Водит... (джен)

— Романыч, стой! Ты куда?!

В принципе, Семён мог бы и не шептать: разницы между громкостью его шепота и обычного голоса не было практически никакой.

— Не ори ты, Фила разбудишь, — буркнул Глеб. — Я с друзьями… Все OK, в клуб я, — быстро проговорил он.

— А чо среди ночи-то, а?

— Как — чо? По-твоему, я в семь утра должен в клуб идти?

— Ты обычно вечером уходишь, а не в полвторого

— Я не понял, ты что, переживаешь, что я до утра не вернусь?

— И что за хрень на тебе? — Семен едва ли не брезгливо указал на потертую куртку Глеба. — Это точно не модно, даже не думай заливать на эту тему.

— О господи, Сём. Ну, клуб такой, стилизация под рабочую молодежь.

— Глебка. Не ври.

Глеб засопел.

— Ну хорошо. У меня тут одноклассник нарисовался, лет семь не виделись. Так он диггер. Созвонились, стал звать меня по метро ночью погулять, а я как-то…

— Дрейфил? — губы Семёна растянулись в насмешливую ухмылку.

— Ну да, ну а ты сам подумай!

— А теперь решился, да? Или проспорил? Или развел он тебя как-то?

— Да нет, мы не в метро. Мы решили для начала в ХЗБ смотаться, а потом уже и в метро…

— Куда-куда?.. А смысл? Ой, сдается мне, не диггер он у тебя…

— Да диггер, диггер. Просто еще и по другой всякой хрени лазает.

Семён задумчиво, с сомнением посмотрел на Глеба.

— Ну а чо, третьего шлема с фонариком у вас не найдется?

— А ты что, тоже, что ли?

— Ну а чо? Не одного же тебя отпускать, еще чертанёшься в темноте-то…

До Ховринки Семён, Глеб и тот самый одноклассник, который представился "просто Славик", добирались на личной «калине» последнего. Парковаться пришлось квартала за два: «Иначе менты могут замести», — пояснил Славик.

— За что? — вопросил Семён.

— Как — за что? Охраняемая территория, собственность чья-то там, плюс в этих местах, знаешь, сколько трупов находили?

— Ага. А они, значит, боятся еще парочку найти.

— Вроде того. Ну, пошли. Сейчас дойдем до угла, там направо, потом по проволоке определите — тропка будет. Вот по ней и вниз, в подвал.

— Говорил я тебе — диггер он, — тихо хохотнул в ухо Семёну Глеб.

— Вы только не пугайтесь сразу сильно: там крыс полно, — на ходу бросил им Славик.

Тропка вдоль проволоки действительно привела к темной тяжелой двери. Глеб не решился проверять, что будет, если эту проволоку дернуть. Семён же вполне смело держался за нее: в темноте она служила прекрасным ориентиром. Их проводник шел так, будто ходил здесь каждый день раз по пять.

Из-за угла выпрыгнул луч фонаря.

— В стороны! — вскрикнул Славик и метнулся куда-то вниз и назад.

— Э! Стой, гад! — решивший прогуляться среди ночи охранник прибавил еще пару непечатных слов и рванул в сторону замерших на месте интернов.

Глеб дернул за рукав Семёна и скользнул в подвальную дверь.

— Совсем из ума выжил? — возмущался Лобанов, старательно приглаживая пальцем разорванную рубашку. — Меня же Оля убьет.

— Да твоя Оля тебя на порог не пускает.

— Ну и что! Пустит! А рубашка — рваная… Кто тебя просил вообще?!

— Ты же слышал — в стороны! Было бы лучше, если бы нас охранник сгреб?

— Убежали бы.

— Ну да, как же… А вдруг нет?.. Ш-ш-ш!

— Что еще?!

— Да не ори ты… — Фонарик Глеба зашарил в темноте, выхватывая грязные обшарпанные углы и влажный пол.

— Ты чо, подвала никогда не видел? Давай я тебя как-нибудь свожу на дачу к свёкру…

— Сёма… А там, наверно, крыса, да? — голос Глеба дрогнул.

— Да крыса, крыса… не волнуйся, со мной не съедят — зубы обломают…

Сверху из-за двери раздались шаги.

— Туши свет! — скомандовал Семён: щелей между дверью и стеной вполне хватало для обнаружения света их фонариков.

— Ай!

Кто-то пнул ногой дверь.

— Да закрыто тут, фиг кто пройдет! — голос прозвучал глухо. — Сбежали, суки.

Глеб, медленно отступавший в направлении от двери, точнее, от раздававшегося из-за нее голоса, споткнулся.

