Черное Копье (джен)

Резкий порыв ветра принес со стороны города первые крики тревоги. Почти следом за ними утробно заревели охотничьи рога и взвыли свирепые псы.

Морт поднял голову и медленно набрал полную грудь воздуха, едкого от дыма с подожженных полей. Раньше эти звуки холодили душу в зверином страхе, вынуждали бежать без оглядки, прятаться, точно крыс, по норам, трясясь за свою никчемную жизнь. Теперь же сердце Морта, заходясь истовым боем, разгоняло по жилам горячую от волнующего предвкушения кровь.

Сегодня все будет иначе. Сегодня в страхе побегут они.

Остальные цевары ждали команды Морта у него за спиной. Крепко сжимая в руках древки копий и дуги луков, в нетерпении взрывали копытами землю, били в бока тяжелыми хвостами, готовые в любой момент броситься на врага. Втоптать его в грязь. Перемолоть ему кости. Спалить дотла его дом.

Отомстить за годы боли и лишений. За страх. За цепи. За всю пролитую цеварами кровь.

Но Морт не торопился отдавать приказ. Назначенный, столь долгожданный час был пьяняще близок, но еще не настал.

А меж тем гул людских голосов продолжал нарастать. Неужто им хватит дерзости выйти за врата? Они так и не осознали истинной угрозы? Или все еще мнят себя хозяевами этих земель? Впрочем, глупцов не спасут ни ворота, ни стены, ни их натасканные псы. Как бы они ни старались — исход предрешен.

Интересно, а она тоже все еще где-то там, за городскими стенами? Легла под одного из них, наплодила мелких отродий и радуется жизни как ни в чем не бывало?

Морт в отвращении искривил рот. Он признавал, что какая-то его часть надеялась, что ее здесь нет, что она давно покинула эти края. Но другая, изводясь от клокочущих в груди бессильной злобы и гнева, жаждала встречи. Хотелось заглянуть в ее испуганные глаза и узнать, стребовать с нее, каково же ей живется среди своих. Пожалела ли она хоть на миг о том, что ушла, оставив его совсем одного? Бросила, хотя понимала, что он выжил только благодаря ей. Кинула, зная, что она последняя, кому он был нужен. Подтолкнула его на губительный путь.

Морт раздраженно ударил копытом в землю, но тут же усмехнулся. Да, он хотел бы, чтобы она узнала, что грядущее сегодня оказалось возможным только из-за нее. Она должна успеть понять, что кровь ее сородичей на ее руках.

Вновь Морт ударил копытом, но теперь возбужденно, уподобившись племени за своей спиной. И еще раз. И снова, и снова, ловя единый с ними ритм. Освобождая голову от пустых мыслей, позволяя лишь ненависти, объединяющей всех цеваров ненависти, управлять собой.

Все слова давно были сказаны. Все как один знали, на что идут. Им оставалось дождаться лишь знака. И тот наконец явил себя. Какими бы коварными ни были духи, они не обманули. На мир вокруг, на едва устремившийся ко второй половине день, начали опускаться сумерки.

Стиснув до побелевших костяшек пальцев древко собственного копья, с ярым рыком Морт вскинул руку, обратив обсидиановый наконечник в сторону солнца, которого коснулась тень Того, Кто За Краем. Боевой крик вождя подхватило племя, заглушая вой рогов и треклятых псов. Земля задрожала под грохотом их копыт. Пора бы начать дрожать и тварям за городскими стенами.

Ведь сегодня погаснет солнце.

Сегодня цевары отомстят за всю причиненную им боль.

Сегодня он, Морт Черное Копье, примет свой последний бой.

Примечания:

Коротенькое «добро пожаловать!»

Надеюсь, мой новый мир вам придется по вкусу :3

Сумка с добычей выпала из рук.

Нет, не может быть. Ему показалось!

Но слишком ярко за стволами деревьев полыхали костры. Слишком горьким оказался осевший на языке вкус дыма. Слишком громко разнесся по ночной округе одинокий крик.

В станóвье беда.

