать.

— Нет, я, — мельтешит, — не нужно. Всё… всё нормально, — Денис делает вдох. — Ну, думаю, ты понимаешь, когда… Тогда… И, к чему я это, — он поправляет шапку, прячет волосы, — Маша сказала, что он дорогой. Брендовый. И… Максим его не использовал. Мне оставил. Ну… оставил, когда… — Денис не мог собраться и сказать: «когда он умер», «когда повесился». Почему-то сейчас это сложнее. Возможно, в сентябре отыгрались чувства.

— Думаешь, он купил его тебе и поэтому оставил?

Самое сложное в такие моменты — суметь поддержать разговор. Не заткнуться с мыслями: «Не знаю, что сказать», показать свою вовлечённость, своё неравнодушие. Думаю, важно показать, что я «здесь, с ним».

— Да, — кивает Денис. — У него свой был. А то, что не нужно было, он… выкинул. — Денис замирает. Сжимает кошелёк и, похоже, видит восемнадцатое августа.

Сейчас Максим кажется по-настоящему ненормальным. Нездоровым. Какой человек будет голодать неделю, чтобы не засорять кишки? Избавляться от каждого предмета быта: выкидывать или прятать в комнате? Наводить марафет, будто собрался на собеседование в известную компанию? В конце концов, заказывать кремацию собственного тела?

Он убрался в квартире, оставил вещи, которые можно использовать или продать, и избавился от тех, от которых не будет толка, у которых нет ценности. Принял душ, побрился, надел лучший костюм и туфли, уложил причёску и позвонил в ритуальную службу, уточнил заказ и оставил Денису кошелёк, и только ради того, чтобы повеситься на двери.

Дрожь щипает руки.

Жутко.

До дома Дениса едим в тишине.

— Извини, — говорит Денис, — из-за того, что я начал о Максиме… всё испортилось.

Я резко осматриваюсь.

— Что испортилось?

— Ну, наш разговор, и… атмосфера.

— Это неизбежно. Ты бы хотел, чтобы мы смеялись над этим? Или сделали вид, будто разговора не было?

— Нет, — Денис качает головой, достаточно спокойно и уверенно, — не хотел.

Похоже, он немного больше понимает и разбирается в том, чего хочет. Раньше этим приходилось пренебрегать.

У порога квартиры Денис начинает возиться.

— Вадим, ты… ты можешь здесь подождать?

Мне стоит радоваться, что он смог попросить?

— Пускать не хочешь? Боишься, что у меня аллергия на пыль?

— Не из-за этого…

— Из-за чего?

— Ну… надо кое-что сделать.

«Из-за того, о чём я тебе не скажу» — в переводе на более доступный язык.

— Иди, — отправляю взмахом руки.

— Я быстро, — заверяет и прячется за дверью.

Я не хочу думать, почему он решил так поступить, но одна мысль уже проявила себя — это связано с Максимом. Может, когда-нибудь он сможет открыто, без опаски говорить о нём. Может быть, даже забудет его. Через несколько лет, когда полностью привыкнет к тому, что только он отвечает за свою жизнь. А может быть и так, что не забудет и не будет отвечать за свою жизнь.

Сейчас не угадаешь, как произойдёт.

По привычке достаю сигареты. Смотрю на привлекательную блестящую пачку и её чистых обитательниц и сжимаю губы.

Хочется.

В последнее время вопросы, которые касаются будущего, разрешаются «не угадаешь, как» и затяжкой. Я стал зависим.

Слабак.

Скриплю зубами и убираю пачку. На потом. Если старик смог перенастроить себя на «такие времена», я смогу переключиться на одно «не угадаешь, как».

Чёрт. Долго.

Время затягивается и появление Дениса возвращает ему былое течение.

— Я всё, — говорит и улыбается.

— Отлично, пошли, — я дико хочу курить.

— А, Вадим, — тормозит Денис. — Я… это, вот, — он протягивает бумажный пакет. — С прошедшим… днём рождения.

Неожиданно.

— Спасибо, — говорю как не свой и принимаю подарок так, будто он не для меня. Внутри встречает обёрточная бумага. Денис постарался. — Что там? — увесистое и формой как книга.

— М-можешь потом посмотреть. Ну, там настолка. — Всё равно говорит. — Ты рассказывал, что с родителями играешь, и я подумал, что пойдёт.

— Точно пойдёт, — уверяю его, чтобы не сомневался в себе. — Спасибо.

— А я, правда, не помешаю? — спрашивает через время.

— Я же говорил, — завожу по старой, — нам нужны люди. Которые будут мешать.

— Я не совсем понимаю.

— Смотри, есть два человека. Которые порядочное время общаются. И им грозит остаться вдвоём в новогоднюю ночь.

— Ага…

— Тебе не кажется, что они могут помереть от общества друг друга?

— Н-нет. Если вы общаетесь уже достаточно долго, значит, скучно не было. Или было?

— Ну, — я вспоминаю время, которое довелось провести с Андреем — не помню, чтобы я, хотя бы раз, не говорил о метро. Как Андрей выдерживает? Удивительная жизнестойкость. — Ты прав. Но лишним новое лицо не будет. Особенно для тебя.

Денис смеётся, когда понимает.

— Спасибо, Вадим. Я… я рад, что ты позвал меня.

А я рад, что мы не стоим на месте.

— Хорошо отметить, — желаю маме и старику.

— Тебе тоже, — улыбается мама.

— Поверить не могу, — заунывно начинает старик, — берёт и уходит, — напоказ махает рукой.

— Радуйся, старый. Сын, по своей воле, оставляет тебя и жену, чтобы вы творили свои новогодние дела, а ты причитаешь. Возраст на сентиментальность давит? — ухмыляюсь я.

— Вот будешь на моём месте, поймёшь! — причитает как дама при дворе.

Обнимаю маму. Она мягко целует меня в щёку. Я ухожу и смотрю на старика без эмоций:

— Хорошего свидания, мистер-сантименты.

— Вернись, сынок! — кричит в подъезд.

— Да будет тебе! — убегаю по лестнице и смеюсь в горло.

Лицо обдаёт жаром.

* * *

Договорились встретиться с Денисом и вместе пойти к Андрею.

— С наступающим, — говорит Денис.

— Ага, тебя тоже.

В его руках пакет. Я говорил, что украшений у Андрея немного, поэтому будет неплохо, если он сможет пожертвовать что-нибудь из своей коллекции. С возвратом, конечно.

— Что взял?

— Ну, тут немного. Фигурки Деда Мороза и Снегурочки, новогодний венок и гирлянды с подарками, — смущённо проговаривает он. — У нас… — быстро замолкает. Я понимаю к чему. Спасибо, что не «у семьи». — А как ты Новый год отмечал? С родителями? — бодро переключается потому, что нашёл подходящий предлог.

