Лети, пташка (джен)

Примечания:

С наступающим Новым годом.

Денис — птица в клетке, и он об этом знает.

Сначала клеткой были родители, потом ею стал Максим. Его прутьями были правила, которые нужно соблюдать — которые Денис обязан соблюдать. Одно из них — приходить вовремя.

В этом правиле нет ничего заковыристого: все родители хотят, чтобы их дети возвращались домой вовремя, потому что они беспокоятся, потому что ночью происходят страшные вещи. Максим наверняка тоже беспокоился — Денис точно этого не знал, Максим никогда ему ничего не говорил, только наказывал и просил прощения. И сейчас, стоя перед дверью квартиры, видя три пропущенных от него, последний из которых был в 19.00, Денис понимал, что его ожидает. Поэтому он не решался и тянул время. Время, которое уже перевалило за 22.15.

Он не заметил, как столько прошло. Увязался за Вадимом и ребятами, всё пытаясь понять, как нужно себя вести, что стоит делать, а чего лучше не делать. Он видел, ощущал, что не к лицу этой компании, не к лицу Вадиму, и думал о том, как стать подходящим. Как так же веселиться и материться, смеяться вдоволь. Он бегал по песку и камням, вдыхал запах краски, слушал Петю и Митю и не мог определиться, как нужно им отвечать. Он видел перед собой картинку, которая не принадлежала его миру, и поэтому она так увлекала. Поэтому он позволил забрать ей самое драгоценное — его время. А когда он достал телефон, чтобы включить фонарик, то вернулся в свою реальность, где его пальцы — онемевшие, а лицо — маска, которая ничего не должна показывать.

22.17.

Время шло. Денис потёр воротник рубашки, пощупал ключи в кармане.

Денис посмотрел на дверь. Та отвечала ему пристальным взглядом единственного глаза. Казалось, что сам Максим смотрит на него, так же пристально, хватко и холодно.

Денис понимал, что это воображение играет, ведь брат никогда не дожидается на пороге. Он не караулит, не выслеживает, он знает, что Денис вернётся и поэтому спокойно занимается своими делами. Но его спокойствие больше похоже на видимость спокойствия: Максим следит за часами, отмечает минуты, на которые Денис опоздал, и видимость тлеет, обнажая раздражение.

Всё это Денис знал: как важны минуты, как дорого обходятся часы, как много раздражения накапливает Максим и как он его выпускает. Но это знание не гарантировало спокойствие. Наоборот, оно его расшатывало, подменяло тревогой и страхом, ведь никуда не деться. Нужно вернуться, ведь больше возвращаться некуда. И никуда в другое место Денис не хотел возвращаться. Это был его дом вместе с Максимом, просто иногда в нём было неспокойно.

Это нужно пережить. И всё станет как прежде.

Денис тихо прошёл внутрь. Каждый раз он надеется, что сможет пройти незамеченным, и каждый раз ему это не удаётся. Максим в своей крепости может следить за всеми шагами Дениса, и, когда Денис закрывает дверь, он выходит из своей комнаты.

Денис с опаской посмотрел на него снизу вверх, прижался к двери, держась за замок и думая, что, может быть, он успеет его перевернуть и выбежать. Улететь. Далеко-далеко. Так, что Максим не поймает.

— Денис.

Денис убрал пальцы с замка и спрятал руки за спиной.

— Скажи, во сколько тебе надо было вернуться? — Максим говорил спокойно, почти равнодушно.

Но в его спокойном тоне всегда таилось напряжение. Денис опустил голову.

— В семь. — Он знал это. Конечно, он всегда это знал. Только сегодня не получилось.

— Ну надо же, — с облегчением вздохнул Максим. — А я думал, мне показалось. — Денис потупил взгляд. Теперь Максим звучал вальяжно. Это плохо. Очень плохо. У Дениса начало подёргиваться нижнее веко правого глаза. В носу пощипывало.

— П-прости, — выдавил он. — Правда, я… я не заметил… я же…

— Ты же что? — Тон Максима перешёл на третью стадию — металлическую назидательную.

— Один раз… — позволил себе Денис. — Я всего один раз…

— Сначала раз, потом два, порассказывай мне. — Максим сделал шаг к Денису, положил руку на его шею сзади и притянул в себе, говоря в ухо: — Я, по-твоему, так просто прошу правила соблюдать? От нечего делать? — У Дениса заслезились глаза. Голова и шея вспыхнули огнём, а ухо леденело от слов Максима. — Хочешь, чтобы тебя зарезали на дороге? Сбил бухой водила? Если ты не хочешь меня слушать, ты знаешь, куда тебе надо отправляться.

Денис мелко закивал.

— Я так больше не буду, — тянул он. — Правда. Прости. Этого больше не повторится.

