Отражение души (гет)

— Ох, мистер Вонг! — суетливо подбежал управляющий, стоило только мужчине зайти в кабак, и заискивающе посмотрел тому в глаза. Маленький, скользкий, с чрезмерно узкими глазами и тонкой полоской усов, Ли Чэнь был похож на крысу. Да и заведение, названное «Мышиный хвост», было маленьким и суетливым. Однако у Кунгкита были здесь свои дела, из-за которых ему пришлось заглянуть. — Ваша комната как обычно свободна, Шан проводит вас… Шан, дрянь такая, где ты ходишь! — по отношению к работнице голос управляющего был не столь благосклонным.

Послышался неразборчивый ответ и, наконец, к двум мужчинам подошла женщина. Кунгкит не смог не отметить ее красоту: чуть раскосые, темные глаза с угольными стрелками на веках, красные, как лепесток розы, губы, и волосы. О Боги, какие же у этой женщины были волосы — самый дорогой шелк на их фоне казался бы обыкновенным сукном.

— Это Шан, мистер Вонг, наша лучшая танцовщица! Сегодня она, правда, попросилась на обслуживание клиентов, поэтому мы решили удостоить ее чести… — но Кунгкит уже не слушал Ли Чэня, полностью сосредоточив свое внимание на женщине.

— Здравствуйте, Господин, — сложив руки в рукавах алого шелкового кимоно, поклонилась Шан. Вся ее поза показывала смирение и благосклонность, а голос лился, как песнь барда при императорском дворе. — Пройдемте за мной.

Шан развернулась, и Кунгкит подметил, как изящна ее шея и спина. Шаги ее были легкими и неслышными, а сама походка плавной, такой, будто сами Боги стелили перед ней дорогу. Однако мужчина не видел, как на лице танцовщицы распускается довольная ухмылка, и глаза сощуриваются, высматривая что-то впереди.

— Как мне к вам обращаться? — слегка пренебрежительно обронил Кунгкит, но Шан чувствовала, что заинтересовала его. Это было понятно по слишком долгому взгляду, направленному на ее фигуру, по сбитому дыханию, по облизыванию губ.

— Обращайтесь ко мне, как пожелаете, Господин Вонг, — смиренно ответила девушка, чуть пригибая голову и останавливаясь рядом с дверью из темного дерева. — Ваша комната. Мне подать что-нибудь к столу?

Кунгкит долго молчал, смотрел на ее лицо и о чем-то усиленно думал. Об этом говорила складка между бровями, сжатые губы, и то, как он открывал и закрывал золотой портсигар одним пальцем правой руки.

— Ты же танцовщица, Красавица* Шан? Я хочу, чтобы ты станцевала мне. И принеси побольше выпивки: ром, виски… — и он снова замолк, будто потеряв суть того, что говорил.

— Как пожелаете, Господин Вонг, — изображая смущение из-за обращения, поклонилась Шан и поспешила обратно, не теряя, впрочем, плавности движений при походке.

Кунгкит проводил ее глазами, и, когда она скрылась за поворотом, вошел в свою комнату, сел на диван и прикрыл глаза, ощущая предвкушение перед представлением, которое сейчас было ему обеспечено.

Шан, в свою очередь, довольно ухмылялась в рукав кимоно, ожидая, пока служанки соберут волосы в другую прическу и принесут новое, только привезенное платье из полупрозрачного шифона. В ее ушах уже звенели барабаны, она чувствовала, что-либо сегодня, сейчас, либо никогда.

Какая умная и самодостаточная женщина захочет оставаться в таком неприметном месте, как кабак на улице красных фонарей? Никакая, поэтому и Шан планировала вырваться отсюда. И Кунгкит был лишь первой ступенью к этому.

Служанки помогли надеть дорогую ткань, которая больше показывала, чем скрывала, и Шан посмотрела в зеркало. Пора.

Когда хитрая танцовщица приблизилась к комнате Кунгкита, ей вручили поднос, полный дорогой выпивки, и приставили одного из лучших музыкантов. Управляющий лично открыл дверь, обжег ее масляным, возбужденным взглядом и шепнул: «Не смей ничего испортить! Иначе потом я попорчу твою шкуру…». Шан, сама того не ожидая, вздрогнула. Однако не от страха, а от отвращения к Ли Чэню. И шага не остановила, уверенно входя в помещение.

Стоило Шан войти, Кунгкит пригвоздил свой взгляд на ней. Женщина не смогла не отметить, что на столике лежали два револьвера. Поставив поднос рядом с ними, Шан смиренно сделала пару шагов назад и склонила голову.

— Красавица Шан, ты боишься? — глаза Кунгкита пробежались по столу и резко застыли на лице танцовщицы.

— Нет, Господин. Я и сама неплохо умею стрелять, если позволите признаться, — Шан изобразила полное смущение, в то время как музыкант, кажется, подавился воздухом.

— Позволяю… — мужчина задумчиво провел большим пальцем по скуле и, будто вспомнив о чем-то, вздрогнул. — Точно… Красавица Шан, что ты станцуешь мне?

— Вы быстро поймете все сами, Господин, — Шан встала на колени и подала знак музыканту. Тот судорожно схватился за барабаны и в комнате раздались первые ноты некой мелодии.

В руках Шан вдруг раскрылись веера. Будто капли крови, на фоне бледной кожи и черного шифона алые веера блестели, привлекая внимание. Тело Шан, будто податливая лента в руках гимнастки, извивалось, каждый ее шаг и жест был четок, попадал в такт и будто резал саму музыку. Кунгкит, кажется, задыхался. Как пират, он не привык отказывать себе в желаниях. Сейчас ему неимоверно хотелось потрогать это видение.

