Кошак (джен)

Мир пожрала оглушительная серость. Грязный снег вываливался с набережной на чёрный лёд канала, и всё это вместе сливалось вдалеке в раздёрганное, как старая вата, небо. Тупые дома, с первого дня постройки больше похожие на развалины, слепо тыкались в свисающие оттуда струпья. Между ними топорщили свои ветви деревья, которые пару месяцев назад, на минуточку, были коричневыми.

Из унылого солоноватого тумана выступали только три цветных пятна: вывеска, машина и пальто. Первая принадлежала продуктовому магазину. Жёлтое, как гниющие зубы, слово «продукты» не позволило бы Пашке зайти туда, даже если бы в его карманах были деньги.

Вторым пятном был новенький то ли фиолетовый, то ли малиновый Жигуль козла Копейкина. Семён Сергеич работал где-то, где у него была возможность достать автомобиль. Если ещё дней десять назад это знание было достоянием лишь Марьи Егоровны и Феодосии Романовны, то теперь о трудовом положении Копейкина знали все.

Проходя мимо Жигуля, Пашка гнусно ухмыльнулся. В пейзаже нашлось четвёртое цветное пятно. Соседские коты решили, что к цвету машины — пурпурному, во! — отлично подойдёт жёлтый, как на магазине.

Семён Сергеич, правда, будет орать, причём почему-то на Пашку, который не настолько мелочен (побил бы стёкла, если б захотел напакостить), но зрелище того стоило. Жигуль-то новёхонький, не поцарапанный даже!

Третье цветное пятно гордо носил на себе Пашка. У всех его одноклассников были обычные куртки: серые, синие, зелёные. Один он носил ярко-красное пальто, которое тётка когда-то перешила непонятно из чего.

Честно, лучше б она своё непонятно что снесла в обменник и на вырученные деньги купила куртку хотя бы и там же. В Железноходске часто случалось, что у людей появлялись ненужные вещи. Да Пашка б даже сам сходил — не маленький! Но тётка подарила чёртово пальто на день рождения, и с ним пришлось смириться. Не с руки ссориться с единственным живым родственником, когда твоё имя годами полощется в сплетнях и проклятьях чуть ли не всем Железноходском.

— Ма-ау!!! — взвыл кто-то в серой дворовой тишине.

Откуда-то сверху на застывшего возле Жигуля Пашку посыпался снег. Белый.

Парень задрал голову и уставился на толстую тёмную ветку. Высоко. Метра три, наверное.

— Ма-ау!!! Муа?! — Из-за ветки показалась треугольная кошачья башка.

— Чё? — хмыкнул Пашка. — Залез?

— Мау! — веско ответила башка и исчезла. Зато на Пашку упало ещё снега, чистого и даже почти светящегося.

— А слезть слабо?

Кошак промолчал. Ему было высоко и наверняка холодно. Где-то — то ли на биологии, то ли в тёткиной «Науке и жизни» — Пашка читал, что кошачьи лапы приспособлены только к подъёму на дерево, но никак не к спуску.

— От же ж!.. — буркнул Пашка и, оглядевшись в поисках нежелательных свидетелей, подступился к дереву.

Это не яблоня с соседней улицы, облазанная вдоль и поперёк, а вполне серьёзный тополь. Но и Пашка уже не мальчишка — в свои пятнадцать он дорос до метра семидесяти семи.

Вверх, вверх, вверх. Вот она, ветка.

Кошака напугал ярко-красный цвет пальто, и тот попятился прочь, к концу ветки. Зараза!

Пашка зацепился одной рукой за основание ветки, упёрся в ствол ногами и, повиснув как орангутанг какой-то, потянулся другой рукой к кошаку.

Ну же, ну! Хвать! Есть!

Сцапав кошака за шкирку, Пашка принялся тянуться обратно к стволу, но ветка не выдержала.

Хрясь!

— Мау!!! — взвыл кошак.

Ба-бам!

Под звон разбитого стекла Пашка прижал вырывающегося кошака к себе и медленно сполз на животе с капота Жигуля.

Удрать бы, но Семён Сергеич уже бежал к нему. За козлом следовал невесть откуда взявшийся участковый.

— Ублюдок! Гадёныш! В моё время таких секли!

— Гражданин, что случилось? — крикнул участковый, вставая между Копейкиным и Пашкой.

— Этот гадёныш мне стёкла побил! — Семён Сергеич размашисто указал на свою машину. — Специально на дерево залез и прыгнул — я в окно видел!