Рука Максима сжалась на шее, Денис напрягся спиной и задержал воздух.

— Я тебе верю, Денис. Не смей — слышишь? — не смей подводить моё доверие.

Денис снова закивал, в этот раз активнее и более усиленно, будто так пытался передать Максиму всю свою готовность.

— Хорошо. — Максим отпустил и отошёл на шаг, осматривая Дениса, потом его лицо скривилось. — Что с руками?

Денис не заметил, как разжал их, опустил перед собой.

— Покажи, — приказал Максим.

И, дрожа всем телом, Денис поднял руки, перевернул ладони. На коже краска: красная, синяя, чёрная, фиолетовая, вся та, с которой он успел поработать. Неожиданно, как ожог, воспламенилась боль — Максим ударил его по руке. Денис зажмурил глаза, пискнул, опустил ладонь.

— Подними, — вновь приказал Максим, и Денис, шумно выдохнув, поднял руку, чтобы получить новый, звонкий удар. — Почему от тебя одни проблемы? — спросил он, с разочарованием и непринятием.

Денис захлюпал носом и снова попросил прощение.

* * *

Денис проснулся с больной головой. Под конец Максим не сдержался и ударил его по лицу. Потом сказал, что Денис в школу не пойдёт. Не в таком состоянии. Денис не хотел вставать, лежал под одеялом и старался не расплакаться. Он всё испортил. Всё было хорошо, а он опять напортачил. Забыл прийти вовремя. Увлёкся. Отвлёкся. И всё испортил.

Он закрылся одеялом с головой и лежал, пока в дверь не постучали.

— Денис, — позвал обеспокоенный голос.

Денис его любил. Он показывал, что всё снова хорошо. Что Максим отошёл. Денис встал с кровати и открыл дверь. Максим взволнованно смотрел на него, сведя брови.

— Извини, — сказал он. — Я опять…

— Ничего, — ответил Денис, — я опоздал, сам виноват.

— Болят руки?

Денис раскрыл глаза, понял, что брат видит его испачканные ладони и спрятал их за спину.

— Пойдём сотрём краску. Я прочитал, что это можно сделать растительным маслом.

Они пошли на кухню. Денис держал руки над раковиной, а Максим налил масло.

— Правда, не болит? — спросил он ещё раз.

— Нет, только голова… немного разболелась.

Максим всё понял и, пока Денис тёр руки, достал обезболивающее, и налил стакан воды. Поставил их рядом с раковиной. Краска оттёрлась. Максим включил воду и Денис всё смыл, потом Максим налил ему средство для мытья посуды, и Денис смыл жир. Когда вытер руки о полотенце, запил таблетку. Сразу помыл стакан. Это тоже было правило Максима — никакой лишней, грязной посуды.

Когда Денис убрал стакан, он посмотрел на Максима. У того на лице были боль и сожаление. Денис их всегда принимал. Всегда его прощал. Как он мог не простить брата? Максим был его семьей, всегда ею был, даже тогда, когда родители не принимали его, остерегались как прокажённого, когда Максим страдал от галлюцинаций.

— Не ходи пока в школу, — попросил Максим. — Пока лицо не заживёт. Сделаем вид, что ездили к бабушке.

Максим уже всё продумал. Денис мог с этим только согласиться. Большего ему не оставалось, а голова всё равно болела.

* * *

Единственным его хобби было то, что он заходил на страницу «Википедии» и набирал случайное слово, читал по нему всю информацию, а потом переходил на другое слово, которое было в статье, и так плыл в сети от начала и до конца дня. Первым словом стала «археология», за ней «историческая дисциплина», «узнавание», «Аристотель», «универсальный человек» и так далее. Денис с головой уходил в чтение, запоминал то, что ему никогда не пригодится. И так каждый день, наряду с тем, что, пока Максим на работе, он убирается дома, наводит не просто чистоту, он старается всё привести к стерильности.

Максима чистота успокаивала. Он говорил, что так меньше видит галлюцинаций. Его галлюцинациями, похоже, были бактерии, которые ползают то тут, то там, если в доме недостаточно убрано. Если это помогало Максиму, Денис был готов работать не покладая рук. И работал. Потому что должен был отплатить Максиму за то, что тот остался с ним, после того как не стало родителей.

Родителей Денис почти не вспоминал. Они оказались для него не так важны, как Максим. Он в этом убеждался каждый год, когда ходил на их могилы. Они заснули пьяными на морозе. Глупая смерть, так считал Денис. Максим тоже так думал, и в этом их мнения сходились.

Но часто оказывалось так, что несмотря на всю братскую любовь и сожаление, Максим не мог стать образцовым братом, не мог отказаться от насилия, и периодически, схватив Дениса за шею, ударял его несколько раз в живот. Всегда было больно. К этому нельзя было привыкнуть, но каждый раз Максим приходил и просил прощения, давал деньги и мази, чтобы синяки быстрее сошли. Денис его принимал любым.