— Совсем обалдел?! — зашипел Семён. Теперь уже он схватил Глеба чуть ли не в охапку и потянул куда-то в темноту. На ходу он включил фонарик. Тусклый луч нервно запрыгал по стенам.

— Стой! — хрипло заорал Глеб и затормозил так, что Лобанов протащил его за куртку волоком пару метров.

— Ну чо еще?!

— Там, — в дрожащем голосе Романенко звучал неприкрытый ужас. Он указал куда-то в темноту за спиной Семёна. — Оно шевелится! Сёма!!!

Семён резко обернулся. В луче света показался обрывок грязной белой тряпки, слегка колыхающийся. Лобанов решительно направился к ней и дернул на себя.

Тряпка оборвалась, демонстрируя вентиляционный проход.

— Всё? Закончились страшилки? Пойдём домой, спать охота. А то завтра Быков такое устроит — Ховринка твоя раем покажется.

— Раем… — отозвалось откуда-то из темноты.

— И не передразнивай!

— Я молчал, — буркнул Глеб.

— Чертова вентиляция.

— …чертова… — откликнулся снова кто-то.

— Да ёб … ! — Семён не сдержался и высказал всё, что думает.

— Сём, ты бы не переусердствовал… — заметил Глеб. Он уже вполне пришёл в себя и включил свой фонарик. — Нам, кстати, куда идти?

— Назад, — и Лобанов решительно двинулся за спину Глеба.

— Мы не туда идём, — в третий или четвёртый раз заметил Романенко.

— Заткнись, — процедил сквозь зубы Семён. Он и сам уже понял, что идут они вовсе не в направлении выхода.

Впереди показалась лестница.

— На первый этаж — а там разберемся, — указал на нее Семён.

— Ну, пошли.

Они поднялись на десять ступеней, толкнули дверь. Петли скрипнули, показался серый коридор с пятнами света, проходившего сквозь пустые проёмы. Глеб осторожно подошёл к окну и отпрянул.

— Твою мать! Здесь же седьмой этаж!

— Глеб, ты чего? — Семён подошел следом, согнулся над подоконником и долго рассматривал что-то за окном.

— Ну, ты что там?!

— Да ничего. Не седьмой, Глебка, а девятый.

Глеб сглотнул.

— Мы же дальше подвала не уходили.

— Ну, вот такой подвал, что поделаешь. Ищи давай лестницу вниз. Только другую.

Глеб нервно хмыкнул: можно подумать, другая лестница будет лучше.

Лестница нашлась оперативно. Семён попробовал ее на ощупь ногой: вроде даже не шатается. Хотя на вид — хлипкая, один каркас металлический.

— Может, другую поищем? Или покричим в окно?

— Совсем дурак, Романыч? Иди давай. Или щас вообще впереди меня пойдешь.

Глеб со вздохом вцепился в металлическую рамку, служащую перилами, и зашагал следом за другом.

— Смотри, уже пятый! — радостно сообщил Семён, выглянув в окно. — А там охранник шатается. Сука.

— Отлично. Мы, кстати, в тупике.

— Как — в тупике?

— А так. Оглянись хоть.

Действительно, лестница привела их в комнатушку с одним широченным окном. Других выходов не было.

— Да фигня какая-то, небось просто в шутку дверь заложили. Я вот сейчас простучу стены и найду выход!

Лобанов решительно ударил кулаком в стену, противоположную той, где был оконный проем. Стена отозвалась глухим вздохом. Лобанов продолжал выстукивать ее по периметру. От очередного удара стена проломилась.

— Во! Я же говорил!

Семён ударил еще раз. Вывалилось несколько рядов кирпичей — так, словно они и не были скреплены бетоном. Он заглянул в полученную дыру и тихо выругался: стена была наружная.

— Лестница-то на месте? — спросил Семён, обернувшись через плечо. Глеб, наблюдавший за поисками двери со стороны, только кивнул.

Они поднялись обратно.

— Может, ну его, до утра пересидим? — спросил Глеб.

— Ага, а утром нас сначала в ментовку доставят, а потом — к Быкову. Ну да, щас. Пойдем, в коридоре еще поищем.

Они вышли из комнаты, которая, видимо, предполагалась в будущем в качестве палаты, остановились в замешательстве: прямо перед их глазами открывался вид на широкую парадную лестницу.

Интерны переглянулись. Глеб радостно и решительно шагнул было вниз. Лобанов удержал его за шиворот.

— Погоди, черт знает, что там…

-…черт… — опять отозвался тот же голос, что и в подвале.