Мужчина встал, и музыкант замолк. Однако Шан, кажется, не замечала отсутствие музыки. Ее руки, ноги и лицо все еще чувствовало такт — сердца, дыхания — и этого хватало для продолжения танца. Кунгкит схватил ее в объятия и в этот момент что-то изменилось. Ее глаза, словно лисьи, смотрели прямо и с самоуверенной хитрецой. Тело Шан изгибалось в его руках, и Кунгкит, кажется, влюбился. Но не так, как это обычно бывает, а лишь как любят редкую, красивую вещь на витрине. А разве Кунгкит отказывал себе когда-либо, если ему хотелось купить такую вещь? Нет. Значит и эта женщина, которая смотрит на него своими черными, блестящими глазами, будет принадлежать его рукам.

Точка.

— Пшел вон, — указав пальцем на музыканта, произнес Кунгкит. Его голос низко вибрировал, и было страшно не послушаться. Однако Шан была полностью спокойна, лишь глаза ее любопытно сияли. И продолжение речи не заставило ждать. — Красавица Шан, я, Вонг Кунгкит, правая рука самого генералиссимуса Чан Кайши, желаю, чтобы ты сейчас же собрала свои вещи и отправилась со мной. Я подарю тебе все моря Китая, ты сможешь коснуться каждой нефритовой волны, увидеть каждую зажженную для тебя Богами звезду. Согласна ли ты отправится туда, где сияет новое солнце?

Шан не сдержала ликующей улыбки:

— Да, мой Господин, я согласна. Я посвящу вам каждый свой танец и каждую песнь, что слетит с моих губ.

Кажется, Кунгкит сошел с ума, когда услышал это. В тот же момент он поднял Красавицу на руки, с ноги открыл дверь и заорал:

— Ли Чэнь, ты, противный крыс! С этого момента Шан становится Мадам Вонг, и ты не смеешь идти поперек моего желания, иначе весь твой кабак превратиться в пепелище! Все услышали мои слова?!

Ли Чэнь упал в ноги Кунгкита и не смел мешать ему, когда тот перешагивал ступени и выносил лучшую танцовщицу кабака на улицу, к повозке. Слуги Кунгкита бросились в здание, забрали оружие и выпивку, и повозка тронулась, как только последняя бутылка была закинута в коробки.

Внутри повозки же царила тишина. Мадам Вонг обняла новоявленного мужа за шею и лицо ее обрело то самое, хитро-самоуверенное выражение, как если бы лиса улыбнулась в лицо волка. Первый шаг был совершен.

— Куда мы сейчас, Госпо… — но Шан не смогла договорить. Кунгкит сузил глаза и посмотрел на нее слегка разозленно:

— Не смей называть меня господином. Теперь ты моя первая жена*, Шан, и наше с тобой зеркало* только что отразило все богатства мира. Твоя задача это богатство сохранить.

Кажется, в этот момент Шан задохнулась от счастья, что ее наполняет:

— Тогда, мой любимый муж, куда мы направляемся сейчас?

— К моей команде, — лицо Кунгкита стало довольным, он посмотрел вперед, где можно было увидеть полоску лунного света на морской глади. — К моей пиратской семье.

— Ты сказал пиратской?.. — удивленно ахнула Шан, слегка отстраняясь. — Но… Но ведь… Генералиссимус?..

— Ты что думала, все так у наших чиновников хорошо, потому что они так честны перед народом? Ты довольно наивна, первая жена.

Кунгкит, однако, не видел, что Шан скорее довольна, нежели испугана. Если погибнет правая рука Чан Кайши, обязательно будет разбирательства, и спрятать следы убийства будет куда труднее, чем если погибнет рисковый пират… Тряхнув головой, женщина выкинула странную мысль из головы и вновь прижалась к мужу, смотря вперед, туда, где гордо развивался флаг «Братства низших» на фоне лунной ночи.

— Теперь это твой дом, дорогая жена, — шепнул ей на ухо Кунгкит, и Шан вытянула руку вперед, сжав ее в кулак.

Тень ее руки застыла на уровне сердца пирата. Маленькая лисья лапка на мощной волчьей груди… она забрала его сердце, чтобы однажды лишить жизни. Но когда это будет?..

Примечания:

1. Довольно вежливое обращение к девушке, понимающее под собой восхищение внешностью, нередко — заинтересованность в самой девушке.

2. Первая жена — законная жена, имеющая право носить фамилию мужа.

3. Зеркало в Китае традиционно символизирует супружеские отношения. Когда Вонг говорит, что зеркало отразило все богатства мира — он имеет в виду, что их семья только что стала самой счастливой во всем мире.

— Эй, торговец! — к одному из представителей «братства» подъехал на повозке довольно статного вида мужичок. Весь его вид говорил о том, что живет тот очень богато, однако на щеках не было самодовольной улыбки, как часто бывает у зажравшихся чиновников. Вид покупателя был до подозрительного прост. — По какой причине все лавки закрываются так рано?

— Сегодня оправа зеркала семьи Вонг празднует свой юбилей! — довольно радостно откликнулся торгаш и подкинул богачу один из фруктов, лежащих на прилавке. — Отведай заморские апельсины и поблагодари Богов, что нашему Боссу подарили такую великую женщину!

На улице, и в правду, царила удивительно веселая атмосфера. Все жали друг другу руки, играли на жуанях* и пипах*, ели и пили за здоровье мадам Вонг. Даже прохожие, которые ни разу и не слышали об этой мадам, радовались за нее и ее зеркало, пропуская чарку сакэ или съедая ножку жареного гуся.

