Проблема: 31 декабря (джен)

Спаситель, что позволит распять себя за других.

Никогда бы не подумал, что вид собственной входной двери так меня обрадует. Пусть и в данный момент закрытой, пусть за ней присутствуют все та же мебель и предметы обстановки… И уже привычно отсутствуют те, кто вообще-то должен быть рядом с человеком постоянно, в самые хуевые или пиздатые моменты его жизни — например, такие, в какой мне повезло вляпаться некоторое время назад. Или такой, как сейчас.

Но я невероятный везунчик даже не потому, что выжил после прямого попадания пули в область сердца, хоть и пришлось из-за этого крайне курьезного случая отлежать все мои тощие бока в больнице. А прежде всего потому, что за этой самой дверью, внутри квартиры, где я не был чуть больше месяца, ждал мой самый лучший друг, как вы догадались, с волосами синего цвета.

Второй самый лучший друг стоял за моей спиной и держал сумку с моими вещами, коих за время пребывания в больнице накопилось довольно много, а превратился он в личного носильщика потому, что мне пока нельзя было перенапрягаться — Санек это знал, как никто другой: не успел я протянуть руку к звонку, как Радушев мгновенно вскинул свою и нажал на кнопку. Никак не могу перестать удивляться тому, что он еще не заколебался быть мне нянькой и тенью следовать по пятам, предугадывая мои желания. Ах, ну да, там ведь не просто червовый интерес… Как минимум, поклонение Богу в лице нескромного меня.

Не успела треть звонка окончательно затихнуть, как дверь резко распахнулась, чуть не сбив меня с ног, и нашему взору предстал Серёга, какой-то очень уж домашний в облюбованном им цветастом фартуке. Предполагаемого мной сюрприза не получилось: синеволосый друг явно был в курсе, что меня все-таки отпустили домой на новогодние праздники. Уж не Радушева ли в том заслуга? Потом спрошу, если не забуду.

Серега без лишних слов сгреб меня в охапку, но при этом так бережно и аккуратно, словно я был уникальной вазой эпохи императора Цяньлуна, внес с прихожую и так же бережно и аккуратно поставил на пол.

— Ред-ака-хонгсе-коккинос-ред-россо-роджо-рот-руж-красный, да ты в конец исхудал на больничных харчах! Во, кожа да кости остались, — воскликнул Сережка вместо приветствия, бесцеремонно щупая мои бока. — И куда только смотрела твоя добровольная сиделка?

— И тебе привет, Сереж, — буркнул откуда-то из-за моей спины Саня, видимо, уже разуваясь. — Говорил же, Андрею нельзя было ничего, только то, что давали там…

— Ой, ну ладно, сейчас будем его откармливать в две руки. Снимайте всё, мойте руки и за стол. Сань, помоги этому болезному раздеться что ли. Не хватало еще, чтобы разошлось там что-нибудь.

«Сереж»? «Сань»? А где же наш любимый «Сэр гей»? Они тут неплохо спелись без меня!

— Да ничего там не разойдется, зажило уже. Сань, скажи Сереже, — пока стаскивал ботинки, попытался впрыснуть в свои слова весь яд, который накопил за долгое отсутствие на людях.

На самом деле хрен там зажило, и мне, по сути, еще рано было возвращаться домой. Операционные разрезы затянулись, швы сняли, а вот ребрам предстояло срастаться еще долго. Когда Райт выстрелил в меня в упор, пуля ударилась о ребро и вскользь пошла дальше по какой-то витиеватой траектории, раздробив два соседних. В общем, нехило так пропахала мою грудную клетку, вместо того, чтобы попасть прямехонько в сердце, на что, видимо, изначально и рассчитывал Фокс-Райт. Но говорю же, я, мать его, тот еще везунчик — отделался перемолотыми в кашу ребрами, которые однажды все-таки срастутся. И несколькими шрамами поверх набитого на грудине сердца. Эпичненько так, ничего не скажешь.

Хорошей новостью во всей этой истории было то, что с потерей лидера, которому теперь предстояло испробовать на своей элитной шкуре все прелести судебной и пенитенциарной систем нашей необъятной страны, остальная Элита притихла и вела себя по отношению к бывшим врагам вполне дружелюбно.

В общем, валяться бы мне в больничке еще долго, если бы не одно очень важное обстоятельство, которое непреодолимо тянуло меня домой, и было оно гораздо сильнее того факта, что я просто заебался каждый день видеть одни и те же стены, врачей, медсестер, приборы, горы лекарств и прочую лабуду. Санек, конечно, как мог, скрашивал всю эту больничную поебень своим присутствием, а вот Серегу и остальных ребят в реанимацию и интенсивку не пускали и на порог, все новости они узнавали через Радушева. Да, и нечего им там было стены зазря подпирать — выпускной класс все-таки, особо не расслабишься, экзамены.