— Да кто тут дразнится, а? — взревел Семён.

— Тише ты, Сёма, — остановил его Глеб, — я бы не хотел с этим пересмешником знакомиться.

— Да брось ты. Может, это твой Славик за нами шастает.

— Ну да, и лестницы двигает с этажа на этаж…

Лобанов поежился.

Они медленно пошли вниз. Романенко подумал, что на этой лестнице неплохо бы смотрелся кроваво-красный ковер… Воображение рисовало густой мягкий ворс, изящные женские туфельки на шпильках, чей стук заглушает дорожка…

Что-то звонко ударилось и застучало вниз по лестнице.

Глеб и Семён замерли. Лучи фонарей метнулись на звук.

На нижней ступеньке лежала черная туфелька-«лодочка».

— Это ж надо такой дурой быть, — сглотнув, проговорил Лобанов, — в шпильках сюда припереться.

— Ой, — раздался наверху женский голос, — а вы мне не поможете?..

Фонарики взметнулись и высветили девушку в старомодном широкоплечем пиджаке. Глеб разглядел миловидное личико и на автомате заулыбался.

— А что это вы тут ходите? — недружелюбно полюбопытствовал Лобанов.

— Я… заблудилась… — вздохнула девушка. — А теперь вот туфельку уронила… Не поможете достать?

— Конечно, поможем, — быстро согласился Глеб и с разворота шагнул вниз. Его ноги моментально оказались по колено в воде.

— Ой ё…

— И вот так каждый раз, — расплакалась девушка.

— Ну, раз каждый раз, то вам, наверно, привычно туфельки оттуда доставать, — заявил Семён. — А мы пойдем, — он подхватил под локоть Романенко и поволок его вниз по лестнице, в сторону, противоположную девушке.

— Ты с ума сошел, Сём, ей же помощь нужна… И вообще, нам как раз туда… — зашипел Глеб.

— Ага, помощь. Уж она ей давно не нужна. И нам точно не туда. В смысле, не к ней. Смотри, — Семён направил фонарик на девушку. Глеб на секунду замер. Воспользовавшись его замешательством и тем, что девушка увлечена своими рыданиями, Семён вытащил его в очередной коридор.

— Лобанов…

— Что?

— А как ты разглядел-то, что у нее в спине топор?..

— Ну как-как… Опытный дядя Сёма, опытный, — хрипло засмеялся Лобанов.

— А серьезно?

— Тень.

— Ты увидел тень топора?!

— От нее вообще не было тени.

Глеб в замешательстве опустился на деревянную строительную скамеечку.

— М-да. Не зря ты со мной увязался.

— А то. — Семён помялся. Вздохнул. Ему явно было не по себе. — Я это. Я ж с пацанами еще на первом курсе тут все излазил.

— Ты? Ты ж не веришь во всю эту чушь.

— Чушь — не чушь, а ничего хорошего тут точно нет. Думаешь, зря столько лет никто ничо путного тут сделать не может?

— Я вообще думал, что это чисто бюрократические заморочки. Да и, говорят, тут земля плохая, всё нафиг скоро подтопится и разрушится.

— Угу. Топкое место — тоже не очень хорошо. Плюс я лично в подвале остатки могильного камня находил. — Семён внушительно посмотрел на Глеба.

— Да врёшь поди, — Романенко даже слегка отстранился от него.

— Не вру. Да ты не боись, к утру выйдем. Если совсем не свихнёмся. И я, кстати, в чушь типа черного доктора не верю. А тут… — Семён многозначительно поднял палец.

Они медленно брели по нескончаемому коридору. Стоило им завидеть в конце стену или лестницу, как они планомерно сворачивали в ближайшую потенциальную «палату», а оттуда выходили уже вовсе в другом месте и снова шли, шли, шли…

— А мы тут были, — неожиданно поднял голову Романенко.

— Ну да. Мы в одном месте кружим, кстати. А если кто со стороны посмотрит, то мы и вовсе можем в одной комнате по кругу ходить.

— С ума сойти. Вы тут что, эксперименты ставили?

— Да какие эксперименты… Двоих запустим — двое наблюдают, потом менялись… Ну, дебилы были, молодые…

— И что?

— Да ничего.

— Может, не надо ходить? Может, посидим просто в уголочке, оно и пройдёт?

— Да черта с два оно пройдёт. Кто сидел — тех потом прямиком в психушку везли. А кто что-то делал — те нормально. Оно как-то активных больше жалует.

— Это тебе никого не напоминает? — приподнял бровь Глеб.

Семён задумался, медленно осклабился.

