Под лампами неона (гет)

В клубе слишком жарко и дымно. Хидан со второго яруса лениво наблюдает, что происходит внизу: люди липнут телами друг к другу, обвивают шеи руками и плавятся от духоты. Будь они жидкостью — слились бы воедино, будь красками — смешались в третий цвет. Не танцы, а имитация секса. Имитация удовольствия, имитация нужности.

Музыка похожа на звуки выстрелов, только в обработке типа скрилекса — долбит вибрацией по всему телу и ушам. Освещение мигает, как молния, а лазерный проектор, будто пять пьяных снайперов прицеливаются одновременно в разные части тела.

Хидан в который раз прячется в клубе под неоновыми лампами. Лучше его размажет долбящая по ушам музыка, чем давящая домашняя тишина.

Сидит, похожий на водоросль, — накуренный, распластался на диване, движения заторможенные, приятная вялость достигла максимальной отметки. Бессилен перед собой и всем миром.

Мимо проходят девушки в коротких юбках, почти у каждой в одежде присутствуют пайетки или стразы. Чем ярче пытаешься выглядеть в клубе, тем ты незаметнее. Хидан вдавливает себя еще больше в диван, что его скоро придется оттуда выжимать, и выкуривает сигарету — от никотина накрывает еще сильнее, а мысли отлетают, как стразы от юбки, если хорошенько шлёпнуть по заднице. Пепельница забита четырьмя окурками и все Хидана.

Откуда-то незаметно выныривает Какузу и мельтешит шершавой ладонью перед лицом Хидана. Глаза просели в усталость. Зрение расфокусировано, от неона в принципе не хочется открывать глаза. Картинка размыта дымом, качество не 720р и даже не 480р. Пульт по управлению себя потерян, в реальность и трезвость возвращаться не хочется. Дайте сдохнуть овощем, пока срок годности не истек, сгодится для нарезки в салат.

В реальности, кажется, все по-другому — больше ответственности и меньше прав на ошибку, но по факту ответственность одинакова в любом состоянии, просто под веществами все притупляется.

Он заебался от всего, от всех и в большей степени — от себя. Ему либо плохо, либо похуй.

Хидан почти без чувства вины игнорирует свои незавершенные дела, ответственность и здравый смысл, шлифует травкой, глушит все. Мыслительный процесс, судя по образу жизни, он хочет уничтожить в ноль, превратившись в обезьяну с тарелками. Если саморазрушение, то такое, ну кайфовое в смысле.

Чтобы не чувствовать физическую боль, существует анестезия, а для эмоциональной что?

Большую часть жизни уверял себя, что не любит бесконтрольное состояние, а потом один косяк подкупил все убеждения и состояние всмятку разлилось по телу — пиздецки приятно.

Удачно получилось, что Какузу является другом, персональным дилером и по совместительству Тайлером Дёрденом — умеет появляться в нужный момент, чтобы дать леща, но чаще дозу. Благодаря ему Хидану многое доступно, но балуется он только легкими веществами типа травки, этого хватает, чтобы не чувствовать свою голову или просто не быть. У Какузу есть раздражающая привычка делиться разными фактами и интересностями, которые никому не интересны, но Хидан привык. Он может в любой момент что-то вспомнить и вставить посреди диалога или прислать среди ночи в какой-нибудь из соцсетей.

— Ты бы вышел воздухом подышать.

— Так пусть все рассосутся, и воздуха станет больше. — Хидан старается сохранить свой режим энергосбережения, а ходьба в данный момент очень энергозатратна. Чтобы мысленно себя чмырить, тоже нужны силы.

Какузу тяжело вздыхает, стоя над ним, и продолжает:

— Сегодня прочел интересный факт. — Щелкает пальцами опущенной рукой вдоль туловища. Всегда так делает, когда пытается что-то вспомнить. — Оказывается, можно почувствовать чужую боль. Только это не гарантирует, что ты сможешь ее облегчить. Типа ты чувствуешь чужую боль в зеркальном отражении. Это называется феноменом сопереживания, и испытывать его могут только люди. Достаточно очевидный факт, но решил тебя ознакомить.

Понятие Хидану очень знакомо, настолько, что если поставить его напротив зеркала, то появится зеркальный коридор. Память подтерта, как код с лотерейного билета. Он не помнит, когда ему было больно за другого, потому что Какузу по сути почти все его окружение, который не показывает свои переживания. Только если через тупые шутки с черным юмором, что воспринимается не так серьезно. Эта шутливо-подъебистая манера общения всегда сглаживает углы.

Похоже, Хидан сам себе зеркало, с трещинами такое, отбитыми краями и где-то заклеенное скотчем, чтобы сохранить оставшуюся цельность.