Наблюдая за этим сквозь окно ресторана, Шан, откровенно говоря, скучала. Ее супруг, раз за разом повторяя о том, что «в клетках держат лишь красивых птиц», вечно дарил различные одежды или украшения, которые складывать было уже попросту некуда. Поэтому и сейчас, сидя за праздничным столом, Шан наперед видела, как сейчас принесут коробку с дорогими шелками и россыпью драгоценных камней, как Кунгкит повторит тот самый тост, который он повторяет уже пятый год подряд, и как она сделает вид, что от всей души рада этому подарку.

— Моя дорогая жена уже заскучала? — допивая бокал виски, спросил Кунгкит. Он смотрел на лицо своей жены так пристально, будто увидел что-то новое.

Но время было невластно над Шан. Она до сих пор сияла молодостью, морщины и седина не тронули ее. Кунгкит всегда любил ее волосы — мягкие, шелковистые, густые, они отливали самым богатейшим оттенком черноты, который нельзя было увидеть нигде, кроме как у Шан.

— Нет, мой дорогой муж. А ты все никак не можешь разглядеть во мне что-то особенное? То, что заставило тебя забрать меня из того крысятника? — Шан склонилась ближе, зашептала так, чтобы от ее тона глаза Кунгкита почернели от возбуждения. — Ты жалеешь? — и женщина провела ладонью от ключиц до талии, привлекая внимание к телу.

И Кунгкит отреагировал так, как реагировал на каждую провокацию своей хули-дзин*.

— Нет, моя хитрая женушка, — хватая ее руку, шепчет в ответ Кунгкит и притягивает к себе. — Я всегда знал, что и в вороньем гнезде рождаются фениксы. Так почему бы и в полной темноте не распуститься люймуданю*?

Они поцеловались — их поцелуй был так же долог и крепок, как и пять лет назад. Кунгкит посадил Шан на свои колени, погладил ее запястья и достал коробочку из-под стола — маленькую, перевязанную шелковой лентой. Шан не стала ждать приглашения и открыла подарок. Там, на черной бархатной подушечке, лежали два маленьких револьвера.

— Моя первая и единственная жена, я помню твое признание на нашей первой встрече, — Кунгкит взял ладонь жены в руку и поднес к губам, смотря прямо в глаза возлюбленной. — Эти пальчики умеют держать оружие. Надеюсь, тебе понадобится это лишь однажды — когда я умру и тебе придется спасать свою жизнь и честь. В другое время я обещаю беречь тебя так, как не берегу даже наше Поднебесное.

Шан же не могла вымолвить и слова. На ресницах застыли слезы — она не могла поверить, что ее драгоценный супруг приготовит такой сюрприз. Мадам Вонг прижалась ближе к мужу и прошептала лишь слабое, но такое искреннее «спасибо».

Они действительно любили друг друга. Чем больше проходило времени, тем сильнее красная нить судьбы связывала их по рукам и ногам. Ближе, еще ближе; казалось, что еще интимнее любовь просто быть не может. Но сначала они начали делиться мыслями, потом тайнами. А после они разделили тяжбы жизни: Шан начала вникать в работу «бизнеса», а Кунгкит чаще появлялся дома.

А потом, как-то резко и непонятно, они будто разделили души друг друга. Им не нужно было говорить, они понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Только одно оставалось неизменным: Шан была для Кунгкита птичкой. Красивой, умной, воспитанной, но слабой и безвольной птичкой.

Тотемы в их семье были очень важны. Кунгкит, будучи волком, действительно был предан и честен. Однако он ожидал подобной преданности дому — точнее, даже подчинения — и от Шан. Он надеялся, что его жена оставит мысль быть собой, станет частью его жизни, как револьвер или машина. Только вот Шан была против. Она хотела быть собой вне зависимости от чьих-либо желаний.

Так заведено, что женщина может избрать себе иного покровителя, вне зависимости от того, какой был дан ей природой. Кунгкит надеялся, что Шан сделает это для него. Она не стала. Она показательно медитировала в спальне перед гравюрой лисы, носила яркие одежды и красила кончики волос луковой шелухой. Волк и лисица — неразлучная пара. Жаль лишь, что оба с характером.

После ресторана Кунгкит повел супругу по улице. Им кланялись, кричали тосты, да и в принципе просто радовались тому, что «хозяин» порта и его супруга так счастливы. Им задавали вопросы про детей, на что Шан краснела в рукав кимоно, а Кунгкит громогласно смеялся: их двое детей уже уехали далеко, там, где про Китай слышали только сказки. Пусть лучше так, чем ввязывать их в «семейный» бизнес.

Домой двое супругов попали довольно поздно. И стоило им лишь переступить через порог, как волна страсти затопила их. Кунгкит целовал ее плечи и гладил молочную кожу. Шан, будто вновь вспомнив первую встречу, извивалась, как лента, и таяла в руках мужа. Они не считали время, утопая в друг друге, наслаждаясь этими минутами ласки.

Уже глубокой ночью, наслаждаясь тишиной и покоем, они заговорили.

— Шан, — Кунгкит гладил ее кожу, в то время как она, обнаженная, лежала на нем. Шан подняла свое лицо, взглянула ему в глаза, и Кунгкит готов был продать весь мир за этот блестящий взгляд. — Может ты все-таки?..