— Ну да. Сатрап — он везде сатрап. У тебя сигареты есть?

— Ага.

— Фигня какая-то. Мне курить чего-то не хочется. А тебе?

Романенко задумался.

— Нет вроде…

— Вот видишь, польза какая: и для здоровья хорошо, и экономия сплошная. Однозначно больничные глюки.

Глеб все-таки вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой. Затянулся.

— Фу ты, аж противно.

Он быстро смял ее в кулаке и бросил на пол.

— Идём, еще раз попробуем спуститься. Или подняться. Где мы, кстати?

Глеб выглянул в окно.

— Черт его знает. Темно — хоть глаз выколи.

Семён высунулся в соседний проём.

— Ну, по идее, фонари должно быть видно, которые по улице.

— Да фиг тебе. Может, мы во внутрь двора смотрим? Ну или как оно тут называется…

— Да вряд ли, — сказал Лобанов и посмотрел вверх. — Даже звёзд не видно. Влипли мы с тобой, Романыч.

— Твою мать…

— Идём, еще походим, поищем.

— А вдруг мы всё время только вниз и спускались?..

— Ага, этажей на двадцать. С ума сошёл, что ли?

— А чего тогда тьма такая-то?

— Ну, мало ли. Свет на районе вырубили. Не бывает, скажешь?

— Логично. Но есть же всякие аптеки дежурные, на генераторах обязательно что-нибудь работает.

— Да ну тебя, с твоей логикой. Пошли, — Лобанов слишком очевидно нервничал. Похоже, он, несмотря на «опыт» пребывания в этих местах (или именно из-за него?), всё-таки побаивался здешних неведомых существ. Или не существ? Глеб мотнул головой, отгоняя непотребные мысли, и пошёл следом, ориентируясь на сутулую спину друга.

— Вот смотри, — Семён нырнул в боковой проход. — Вот и свет.

В окно и правда уставился желтый фонарь — вполне современный, обыденный, успокаивающий. За ним активно шелестели живые насаждения. Резкий порыв ветра ворвался в комнату, бросил в лица сухую листву.

— Сёма… — Глеб поймал один из листков, присмотрелся. Выглянул наружу. — Сёма, а как мы так доходились, что июнь у нас превратился в сентябрь?.. Или октябрь, или что там…

Семён сосредоточенно и ошарашено осмотрел пейзаж.

— Ну мало ли! Наверно, тут деревьям воды не хватает — вот и опадают среди лета!

— Ага. И холодрыга стоит от того, что ей тоже воды не хватает. — Глеб нервно втянул воздух. — Ты же говорил, что тут подземные воды.

— Я говорил?! Тебе послышалось.

Они переглянулись: оба бледные, всё еще пытающиеся не верить и как-то держаться, хотя бы для того, чтобы не вогнать в панику товарища.

— Пересидеть, что ли?.. — безнадежно предложил Глеб. — Теоретически с рассветом всё должно пройти.

— Можно и пересидеть. Я тебе уже объяснял. Да и рассвет может быть очень и очень далеко.

— Не скоро, наверно, ты хочешь сказать?

— Ну да, типа того.

— Ну, раз уж даже Семён Лобанов в романтизм ударился, то тут точно что-то не так, — Глеб попытался улыбнуться, однако пересохшие губы с трудом вытянулись в невнятную, напряженную полоску.

— Да всё так. Просто бродить до рассвета нам действительно далеко. А сидеть — еще хуже.

— Чего это? Мы, по-моему, уже раз десять весь корпус обошли. Перетрудились однозначно.

Семён вместо ответа указал на стену, где как раз в этот момент среди теней древесных ветвей шевелился отчетливый силуэт. Глеб оглянулся на окно: нет, никого. И по пути света от окна к стене — тоже никого. Однако силуэт — человеческий, низенький, сутуловатый, с колпаком на голове, — по-прежнему шевелился, ерзал по стене, словно отыскивая более удобное положение.

В наступившей тишине послышались стариковское кашлянье, шорох одежды.

— Валим? — шёпотом предложил Глеб.

— Угу, — Семён не двинулся с места.

— Эй. Ты чего?

— Ничего, — Семён отступил на шаг, споткнулся, едва не полетел на пол.

— Экий неловкий, — со странной, правильной, похожей на озвучку старых советских мультфильмов интонацией произнёс силуэт.

Глеб с воплем кинулся прочь, попытался выскочить в проём, промахнулся, ударился плечом о дверной косяк, взвыл и всё же вылетел в коридор. За ним, тараном сбивая строительные кóзлы, пронесся Лобанов.