Участковый повернулся к Пашке. Зрелище, должно быть, было жалкое: подросток, вразвалочку сидящий на тротуаре, покрытое осколочками ярко-красное пальто и кошак под мышкой. Сразу видно: виновен.

— Зачем прыгнул? — спросил участковый.

Рожа незнакомая и голос не злой — новый, что ль? Обычно на Пашку с ходу рычать начинали.

— Да не прыгал я… — протянул Пашка, потирая свободной рукой саднящий подбородок. Мокро. Красно. До крови, похоже, разбил.

— Ага! — гадко ухмыльнулся Копейкин.

— За кошаком лазил, — сказал Пашка. — Упал.

— Ага! — повторил козёл.

— Вот что, пацан, — заговорил участковый. — Пойдём-ка в травмпункт. А там видно будет.

Он протянул руки и забрал у Пашки кошака.

— Да что там видно? — взвился Семён Сергеич. — В лагерь его, как папашу, и вся недолга!

— Терпение, гражданин, — сурово отрезал участковый.

На вид не старше двадцати пяти, он вдруг как-то вырос над пятидесятилетним Семёном Сергеичем с его представительным брюшком. Копейкин аж стушевался.

— Пошли, пацан.

Пашка поднялся и похромал следом за участковым, оставив позади грозно сопящего Семёна Сергеича и его Жигуль.

— Что, годы взаимной неприязни? — беззлобно хмыкнул участковый.

— Вродь того, — неопределённо буркнул Пашка.

— Как тебя зовут-то, спасатель?

— Пашка. Павел Павлович Морозов.

— Ясно, — коротко бросил участковый.

Не покривился даже. А ведь его наверняка просветили, какие мелкие и взрослые поганцы во вверенном районе обитают. Приводы-то у Пашки были — часто дрался: то за пальто, то за батю, то за имя-фамилию.

— Не знаете, что ль? — полюбопытствовал Пашка.

Ну уж про батю-мародёра добрые соседки должны были просветить!

— Знаю. Всё знаю. Кота себе возьмёшь?

Пашка задумался: куда ему кота? Мелкий, почти вовсе не кот, а котёнок. Грязный какой-то, серо-жёлто-коричневый.

— Возьму.

— Вон травмпункт. Иди, потом кота отдам.

Народу было на удивление мало. Ещё более удивительным стало то, что участковый действительно дождался, пока Пашка выйдет, и отдал ему кошака.

Почему-то парень только сейчас заметил, что ремень у участкового не белый милицейский, а жёлтый солдатский. Тогда тем более непонятно, с чего он такой добрый — эти мародёров страсть как не любят.

— За стекло всё-таки надо будет ответить, — заметил участковый.

— Надо — отвечу. В первый раз, что ли, дворнику помогать?

Нормально. Сколько раз он уже улицы мёл и сугробы грёб? Много.

— Тогда жди повестки. Адрес?

— Антонова 25, квартира 58. Подъезд 4.

— Бывай! — Участковый козырнул и, развернувшись на каблуках, направился обратно к дому 25 по улице Антонова — за заявлением от Семёна Сергеича.

— До свиданья! — крикнул ему вслед Пашка и, спрятав кошака за пазуху, похромал параллельной дорогой.

Семён Сергеич жил в третьем подъезде и наверняка ждал на улице. Обойти его можно было только через чердак.

Пашка подбежал к дому сбоку, прохрустел по сбитым сосулькам за кустами и юркнул в первый подъезд. Вверх и вверх. Повезло: первая чердачная дверь открыта.

Пробравшись через залежи соседского хлама, Пашка толкнул дверь в четвёртый подъезд. Тоже открыта.

Пригнувшись, он вылез с чердака и спустился на третий этаж. Открыл квартиру, сбросил ненавистное пальто и понёс кошака в ванную.

Зверь стойко вытерпел мытьё. Под слоем февральской грязи он оказался совершенно белым, без единого пятнышка.

У самого Пашки растекался на подбородке огромный синяк цвета пресловутого Жигуля. Такие же расцветали на животе и на коленях. Здоровенные пурпурные синяки. Героические, как сказала медсестра в травмпункте. Ну-у…

Героизм — это что-то масштабное, великое и совсем Пашки Морозова не касающееся.

Впрочем, для кошака, свернувшегося на спинке кресла, спасение с дерева таким и было. Он-то мелкий, а там — аж три метра.

Хорошо, пусть будут героические. Теперь Пашка ими даже немного гордился.