— Нет, — лицо женщины приняло то самое жестко-самоуверенное выражение. Шан села в его ногах, лунный свет сиял на ее коже, и мужчина замер, разглядывая это видение. — Лиса не может стать птицей, мой драгоценный супруг. Как бы ты не хотел, чтобы я ждала тебя в стенах золотой клетки, я не буду. Ты обещал мне моря Китая, и я получила их. Ты отразил богатства, а я их приумножила…

— Но ведь именно поэтому я хочу, чтобы ты хранила наше зеркало здесь, в безопасности… — только попытался вставить слово Кунгкит, но был жестоко перебит разозленной Шан:

— Но, мой дорогой супруг, как тыква не бывает абсолютно круглой, так человек не бывает абсолютно совершенным. Я хочу больше. Я хочу получить больше морей, хочу получить больше богатств, хочу увидеть больше новых созвездий, которые сияют для нас, зажженные Богами, — даже разозленная, Шан была прекрасна в глазах супруга. Он промолчал, но притянул к себе и поцеловал, медленно, сладко.

Они снова затихли. Шан прилегла на его груди, вырисовывая пальцами какие-то узоры на коже. Кунгкит накручивал ее локоны на пальцы, наслаждаясь ощущением уюта и тепла, которое дарили такие ночи.

Однако не все было так спокойно в этот раз. Настало время второго шага к выходу в свет. И первым действием для этого шага был отвлекающий маневр. Встав с кровати, женщина подошла к столу. Там лежал подарок Кунгкита к ее юбилею. Сняв ленточку, Шан подвязала волосы и присела около мужа.

— Знаешь, мой дорогой супруг, я тут подумала… — задумчиво протянула Шан, смотря на мужа серьезными глазами. Тот вздрогнул от неожиданности, смотря на супругу в ответ. — Может, тебе стоит сместить нашего генералиссимуса с места? Он так зачах в последнее время… Вот-вот сердечный приступ ударит по старичку…

Кунгкит шокировано посмотрел на нее в ответ, но, кажется, мысль осела в его голове. Когда она даст свои плоды — уже не важно, потому что потолок едва слышно скрипнул, а Шан хитро усмехнулась в подушку — один из шпионов Чан Кайши уже ушел, чтобы передать своему сюзерену плохую новость.

«Братство» выходит из-под контроля.

Примечания:

1. Юэцинь (月琴, yuèqín, т.е. "лунная лютня"), или жуань ((阮), — это разновидность лютни, с круглым корпусом-резонатором.

2. Пипа (琵琶, pípa) — 4-струнный щипковый музыкальный инструмент, который иногда ещё называют китайской лютней.

3. Хули-дзин — женщина-искусительница.

4. Люймудань — "зеленый пион", сорт хризантемы. Цветы хризантемы как бы соединяют легкий холод зимы и теплое дыхание лета. Этот неприхотливый осенний цветок поистине царского происхождения. Ведь когда-то на Востоке в его честь устраивали роскошные пиры, изображение хризантемы служило символом знатности, счастья и считалось священным. Ему посвящено много стихов, мифов и легенд.

В Поднебесье лисица — дочь дьявола. Один ее шаг разжигает огонь, и нельзя не считаться с этой силой. Кунгкит забыл о том, что Шан сама по себе является лисицей. И это стало его ошибкой.

В ворота его дома стучали. Это было раннее утро семью месяцами позже дня рождения Шан. Прерывая беспокойный сон, Кунгкит проснулся и удивленно понял, что жены рядом нет. Мужчина подскочил на месте, в голове его пронеслись самые ужасные догадки, что могло произойти. Но весь пыл его сошел на нет, когда он увидел Шан, сидящую перед будуаром. Обнаженную, безукоризненно красивую, такую идеальную жену он хотел бы видеть все время до самой смерти.

— Муж мой, — заметив, что Кунгкит проснулся, Шан встала и подошла к нему, присаживаясь на край кровати, — слуги говорят, что это псы Чан Кайши. Похоже, он пронюхал про наши дела.

Кунгкит заметил, как волнуется его жена. Ее ладони слегка тряслись, а зрачки сузились до небольшой точки. Склонившись к ней, мужчина поцеловал ее губы, расцеловал в щеки и шепнул:

— То, что произойдет, произойдет помимо твоей тревоги, любовь моя, — Кунгкит встал, и Шан подала ему его кимоно, подняв его до уровня бровей*. Кунгкит принял его и выглянул в окно. Рядом с воротами стояла небольшая черная машина, и роспись на кузове не оставляла сомнений, что это псы генералиссимуса. — Я иду говорить с ними. Ты…

— Я пойду с тобой, муж мой. Твоя жена не следила за своим языком и говорила глупые вещи слишком громко. Мне стоит ответить за свои поступки, поэтому если они пришли вершить судьбы, то пусть моя прервется первой.

— Что ты говоришь, глупая жена… — Кунгкит взял ее трясущиеся ладони и поцеловал кончики пальцев. — Если умрешь ты, я превращу весь мир в ад, лишь бы Боги вернули тебя сюда в наказание. Если умру я, то ничего подобного не случится…

— Потому что я пойду следом за… — последнее слово Шан не произнесла, лишь посмотрела с любовью, и Кунгкиту было достаточно этого.

— Сиди здесь, моя глупая жена. Я скоро вернусь, — Кунгкит развернулся и скрылся за дверью, оставляя обнаженную женщину сидеть на кровати.

Шан проводила мужа взглядом, в котором резко вместо любви и преданности отразился холод и чистый расчет. Встав, женщина суетливо подбежала к окну, затаившись и подглядывая за происходящим лишь одним глазком. Для нее не стало шоком то, что мужа буквально за шкирку втаскивают в машину. На секунду сердце сжалось от боли: чтобы не думала Шан, она любила своего мужа. Но ради… Ради будущего — своего и всей ее семьи — ей придется это сделать…

Глубоко вдохнув, женщина накинула пеньюар и застыла посередине комнаты. Ей нужно было действовать. Нельзя терять ни секунды.