Морт рванул с места, напрочь забыв о пойманной дичи, и не раздумывая поспешил к утонувшим в непроглядной завесе жилищам. Сердце гулко заколотило в груди и в висках, удушающий дым, ослепляя слезами, мешал разобрать, в какой стороне требуется помощь, а в голове сверкала только одна мысль: лишь бы мать с сестрами успели спастись от огня. Из горла невольно вырвался отчаянный крик. Почему именно сегодня ему нужно было так припоздниться с проверкой силков? Почему именно сейчас его не оказалось рядом с семьей?

Несясь между догорающими вежами почти наугад, Морт едва не рухнул на землю, задев копытами что-то неразличимое на дороге. Понять, что, не успел, потому как крик, заведший его в глубь пожарища, резко оборвался, и теперь в навалившейся серой тишине Морт расслышал куда более страшные звуки. Предсмертный стон и гулкое рычание. Мерзкие чавканье и хруст.

Дикие звери не вышли бы из леса так скоро, когда еще не перестали чадить очаги и не остыла земля. Но охотничьи псы — хуже диких зверей.

Морт сглотнул тошнотворный ком и попятился, озираясь по сторонам. Жалея, что бросил сумку, а вместе с ней и свой нож, в лесу. С псами Морту не совладать, что с ножом, что без — недаром их считают порождениями тварей из-за Края — но избавить себя от мук, не слушать, как хрустят его кости в зубах прожорливых отродий, он бы мог.

Бежать.

Здесь он уже никому не поможет, здесь, во мгле, остались лишь те, кто не успел спастись. Ему нужно выбираться, нужно найти мать и сестер. Найти хоть кого-то из племени, чтобы не отбиться, чтобы не потерять своих.

Морт наконец заставил себя двинуться с места. Перескочил, к несчастью рассмотрев, мертвого цевара и помчал обратно в сторону леса. В каждом треске ему мерещились глухие рыки, в каждом клубе дыма — клыкастые пасти. Но косматая туша со звонким воем нагнала его только на краю становья.

Не оборачиваясь, Морт нырнул в гущу леса. Не разбирая троп, мчался что есть силы, шумно сопя и шипя сквозь стиснутые зубы, когда очередная ветка норовила хлестнуть по лицу или выдрать из гривы клок. Преследовавший пес не отставал — Морт отчетливо различал позади себя его хриплое дыхание, слышал, как когти рвут почву под его лапами.

Бежать. Не останавливаться. Не дать сомкнуть на ногах острые зубы. Лишишься ноги — покойник. Не сегодня от твари, так завтра от голода.

Получалось. Или, быть может, Морту так хотелось думать, но хрипы пса, казалось, стали тише. А потом он и вовсе, похоже, решил вернуться к добыче, которая уже никуда не сбежит. Но Морт не позволил себе замедлиться, бежал, пока вдруг с гулким треском земля не ушла у него из-под ног.

Больно оцарапав плечи, Морт провалился в широкую яму.

Ловушка?

Прислушиваясь к ощущениям собственного тела, Морт замер. Его трясло, разогретая бегом и страхом кровь носилась по жилам, перестуком отдавая в ушах, щипало глаза и ободранные руки, но он был цел.

Кому нужна ловушка без кольев?

Морщась от звонкого хруста под собой, Морт поднялся и перебрал ногами, чтобы убедиться, что не повредил их. Мрак ночного леса не позволял осмотреться, но на ощупь рядом и впрямь не нашлось ничего заостренного. Только ветки и корни, опутавшие края ямы, глубиной немногим больше его роста.

Отбросив острое желание затаиться и переждать, Морт торопливо зашарил руками по стенкам в поисках опоры, пока не обнаружил среди переплетенных ветвей поверхность сырого камня. Но вместо того, чтобы обрадоваться, он боязливо отдернул ладони.

Тотем. Только этого еще не хватало.

От шага назад яму опять наполнил мерзкий хруст, и новая волна страха колючим холодом растеклась по спине. Морту не нужен был свет, чтобы знать, какой из символов венчал каменный столб перед ним. Здесь, во тьме, мог оказаться лишь черненый диск солнца, потому как только Тому, Кто За Краем приносились испокон времен жертвы, чьи кости сейчас ломались под копытами Морта.