Какузу протягивает руку, чтобы помочь подняться, но Хидан серьезно врос в диван, что приходится с силой дернуть его на себя, от чего тот неваляшкой поднимается, утыкаясь носом в Какузу где-то на уровне плеча. Стоя на полусогнутых ногах, поднимает голову и замечает, что Какузу носит сережку в ухе наоборот — застежкой спереди.

— У тебя сережка неправильная, — бормочет Хидан, положив подбородок на его плечо и почти касаясь носом той самой сережки.

— Я бы сказал, что происходящее с тобой неправильно. Из всего неправильного, ты заметил что-то настолько незначительное.

— Чувак, кто бы пиздел о неправильном, ты дилер. — Расплывается в улыбке, а Какузу словно съеживается от этих слов.

Хидан преувеличивает свою неспособность нормально двигаться и жить заодно. Просто не хочет, но приходится, как и всем. Уже становится обязательным подышать свежим воздухом для дальнейшего функционирования, лицо блестит от жары, будто сковороду натерли маслом.

Какузу быстро шмыгает вперед, с кем-то поздоровавшись, а Хидан почти у самого выхода, уткнувшись взглядом в пол и лениво переставляя ноги, не замечает препятствие и врезается в чье-то плечо. Подняв голову, бубнит «извините», на что ему резко отвечают женским голосом:

— Вот это у тебя зрачки расширены. Ты или под травкой или я тебе нравлюсь, — и с таким противным смешком, что, кажется, зрачки Хидана в протест уменьшились до точки.

— Дохуя самоуверенно и не в моем вкусе, поэтому мой ответ — я под травкой, — кидает с омерзением, вложив в слова максимум раздражительности.

— Не у всех хороший вкус, — пожимает плечами девушка.

Хидан забивает на сказанное, разворачивается на пятках, зарываясь рукой в волосы и зачесывая челку назад, которая прядями спадает вновь, и с тяжелым вздохом плетется к ждущему Какузу, оставляя позади розовое пятно волос. Шкала настроения с нейтрального уровня в скоростном режиме падает до негатива из-за какой-то стервы. В спину ему доносится гордое «прощаю», Хидан, показав фак, хлопает дверью.

Он выныривает из клуба, и в нос врезается непривычно чистый воздух. Во рту сильно пересохло, по ощущениям в нем жидкости меньше, чем в пустыне. И все равно ловит момент, когда ему становится хорошо до отвращения к себе.

Познать дзен с пустой головой в одиночестве не удается, Какузу облокачивается спиной о стену, копируя позу Хидана, и жмется к нему плечом.

Он начинает втирать что-то похожее на нотации: беспокоится, что Хидан слишком погряз в своей зоне комфорта, которую трудно комфортом назвать, скорее место, чтобы перетерпеть, и предлагает завести новые знакомства. Сказал, сделав вид, что невзначай, но с напрягом, и Хидан цепляется за это, как наушниками о дверную ручку — вроде случайно, но ощутимо выдергивает в реальность.

— И к чему ты клонишь?

— В общем, есть не очень хорошая новость, — нехотя начинает Какузу, становясь грустным и каким-то помятым очень быстро, за одно моргание. Хидан зеркалит, тускнея вместе с ним. — Я должен переехать на неопределенное время по делам.

На все его заботливые нотации до этого захотелось ответить «ой, отъебись», чтобы не поддерживать русло разговора, в которое они скатились.

Хидан жопой чует — это что-то очень хреновое и физически ощущает, как прихлопывают комара, только в роли комара ты.

Хлоп — и тебя размазывает.

Хлоп — и тебя не существует.

— Как я понимаю, «по делам» это к Сасори? — Внутри неприятно скребёт: то ли трезвеет, возвращаясь в реальность, то ли это от предстоящей утраты друга. «Утрата» слишком больное слово — зачеркивает, заменяя на «отсутствие».

Словесное обезболивающее так себе. Надо было вовремя сказать «отъебись».

— Да, он предлагает хорошие бабки. А деньги я люблю больше, чем тебя. — Какузу пожимает плечами и отворачивается, чтобы скрыть смешок.

— Кому ты заливаешь, небось повелся на очко Сасори. — Кажется, все шутки мира не спасут его положение, но все равно пытается, чтобы не так грустно.

— Ты же свое не предлагаешь, нашел альтернативу.

— Так оно у него золотое, он же срет деньгами.

— За этим я и еду.

— Как ворона клевать его в блестящую жопу, только не клювом?

— Я не гей, — чеканит Какузу.

— Ты пидор.

Какузу не проговаривает вслух «как же ты мне остопиздел», это читается по лицу.

— Я собираюсь попробовать завязать с этой торговлей, и Сасори мне уже помог найти работу. Постоянно тычет в меня моими навыками рисования и дразнит, что я латентный татуировщик…

— И пидор, — вставляет Хидан.