— Да. Всё время. Я даже не думал, что можно провести Новый год по-другому. Как-то выезжали к родственникам, но чаще дома сидели. О, да, спасибо за «Манчикина», у нас его не было. Родителям понравился.

— Не за что. Я рад, что понравилось. Боялся, что выберу не то. Настольных игр очень много.

— Это да, — улыбаюсь я. — А ты, — как и Денис я не уверен, стоит ли спрашивать, но, если начал, надо закончить, — отмечал с братом? Новый год.

Денис зажимает улыбку. По ней не понять, стоило спрашивать или нет.

— Н-нет. Не отмечали, — Денис опускает голову. — Максим обычно работал. И он бы не стал… такое в дом приносить, — указывает на пакет. — Я… для себя купил, свою комнату украшал.

Тоскливая картина: квартира, где всё подчинено строгому порядку, и одна комната, в которой немного украшений. Только для атмосферы. Потому что так принято.

— Ну, теперь ты можешь украсить всю квартиру, если захочешь, — говорю и замедляюсь.

Это было слишком?

Наверняка.

Денис не отвечает. Кивает немного и продолжает идти. Так и идём, не разговаривая. Хрустим снегом, пускаем пар и думаем о своём.

Дискомфорт изводит. Курить не хочется, а вот напомнить себе, что сначала слова стоит прогнать в голове, подумать об их содержании, а потом говорить, — да.

— Я, — роняет Денис, — я… скучаю по нему. — Всхлипывает и трёт перчаткой лицо. — Извини, — он останавливается. Я рядом.

Хочу сказать: «Это нормально. Ты же… любил его». Знаю, это так, но не принимаю подобное отношение к Максиму, и поэтому не могу сказать вслух.

Слова, в которые не веришь, звучат ужасно фальшиво.

— Я так часто вспоминаю о нём… и всё думаю, что надо было сделать. Что я мог сделать. Для него. Но я ничего не мог… — Денис плачет и утирается руками. — Но я бы так хотел!.. Всего чуть-чуть. Чуть-чуть, и он бы остался жив.

Прошло четыре месяца — это совсем немного.

Я не мог выкинуть из головы свои первые слова два года.

Смотрю на Дениса и думаю, как помочь, что сказать, как поддержать. Пусть и не терял близкого, родного человека (со своими грехами) как он, я знаю, сколько сожаления он испытывает, вины за то, что не сделал, какое чувство безысходности на него обрушилось, когда он был один, и как много воспоминаний прокручивает в голове, когда вспоминает брата.

— Я… — чёрт, такие вещи тяжело говорить, — будь я на твоём месте, я бы тоже хотел, чтобы… мой любимый человек остался жив. Это же нормально. Это значит, что настолько он был тебе небезразличен. Наверняка, если бы он узнал, то… наверное, — я даже не знаю, что мог бы чувствовать его брат, если он вообще мог это почувствовать, — разве он не знал, сколько ты сделал для него? Даже если было больно… и приходилось жертвовать собой?

Если он действительно не понимал и не сожалел об этом, я смогу возненавидеть даже мёртвого.

Денис шмыгает носом, потом смотрит на меня. Брови на лбу сползлись, а кожа мокрая и красная.

— Может, он понимал, что делает хуже тебе, и поэтому… так поступил?

Денис моргает и продолжает смотреть на меня.

— Да, — говорит потом, — я… я тоже об этом думал. Несмотря на то… как он поступал, он думал обо мне. — Кажется, Денис успокаивается. Я облегчённо вздыхаю. — Иногда я… иногда такое случается, — опять трёт лицо.

После встречи с Колей со мной было то же самое.

Когда дошли до Андрея, немного постояли в подъезде. Денис выглядел «непразднично» и не хотел своим видом портит «атмосферу».

— Ты не испортишь, — говорил я.

Через несколько минут доходим до Андрея.

— Ты и так знаешь кто! — стучу в дверь.

— Было бы странно, если бы это был не ты, — доносится из-за двери.

Андрей быстро открывает.

— С наступающим, — с улыбкой приветствую я.

— С наступающим, — всё так же спокойно говорит он и смотрит на Дениса. — Привет, я — Андрей.

— А, я — Денис, — мельтешит Денис и протягивает руку в перчатке. Потом соображает снять её.

Когда Андрей смотрит на меня, я не понимаю к чему. Потом вспоминаю, что не называл имени «гостя». А Дениса Андрей знал. Я повёл головой, чтобы он не думал ничего спрашивать.

Он ловит мои мысли налету.

Это удивительно! Всегда восхищаюсь и пугаюсь.

— А ты, — неуверенно замечает Денис, — старше нас?

— Да. Я учусь в университете. На четвёртом курсе.

— А как вы познакомились?

Меня пробирает рассказать! И Андрей это видит. Он только открывает рот, но я опережаю его:

— Знаешь, это потрясающая история!

— Вадим, — стонет Андрей.

— Мы познакомились в конце апреля, — и чем хуже выглядит Андрей, тем веселее я продолжаю рассказывать, — в метро. Недалеко от школы.

Представляю, как Андрей складывает руки в молитве, и замолкаю.

— Это всё. Не самая потрясающая история, но забавная, — я хлопаю Дениса по плечу. Ему хватит.

— Понятно, — по нему видно.

Андрей же понимает, что обошлось и обойдётся, и возвращает себе прежний, размеренный вид. Пытается вернуть. Когда-нибудь он скажет, что я «невыносим».

— Нужно помочь на кухне? — спрашиваю я, заглядывая в комнату, и нахожу Кейрин.

Она же, видя меня, шипит. Чтоб тебя, кошка.

— Немного по нарезке и готовке, — отвечает Андрей.

— Я, к слову, готовить не умею.

— Ну, у меня с этим проблем нет, — говорит Денис.

Смотрю на обоих и чувствую, как остался за бортом.

— Ну и хрен с вами, развлекайтесь, узнавайте друг друга. А я пойду под ёлкой сидеть. Счастливого Нового года.

— Мы позовём, как будет готово, — Андрей дружелюбен, как и всегда.

Я выхожу в коридор, но до ёлки не добираюсь. Прижимаюсь к стене и сползаю на корточки.

Сердце бьётся. Я уже так много всяких пожеланий нараздавал, что начинаю ощущать, как обделяю Колю.

Нехотя достаю телефон, медленно тыкаю на значок WhatsApp’а и открываю диалог с ним. Последнее сообщение: «С наступающим. Надеюсь, новый год будет продуктивным». Он прислал его сегодня. Пару часов назад. Я думал, меня приступ хватит.

Выдыхаю весь воздух из лёгких. Когда-нибудь мне придётся ответить. Когда-нибудь год действительно будет продуктивным.

Провожу выдуманную зарядку: глубоко вдыхаю и выдыхаю, стараюсь замедлить темп, но это не унимает сердце.

Когда-нибудь придётся. И кажется, это когда-нибудь может произойти сейчас.