Силуэт захихикал.

— Экие пугливые, — прокашлял он сквозь отрывистые смешки.

— Это кто вообще был?! — пытаясь отдышаться, спросил Глеб. Он вдвоем стояли в тени коридора. По бокам на полу отсвечивали квадраты окон из помещений.

— Не знаю. Но мне он не понравился, — Лобанов аж всхрапнул от волнения и быстрого бега.

— А мне, знаешь ли, прямо очень! Аж влюбился! — возмущенно воскликнул Глеб.

— А чо ж рванул-то так? — заржал Семён, моментально расслабляясь.

— Да что-то как-то не до влюблённостей мне сейчас, — улыбнулся всё еще бледный Глеб.

— Курить захотелось, — Лобанов поднял палец вверх. — Пойдём, покурим.

— Ну, пойдём.

— Смотри, охрана… — Глеб затянулся сигаретой, высунувшись из окна. Прохладный летний ветерок действовал отрезвляюще и ободряюще.

— Предлагаешь позвать?

— Хм. И что мы им скажем?

— Что нас «водит»?

— Ага. И нас прямиком отвезут не в ментовку, а в дурку. Вот уж Быков поржёт.

— Сначала пусть снимут отсюда. Какой это этаж?

— А хрен его знает. Не считал я.

— Вот-вот. Попробуем еще раз прогуляться?

— А смысл? Давай уж тут потолчёмся.

— А сигарет нам до утра хватит?

Глеб в ответ показал полупустую пачку.

— Вот тебе и смысл, — нравоучительно произнёс Лобанов, щелчком отбросил окурок и пошёл к двери.

Глеб рысцой побежал за ним.

— Семён, давай еще раз попробуем вниз спуститься? Ну а чо просто так бесцельно ходить?

— Ну пробуй! Куда пойдёшь пробовать? Ты еще разделиться предложи.

— Да я б предложил, но, боюсь, потом вообще пропадём.

— За мозги свои, что ли, испугался? Ну да, тут их легко повредить…

— О! Лестница! — Глеб, не обращая внимания на сопротивление Лобанова, поволок его к широким ступеням. — По сторонам не смотрим, теней не видим, на голоса не откликаемся.

— … откликаемся…

— Да что же это такое! Опять! — возмутился Глеб.

— Сдается мне, надо в другом направлении двигаться… — Лобанов обернулся и замер. — Ой.

— Что?!

Сквозь широкое окно напротив лестницы — пустое, без рам, с овальным верхом — проникал тусклый лунный свет. Широкое светлое пятно над лестницей перекрывали рваные тени.

— Это деревья? — недоуменно спросил Глеб.

— Угу. Выросли, понимаешь, за пару часов.

— Э?

— Ну, когда мы девицу с топором тут видели — деревьев не было.

Тень от тонкой ветки дернулась, будто стуча в окно. В стороны от ее основания потянулись еще два ростка. Медленно, с усилием они карабкались вверх по освещенной стене, разрастаясь и путаясь откровенно вьющимися, коварными сетями.

— Лиана, блин, — залюбовался Глеб.

— Еще, небось, ядовитая, — хрипло подхватил Семён.

На ветках прорастали листья. Они трепетали от невидимых порывов, подрагивали, как под тяжелыми дождевыми каплями. В тишине раздавался их еле заметный шорох.

Где-то в стороне окна взвыл ветер. Обернувшись, интерны уставились в по-прежнему пустое окно, в недвижимую черноту ночи, подсвеченную тусклым фонарём.

— Нам вниз, — заметил Семён.

— Да ладно, успеется, — Глеб, незамеченный отвлекшимся Лобановым, приблизился к теням. Провёл по ним рукой. Несколько тонких прутиков моментально бросились к нему — он едва успел отдернуть ладонь от стены.

— Смотри, какие забавные, игривые, — Романенко, дразня, пробежал пальцами по стене. За ним, шелестя листвой, будто мелкие шипящие змейки, рванули ветки.

— Совсем обалдел! — Лобанов схватил Глеба за край рубашки и потащил в сторону.

Романенко, не сопротивляясь, но и не отстраняясь особо от стенки, повиновался.

Перепрыгивая через ступеньки, они неслись вниз. Широкая мраморная лестница уходила вниз бесконечным потоком. Фонарики скользили по ней, высвечивая всё более темные углы.

— Стоять, — Глеб приостановился, удерживая Семёна за руку.

— Что такое? Опять начинается? — Лобанов пошарил фонариком вокруг, отлавливая шевелящиеся тени.

