Очень долгий Хэллоуин (джен)

Я медленно просыпаюсь. Уже не сплю, но пока не могу открыть глаза. Такое бывает, когда разум пробудился, а тело ещё нет. Как же неудобно. Какие-то неровные комки впиваются мне в спину. Наверное, одеяло. Когда жарко, я ложусь сверху, а его, комкая, подминаю под себя... Да, определённо, так и есть. Я даже чувствую волны жаркого воздуха, касающиеся моего тела. Как же душно... Звук. Похож на писк летучих мышей, которых непоседливые мальчишки ловят в детстве. У них большие кожистые крылья... Такие хрупкие, что любым, даже самым легчайшим движением легко переломать им все кости. Противоестественное соединение зверя и птицы. Уродливое в своей чуждости, но этим же и завораживающее.

Звук усиливается. Откуда-то слева. Нет, это не летучие мыши. Он всё громче. Резче. Запах. Внезапно, будто кто-то открыл вентиль, и в комнату повалил густой дым. Нет, это не только дерево... Кажется, что пахнет даже палёной кожей.

Я резко открываю глаза, пробую сесть. Больно. Вся комната озарена всполохами огня. Нет, так не должно быть. В моей комнате всё по-другому... В моей комнате... Я... Не помню, как выглядит моя комната.

Где я? Какой-то грязный переулок. Я сижу рядом с опрокинувшимся мусорным баком. Может, это я его опрокинул? Похоже на то, часть мусора лежит на мне. Только сейчас осознал, как же тут воняет. Такое ощущение, что мусор не вывозили уже неделю, и он давно гниёт. Смрад так ударил в ноздри, что перебил собой запах пожарища и горелой плоти. Перекрыл, вышел на первый план, но не убрал до конца.

Я оглядываюсь. Рядом шляпа. Не похоже, что её выбросили, слишком чистая. Поднимаю, подношу к своему плащу — цвет тот же. Жёлтый. Примерил. Так и есть — впору. Моя.

С трудом поднимаюсь на ноги. Всё тело пронизывает боль. Плащ в чёрных пятнах. Одно из них так похоже на летучую мышь, что я разглядываю его целую минуту, пытаясь окончательно закрепить ускользающий образ в сознании и придать ему форму. Но не выходит. Снова вижу в нём просто росчерк сажи. Может, это как с пятнами Роршаха? Неважно...

Брюки грязные. Колени. Будто кто-то полз в них через грязь, прямо по лужам мостовой. Будто кто-то... Будто я...

Оглядываюсь. Улочка, на которой я очнулся упирается в кирпичную стену. Тупик. С другой стороны виден выход на оживленную улицу. Там шум, отсветы зарева, бегущие куда-то люди. Мне туда. Сейчас я даже рад тому, что не нужно ничего выбирать.

Я двинулся к выходу из грязного переулка, и левую ногу пронзила боль. Лодыжка. Похоже, простое растяжение. Почему-то я был в этом абсолютно уверен, словно получал травму не в первый раз и много про такое знал. Идти удавалось, хоть и прихрамывая. Ничего страшного. И я похромал. К людям, к свету. При этом понимая, что обычно хожу намного быстрее, увереннее. Ещё бы вспомнить, куда именно я ходил.

Улица, на которую я вышел через пять минут мучительной ходьбы, оказалась набережной. Тротуар слабо освещали несколько тусклых фонарей. Слишком мало света для того, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности, слишком много теней в изгибах зданий и чернеющих бездонных провалах подворотен, в которых добропорядочный человек может запросто исчезнуть. Из одного из таких провалов и выбрался я.

Люди действительно спешили. Ниже по улице что-то горело, чёрный дым, почти невидимый во тьме, столбом поднимался вверх. То самое пожарище, запах которого так тревожил моё обоняние. Я был в этом абсолютно уверен. Сам не знаю почему. Кто-то из прохожих торопился в сторону пожара. Кто-то, напротив, прочь, в безопасность стен своего жилища.

К тротуару прилегала широкая дорога, в столь поздний час почти пустынная, с другой её стороны — та самая набережная без единой лавочки, с чаще встречающимися нерабочими, чем светящимися фонарями. Набережная, созданная не затем чтобы по ней прогуливались люди в свой свободный день, а лишь для того чтобы волны не поглотили улицы этого мрачного города. Мощённая булыжником, с парапетом по пояс и с отличным видом на поблескивающую отсветами воду. Много воды. Море или даже океан. Мимо с визгом сирен пронесся расчёт пожарных, на мгновение их машина закрыла собой чарующий вид. А потом дорога снова стихла.

И я направился к океану, не заботясь о поиске пешеходного перехода, хромая по самому ближайшему маршруту к парапету, чтобы иметь возможность хотя бы ненадолго дать отдых ноющей спине и вытянуть ногу. Никто не обратил на меня внимания ни пока я шёл, ни после, когда я с трудом устроился в не слишком удобной, но позволяющей измученному телу ощущать чуть меньше боли, позе.

Прошло пять минут, и мне стало почти хорошо. Прохлада от воды приносила покой. Шум волн заглушал гул пожара и тушащих его людей. Когда тело перестало ныть, заработал разум. Где я? Задал я себе вопрос. Но ответа не последовало. Память молчала. Кто я? С тем же результатом.

Пошарил по карманам и нашел старый потертый бумажник из тёмно-коричневой кожи с торчащими по краям нитками. Открыл его, но, вопреки надеждам, ни водительского удостоверения, ни фотокарточки семьи, ни листка бумаги с телефоном на случай утраты. Ничего подобного. Только мятая десятка и какой-то ключ. Странный ключ. С брелоком в виде кусочка жести, украшенным вдавленным изображением — не то гербом, не то просто рисунком и цифрой двести тринадцать под ним. Я понятия не имел, от чего он. Но такие на ключ от дома наверняка не вешают.

Я наблюдал, как вдалеке суетятся люди. Всполохи огня подчёркивали крупные фигуры пожарных, и они казались выходцами из сказки про оловянного солдатика. Ещё немного, и пламя поглотит их, оставив взамен только лужицы расплавленного металла. Но умные солдатики не спешили лезть в огонь, вместо этого они деловито разворачивали шланги гидрантов, и на полыхающее здание извергались потоки белоснежной пены. Скоро от Готэмского Благотворительного Центра останутся только покрытые склизким порошком обугленные руины. Словно кости гигантского животного, прекрасного и величественного при жизни, а после смерти ничем не похожего на былого себя. Просто несколько кривых изломанных рёбер без плоти, нелепо торчащих из земли.

Я посмотрел через плечо на черную гладь океана, окинул взглядом набережную, но это не дало никаких ответов. Ни единой вспышки узнавания. Чуть вдалеке мерно сияла огнями автострада. Ей не было дела до происходящего на обочине жизни, даже если оно включало в себя взрывы и жертвы. Почему я был в этом так уверен?

Я тяжело поднялся и направился в ту сторону, чтобы поймать такси. Если Готэм большой город, то мне повезёт. Спрятал бумажник поглубже во внутренний карман. Встать прямо получилось не с первого раза, навалились боль и усталость, но я, снова нацепив шляпу, двигался к своей цели. Пожарные и полиция были слишком далеко, чтобы обращать на меня внимание.