Прислушиваюсь: Андрей и Денис разговариваются, уже определились, что каждый будет делать, слышу, как что-то бренчит и стучит. Меня не тронут, пока всё не будет готово.

Захожу в список контактов и нахожу Колю. Смотрю на цифры. Или это не произойдёт сегодня. Держу палец над номером. Одно касание, несколько секунд ожидания.

Если подумать, он может и не ответить. В отместку за то, что я игнорировал его. Будет справедливо.

Тухло улыбаюсь собственным мыслям. Я бы не хотел, чтобы меня игнорировали.

Опять прислушиваюсь к кухне, к словам, звукам, приподнятому настроению и снова смотрю на цифры.

Не всё человеку доступно. Не всё он может сделать в один момент. Иногда нужно время, иногда можно подождать. Когда придут те чувства, мысли и слова. Когда всё станет по своим местам.

Тычу в экран и прижимаю телефон к уху. Тишина. Первый гудок.

Сколько мне ждать? А вдруг он занят? Если не возьмёт сейчас, перезвонить? А я смогу? Кажется, нет. Второй гудок. Я уже готов сбросить трубку: я попытался, позвонил, сделал, что мог. Вот тебе и продуктивный год.

— Алло?

Цепенею. Одно слово, и я где-то не здесь. Где-то в космосе.

— Вадим? — зовёт Коля.

— Да, — язык еле поднимается. Говорить разучился! — Да, привет, Коль. Это… это я. — Гениальный ответ.

Так стыдно за себя мне ещё не было.

— Привет, — а он спокоен.

И почему-то мне кажется, что он улыбается. Раньше, когда так говорил, он улыбался.

— С наступающим, — это второе, до чего я додумываюсь.

— Спасибо, и тебя, — ещё мне кажется, что Коля сдерживается. Он рад, но на самом деле рад куда сильнее. А может, мне хочется, чтобы так было.

— Ну, ты уже написал мне об этом, — напоминаю я, словно он мог забыть. — А я вот… отвечаю.

— По-моему, поздравлений мало не бывает, — он точно улыбается.

— Это так, — улыбаюсь и я, прижимаясь к коленям. Он долго ждал. — Извини, что не отвечал.

Непраздничное настроение Дениса передалось и мне.

— Всё в порядке. Я… утешал себя тем, что ты хотя бы читаешь их, — слышу смех, краткий, но безвредный.

— Мне бы было неприятно.

— Это тоже, — отмечает Коля. — Но начал я, поэтому… я понимал, какие могут быть риски и осложнения.

— Откуда ты это выдрал? — теперь смеюсь я. — Звучит ужасно. Я похож на болезнь, которая начинается на «эр» и заканчивается на «ак», — жалостливо потягиваю, точно как старик.

— Ты — не болезнь! — спешит переубедить Коля. — Это… я скорее.

— Почему?

— Я писал всё время. Хотя не знал, что ты думаешь. Может быть, тебе были неприятны сообщения. И я опять утешал себя тем, что ты меня не заблокировал! А тот парень… Андрей вроде? Я чуть ли не выпытал у него номер. Ты не представляешь себе, как сложно было!

— Он сказал, что по своей воле дал.

— А это ещё хуже: он говорил, что хочет мне помочь, и может, и знает, но он думал, что сделает хуже тебе. Представляешь? Если я был им, в тот момент, я бы о таком не думал!

— Блять, — смеюсь я и закрываю рукой лицо. — Это точно Андрей. — И не могу остановиться. А он, сука, был таким уверенными тогда. Актёр.

— Я не думал, что такие люди бывают.

— Да, я тоже.

А если знаешь всю историю, то понимаешь, что она выглядит настолько же комичной, насколько драматичной. И совсем нелепой.

— А как ты… нашёл меня? — решаюсь спросить.

Если Коля действительно приехал из-за меня, значит, он знал, как искать. Где искать.

— М, это было целое детективное расследование, с упором на социальные сети.

— Ну расскажи, детектив.

— Где-то год назад я… начал обо всём этом думать, — обо всём этом — о том самом, усмехаюсь я, — что, как, почему. Хотел… поговорить с тобой. Но… твой номер уже не работал. Старую страницу ты удалил. И я даже не знал, с чего начать, а потом понял, надо начинать с элементарного.

Понимаю, к чему Коля ведёт:

— О нет, ты сделал это?

— Да, я просмотрел всех Вадимов Коршуновов.

— Я не ставил дату рождения.

— И это хорошо так осложнило поиски, — признаётся Коля с усталостью. — Я искал везде, честно. Куда только не лез. Но через время всё-таки нашёл. Но город у тебя тоже не был указан.

— Мы всё ближе к разгадке.

— Так точно. Твоё фото.

Я даже не помню, какие фотографии заливал.

— В парке, около фонтанов, на велосипеде.

Теперь вспоминаю. Тогда я затравил Стаса инста-бложными делами.

— И всё? Только по ней?

— А я не говорю, что это было просто. У всех, у кого мог, спрашивал, знают ли они, где это. Ну, узнать удалось. Осталось только съездить. Я накопил денег на подработках. И поехал. Хотел один, но, когда друзья узнали, — я обращаю внимание на «друзей»: хорошо, что они есть, и считаюсь ли я другом? — Они собрались и поехали со мной, — с напряжением произносит Коля. — Это немного мешало. Потому что я меньше мог быть около парка. Ну, так и вышло. По большей части случайно, чем намеренно.

— Подожди, ты… караулил меня там?

— Там и в нескольких кварталах рядом. Просто ходил, гулял, смотрел. Надеялся и ждал.

— Но ты же не ждал каждый день?

— Я ждал каждый день, — в противовес слова Коли звучали как взрыв пушки и как ядро ударили меня.

— Ты сумасшедший, — шепчу я.

Как он только додумался? Это немыслимо!

— Но ведь получилось, — замечает Коля.

— Матерь божья, — продолжаю шипеть я, укладывая в голове числа. — Больше месяца… Коля-я, я не хочу говорить, но это — диагноз.

— Какой?

— Ебанутость.

Возникает тишина, будто Коля задумывается над тем, что творил.

— Это немного обидно, — так его голос и звучит.

— Извини, — говорю и опускаю голову, — я… я просто не могу уложить этого в голове. А если бы мы не встретились? Что тогда? Разве… тебе не было страшно? Ты не думал, что всё может быть напрасно?

— Конечно думал. — Конечно. — Но что мне ещё оставалось? Знаешь, это… как порыв было. Я просто знал, что мне нужно сделать. Именно мне. Не тебе, не кому-то ещё. Поэтому я делал. И я рад, что даже по случайности, получилось. Рад, что встретил тебя, поговорил с тобой, рад, что мне помог Андрей. Потому что… потому что сейчас мы можем говорить. Разве я могу сказать, что оно того не стоило?.. — голос Коли медленно пропадает.