— …пора сделать каминг-аут и продолжить развиваться в этой сфере. — Какузу делает вид, что не слышал вставку, и заканчивает реплику замотивировано, в предвкушении, словно уже держит билет в руке. Был бы здесь поезд, шагнул в вагон без колебаний.

В Хидане шаром раздувается то ли злость, то ли обида — пока не разобрался. Между эмоциями происходит секундная борьба, и щелкает понимание — все же обида. Шар громко лопается, но слышно и больно от звуковой волны только ему.

Шутки выступали в роли супергероя, но не спасли. Может, полетели на вызов к кому-то другому: кто почти труп больше, чем сейчас Хидан.

Какузу выбирается из дерьма благодаря ебучему Сасори, когда сам он не раз прикладывал усилия донести до друга те же мысли, но их успешно игнорировали или отправляли в любимую копилку ответов — «спасибо за поддержку», оставляя все как есть. Радость все же есть, но и осадок тонким слоем тоже. Типа предложение нового знакомства было преподнесено в виде замены?

Настроение падает с таким ускорением, будто в гонках зажали кнопку шифт и включили нитро. Куда еще ниже — хуй знает, наверно, пробивать дно и образовывать воронку.

Одну дыру в груди и два пальца в рот, чтобы вывернуться наизнанку, блядь.

— Тогда поздравляю с переменами, — вымученно рвет ебало улыбкой Хидан, отталкиваясь от стены, и улыбка в прямом смысле режет щеки.

Разбитая бутылка разбросана мелкой стеклянной крошкой, хрустит под ногами с безысходностью. Вот его и шинкуют на салат, а он не сопротивляется.

Новость похожа на те, которые показывают по телеку прямо с места происшествий, срочно прерывая какую-нибудь трансляцию, и зрители к этому не готовы. И Хидан не готов. Уйти сейчас домой — переключить канал, но Какузу настоял вернуться и познакомиться с человеком, на которого можно положиться.

Хидану после услышанного уже ничего не хочется, он просто позволяет всему происходящему происходить дальше. Видимо, у Какузу немного чувство вины бьет под ребрами и желание оставить кого-нибудь рядом, иначе такими темпами Хидан сотрется с лица Земли или в порошок на две дорожки.

После свежего воздуха душное помещение цепкими руками перекрывает дыхательные пути, тело снова начинает покрываться липкой пленкой от жары, но Хидан терпит. Освещение мигает яркими вспышками, и ему кажется, что его окружили люди в черном со своими приборами, чтобы стереть память. Это было бы ебать как уместно. Если пришельцы заберут — тоже не откажется.

Они подходят к той самой высокомерной девке, от которой плечо еще чувствует столкновение. Надежда, что это не та, с кем будет происходить знакомство, жила до самого конца, пока…

— Еще раз приве-етики, — натянуто слащаво растягивает Какузу, а рядом слышится тихое «пиздец» Хидана.

У Какузу биполярка или почему он блюет радугой? Хидан первый раз в жизни ловит с него кринж, когда обычно наоборот.

— Сакура это Хидан, Хидан это Сакура. — Он зачем-то берет их руки и соединяет в рукопожатие. Руку захотелось отдернуть моментально, хотя прикосновение не было каким-то отвратительным, скорее потому, что это было сделано внезапно и в насильственной форме.

Хидан забывается на секунду, отмечая, что кожа у нее не грубая от слова совсем, ни одной мозоли или шероховатости. Да в общем-то и не должно быть, наверно. Просто стало как-то неловко за себя, что он противно липкий.

Хотя Сакура и ниже, но взгляд пристальный, словно это она выше на голову, и вызывает желание сжаться до атома. Хидан давит прищур в ответ с ощущением, будто что-то у нее украл. Чуть приподнятые уголки губ подчёркивают стервозность взгляда. Блестки специально намазаны не на веках, а под глазами, дорожкой по щекам. Выглядит пиздец притягательно.

В ушах комариный звон, но прихлопнуть хочется себя, снова. Лицо ещё больше обдало жаром — резко, как пощёчина, ещё чуть-чуть и он испарится.

Мысленно пытается объяснить реакцию себя и своего организма на этого человека, а мозг какого-то хуя вспоминает обрывками сообщения Какузу с фактами, что «хватает 8,2 секунды, чтобы влюбиться» с поправкой, что это не точно, и «чем меньше рассматриваешь лицо, тем более привлекательным оно кажется». Наверно, плохо рассмотрел.

— Вкратце я вас познакомил, а более детально я поговорю наедине с Сакурой, потом решите, что будете делать. — Какузу возвращает себе привычный образ брутального денежного магната, закидывает руку на плечо Сакуре, заставляя подпрыгнуть от неожиданности, и уводит куда-то в темноту клуба. Хидан успевает бросить им в спины «буду ждать на улице», а сам мчится на воздух.