Временами асфальт пытался уплыть из-под ног, но меня не возьмёшь такой ерундой. Так всё-таки, кто же я? Наконец-то я дал себе волю задуматься над этим вопросом. Занятая голова позволяла двигаться увереннее. Кажется, я шёл часами. Но не стал бы биться об заклад, что прошло больше пятнадцати минут. Дорога была освещена неяркими фонарями и светом фар проезжающих машин. Я встряхнулся и понадеялся, что с этой стороны грязь на плаще будет не так заметна.

Машины проносились мимо одна за другой всего в метре от меня и быстро исчезали где-то вдали. Вдруг я увидел сбоку жёлтый всполох. И, прежде чем я успел даже подумать, моя правая рука взмыла вверх, к лицу, я ощутил два пальца во рту и услышал резкий, пронзительный свист. Свой свист. А затем, задние фонари жёлтой машины загорелись красным. Таксист услышал. Надо же. Честно признаться, собственные действия удивили меня.

Однако времени на размышления не было, и я побрёл к ожидавшему меня автомобилю как мог быстро, но стараясь не выдать свою хромоту. Перепачканный пассажир сомнительного вида уж точно не мечта таксиста. Хотя, кто знает, возможно здесь это в порядке вещей. Район определённо не самый престижный. Если в этом городе вообще существуют престижные районы.

Щёлкнул замок на дверце, я постарался забраться в машину и усесться на сиденье как можно непринуждённей. Едва не застонал от боли, но сдержался. Водитель, чернокожий мужчина лет пятидесяти с усами и в кепке, полуобернулся ко мне с переднего сидения и скептически осмотрел меня цепким взглядом. Наверняка уже пожалел, что не промчался мимо, услышав призывный свист. Хотя, может, не так уж и пожалел. Рядом с ним на пассажирском сиденье пристроилась потрёпанная бита. В его глазах не было страха.

— Куда? — только и спросил он. Голос был хриплый, но не так, как если бы он много курил.

Я попытался что-то ответить, но изо рта вырвался лишь сиплый кашель. Что со мной? Я немой? Нет, мне так не казалось. Просто временно не могу говорить? Пожалуй.

Сделав вид, что закашлялся, я поднёс левый кулак ко рту, а правой рукой извлёк из внутреннего кармана тот самый ключ и показал водителю свесившийся вниз брелок с гербом и цифрой.

Водитель лишь мельком взглянул на жестянку и кивнул.

— Отель Готэм, восемь семьдесят четыре по счётчику. Если бы он у меня работал.

Он не спешил повернуться к рулевой колонке и снять машину с ручника, а продолжал всё так же внимательно смотреть на меня в упор. Выжидающе.

Я снова полез во внутренний карман и протянул мятую десятку. Водитель разгладил её, придирчиво осмотрел с обеих сторон. Была бы это монета — попробовал бы на зуб, я уверен. Затем неспешно отсчитал горсть мелких монет и, всё так же молча, ссыпал её мне в ладонь. Повернулся вперёд, включил радио, снял ручник и выжал сцепление.

Я прислонился лбом к стеклу. Город несся мимо. Грязный, мрачный, потерянный... А Фрэнк Синатра пел о любви. Я смотрел сквозь стекло и думал. Можно ли вообще полюбить этот город? Смог бы я? По-настоящему?

* * *

Несколько песен спустя таксист остановил машину, заехав левым боком на бордюр. Радио резко смолкло на середине припева. Приехали.

Я открыл дверцу и, с осторожностью опираясь на повреждённую ногу, выбрался из автомобиля.

Такси уехало, а я всё стоял перед отелем. Он производил гнетущее впечатление. Пара светящихся окон и фонарь над вывеской с тем же гербом, что и на пластинке брелока, больше скрывали, чем демонстрировали его былое великолепие. С маркизов на окнах первого этажа ткань была снята, видимо истерлась от времени, и они скрежетали шарнирами на ветру. Металлические каркасы сохраняли беспрестанное движение, грозясь упасть на голову незадачливым поздним прохожим. Они казались выпирающими рёбрами гигантских мёртвых рыбин, когда-то давно вброшенных в цемент стены и помещёнными на воздух. Живыми, как предостережение другим о чём-то, теперь уже утраченном за давностью лет. Дверь, когда-то своей массивностью обещавшая покой и безопасность, сейчас местами рассохлась и покрылась царапинами. У входа даже не было швейцара.

Я потянул ручку на себя и, под лёгкий скрип несмазанных петель, шагнул внутрь. Всё пространство от столешницы стойки регистрации до потолка было забрано толстой решёткой. За стойкой сидел портье.

— ...совершено нападение на здание Готэмского Благотворительного Центра. По предварительной информации при взрыве серьёзно пострадал сам Бэтмен! Подробности пока неизвестны... — без перерыва тараторил женский голос, словно пытался, но всё никак не мог утолить жажду сенсации. Судя по тому, как напряжённо портье смотрел на что-то, скрытое от меня боковой стенкой стойки, там стоял небольшой телевизор, помогавший ему коротать время ночной смены.

Я шагнул в сторону тускло освещённого коридора, ведущего в утробу здания. Портье, видимо заметив движение, поднял голову и вопросительно посмотрел на меня. Вместо ответа я вытащил из кармана ключ с брелоком отеля и покачал им из стороны в сторону. Портье кивнул, выдал напряжённую улыбку и снова вернулся к просмотру телевизора. Похоже, новости были для него явно важнее посетителей.

Коридор уводил меня всё глубже в нутро отеля. Канделябры на стенах тускло освещали путь, видимо лампы вкрутили послабее, чтобы сэкономить на оплате счетов. Но даже при таком освещении было заметно, что тканевые обои с прибитыми поверх дубовыми рейками давно не менялись. Выцвели, напитались пылью. Двери номеров, тянувшиеся по обе стороны, были покрыты царапинами и сколами. Номерки на них застыли под самыми разными углами. Мне не сюда, а на второй этаж.

Я, хромая, продолжил путь. Двери закончились, какое-то время коридор продолжал тянуться прямо, затем резко свернул и уперся в широкую лестницу, ведущую наверх.

Ступеньки тихонько поскрипывали под ногами, но уверенно держали вес моего тела. Площадка, снова ступени, тёмный и узкий короткий коридор. Поворот направо и снова нескончаемые двери по обе стороны. Снова тусклые светильники. Только в этот раз ещё и странное ощущение, будто я не поднялся на второй этаж, а напротив, спустился вниз и оказался в каком-то подземелье. Стены в этом коридоре были темнее, а воздух более спёртым.

Я двинулся вперёд, ища нужный номер. Двести тридцать восемь. Двести двадцать один. Двести пятнадцать. Двести тринадцать. Всё, я на месте.

Снял с ручки пошёрканную табличку "Не беспокоить", вставил ключ, до сих пор зажатый в руке, в замочную скважину. Попробовал повернуть, но замок не поддался. Неужели я пришёл не туда? Посмотрел на номер ещё раз. Нет, всё верно. Надавил сильнее, и механизм щёлкнул, отпирая дверь. Всё в этом отеле было не лучшего качества.

Я зашёл в номер, на всякий случай стараясь создавать поменьше шума. Одна комната. Стол у окна, кровать, рядом шкаф, стул, кресло, стоящее напротив тумбочки с небольшим телевизором на ней и телефоном рядом. Всё очень просто, и состояние под стать всему отелю. Только обои здесь уже бумажные, местами отходящие от стен.