— Конечно стоило, — говорю я. — Конечно. Я тоже… я тоже рад, что мы можем говорить.

— И я надеюсь, — он звучит прихотливо, — что сможем не только сейчас. И что ты будешь отвечать на сообщения. Если захочешь.

— Буду, — чуть не говорю «придётся». Я сделал свой выбор.

Мы ещё немного говорим, прежде чем Коля спрашивает:

— Как будешь праздновать?

— Со знакомыми. Среди которых Андрей. — О числе умалчиваю. — А ты?

— Передай ему от меня «спасибо» и «с Новым годом», — агакаю. — Я тоже со знакомыми. Они сейчас… возятся, а я прячусь. Там, кстати, и… Игнат.

Не понимаю, кто такой Игнат, а потом вспоминаю, что Матвиенко так зовут.

— Так он тоже там? — неожиданно громко спрашиваю я, будто это крайне важное открытие. Уже мечтаю набить сучью морду. — Передай ему, что я его ненавижу.

Коля смеётся.

— Кажется, вы сильно повздорили. — Из этих слов вполне ясно, что Коле до сих пор ничего неизвестно. — Можешь сам ему сказать, если хочешь.

У меня нерв на лице передёргивается: то ли от радости, то ли от презрения.

— Хочу. Только предупреди, чтобы трубку не ложил. Мне ещё есть, что сказать.

— Хорошо. Сейчас. — Возникает шорох, шаги, звучат разные голоса. — Игнат. Тебя тут просят. Только не клади.

— Ладно, а кто? — Матвиенко не понимает, кто через Колю может с ним связаться. — Да?

— Я даже твой голос ненавижу, — говорю с довольной ухмылкой.

Матвиенко отвечает не сразу. Наверняка, в шоке, или думает, кто с ним будет разговаривать в подобном тоне.

— Что тебе надо? — похоже, узнал.

— Что? Я ещё не решил, просто попросил Колю дать тебя.

Матвиенко отвечает вздохом. Жаль, что не вижу его лица. Но я ощущаю, что вздох вышел под давлением. Из-за меня.

— Ты ему не рассказал? — спрашиваю и перестаю улыбаться.

— А ты будешь угрожать?

— Классная идея! Спасибо, что подкинул. Если подумать… ты так и сделал. — Матвиенко молчит. — Ты же ничего такого больше не делал, да? — Одновременно думаю: если сделал, доберусь и вьебу.

— Не делал, — недовольно бормочет он. — Чего ты хочешь?

— Избить тебя, — это единственное, о чём я думаю, когда вспоминаю Матвиенко.

— Вот как, понятно. Это всё?

— Куда ты бежишь? — спрашиваю и чувствую себя прекрасно, не будучи на месте жертвы. — Сейчас ты понимаешь, что, как раньше, не получится, да? Что теперь я всё могу рассказать и, скорее всего, Коля поверит мне? И что же он подумает о тебе, а? Скажи, зачем это было? — медленно удовольствие перетекает в злость. — Зачем нужно было… подвергать Колю опасности, а потом прекращать? Чего ты этим добился? И почему сейчас ошиваешься с ним? — мой голос хрипел. Действительно, если бы Матвиенко был рядом, я бы не сдержался.

— А тебе какая разница? Надо было, — я узнаю эту интонацию — он хочет звучать уверенно, — чего хотел, того добился. И оно того стоило, чтобы сейчас ошиваться с ним, понятно? — Урод не ответил ни на один вопрос.

И как же мне это знакомо.

Спасибо Денису за опыт.

— Так ты боишься? Стыдно, да? Не может не быть. Хочешь, расскажу Коле? Узнаешь, что он подумает о тебе.

Я бы хотел, чтобы, узнав, Коля возненавидел его, как я, но… встретив теперешнего Колю, я понимаю, он не сделает этого. Он попытается войти в положение, узнать почему, да как. Коля и раньше был таким, но сейчас он больше уверен в себе. Он знает, чего хочет. И, похоже, преград для него всё меньше.

— Не хочу, — честно говорит Матвиенко. Я удивлён.

— Хороший мальчик, — опять усмехаюсь. Говорить с Матвиенко сплошное удовольствие потому, что не он руководит игрой.

— И? Скажешь слушаться тебя?

— Не «скажешь», а «прикажешь», и нет, не прикажу. Просто знай, если мы встретимся, когда-нибудь, я постараюсь как можно сильнее отпиздить тебя, и мне без разницы, что мне за это светит.

— Надо же, как заговорил. — Матвиенко ещё пытается брыкаться. — Напомнить, как ты расстался с Колей? Хорошие воспоминания?

— Лучшие! Какой же ты кусок говна, Матвиенко. Коля слишком хороший для тебя, и ты это знаешь. Неудивительно, что ты так ссыкуешь.

— Значит, расскажешь? — к такому выводу он приходит. Стоит заметить, как-то спокойно.

— Обойдёшься. — И я знаю, он не понимает. — Сам расскажешь, как совесть не выдержит. А у тебя она, похоже, есть. И поверь, это будет самое хуёвое чувство в твоей жизни.

— Понятно, — усмехается он. — Коля!

Телефон возвращается.

— Неплохо вы, — говорит Коля. — Как поговорили?

— Неплохо, — повторяю я.

Когда-нибудь он узнает.

— На самом деле, я не знаю, почему попросил не ложить трубку. Наверное, не хотелось, чтобы разговор закончился на Матвиенко.

— И звонил ты всё-таки мне, а не ему.

— Да, — киваю я. — Спасибо, что… вытерпел это время.

— Как я и говорил, — почти поучительно, — это было важно для меня. И это нужно было переждать.

По истине удивительно, как легко Коля может говорить со мной. Как он мог быть уверен в моей «невиновности». В том, что он верил в меня. Кто из людей предпочёл бы не забывать? Хотел бы узнать? Встретить того человека, который всё-таки ранил. Даже если не хотел, всё равно ранил.

Это были обидные слова, как ни посмотрим. Болезненные и тяжёлые.

— Коля.

— Да?

— Извини. — Воздух встаёт в горле, а глаза слезятся. — Извини, что… наговорил всего. Тогда. Извини, что поступил так. Правда, извини…

Это единственное, что я могу сказать.

— Да, конечно. Извиняю. Сколько надо, — свободно говорит он. — И… я уже давно. Тебе не нужно это говорить. Всё хорошо. Теперь всё точно хорошо.

— Раз ты так говоришь, не буду сомневаться.

Не хочу сомневаться.

— Давай встретимся? в новом году? — предлагает Коля.

— Да, давай.

— Ещё раз с наступающим. И Андрею передай.

— Передам.

Когда я убираю телефон от уха, оно горит. Потом я понимаю, что горит и лицо, что затекли колени и спина. Что произошло нечто более значимое, чем просто «разговор».

Умываюсь и захожу на кухню.