Дурной знак. Хуже быть не может! Морт судорожно выдохнул. Вдруг это значило, что бежать некуда? Не к кому — никто не выбрался из становья. Его племя — тонре — его семья погибли, а теперь и ему суждено перейти за Край. Глаза защипало с пущей силой. Нет. Нет! Не спаслись только самые слабые и хилые. А Морт не станет сегодня ни жертвой для коварного духа, ни пищей для зверья!

Гневно размахивая тяжелым хвостом, Морт встав на дыбы, схватился за крепкие сплетения корней руками, уперся копытами в стены ямы, что тут же принялись осыпаться под его напором, подтянулся и со сдавленным рыком выбрался на поверхность. Не тратя времени на размышления — охотничьи псы все еще могли быть где-то рядом — вскочил и поскакал. Чтобы тут же запутаться в ногах и повалиться на землю. От удара выбило воздух из груди, перед глазами заплясали искры и зазвенело в ушах. Ноги перестали слушаться, наотрез отказываясь поднимать его обратно.

— Как ты его, а! — раздался совсем близко сиплый смех. — Как только в дерево не попал!

— Ну не попал же, — присоединился к нему второй голос.

От шороха приближающихся шагов, сопровождаемых тяжелым сопением, нутро скрутило в тугой ледяной узел. Но отчаянно не желая верить, что попался, что пропал, Морт вновь попытался подняться, но безуспешно — передние ноги перевил охотничий болас. Бесцельно лупя хвостом, Морт потянулся, чтобы развязать путы, но кто-то за спиной с силой рванул его за гриву и, прижав голову к земле, наступил на волосы тяжелой обувью.

— Будешь дергаться — спущу пса…

Ни усилию рук, ни ударам поджарых боков и тяжелых копыт не поддавались крепкие прутья. Но Морт не сдавался, бросался от края к краю тесной клетки и лупил что есть мочи, пытаясь ее расшатать. Особо не задумываясь о том, что он станет делать, если ему вдруг удастся выбраться.

Думать нужно было раньше, там, в лесу, а не подчиняться слепому страху, не сдаваться и не позволять себя увести.

Нужно. Было. Бороться. До конца.

Каким бы паршивым этот конец ни стался для Морта — все лучше, чем разбивать копыта и драть глотку здесь, в клетке посреди темного смрадного сарая, не зная, какая участь тебя ждет.

Слишком прочной клетки!

Морт устало осел на пол, поджав под себя сведенные болью ноги, только с первыми предрассветными лучами, проникшими сквозь щели меж досками стен. Прислонившись лбом к холодному пруту, он отругал себя за то, что не поберег силы на утро — отчаянно не хотелось встречать своих пленителей в таком состоянии, — но сделать с этим он уже ничего не мог.

Однако утром никто и не пришел. Не явились охотники и позже, когда блеклый отблеск зари сменился ярким румяным светом, который выхватил из полумрака другие, пустые, клетки, стоящие вдоль стен сарая.

Почему Морт здесь один? Почему больше никого из тонре не заперли с ним? Неужели только он попался? Хотелось верить, что так и есть, что он один не успел убежать. Милостивая Праматерь, пусть другие, пусть мать и сестры спаслись. Нутро скрутило в тугой узел от одного воспоминания о мерзких звуках, что разносились в серой мгле пожарища. Он понимал, что выбраться удалось далеко не всем, но теперь кроме этой надежды у Морта ничего не оставалось.

С вечерними сумерками сарай вновь погрузился во тьму. И по-прежнему никто не торопился делиться своими планами на плененного цевара. Не выдержав, Морт снова принялся расхаживать по тесному кругу, лупить копытами по прутьям и сердито кричать, требуя внимания. Хотя на деле хотелось тихо молить о том, чтобы ему просто дали уйти. Неопределенность до одури пугала. Зачем его привели сюда? Почему никто не приходит? Чего они добиваются? Его испытывают? О нем забыли?

Сбитый с толку Морт орал, стучал и гремел с полночи, но до утра в этот раз его не хватило. В конце концов усталость пересилила беспокойство, и Морт, сам не заметив как, опустился на дно клетки и уснул.