— Эй, слуги! — властно позвав помощниц, Шан пронзила вошедших девушек взглядом своих черных глаз. Они вздрогнули, склоняясь в глубоком поклоне. — Помогите мне одеться в костюм для конной прогулки и поживее! Не стойте столбами!

Суетливые служанки одели свою госпожу в дорогой шелковый наряд, состоящий из корсета, блузы, брюк, чулок и жакета. Выгнав их из комнаты и дав распоряжение подготовить Юшенга, Шан подошла к зеркалу и несколькими движениями подвязала волосы лентой. Замерев, она долго вглядывалась в свое лицо, надеясь понять: в какой момент она совершила ошибку? Почему же так тяжело думать о том, что этой ночью мужа больше не станет?.. В дверь постучала одна из служанок — лошадь была готова.

* * *

Шан скакала в сторону порта, туда, где стоял корабль «братства». Еще на подходе к «Лисьему хвосту» — кабаку напротив порта, — ее поджидали. Это были личные помощники Кунгкита, Баи Бо* и Ли Шуи*, которые с нескрываемым раздражением смотрели на свою госпожу. Но стоило ей приблизиться так, чтобы видеть каждую бусинку пота на их лице, раздражение было замаскировано любезностью.

— Зачем вы тут, госпожа? Господина здесь нет…

— Я знаю, — грубо оборвала Баи Бо Шан, спешиваясь. Сумка, перекинутая через плечо, звякнула, привлекая внимание мужчин. Сняв ее, Шан брезгливо усмехнулась и протянула ее пиратам. — Здесь около пятисот золотых монет. Как думаете, сможете за пару часов устроить великое пиршество за эти деньги?

Жадность пересилила раздраженность Ли и Баи. Они схватились за ткань тяжелой сумки и, ахнув, начали суетливо кланяться, обещая подготовить богатую пьянку.

— Поспешите. Я хочу устроить сегодня веселый вечер для «братства». Мы с моим любимым мужем тоже придем, — и, более не задерживаясь, Шан вновь поднялась в седло.

Юшенг перебрал ногами, хрипло заржав. Похлопав скакуна по шее, Шан одернула поводья, и конь пустился в сторону центра, туда, где находилась резиденция генералиссимуса. Баи Бо и Ли Шуи проводили госпожу глазами, в которых бушевала борьба: они ненавидели ее за то, что она заняла их место, помогая господину, но были благодарны за внимание к их «братству». Шан знала это. Но, как и любая мудрая женщина, не стала лезть в их души. Пусть сами разбираются в том, что происходит в их головах.

* * *

Когда она прибыла к резиденции, ей преградили дорогу двое поджарых мужчин. Но, поймав лишь один взгляд черных глаз, отшатнулись, чуть видно поклонившись. Шан была женщиной, но женщиной с великой силой и властью.

Широкими шагами женщина приблизилась к дому, взлетела по ступеням и, растрепав одежду и волосы, вошла. Взгляды тут же скрестились на ней. Сидящий на подобии трона генералиссимус. Парочка его приближенных псов, стоящих за его спиной. И стоящий на коленях в ногах Чан Кайши Вонг Кунгкит. Его гордо выпрямленная оголенная спина была покрыта кровоподтеками, а руки — связаны какой-то грязной веревкой.

— Вот и мадам Вонг, — противно потягивая гласные, Чан Кайши следил за тем, как жена предателя падает на колени рядом с мужем, прижимаясь плечом к его плечу. — Какая чудесная сцена, хах. Что же ты хочешь сказать мне, Шан-цзи*?

Шан показалось, что Кунгкит сейчас бросится на генералиссимуса за оскорбление, но, едва заметно пожав его ладонь, женщина вскинула холодный взгляд с пола на противное сердцу лицо и, с такой же ледяной ухмылкой, ответила:

— Не важно, как сильно дует ветер, генералиссимус Чан, — мужчина тут же поменялся в лице. Его гордое, самоуверенное выражение сменилось нескрываемым гневом. — Гора все равно не склонится под ним.

— Ах ты подзаборная су… — но он не договорил своей фразы. Шан встала, размыкая губы и снова начиная говорить:

— Великие мудрецы говорили, что лучше один день жить, чем сотни дней быть тенью.

— И ты хочешь сказать… — Чан Кайши даже подскочил на собственном «троне», разозленный речью этой женщины.

— Что день твой пришел к концу, а наш только начинается, — глаза Шан на секунду сверкнули огнем, а в следующие несколько мгновений она с Кунгкитом уже уезжала прочь от горящего дома генералиссимуса.

Заложенная ранее взрывчатка перекрыла все пути отхода. Чан Кайши и его псы уже не могли скрыться через черный выход. Идти же через вооруженную парочку пиратской семьи… Нет, Чан Кайши гордился тем, что стоял выше, ближе к императору, и он не имел сил приклониться перед этими вшивыми псинами моря. А если суждено умереть, то точно не от рук этого пирата и его сучьей женушки.

* * *

— Жена моя… — Кунгкит гладил ее плечи, целовал макушку и прижимал к себе, упиваясь ощущением нежности.

— Муж мой… — отвечала Шан, смотря в его глаза и глотая слезы. Она знала то, чего не знал он. И это заставляло ее сомневаться.

В окно пробивался лунный свет, смешанный с запахом моря. Шумели люди, стучали бокалы и журчали реки алкоголя. Это было великое пиршество во имя семьи Вонг, истинных хозяев Китайских морей.