А я, честно признаюсь, и без того в шоке был, когда очухался, хрен те знает, после сколького времени и узрел подле себя Радушева. И гору подарков от верных бойцов по отрядику. Растрогался чуть ли не до слез, жаль, нельзя было напрягаться, а то непременно проревелся бы, а потом списал все на побочку от наркоза. Только Санек, кажись, все понял.

Так вот, вернемся к тому, ради чего мне пришлось подключить все свое природное обаяние и божественную харизму, чтобы меня отпустили-таки домой, под опеку моего заботливого друга…

— Подождет твое, то есть мое откамливание, — сказал я и добавил уже более пафосно. — Блу-ао-лансе-бле-хьякинто-блу-азул-блау-блю-синий, сейчас тебя ждет более ответственная миссия — вернуть мне мой привычный облик!

С этими словами я стащил с головы шапку, явив Серегиному взору катастрофу вселенского масштаба на моей голове. И от его ошарашенного взгляда расплылся в ехидной ухмылочке. А немудрено было: мои волосы так сильно отросли, что красный цвет явно начал капитулировать перед моим натуральным, темно-русым. Это на тот случай, если вы забыли, каким был Андрей до того, как стал истинно красноголовым. Сколько мучительных минут я провел, скрепя мое чуть не замершее навсегда сердце, разглядывая отросшие корни в зеркальце, которое, кстати, Саша принес по моей просьбе — видать, всерьез за мой рассудок боялся.

— Стоп, Санек, расслабься, чувствуй себя как дома. Дальше я сам позабочусь о… Андрее Соколове, 17-ти лет, ученике 11 «А» класса, рост выше среднего, глаза зелено-карие. Тьфу, черт, язык теперь не поворачивается назвать тебя привычным имечком! Ты это не ты, друг мой, но если никто не ты, кроме тебя… Значит, тебя нету. Совсем.

Серега немедля снял с меня куртку и кинул ее, не глядя, в Санька, а меня потащил в ванную, даже не дав переодеться. Мы негостеприимно оставили Радушева одного, и ближайшие пару часов ему точно придется развлекать себя самому, ибо покраска волос, тем более двухэтапная, как в моем крайне запущенном случае, — дело кропотливое и спешки не терпит.

Не знаю, сколько мы с Серым в итоге пропадали в ванной. Санечек наверняка успел заскучать, или выспаться, а может, уже и перекус себе без нас устроил. Но результат несказанно порадовал: из зеркала на меня наконец-то смотрел идеально красноволосый я. Конечно, не мешало бы подстричься, с такой длиной — челка до середины лица, а сзади так вообще почти по плечи — я реально на девчонку стал похож, и Серега подтвердил. Но пока сойдет, а Саньку, может, даже понравится. Положа руку на набитое на груди многострадальное сердце, нынче исполосованное шрамами, я бы не сказал, что он всерьез рассчитывал на скорое повторения того, что однажды произошло между нами в стенах этой квартиры. В конце концов, совсем не поэтому все это время он был рядом, отдавая мне каждую свою свободную минуту. Не поэтому всеми правдами и неправдами отмазался от поездки с родителями на какой-то охуительно крутой горнолыжный курорт в Альпах.

Но, так и не высказанное, его желание было мне понятно.

Поблагодарив личного колориста, я удалился в свою комнату переодеваться. А когда зашел в гостиную, застал там скучавшего за какой-то книжкой Санька. Сережа-колорист волшебным образом перевоплотился в Сережу-повара и гремел посудой на кухне. Радушев молча заценил мой прикид, в смысле, окраску, и одобрительно кивнул. «Одной проблемой меньше», — так и читалось на его слегка хмуром, или скорее утомленном лице: беспокойный подопечный, едва не загремевший на тот свет, то есть я, перестанет ежеминутно пялиться в зеркальце, аки красна девица, ха-ха, потому что теперь он снова красен молодец!