— Тебя Коля поздравляет, — пинаю Андрея в ногу.

— Ты перестанешь это делать? — спрашивает он.

— Когда-нибудь, — открываю WhatsApp и подношу телефон к лицу Андрея.

— Спасибо. Тебя тоже с наступающим. — Я отпускаю значок микрофона.

Денис в шоке.

— К-как ты понял, что надо сделать? — он вцепился в тёрку. — Пинок по ноге — это сигнал?

— Я сам не понимаю, как он это делает, — говорю я.

Андрей пожимает плечами. Если он не знает, то кто?!

Через несколько часов мы садимся за стол перед теликом. Андрей включает «Klaus», и мы магическим образом залипаем в мультфильме. Только и делаем, что обсуждаем его, а между перерывами едим.

Чёрт, они действительно умеют готовить.

Когда заканчивается фильм, Денис предлагает включить «Первый», чтобы не пропустить обращение Президента. И я, и Андрей переглядываемся: я никогда его не смотрел, Андрею хватило одного осознанного раза, но канал мы переключаем, чтобы успокоить Дениса.

Новый год мы не пропустим.

— А чего вы хотите? Ну, в новом году, — спрашивает Денис. Его немного разморило и клонило в сон.

— Отработать часы исправительных работ, — язык у Андрея заплетается.

— У тебя срок? — Денис тут же активизируется, а Андрей понимает, что ляпнул.

Я, как ожидающий того, улыбаюсь. Андрей хлопает себя рукой по губам и прижимает ладонь.

— Забудь, — просит он.

Денис не понимает, что это значит. Смотрит на меня. Я только лыблюсь, пытаюсь сдержаться, не сказать, но, похоже, ему хватило вспомнить, где мы познакомились и когда, и на его лице прорисовывается понимание.

Тот самый момент, когда над головой должна вспыхнуть лампочка.

— Он безобидный, — говорю в защиту Андрея только для того, чтобы не травмировать Дениса. — Ему пришлось так поступить, представляешь? — но звучу так, будто всё это очень весело. — Чем-то похоже на твою ситуацию, — задумываюсь я.

Нужно было поступать определённым образом, пусть и не хотелось. Но такой образ всегда казался правильным.

Денис оценивает и кивает.

— Спасибо, Вадим, — Андрей думает, что я выгораживал его.

Примечание к части

Мои 24.

По телеку начинается обращение. Я и Андрей встаём, а Денис остаётся на месте. Хочет досмотреть. С Андреем смотрим друг на друга, пожимаем плечам и садимся.

Речь быстро пресыщается, я смотрю на время и дёргаю ногой. Денис соглашается уйти раньше, чем Президент закончит говорить.

Летим на улицу. Я даже не застёгиваюсь, Денис и Андрей говорят мне подождать. А я уже урвал большую часть фейерверков. С капризно скрещенными руками жду их. Когда дует ветер, всё же застёгиваюсь. Успеваем до двенадцати и, когда рядом с нами свистят заряды, мы запускаем свои.

Ночь становится светлой и яркой. Где-то орут: «Ура-а!», кто-то отчаянно «С Новым го-одо-о-ом!», а мы смеёмся.

Я рад. По-настоящему рад, что сейчас всё именно так. И пусть наши встречи не были тем, чего я хотел, результат может разубедить меня.

Когда достаю телефон, вижу сообщение от старика. Фотографию, где он с белой бородой и в красной шапке пытается растянуть рот, чтобы в него поместился заставленный едой стол. Вторая фотография такая же, но с мамой. Ниже сообщение: «С праздником, мелкий», точно угроза.

Я улыбаюсь и смеюсь. В этом году всё немного поменялось.

* * *

Днём плотно завтракаем. Я медленно ем, сонно и чувствую себя замечательно. Кейрин обходит меньшим расстоянием. Я бы до вечера сидел на диване и жевал запечённую картошку, помогая делу оливье, а потом сказал, что остаюсь на ещё одну ночь и остался бы, если бы не важные дела. Очень хорошо, что о делах договорились на вечер.

Мы ещё немного валяемся на диване прежде, чем я умоляю себя встать и начать собираться.

— Ты можешь остаться, — говорит Андрей. Почти с жалостью.

— Не-е-ет, у меня дела.

— Перенести?

— Нет. Стас обидится. Не обидится, но обидится. Ты понял.

Я уверен, Андрей понял. Он — умный мальчик.

— Понял, — отвечает.

Я знал!

— Спасибо, Андрей, — говорит Денис. — Было очень здорово.

— И тебе спасибо, что пришёл, — за его улыбкой я ощущаю напряжение, то самое, которое появилось тогда, когда он сказанул лишнего. — О, я сейчас, — Андрей уходит на кухню и возвращается. — Тебе, — протягивает мне подарок в бумажной обёртке, — и тебе, — отдаёт Денису.

— Это книга, отвечаю. Он — любитель почитать.

— Будто это плохо, — замечает Андрей.

— С-спасибо, — отвечает Денис. — Но… не стоило, у меня ничего нет, — ещё немного и начнёт мельтешить.

— Не беспокойся, — успокаивает Андрей, — чисто символически.

— Цена за молчание, — мой развязный язык не остановить.

Андрей и Денис застывают. Оба понимают про какое молчание речь.

— Это было неизбежно, — я кладу руку на плечо Андрея. — Смирись.

Он двумя пальцами, большим и указательными, берёт мою ладонь, как клешня из автоматов, и аккуратно скидывает.

— Ты бываешь невыносим, — на грани терпения произносит Андрея, а у меня на сердце теплеет.

— Слишком хорошее начало для года! — радуюсь я. — Спасибо за подарок. Пойдём? — толкаю Дениса.

— А, да. Спасибо ещё раз, — благодарит Денис, и мы уходим.

* * *

— Вадим, — Денис.

— Да-а?

— Т-тебе тоже… спасибо. Что пригласил. Было реально здорово.

— Пожалуйста, — спокойно отвечаю я.

— А Андрей… он хороший парень.

— Конечно хороший, — и я сам не понимаю: серьёзно говорю или нет.

Границы размылись.

* * *

— Привет, Вадим, — встречает мама.

— Привет, — обнимаю её.

— Хорошо отпраздновали?

— Отлично.

— А наш стол оценил? — бахвалится старик.

— А вот при мне такого не было! — дуюсь я. — Мам, у нас есть упаковочная бумага?

— Оставалось немного. Я посмотрю.

— Спасибо.

Они все заворачивают подарки. Может, и мне надо?

Если получится, отлично. Если нет… Стас не узнает.

Мама даёт рулон красно-зелёной бумаги с золотыми звёздами. Я прикидываю, как скейт можно завернуть. Подвески мешают. Сделать дырки? Будет смотреться нелепо. Или другого варианта нет? Что помятый пакет, что пакет, из которого торчат колёса, — одинаково палевные варианты. А то он не поймёт, что это такое, здоровое, по форме дэки я принёс.