Я прошёл на середину комнаты и огляделся пристальнее. И в этот раз заметил то, что увидеть с порога при открытой двери не представлялось возможным. Сбоку от входа, висела деревянная доска, испещрённая заметками, вырезками и фотографиями. Подойдя ближе, я принялся её изучать. В центре под крупным знаком вопроса надпись "Бэтмен". Далее фотографии различных мест, карта города с красными булавками. Даты, цифры, стрелки. Надпись "Высшее общество!", под ней фотографии богато одетых мужчин и женщин. И поверх всего в правом нижнем углу: "Ежегодный бал-маскарад в Благотворительном Центре Готэма". Надпись обведена несколько раз. И дата, видимо, сегодня. Похоже, это самое важное, что я смог узнать до того как всё забыл.

Некоторое время я изучал доску. Но оказалось, что больше ничего значимого там не было. Разве что клочок бумаги в углу с цифрами и буквой джей под ними. Похоже на чей-то телефонный номер. Доска стала неинтересной и ненужной, словно вчерашний обед. Пришла очередь осмотреть то, что не на виду.

В шкафу висел костюм, ещё один плащ и шляпа. Зачем мне два плаща? Хотя не надетый отличался, был качественней и плотнее, но более поношенным. Не то, что плащ на мне — совсем новый, кричаще жёлтого оттенка. Но переодеться желания не возникло. В карманах одежды в шкафу нашлось долларов тридцать и горсть мелочи. Считать не стал. Нет, времени полно, просто... Сам не знаю... Купюры, такие же мятые как отданная десятка, я убрал подальше в пиджак, а мелочь просто ссыпал в карман.

Тумбочка. Единственный ящик выскользнул с характерным шуршанием дерева о дерево. Внутри что-то есть, какие-то бумаги с печатями. Ого! Оказывается, я скандинав! Йорген Оурен, судя по документам. Норвежец. Согласно печати таможенного контроля прибыл в Готэм два месяца назад. Рядом лицензия частного детектива, просрочена. Лицензия отозвалась тёплым чувством где-то в районе груди. Мне нравилось держать её в руках, поворачивать, рассматривать. Похоже, я любил своё дело.

Документы брать с собой не стал, оставил на месте. Вновь заныла спина, заболела лодыжка. Скорее всего, они продолжали беспокоить меня всё это время, просто я не обращал внимания.

Устало опустился в продавленное бесчисленными посетителями кресло. Что-то в глубине души даже порадовалось, что плащ снимать я не стал. Откинулся на спинку, вытянул ноги, положил руки на подлокотники. Правая кисть сама собой легла на пульт дистанционного управления, намертво примотанный к креслу.

Щёлк, пальцы сами нажали кнопку. Телевизор зашипел, затем появился звук. Кинескоп начал нагреваться, постепенно проявляя изображение. То самое здание, что я видел горящим. Моё внимание, будто бы рассеявшееся, снова сконцентрировалось, и я насторожился, словно гончая, услышавшая звук рожка.

— ...По свидетельству анонимного источника из полиции, при взрыве в Готэмском Благотворительном Центре во время бала-маскарада в честь Хэллоуина пострадало тридцать шесть человек и среди них сам Бэтмен! Вы видите кареты скорой помощи за моей спиной. Все они направляются в Госпиталь Готэма. Ответственность за взрыв взял на себя Пингвин. Цитирую его послание: "Нужно было пригласить и меня! Я и костюм приготовил!"...

Бэтмен, тот знак вопроса из центра доски, доставлен в госпиталь Готэма. Зачем-то я его искал. Однако не помнил, зачем именно, а гадать даже не хотелось. Удивительно, но вопрос не вызывал у меня чувства любопытства. Может, дело закончено? Сейчас мне просто хотелось покоя. Зависнуть в пустоте. Я попробовал было расслабиться, но репортёр никак не унимался:

— ...что же теперь будет с Готэмом?...

Щёлк. Новое изображение. Летучие мыши. Программа о животном мире, посвященная нетопырям. Вот кто только ставит такие программы в ночную сетку? Но сейчас это было как нельзя кстати. Вёрткие кожистокрылые успокаивали меня своим писком, своим хаотичным мельтешением. Я погрузился, нет, не в сон, а в какое-то бесконечное созерцание...

Дзинь-дзинь-дзинь! Резкий звонок телефона вырвал меня из транса. Телевизор передавал рябь белых и чёрных точек. Сигнал отсутствовал. Насколько давно? Я не помнил.

"Дзинь-дзинь-дзинь!", снова звал телефон. Я встал и, сделав шаг вперёд, снял трубку.

— Привет-привет! — раздался скрипучий голос, и я сразу узнал в нём Джокера.

— Прошу простить, что разбудил в столь поздний час, — принялся паясничать он, — но ждать до утра нету мочи! Итак, я нанял вас, кучку лучших детективов из разных стран, чтобы вы узнали для меня, кто такой Бэтмен. И что же я вижу включив телевизор? — Джокер выдержал артистичную паузу, после чего резко заорал в трубку. — А по телевизору я вижу, что Бэтмена кто-то подорвал!

Я молчал. Голос Джокера вызывал отвращение... И жалость. Но я не знал как реагировать.

— Нет, не то чтобы я был против, — уже спокойнее продолжил звонивший, — я бы и сам поступил с ним не лучше. Но всё же, уговор есть уговор. А вы, мистер Оурен, как и прочие бесполезные детективные шавки, за два месяца ничего не достигли. Я, между прочим, два месяца вас терпел. Знаете, как это сложно? Я ненавижу частных сыщиков. Всех их извёл в своем городе, а вы тут шлялись и вынюхивали, везде совали свои чёртовы носы...

Я знал, что Джокеру не важно, слушаю я или нет, не нужны от меня ответы, его не интересует, как я поступлю. Единственное, чего бы он не потерпел, это если бы я ему возразил или повесил трубку. Тогда бы я просто не дожил до утра. Джокер в ярости очень-очень опасен.

— Так вот, — он глубоко вздохнул, — раз Бэтмена нет, то и контракта на выяснение, кто он — тоже нет. А раз контракт не исполнен ни одним из вас, то мне полагается неустойка! Буду убивать вас по одному в день. Но! У вас остаётся лазейка. Я тут подумал и решил любезно предоставить вам ещё один шанс! Бэтмена нет, но ещё остались его игрушки! Всегда мечтал прокатиться с ветерком на бэтмобиле! Ха-ха-ха! Поэтому тому кто отыщет его логово, я отдам обещанный за Бэтмена гонорар. И отпущу его из города. Время пошло! Вас семнадцать, а это, если тебе вдруг повезёт, шестнадцать дней на всё про всё! Чао! Ха-ха!

Короткие гудки в трубке. Театр одного актёра.

Вот, значит, как. Странно, но мне не было страшно. Только чувство давящей безысходности, преследовавшее меня с самого пробуждения, усилилось.

Значит, мой единственный шанс — найти логово Бэтмена. Может, ещё раз взглянуть на доску? Нет... Отчего-то я был уверен, что там нет и следа, указывающего на его убежище.

