Мамы-медведицы (джен)

Кран второй раз постучал по дощечке, уже настойчивей, и Джендара, сдавшись, подняла взгляд от гроссбуха. Мелок заскрипел и дважды, почти умоляюще подчеркнул — “пожалуйста”. Голубые глаза умоляюще уставились на Джендару, блестя влагой.

— Хочешь поиграть в камушки на берегу? С деревенскими? — прочитала она губами.

Мальчишка быстро закивал, жёлтые кисточки на шапке запрыгали в такт. Кончик его носа весь порозовел от промозглого морского воздуха.

— Только не задерживайся, — буркнула Джендара. — Капитан Воррин хочет поймать отлив, отдать швартовы нужно до захода солнца.

Кран утёр дощечку рукавом, нацарапал быстрое “спасибо” и стрелой метнулся ко сходням. Джендара проводила его взглядом: он пробежал по причалу и, спрыгнув на песок, понёсся вдоль тонкой прибрежной полосы. Строго говоря, она давала ему куда больше свободы, чем иные матери своим восьмилетним сыновьям. Но отпускать бродить без спросу? Нет, увольте. В компанию его брали неохотно: мало кто на островах умел читать или отваживался общаться с юродивым мальчонкой, лишённым дара речи.

Джендара невольно сжала пальцы на стержне пера. Но быстро осадила себя, разжала пальцы, отпустила перо.

Между тем на палубу, превращённую в базарную площадь, поднялся кто-то из местных вольных землевладельцев — здоровый мужик в сапогах с налипшими кусочками навоза. Его вид напомнил Джендаре отца; она даже одёрнула себя, чтобы не улыбнуться. Хватает того, что за прилавком женщина — нет нужды казаться ещё и слабачкой.

— Тяжёлое что-то у тебя в мешке.

Она сдвинула учётную книгу и писчие принадлежности на край стола, чтобы освободить место для товара. В этот рейс она закупала много моржовой и китовой кости, которые на материке ценились круглый год; но островитянин, впрочем, принёс на продажу что-то мягкое — меха, наверное.

— Аха. Весит будь здоров.

Он ухнул ношу на жалобно застонавший стол, распустил завязки и приоткрыл горловину. Изнутри показался ворох тёмно-бурого меха. Джендара протянула руку: на ощупь шкура была гладкой и сальной, но пальцы кололись об отдельные волоски.

— Чем торгуешь?

Незнакомец не ответил, продолжая выпутывать добычу из мешковины. Наконец, до Джендары дошло, что эта мохнатая гора — не куча отдельных маленьких шкурок, а одна целая, лоснящаяся с гордым видом. Сердце в груди забилось быстрее. Хороший покупатель даст за такую кругленькую сумму золотом.

— Зверюга, — мужчина расправил шкуру, — медведица.

— Бурая?

— Аха. — Он переступил с ноги на ногу, хмуря лоб. — Ввалилась на овчарню и давай резать мою отару. Ну, я её и приголубил…

Об корабельную палубу ударилась лапища с жутко длинными, длиннее женской кисти, когтями. Джендара невольно похолодела при мысли, как такое чудище, опьянев от крови, могло решить отведать человечины.

— Чем ты её?

— Стрелой. Всадил в глаз. Потом махнул ей на спину, ножом по горлу, и всё, — мужчина сбросил мешковину со здоровенной башки, снятой умело, но чуть подпорченной из-за полосы белого меха, тянущейся от носа. — Я б оставил, да жена сказала — нехорошая она, счастья с ней не жди. Ну, я и подумал, что за неё хорошо дадут.

Джендара быстро сосчитала в уме. Материал что надо, один купец в Магнимаре как раз искал добротную зимнюю шубу. Услышав цену, земледелец ухмыльнулся до ушей; он плюнул на широкую ладонь и протянул — совсем как это делал её отец, когда вёл дела. Джендара, смочив свою, что было сил пожала ручищу.

— За такую сделку не грех промочить горло.

Джендара бросила взгляд на пристань. Безлюдно, солнце клонится к горизонту. Видимо, с торговлей на сегодня всё.

— Замётано.

Вдруг на её плечо опустилась ладонь.

— Не возражаете против скромной компании?

Джендара отдёрнулась, привычная к тихой манере Воррина подкрадываться сзади. Когда-то Икран, её муж, попросил его приглядывать за ней и Краном, когда сам лежал на палубе взятой на абордаж каравеллы, истекая кровью. Сердиться ни на живого, ни на мёртвого она не могла — даже если страшно хотела.

— Имя-то у тебя есть, охотник на медведей? — Воррин протянул руку. — Я Воррин, капитан сего славного судна.