— Господин, госпожа! — пьяные Ли и Баи упали в ноги своих господ, икая и смеясь. Кунгкит чуть улыбнулся им, прижимая Шан ближе. — Вы — наш фрегат с сокровищами, мы — ваша вода, что может нести, а может потопить, — слушающие их пьяную речь окружающие согласно загудели, смеясь и вновь чокаясь чарками с вином. — Так выпьем же за то, чтобы наша вода потопила всех, кроме золотых фрегатов семьи Вонг!

Всем понравился их тост, в том числе и Кунгкиту. Он поднял правую руку с чаркой дорогого коньяка, согласно что-то выкрикнул и выпил алкоголь, на закусь терпко поцеловав свою жену. Все засмеялись, радуясь этому счастливому дню.

И только Шан сидела на коленях пока живого мужа, поглаживая его по голове и задаваясь вопросом — могло ли быть все иначе?..

* * *

— Какая прекрасная погода, муж мой, — Шан шла, сложив руки за спиной, смотрела на водную гладь и отсчитывала в уме минуты до их разлуки.

— Да, жена моя. Луна сияет сегодня особенно ярко для тебя, — Кунгкит отставал от жены буквально на один-два шага, смотря на сияющие черные волосы и неизменную плавную походку.

— Муж мой, ты знаешь, что я люблю тебя?

— Конечно, жена моя.

Она остановилась, повернулась к водной глади и глубоко вздохнула. Ей было тяжело говорить эти слова; Шан задыхалась, думая о том, как крепко обхватила ее горло красная нить судьбы.

Но главная слабость любящего человека — это тот, кого он любит.

И если кто-то имеет наглость угрожать семье Вонг смертью — то пусть один из семьи умрет от руки второго.

— Муж мой… Чан Кайши имел гордость умереть в огне, а не от наших рук. Ты бы нашел гордость умереть сам, а не от руки убийцы?

Взгляд Кунгкита похолодел. Он был умным мужчиной, поэтому слова его жены не стали чем-то обычным. В словах его жены определенно был скрытый смысл. В словах его жены был намек.

— …Да, нашел бы. Особенно, если бы это было ради тебя.

Шан вздрогнула, вскинула лицо и едва слышно, не сдержавшись, заскулила. Кунгкит протянул руки и женщина, не сдержавшись, упала в его объятия, шепча лишь извинения сквозь слезы. Кунгкит понял. Он гладил ее волосы, едва видно улыбался и, прикрыв глаза, говорил лишь одно:

— Если так нужно… Я умру для тебя, моя хули-дзин. Я умру...

Примечания:

1. Предмет, подносимый на уровне бровей, символизирует взаимную любовь и уважение.

2. Баи Бо — Белая Волна.

3. Ли Шуи — Черная Вода.

4. Обращение цзи используется к проституткам. Однако Шан ранее была нюй юэ (куртизанкой). Эти два определения имеют огромную разницу. Если вам интересна история развития данного явления прочтите статью "китайские куртизанки: древнейшее искусство".

Кунгкит смотрел на свою жену и размышлял: в какой момент все стало… таким? В какой момент жажда иметь превратилась в эту привязанность? Почему голос этой женщины так трогает его? Он же клялся отцу, что никогда не будет любить. И, кажется, соврал.

Кунгкит не понимал, зачем он делает это. Каждая девка в его жизни была не больше, чем временным развлечением, так почему он держит Шан рядом с собой уже около шести лет? Она же… обычная. Если поискать, можно было найти и более красивую, и более послушную, и более талантливую. Так почему жестокость превратилась в нежность? Почему?

Кунгкит помнил каждую песню, спетую его хули-дзин. Мужчина с ума сходил, если не слышал ее голоса хотя бы пару часов. Его ломка стала чем-то обыденным спустя пять лет брака. Шан всегда ждала его, укладывала его голову на колени и пела. Возможно, это было колдовство? Иначе нельзя объяснить ту власть, что имела эта лисичка над «королем» пиратов.

Кунгкит взглянул на свою руку, сжимая ее в кулак. Ладошка Шан, которой она ласкала его вечерами, была такой маленькой, по сравнению с его. Он столько раз видел синяки на нежной коже жены после проведенных ночей. Сначала это казалось нормальным, но видя некую опаску в глазах Шан… Кажется, он научился следить за тем, как сильно сжимает ее тело в своих объятиях? По крайней мере хули-дзин перестала носить плотные одежды, что ранее скрывали синеватые пятна.

Кунгкит будто в последний раз взглянул на силуэт своей любимой жены. Умереть ради нее? Легко. Однако… стоит ли оно того? Шан подняла свои черные раскосые глаза и Кунгкит сам себе ответил — да, стоит. Его хули-дзин стоит каждой минуты его жизни. Сам не ведая, что он творит, Вонг Кунгкит сжал эту маленькую плачущую женщину в своих объятьях, шепча какие-то нежности. И когда до него дошло, что он делает, что-то шевельнулось в его душе.

— Жена моя, — вдруг с горькой усмешкой сказал Кунгкит, приподнимая лицо Шан и вглядываясь в ее глаза. — Ты знаешь ли ты, что такое «любовь»?

— Я люблю тебя*, — спокойно ответила Шан, и Кунгкит сдался. Он чуть хрипловато рассмеялся, поцеловал жену в губы и отошел от нее.

— Ты маленькая, хитрая лисица.