Что же мне делать? Хм... Пожалуй, остаётся лишь одно. Навестить Бэтмена в больнице и пошарить по карманам. Вдруг он, как и я, носит ключи от дома с собой. Вряд ли, конечно. Но быть убитым Джокером тоже не хотелось. Не сказать, что я хотел жить. Скорее нет. Но и так просто умереть что-то не давало...

Я подошёл к окну, из которого открывался вид на стену соседнего здания, приподнял створку, ловко выскользнул наружу, ступив на решётчатую площадку пожарной лестницы. Легко стукнул по раме, заставив её с глухим стуком опуститься и встать в когда-то герметичный паз. Закрыто. После чего быстро, но без суеты спустился вниз по проржавевшим, как весь этот город, ступеням, будто делал подобное много-много раз раньше. Почти беззвучно. Сложно было лишь спрыгнуть вниз так, чтобы не нагрузить болевшую лодыжку. Но и это мне удалось. И вот я на заброшенной улице, прилегающей к дальней стене отеля. Наверное, такой вид из номеров заставляет постояльцев чаще заказывать виски.

Распрямившись, я ещё раз убедился, что никто меня не заметил и только сейчас задумался, зачем выбрался из номера так скрытно. Почему было просто не выйти через дверь? Ответа у меня не нашлось. Я пожал плечами и, больше не скрываясь, двинулся к главным улицам. Там можно поймать такси.

* * *

Госпиталь Готэма буквально осаждала пресса. Поодаль — микроавтобусы, от них тянулись провода к вышкам видеокамер, за ними, как за крупнокалиберными пулемётами стояли операторы, постоянно корректируя дула-объективы, готовые моментально захватить чью-то жизнь в видоискатель и нажать на спуск. Меж этими башнями сновали репортёры и фотографы. И каждый из них хотел лишь одного — заполучить хоть кусочек угодившего в беду Бэтмена! Словно стервятники, слетевшиеся к телу павшего героя.

Нет, здесь было не пройти. У прозрачных дверей стояло несколько полицейских. Внутри виднелся ещё один пост. Никто не проскользнёт. Впрочем, у всех больниц есть и служебный вход. Я почему-то был уверен, что данный госпиталь не станет исключением.

Я неспешно похромал к задней части здания, по широкой дуге огибая гудящую, словно потревоженный улей, толпу репортёров. Меня воротило от них. Я не хотел к ним приближаться. Словно опасаясь, что они высосут из меня жизнь своими объективами, затянут мои слова своими микрофонами с поролоновыми головами, перемолотят всё это печатными станками в крошево и выплюнут уродливыми статьями газет и изданий с крикливыми заголовками. Что от них ещё ждать, если правда — не то, что они ищут? Почти все они гонятся лишь за тиражами и яркой картинкой, пытаясь разыскать их на этих тусклых улицах.

Несмотря на свой жёлтый плащ, я их совершенно не интересовал. Иначе мне бы никогда не удалось подобраться к служебному входу, у которого стояла пара карет скорой помощи и курили трое медбратьев. Казалось бы, медики как никто должны осознавать вред каждой выкуренной сигареты, но несмотря на это они наверняка продолжали бегать на улицу при каждой удобной возможности, чтобы вдохнуть ещё немного манящего яда. Было в этом что-то деструктивное. Удивительно, но оно находило отклик во мне, хоть я и не курил. И в то же время, я понимал, что всё это ничем хорошим закончиться просто не может... Ни для них, ни для меня...

Когда до медбратьев оставалось шагов тридцать, я начал усиленно хромать, двигаясь прямо на них. Приблизился на расстояние в десять шагов — протяжно застонал. Они замерли на полуслове и одновременно повернулись в мою сторону.

Ну что ж, теперь главное — не переигрывать. Впрочем, ничего больше делать и не пришлось. Один из медбратьев, отбросив сигарету в сторону, поспешил ко мне. Не произнося ни слова, он присел на корточки, задрал мне штанину и многозначительно присвистнул. Тут и изображать ничего не нужно — распухшая лодыжка, многочисленные ссадины и огромные синяки. Выглядело это действительно страшно, но больше оттого, что я проходил на больной ноге последние... Кстати, а сколько времени прошло?

Тем временем медбрат поднялся и положил мою руку себе на плечи, поддерживая за талию, давая опереться на себя и разгрузить повреждённую ногу:

— Давай-давай. Вот так! Доведу до стойки регистрации!

Я, не мешкая, опёрся на добросердечного медработника, испытывая неприятное колющее чувство где-то глубоко внутри. Совесть. Значит, я хотя бы не прожжённый негодяй. Почему-то мне стало от этого немного легче.

— Хей, Джон, ведь нельзя же, тут только для персонала.

— Да брось ты, Эрик! — Отозвался медбрат, несколько неуверенно двинувшийся вперёд, подстраиваясь под наш общий темп. — У него действительно беда с ногой. Как бы не перелом.

И он направился к служебному ходу, увлекая меня за собой, не обращая внимания на недовольное лицо сослуживца.

— К тому же, — добавил он уже тише, проходя мимо продолжавших вдыхать яд медбратьев, — сами знаете, какая сейчас там шумиха и сколько репортёров. Ещё и не пробьешься так просто. А вдруг тут что-то серьёзное? Да и дальше намного!

Он поудобнее перехватил меня рукой за талию и уверенно зашагал внутрь. А я испытал ещё один болезненный укол совести, поняв, что моя рука, соскользнув с его плеча вперёд, как бы сама по себе шарит в нагрудном кармане формы. Ну вот нельзя так с такими людьми. Но и умирать не хотелось.

Тем временем медбрат довёл меня до рядов кресел в холле и, осторожно отпустив, сам двинулся к концу очереди, свившейся змеёй и почти полностью занявшей собой просторное помещение. Он о чём-то поговорил с пожилой дамой, указал на меня. Затем снова подошёл.

— Ну, очередь я занял. Придётся подождать. Сегодня, сами понимаете... — он грустно развёл руками. — Дальше уж сами! Всего хорошего!

Я лишь успел благодарно кивнуть в ответ, и он исчез. Я действительно был ему очень признателен, правда, совсем не за то, о чём он мог бы подумать. От этого на душе стало совсем тяжело.

Ладно, некогда раскисать. Кто знает, какой я в списке Джокера. Может быть, первый, и мне осталось несколько часов. Но это снова не испугало меня. Больше терзаний я испытывал из-за медбрата.

Тем временем стеклянные двери главного входа разъехались в стороны, пропуская внутрь крепкого мужчину в плаще и шляпе в сопровождении нескольких полицейских в форме разных чинов. Словно вожак, которому никто не смеет бросить вызов, и его стая.

Гордон! Внезапно понял я и поспешил прикрыть лицо полами шляпы. Не очень резко, чтобы не привлечь внимания. Сердце забилось самую чуточку быстрее. Нельзя, чтобы он меня увидел. Нельзя, чтобы хоть кто-то меня увидел...

Похоже, полицейским было не до того, они быстро прошли мимо, добрались до лифтов, расположенных в противоположной от входа стене. Полицейский, дежуривший у лифта, вызвал его загодя, увидев приближающегося комиссара, и отдал честь. Гордон лишь устало отмахнулся, мол, не до этого, быстро прошёл в кабину, дождался пока зайдут остальные из его сопровождения и нажал на кнопку.