Спустя пять чирканий зажигалки Хидану удается подкурить сигарету и сделать один из многочисленных смертельных вдохов. Мысли сконцентрированы на потере Какузу, попытка застелить клубом дыма свои переживания и повесить статус невидимости проебана — они все равно горят, как неоновая вывеска.

Чертов неон скоро выжжет его к хуям.

Возвращения друга и новой знакомой долго ждать не приходится, но выходит только Сакура. Хидан размазывает окурок под ногами вместе со своей надеждой на лучшее, кинув внимательный взгляд на Сакуру.

Ебаные блестки, невозможно оторваться.

— В общем, план такой: Какузу дал мне марки и предупредил, что ты их никогда не юзал. Пусть мы очень мало знакомы, но Какузу я доверяю, следовательно, могу пригласить тебя к себе в гости. Давай в четверг вечером, идёт? — Голос спокойный, для нее будто все развитие событий само собой разумеющееся.

Какузу уезжает в среду, за что Хидан его проклинает. Все оставшееся время он будет занят сбором и перевозкой вещей.

Хидан поднимает указательный палец вверх, говорит Сакуре «секунду» и пишет сообщение Какузу, пока тот онлайн:

«ты скинул меня на какую-то девку?»

Какузу:

«я любя (деньги)

и тебя»

Хидан на тонкой грани переименовать его контакт в «пидорская крыса Сасори».

В свои двадцать пять чувствует себя на восемьдесят, но Какузу считает, что все десять, если оставляет ему няньку. С чего он вообще решил, что за ним нужно присматривать?

Мысли очень оборванные, а голова еще в полутумане, решение происходит по той же схеме: он все же доверяет Какузу, следовательно, Сакура должна быть где-то в зоне адекватности. Хотя знакомство на почве наркоты и волосы цвета бабл-гама — так себе адекватность. Сомнение по поводу всего присутствовало и присутствует, только почему-то возражений выдвигать никаких не хочется.

— Идёт, — кивает Хидан с очень тяжелым вздохом и надеется, что Сасори будет клевать Какузу в очко, чтобы тот сидеть не смог.

Они на всякий случай обмениваются контактами и на прощание жмут друг другу руки. В этот раз рукопожатие намного приятнее. Стоя под фонарным столбом, Хидан пытается всмотреться в лицо Сакуры и найти что-то раздражающее или неприятное для своего взгляда, чтобы пойти наперекор фактам Какузу. Все, что он видит, — Сакура милая и равнодушная одновременно.

Хуже или лучше не стало. Череп на ее черной майке с какими-то агрессивными надписями мозолит глаза. Хидан переводит взгляд на Сакуру — у той зрачки расширены и пусты, как у этого черепа.

Сакура накурена. Хидан тоже. Или они просто друг другу нравятся.

Ему смешно, что рядом с ним оставили наркомана. Какузу ебаный гений.

В кармане снова вибрирует телефон. Какузу присылает вырезку «Перечень стадий принятия, которые проходит человек, испытавший серьезное горе:

1. Отрицание

2. Гнев

3. Торг

4. Депрессия

5. Принятие»

А как со всем этим справляться, он прислать не додумался. Очень содержательно, спасибо, блядь.

Хидан где-то на четвертом пункте.

Хлоп — и ты в депрессии.

Хидан пережил среду — день отъезда Какузу. Его внутренний корабль, вечно плывущий по течению, умело лавируя между острыми камнями, врезался с хрустом и ощутимым треском под ребрами. А в момент последних объятий на прощание изнутри все раскрошилось в пыль, только виду не подал.

Он как Титаник, и все бегут с тонущего корабля.

Крутые парни не показывают переживания, только скалятся, сжимают фильтр сигареты в зубах и затягиваются до заполнения всего периметра легких, маскируя пробоину.

Какузу убеждал, что будет присылать сообщения, фотки и делиться мемами, — ничего не изменится, кроме его физического отсутствия. А Сакура не высокомерная стерва, как показалось, и они поладят. Хидан пообещал, что постарается побольше контактировать с миром и Сакурой, что зона комфорта будет меняться, только за спиной скрестил пальцы.

Напоследок Какузу смерил пробирающим до костей взглядом, будто без него Хидан испарится в облаке дыма. Только испаряется не он, а Какузу.

Четверг наступает на Хидана огромной лапой — ахуенная отговорка, чтобы никуда не идти. Снова слышит хруст, но кажется, хрустеть уже нечему.

В шторке уведомлений висит два сообщения.

Какузу прислал свою фотографию с Сасори и подписью «добрался приемлемо. кофе в поезде, конечно, всратый, не рекомендую». Хидан в ответ отправляет «держи в курсе».