— Да нет. Вниз посмотри.

— Ну чо, ну…

Лучи фонариков безнадежно тонули в беспросветной мгле. Где-то внизу ударила о воду крупная капля. По углам ступеней, чем ниже, тем обширней, прорастала зеленоватая плесень.

— Отлично. Может, мы уже в могильнике? — Семён со злостью пнул перила.

— Тише ты! Вдруг ему не понравится?

— Да какая разница-то?! Ему всё не нравится!

— … вицца… — отозвалось снизу. И несколько капель ритмично ударились о невидимую водную гладь.

— Нам наверх. — Глеб сглотнул. — Простите, уважаемый! — крикнул он погромче и повежливей. — Ей-богу, не хотели вам мешать! Нам пора!

Он огляделся. Вместо мраморных ступеней под ногами хлюпали лужицы на каменном полу. Семён головой почти упирался в грязный серый потолок.

— Мы наверх выйдем, можно? — поинтересовался дрогнувшим голосом Романенко.

— … можно, ожно, ожно… — подтвердило эхо.

— Спасибо, — развернувшись, оба рванули в ту сторону, которая казалась им обратной по направлению предыдущего хода.

Вскоре они наткнулись на металлическую, подернутую пылью и остатками густой паутины лестницу. Поднявшись по ней, Семён упёрся в деревянную крышку. Толкнул ее. С трудом поднял. Ему почудилось, что при этом по крышке что-то с шорохом сползло на пол.

— Сволочи, заложить хотели, — просипел он.

Они уже с полчаса сидели на каменном бордюре, курили и тихо переговаривались. Иногда в стороне откликалось неясное эхо.

— Смотри, а ему нравится слово «нравится», — улыбнулся Семён. — Он его каждый раз за нами повторяет.

— Ишь ты. А мне казалось, ему нравится над нами издеваться.

— Нам не привыкать к эдакому обращению.

— Угу. Вот наскучит ему, поймёт, что мы непрошибаемые — и начнётся.

— Да ничего не начнётся, — скрипнул в сумраке голос, которым до этого отзывалось только эхо.

Интерны подскочили, роняя фонарики.

— Ну чего вы, чего вы? — голос ударился в паническую интонацию. — Хотите, я обратно уйду? Вам не страшно, а мне опять скучно.

«Это он со скуки нас так гонял?» — ошалело подумал Глеб.

«Скучающий диггер, мать его. Ну я ему», — Семён смял окурок и кинулся на голос.

— Ой-ёй, Глебушка, держите его! — заорал голос. — Он же меня убьёт! Покалечит! А-а-а!

— Стой, Сёма! Сёма, стой, тебе говорят! — Глеб накинулся на Лобанова сзади, обхватил двумя руками.

— Ы-ы-ы, сука! — с чувством произнёс тот. Но всё же остановился. — Да отстань ты, чего повис.

— Ну, не надо на него так. Поговорим, всё решим, — Глеб в панике огляделся.

— Правильное решение, — одобрил голос-эхо. — Я могу выйти? Или вы еще паникуете, и я рискую нарваться на неадекватную реакцию?

— Да выходите, мы люди мирные, — пожал плечами Глеб.

— Ну да, мы очень мирные, — подтвердил Семён, разминая кисти.

— А вы, Сёма, лучше в сторонку отойдите, а то мне боязно, — проговорил голос.

— Да ладно. Сами вон как пугать горазды, а боязно, — усмехнулся Сёма.

— Ну, пугать — не бояться, — резонно отметил голос.

— Выходите уже, а то мы перенервничаем и опять кидаться начнём, — сказал Глеб, высвечивая фонариком темные углы.

— Я иду! — предупредил голос.

В темноте показался тонкий силуэт. Даже не показался — так, лишь по игре теней можно было определить, что нечто близится из сумрака к освещенному фонариком кругу. Постепенно луч выхватил белую тряпку, обёрнутую вокруг тонкого тела, украшенную разнообразными подвесками. Приглядевшись, можно было увидеть множество крестов, свастик, звезд, прочих амулетов. Из тряпки вырастали гибкие проволоки, переплетенные шнуры — судя по всему, конечности. Последним из темноты выплыло то, что, видимо, считалось головой: смотанная в шар простынь с нарисованными кривыми штрихами глазами и ртом.

— Ой, — Семён присел на бордюр.

— Ой-ёй, — подтвердил Глеб, сделав шаг назад и упёршись спиной в стену.

— Что, страшно? — забеспокоился пришелец.