Я не видел, на какую именно кнопку жал комиссар, но готов был поспорить, что это цифра пять. Высота Гордона, положение и угол наклона руки... Определённо, пятый этаж. И в этот лифт уж точно так просто не попасть. Бесстрастный взгляд полицейского скользил поверх голов. Бдительный, готовый к нападению в любой момент. Оно и не удивительно. И да, он был не один. В зале были рассредоточены ещё несколько полицейских, готовых в любой момент прийти на помощь друг другу. Хитро. Так их нельзя обезвредить всех разом, в одном месте.

И чему я радуюсь? Что полицейские умнее, чем в кино? В данный момент для меня это лишняя помеха. Что же делать? Я аккуратно вертел головой. Лифт пока отпадает. Но есть коридор неподалёку от него, уходящий куда-то вглубь госпиталя. Этот, в отличии от ещё одного подобного прохода справа, — пуст. Там не толпятся люди, не ведётся приём. Наверняка, есть и лестница, ведущая наверх.

У стены рядом с нужным мне коридором стоял аппарат, разливающий кофе — плохой, дешёвый с мерзким привкусом нефтепродуктов. Но для меня сейчас это был самый лучший аппарат с кофе на свете.

Посидев ещё немного, я запомнил примерные циклы, по которым двигались полицейские, рассчитал, где каждый из них будет через три с половиной минуты, встал и нарочито медленно похромал к аппарату, на ходу демонстративно выуживая из кармана четвертак. В таких местах цены почему-то всегда выше. Может, потому, что больной просто не в силах добраться куда-то ещё, а кофе очень хочется?

А ведь я даже не уверен, что мои расчёты хоть чего-нибудь стоят. Что если они — лишь плод моего переутомлённого сознания, возомнившего, что всё вокруг не так уж и реально, и подчиняется ему? Что ж. Тогда я получу кофе. Целый стаканчик дрянного кофе. И мне придётся заставить себя его выпить. Лучше бы всё удалось. Уж очень не хочется травиться этой гадостью.

Я добрался до автомата и непринуждённо бросил четвертак в прорезь. На подставку упал стаканчик и зажурчала горячая смесь, постепенно наполняя его. Насколько, я уже не увидел. Выждав момент, когда полицейские отвернутся, я скользнул в коридор и, с прытью, которой никак нельзя было ожидать от хромого, поспешил преодолеть несколько метров, после чего ввалился в первую попавшуюся подсобку. Я знал, что дверь будет не заперта, так как видел раньше, как сюда то и дело кто-то заходил, а потом почти сразу выходил.

Времени мало, но я не волновался. Быстро огляделся. Несколько медицинских халатов, как и ожидалось, висели на вешалке. Видимо, запасные, мало ли что может случиться. Быстро стащив с головы шляпу я засунул её во всеобъемлющий карман, после чего сдернул с вешалки халат размером побольше и накинул его прямо поверх плаща. Рано или поздно всё равно потребуется выбраться из здания, а погода сейчас стоит такая, что человек в одном лишь костюме определённо будет привлекать больше внимания, чем хотелось бы. Ещё одно ловкое движение рук, и я извлёк удостоверение фельдшера с клипсой и шнурком. Того самого, что помог мне дойти. Решил не вешать на шею, а пристегнуть на карман, в него же спрятав шнурок. Так, в случае чего, быстрее можно от удостоверения избавиться.

Как пробраться наверх? Если попробовать по лестнице, которая наверняка в конце коридора, то и там, наверняка, будет дежурить полиция. Не на этом этаже, так на пятом. Мой взгляд упал на уборочную тележку — ведро на колёсиках с торчащей из него шваброй. Не раздумывая дольше, я взялся за рукоятку и покатил её перед собой. Сначала в зал для регистрации, затем прямо к полицейскому, смерившему меня внимательным взглядом. Его взгляд лишь скользнул по удостоверению.

Двери лифта открылись, и я отправился наверх, на пятый. Ещё на шаг ближе к Бэтмену. И снова никакого особого волнения, будто я и так знал, что всё пройдёт удачно. Похоже, жизнь детектива хорошо научила меня подобным трюкам.

Вот и пятый, железные двери со скрежетом разъехались в стороны. Я, нарочито гремя, выкатил тележку и направился прямо по коридору, туда, где увидел толпу полицейских. Много людей в форме. Бэтмен определённо был там. Но даже с тележкой меня туда не пустят. А значит, от неё надо избавиться.

Я зашёл в первую попавшуюся подсобку и аккуратно пристроил ведро со шваброй в угол. Внезапно дверь распахнулась, и в подсобку ввалился медбрат.

— О, отлично! — сходу бросил он. — Я возьму половину этих стульев, а ты бери вторую и за мной!

Видимо, никаких возражений и быть не могло, потому как он сразу же подхватил часть пластиковых стульев, составленных пирамидкой один поверх другого в углу, и поспешил на выход. Я решил не отставать. Нога снова разболелась, но хромать было нельзя. Хорошо хоть стулья были не тяжёлые. И хорошо, что за ними, возвышавшимися передо мной, я так удачно мог прятать лицо. Случай? Да, пожалуй.

Так, следуя за медбратом, я добрался до палаты, где находился Бэтмен. Вернее сказать, это было помещение с прозрачной стеной, переоборудованное под палату. Как раз перед этой стеной мы и должны были расставить стулья, чтобы многочисленные полицейские могли на них отдыхать.

Пока я выполнял порученное задание, успел украдкой рассмотреть всё в деталях. Бэтмен лежал на кровати, подключённый к аппарату поддержания жизнедеятельности, его тело было покрыто бинтами. Костюма нигде не было видно. Может в том шкафу, что в углу? Хотя, вряд ли. Да и попасть в палату невозможно. Прозрачная стена и множество полицейских. Даже окно, и то забрано толстой решёткой. Глядя на человека, некогда наводившего ужас на весь преступный мир Готэма, а теперь беспомощно лежащего там, я ощутил приступ почти невыносимой тоски.

Сзади послышались шаги множества ног. Человек десять, может двенадцать. Я продолжал неспешно ставить стулья туда, куда меня попросили, наклоняясь ниже чем нужно. Не поднимая головы. Лучше лишний раз не искушать судьбу, я это точно знал. Волнение, вдруг это за мной? Вдруг кто-то заметил странного медбрата и вызвал помощь? В любом случае, впереди полицейские, так просто не сбежать. Да ещё с повреждённой лодыжкой. Остаётся только ждать.

Я тихонько выдохнул, когда люди прошли дальше, почти задев меня. На лбу выступила испарина, но я не рискнул её отереть, продолжая всё так же монотонно, с некоторой ленцой, работать руками. Разве что бросил украдкой взгляд на прошедших мимо. Это был комиссар Гордон, несколько высоких чинов полиции, судя по погонам, и седой доктор в больших очках с роговой оправой, видимо, главный врач.

— Как так получилось, что лицо и руки Бэтмена настолько сильно обгорели? Мы даже не можем идентифицировать его личность! — озадаченно поинтересовался Гордон, разглядывая пострадавшего через стекло.

— Видимо, маска и перчатки Бэтмена были изготовлены из синтетического материала, по огнеупорным свойствам схожего с нейлоном или чем-то подобным, — неспешно предположил седой доктор надтреснутым голосом. — Возможно, его оглушило взрывом, а рядом упала горящая балка... И вот закономерный результат.