Чуть не сказанул это вслух, чтобы хоть немного развеселись несмеяну-Радушева, но тут телефон, забытый в кармане куртки, на все лады заголосил от уведомлений и сообщений. Серега тут же выглянул из кухни и довольный, как слон, показательно проследил за тем, как я достал его и начал просматривать то, что уже успело прийти, ибо поток входящих продолжался. Картинки с новогодней тематикой, фотки, эмодзики, голосовые и текстовые — всем этим добром ребята разом закидали меня, будто сговорились. Глянув на лучившееся счастьем лицо синеволосого друга, я прозрел — а ведь и, правда, сговорились. Если Санек предупредил о моем возвращении Серегу, то Серега в свою очередь растрепал всем нашим, что их доблестный негласный лидер, пострадавший за правое дело собственной шкурой и не только, временно отпущен с больничной койки в родные пенаты. И пусть ему пока не до гостей и развлечений, но он жив, почти здоров и помирать в ближайшее время не собирается, по крайней мере, пока экзамены не наступят.

Ответил на голосовухи и отписался всем, вроде никого не пропустил.

— Бля-я-я, ребят, это было очень приятно! — крикнул я из прихожей одновременно обоим друзьям, типа, я вообще не в курсах, кто зачинщик. — Блу-ао-лансе-бле-хьякинто-блу-азул-блау-блю-синий, теперь можно и пожрать.

— А вот это без меня, Ред-ака-хонгсе-коккинос-ред-россо-роджо-рот-руж-красный, — Серега снова выглянул из кухни, о, чудо, уже без фартука. — Я домой.

— Как это? — не вкурил я новую информацию.

— Алё, гараж, Новый год, семейный праздник. С родоками буду встречать, а вы тут и без меня справитесь. Кста, Санек, если этому герою уже можно, шипучка на балконе. Салатики в холодосе, мандаринки на столе, остальное на плите. Мавр сделал свое дело, мавр пошёл.

Сами справитесь? Что еще за намеки такие, хотел бы я знать!

— А покрепче ничего не припас? Чё нам твоя шипучка? Пьянство и разврат форева. Или как там? Секс, наркотики и рок-н-ролл, о! — сердито сверкая глазами, произнес я. По крайней мере, очень надеялся на то, что вышло реально сердито.

— Андрюх, не злись, — подошедший ближе Серега по-отечески потрепал меня по красным волосам. — Соскучились они, вон, уже телефон мне звонками оборвали.

— Ладно, иди, но завтра ждем. На опохмел после детского шампанского, — хмыкнул я, меняя гнев свой божий на милость.

Серега расцвел аки василёк в летний день и, чтобы не дать мне возможность передумать, быстро оделся-обулся.

— Пока, Сань, ариведерчи, Ред, с новым годом, парни! — выпалил он и убёг со скоростью мартовского зайца, хлопнув за собой дверью.

— Давай, я на стол накрою, — подал наконец-то голос Радушев.

Мне показалось, или он будто груз с плеч стряхнул после Серегиного ухода? Вон, даже улыбка на лице прорезалась, кареглазый взгляд смягчился. И с каких это пор Сане некомфортно в обществе нашего синеволосого товарища? Ладно, разберемся.

Поразмыслив немного над тем, где же нам удобнее будет прибомбиться, решили накрыть на журнальном столике в гостиной, неподалеку от елки «шарики, бусы, мишура и нервно подмигивающая гирлянда в комплекте». Эх, золотые у моих друзей не только сердца, но и ручки — не сомневался, что тут парни вдвоем постарались.

Санек велел мне сидеть, ну, прямо как щенку какому-то, ей-богу, и в одиночку натаскал в комнату тарелки, стаканы, приборы и всего понемногу из еды. Я включил телек, и мы вдвоем предались бездумному времяпрепровождению типичных обывателей — уплетали Сережину готовку вперемешку с мандаринами, без разбора переключали каналы, разговаривали друг с другом и с телеком, неинтеллигентно шутили и ржали над своими же шутками. Санек принес-таки с балкона шампанское и сказал, что разрешит мне выпить чуть-чуть под бой курантов. Добрая душа, друг мой Радушев. О, стихами подумал. Неожиданно!

Но еще более неожиданным оказался звонок в дверь, внезапно прорезавшийся посреди нашего незатейливого веселья. Мы с Саньком переглянулись в неком недоумении, но быстро смекнули, что, скорее всего, кто-то из ребят не смог усидеть дома, а может случайно мимокрокодил, вот и прибыл к нашему двору лично засвидетельствовать свое почтение выздоравливавшему герою сопротивления.

Радушев пошел открывать, но уже через минуту вернулся со свертком в руках — нечто прямоугольной формы было завернуто в блестящую красную упаковочную бумагу и перевязано золотой лентой. Ничего не скажешь, по-королевски!

— Это… мне. Перед дверью лежало, — как-то очень уж неуверенно произнес Саня. — Ну, реально мне.

