В чаше терпения есть точка кипения  (гет)

«Смерть пострадавшего наступила примерно 5-6 часов назад в результате…» «Удар был нанесен тяжелым, тупым предметом, предположительно…» «Следов сексуального насилия на теле жертвы не обнаружено…» «Глубина раны на теле соответствует длине клинка ножа, найденного на месте преступления…»

И так из года в год. Она сбилась со счета, сколько уже было у неё… пациентов. Много, недопустимо много: молодых и старых, красивых и обезображенных, виновных и почти святых, случайных и приговоренных. Она благодарила Бога за то, что никогда никого из них не запоминала, что они ей не снились по ночам. А то некоторые её коллеги рассказывали, что…

Её коллегам повезло, видимо, больше, ведь их чаша терпения наполнялась значительно медленнее, чем её. Сегодня же утром Валентина проснулась с отчетливым ощущением, что всё, — последняя капля упала в чашу и одного неаккуратного движения будет достаточно, чтобы перевернуть всё в её жизни. С неё достаточно, даже для судебного патологоанатома это слишком. По самым приблизительным подсчетам, она зафиксировала смерть у вдвое большего количества людей, чем другие. Жутко и страшно… Невыносимо видеть столько застывших взглядов, нести за собой такой вес, пусть и подсознательно.

Надо было закончить дело, сдать папки Галине и уйти. Не слушать её уговоров, не смотреть в глаза ребятам, снять халат, который уже будто бы прирос к коже. Сделать всё до тех пор, пока переполненная чаша терпения не закипела, пока боль, усталость, бессилие не залило душу.

Но мозг отказывался ей помогать, непривычно подыгрывая сердцу. Пересилив себя, Валентина за считанные минуты закончила с отчетом и уже направилась к выходу. Как вдруг её взгляд, прорезав сложные конструкции, лестницы и стеклянные двери здания службы, нашел Шустова. Баллистик быстро проходил по коридору, явно занятый своими мыслями. Валентина прислонилась к стене и смотрела ему вслед — высокий, сильный, немного нелепый, но такой бесконечно милый и уже почти родной. Её сердце заливала такая нежность, такое солнечное тепло, что ей казалось, будто бы она сама светится изнутри. Словно почувствовав её порыв, Шустов остановился и повернулся в сторону Вали. Он не мог её точно видеть, но приметив вдали бирюзовый костюм, широко улыбнулся и помахал ей. Антонова несмело улыбнулась, только и успев подумать, что если Игорь сейчас с ней заговорит, то смелость её покинет надолго. За какие-то несколько мгновений дверь морга нешироко открылась, и в проёме показался сам Шустов. Весь заряженный жизнерадостностью, Игорёк широко улыбнулся и моментально выдал: «Привет, Валечка! Увидел тебя тут и решил поздороваться, сегодня ж пока не виделись ещё. Кстати, цвет тебе этот очень идет». Шустов ещё что-то говорил, сыпал комплиментами и шутил, но Валя уже не слушала и только боролась со стремлением не броситься ничего не подозревающему баллистику на грудь с просьбой защитить от собственного скоропалительного решения. Она потупила взгляд, желая скрыть подступающий к горлу комок слез, но от внимательного Игоря это движение не ускользнуло. И тут границы прорвались и патологоанатом заплакала. Моментально его веселость сменилась серьёзностью. Шустов спрашивал о том, что случилось, кто обидел её, кого наказать, попытался пошутить, что повторно поубивает всех трупов в морге, чтоб те не расстраивали такую красавицу. Сердце Вали дико колотилось, она отговаривалась, силилась улыбаться и уверять, что всё отлично, что накатила обыкновенная усталость. Поняв, что Валентина постепенно приходит в норму, Игорь направился к выходу. Но тут, будто бы вспомнив что-то очень важное, одним огромным рывком вернулся назад, склонился над уже сидевшей за своим рабочим столом Валей и легко поцеловал в её щеку, прошептав низким голосом: «Держись! Ты так нужна нам всем!» От неожиданности Антонова отпрянула, хотела возмутиться, но объект её негодования скрылся за дверями. Это было уже слишком! То ли нервы были на пределе, то ли Игорёк повел себя не просто как друг и коллега, а как кто-то больший. Может это была игра воображения, но от его тембра голоса в тот момент у Валентины пробежался электрический разряд по телу. Ещё этого не хватало — женатый да к замужней даме... Проклятый Шустов! Сбил на ноль уверенность в себе. Антонова собрала все свои мысли вместе, решительно встала и поспешила к Галине, пока не произошло ничего нового. Голос Игоря до сих пор звучал в её голове, а щека слегка горела от вроде как дружеского поцелуя.