Второй день не принес ничего нового, кроме липкого страха, что люди все-таки бросили его здесь. Что он медленно и мучительно сдохнет в этом сарае от голода и жажды. Пусть при мысли о еде и накатывала тошнота, но за глоток воды Морт действительно многое бы отдал. Было бы только, что отдавать.

Сегодня он стучал копытами не так рьяно. И, кажется, лишь для того, чтобы заглушить собственные обреченные мысли. Голоса же не подавал и вовсе — пересохшее горло и без того нестерпимо саднило и драло. Засыпая, Морт думал о сестрицах. Хватит ли у матери сил и терпения справиться с ними обеими? Должно хватить, они же у него смышленые, поймут, что теперь они опора и поддержка для матери. Вместо отца, ступившего за Край. Вместо Морта, неторопливо следующего за ним.

Утро третьего дня началось со скрипа петель и шороха шагов.

Морт открыл воспаленные веки и молча уставился на широко распахнутую дверь сарая, в ярком просвете которой показалась высокая плечистая фигура.

— Выдохся? — бодро спросил вошедший человек и, остановившись в нескольких шагах от клетки, бросил на пол моток веревки и поставил возле своего сапога деревянное ведро с водой.

Собрав все свое самообладание, Морт поднялся на ноги, по-прежнему храня молчание и изо всех сил стараясь не отрывать взгляда от щербатого лица своего пленителя.

— Как спалось, м? — ухмыльнулся тот, скрестив мощные руки на груди. — Не делай только вид, что ты меня не понимаешь.

Понимал. Морт знал родной язык цеваров едва ли не хуже, чем людскую речь — тонре, как и большинство племен, предпочитали обучать своих детей именно ей. Так безопасней, считали они.

— Скажешь что-нибудь? — не унимался человек. Поставил носок сапога на край ведра, он наклонил его, грозясь перевернуть и разлить его содержимое. — Или мне попозже заглянуть?

Морт судорожно сжал рукой горло.

— Воды, — прохрипел он.

— Воды, конечно, — кивнул человек и оставил ведро в покое. — Я дам ее тебе, но для начала давай все уясним. Ты будешь получать свой хлеб и воду, если будешь работать. Делаешь все на совесть — ты сыт, нет — спишь голодным, мешаешь работать другим — сыты собаки. — Щербатый самодовольно расплылся в улыбке. — Поднимешь руку, копыто, хвост на человека — результат тот же. Возиться с тобой никто не станет, у нас с вами разговор короткий: не подчиняешься — идешь в расход. Я достаточно ясно объяснил?

— Да, — выдохнул Морт. Сейчас ему не оставалось ничего, кроме как малодушно соглашаться.

— Ну вот и славно. Отойди-ка подальше.

Морт послушно отступил и вжался боком в прутья задней стенки, наблюдая за человеком. Тот подхватил ведро и переставил его ближе к клетке.

— Пей, — велел он, делая шаг назад.

Как бы ни хотелось сохранить хоть тень достоинства, Морт сразу же припал на передние колени перед ведром и потянулся через прутья руками к заветной воде, черпая ее ладонями и вливая в саднящую глотку.

— Хилый ты, конечно, — цокнул языком щербатый и взялся за веревку. — Давай руки.

Морт готов был покорно делать все, что говорил человек, испытывая, несмотря на угрозы, невероятное облегчение. Работа его не пугала. Работа — это не убой забавы ради. А если у него будут силы на нее, значит, они будут и на побег. Нужно только немного потерпеть, осмотреться, понять, что к чему. Высунув между прутьев руки, Морт позволил их крепко стянуть, а когда его наконец выпустили из ненавистной клетки, смиренно дал связать между собой длинной веревкой правые ноги.

— Топай.

Покачиваясь из стороны в сторону из-за невозможности привычно переставлять ноги, Морт вышел через широкую дверь на улицу. Сощурившись и опустив голову, чтобы прикрыть гривой отвыкшие от яркого света глаза, он не сразу заметил у входа второго, коренастого человека с псом на привязи. Но не при виде охотника или ощетинившейся косматой морды у Морта застыла в жилах кровь, а от того, что он увидел рядом.

Поторопился успокаиваться.

Возле дверей соседнего амбара стояла незапряженная телега, по самые борта набитая трупами. И только по гривам на спинах Морт смог понять, что перед ним тела цеваров.