И ему совсем не грустно, когда переключает внимание на сообщение от Сакуры с адресом проживания и временем встречи. В дополнение написала, что встретит на перекрестке, чтобы зайти в магазин, потому что «есть захотим, инфа сотка». Внутри все неприятно щекочет от волнения, тошнотворное чувство поднимается на лифте по гортани, но он сглатывает.

Хидан добирается до назначенного места, видит знакомую фигуру и шаркает в ее сторону. Руки в карманах непроизвольно сжимаются в кулак и разжимаются. У Сакуры будто глаза на спине — оборачивается буквально за два шага к ней. Макияж не такой броский, как был в клубе, — просто стрелки с туповатым концом, видимо, от плохо заточенного карандаша.

И все равно от лица не оторваться. Сердце зачем-то совершает кульбит — без предупреждения, спроса и аргументов.

Хидан прячется в капюшоне, плохо зачесанная челка лезет в глаза — приходится постоянно откидывать в сторону, весь натянутый, как струна. Готов оборваться от напряжения. Сакура, наверно, замечает это и потому решает не протягивать руку для приветствия.

За поход по магазину напряжение улетучивается, разговаривают на поверхностные темы и увлечения. Не такая уж и стерва, как оказалось, моментами милая и трогательная, смешно морщит носик, что хочется потрепать по макушке.

Она как идеальное кукольное произведение Сасори, который лепит их круглыми сутками. Плавные линии, без изъянов и душа вроде как есть. Проявление слабое из-за малого знакомства, но должна же быть, она же не просто существует для декора.

Свои сопливые мысли Хидан прерывает вопросом «какого хуя?», нервно почесывая затылок.

Непривычно быстро проникается новой знакомой, и если не показалось, то это взаимно. Он периодически вспоминает про Какузу и неосознанно ставит в сравнение с Сакурой, пытается подобрать, какой стороной приложить неровные края к пустоте, чтобы сошлось. Но это абсолютно разные люди. Какузу он принимает любого, за долгие годы дружбы чего только не проходили, а Сакура как новый блокнот, который не хочется открывать — боишься испоганить.

Сакура топчется у двери, подбирает в темноте ключ и, найдя, с громким вздохом облегчения проворачивает замок до щелчка. Заходит, быстро сбрасывает обувь и шлепает с пакетами в комнату, где собираются исчезнуть из реальности. Набрали больше фастфуда и сладкого, чем чего-то полезного.

Хидан, захлопнув за собой дверь и разувшись, мнется на колючем пластмассовом коврике, как на острове безопасности, не понимая, как он до этого докатился. Чувствует себя чужим не только в этом доме, а в мире в целом. Непривычно быть у кого-то нового в гостях, возникает вопрос, как себя вести и есть ли в этом доме какие-либо правила. Выглядит как потерявшийся котенок.

— Стартуй сюда, — кричит Сакура из комнаты, и Хидан идет на звук.

Первым, что бросается в глаза, — на стене висит гирлянда в форме петли. Вот и ассоциация про подвешенное состояние, еще свою голову засунуть для завершения композиции. Убийственное веселье.

— Не смотри так пристально на петлю, а то я решу, что ты хочешь вздернуться. — Сакура перестает вытаскивать содержимое пакета и с наигранным беспокойством дырявит взглядом Хидана.

— А кто не хочет? — подыгрывает ей обреченным тоном, но выходит слишком правдиво, и он пытается скрыть это кашлем. — Веселье не началось, чтобы приступать к самому десерту, но дизайнерское решение…— хочет сказать «ахуенное», но что-то его стопорит и выдает: — …бесподобное. Типа смерть не так уж грустно. — Подходит с сумками и начинает помогать раскладывать продукты.

— Типа кончик гирлянды был слишком длинный, и я укоротила его таким способом, но потом гирлянда оборвалась и получилась петля. Ничего намеренного, чистая случайность, хотя получилось со смыслом.

— Ну да, — больше себе с сарказмом кивает Хидан.

Случайности не случайны, но в этот раз надеется, что это действительно случайно, потому что намек вселенной — полный отстой.

После распаковки и создания атмосферы — просто приглушенный свет — Сакура принимает вид учителя, начинает объяснять, что куда класть, сколько ждать и прочие нюансы вещества. Протягивает небольшую бумажку и говорит просто положить на язык, рассасывать и не глотать, через минут двадцать выплюнуть.

— Какузу сказал, что такое ты не пробовал.

— Ага. — Хидан кладет на язык и начинает перекатывать бумажку во рту по всей слизистой.

— Поэтому ты будешь под этой штукой, а сама я закинусь просто травкой. Не хочется упускать компанейский кайф и быть трезвой, но и потеряться в случае чего тоже не хочется, кто-то должен быть в уме.