Землевладелец, поджав губы, оглядел капитана. На архипелаге короткие чёрные волосы и щегольские усики играли против Воррина, а тем более не помогал городской выговор. Островитянин с подозрением проигнорировал протянутую руку, заткнув за пояс большие пальцы.

— Йуль.

Джендара втиснулась между мужчинами и аккуратно подтолкнула Йуля в сторону сходней.

— Веди нас к элю, друг, и чтоб поближе.

Она спиной ощутила, как Воррин сверлит её взглядом, и в мыслях представила его кислое лицо. Железный архипелаг он терпел — и потому что Джендара хотела вести здесь дела, и потому что любил племянника и верил в силу данного слова. Но любви к этому холодному и суровому краю он не питал.

Мелкие камушки захрустели под сапогами, и Джендара улыбнулась. Одно дело — покинуть острова по зову любви, с мужчиной, которого обожаешь, но в чужих странах она не чувствовала себя родной. А здесь сразу под жёстким, сухим вереском — камень, здесь пляжи — голые скалы да галька. Даже земля — и та твёрдая. Не стоит говорить, что местный люд жил твёрдо, бился твёрдо и сам твердел, как дублёная кожа на пронизывающем ледяном ветру.

Но в этом городке дела шли бойко, а порывы ветра беспрестанно напоминали о торговом маршруте — скоро море разбушуется в преддверии зимы, и “Миледи”, кораблю Воррина, придётся где-то встать. До того Джендаре не выпало мига наведаться в селение. Оно походило на её родное местечко: островерхие крыши выдавались над улицей, на стены наползал зелёный дёрн, а основания жилищ утопали в почве. Стойкие домишки для стойких здоровяков — они держались и хранили тепло, какой бы ветер или буря ни бушевали снаружи.

Когда троица шла мимо навеса, куда в непогоду заводят животных, оттуда всхрапнул ослик. Джендара остановилась, потрепав его по лохматой холке, и поспешила нагнать Йуля, который толкнул плечом ближайшую дверь, выпустив на улицу резкий дух торфяного дыма и пролитого эля.

Джендара шагнула внутрь и чуть не опешила: она ведь тут бывала! Вон за той низенькой стойкой сидела, втирала масло в тыльные стороны зудящих кистей, опрокидывала в себя кружку за кружкой — жидкость обжигала нутро, но унимала жар от свежих татуировок. Джендара потёрла руку, где шерстяная беспалая перчатка прятала старые чернила. Но там, под шерстью, она всё видела как воочию — краснота, шелушащаяся кожа, чёрные улыбчивые черепа. Видимо, она заходила сюда, возвратившись из первого пиратского рейда, когда в карманах звенело золото, а сердце требовало подвигов.

Йуль кивнул бритоголовому трактирщику, столь же плечистому и бородатому, как он сам. Тот ловко наполнил одну за другой три кружки и молча толкнул по стойке. Джендара охотно припала губами к пенной горечи.

— Будь я неладен, если это не именитая Джендара. Ну и дела! Я-то думал, то чайки брешут, что ты остепенилась — ан нет, глянь-ка, пьёт с грязекопами.

Она с нарочитой неспешностью отставила кружку и повернулась на голос — один из тех мерзких, тоненьких голосков, выдающих во владельце труса. Таких даже не пропустишь мимо ушей — они понимают только язык страха. Скрестив руки на овчинном жилете, Джендара дала волю ледяному взгляду голубых глаз.

Мужик, короткий и неопрятный, встал из-за ближайшего стола, за которым пила целая ватага. Плюгавый ядовито лыбился. Не из местных — шевелюра каштановая, челюсть узкая, жёлтые зубы не влезают в рот. Судя по нескольким кофтам, провонявшим треской, — мелкий пират, сводит концы с концами рыбной ловлей.

Сквернейший образчик морского грабителя. Черепа на руках вдруг страшно зачесались, будто бы сама пиратская богиня Бесмара, отъявленная стерва и гадюка, была согласна с Джендарой.

Она неторопливо стянула перчатки, открывая взорам пьющих свои татуировки.

— Дженни, а, Дженни?

Скользкий тип хлебнул пива, с ухмылочкой таращась на Джендару. И тут память ей подсказала: он же как-то раз просился к Икрану в команду, а когда не удовлетворился ответом — её руками полетел за борт. Горг… Да, так его звали. Горг подступил на шаг ближе и осклабился пуще прежнего:

— Всё носишься с шавкой своей безъязыкой?

Череп над костяшками правой руки насмешливо оскалился, когда её кулак заехал Горгу в рожу. Тот заорал, упал на колено, но не от боли или рассечённой скулы — потянулся к ножу за голенищем. Джендара поддала мыском сапога, отшвырнув пирата к дальней стене.