Половины. Тел.

Морт в ужасе отвернулся. Лишь бы не видеть, лишь бы не разглядеть лиц. Милостивая Праматерь… Из глаз брызнули слезы и горечь пустого желудка подкатила к горлу — вывернуло бы наизнанку, да, к счастью, нечем. А охотник, стороживший сарай с клетками, смотрел на трясущегося Морта и злорадно ухмылялся.

— Говорят, вы на вкус как конина, — загоготал он.

— И давно ты разговариваешь со своим псом, Рон? — раздался за спиной голос щербатого. — Ну, чего встал? Шагай, если не хочешь присоединиться к ним.

И Морт пошел. Ничего не соображая, не разбирая дороги, не отличая одно здание от другого. Пока человек не приказал остановиться возле одного из них. Внутри — просторный хлев, как для скота: на полу солома, по углам корыта с водой. Впрочем, скотом цевары для людей и были.

— Обживайся, — фыркнул щербатый. — Соседи вечером тебе пояснят, что да как. А утром со всеми приступишь к работе.

Он снял с Морта веревки и, вручив в ослабленные руки невесть откуда выуженную черствую лепешку, вышел из хлева, вновь оставив его одного.

Морт с отвращением отбросил хлеб, сомневаясь, что ему теперь вообще хоть когда-нибудь влезет кусок в горло, и припал на солому посреди хлева, силясь побороть накатывающую волной дурноту.

Но как бы ни прятал он лицо в ладонях и за гривой, перед глазами — располовиненные цевары, в ушах — чавканье и хруст костей.

А в сердце — угасшая надежда.

— О, дармовая еда! — раздался сквозь марево полудремы звонкий возглас.

— Дай сюда. Эй, малой! — Открыв глаза, Морт разглядел над собой солидных лет цевара с хлебом в руках. — Ты бы не разбрасывался — еда здесь не так-то просто достается. Даже такая.

— Я не голодный, — солгал Морт, поднимаясь на ноги и осматриваясь. Помимо заговорившего с ним бывалого цевара, на коже и бурой шкуре которого, казалось, не осталось ни единого живого места от боевых отметин, по хлеву разбрелись еще четверо сородичей. Кто-то припал к корыту с водой, зачерпывая ее деревянным ковшом, кто-то сразу повалился без сил на солому у стены. И только один из них, почти такой же смоляной, как сам Морт, видно, как раз обладатель звонкого голоса, переминался с ноги на ногу рядом. — Вам нужнее.

— Ну смотри, — смерив Морта взглядом с головы до копыт, бурошкурый отдал хлеб нетерпеливому цевару. — Но, если упадешь без сил, никто тебя поднимать не станет, учти.

— Понимаю, — кивнул Морт.

— Чей будешь?

— Тонре.

— Отбился от своих?

— Охотники спалили становье, — болезненно поморщился Морт. — Я не знаю, что стало с остальными.

— Ясно — старый цевар тяжело опустился на пол, поджав под себя ноги. — Ну, считай, тебе повезло. В городе редко наших оставляют, а работа здесь не в пример легче, чем на рудниках или полях.

Морт поспорил бы насчет везения, но вместо этого устроился рядом и спросил:

— А что нужно делать в городе?

— Тягать, что ж еще. Ненасытный город растет. И сейчас ему нужны новые стены. С лесовала прут бревна, а мы растаскиваем, устанавливаем.

— Стены? — переспросил Морт, оживившись.

— Даже не вздумай, — мотнул гривой бурошкурый. — Нас стережет такая прорва охотников, что только ты посмотришь в сторону леса, на тебя тут же спустят собак. Знаешь, сколько я таких смельчаков повидал?

— Слушай Гархана — дольше протянешь, — хмыкнул дожевывающий черствый хлеб цевар.

Морт покорно опустил голову. Крохотная искра надежды не успела зародиться, а уже погибла под тяжестью чужого опыта.

— А достроят стены — что с нами будет потом? — с трудом выдавил он из себя.

— Перегонят, куда потребуется. Не бойся, малой, без причины не забьют, — заверил Гархан. — Я сам вот уже третий раз в город возвращаюсь. А так и на поле работал, и лес таскал, знаю, о чем говорю.