Хидан уже давно кукухой поехал и просто глупо улыбается ее словам. Они делают что-то очень неправильное, но по их ощущению — все правильно.

— Зачем ты вообще куришь и принимаешь форму овоща, когда ты и без травы овощ? — спрашивает Сакура, превращаясь в желе, расслабление оседает в теле.

— Под травкой приятная усталость, а без — будто катком переехали, и она кажется болезненной.

— Да, такие же ощущения.

Непонятно, сколько прошло времени, но позвонки уже слишком впиваются в спинку твердого дивана от долгого сидения. Сакура предлагает пройтись по ночному городу, заверяя, что у Хидана под этим эффектом от яркости ночного города сорвет крышу.

И крышу срывает, только не от ночного города. При неоновом свечении происходит что-то непонятное. Внутри разливается ядовитая нежность, оставляя ожоги, как после кислоты. Всему виной Сакура, на которую падает фиолетовый свет от неоновой вывески дешевого магазина. Выглядит, как манекен, руки в карманах, голова приподнята к свету и глаза прикрыты.

До одури очаровательна.

Хидан подозревал, что пришельцы существуют, но она сейчас совсем палится. Такая инопланетно совершенная, что ее образ отпечатывается, как перекись водорода на рану, где-то в области сердца — что-то шипит и щиплет, хочется смахнуть пузырящуюся жидкость, потому что организм сам справится. Справится же?

На фоне слышна сирена скорой помощи, Хидан надеется — это за ним. Где чертов ползунок, чтобы уменьшить чувствительность?

Он нафарширован эмоциями, которые ему не свойственны, и боится выплеснуть через края.

Хлоп — и ты выпадаешь из реальности.

Наверно, эффект наркотиков удвоил чувства к Сакуре, от которых Хидан отказывался, не хотел признавать или рассматривать дольше чем 8,2 секунды. Не хочется до сих пор, ему не всралось это все, но функция борьбы временно отключена, галочка в пользовательском соглашении предательски серого цвета, ебаный баг.

В себе даже ковыряться не приходится — все само всплывает на поверхность.

Последняя неделя прошла, как в быстрой перемотке, а сейчас он резко врезался в слоумо с мимолетной вспышкой, запустившей желание прикасаться к Сакуре. Пальцы непроизвольно дернулись, только ничего не происходит — стоит солдатиком, обмотанный невидимыми нитками, без возможности поднять руки, а в мыслях на репите, как он прижимается к бледной коже и зарывается в волосы.

Разница между ощущениями в жизни и представлениями в голове колоссальная. Хидан перебирает варианты: может, ток пробежит и произойдет секундный мини-инфаркт, а может, настолько прошибет, что наконец-то перестанет балансировать по канату над пропастью и сорвется или поздоровается с той петлей.

Или просто все показалось и на трезвую пройдет.

Поток фантазий нужно срочно прервать, иначе границы дозволенного превратятся из сплошной линии в пунктир, а дальше и вовсе все наебнется. Хидан стартует с места и без зазрения совести месит газон под ногами, пробираясь к цветам. Взглядом цепляется за те, у которых есть хоть один опавший лепесток, и бережно срывает.

У Сакуры на лице отражается неловкость, когда смотрит на все это. Возможно, она мысленно драит весь пол в своей прихожей от грязи, спасибо подошве Хидана. С непониманием смотрит, как он направляется к ней с потрепанным букетом цветов.

— Вкус у тебя так себе, — саркастично подмечает Сакура, шагая в темноту. Неоновый свет больше не отражается от фарфоровой кожи.

А Хидан, смотря на нее, думает, что вкус у него очень даже заебись.

— Цветы все равно красивые, — «как и ты» чуть не вырывается у Хидана, — даже если их потрепало ветром.

— Но ты их сорвал, ты их убил.

Наступает минута молчания.

— Ну, блядь, вот надо было тебе испортить романтику. — Хидан делает вид вселенского разочарования, топает ногой и, выставив руку с цветами вперед, говорит: — А цветы все равно красивые. — Улыбка прочертила дугу к уголкам глаз.

Сакура прикусывает губу, отведя взгляд в сторону, и предлагает завершить ночную прогулку.

Придя домой, она топает на кухню с гордо врученным ей букетом от Хидана. Закупоривает сток в раковине, открывает кран, холодная вода набирается до половины, выключает и забрасывает туда цветы.

— Ваза без использования вазы? Алло, это Илон Маск? — Хидан прикладывает руку к уху типа телефон.

Сакура сдерживает смешок, спрашивая:

— А если он сейчас поднимет, что ты ему скажешь?

— Что ты не такая стерва, как я думал. — Выдержав ее взгляд и глянув на раковину, добавляет: — И даже умна.