Мужики — Горговы дружки, судя по всему, — повскакивали из-за стола, брызжа слюной, кто-то закричал, засвистели ножи. Джендара с хохотом выдернула из петли на поясе боевой топорик.

Древко оружия вздрогнуло с хмельной радостью — тупой конец опустился на первый череп. Её локоть дёрнулся взад, саданув рукоятью в солнечное сплетение второму. Оба моряка рухнули на пол. Джендара окинула взглядом таверну, но Горг, уже без чувств, повис на стуле, а последний его товарищ болтался в кулаке у Воррина, дрыгая ногами.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и блёклое полуденное солнце рассекло душную полутьму, как луч маяка. В дверном проёме стояла крупная фигура — старпом Воррина. Вся таверна погрузилась в гробовое молчание.

Воррин отпустил ворот вязаной фуфайки, за которую схватил одного из пиратов, и тот кулем бухнулся на пол.

— Тэм? Что-то стряслось?

— Аха. — Старпом мялся в дверях. “Он ведь тоже с островов”, — вспомнилось Джендаре.

— Говори, не томи.

— Малец. — Тэм переступил порог, неловко водя плечами. — Я там ребятню видал: оравой неслись с пляжа и смехом как дурные заливались. А Крана среди них не было.

Джендара опёрлась на стойку, чтобы не упасть на ставших как ватные ногах.

— Весь берег оглядел, но парнишки как след простыл. Стало быть, нам, того, искать надо идти.

Она заткнула топор за пояс и двинулась на выход. Воррин попытался её остановить, но она стряхнула его руку с плеча.

— Да ты погоди, остынь.

— Я иду за сыном.

— Идти одной без толку, — предостерёг Йуль. — Наши не терпят чужаков.

Джендара молча стиснула зубы. Она сама знала, как жизнь устроена на архипелаге, как тесны общины островитян, — и ничего не могла с собой поделать, кроме как презирать их за это.

— Он другой, не как все мальчишки. В других местах случались неприятности.

Йуль не стал задавать вопросов, только открыл перед моряками дверь:

— Я вам помогу его найти.

Она отрывисто кивнула, ярость в жилах кипела, не находя выхода, — частью от Горга, частью от дара богини, но главное — от того, что кто-то посмел обидеть ребёнка, её ребёнка. За спиной у Йуля, под навесом, где стоял ослик, сгрудилась хихикающая стайка мальчишек. В глотке Джендары заклокотал низкий рык.

— Откуда тебе знать, что это они? — зашептал Воррин.

Но она это знала, понимала — по мерзкому прысканью, по бегающим глазкам. Она сразу обо всём догадалась, когда ребячий гомон стих при виде чужаков.

Мурашки забегали по спине Джендары. Один из мальчишек сжимал в руке жёлтую кисточку. Точь-в-точь как те, что она пришивала на шапку Крана.

— Где мой сын?! — Голос Джендары был похож на утробный рёв медведицы. Воррин крепко вцепился ей в локоть.

Какое-то мгновение мальчишки онемело таращились на неё — и тут же бросились врассыпную.

— Стоять! — Джендара попыталась рвануться следом, но Воррин держал крепко.

— Они тебе слова не скажут! — рявкнул он. — Тише. Ты, чёрт побери, меня напугала.

Йуль только усмехнулся:

— Ей-ей, твоя правда, моряк. Мальчишки разбежались по домам. Пойдём от порога до порога. Отцов их я знаю.

Но едва он повёл их вглубь улочек, над селением протрубил протяжный сигнал охотничьего рога, а за ним — два коротких. Йуль напрягся:

— Это призыв на общий сбор. Срочный.

— Пойдём, — сказал Воррин и лишь крепче сжал пальцы на предплечье Джендары. Сердце в её груди забилось отчаяннее. Кран пропал, а тут ещё какая-то напасть…

Тревожные пересуды и сумбур быстро наводняли тесные улочки. Люди торопились в самое сердце селения к большому дому с островерхой крышей; он единственный стоял без дерновой завалинки и щеголял яркой росписью красных и синих красок — храм и зал собраний. Семья у Джендары не была особо набожной, но в маленьких селениях дело общины — само по себе серьёзная вера. Джендара часто бывала в подобном месте у себя в деревне. От одного лишь взгляда на местный общинный дом она внутренне сжалась до какой-то маленькой, юной девочки.

Но плечи напряглись и спина выпрямилась, едва она переступила порог. Старуха в сорочке и длиннополой чёрной юбке — одеянии колдуний — стояла подле перевязанного мужчины, сидящего на скамье. Его борода почернела с правой стороны, местами была обожжена до кожи. Ведунья подала ему кружку; тот принял и, поморщившись, отпил немного.