— Я понял. Спасибо, — поблагодарил Морт и, не смея больше тревожить уставших цеваров, решил, что вопросов на сегодня достаточно.

— Отдыхай, малой, завтра будет тяжелый день, — сказал Гархан и, поднявшись, убрел к другим.

Морт молча посмотрел ему вслед из-под опавшей на глаза гривы. Отчасти, присутствие рядом искушенного жизнью сородича успокаивало, Морт привык полагаться на слово старших в племени. Но осознание, что теперь его ждет именно такая, как у Гархана, судьба, выворачивало душу наизнанку. С поля на лесовал, с лесовала обратно, работая за черствый хлеб, бытуя, как скот, в хлеву. В смирении. В страхе. Без возможности даже взглянуть в сторону леса. Без надежды вернуться домой.

Интересно, сколько из своих шрамов старый цевар получил, будучи свободным, а сколько здесь, в неволе, в благодарность за тяжелый труд? А сколько предстоит получить Морту? Быть может, мысль стать одним из обреченных смельчаков не такая уж и дурная?

Лишь бы хватило духу.

Чувствуя себя неуютно посреди хлева у всех на виду, Морт тоже перебрался к стене на солому, которая казалась менее прелой и затоптанной. Не верилось, что под гнетом волнений удастся уснуть, но слабость быстро взяла свое, утянув Морта в бездонную тьму, в черную яму посреди леса, где его ждал въедливый, как копоть, шепот, что сулил скорую встречу за Краем. Проснувшись в холодном поту, Морт не сразу осознал, где находится, и лишь мерное сопение цеваров неподалеку помогло вспомнить, что явь не многим лучше кошмаров. Но возвращаться в ту тьму, к тому голосу он больше не хотел. Что есть силы прогоняя прочь сон, Морт провел остаток ночи в безмолвной молитве Праматери, прося о защите не столько здесь и сейчас, сколько после, когда все закончится, боясь угодить в лапы пострашнее людских.

В предрассветных сумерках жалобно скрипнули петли и распахнулась дверь, впустив в хлев коренастого охотника с фонарем и гудящим от злости псом на привязи. Сразу за ним ввалилась тучная женщина с ведром. Не удостоив и взглядом цеваров, она поставила свою ношу и ушла. А охотник, кажется, тот, которого Морт встретил вчера, наоборот, смотрел на пленников долго и пристально, затем, хмыкнув, сплюнул на пол возле ведра и вышел следом.

И только после того, как стукнул засов, цевары поднялись со своих мест. Обладатель звонкого голоса, подскочив к корыту, схватил ковш, а Гархан выудил откуда-то из соломы деревянные миски.

— Не стесняйся, малой, — проговорил он, ступая мимо Морта к ведру.

От мысли о еде по-прежнему тошнило, но Морт поднялся и присоединился к цеварам, послушно приняв миску с неприглядно-серой и, как выяснилось, совершенно безвкусной кашей из рук Гархана.

Для работы ли или последнего рывка, но силы ему еще понадобятся.

Довольно скоро охотник вернулся, пришел с ним и щербатый, и еще пара рослых людей. Без лишних слов цевары выстроились в ожидании, когда им навяжут веревки, мешающие нормально переставлять ноги. Позволил это и Морт, после чего последним вышел из хлева.

— Шевелитесь! — гаркнул щербатый. — А то, Зодчим клянусь, будете жрать у меня сегодня солому.

Боясь привлечь к себе лишнее внимание, Морт старался не отставать от сородичей, но при этом украдкой из-под гривы рассматривал путь, по которому их повели. На узких грязных улицах ветхие лачуги вытеснялись свежими срубами, подтверждая слова Гархана — город, к несчастью, рос. И если раньше цевары были уверены, что люди уйдут, ведь рано или поздно любые рудники должны иссякнуть, то сейчас Морт видел, что они никуда не собираются. По крайней мере, до тех пор, пока не выкачают всю кровь не только из гор, но и всех земель цеваров.

А может, они уже мнят их своими? Вот и отстраиваются. Вот и избавляются от нежеланных соседей. Выжигая их дома. Вырезая их семьи.