Разве он мог иначе? Максим прошёл через многое, через большее: через равнодушие родителей, которые смотрели на старшего сына как на прокажённого, как на того, кого в средние века сжигали на костре, потому что он видел то, чего быть не должно, то, чего больше никто не видит. А Денис жалел брата, не оставлял одного, и у Максима, кроме Дениса, ничего — никого не было. Никогда больше.

* * *

Клетка Дениса всегда была открыта, и он об этом знал. Он мог убежать, знал, кому нужно рассказать об отношении брата, о его побоях, о всех его словах и манипуляциях, но что бы Денис делал окажись на свободе? Куда бы летел? К кому бы? Кто его принял? Кто позаботился о нём? Кто извинялся перед ним и жалел? Таких людей не было.

Максим для него был раем и адом. Тем человеком, к которому бежишь в слезах и от которого убегаешь в страхе. Максим был мучительной, но при этом надёжной клеткой, за которой проблемы не доберутся.

И Денис понимал, что его ждёт дома, когда ушёл от Вадима, когда отказался от его шанса, когда ладонь Максима обняла за плечо. Прежде, чем он зашёл домой, он начал плакать. Он снова опоздал, мало того Максим увидел его с другим человеком. Других людей Максим не выносил — они были грязными и заразными. У Дениса никого не должно было быть — это было ещё одно правило, которого придерживаться Денис не мог.

В этот раз он оплошал сразу по нескольким пунктам, поэтому он даже не удивился, когда за закрытой дверью Максим ударил его кулаком по лицу, даже не сняв перчатки. Денис врезался в дверь, не успел попросить прощения, как Максим снова ударил. Снова и снова. И так бесконечное количество раз. Когда Денис упал на пол, он пинал его. Но Денис знал, удовольствия Максим не получает, и завтра — завтра он снова придёт и попросит прощения. Денис это знал, принимал, но вместе с тем чувствовал, как хочет ненавидеть брата и как страдает от того, что не может себе это позволить.

* * *

Когда Максим ушёл, Денис на карачках уполз в свою комнату. Не было сил подняться, всё тело ныло, из носа шла кровь. Он добрался до комнаты, закрылся и свернулся калачиком у двери, обнимая себя за плечи и надеясь, что новый день наступит как можно скорее.

Проснулся он от стука в дверь. Тихого, неуверенного, слабого и жалостливого. Он попытался развернуться, но не смог. Было слишком больно шевелиться. Губы трещали, нос ныл, в животе растекались огненные спазмы. Денис не мог подняться. Он знал, что это может только разозлить Максима, но пересилить себя не представлялось ему возможным, поэтому он лежал, пока стук прекращался и возвращался снова.

Максим приходил к нему, стучался в течение минуты и уходил. Потом возвращался.

Во второй половине дня Денис таки смог встать и открыть дверь. Поднять глаза на Максима не смог, боялся, что ему и это аукнется. Он еле держал глаза открытыми, усталость в его теле была неимоверной, будто он один из вечно усталых людей, которым помогают двигаться только таблетки.

Его зашатало, но прежде, чем он упал, Максим опустился перед ним на колени. Теперь он смотрел снизу вверх. Денис увидел, что Максим не брился, что одет был в домашнее, хотя он должен быть сегодня на работе, а синяки под глазами были такими серыми и глубокими, будто он не спал. Максим обнял его за ноги, Денис чуть не упал, опёрся руками на плечи Максима.

— Денис, извини… — Его голос звучал тускло и надтреснуто. — Извини… что я наделал. Я не хотел… честно, не хотел. Прости. Это ужасно. Я — ужасный. Я не заслуживаю тебя, ты ведь был со мной всё это время, а я с тобой так… прости, прости… — Он повторял это бесконечно, а Денис, не сумев выразить ничего словами, гладил Максима по плечам и слушал его всхлипывания. Он плакал. По-настоящему плакал. Сожалел. Денис это понимал. Его брат никогда не изменится, всегда будет таким же переживающим и чутким.

— Всё нормально, — только и сказал Денис, сжимая свою руку на плече брата.

Он с ужасом понял, что хочет причинить ему такую же боль, которая доставалась ему самому.