Йуль, придвинувшись к Джендаре и другим, зашептал:

— Это Бирн, сын вождя с ближайшего от нас острова. Дерётся лучше всех.

Ледяные иглы мурашек сильнее впивались в шею. Чутьё подсказывало: беда, постигшая Бирна, как-то коснулась и её сына.

На помост взобрался ещё мужчина. Алый плащ выдавал в нём какого-то вождя, а грубое, широкоскулое лицо — не одно и не два сходства с Йулем.

— Дурные вести, друзья. На наших соседей устроили набег гоблины. Вот Бирн — он час шёл на вёслах, чтоб вывезти к нашей целительнице полдюжины раненых ребятишек.

Бирн сидел, не дрогнув и мускулом, пока целительница затягивала повязку на его правой руке, но тут поднял голову:

— Почти все наши воины в отъезде — уплыли торговать. Женщины и дети постарше ещё тушат пожары, устроенные тварями. Ведунью… порвали их псы.

Джендара покачала головой: вести и впрямь дурные. Никем не замеченная, банда гоблинов могла вырезать всю деревню подчистую. Этим людям нужна помощь. Но у неё нет времени куда-то плыть и помогать — самой надо искать сына. Только она хотела отвернуться, глаз уловил движение в центре зала — к здоровяку в алом плаще метнулся мальчишка, которого она видела с жёлтой кисточкой. Его лицо она хорошо запомнила.

— Вон, тот. — Она дёрнула Йуля за меховой жилет. — Кисточка с шапки была у него.

— Мой племянник Орик, — нахмурился островитянин. — Тогда ждём, как совет кончится, и подойдём спросим у брата.

Джендара нетерпеливо переступала с ноги на ногу, вслушиваясь в разговоры. Дружинники принимали и отметали предложения, как поступить. Кое-кто из женщин, пошептавшись со старухой, торопливо убежали по делам — готовить воинское снаряжение, собирать травы, помогать с ранеными детьми в избушке ворожеи. Даже будь тут её родная деревня, Джендара знала, что не присоединится к ним. Поднявшись на пиратскую палубу, она ступила на дорогу воина — дверь к очагу и домашним хлопотам закрылась.

Тут Йуль махнул Джендаре и повёл их, вклинившись в толпу. Его брат умело делил людей на отряды и, хватаясь за предплечья, жал руки назначенным вожакам. На миг Джендаре стало жаль гоблинов. Эти мужчины знали вкус битвы — штопаные лица и белёсые шрамы тому свидетельство. Конечно, по осени и весне островитяне любили поторговать, но в краю вспыльчивых нравов и неукротимой гордости никто не брезговал ходить к столу переговоров со щитом и топором.

— Йуль. — Вождь похлопал брата по плечу. — Думал, ты останешься с женой. Она же вот-вот разродится.

— Пора близится, аха. — Йуль наклонился к уху брата: — Морул, я тут не вызваться, а спросить про твоего мальца. Боюсь, он сделал что-то недоброе нашему гостю — сыну моей подруги Джендары.

Белобрысый мальчишка забился подальше в тень своего отца. Джендара сузила глаза, следя за каждым шагом.

Морул громко фыркнул:

— Тут целая лодка раненых, и скоро будет вторая. На острове Чёрной Бухты гоблины, притом неведомо откуда. Надо собирать дружину и обороняться, а ты мне о каких-то двух детях?

— Я помогу с гоблинами, если поможете с мальчиком, — встряла Джендара. — Только побеседую с твоим сыном, и всё. Чтобы мой не пропал.

Вождь оглядел Джендару с головы до пят. Морул годился Йулю в близнецы — с виду совсем как кряжистый земледелец, — но за его голубыми глазами горела невиданная проницательность. Нет, островитяне шли за ним не просто за силу — за ум.

— Чего ты так всполошилась за своего мальчишку, женщина?

На скулах Джендары заиграли желваки.

— Он безголосый. Многим кажется, этого достаточно, чтобы его задирать, а то и хуже.

— Аха, понимаю, — кивнул Морул и поглядел на топор у неё за поясом. — Не впервой держать в руках?

Воррин успел первым:

— Я не раз сражался с ней бок о бок, она проворнее и свирепее любого мужчины, а плавал я со многими.

Стоявший рядом Тэм кивнул, но вождя островитян слова не впечатлили. Джендара едва держалась спокойно. Для её отца слово Воррина тоже было бы что пустой звук.

— Мой отец водил людей своего острова в бой двадцать пять раз и не знал ни одного поражения. Меня он растил как сына, и шесть раз я была его правой рукой, когда он выходил в море торговать.

— И звали его?..

— Эрик Эрикссон. Эрик Белый.

