Гипноз (джен)

Гипноз. Олаф не смог удержаться от ухмылки. Это слово даже звучит по-злобному! Пытаясь натянуть свою лучшую улыбку, он наблюдал за тем, как его подручный втащил в приёмную Клауса Бодлера и грубо втолкнул его в кресло. Это было так забавно, что он едва удержался от зловещего смеха.

Прочистив горло, Олаф поднялся и заглянул в кабинет. Доктор Оруэлл как раз занималась уборкой, когда он вошёл.

— Ширли? Кто-то пришёл на обследование? — офтальмолог улыбнулась, заметив в приёмной щурящегося ребёнка.

— Да, доктор Оруэлл, — прощебетал Олаф до нелепого высоким голосом, — молодому человеку нужны новые очки! — и он максимально женской походкой вернулся к стойке регистрации. — Бедняжка упал, — Клаус прищурился и несколько раз моргнул. Олаф торжествующе ухмыльнулся доброму доктору.

— Что ж, мне нужно это исправить, не так ли? — доктор Оруэлл подошла к тупице-сиротке. — Как вас зовут, молодой человек?

— Клаус Бодлер. А вас — доктор Оруэлл? — Олаф не мог поверить, насколько же мальчишка идиот.

— Да-да, а теперь почему бы нам не пойти подобрать тебе новую пару очков, м? — доктор Оруэлл аккуратно взяла Клауса под локоть и повела в кабинет.

— Могу ли я поинтересоваться, — Клаус повернул голову и во все глаза уставился на Олафа. На секунду актёр замер в ожидании. — Кто ваш регистратор?

Глаза доктора Оруэлл расширились, но она тут же улыбнулась до тошноты слащавой улыбкой.

— Это Ширли, не обращай внимания на старушку.

— Я не старый! — проворчал Олаф, как только они скрылись за дверью, и побарабанил пальцами по столу. — Я не старый, — повторил он скорее для себя, чем для кого бы то ни было ещё, — Я очень молодо выгляжу. И к тому же, я красавчик. — он поднялся из-за стойки и заходил туда-сюда.

Как и всегда в приёмных, Олаф чувствовал, будто время тянется невыносимо долго. Душа требовала развлечений. Подойдя к зеркалу в полный рост, Олаф начал тренировать сексуальную модельную походку. Он вилял бёдрами всё сильнее и даже начал работать над обворожительным подмигиванием. Очень скоро он уже расхаживал по комнате, эффектно откидывая волосы назад.

Он подошёл к зеркалу и послал себе воздушный поцелуй.

— Ты сногсшибательна!

— Несомненно!

Олаф взвизгнул и развернулся, заметив стоящего в приёмной низенького человека.

— Спасибочки! — пискнул он.

Низкий окутанный дымом человек хохотнул и, почти ковыляя, подошёл к Олафу.

— Не за что! А теперь, боюсь, нам нужно обсудить кое-что гораздо менее приятное, чем ты, дорогуша. Одному из моих работников нужны очки, за которые придётся платить мне. — у Олафа было впечатление, будто этот странный коротышка оглядывал комнату на предмет подслушивающих. — Может, мы могли бы заключить сделку? Ты отдаёшь мне эти и все следующие очки бесплатно, а я взамен подарю тебе лучшую ночь в твоей жизни. Ну как, идёт?

Олаф вскинул бровь в изумлении, прочистил горло и едва не прокричал своим тоненьким голоском:

— Вы платите за очки, или лилипут их не получает! Забавно с вашей стороны думать, что меня можно так провести! Ха-ха-ха! — Олаф спрятался за стойку.

— А, — сказал окутанный дымом коротышка, — Ах-ха-ха-ха! Я забавный, не правда ли? — то, как он это сказал, говорило о том, что он разочарован таким развитием событий. — Сколько за них?

— Две тысячи девятьсот, сэр, — Олаф задумался, сколько вина можно купить на эти деньги.

— Откуда ты знаешь моё имя? — воскликнул Сэр, отпрыгнув.

— Я не знала, но теперь знаю! Ха-ха-ха! — Олаф начал быстро выписывать рецепт.