— Понятно, — вздохнул Гордон. Мне показалось или в его голосе послышалась грусть? Не жалость, именно грусть. Будто он тосковал об утрате лежащего в палате человека. Это личное? Могло ли быть так, что он знал, кто именно скрывается под маской Бэтмена? Впрочем, сейчас это не так и важно. Сейчас важно узнать, где логово поверженного героя. Вряд ли Гордон знает это. А если бы и да, то он комиссар полиции, в конце-то концов! Ну и как можно получить информацию от самого комиссара, если он того не пожелает? А ведь он точно не захочет рассказать, даже если ему что-то известно...

— Послушайте, — между тем обратился доктор к Гордону, — зачем здесь так много полиции? Они тут ходят везде, шумят, мешают... Вы посмотрите на пациента! Даже если он вдруг каким-то чудом очнётся прямо сейчас, то и шагу ступить не сможет! Не говоря уж о побеге и всех его этих трюках с прыжками по крышам... Можно ведь просто оставить парочку полицейских, а то развели тут такой беспорядок! Просто кошмар! Бардак!

— А я и не боюсь, что он сбежит, — возразил комиссар. — Полиция в таком количестве здесь скорее для того, чтобы никому из преступного мира не пришло в голову ворваться сюда и свести с Бэтменом счёты. Потому что вот тогда здесь действительно будет настоящий бардак. И вот он вам точно не понравится!

Да уж... На такое сложно что-то возразить. Впрочем, я так и не узнаю, нашёл ли врач, что сказать в ответ. Последний стул поставлен. Я поднял голову, ненадолго, лишь чтобы кивнуть медбрату, который подрядил меня на помощь, дескать, я свою работу сделал и пошёл. На что он ответил мне таким же лёгким кивком, отпуская. Всё что мог разузнать здесь, я уже узнал. Пора уходить, пока никто не раскрыл мою ложную личину.

Поворачиваясь, я в последний раз окинул взглядом героя бросившего вызов всему преступному миру. В одиночку. Хотел бы и я быть таким же смелым. Мой взор скользнул по палате, по окну забранному решёткой, и я отвернулся, зашагав к лифту.

Только сейчас до меня дошло, что вся решётка в палате была покрыта летучими мышами, которые взлетели под моим взглядом и упорхнули куда-то в ночь. Хотя, может мне просто показалось? Я продолжал неспешно шагать к лифту, отчаянно борясь с невероятно сильным желанием обернуться и вновь посмотреть на забранное стальными прутьями окно. И ведь понятно, что это опасно — озирающийся медбрат среди пары десятков настороженных полицейских. К тому же глупо, ведь мыши улетели, вне зависимости от того, действительно ли я видел их, или только показалось. Их больше там нет, значит и оборачиваться смысла нет тоже. Но так хотелось! До того самого момента, пока стальные двери лифта не сомкнулись за мной, лишив такой возможности.

* * *

Выбраться из госпиталя оказалось намного легче, чем пробраться внутрь. Впрочем, я так и предполагал. Ведь полицейские высматривают тех, кто хочет проникнуть за вверенный им пост, а не выйти оттуда. Если ты выходишь, значит имел право зайти, наверное так срабатывает психология в данном случае.

Путь был всё тем же: лифт, коридор, подсобка. Здесь я повесил халат на место, предварительно сняв удостоверение фельдшера. Подумав, сломал клипсу и бросил на пол, так чтобы было сразу заметно. Пусть все думают, что это не его халатность, а просто крепление не справилось. Может это хоть немного поможет ему. Совесть, впрочем, это совсем не успокоило. Достал шляпу из кармана, расправил. Какой странный материал, будто и не сминалась вовсе, синтетика. Уже собирался было уйти, как заметил аптечку первой помощи и чью-то недопитую бутылку с водой. Поколебавшись лишь мгновение, больше времени на это просто не было, я со стоном стянул ботинок с распухшей ноги. Быстро и умело перебинтовал эластичным бинтом, немного морщась, когда тот ложился поверх тёмно синих пятен. Со стоном натянул ботинок и не очень туго зашнуровал его. Встал, легонько притопнул. Так-то лучше. Подвижности меньше, зато и болезненных ощущений тоже поубавилось. Обработал несколько ссадин антисептическим раствором. Лишь те, которые обнаружились при беглом осмотре. На остальное не было времени. Смочил бинт водой из бутылки и как мог оттёр плащ от сажи. Лучше мокрый, чем подозрительно грязный. Пора! На большее времени нет, и так задержался.

Затем уверенно открыл дверь и твёрдо зашагал по коридору в направлении главного холла госпиталя. Полицейский, внезапно появившийся в поле зрения вдалеке, лишь скользнул по мне безразличным взглядом и продолжил патрулирование. Я внутренне усмехнулся. Одно дело когда человек в плаще заходит в подсобку, это может быть кто угодно, хоть сотрудник, хоть нарушитель. И совсем другое, когда человек в плаще выходит из подсобки — скорее всего это сотрудник спешит домой на заслуженный отдых. Я даже сам себе поразился, как легко у меня получилось обвести стольких полицейских вокруг пальца. Проходя мимо автомата с кофе, автоматически отметил, что подставка под стаканчик пуста. Кто-то сэкономил четвертак.

Выйти через служебный вход не получится. Остаётся только главный. Совсем не хотелось оказаться напротив бездушных объективов и алчных писак, но делать нечего и я зашагал к стеклянным дверям. Людей в холле осталось совсем немного. Почти всем уже успели оказать необходимую помощь. Те, кто остался, уже не толпились у стойки, а расположились на неудобных металлических стульях, время от времени предупреждающе поглядывая друг на друга, чтобы ни у кого не возникло желания пролезть без очереди. До меня им не было никакого дела.

Подойдя к дверям, я замер, глядя на хищников, стерегущих свою жертву. Что-то животное внутри меня хотело повернуть и бежать, найти другой выход, выпрыгнуть в окно, затаиться в одной из корзин с бельём, в конце концов... Но было нельзя. Я надвинул шляпу пониже, склонил голову и шагнул навстречу охотникам до чужих несчастий.

Сначала они встрепенулись, подались вперёд, стараясь разглядеть, кто же вышел из госпиталя, но потом, поняв, что это кто-то самый обычный, словно волна от берега, подались назад, снова занимая свои раскладные стулья, которые успели достать из машин. Не столь предусмотрительные с завистью смотрели на своих собратьев из новостных микроавтобусов, ведь те, которые на стульях, были аж на целых двадцать метров ближе к сенсации, чем они.

Мне предстояло пройти сквозь эту толпу. Моё внутреннее естество бунтовало, но я упорно двигался вперёд, когда внезапно пошёл дождь. Сначала несколько крупных капель, затем ещё и ещё. А после зашелестел целый ливень. Репортёры принялись носится, накрывать камеры полиэтиленом, а то и вовсе убирать их, отсоединять кабели, прятаться в свои студии на колёсах. И теперь уже те, кто не озаботился стульями ранее, торжествующе взирали на своих коллег.