Йуль и Морул моментально изменились в лице. Имя не самое громкое и славное, но оно ходило на слуху. Джендара владела словом не хуже меча и топора — умение торговаться было у неё в крови, а Белого Эрика Эрикссона знали все.

— Хороший был человек, долгая ему память. Я согласен принять твою помощь, — Морул перевёл взгляд на сжавшегося мальчика. — Орик тот ещё проказник. Ну-ка, выходи.

С поникшей головой тот выполз на свет, старательно пряча руки за спину.

— Покажи кисточку, — рявкнула Джендара. Крану не раз приходилось знавать стальной мамин голос.

Орик протянул знакомую жёлтую кисточку в разжатом кулачке, промямлив тихое “простите” , — и тут же получил от отца увесистую оплеуху.

— Островитянин может бояться наказания, но говорит он с поднятой головой.

— Простите! — заорал выпрямившийся как палка Орик.

— Ты знаешь, где немой мальчик… мой сын… где он? — Джендара взяла кисточку пальцами. Орик закивал и, кашлянув, заговорил увереннее:

— Какие-то нездешние на причале сказали, что вы пираты. Ну, а мы сказали Крану, мол, пусть проведает пиратские пещеры на том конце острова. Всё.

Она показала взглядом на кисточку и вздёрнула бровь.

— Ну… ладно, ещё отобрали шапку, поиграли с нею, а ещё ему сказали, что он будет цыплячья печёнка, если не пойдёт в пещеры и не принесёт золота — иначе не поверим. Но всё! А шапку он забрал. — Орик потупил глаза и пробубнил под нос: — И моему брату фингал поставил.

На миг Джендару переполнила гордость за сына, но ей на смену быстро пришла тревога.

— Пещеры?

— Сомневаюсь, что он глубоко забрался, но ходы там ветвистые, — губы Морула сложились в тонкую линию. — Орик, проводи гостей до нашего дома. Возьмите фонари и верёвку.

— Мы присоединимся сразу, как вернёмся, — она кивнула. — Спасибо за помощь.

Орик выскользнул из общинного дома, за ним Джендара, а там и все остальные. Йуль с обеспокоенным лицом похлопал новую подругу по плечу.

— Мне надо возвращаться домой, к жене. Но вам удачи.

Она поблагодарила и его, крепко пожала руку на прощанье, схватив за предплечье, и сама поторопилась нагнать остальных. Орик оказался шустрым: залез в семейную кладовую, сразу вынес необходимое и повёл отряд спасателей на пляж. Долгие персты мерклого солнца скользили по гребням волн, но не могли растопить кусок льда в сердце Джендары. Гоблины чинят разбой, сын пошёл обследовать тёмные пещеры — будто бы знамения чего-то недоброго.

Они завернули на повороте галечного пляжа, и в конце косы взгляду открылся кряж, выступающий над морем. Тут и там, в разных местах, скалистый обрыв был усеян россыпью чёрных точек — проходов. И тогда Джендару впервые пронял собственный страх, да так, что язык прилип к нёбу. Она — дочь просторных пашен и открытого моря; она ни разу не бывала под землёй.

— Кран!

Тэм покачал головой.

— Побереги голос, Джендара. В туннелях от волн такое эхо, что отсюда не докричишься. — Он повернулся к Воррину. — Давай впереди я? Мы детьми, считай, росли в таких вот гротах.

Воррин с радостью уступил.

Повозившись, Тэм зажёг фонари, захваченные Ориком. Мальчуган беспокойно мялся, и старпом одарил его улыбкой:

— Побудешь нашим караульным, парень? Мы крикнем, если будет нужна помощь, тогда беги назад в деревню.

— Это я могу!

— Вот и славно. Давайте-ка тогда в первую, она почти у кромки воды, туда легче всего забраться.

Джендара примерилась глазом к валунам, обрамляющим вход. Волны пенились, брызги морской воды пятнали скользкий тёмный камень. Один неверный шаг — мальчишка сорвётся в воду. “Мальчишка или его мать”, — мысленно поправила Джендара. Одно хорошо: если она чему и научилась за годы плаваний, так это чувству равновесия.

Тёплый жёлтый свет от фонаря Тэма первым ворвался в тёмную полость грота, и, когда Джендара со своим шагнула следом, мрак рассеялся напрочь. Пещеру трудно было назвать таковой — скорее вымоина в подножии утёса, десять-двадцать шагов. На волнах, укрытая от стихии, покачивалась утлая гребная лодка, будто дожидаясь своего владельца.

— Не понял, — пробормотал Тэм и заглянул в лодку, но отшатнулся, чуть не сверзившись с камня, на котором кое-как удержался.

— Что там? — переспросил из-за плеча Воррин.