Они молчали. Стояли друг напротив друга, смотрели в сияющие в лунном свете глаза и молчали. Однако Кунгкит первым нарушил молчание. Он снова сделал шаг, приближаясь к жене, взял ее за руку, целуя пальцы, и попросил:

— …Спой для меня в последний раз, моя хули-дзин. Спой, и больше никогда не открывай этот рот в песне, — взгляд Кунгкита ожесточился. — Ты обещала посвятить все свои песни мне, и я заберу их с собой в могилу.

— Хорошо, муж мой, — Шан опустилась на колени прямо на каменной дорожке, смотря на мужа снизу вверх.

Кунгкит не стал ждать приглашения — присев рядом, он притянул Шан в объятия, вдыхая ее запах. Шоколад с коньяком. Он вспомнил вечера, когда они сидели вместе: она читала стихи, ела шоколад и угощала его через поцелуи, впитывая в себя капли коньяка с его губ. Это было так… тепло и по-родному. Как жаль, что это больше не повториться.

Кроме отказа от себя — я на все готова,

Мой муж — моя скала, мой крест, моя опора.

Ты стал моей звездой, а я — твоим сияньем,

И мир наполнился несвойственным молчаньем…

Шан пела тихо, проникновенно, так, что кожа Кунгкита покрывалась мурашками. Поглаживая руки жены, Кунгкит с каждой строчкой старался расстаться с сожалениями и привязанностью к жене. Потому что умирать нужно с гордостью.

Твоя рука сжимает мою руку —

Нельзя поверить в скорую разлуку.

Прошу, вернись ко мне с восходом солнца,

Обещай, что жизнь твоя не оборвётся…

Кунгкит едва слышно хмыкнул — поет такие песни, отправляя его на верную смерть. Если целью ее было разбить мужчине сердце, то она справилась. Потому что с каждым спетым ею словом Кунгкиту становилось лишь тяжелее отпустить жену из объятий.

И пусть моя душа уйдет вслед за твоей,

Ведь если ты убийца — то убей!

Пусть только сунутся в мою семью:

Я их, тебя, себя убью!..

Кунгкит вздрогнул. Эти строки показались ему слишком жестокими, слишком нереальными для его нежной, маленькой Шан. Он взглянул в ее глаза — они были полны слез, но также были полны суровости и уверенности в своих слова. Он понял — это не шутка. Если в их дом придут убийцы от семьи Чан Кайши — она будет бороться и умрет вслед за ним.

— Моя глупая, маленькая Шан… — целуя ее мокрые щеки, шептал Кунгкит. — Дурочка…

Они так просидели еще около часа, целуясь и глотая слезы. Это была их первая разлука.

Первая… и последняя.

Примечания:

1. В китайском языке есть два иероглифа 爱 «ай» — ценить, жалеть, питать слабость к чему-либо и 情 «цин» — чувства, эмоции. В 20х годах прошлого века китайские писатели составили из них двуслог 爱情 «айцин» — неологизм, удобный для перевода слова «любовь» в западной литературе. Здесь Шан понимает его вопрос «Ты знаешь ли ты, что такое «любовь»?» как «Испытываешь ли ты чувство слабости к кому-нибудь?», и поэтому отвечает, что «Я испытываю слабость к тебе». То есть Кунгкит ставит вопрос, как европеец, а она отвечает по китайским традициям.

Красная помада.

Бледными пальцами взяв в руки тюбик, Ши нанесла яркий пигмент на искусанные губы. Черные глаза блестели, отражая огонь свечи. Ветер едва слышно шелестел занавесками. Было слишком… пусто.

Черная краска.

Осторожно рисуя привычные стрелки, Ши немигая уставилась на свое отражение. Свеча, стоящая на будуаре, лишь слегка освещала комнату, поэтому бледное лицо вдовы Вонг словно белое пятно застыло в зеркале. Это было слишком… больно.

Шуршание шелка.

Она впервые за долгое время одевалась сама. Черное траурное кимоно с яркими рыжими лисицами было тяжело надеть трясущимися руками, но Ши справилась и с этим. Посмотрев в зеркало вновь, женщина вздохнула. Было слишком… одиноко.

Позвякивание украшений.

Эти заколки муж подарил ей на третью годовщину. Две нефритовые палочки для волос, с висящими тотемами лисицы на одной, и волком на другой. «Нефрит не будет так красив нигде, как на твоих волосах, жена моя», — раз за разом повторял это Кунгкит, заплетая ей пучок и закрепляя его этими палочками. Делать эту прическу самой было тяжело. Было слишком… по-родному.

— Слуги! — дверь скрипнула, и свет из коридора осветил комнату. — Пора зажечь лампы.

Суетливые служанки быстро справились со своей работой, чуть косо поглядывая на госпожу. Новость о смерти господина сотрясла дом семьи Вонг двумя днями ранее. Когда Ши услышала это, то упала в обморок, пролежав целый день в кровати. Но сейчас госпожа… вела себя слишком спокойно. Это пугало.

— Вам нужно особо приглашение? — хриплый голос Ши дрожал, будто от сдерживаемых слез. Служанки вздрогнули, падая на колени. — Вон пошли отсюда! И если придут Ли Шуи и Баи Бо, приведите их сюда.

— Да, мадам Ши! — поклонившись, девушки выбежали из спальни, переведя дух.

Ши вздрогнула. Одно дело — понимать, другое — слышать. «Мадам вдова». Именем «Ши» называли женщин, что потеряли своих мужей. И теперь Шан должна была до самой смерти носить это проклятое имя.

— Как ты думаешь, госпожа любила господина?..

— Ты что?! Как у тебя язык повернулся такое произнести? Конечно они любили друг друга…

Голоса служанок стали тише и вовсе пропали. Ши стиснула зубы, чувствуя кожей холод двух револьверов в рукавах кимоно. Они должны прийти. Раз не убили ее, пока она «лежала в кровати», значит попросят выбрать приемника. А значит… Она устроит им теплый прием.