Коридор почему-то был длиннее, чем обычно и вместил в себя удивительно много сотрудников, до маниакальности стремящихся привлечь внимание патологоанатома. Используя дедовский метод исключительной занятости, Валя углубилась в чтение папки с документами. И, естественно, столкнулась с идущим навстречу. Про себя выразившись, она начала поднимать листы, решив просто проигнорировать своего обидчика. Несколько секундное молчание прервалось до боли знакомым голосом: «Вот ещё, Валя! Извини, чуть не сбил тебя с ног». Круглов подал Валентине один из листов и, низко склонив голову, попытался заглянуть в её глаза. Определенно, сейчас видеть Николая Петровича она тоже не хотела. А он, как назло, встав с корточек, подал ей руку и в упор испепелял своим взглядом. Эта странная привычка майора, проявляющаяся в основном при общении с Галиной и Валей, всегда слегка смущала Антонову, но именно сегодня просто вогнала её в краску. «Что с тобой, Валечка? Ты вся красная…» — майор с непередаваемой заботой дотронулся до её руки и остановился в нерешительности. «Всё хорошо, просто устала. Спасибо, Коля». Такое к себе обращение Круглов позволял немногим, особо близким и любимых им. И Валя негласно входила в этот перечень, но о чём, видимо, сама и не догадывалась. Быстро промчавшуюся мимо себя Валентину Николай Петрович провожал с удивительно довольным выражением лица и немного глуповатой улыбкой. Она же твердила себе: ничего особенного, ни на йоту не красивые у Круглова глаза, ничего особенного в Петровиче нет…

Вдруг все проходящие по коридору вздрогнули от истошного крика Вали: «Нет уж, Серёга, только не ты!» Их любопытство было вознаграждено занятной картиной: полностью ошарашенный майор Майский с постепенно ускользающей с лица улыбкой и до грани возмущенная Антонова, будто рак, отходящая назад. Все единогласно пришли к выводу, что Майский решил оказать патологоанатому знаки внимания, чему последняя явно рада не была. Коридор быстро опустел, что предоставило им возможность объясниться. Серёжа остро нуждался в разъяснениях со стороны Вали, потому что ровным счетом ничего не понимал. А Валентина же заняла удивительно агрессивную позицию — не подпускала Майского к себе на расстояние вытянутой руки, на каждое его слово просила замолчать и решительно пыталась продолжить свой путь к Рогозиной. Первое удивление уже оставило Майского, на смену которому пришло желание точно узнать причину такого поведения Вали. Но она вела себя также неадекватно, что принудило его к крайним мерам. Одним рывком Сергей поднял Валентину на руки и перенес в комнату отдыха. Но когда уже можно было поставить Валю на пол, он, случайно ли, преднамеренно ли, замешкался, что создало паузу. И за эти несколько секунду майор успел очароваться правильностью и изящностью черт её лица, ещё немного и он бы начал терять контроль над собой. Предательски расширенные зрачки и нервно ходящий кадык просигнализировал Валентине, что надо прекращать эту игру — с Сергеем она не справится в любом случае. На её счастье, он был серьёзным и взрослым человеком, поэтому сам потупил взгляд и отошел на шаг назад. «Мне тут Игорёк сказал, что у тебя что-то стряслось, что сама не своя. А ты, как я погляжу, реально тю-тю». Майский стоял спиной и, пожалуй, слишком деловито наливал кофе. А Антонова почему-то ощущала чувство вины, как перед собой, так и перед другими. Куда-то прочь ушли мысли об уходе из ФЭС, скрылись из памяти домашние проблемы, усталость и боль развеялись при одном взгляде на Сергея. Вся её истерика представлялась теперь пустой, безосновательной и глупой, ведь как она могла лишить себя всех их, своими же руками разорвать нити, соединяющие её с такими любимыми людьми. Она чуть не совершила глупейшую ошибку в своей жизни. И может все эти ощущения наполненности чаши терпения, сытости жизни, последней капли — лишь острый дефицит дружбы и любви со стороны близких: Галины, Круглова, Серёжи, Ваньки, Танюшки, всех них… Ей остро захотелось все это компенсировать, за один раз, прямо сейчас. «Серёженька, обними меня, пожалуйста, сейчас, тут». Майский не поверил, в то, что одна его мечта может осуществиться прямо сейчас, что он может достигнуть цели, которую поставил себе очень давно. Пока ничего не стало на свои места, он рывком притянул к себе стоящую напротив себе Валю и замкнул руки на её талии. Валя дернулась от неожиданности, в глазах на секунду поселился страх, сменившийся нежностью. Майский чувствовал, как под его ладонями через ткань костюма пульсирует её кровь, ощущал её температуру, упругую и мягкую кожу. Одному Богу известно, что сдержало майора в тот момент…