— Да, есть немного, — подтвердил Семён. Он достал последнюю сигарету, дрожащей рукой сунул ее в рот, кое-как щелкнул зажигалкой.

— Я нечаянно, простите, — тряпичное существо по стеночке пробралось к низенькой деревянной скамеечке. Уселось, странным узлом связало проволоки-шнуры, служившие нижними конечностями.

— А вы, собственно, по какому вопросу? — чтобы хоть как-то разрядить напряжение, Романенко постарался перейти на деловой тон.

— Я, собственно, пообщаться вышел, — радостно сообщил неизвестный.

— Может, представитесь?

— А, дык теоретически я — Больничный.

— Может, медицинская карточка? — фыркнул Глеб.

— Да нет, я Больничный. Ну, как в доме — домовой. Или в лесу — леший. А я — Больничный. Ваш тёзка, к слову, — он ткнул шнуром в Семёна.

— Тоже Сёма, значит, — Глеб уже откровенно нервически ржал.

— Ну да. А что тут такого? Я ж не француз какой, чтобы Субизом зваться.

— Субизом-то почему? — Романенко аж икал от смеха.

— Ну не знаю. Приходил тут один, так представлялся. Оказалось — француз. Я половины не понял из его речи. Пришлось отпустить.

— Иностранцев, значит, отпускаете? — подал голос Семён.

— Ну а что с них взять? — Больничный Сёма развёл шнурами-лапками. — Только всякими амулетами да приборчиками в меня тычут. Вот, — он выпростал руки-шнуры и показал связку каких-то веревочек, крестиков, кругляшков, палочек, часиков, датчиков… — Всё от них, болезных, осталось.

— Кстати, о болезных. Почему Больничный, а? Больницы-то нет как таковой, — спросил Глеб.

— Ну, так получилось. Мы, больничные, в любой больнице имеемся, — замялся Сёма. Глеб и Лобанов переглянулись. — Прячемся, всякую гадость делаем. То аллергию нашлём, то сердечника какого напугаем. Бывает, спирт прольём. Наркотики перемешаем.

— И что, никакого средства от вас нет?

— Отчего же? Есть средство, — заулыбался, раздвигая тряпицами рисованный рот, Сёма. — Доктор должен быть. Такой, знаете ли, настоящий. Чтобы всем от него и хорошо, и плохо одновременно было.

— А, ну тогда понятно, отчего у нас ты не появляешься, — улыбнулся Глеб.

— Не я, а больничный.

— Так ты и есть больничный.

— Нет-нет, я — больничный Сёма. А у вас, может, какой больничный Вася. Или Порфирий, — здешний больничный передернулся.

— А что Порфирий? Хорошее имя, между прочим, — съязвил Семён.

— Да ты не знаешь того Порфирия. Злобный эдакий дедок. Как куда заселится — спасу нет. Покуда главврача не выживет, покуда больницу не закроет — не успокаивается. Скандалы любит, проверки всякие. Вечно проверяющим на пути пакости делает. Точнее, он пакость — проверяющий замечание — больнице плохо.

— Экой мерзавец-то, — покивал Лобанов.

— Ты, Сёма, — Глеб помахал пальцем перед носом своего друга, — не ты, Семён, а ты, Сёма, — он повернулся к больничному, — на вопрос не ответил. Больницы-то тут нет. Ты какими судьбами тут застрял?

— Хозяйствую я тут, — пояснил Сёма. — Строительный убёг, сказал, стройка, вроде, замёрзла, а человеки со шприцами ходют: это что же получается? Не стройка, а вполне себе больница. Ну, меня и привлекли. Я, так сказать, на полставки тут. Обучаюсь.

— А потом?..

— А потом в настоящую больницу пойду, работать.

— За зарплату? — уточнил Лобанов.

— Ну, не за бесплатно, — уклонился от ответа больничный.

— Так, выходит, ты тут и… — Глеб задумался, подбирая слово, — «водишь»?

— Не я один. Вы зеленого с оглоблей не видели?

Глеб и Лобанов отрицательно покачали головами.

— А кто это? — поинтересовался последний.

— Дак похоронен тут был. Лет эдак двести назад. А потом на его могилке стену стали возводить. Вот он и бродит.

— А девица с топором? — спросил Глеб.

— А, истеричка, — махнул рукой Сёма. — Вечно в золушку играет. А никак я от неё не избавлюсь: ритуал-с нужен.

— Какой ритуал?

— Да я почём знаю? Придёт какой экстрасенс — может, и проведёт. Тогда и узнаю.

— А выйти-то отсюда можно?.. — как бы невзначай задал главный вопрос Романенко.