Догадка Ши была правильной. Служанки только спустились на первый этаж, как двери распахнулись, являя им двух помощников ныне покойного господина. Они были слишком… довольными. Испытав отвращение, две служанки склонились, сквозь зубы передав приказ госпожи.

Баи Бо и Ли Шуи, мерзко хихикая, дошли до спальни Ши и остановились. Взглянув друг на друга, они выдохнули, натянув серьезные лица, и постучались. Услышав разрешение войти, они отворили двери.

Ши все так же сидела перед зеркалом. Ее сощуренные глаза уставились на отражение двух, несомненно, лицемерных мужчин, что сейчас с насмешкой смотрели на ее гордо выпрямленную спину.

— Госпожа Вонг, братство волнуется, — начал Ли Шуи, мерзко растягивая гласные. На секунду Ши вспомнила лицо Чан Кайши перед смертью и его привычку также противно тянуть слова.

— Нашей «фирме» больше нельзя оставаться без присмотра, — продолжил Баи Бо с придыханием, так, будто сейчас перестанет дышать.

— За дело должен поскорее взяться новый господин, и мы с Баи Бо готовы взять эту непосильную ношу…

— Только вы, госпожа, должны выбрать одного из нас, как приемника.

Ши медленно встала, задувая стоящую перед ней свечу. Помада, лежащая на ее коленях, упала, из-за чего женщине пришлось наклониться за ней:

— «Фирме», — с сарказмом повторив за Баи Бо, заговорила она, — нужен один глава. А вас… — резко разворачиваясь к мужчинам с двумя подаренными Кунгкитом револьверами в руках, — слишком много.

Упавшая помада была лишь отвлекающим маневром, чтобы незаметно достать спрятанное оружие. Слишком самоуверенные мужчины были не готовы к такому. Прозвучали два выстрела, и Ли Шуи с Баи Бо упали на пол с застывшими в удивлении лицами. Послышался топот ног — в комнату ворвался личный слуга Кунгкита и две служанки Ши. Увидев госпожу с оружием в руках и два мертвых тела на полу, слуги упали на колени.

— Вытащите тела на улицу и сожгите. Постарайтесь, чтобы костер было видно по всей Поднебесной, — махнув им, Ши повернулась к будуару и возложила на него револьверы. — И принесите мне мужской костюм из тех, что я заказала месяц назад. Быстрее.

Слуга Кунгкит кивнул, ненадолго вышел и вернулся с тремя служками с кухни. Они подхватили трупы и вышли, стараясь не шуметь и не смотреть в сторону госпожи. Дождавшись ухода мужчин, служанки подошли к гардеробной и стали шуршать там коробками. Вскоре они подошли к Ши, держа в руках детали мужского костюма.

— Давайте быстрее разберемся с этим, — вздохнув, женщина скинула с плеч ткань кимоно, оставаясь обнаженной.

Ее одели, накрасили и собрали волосы в сложную косу. Ши смотрела на себя в зеркало, оценивала грубую ткань пиджака и жакета, наслаждалась холодным шелком рубашки и чуть нетерпеливо кусала накрашенные губы. Когда служанки закончили с внешним видом госпожи, они поклонились и вышли, забрав дорогой персидский ковер, залитый кровью.

В окно было видно горящий костер. Прикрыв на секунду глаза, Ши выдохнула и резко развернулась, направляясь к конюшням. Пора навестить братство.

* * *

Прибыв в порт, Ши не могла не заметить следящие за ней десятки глаз. Приблизившись к ранее принадлежащему самому Кунгкиту фрегату с гордым названием «Чан Тао»*, Ши стала медленно подниматься по мостику. Также медленно ее начали окружать члены «братства».

— Госпожа, что привело Вас к нам в такой час? — Шин Хи преградил ей дорогу.

Этот мужчина был одним из приближенных советников ее покойного мужа, при чем отношения у Ши и Хи были несколько натянутые. Однако сейчас все было иначе. Не остановившись ни на секунду, Мадам Вонг бросила испепеляющий взгляд на Шин Хи и ступила на борт.

— Вы послали ко мне Баи Бо и Ли Шуи, а я послала их к Праотцам, — прямо сказала Ши, идя напрямик к штурвалу. — С этого момента я, Мадам Вонг Ши, стану вашим капитаном. Если у вас есть возражения, вы можете забрать по одному кораблю на двадцать голов. Однако те, кто останется со мной, — она повернулась лицом к стоящему братству, — смогут и дальше носить гордое звание «братства» семьи Вонг.

Поднялся гомон. Были слышны обрывки фраз «женщина — и на корабле?..», «сваливаем!..», «это шутка?». Однако были и те, кто молчал. Это была Ши и, что удивительно, Шин Хи. Он медленно поднялся на мостик, где стояла вдова семьи Вонг, и медленно приклонил колено. Это заставило всех замолчать.

— Я был верным слугой Вонг Кунгита, а теперь пора стать верным слугой для той, кому он посвятил все эти моря, — громко произнеся эти слова, Шин Хи поднял лицо и взглянул в сощуренные глаза Ши.

— Я принимаю твою клятву, — медленно кивнула женщина. — Что решили остальные?

Какое-то время было тихо, но затем командиры, один за одним, встали на колени. Небо содрогнулось и раскололось от удара молнии. Ши подняла лицо, вглядываясь в хмурые облака, и тихонько выдохнула:

«Я справилась, любимый. Все будет хорошо…».

Примечания:

1. Чан Тао — дословно «волк больших волн».