— Конечно, нет! Я не идиот! — подуспокоившись, Сэр сказал: — Что ж, нет сделки — так нет. Я всё ещё не против сходить с тобой пообедать или в кино.

— Ох, как мило с вашей стороны! У вас, должно быть, семья и дети, но чудесно, что вы подумали обо мне. — Олаф определённо завладел вниманием Сэра, поскольку тот навалился на стойку и действительно платил за очки. — У меня нет семьи, но я всегда мечтала взять под опеку троих проблемных сирот. Увы, мне это пока не удалось... Ах, если бы кто-нибудь сжалился надо мной, бедной одинокой женщиной, я бы вечно...

В эту секунду из кабинета послышался грохот, и Олаф развернулся на стуле, наблюдая, как Клауса впихивают в гипнотизёрское кресло.

— Сэр! Помогите! Они хотят... — Клаус вскрикнул, когда доктор Оруэлл взобралась ему на грудь, дабы удержать его, и зажала ему рот рукой.

— Некоторые люди до ужаса боятся врачей. У Клауса страшная фобия. — доктор Оруэлл вздохнула и махнула Олафу рукой, чтобы он закрыл дверь. — Врачи — ваши друзья, мы не сделаем вам больно, — Джорджина свалилась с клаусовой груди и замахала руками, чтобы удержать баланс. Клаус воспользовался возможностью закричать.

— Это нелепо! — воскликнул он. — Пулевые ранения болезненны! Сэр, прошу, помогите, Ширли на самом деле Гра...

Олаф захлопнул дверь, оборвав Клауса на середине предложения.

— Бедняжка до ужаса боится врачей.

— Это глупо! — насмешливо заметил Сэр, — Врачи дружелюбные и нанимают чертовски привлекательных регистраторов. — Олаф нервно усмехнулся, Сэр, кажется, пошевелил бровями, а Клаус продолжал вопить из-за двери. — Я хочу предложить сделку. Я не собираюсь заботиться об этих трёх сиротах, если они будут путаться под ногами и дальше. Как насчёт сходить со мной поужинать в обмен на опеку над ними, если от них будут неприятности? Честная сделка, неправда ли?

Олаф постарался выглядеть польщённым, а не испуганным.

— Может, обсудим ужин, и я заберу сирот?

Предполагаемая усмешка Сэра побледнела.

— Поужинаем.

Олафу стало совершенно не смешно.

— Обсудим.

— Поужинаем! — Сэр наклонился ближе.

— Обсудим! — Олаф рухнул на стул.

— Поужинаем!

— Обсудим!

— Поужинаем!

— Обсудим!

— Заткнитесь! — послышался голос доктора Оруэлл, сопровождаемый звуком удара, как если бы кто-то стукнул двенадцатилетнего мальчика металлическим подносом по голове, и ещё одним звуком удара тела об пол.

— Что это только что было? — удивился Сэр, направляясь к двери.

Олаф вскочил на ноги.

— Вы слишком добры ко мне! Хорошо, мы обсудим ужин, и я заполучу, то есть, теоретически смогу взять под опеку этих беспокойных сироток!

Сэр помедлил, но снова взглянул на дверь, как раз вовремя, чтобы увидеть, как доктор Оруэлл открыла её, демонстрируя Клауса, якобы смотрящего в один из её приборов.

— Извините за шум. Мне пришлось вколоть бедному ребёнку успокоительное. У него начиналась истерика. — она снова вздохнула. — Очень сложно убедить скудоумного человека в его неправоте.

— Эти сироты — те ещё тупицы, не так ли? Что ж, это многое объясняет. Ширли, — он повернулся и подошёл к Олафу, — увидимся позже, чтобы обсудить наш ужин. — с этими словами Сэр ощутимо ущипнул Олафа за задницу и вышел за дверь.

— Он меня ущипнул! — Олаф потёр ягодицу под смех доктора Оруэлл и наградил её мрачным взглядом. — Тебе не надо ли случаем возвращаться к работе?

Джорджина кивнула и вернулась в кабинет, где хохотала ещё минут пять.

— Это не смешно, — проворчал Олаф, — Это больно... очень. С другой стороны, это значит, что я определённо отлично выгляжу! — он улыбнулся своему отражению через всю приёмную в попытке приободриться, — Я сногсшибательна!