Но Джендара сама разглядела на дне судёнышка неподвижное тело, длинные седые пряди и обгорелый чёрный плащ. Ворожея из Чёрной Бухты.

Тэм снова перегнулся через борт и, поморщив нос, показал пальцем — весь планширь был вымазан собачьими испражнениями.

— Не берусь судить, но, кажется, гоблинская шавка постаралась.

Джендара стиснула кулаки. Холодная дрожь, морозящая хребет под шеей, всё-таки была не пустой опаской чересчур заботливой мамаши, а настоящим предчувствием. Тут на острове завелись гоблины, а учитывая их любовь к тёмным подземным норам, мелкие поганцы наверняка полезли в одну с Краном пещеру.

— Ну, одно вам скажу наверняка, — протяжно выдохнул Тэм.

— Что? — взрыкнула Джендара.

— В этой пещере никого.

Они выбрались из первого приморского грота и задрали головы кверху. Мрачные, негостеприимные зёвы пещер чернели сплошь по каменному обрыву. Солнце в небе село ещё на какой-то градус ниже.

— Пора полазать. — Джендара перекинула моток верёвки через плечо и потянулась к первому уступу на скалистом склоне.

Где-то вверху раздался протяжный вой отчаяния и невероятной тоски.

Джендара следовала за фонарём Тэма и всем естеством ощущала, как чернота подземелья бархатом обволакивает кожу, забирается в ноздри. Хотелось сломя голову выбежать на свет — успеть, успеть, пока недра не раздавили. Но жуткий вой всё не шёл из головы. Нет, кричал не Кран; тот мог издавать кое-какие звуки, но не такие громкие и долгие. Приходилось раз за разом напоминать себе об этом.

От воя кожу до сих пор щипали мурашки.

— И запомните, — бросил Тэм через плечо, — кто впереди, у того со спины глаз не сводите. Пол в таких местах не всегда…

Голос сорвался на крик, и фонарь пропал с глаз. Джендара метнулась вперёд.

— Тэм!

— Джендара, стой!

Она застыла, окрикнутая Воррином. Свет выхватил из тьмы резкий обрыв, которого не заметил Тэм. Туннель терялся в зияющей бездне мрака, фонарь едва-едва освещал каверну.

— Ты как?

— Рука застряла, — промычал Тэм, — наглухо.

Воррин опустился на колено рядом.

— Могу обвязать верёвкой вон тот сталагмит, потом тебя спустить. Будет, конечно, работёнка — поднимать потом вас обоих, но я управлюсь.

Джендара вытянула фонарь над краем обрыва; рыжая копна Тэма блеснула в четырёх локтях под ногами, буквально над полом громадной котловины. Ближе к подножию стена щерилась долговязыми выступами — старпом как клин угодил в вилку меж двух самых длинных. Джендара тряхнула головой.

— Чёрт, плохо. Давай скорее, пока ему руку не вырвало.

Где-то в темноте снова повторился вой. Волосы на затылке встали дыбом, но она спешно протянула Воррину конец верёвки.

— Завяжи покрепче в месте, где концы сходятся.

Его пальцы коснулись её щёки.

— Будет крепче некуда.

Она не стала смотреть, как он связывает две верёвки и как закрепляет их на остро торчащем камне, — молча отставила фонарь и натёрла руки пылью с пола. Карабкаться будет непросто и без вспотевших ладоней.

Воррин обернул верёвкой её талию, затянул потуже. Джендара присползла за край, начала спуск и уже спустя миг расслышала мучительное сопение Тэма. Настоящий островитянин не стонет и не хнычет — эти сухие, прерывистые хрипы были всё равно что немой вопль боли. Но быстрее никак не спустишься. Ни света, ни лестницы — только пальцы рук, кончики сапог и надежда на удачную опору в трещинах скалы.

Вдруг Джендара почувствовала предательский пот на ладонях. Пальцы поехали, соскользнули с узкой кромки, и в один жуткий миг она сорвалась — повисла на верёвке, царапая стену лицом.

— Джендара! — заорал Воррин.

Сапог нащупал карниз, какую-то трещину в скале.

— Всё хорошо!

И тут же сама пожалела о своём надрывном выкрике — во тьме взбешённо залаяла собака.

— О боги, — застонал Тэм. Она и сама видела: трепещущее пятно света, как от факела, плясало вдалеке. В памяти всплыло дерьмо гоблинского пса на дне лодки. Джендара ускорилась.

Она не заметила, как ноги коснулись дна. Закончив с подстраховкой, Воррин наконец высвободил руки и поднял фонарь, осветив Тэма и каменистый пол.

Заливистый лай и рык эхом звенели по всей каверне. Джендара выпуталась из верёвки, привстала на цыпочки, чтобы обвязать Тэма. Его дыхание почти стихло. Всё тело грузом свесилось на застрявшей руке.