— Хм. Теоретически — да. С рассветом-то они все попрячутся, — равнодушно ответил больничный.

— А практически?..

— А практически я рассвета не боюсь.

«Встряли, блин», — читалось на расстроено скривленном лице Лобанова.

— Может, какой способ тебя уговорить есть?.. — продолжал допрос Глеб. — Задобрить? Как домового.

— Задобрить? — больничный задумался. — Ишь ты. Такого я не слыхал, чтоб больничных задабривали. Да и характер у меня вредный. Не ведусь я на задабривание. А вот ежели вы меня повеселите…

— Анекдотов, что ли, рассказать?

— Да нет… Загадку отгадаете — покажу вам выход. Нет — будете бродить до… В общем, пока не отгадаете.

— И много тут таких бродит, не отгадавших?

— Да хватает. Иногда их отлавливают, увозят. Обидно, знаете ли. Хотя вариантов отгадок у меня накопилось от них — ух! Раньше-то кто интересную придумывал — я того отпускал. А теперь попробуйте интересное придумать — я столько знаю!

— И что же? — Глеб слегка приуныл.

— Что же! Только правильный диагноз, — развел лапками больничный. — Этот, ответ в смысле.

— Ну давай уже, загадывай, — нетерпеливо потребовал Семён. Глеб с сомнением посмотрел на него: может, по силе Лобанов на богатыря и тянул, а вот богатырским умом бороться с нечистью, видимо, придется ему, Романенко.

Больничный выгнулся, будто набрал воздуха в несуществующие легкие.

— Бежит — жужжит, — торжественно произнёс он и замолк, как будто говоря всем видом «Это всё, подсказок не будет».

— И… что? — удивился Романенко.

— И всё. Загадка.

— Бежит — жужжит — и всё? Да это что угодно может быть! — возмутился Глеб.

Больничный поёжился, развёл конечностями.

— Я Больничный, я загадал. Отгадаете — отпущу. Нет — ну, не отпущу. Да вы думайте, что это я вас отвлекаю…

— А что тут думать-то. Кардиограмма это, — ляпнул Лобанов.

Больничный взъерепенился, подскочил.

— КАК?! Откуда?! — растерянно, по-детски обиженно уставился он на Семёна.

— Ну откуда… Сём, ну ты как маленький, — расслабленно разулыбался Лобанов. — Мы ж врачи, мы всё знаем…

— А чего ж не предупредили-то? — еще пуще расстроился больничный. — Я б другое что загадал…

— Ну, извини, уговору предупреждать не было. Отпускай давай.

— И-эх… — больничный понуро пнул камешек. — Вы хоть из какой больницы такие?..

— Из * * *

, — ответил Глеб. — Да ты не тяни, уговор дороже… микстур. Кстати, можем тебе их как-нибудь подкинуть, — он весело посмотрел на Лобанова. Тот, казалось, уже готов был насильно заставить нечисть выполнить условия сделки.

— Ясно всё с вами. Конечно, что я тут буду вам загадывать, если ваша больница Порфирия в узде держит… — Сёма, пошатываясь, направился в тёмный коридор.

— Э, стой! А мы?! — взревел Лобанов.

— А, я не сказал? Сейчас направо, а дальше прямо до рассвета. На рассвете свернёте налево.

Солнечный луч скользнул по левую руку.

— Нам туда, — буркнул Глеб. Он уже порядком устал брести прямо и прямо, периодически отпрыгивая то от зеленых, то от синих трупов. Впрочем, Семену повезло еще меньше: ему удалось поздороваться за руку с полуистлевшим скелетом, который упрямо не хотел иначе уходить с дороги.

Из окна второго этажа виднелось восходящее солнце. Оба интерна шумно втянули свежий воздух. Глеб пощупал карманы.

— Сигаретка есть?

— Откуда?

Помолчали, любуясь рассветом и прислушиваясь к шагам внизу.

— Охранник отойдёт — вылезем. — Семён посмотрел на улицу. — Тут и лестница вон рядом. Как по заказу.

— Может, на первый этаж и там в окно?

— Ну уж нет. Я тут больше бродить не буду.

— Это ты прав. — Глеб зевнул. — Интересно, а Быков в курсе?

— В курсе чего? Наших похождений? Вряд ли.

— Я про Порфирия.

Лобанов опешил. Он как-то не подумал об этом.

— А черт его знает. Может, и в курсе.

— М-да. Представляешь, что там за Порфирий, если его только Быков в узде держит?

— А с чего ты взял, что это Быков? Может, это вообще твоя мать.

— Или они вместе.

— Вот!