— Сэр тоже так считает, — раздался мужской голос.

Олаф едва не свалился со стула, уставившись на Чарльза.

— Я только что его встретил, пока шёл сюда. Прошло чуть больше двух часов, и я зашёл узнать, как скоро Клаус освободится. — Чарльз сделал несколько робких шагов внутрь приёмной.

— Ох, боюсь, что он ужасно боится врачей, и нам пришлось вколоть ему снотворное. Он будет готов поздно вечером, — Олаф пытался вспомнить, сколько времени занимает гипноз, — Очень поздно, так что я провожу его в общежитие.

— Боюсь, это противоречит правилам лесопилки. Я зайду за ним, а пока вы не возражаете, если я его проведаю? — Чарльз шагнул вперёд.

— Нет-нет, то есть, да! — Олаф преградил Чарльзу дорогу, — Боюсь, Джорджина, то есть, доктор Оруэлл, не любит, когда её отвлекают во время работы. И я уверена, двух часов ещё не прошло, милый мальчик не мог пробыть здесь так долго, — он взглянул на часы и обнаружил, что Чарльз прав. Сколько же времени он тренировал сексуальную походку?

— Что ж, время пролетает незаметно, если заниматься чем-нибудь приятным. Надеюсь, вы не возражаете, если я подожду здесь. Если вам не трудно, передайте доктору Оруэлл, что я бы хотел с ней поговорить в ближайшие пару часов. — Чарльз улыбнулся и сел на кресло.

— Конечно, я передам ей и заодно напеку вам печенья. С шоколадной крошкой или сахарное? — Олаф жеманно взмахнул ресницами.

— С шоколадной крошкой звучит превосходно. Спасибо вам. Вы замечательный регистратор. — Чарльз улыбнулся и взялся за старый выпуск «Финансового Вестника Лесоруба», вышедший двадцать лет назад.

Олаф улыбнулся в ответ и проскользнул в центр гипноза через заднюю дверь.

— Джорджина, там Чарльз хочет с тобой поговорить в ближайшие три часа, так что, когда будет время... что ты делаешь?

Доктор Оруэлл улыбнулась и отошла от громадного экрана, на который проецировалось множество часов, качающихся туда-сюда. Клаус всё ещё был в отключке, но его усадили в кресло напротив экрана, открыли глаза и закрепили скотчем веки. На его носу красовались новенькие очки.

— Так процесс пойдёт быстрее, когда он очнётся. Передай Чарльзу, что я скоро с ним поговорю, но сейчас мне нужно продолжать работать.

— Хорошо, — и Олаф удалился в подсобное помещение. Там в углу стояли коробки с печеньем быстрого приготовления и микроволновка. Олаф неспешно добрался до них и вскрыл одну коробку. Одну треть печений он отправил в микроволновку на семь минут, другую — на три, а последнюю — на одну. Он едва не хихикал над результатом: некоторые печеньки выглядели идеально, а некоторые «не получились». Он взял одну из первой партии и довольно вгрызся в неё, пробормотал «неплохо» и засобирался обратно.

Он снова остановился у джорджининого кабинета, наблюдая за происходящим внутри. Клауса перетащили на другое кресло и водрузили на голову большой закрытый шлем. Олаф подошёл ближе и, прислушавшись, услышал записанный голос доброго доктора.

— Всё хорошо, расслабься, — говорила запись, — всё хорошо. Ты счастлив быть здесь. У тебя плохая память, но это к счастью.

Олаф не был уверен, работает ли это, и, не будучи экспертом, пожал плечами и удовлетворился имеющимся. Он неторопливо прошёл к двери в приёмную, где Чарльз уже читал «Чувацкий Журнал, Журнал для Чуваков» десятилетней давности.

— Пече-еньки! — почти пропел Олаф абсурдно высоким голосом и шваркнул поднос прямо перед ним. — Попробуйте вот эти, тёмненькие, — сказал он, подмигнув.

Чарльз выглядел так, будто хотел сбежать, но вместо этого вежливо сказал «спасибо». Олаф фыркнул и сексуальной походкой прошёл к стойке.