Морт тряхнул головой, прогоняя обреченные мысли, а, подняв глаза, увидел за расступившимися домами недостроенную стену. Его взгляд мигом проскользнул мимо груды камней и связок бревен, мимо насыпи, крайнего установленного столба частокола и лядины за ним, в сторону кромки родного леса вдалеке. Не успел Морт и подумать о том, насколько опасно задерживать на нем взгляд, как обжигающая боль рассекла круп.

— Сказано же, шевелитесь, — процедил щербатый, расправляя кнут.

Стиснув зубы и подтянув хвост, чтобы ненароком не ответить, Морт поспешил за сородичами, спасаясь из-под нового удара. Гархан и тут оказался прав — никто не собирался спускать пленникам даже мысли о доме.

За цеварами к тыну подтянулись новые люди. Перекликаясь между собой и слушая указания щербатого, одни схватились за инструменты; другие, смеряя окружающих злобными взглядами под стать косматым тварям у их ног, разбрелись по округе; третьи же развязали цеваров и развели их по разным сторонам.

— Этих двоих гони к амбару.

Не успел Морт опомниться, как ему и любителю дармовой еды на бока накинули хомуты и впрягли на пару в широкую телегу. Стало до глупого обидно, что цеваров используют вместо лошадей. Лучше уж тягать на руках бревна и камни, перетаскивать землю из копаемого рва, как остальные, чем вот так позорно волочить за собой воз.

— Я — Норе, — вдруг тихо представился его напарник, как только они зашагали за человеком, указывающим дорогу. Теперь, при дневном свете, Морт смог разглядеть этого цевара как следует. Норе выглядел немногим старше его самого, такой же худой, поджарый, а судя по его шкуре, не столь темной, как показалось в хлеву, находился в неволе он не так давно. Или и правда, исправно следуя советам Гархана, он смог сохранить ее целой.

— Морт.

Норе кивнул и опустил взгляд себе под копыта. Общение между цеварами во время работы, очевидно, также не поощрялось. Впрочем, очень скоро, стоило им довезти телегу до упомянутого амбара, а людям уложить на нее десятки мешков, Морту стало не до разговоров. Воз получился настолько нагруженным, что им вдвоем с огромным трудом удалось сдвинуть его с места. От натуги непредназначенные для цеваров ремни и хомут больно впивались в шкуру, и уже на второй заезд весь мир Морта сжался до собственных ощущений.

Лишь бы не упасть. Лишь бы не сломаться в первый же день. Не так. Если и умирать, то с надеждой в сердце, а не с позором за плечами.

Днем выделили совсем немного времени на отдых, выдали по миске похлебки, в которой пусть и плавало мясо, но лучше бы она оказалась такой же безвкусной, как утренняя каша. Да и о природе этого самого мяса страшно и тошно было думать.

А затем по новой, в упряжь, тягать, как Морт подсмотрел, битый камень, которым вместе с землей засыпали основание частокола.

Тянуть, не отставать, терпеть.

И так до самого вечера. До черствого куска хлеба и погона в хлев.

— Ну, как ты, малой? — спросил Гархан, как только за людьми закрылся засов.

— Мне кажется, я завтра не встану, — жалобно ответил Морт и, не найдя в себе силы даже на то, чтобы дойти до корыта с водой, опустился на пол.

— Встанешь, куда ты денешься, — спокойно отозвался старый цевар.

— Да, — понурив голову, согласился с ним Морт, прекрасно понимая, что если сам не поднимется на ноги утром, то не поднимется уже никогда.

— Со временем привыкнешь, окрепнешь, — уверил его Гархан.

— Да, — снова согласился Морт.

Но надо ли? Ради чего?

Разве это жизнь?

— Держи, — раздался над ним звонкий голос.

Подняв взгляд, Морт увидел Норе с ковшом воды в руках и участливой улыбкой на лице.

— Спасибо, — от всего сердца поблагодарил Морт, но пить не спешил. Он смотрел на сородича и искренне пытался понять, откуда у него силы. Нет, Морт осознавал, что худоба Норе лишь казалась хилостью, и что к тяжелой работе он успел привыкнуть. Но…

Но откуда у него силы на улыбку?