Под рукой ничего не оказалось кроме цветов, поэтому в него полетели лепестки в знак осуждения, но для Хидана это был триумф.

Он, конечно, остается на ночь, в таком состоянии его никто и ничто не отпустит. На фоне играет фонк, чтобы не слышать тиканье часов, а самое красивое, что сейчас может быть, сидит рядом, притопывая ногой в такт музыке. Как говорил Какузу из рубрики «что-то научное», мозг не принимает отрицание, и не концентрироваться, не думать о Сакуре не получается. Вбрасывает всякие умные штуки, но не способы их решения. Наука, наверно, радуется, что он не имеет с ней дела.

Хидан ставит цель охладиться и переключить внимание, подходит к холодильнику, достает энергетик и, открывая железную банку, пшиком попадает в бит музыки.

— Сердце посадишь.

— А лучше бы тебя на член. — Сакура замирает со стеклянным взглядом и поднятыми бровями, на что Хидан отшучивается: — Ой, я это вслух сказал?

Вот это проебался. Шутка, конечно, только никто не смеется. В жизни ему так быстро никто не нравился, чтобы до розовых соплей и от себя тошно.

Сердце пропускает удар — лучше бы это был хук слева для отрезвления.

Сакура тихо шагает к нему, забирает из рук энергетик, отставляет и, приподнимаясь на носочках, мягко целует.

— Что чувствуешь? Приятнее, чем в обычном состоянии?

Не настолько же сильно он обдолбался, чтобы такие галюны ловить. Ее поцелуй выглядит неправильнее, чем употребление всякой шняги, а ему хочется нестерпимо выть, ощущения пиздецки приятные, но потому что целует именно она.

Он от нее трип ловит больше, чем от веществ.

— Это приятно в любом состоянии, — все, что может ответить Хидан.

Тянется к ее губам, не встречает сопротивления и углубляет поцелуй. Матерится через каждый вдох, оставляя отметины на шее. Сакура царапает его плечи короткими ногтями и это, блядь, приятно.

Приставят дуло пистолета к виску — он все равно будет улыбаться до краев, как идиот.

Когда они перебираются на кровать и Хидан слышит ее стоны, прочерчивает руками все изгибы, целует каждый сантиметр, видит ее лицо перед и во время оргазма, то понимает, что вляпался окончательно и бесповоротно.

Утром Хидан хрипло благодарит за новый спектр эмоций, сам недоумевает — это после марок увеличилась привлекательность Сакуры или так было до. Куда еще больше? Его вроде отпустило, а она по-прежнему по десятибалльной шкале на все двести. Даже вся помятая, с торчащими волосами и заспанным лицом.

Существует негласное правило — после секса съебываться. Хидан знает о нем лучше, чем кто-либо. После сомнительных связей в его доме мало кто оставался до утра, он вызывал такси среди ночи, провожал максимум до входной двери и довольный засыпал.

А сейчас сам стоит с вещами на выход. Наверно, будь это не Сакура, то было бы абсолютно плевать, что его не хотят задержать на подольше. Но это Сакура, внутри леской натягивается желание остаться и чтобы по утрам его слепили розовые волосы, только у нее обнаруживаются внезапные дела. Возможно, несуществующие, просто ей так надо.

Хотя бы кофе предложила и на том спасибо.

Леска неприятно лопается под грудной клеткой вместе с неоправданными ожиданиями, когда он переступает порог и слышит хлопок двери за спиной. Подъездное эхо разносит ее «ещё увидимся» по стенам и врезается в уши.

Понимание ударяет Хидана, как молотком по виску, — оставшуюся пустоту от Какузу перекрыть кем-то другим не получится. Для Сакуры отведено новое место, в случае ее ухода будет вторая зияющая пустота.

Становится смешно, а потом страшно. Было бы идеально, чтобы из-за угла его переехала машина или упала арматура, или напал маньяк с ножом, чтобы не начинался новый день, где снова думать, чувствовать и жить.

Хидан заваливается домой, плюхается на диван и сразу печатает сообщение Какузу:

«Я кончился»

«Надеюсь, две последние буквы лишние? Боже, скажи, что ты кончил, это бы звучало очень пошло, но зато не так трагично»

«Было бы трагедией, если бы я посвящал тебя в свои оргазмы».

«Ну… скорее, это драма, потому что это было бы очень редко».

Сообщения складываются в полотно текста, и Хидану очень не хватает Какузу в жизни.

◅ ◈ ▻

Дни сложились в недели, недели в месяц, сам Хидан тоже сложился в календарь, все еще кажется, что он в фильме на быстрой перемотке.

Его отношения с Сакурой продолжаются месяц, без установленных рамок, границ — нет ничего. Хидана это дико заебало. Болтается в подвешенном состоянии в петле из гирлянды, хочется определенности. Все его логические цепочки обрываются и остаются как недоработанное произведение, к которому вряд ли когда-нибудь вернутся. Он запутался, устал и тонет в потоке сомнений.