Чарльз взял печеньку и уставился на её подгоревшую серединку. Немного понюхал и со вздохом вонзил зубы прямо в неё. Хрусть! Чарльз готов был поклясться, что его зубы только что треснули. Хрусть! Он подержал во рту куски печенья и задумался, сможет ли он их проглотить. Хрусть! Глоть! Чарльз улыбнулся Олафу и взял второе печенье.

— Они великолепны.

— Ох, не стоит, — Олаф пренебрежительно отмахнулся и притворился, что пишет, но вместо этого начал выводить каракули на листке бумаги. Сперва он нарисовал, что будет делать с бодлеровским наследством. Хрусть! Для начала он купит себе новую дорогущую машину, чтобы поехать куда-нибудь праздновать. Хрусть! Затем он выпьет вина и устроит дома ремонт. Хрусть! Затем выпьет ещё и купит себе армию зомби-младенцев, чтобы уничтожить Г.П.В. раз и навсегда. Хрусть!

На этом моменте он вздохнул.

— Как вам, кхм, печеньки, нравятся? — спросил он до тошноты приторным голоском.

— Да, — ответил Чарльз, держась за ноющую челюсть.

— Они все для вас, так что не стесняйтесь. Хи-хи-хи! — Олаф взглянул на бумажку. Хрусть! Это начинает раздражать. Он снова принялся рисовать всё, на что потратит бодлеровское наследство. Он купит машину, дом, новый гардероб, конфет, новый набор для маскировки, (хрусть!) целый винный погреб, немного вишни, штат прислуги, эти забавные гнущиеся фрисби, (хрусть!) лимонные безе, новый театр, который назовёт «Олаф-топия», личные американские горки, ликёро-водочный завод, (хрусть!) твинкис, целое ведро драгоценных камней, курительную трубку, чтобы выглядеть круче, (хрусть!) и ствол, чтобы стрелять в людей, которые слишком громко едят.

Олаф строго взглянул на Чарльза.

— Доктор Оруэлл подойдёт к концу этого часа! — прощебетал он, надеясь, что прошло больше времени, чем какой-то жалкий час. Олаф вздохнул — он не имел ни малейшего представления, когда именно она собирается выйти, но надеялся, что она услышит его мысленный зов.

Далее Олаф пару раз сыграл сам с собой в крестики-нолики, неизменно заканчивающиеся ничьей. Нарисовал себя катающимся на сёрфе, несмотря на то, что не имел ни малейшего представления, как это делается. Нарисовал надгробия бодлеровских сирот, поросшие мхом и заброшенные. И начал рисовать непристойную картинку, когда в приёмную вышла Джорджина.

— Вы, должно быть, Чарльз. Я доктор Оруэлл, и я бы хотела рассказать вам, как продвигается лечение Клауса. — как раз когда она закрыла дверь, Клаус издал слабый стон, и Олаф фыркнул.

— Как вы и предупреждали, у Клауса ятрофобия, и она хуже, чем мы думали. — доктор Оруэлл села напротив Чарльза и выбрала из печенек наименее подгоревшую. — Нам пришлось вколоть ему снотворное, но, как вы слышите, он приходит в себя, и мы, надеюсь, сможем продолжить. — она улыбнулась Чарльзу, — Мы закончим очень поздно, очень. Он дойдёт, уверяю вас. А теперь не хочу показаться грубой, но у меня полно работы.

— Без проблем! — Чарльз выкинул печеньку в мусорное ведро и пожал доктору Оруэлл руку. — Я увижусь с ним завтра. Спасибо, что позаботились о нём. — и, не дожидаясь ответа, он выбежал из здания.

— Он самый громкий печенькоед из всех, кого я имел неудовольствие встречать! — прошипел Олаф в сторону двери.

Из кабинета послышался негромкий звук удара.

— Должно быть, он попытался встать, — заметила Джорджина, фыркнув. — Поможешь затащить его кое-куда?

— Ладно, — Олаф пожал плечами и последовал за ней в кабинет, где на полу в неудобной позе лежал Клаус. — Мы можем оставить его здесь на минутку?