Джендара обхватила его бёдра руками и, кряхтя от натуги, вызволила из каменных тисков. Жуткий, хрипящий писк захлебнулся в его горле — здоровенный старпом обмяк.

— Чёрт побери, — выдохнула Джендара. Оставалось надеяться, что он очнётся. Одной его на уступ не поднять.

Припав спиной к вильчатым выступам, она снова толкнула, ещё повыше. Тэм закашлял, задёргался. Неожиданно он всем весом повис на Джендаре. Её ноги затряслись.

— Воррин, всё!

Свет пропал, и спустя миг давление частично спало с плеч.

Из-за камней раздался собачий визг, а за ним — ещё один звук, до боли знакомый. Джендара обмерла. Сухой скрип и шорох воздуха, вырывающегося из немой глотки. Чудной смех Крана.

— Кран!

Она толчком подняла Тэма на ноги, прислонила тело к стене обрыва. Кровь, сочащаяся из его порванного, разодранного предплечья, щекотала нос.

— Я туда и обратно, друг.

Джендара бросилась вглубь каверны. Хорошо бы свой фонарь, но сполохи факела и так вели вперёд, как и какофония звуков: жалобный скулёж, стук камней, тошнотворная ругань на гоблинском.

Собака — в её глазнице торчал очень знакомый карманный ножик — дрыгалась и в корчах извивалась на полу пещеры. Её наездник, отлетев в сторону, факелом отмахивался от града камней — а Кран всё метал и метал, целя в раздутую серую башку. Гоблин! Один-одинёшенек. Джендара плотоядно заулыбалась и нащупала рукоять топора в петле. Один гоблинский соглядатай и мёртвая псина ей не соперники.

Боевой топорик свистнул в воздухе, и черепушка гоблина отозвалась сладким чваканьем — сталь вошла глубоко.

Кран побросал камни, метнулся к мёртвой собаке, выдернул ножик и принялся распарывать чёрный мешок у неё на спине, который выл и барахтался. Джендара высвободила топор, подбежала.

Вблизи она поняла: это не мешок. Лоснящаяся чёрная шкура принадлежала медвежонку с кровоточащим порезом на боку; он поджимал лапы, а Кран работал ножиком, разрезая на них путы. Вид белой полосы, тянущейся от носа зверя, кольнул Джендару ледяными иголками в затылок.

Вчера ночью разъярённая медведица. Сегодня днём нападение на остров. Теперь — гоблинский лазутчик.

— Уходим. Сейчас же.

Джендара сграбастала медвежонка под мышку, схватила Крана за руку и помчала назад, к Тэму и единственному выходу, который знала.

— Воррин! Живо! — заорала она.

Не дожидаясь ответа, она шлепком поддала Крану по заду — карабкайся! — и полезла следом сама. Хоть одной рукой, хоть с медведем на горбу, она оказалась наверху раньше, чем Воррин успел вытащить Тэма.

Вместе они выволокли кое-как идущего старпома из туннеля на пляж. Когда под ногами захрустела галька, в зёве пещеры уже вовсю мелькали факелы гоблинов — зарево пылало ярче закатного солнца, тлеющего над морем.

— Как ты поняла, что будут ещё? — выдохнул Воррин.

— Медведица, — просопела Джендара, подставляя Тэму плечо. — Гоблины спугнули её прошлой ночью, когда пробрались в пещеры. Хотели отвлечь людей на Чёрную Бухту.

“Караульный” Орик, полусонный, вскочил с вымытого на берег бревна при их приближении.

— Чт…

— Беги в деревню, — перебила Джендара. — Дай знать, если беда.

Он с круглыми глазами кивнул и побежал со всех ног.

Воздух начинал горчить дымом. Когда они свернули на изгибе косы, сердце Джендары ухнуло в пятки. Языки пламени вздымались до неба. Орик застыл как вкопанный, не в силах отвести взгляда от горящей деревни.

За их спинами вовсю гикали и улюлюкали гоблины-ездоки на псах.

Джендара всучила раненого медвежонка сыну.

— Кран, бегом на “Миледи” и вооружись. Помогай команде отбиваться на пристани. И Орика возьми!

Мальчик лицом был белее своего мелка, но живо сделал как велено. Джендара покосилась на Тэма, сверкнув зубами.

— Надеюсь, левой ты орудуешь не хуже, чем правой.

Старпом вяло хохотнул и, перехватив свой топорик, тоже встал в боевую стойку. Теперь Джендара чувствовала — как жар растекается по венам, как лёд, сковывавший её весь день, отходит и тает. Она потёрла татуировки на тыльных сторонах ладоней, глухо усмехнулась под нос.