Он протянул сверток, и я узрел сверху, под лентой белый стикер. На нем безликими печатными буквами было написано: «Александру Радушеву». Только адресат, о дарителе ни слова, ни полнамека. Кто из отрядика мог знать, что Санек сегодня у меня? Да в принципе любой, только зачем такие сложности с сохранением инкогнито? Или все-таки кто-то не из наших?

— Открой, на бомбу вроде не похоже, — я попытался отшутиться, чтобы снять возникшее напряжение. — Не тикает, и проводки не торчат.

Санек, похоже, от моих слов расслабился, даже улыбнулся. Он снял ленточку и начал разрывать упаковочную бумагу — сначала сбоку, где было залеплено скотчем, потом сверху. Внутри свертка оказалась потрепанная книжка, похожая на старый школьный…

Разом позабыв о наказе не делать резких движений, я вскочил с дивана и мгновенно оказался около Санька, который уронил остатки бумаги на пол и стоял словно в трансе. В его руках, судорожно сжатых до побелевших костяшек, подрагивал учебник алгебры за 8 класс. Карие глаза невидяще таращились на злосчастную книжонку.

Вот падла!

— Сань… — тихо позвал я. — Санек, дай его мне. Вот так. — Я с трудом вытянул из его пальцев книгу. — Вся эта хрень давно в прошлом, помнишь? Всё в прошлом.

— А-андрей… можно? — зачем-то спросил Радушев и, не дождавшись ответа, обнял меня обеими руками и уткнулся лицом в шею.

Он прижался ко мне сильно, но осторожно, и схватился за футболку на спине, комкая пальцами ткань. Я чувствовал, как колотилось о ребра его сердце — будто обезумевшая птица о прутья клетки в желании сломать их и вырваться на свободу. Это бешеное биение передавалось мне и отдавалось болью — и физической, и эмоциональной — в едва зажившей груди. А его дыхание, наоборот, стало таким поверхностным, что я едва мог ощущать его своей кожей. Санек не плакал, даже не всхлипывал. Он сильный.

Руку с учебником я завел себе за спину, а другой как мог, бережно и успокаивающе, гладил Саню по спине, шее, мягким русым волосам. Промелькнула мысль немедленно показательно выкинуть этот мерзкий «подарок» в окно, но я вовремя себя остановил. Возможно, тщательный осмотр все-таки сможет навести меня на его отправителя.

Мы оба молчали на фоне продолжавшего нести праздничную чушь телевизора. Наконец Саша оторвался от меня и выпрямился. Его глаза покраснели, но по-прежнему были сухими. Я не спешил убирать руку с его спины, как и он своих с моей. Похоже, эти объятия нам обоим сейчас были необходимы, как кислород.

— Ты прав, все в прошлом, — произнес Санек, — не хочу сегодня вспоминать об этом. Тем более здесь, с тобой.

— Вот и лады, — с облегчением заметил я и усмехнулся. — Ну, что? Продолжим отрываться по-стариковски?

Санек в ответ тихо рассмеялся и убрал руки с моей изящной, читайте, тощей, талии. Вдруг он наклонился и поднял с ковра какой-то листок размером с половину тетрадного. Скорее всего, бумажка выпала из учебника, когда я спрятал его за спину. На листке была напечатана некая формула, на первый взгляд совершенно бессмысленная:

2×1/5 + 4×¾ + 2×5/2+3 + Y = 11/24 — (5×7 + 6)

Что же, в отличие от стикера с Ф.И. Санька, математические знаки наш секретный отправитель собственной руке не доверил и прибег к услугам принтера. Умно.

Моих познаний вполне хватило, чтобы понять — никакая это не формула, и к математике эта цифровая абракадабра отношения не имела. А значит, заковыристая загадка неизвестного шутника предназначалась не Саньку, а именно мне.

— Фу ты, хрень какая-то, — воскликнул я, типа, ничего не понял и понимать не хочу. — Это математика вообще?

— Да вроде не похоже, — задумчиво протянул Саша. — Можно, конечно, попробовать вычислить…

— Сань, ну ее, пойдем лучше на улицу фейерверк смотреть? — как можно беззаботнее спросил я, убирая бумажку в учебник, а учебник — на полку в шкаф. — Скоро начнут, уже полдвенадцатого.

— Простудишься ведь, Ред-ака-хонгсе-коккинос-ред-россо-роджо… Блин, дальше забыл. Вот, это точно хрень какая-то!

Вторую часть «формулы», после знака равенства, я разгадал сразу. Это было изи-пизи и интуитивно подсказало мне, как искать разгадку к первой части. Впрочем, и сама по себе вторая часть уже о многом мне поведала.

Только Саньку знать об этом прямо сейчас было необязательно.