Знает количество ее родинок, как она кричит во время оргазма, как долго балуется веществами разной степени тяжести, какой пьет кофе, но не знает, как познакомилась с Какузу и почти ничего о ее жизни.

Хидан, наверно, никогда ее не разгадает. Она как ебаный шифр, кроссворд, а в эрудиции он ноль, если не в минус.

Страх неизвестности царапает острыми когтями с противным скрежетом, как по стеклу, оставляет отметины. В прошлом еле выбрался из расшатанного состояния, заново чинить крепления ему не всралось.

Если все обрушится к хуям, то чертить новый план по восстановлению не будет — похоронит себя под обломками.

Нихера себе открытие: бумажный лист прочнее, чем его душевная организация.

Какого черта к ней так тянет? Сакура идет по краю, а Хидан за ней следует. Хочет в нее так впечататься, чтобы кусок оторвало, но вряд ли, скорее, сам на осколки раскрошится.

Шаги набирают темп, сегодня по-особенному холодно — больше морозит изнутри. Он выглядит, как помятая бумажка, которую скомкали и пытались разгладить назад. Вмятины потом отпечатаются морщинками от нахмуренных бровей.

Хидан с погодой, будто по договоренности, падают Сакуре на голову первым снегом и разговором, от которого не убежишь — их двое, эстафету передать некому, Сакура в тупике и поймана у своего же подъезда. Хидан не выдерживает и без всяких приветствий говорит:

— Короче, я хуево объясняюсь в чувствах, долго думал и понял, что хочу заботиться не только о себе, — нервно трет переносицу, — ты мне нравишься. Или этот пробный период заканчивается и расходимся, потому что заебала неопределенность или мы… ну типа будем вместе, как нормальные люди. — Стоит, что-то пытается отковырять носом ботинка, взглядом прожигает землю.

Только бы в глаза ей не смотреть, иначе вздернется в петле раньше ответа.

Сакура выглядит потерянной, с четким удивлением на лице, никаким макияжем не скроешь. Рентген не нужен, чтобы увидеть, как у нее шестеренки крутятся в поиске ответа, и Хидан мысленно заранее обзывает себя лохом.

Нахуй вообще полез с этим разговором, если страшно услышать ответ. Она растягивает тишину, Хидан чувствует, как горло обхватывает петля. Сакура может выбить табуретку из-под ног одним отказом.

Вчера, лежа в кровати и достигнув точки невозврата в сомнениях, Хидан еще больше осознал, что Сакуру никем не заменить, как не заменить мастурбацией секс с любимым человеком. И только ее улыбка может выпотрошить из него все.

Он почти собирается позорно съебаться, решив, что ее молчание и есть ответ. Беззвучно послала — вот настолько он ничего не стоит для нее.

— Я думала, все, что связано с наркотой, это несерьезно, и просто ждала, когда закончится наш пробный период. — Шмыгает носом от холода, дышит на руки в попытке согреть. — Не хотела углубляться, намекать, что мне не все равно и хочется большего, чтобы потом не было больно.

Получается не только он избегал боли. Только Сакура думала, что ей больнее будет с ним, а Хидан думал — без нее.

— Так это типа да? — вопросительное «да» осталось горьким послевкусие, как после огромной таблетки. Хидан очень сильно тупит и нервничает.

— Что — да? Если замуж, то нет, если встречаться, как нормальные люди, то да. — Сакура слегка пожимает плечами, и, твою мать, она стесняется. Щеки зарумянились, губа закушена, переминается с ноги на ногу и взгляд мечется.

— Только до нормальных нам надо еще поработать и избавиться от зависимости.

— Тебе тоже Какузу мозги промыл? — усмехается Сакура. — Но я согласна.

Хидану становится пиздец как хорошо, галактики взрываются перед глазами, стоит на нее посмотреть. По-эгоистичному хочет присвоить Сакуру себе, но он это не озвучивает, когда притягивает за талию ближе.

Не так уж и холодно, если разжигать друг друга поцелуями и горячим дыханием — тут даже драконы бы ахуели от повышающейся температуры.

А через несколько дней Хидан созванивается с Какузу — поделиться новостями — и выясняет, что тот знал, чем обернётся это знакомство.

— У меня был еще знакомый Кисаме, но ты в жопу не ебешься, поэтому подослал Сакуру, — на фоне слышны работающие тату-машинки.

— Не знал, что тебе так хуево жилось, что ты будущее начал видеть.

— Я ж с тобой общался, — смешок вырывается у обоих.

Хидан блаженно прикрывает глаза, слушая истории друга, и все же переименовывает контакт Какузу в «пидорская крыса Сасори».