— Боюсь, что не можем. Предыдущие процессы воздействовали на него слишком слабо, чтобы оставлять его без присмотра, — Джорджина взялась за клаусовы ноги, — Нам надо уложить его на вон тот металлический стол, — она кивнула в сторону стола, над которым висел большущий предмет. Предмет был похож на очень острый и зловещий канделябр.

— Ну ладно, — Олаф взял Клауса под мышки, крякнул от натуги, и они потащили его. — Как вы вообще работаете на каблуках? Ай! — он едва не подвернул лодыжку, когда они бесцеремонно уронили сироту на стол.

— Всё приходит с опытом. Ну всё, я буду работать, и будет шумно, так что возьми, — она вручила ему беруши и, подмигнув, воткнула в уши свои.

Олаф последовал её примеру и вернулся в приёмную. Спустя пару минут он услышал жужжание, прерываемое криками мальчишки. Олаф ухмыльнулся и вернулся к своей картинке фривольного содержания.

Должно быть, прошло немало времени, и спустя полчаса после того, как прекратилось жужжание, Олафа оторвали от номера «Кошелька и Жизни». Джорджина высунула голову из кабинета и жестом пригласила его войти.

— Ещё далеко не всё, но прогресс уже налицо. Счастливчик Клаус, почему бы тебе не помяукать, как котик? — Джорджина отошла в сторону, открывая вид на растерянного Клауса, медленно качающего головой.

— Зачем мне... — он снова покачал головой. — Я очень устал, может ли это подождать?

Джорджина расплылась в улыбке от уха до уха.

— Боюсь, нет, счастливчик. Мяукай.

Клаус вздохнул, ответил «да, сэр» и начал мяукать.

Олаф поначалу просто хихикал, затем захохотал, и в конце концов начал подвывать от смеха. Тем временем Клаус продолжал мяукать.

— К счастью, пойдёт, — Джорджина подошла к другому столу и взяла шприц. Клаус прекратил мяукать и сидел абсолютно спокойно, пока она вводила ему всё его содержимое. Клаус качнулся, завалился набок и остался лежать так. — На этот раз это действительно было снотворное. Должно вырубить его надолго, пока ты болтаешь с Сэром.

Олаф взглянул на часы и обнаружил, что время к ужину. Ворча, он заглянул в подсобное помещение, взял бутылку вина и ещё печенья и вернулся в приёмную. Ему не пришлось долго ждать, прежде чем в приёмную вошёл Сэр с коробкой пиццы и букетиком цветов.

— Ничего страшного, дорогуша, если я пришёл обсуждать наш ужин с ужином? — Сэр положил свою ношу на стопку древних журналов. — Чуть не забыл, — Олаф, впрочем, был уверен, что ничего Сэр не забыл, поскольку тот положил букетик рядом с пиццей, — Это тебе, мой милый лесной цветочек, — Олаф прищурился, пытаясь угадать, пошевелил он бровями или нет, — Пепперони! — радостно объявил Сэр, открыв коробку.

— В самом деле, ха-ха-ха! Что ж, надеюсь, ничего страшного, если у меня только выпить и десерт. Та-да! — Олаф обречённо поднял перед собой поднос с печеньками в качестве щита и бутылку вина вместо меча. — Итак, — он вытащил пробку из бутылки и сделал большой глоток, — говорят, что ужин должен быть основным приёмом пищи. Что вы об этом думаете?

Сэр проглотил кусочек пиццы.

— Маковка! Я думаю, что все приёмы пищи должны быть основательными и повышать уровень холестерина в крови! — он снова откусил кусок пиццы. — Тройное шунтирование сделает из кого угодно настоящего мужчину! — он громко расхохотался, — Или женщину, как получится! Ах-ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха... — Олаф сунул в рот пару сахарных печенек, — И не забывайте про печень! — он наклонился и попытался игриво ткнуть Сэра в живот, но получилось скорее злобно, — Бесполезный, впрочем, орган, ха-ха-ха! Возвращаясь к ужину, я соглашусь, что он должен быть основательным, но думаю, что стоит разделить его с любимым человеком, друзьями или злодейскими приспешниками, если вы понимаете, о чём я!

Сэр не то хохотнул, не то рыгнул.