Ною. Потом упаковываю. Нескладно, бумагу помял, под разрезами для подвесок порвал и заклеил. Ещё не поздно сорвать её. Или пойдёт?

Люди же неидеальны. Вот и я неидеален.

Глупое оправдание.

* * *

Перед выходом сижу с родителями, рассказываю про Дениса и Андрея. Без их секретов, только по сути — по людям. Потом замечаю сообщение от Стаса. Пришло двадцать минут назад: «Я приеду раньше».

Я чуть со стула не падаю и бегу одеваться.

* * *

Так бежал, что забыл скейт.

Молодец.

Понимаю, как чувствовал себя Андрей, и хлопаю себя по лицу.

Ладно. Передам потом. Или заманю к себе, и отдам. Отличная идея. Просто прекрасная.

Ещё злюсь на себя.

Не мог, что ли, остановиться и забрать его?!

* * *

— Д-друг, ты долго, однако, — стучит зубами Стас.

— Так получилось, — приукрашаю я. — Пойдём согреем тебя, дорогуша.

— Новый год только начался, а ты уже! Я скоро считать начну.

— Нужно собрать десять «дорогуш», чтобы получить приз?

— Чтобы по шапке получить.

— Что не так с этим словом? — удивляюсь я. Не в первый раз.

— Всё не так. Начнём с того, что похоже на «дорогу»,

— Хреновый аргумент.

— Нормальный.

— Блять, с каких пор тебя волнуют «дороги»?

— С очень давних! Куда мы идём?

— Ты только что свернул с дороги разговора! Станислав, что с тобой?

— Стасян устал, оставь его. Куда мы?

— Я хотел накормить тебя за свой счёт.

— Я могу за себя заплатить, — гордо замечает.

— Это подарок, втыкаешь?

— А, теперь втыкаю. Это свидание?

Пинаю под зад.

— Хотел бы на свидание пригласить, так бы и сказал.

— Только посмотрите, альфа-самец. А как распушился, — Стас зажато улыбается и скрывает смех.

— Ты договорился, — угрожаю, — я сверху, — и запрыгиваю ему на спину.

Чуть не валимся вдвоём, но Стас выстаивает и выдерживает меня. Я снова удивляюсь. Думал, полетим. Крепче сжимаю его руками и ногами, чтобы точно не упасть.

— Пригрел на спине, — стонет Стас и идёт вперёд.

— Не думал, что ты такой сильный.

— С моим-то опытом! Ты должен больше меня уважать.

— Я уважаю тебя, — честно говорю и добавляю: — дорогуша.

Стас не отвечает, идёт вперёд и осматривается. Я смотрю туда же, но не понимаю, что он ищет. Когда находит, останавливается. Поворачивается и падает на спину.

На меня.

— Ты снизу.

— Ну ты и сука, — кряхчу я, придавленный им.

Стас выбирал место, где больше снега и, по возможности, где он мягче.

— Хреново ты меня уважаешь, — заявляет он.

Пинаю в бок.

— Из-за дорогуши? Что с тобой? — хочу встать, но Стас хватает за ноги. — Скажи, что не так, — чеканю я.

— Не-ет, — тянет он.

— Да-а.

Ноги я вырвать не могу, поэтому бессильно валяюсь на снеге. Я бы мог подняться телом или использовать руки, но не хочу. Трачу силы на слова:

— Скажи. Как про наркотики, так да, расскажу, и про родителей расскажу, а про дорогушу нет. Это что, масонская тайна? Если расскажешь, умрёшь?

— Да, умру, — говорит он, без эмоций.

Поднимается и отряхивает джинсы от снега. Потом разворачивается ко мне и протягивает руку. Лицо жутко равнодушное. И мне это не нравится.

Будто я наступил на чужую мозоль.

— Ты не умрёшь, — всё-таки вставляю я.

Стас идёт чуть впереди, не отвечает. Потом пинает сугроб.

— Знаю. — И смотрит на меня. — Это всё мои проблемы. Так куда мы?

Я говорю куда, но больше хочу выпытать, что за проблемы. О каких проблемах я ещё не знаю?

Моя любопытная натура в последнее время чаще заявляет о себе, и я её не почти сдерживаю. Но иногда, как сейчас, я не знаю, стоит ли выпускать её. Для кого-то такие расспросы неприятны. Шутить можно долго, но надо знать, когда остановиться.

Только я не верю, что сказ о дорогуше убьёт несчастного Станислава.

Пока идём, молчим, — чтоб его! — я бросаю искоса взгляды, надеясь, что Стас разродится. Он видит, недовольно смотрит и давит губы друг о друга.

— Эх, — вздыхает, — друг, с тобой состариться недолго.

— С тобой тоже, — киваю.

— Ну, ты же видишь, какой я?

Я осматриваю Стаса. Видеть вижу, но речь о внешности? Или о внутреннем содержимом? О внутреннем, как о душе или об органах?

— Русский? — пытаюсь угадать я. — Белый? Худой? А! Наркоман?

— На белом и худом остановимся. — Я угадал. — В школе… когда я ещё не употреблял и весил больше, были у меня такие… знаешь, щёчки. Которые любят трепать. Лицо было круглым. Добавить к нему большие глаза. Светлые волосы, брови и ресницы. И меня постоянно сравнивали с девчонкой. Мне в чём повезло — я не был изгоем. Была своя компания, но у каждой компании есть свои правила и нормы. Нормой для нашей компании были клички. И правилом — звать по ним.

— Твоей была Дорогуша? — Стас кивает. — Они издевались над тобой?

— Смеха ради, — вздыхает. — Нет, понимаешь… это не было издевательство. Просто шутка. О ней могли долго не вспоминать, но бывало и так, что эту Дорогушу никакими средствами из разговора не выкинешь. — Он злится. Определённо. — Вот оно и пристало.

— Теперь понятно, — заключаю я. — Скорую не надо вызывать?

— Пока не надо.

— Ты купил, — недоумевает Стас.

— Я же сказал, что угощаю, — ставлю заваленный едой поднос между нами. — Если так подарок жмёт, потом угостишь меня.

— Ох, друг, — вздыхает Стас. — Как ты это делаешь?

— Что? — Я готовлюсь ответить на очередное колкое замечание по поводу своего характера.

Заметил, что это приносит мне особенное удовольствие. Людям не нравится, а я обожаю.

— Хотя бы это, — он кивает на еду.

— Пошёл и купил.

— Именно! — смеётся Стас. Когда понимает, что делает, закрывает рот рукой. — Спасибо, — он доволен.

Может, дело действительно в том, что я просто пошёл и купил, несмотря на гордое заявление Стаса.

— Ага, — говорю, а на душе спокойствие — как стоячее озеро, без намёка на течение или движение.

Хорошее начало года.