* * *

Больше недели Максим провёл дома, сказал, что взял больничный на работе. Всё это время он помогал Денису: смазывал синяки и просил прощение, иногда даже готовил ему, и Денис всё принимал. Потом вышел на работу, а через месяц начали происходить странные вещи: несмотря на то, что Максим продолжал готовить Денису, сам он почти не ел. Он делал всё так, как привык делать раньше: тщательно мыл руки, дезинфицировал всё, что нужно было трогать, отправлял Дениса за покупками, а потом скрупулёзно рассматривал их в перчатках, но при этом было ощущение, будто бы он ограничивал себя: делал меньшее, чем раньше. Меньше двигался, меньше говорил, меньше позволял себе свободы. А ещё Денис заметил, каким болезненным он стал, как ошарашенно постоянно косился на стены или за Дениса. Денис понимал, он видит, видит галлюцинации — началось обострение. Возможно поэтому он ограничивал себя, чтобы не сойти с ума от того, как много всего вокруг. С каждым днём Максим выглядел хуже: худел — истощался, бледнел и никак не заботился о себе. Не брился, не мылся, не надевал перчатки. Он будто боялся всего, что его окружает.

Потом Максим попросил Дениса сходить в магазин. В этом не было ничего нового — Денис постоянно закупался, потому что для Максима это было тяжело. Но попросил сходить не в ближайший магазин. К причудливым заданиям Денис тоже привык: одно покупаешь здесь, другое там. Денис даже обрадовался, что получил задание. Значит, Максим идёт на поправку.

Никогда прежде Денис ещё не был так счастлив из-за похода в магазин. А когда открыл дверь квартиры, выкрикнул:

— Максим!..

Максим ждал его. Повешенный на ручке двери своей комнаты. Денис уронил пакеты и бросился к брату. Дрожащими руками трогал его лицо и шею. Не было ни дыхания, ни пульса. Он прижался ухом к груди. Сердце не билось. Денис застыл, скрюченный рядом с телом.

Максим побрился, помылся, уложил свои волосы, надел лучший костюм и туфли. И повесился. Денис взялся за края его пиджака и притянул к себе. Внутри была только пустота и неверие. Рядом с телом лежали телефон Максима и чёрный кошелёк, которого раньше Денис не видел. В телефоне был пароль, в кошельке — карточки и пароли к ним. Денис положил голову на плечо Максима и так остался с ним, пока телефон не зазвонил. Денис вздрогнул и посмотрел на экран. Было написано: «Денис, возьми», и Денис взял.

Звонили из ритуальной службы, сказали, что на его имя была оформлена заявка кремировать труп. И тогда Денис всё понял: всё это время Максим готовился. Готовился очень скрупулёзно и дотошно, как делал это всегда. Денис сказал, что всё так, что надо кремировать его брата.

* * *

Труп Максима обратился прахом, потому что он так хотел, а Денис не мог уместить в своей голове, как тело старшего брата поместилось в серебряную урну. Конечно, он открывал её, смотрел на прах, но всё равно не понимал, как это возможно.

Денис не мог отпустить Максима. Когда было нечего делать, то держал урну в руках. Когда не было сил, он лежал на кровати в комнате Максима, а она стояла рядом-рядом с его головой. Денис смотрел на неё и, наверное, пытался убедить себя в том, что вот он — его брат, его останки, он умер, но что-то в Денисе эту мысль не принимало. Говорило, нет, это не так, он не умер, он ещё жив, просто на работе. Он вернётся. Он будет рядом, будет заботиться, будет любить и просить прощения. Но Максим не возвращался, ни через день, ни через два, а тётя, обеспокоенная состоянием племянника, пыталась забрать урну. Она хотела её выбросить, потому что та проклятьем висела на шее Дениса. Денис кричал, что не позволит этого, и прижимал прах к себе. У неё нет права так поступать с Максимом!

Потом они сошлись на том, что пусть урна с Максимом будет стоять в его комнате, а Денис, как раньше, будет жить в своей. Денис согласился. Только бы Максима не трогали.

И так он жил, заглядывая в комнату покойного брата, сидя перед его прахом и спрашивая про себя, а что с ним будет? Куда он пойдёт? Кто позаботится о нём?

Конечно, о нём позаботится тётя, заберёт к себе в Хабаровск, но… она не будет такой, каким был Максим. Никто не будет таким, каким был Максим.

Денис прожил половину месяца в апатии, он сам был близок к тому, чтобы свести счёты с жизнью, но не своей рукой, а своим бездействием. Тётя принуждала его есть, отправляла в туалет, говорила мыться и тащила на улицу. И всё бы так закончилось, если бы на пороге его квартиры не появился Вадим. Денис никогда не думал, что увидит его. Что будет рад ему. Так сильно. Что тот придёт, несмотря на то что Денис его игнорировал — как он мог вообще ответить ему в таком состоянии? Денис хотел оторвать всё от себя, но у этого «всё» было своё мнение, и Денис не мог ему противиться.

Его прорвало. И вместе с тем пришло осознание, что Максим действительно мёртв.

Клетка исчезла, а Денис оказался потерян в этом мире.