— Мелкие стервецы ещё не знают, на что напросились.

∗ ∗ ∗

Джендара стояла у груды гоблинских тел и ждала, когда Воррин подаст ей факел. Руки ныли от изнеможения, но внутри неё пела гордость за себя и за тех, кого она защищала. Рядом кучковались несколько женщин; одна улыбнулась в ответ на взгляд Джендары. Она как-то позабыла, что островитянки умели хранить очаг и по-другому — с оружием в руках. Нет, между ними и нею — между ними — не было пропасти.

С пристани донесся оглушительный гул — деревенские привечали возвратившихся родичей, но двигались те небыстро. Наконец, Джендара различила силуэты дружины, и даже в свете луны было ясно: они шагают мрачно. Вождь вёл на верёвке кого-то тощего и хилого.

Орик, сидевший рядом с Краном, тут же подскочил:

— Отец! Ты дома! — и было бросился к мужчинам, но замер, увидев хмурую гримасу отца в свете факелов.

— Что за дела? — зарычал Морул. — Над островом не продохнуть от дыма, таверну в Чёрной Бухте грабит эта мразь, — он махнул на пленника, — а у нас вся деревня собралась посидеть у костра?

Джендара, получив от Воррина незажжённый факел, взмахнула им над гоблинами.

— Не просто у костра. Пока вы тушили Чёрную Бухту, главный отряд гоблинов готовился под покровом ночи напасть на вас. И всё бы у них вышло, если бы не наши сыновья и их мохнатый друг.

Кран стиснул в объятиях сонно вякнувшего медвежонка.

— Медведь? Мальчишки? Не понял.

Вперёд выступила ведунья.

— Не торопись, Морул. Пострадали только один дом — зал для собраний — и двое человек, и то они лишь ранены. Джендара и её люди нам весьма помогли.

Морул с силой дёрнул за верёвку так, что плюгавый, грязный мужичок полетел навзничь.

— А с этим отребьем что?

Горг промычал что-то с песка, но не шелохнулся.

— Есть мысль, — улыбнулась Джендара.

Она поманила Морула и, когда тот сел у костра, тихо зашептала ему на ухо.

Вождь перевёл взгляд на сжавшегося Горга, затем на селян, на груду мёртвых гоблинов — и снова на Джендару.

— Да ты и впрямь дочь Эрика Эрикссона.

Она с хохотом сунула деревяшку в костёр.

∗ ∗ ∗

Воррин глядел на Джендару и ждал, когда она закончит укутывать дремлющего Крана в обнимку с сопящим медвежонком, закроет дверь каюты и выйдет на палубу. Ночь выдалась ясная, звёздная.

Джендара нутром чуяла, как у него чешется язык — выдать что-нибудь глубокое и проникновенное о селянках с топорами и схватке с гоблинами, о найденном Кране, обо всех свершениях дня. Но Воррин хранил мудрое молчание. Вместо этого капитан облокотился о бортик и, ухмыляясь, вместе с ней наблюдал за шлюпкой, гребущей из гавани.

— Очень мило со стороны Горга так вложиться в общее дело. И здорово, что он на нас не в сильной обиде за тумаки.

— Так посмотришь, куда он без своего корабля, но “придумал” же — селению доски пригодятся, — хохотнула Джендара, но сразу посерьёзнела.

Она опустила руку и погладила медвежью шкуру, так и оставленную лежать на палубе.

— Знаешь, забавно, как эта медведица спасла столько народу. Не прогони её гоблины, она не потеряла бы малыша и не набросилась на овец Йуля, Кран не побрёл бы на вой, мы бы уже плыли на материк, а на острове полыхало пожарище.

— Грозный зверь. — Воррин всмотрелся в далёкую луну. — Расстроилась, что не успели к отливу?

— Нет, ни капли, — она покачала головой. — Сегодня ночью всё как-то по-особенному. Будто мы не “просто”, а часть чего-то. Будто у родного очага.

Капитан потянулся за трубкой, не спеша зажёг, поддул тлеющие красноватые угольки.

— А знаешь, когда мы распродадим эту партию, можем вернуться. Отличная выйдет летняя гавань.

— Предлагаешь до осени встать на якорь? — Джендара бросила на Воррина косой взгляд. Тот снова пыхнул дымом.

— Где-то ведь нужно время от времени латать дыры в корпусе и пополнять провиант. Где-то, где Крану будет место размять ноги. Ну, как?

Джендара кивнула, чувствуя, как невольно приподымаются уголки губ. Воррин, не выпуская изо рта трубки, блеснул зубами в ответ.

Они не вымолвили этого странного слова — “дом”, — но всё было ясно и так. Двум бывшим пиратам хватило и такого, пускай скромного, начала.