— Золотые слова! Ужин ещё обязательно должен быть шумным и невыносимо скучным, когда ты в гостях у родни. Но всё же спокойным... Тебе не кажется, что в этой комнате стало удивительно романтично? — Сэр пододвинулся к Олафу и приобнял его за плечи, — До чего у тебя костлявые плечи! Именно такие, какие должны быть у сексуальной полуголодной девушки! — насколько Олаф понял, Сэр приподнял голову и тянулся, чтобы его поцеловать.

— Благодарю, — Олаф медленно отодвинулся подальше, — Я неделями сидела на диете для такого результата. — он начал покрываться испариной. Что дальше?

— Ты и впрямь выглядишь чудесно, детка, просто бомба! — Сэр положил ладонь ему на грудь.

Подскочив, Олаф чересчур громко рассмеялся и щёлкнул Сэра по носу.

— А теперь, когда мы обсудили ужин, мне пора возвращаться к работе. И не забудьте про своё обещание! — он схватил букетик и, перебравшись через стойку, уселся на стул. — Приятно вам провести вечер... — он быстро подрастерял запал, — брутальный... мужчина.

Сэр поднялся с пола и отряхнулся.

— Да, конечно, надеюсь, скоро увидимся. Доброй ночи, куколка! — он подошёл к стойке и, прежде чем Олаф смог что-либо предпринять, чмокнул его в губы. Затем, не сказав больше ни слова, он вышел из приёмной, оставив Олафа молча бороться с тошнотой и, пусть и ненадолго, мечтать, чтобы у него была зубная щётка.

С раздражённым рычанием Олаф выкинул цветы в мусорное ведро и задумался, почему, даже если он выглядит сексуально, этому коротышке обязательно надо было его облапать.

— Джорджина, он ушёл!

— Отличненько... хе-хе-хе-кхм! Я просто... — Олаф выпрямился, когда доктор Оруэлл закончила свою мысль фырканьем. — Кстати, хе-хе, он будет готов, пфф, через пару часов. Мне только... Мне только нужно, пффхе-хе, — и с этими словами она захлопнула дверь. Олаф опустил голову на стойку и решил, что ему нужен сон, хороший долгий сон в состоянии алкогольного опьянения.

Кивнув самому себе, он допил остатки вина и опустошил пару бутылок пива, спрятанных под стойкой. И, с приятным усыпляющим туманом в голове и чувством, будто кто-то тыкает его в печень, он провалился в сон.

— Олаф. Олаф! Да твою ж господи, Олаф!

— А? Что? Деньги? — Олаф вскинул голову и, проморгавшись, обнаружил, что разбудила его Джорджина. — Что такое?

— Он всё! Это заняло кучу времени, с использованием небезопасных технологий, негигиеничных условий и некоторых нетрадиционных методик, но он-таки всё! — с видом гордой матери она ласково позвала: — Счастливчик, иди-ка сюда, Клаус!

Из кабинета послышалось безжизненное «да, сэр», и оттуда вышел Клаус. Он прошёл именно туда, куда ему указали, и застыл на месте, ожидая приказа. Олаф ухмыльнулся.

— Счастливчик, — он задумался, что бы такого приказать, — Клаус, поотжимайся-ка! — Чёрт. Это было худшее задание, которое только можно придумать, но Клаус уже с очередным «да, сэр» лёг на пол и начал отжиматься. — А что он вообще может сделать?

— Он сделает всё, и под «всё» я имею в виду «всё, что угодно», — рассмеялась Джорджина. — Он даже может кого-нибудь убить, если ему приказать! Тебе же это было нужно?

— Именно, — Олаф кивнул. — Счастливчик Клаус, иди в общежитие лесопилки «Счастливые Запахи», — он проследил за тем, как Клаус поднялся на ноги и с ещё одним «да, сэр» направился к двери. — Чувствую, это будет весело.

— Однозначно, — улыбнулась Оруэлл, — Кстати, ты тут слюнок напустил, — она указала на стойку, — Вот тут вот. Спокойной ночи.

Олаф пробормотал «до завтра» и поспешно вытер слюну. В конце концов, хороший регистратор не слюнявит рабочее место.