— Знаешь, друг, — начинает Стас, и я обращаю внимание на окружение, к слову шумное: очереди на фудкортах из школьников постарше и помладше, изредка мелькают семьи с детьми. — Я не мастер в этом, — продолжает и трёт ладони о ноги, потом достаёт целлофановый пакет из рюкзака, — с праздником.

Я принимаю подарок. Внутри пакета маленький велосипед. Бэха.

— Из проволоки? — я потрясён.

Маленький, но дотошно правильный. А колёса, я проверяю, крутятся!

— Да, — Стас улыбается, будто не ожидал, что таким будет ответ. Или что моя реакция будет такой. — Недавно начал заниматься, — он говорит, а я со всяких углов рассматриваю изделие размером с ладонь. — В интернете всякие красивые штуки есть.

— Охереть, — я не нахожу других слов.

— Пусть хоть что-нибудь от меня останется.

— Ты куда-то собираешься?

— Нет. Вдруг ты соберёшься. Скоро выпуск. Забудешь Стасяна.

Я веду головой и поджимаю угол рта.

— Не получится.

— Кто тебя знает, — отшучивается.

— Я, — но я серьёзен.

Стас смиренно вздыхает.

— Забываю, что ты такой. — И он рад этому.

— А ты по вдохновению решил этим заниматься? — кручу колёса миниатюрной бэхи.

— Я… вспомнил. Ты как-то спрашивал, была ли у меня мечта. Я думал, что нет. Потому что думал… о школе. Не вспоминал, что было до неё. А там я ещё… мечтал. Это такая мелочь, — устало усмехается Стас, — но, думаю об этом, о своих мыслях, и хочу улыбаться. Я мечтал стать ювелиром. Или кем-то вроде. Кто делает украшения. У родителей денег было немного, и мама не покупала себе украшений. У неё была пара серёжек, и я думал, что сделал бы ей много всего. И серёжки, и подвески, и кольца.

Стас всегда говорит с трудом о родителях. Эта трудность не в том, чтобы сказать, как они разошлись или что думали друг о друге, она была в его тоне — интонации. В том, что он чувствует: тяжесть, боль, желание исправить, сделать лучше, вернуться назад и переписать историю. Но сейчас его голос был мягким. Это было хорошее воспоминание, хорошее желание, которое шло от любви к матери.

Уникально, думаю я.

— Знаешь, ещё, — неожиданно продолжает Стас, с определёнными рвением, — мне мама позвонила. Тридцать первого, поздравить с наступающим, наверное, хотела. Но… — Стас шипит. — Паршивый был разговор! Такой паршивый… я думаю, лучше бы его не было. Я о своих детских мечтах чуть не забыл!

А вот это хреново.

Я мысленно сочувствую и поддерживаю Стаса.

— Откуда у неё твой номер? Или старый?

— Сам ей написал. Не думал, что она решит позвонить. Не звонила же! Но понадобилось. Чёрт, меня это убивает.

— Сильнее дорогуши?

— Бля, сильнее, — Стас тоже хочет, чтобы дорогуша делала ему больнее, чем отношения с родителями.

Как же это тяжело.

До того, как я узнал, что Андрей будет один на Новый год, я хотел пригласить Стаса к нам. К своей семье. Но заранее убедил себя в том, что, несмотря на мои благие намерения, я могу сделать хуже. Просто потому, что моя семья — не семья Стаса. Что он бы испытывал тогда? Грусть? Печаль? Зависть? Ненависть? Что-нибудь нехорошее, мне так кажется.

— Снова думаешь, — отмечает Стас.

Толкаю в колено.

— У тебя, правда, лицо меняется, когда ты загружаешься.

— Ну ты падла, — не довольствуюсь и закидываю ноги на его колени.

— Удобно?

— Очень, — с таким же настроем пью колу.

— Эй, Вадим, — я мигом отзываюсь, — привет. — Это Петя.

— Привет, — жму руку и улыбаюсь.

С ним Вася, Данила и… Гоша. Возвращаюсь взглядом к Пете, но замечаю, как Гоша отводит лицо.

— А где Митя?

— С девушкой.

Мы недавно разговаривали, и никакая девушка на горизонте не мелькала.

— Ему же не надо было, — не веря произношу я.

— Теперь, видимо, надо, — смеётся Петя. — Как бросит, опять будет не надо.

Вместе смеёмся.

— А вы, — я снова всех осматриваю и снова вижу Гошу, — здесь типа отмечаете? — стараюсь звучать непринуждённо и расслабленно.

— Ещё как типа, с мая все не собирались.

С мая, когда мы все были на речке. Не беря в расчёт Дениса. Смотрю на Гошу. Всё было уже тогда. Можно не сомневаться. Если не было отношений с девушками, значит, было с парнями. С мужчиной.

Так и подмывает спросить, как Александр Владимирович поживает. Гоша внутренне отвечает сопротивлением — я это чувствую.

— О-о-о, атмосфера накаляется, — весёлым замечанием бьёт Петя. Если бы бил по-настоящему, ударил бы в живот. — Мы пойдём.

— Ага, — говорю с улыбкой. А улыбку пережимает.

Отпускает, когда Гоша скрывается за людьми. Приступаю к картошке.

— И что это было? — интересуется Стас.

— Что? Встреча со знакомыми.

— Это я понял. Я про гляделки.

— Какие гляделки?

— Говори.

— Ничего не было.

— Так, друг, ты меня заставил рассказать про Дорогушу, а сам чё? Очкуешь?

Убираю ноги с его колен.

— Не очкую, но, — говорить однозначно не хочу.

Почему же? Почему я не скажу, как есть? «В школе у нас есть психолог и социальный педагог в одном лице, его все любят и уважают, а ещё ему за тридцать, и у меня был друг, ему недавно исполнилось шестнадцать (когда я узнал об этом, ему было пятнадцать), и они сосутся (или что ещё) в кабинете психолога, когда никого нет». Прекрасное изложение. Лучшее из возможных. Но о нём противно думать.

Выворачивает.

Насильно сую картошку, потом запиваю. Проглатываю тяжёлый ком.

— Мы разошлись принципами, — отвечаю. И понимаю, во второй раз эта фраза звучит хуже!

Должно быть потому, что я отлично помню, как произнёс её в первый раз.

Нужно придумать новый шаблон.

— Блять, — обидно и гадко.

— Похоже, нелегко, — жалеет Стас. — Погоди, — он звучит так, будто что-то понял, — это ты с ним поссорился летом?

Ужасно хорошая память.

— Мы не ссорились. — Это было холодное одностороннее столкновение.

— «Разошлись», — подбирает слово Стас.

— А что ещё сказать? По-другому… не получается.

Почему я сразу рассказал о Дрочильщике? Почему не молчал? Потому что Дрочильщик не был моим знакомым? Потому что это касалось только меня? Не знаю.

Пробую расслабить мышцы лба.