Впрочем, мне это было на руку. Во всей этой суете я быстро проскользнул мимо и, сбавив шаг, бесцельно побрёл по улицам Готэма. Мой странный плащ совсем не был водонепроницаемым, в первые же минуты я промок до нитки, с пол шляпы струйками лилась вода. Никого не было на этих мокрых, грязных и особо опасных в этот поздний час улицах. Я был один. Это чувство одиночества, нахлынувшее вдруг от вида пустынного города, проникло под мою мокрую и холодную одежду, кожу, в меня, внутрь, будто зверь нашедший логово и, потоптавшись на месте, улёгшийся там. Всё это было так знакомо.

Город тоже был один. Вода лилась с неба, бурлила потоками вдоль мостовой, заливалась в ботинки, исчезала в захлёбывающихся стоках. Но сверху уже падали новые и новые капли, чтобы повторить этот безумный бег. Я посмотрел на небо, оно было затянуто серыми тучами, на которых больше никогда не появится бэт-сигнал. Внезапно мне показалось, нет, я почувствовал, что город не просто одинок, он осиротел, потерял что-то очень-очень важное...

Сам не заметил, как добрался до какой-то церкви усеянной застывшими гаргульями. Узкие стрельчатые окна были темны. Силуэт, почти не выделявшийся на фоне тёмного неба, как и положено, строг и устремлён ввысь. Всё говорило о том, что церковь закрыта. Может быть на ночь, бандиты в Готэме ничем не брезговали, а может быть — совсем, люди в Готэме не очень религиозны. Но я и не хотел заходить внутрь. Вместо этого я зашёл под исполинский козырёк, нависающий над входом, поднялся на пару ступеней и сел на верхнюю из них, рядом с одной из гаргулий, застывшей в напряжённой позе навечно. Мне было так уютно рядом с ней, словно я был её собрат, так же, застывший в напряжении. Навсегда.

Готэм... Здесь опасно днём, а ночью и вовсе все добропорядочные жители стараются укрыться за тяжелыми засовами и решётками. Только случайные люди спешат куда-то после наступления темноты, да отбросы выползают из всех щелей и тянутся в бордели, да клубы — единственное, что открыто в Готэме по ночам. Причём, по сути, и бордели и клубы различаются между собой лишь названием. Они повсюду. Когда-то в городе был женский монастырь, но позже, закрылся. Так какие-то подонки открыли бордель с тем же названием и в том же самом здании. Что не так с этим городом? Откуда столько зла и жестокости? Я обвёл взглядом сырые серые стены соседних домов и почувствовал тепло...

Не так. Не с городом. Город здесь ни причём. Это люди, словно ночные вредители выползают во мраке, и нет больше летучей мыши, которая охотилась бы на них. Они ещё не осознали этого, ещё не ощутили, что город теперь в их власти... Да что не так с этими людьми? Если бы у меня были ответы, может быть, я смог бы всё исправить...

* * *

Не знаю, что заставило меня взглянуть вверх, но я поднял голову и увидел чёрное мельтешение под самым сводом козырька, метрах в десяти надо мной. И хотя было темно и наверняка сказать было сложно, я точно знал, что передо мной летучая мышь.

Внезапно она спикировала ко мне, почти коснувшись лица, а затем рванулась на улицу, под капли дождя. Мне захотелось закричать ей: "Стой! Куда ты?! Летучие мыши не летают в дождь! Ты разве не знаешь?" И откуда только я сам мог это знать? Наверное, из той программы, что видел по телевизору. Конечно, она бы меня не послушала, поэтому я просто молча кинулся следом. Если она вдруг упадёт, обессилев от полёта в дождь, то я спасу её.

Я то бежал, то шёл следом, а она, как ни в чём ни бывало, продолжала лететь куда-то, пока, наконец, не исчезла под крышей одного из зданий. Я вздохнул с облегчением. Добралась...

Я огляделся. Неподалёку находился магазин по продаже бытовой техники. Вся витрина заставлена телевизорами. Одни поверх других, пирамидкой. Перед витриной какой-то мальчишка наклонился и поднял камень. Замах! И моя ладонь не позволила камню улететь. Я уже стоял рядом. Мальчишка в недоумении обернулся, некоторое время смотрел на меня, а затем убежал куда-то в ночь. Там здание завода "Эйс Чемикалс", как-то отстранёно отметил я про себя. Камень почти круглый, гладкий, удобный. Такие нечасто встречаются. Зачем-то я положил его себе в карман брюк.

Магазин был закрыт, на двери висел замок. Но похоже хозяин куда-то сильно спешил и забыл опустить бронированные жалюзи. Внезапно разом включились и заработали все телевизоры, выстроенные в витрине. Они беззвучно транслировали одну и ту же картинку. На экранах показывали, как жители Готэма скорбят по Бэтмену, несут к больнице цветы. Уже устроили там целый мемориал. Камера выхватила жемчужное ожерелье, лежащее поверх цветов. В груди защемило при виде этого кадра, я так же ощутил утрату, как и весь этот город. Пусть я и не помнил ничего, но что-то глубоко внутри меня откликнулось. Похоже, не только простые люди скорбят, но и богатые, те, которые живут за высокими заборами, с хорошей охраной... Кто ещё мог принести это ожерелье?

Что-то пискнуло, совсем рядом. Но не так, ниже, значительно ниже по тональности. Обычная мышь недалеко от меня копалась в мусорном баке, нисколько не стесняясь. Тоже чёрная, тоже мышь. Только без крыльев. А значит, нечто совсем иное.

На улице никого больше не было, только я и она. Хоть какая-то компания. Я шагнул к ней, но она что-то протестующе запищала и убежала прочь. Сделав несколько шагов следом, я остался один. Снова один. В холоде и мраке.

Кажется, дождь почти кончился. Я снял шляпу и принялся её выжимать, холодная вода ручьями текла по пальцам, пробирая морозом до костей. Внезапно в конце улицы вспыхнул свет, ослепил меня, заставив прикрыть глаза рукой, а потом ушёл левее. Это грузовик вывернул из-за поворота в конце улицы и направился ко мне. Он набирал скорость, и вдруг, в свете его фар я заметил чёрное мечущееся пятно.

Летучая мышь! Фары слепят её, и она лихорадочно выписывает круги, по сути оставаясь на месте, как раз на уровне лобового стекла. Чуть выше, чуть выше, и всё обойдётся! Я побежал вперёд, навстречу грузовику, размахивая руками, привлекая внимание, заставляя остановиться. Но он был слишком далеко, и скорость была слишком большой...

Я зажмурился, но мозг рисовал мне как многотонный грузовик с размаху сминает хрупкое тело перепончатокрылого... Как разом рассыпаются на тысячи осколков его трубчатые кости... Как тонкими иглами пробивают они его плоть...

Шум тормозов рядом со мной. Не резкий, надрывистый, а спокойный, размеренный.

Я медленно открыл глаза, меня всё ещё немного трясло от жуткой картины. Я только сейчас понял, что продолжаю стоять у края дороги с распростёртыми в стороны руками. Кабина грузовика спокойно стояла рядом со мной. Я видел, что следом тянулась огромная туша цистерны, на которой явственно читались знаки "Огнеопасно!".

Дверь щёлкнула и подалась в сторону. Водитель, наклонившийся чтобы её открыть свесился сверху и добродушно улыбался.

— Что, не берёт никто в такую дождину? Боятся, что сиденье промочишь?