Они сидели на диване и общались. Её голова и руки лежали на его груди, мелкими движениями пальцев она перебирала петли на его свитере, а он тихо сходил с ума от счастья. Умиротворение… Валя проговорила не меньше часа к ряду, как маленький ребенок: жаловалась, иногда плакала, смеялась, хвасталась, задавала вопросы и сама же на них отвечала. За всё это время она ни разу напрямую не обратилась к Серёге, будто бы совсем забыв о его существовании. А Майский и не роптал на положение, находя его крайне удобным. Он обвивал тело Валентины своим руками, вдыхал запах её волос, мог якобы ненароком дотронуться до неё уже не по-дружески, когда она вздрагивала или всхлипывала, он мог пролепетать ей что-то очень нежное и откровенное и легко поцеловать. И с каждым разом частота этих поцелуев росла. Но тут, будто мышь сквозь стену, в сознание майора пробралась мысль, что кто-то может их увидеть. Нет-нет, он не боялся разоблачения. Майский пребывал сейчас в таком состоянии, что сумел бы сделать перед всеми Вале предложение руки и сердца, предварительно убрав с пути Степана. Самым страшным ему казался разрыв этой райской пелены, окутавшей их, разрушение чьими-то неумелыми руками их только что созданного мирка. Подсознательно предчувствуя, что когда-то это произойдет, майор решился сам, аккуратно, почти хирургически, прервать их общение. Тем более, его тело уже кричало ему, что хочет избавиться от всего лишнего и получить доступ к такому близкому, такому желанному…

Борясь с собой, он убрал свою голову от неё и попытался высвободить руки. Валентина, затихшая и успокоившаяся на его груди, подумала, что ему неудобно сидеть и вернулась на землю, отпрянув. «Только между нами, хорошо… Спасибо тебе…». Майский с трудом услышал её шепот и также ей прошептал «Ты прекрасна!». Через секунду он скрылся за дверями комнаты отдыха. Оказавшись без опоры, Валентина пошатнулась. Из её головы никак не шла мощная, удобная, мягкая грудь Майского, на которой так удобно лежать. Ей безумно хотелось бы просыпаться каждый день рядом с ним. Эта мысль её практически не покидала.

Рогозина проводила совещание и, как оказывается, Валя на него опоздала. Трое свидетелей её утреннего состояния всё это время не сводили с Антоновой глаз. Галина слишком любила их четверых, чтобы вмешиваться в дела, позволив самим разрешить проблемы. Валентина же одаривала каждого из них таким благодарным, нежным, любящим взглядом, что можно было бы подумать, что она влюблена в каждого из них по уши. Когда же Рогозина позволила всем разойтись, Шустов, Круглов и Майский не захотели далеко отходить от кабинета начальницы, явно ожидая задержавшуюся у подруги Валю.

Галина не задавала лишних вопросов, не читала нотаций, а лишь попросила пока что сильно не афишировать своих отношений. Получив тем самым благословение, Валя отправилась к себе. Провожаемая тремя офицерами, Антонова чувствовала себя победительницей. И первым призом для одного из них. Чаша терпения, наполнившаяся, дошедшая до точки кипения была сегодня остужена и опустошена. Жизнь продолжается. Жизнь начинается!