— Представь, что твой друг оказался геем, а ты геев на дух не переносишь.

— В этом проблема?

— Если бы она была в этом.

Это бы ничего не значило. Однако всё было иначе.

— Пусть тогда твой друг — сраный некрофил, который ебёт трупы каждую ночь, — я начинаю злиться. — Подойдёт всё, что ты не можешь принять. Вот никак.

И никакие мантры тут не помогут.

— А. Вот почему «принципы».

Я лишь киваю.

* * *

— Итак, зачем мы здесь? — продолжает стучать зубами Стас.

Мы почти добрались до меня.

— За твоим подарком.

— Разве подарок не был угощением?

— Это материальная хрень.

— Еда тоже материальна.

— По-другому материальна.

— Что же это?

— Какой смысл говорить, если ты скоро получишь его?

— Мне интересно. Чего ради я прохожу это испытание.

— Дорогуша моя!

Стас толкает в плечо.

— Ла-адно. Начинается на «эс», заканчивается… — Думаю, сколько букв сказать, чтобы он сразу не угадал.

— Что это? — нагло просит Стас.

— Заканчивается на «дэ».

— Сад? — он рвано смеётся.

— Какой ещё сад? — я смеюсь громче.

— Откуда мне знать? Что пришло на ум, то назвал, — он продолжает. И я.

— Сад я тебе дарить не буду!

— Я больше слов не знаю! А, нет, знаю. Сердцеед? — Стас распалился, вытягивая пресловутое слово с подходящими параметрами.

Я продолжаю угорать. Как бы я подарил человека? Рабство отменили. Ещё хихикаем, прежде чем Стас выдаёт:

— СПИД? Тогда понятно, почему ты не можешь подарить сейчас.

— Что?! — я подавился.

— Но ты знаешь, как он передаётся? Друг! У нас, безусловно, отношения крепкие, но не настолько.

— Ты ебанутый!

— И пусть ты волосы отпустил, но к моему идеалу не приблизился!

— Всё, я пошёл. На хер.

Резко разворачиваюсь и топаю от своего дома.

— Нет! Вадим, постой! Я всех «дорогуш» прощу, только не уходи! — слёзно умоляет. — На хуя я сюда шёл? — если бы не смех, который разрывал слова, я бы поверил его жертвенному тону.

Немного орём на улице, перетягиваем друг друга и доходим до моего подъезда.

— Жди, — убегаю домой и возвращаюсь с доской. — Ваш дар, Станислав. — Я протягиваю убого завёрнутый скейт с торчащими подвесками.

Стас смотрит. Долго. Будто ничего не видит в моих руках.

— Блять, бери, — не выношу и трясу подарком.

Он недоверчиво берёт. Взвешивает, крутит.

— Так это — СПИД, — заворожённо говорит и ласкает доску через обёртку.

— Он самый.

— Ты серьёзно?

— Да, я серьёзно, это — СПИД, — шутка уже достала.

— Я про доску. Сколько ты потратил?

— Табу — цену подарков называть.

— А. Мне просто что-то взамен тебе подарить надо.

— Вот именно.

— Ну даёшь, — Стас смотрит на доску, улыбается, но нерадостно. Как-то грустно.

— Тебе не нравится?

— Зависит от рисунка с обратной стороны.

Она была белой. Я написал маркером «Дорогуша». Улыбаюсь. Я не расскажу.

— Что там? — Стас видит. С подозрением уточняет.

— Не голые бабы.

— А если интернет кончится, на что дрочить?

— Сам разбирайся.

Наверное, уже часов одиннадцать. Зимой всегда темнеет так, что не понимаешь, когда пять часов утра, а когда вечера. Где-то пускают фейерверки. Продолжают праздновать, не обращая внимание на время.

— Я у тебя в долгу. Надолго, — всё-таки говорит Стас.

— Не думай об этом, — почти умоляю я.

Если это подарок, значит, можно не заморачиваться над ценой и долгом.

— Я… вообще говорю. За всё то время, что мы знакомы.

— Нет. Нет, нет, нет. Не переводи дружбу в долг.

— Ты смотри, присяду на тебя.

— Я могу потягаться с наркотиками? — задумываюсь.

— Определённо, — сейчас Стас доволен. — Это наркотики тягаются с людьми. При адеквате шансы нулевые. Понимаешь? — он открыто улыбается.

При адеквате с людьми шансы у всех вредностей нулевые. Зачем они, когда с людьми всё хорошо?

Когда с тобой всё хорошо.

— Конечно понимаю.

Болтаем на морозе, ещё смеёмся и расходимся.

Сегодня Стас много улыбался и меньше закрывался рукой. Я считаю, это прогресс. Что-то из «принятия себя». Нужно напомнить ему о крытом парке и загнать туда. Познакомить с местными, дать волю и «отпугнуть» наркотики от него. Усмехаюсь — это почти просто.

Конечно нет, но может сработать.

Ещё Денис. Пока он здесь, получится встретиться пару раз. И я думаю, это то, что надо сделать. Потому что я немного больше других знаю, понимаю его ситуацию. Не то чтобы я чувствовал себя всесильным или властным от этого знания, но есть какое-то убеждение, что сейчас я действительно помогаю. Тем, что рядом, что могу выслушать или что-то сказать. Тем, что я есть я. И только. Удивительно, как это может работать?

Но, судя по Денису, работает.

Ну а Гоша… Я бы не хотел вспоминать о нём. Или об Александре Владимировиче. Даже если «по любви» или обоюдной симпатии… я не нахожу их действиям оправданий. Смягчений. Пусть делают, что считают нужным. «Правильным». И сами с этим разбираются.

Будто моё мнение что-то изменит. Будто мои сильные моральные чувства могут что-то с ними сделать. Нет. Точно нет. Даже за возвращение дружбы, общения, за отсутствие напряжёнки при встрече и молчания весом в тонну, я не приму их. Такое действие для меня — правильное.

За полугодие я понял, что Гоша не был моим костяком в общении с Петей, Данилой и Митей (Вася — исключительный парень). Мы можем общаться без Гоши, но с Гошей не выходит. Никто не хочет трогать синяк. И я избегаю ситуации. Да, так проще. Так привычнее. Пока что ничего больше мне не даётся. И ни о чём больше я не думаю.

Но даже при таких условиях я доволен. Не всё гладко и мирно, но я чувствую себя в седле.

Я возвращаюсь домой. Полный сил и удовлетворённый вечером.

Я готов снова стоять напротив старика, говорить свои слова, в которых больше всего уверен, и чувствовать себя победителем. Вне зависимости от исхода стычки. Я готов к новым сообщениями от Коли, сейчас я думаю, что смогу ответить, даже если не сразу, и я продолжу общение с Денисом, пусть и не всегда бывает легко.

Я просто чувствую, что готов к тому, какое неопределённое будущее меня ждёт.

А это будущее находится в каждом «завтрашнем» дне.