Я смотрел на его лицо, спокойные глаза, добродушную улыбку. Не похоже, что он только что размазал что-то, пусть и небольшое, но всё-таки живое, по своему лобовому стеклу. Да нет, лобовое стекло прекрасно видно отсюда, оно чистое — ни трещинки, ни пятнышка.

— Садись давай, — водитель отклонился назад, освобождая мне место. — Сиденье высохнет, а человеку помочь надо. Я в соседний город, устроит?

В соседний город? Мысль оглушила меня, растоптала и смяла. Как ту самую летучую мышь, следов от которой нигде не было видно. Покинуть Готэм. Почему эта мысль казалась такой чуждой и неправильной? Будто я отрывал часть своей плоти, прямо здесь, посреди грязной улицы, стоя не по щиколотку в луже, а по щиколотку в крови. Своей крови. Но... В то же время мысль казалась такой притягательной, что я не смог удержаться и ловко забрался в грузовик.

Дверь щёлкнула, мотор взревел, дёрнул и мы поехали. Водитель, видимо поняв, что я не особо настроен на разговор, просто хохотнул, когда я неловко пристраивал больную ногу, переключил радио, делая погромче. Я смотрел не вперёд, а в боковое зеркало, в котором виднелась туша несущего меня грузовика и кусочек города под редкими уже каплями дождя... Снова пел Синатра. Снова — о любви...

Город словно бежал за мной, пытаясь догнать и что-то сказать мне. Пытаясь побыть со мной ещё хоть пару мгновений. Чуть дольше, ещё чуть дольше... А моё сердце готово было выпрыгнуть от волнения из груди. Но вот, город споткнулся, и начал отставать. Его последние дома резко понеслись назад, а мы въехали на мост...

— Что за чёрт! — выругался водитель.

Я посмотрел вперёд. Навстречу по мосту нёсся старенький седан, из окна со стороны водителя по пояс высунулся человек с автоматом, а сидевший на пассажирском сидении в это время держал руль. Высунувшийся что-то кричал. Время словно замедлилось, и я смог прочесть по губам: "Бэ-этме-ена-а-а-а бо-ольше-е не-е-е-е-ет!" А затем время снова ускорилось, и лобовое стекло грузовика покрылось сетками от ударов пуль.

В последний момент я успел дёрнуть головой вправо, и пуля оцарапала мне левую щёку, а вот добродушного толстяка несколько раз тряхнуло от попаданий. Он нелепо завалился на бок, увлекая за собой руль, и многотонный монстр, ревя будто от боли, вылетел с моста, пробив ограждение. Удар!

Я успел упереться руками в торпеду перед собой. Вода начала быстро наполнять кабину. Я испытал... Радость?! Радость... Оттого, что не покинул Готэм...

Извернулся, резко пнул лобовое стекло здоровой ногой, спиной упершись при этом в спинку сидения. Стекло, истерзанное пулями, поддалось окончательно и разлетелось осколками. Многосильный монстр продолжал рычать, но уже начал булькать и захлёбываться, затихая, как и его хозяин. Я рванул из кабины, чувствуя, будто бы чьи-то щупальца пытаются затянуть меня под воду... Рванулся вверх, словно от этого зависела моя жизнь. Она и зависела. Моя безвкусная, одинокая, печальная жизнь...

Время текло, я лежал на воде, лицом вверх, распластавшись. Течение уносило меня. Холод лишал ощущений и, кажется, даже мысли замедлились...

Внезапно я вспомнил о Джокере. Уехать от него не получилось. Но вот уплыть можно всегда... Слишком уж просто.

Я повернулся и принялся работать онемевшими руками и ногами. Где я? Скалистый берег, и вода несёт меня куда-то. Где-то далеко небо тускло подсвечено многочисленными неяркими огнями Готэма.

Неожиданно, огромная, просто невероятных размеров, словно вампир, летучая мышь спикировала на меня, а затем, шарахнулась в сторону и врезалась в скалистый склон берега... Хотя нет, там над водой, над самой кромкой, виднелся укрытый поворотом проход...

Что-то влекло меня туда, и я отчаянно заработал бесчувственными руками и ногами, боясь что течение унесёт меня прочь. Но я успел! В прибрежных скалах оказался искусно замаскированный проход. Я бы никогда не нашёл его, если бы не гигантская летучая мышь. Даже если бы искал специально.

Заплыв внутрь, я оказался в пещере. Течение больше не беспокоило меня. Вскоре, у одной из стен я увидел узкий карниз, по которому даже возможно было пройти. Собрав свои последние силы я выбрался на него из воды и, прижавшись к стене, боком двинулся вглубь, трясясь от холода.

Вскоре ход делал поворот, и я внезапно оказался перед массивной решёткой, перегораживающей путь. Впереди не было ничего, просто тупик, насколько я мог видеть. И лишь у дальней стены возвышался крупный валун, стоящий особняком. В половину человеческого роста, даже чуть выше. Не думая, я достал булыжник, отобранный у мальчишки и, примерившись, что было силы бросил его.

Он пролетел по причудливой дуге меж прутьев решётки, ударил о дальнюю стену, срикошетил и попал во что-то с обратной стороны подозрительного валуна. Раздался щелчок, и решётка беззвучно начала отъезжать в сторону.

Я поспешил внутрь, запоздало испугавшись, что решётка захлопнется, и я не смогу выйти. Но меня так и манило вперёд. К валуну. На его обратной стороне пульт, один рычажок опущен. Похоже, в него и попал камень. Я нажал маленькую жёлтую кнопку, часть стены отъехала в сторону, и я смог пройти в большое светлое помещение. Посредине на манекене возвышался костюм Бэтмена.

По спирали, словно охотник к жертве, я приблизился к нему, любуясь линиями, формами, игрой теней... Эмоции переполняли меня — целый спектр, от безнадёжности, до восторга. Я провёл кончиками пальцев по маске. Резиноподобное вещество. Как оно могло расплавится в пожаре?

Кто-то сухо кашлянул за моей спиной. Я резко обернулся и увидел старика с невероятно прямой осанкой, жилистого, ещё крепкого.

— Вас долго не было, сэр, — буднично заговорил он и неопределённо махнул рукой. — Все эти события... Ну, вы знаете... Я даже начал немного волноваться.

— Альфред? — тупо спрашиваю я, и в голове будто разлетается чёрная стена беспамятства, вонзая осколки воспоминаний в моё истерзанное сознание. Вот я надеваю жёлтый плащ и шляпу. У входа в Благотворительный Готэмский Центр вижу человека в костюме Бэтмена. Он ведёт себя странно, озирается. Мы будто бы случайно сталкиваемся, бумажник из его кармана на время попадает в мой, больше у него с собой ничего нет... Яркая вспышка, грохот, дым, я ползу, цепляясь за землю и замираю в каком-то грязном переулке без сил...

— Ваш костюм Дика Трейси, сэр... — Альфред неопределённо обводит мою перепачканную и вымокшую одежду рукой, пытаясь подыскать нужные слова. — Думаю, это был очень долгий Хэллоуин, сэр!

— Ты как всегда прав, Альфред! — улыбаюсь я. — Сделай мне, пожалуйста, чашечку горячего какао. Моё тело так замёрзло...

— Конечно, сэр! Сию минуту, сэр! — он по-отечески улыбается и привычно уходит куда-то вглубь пещеры.

Моей душе так тепло.

КОНЕЦ