Утряслось (гет)

Октябрь, 2005 год.

Поздним утром Джинни Поттер медленно брела по дорожке мюнхенского Английского парка, взрезая носками сапог густой покров красно-жëлтой листвы.

Две недели, взятые на раздумья, подходили к концу. Две недели свободы, напряжённой работы и вечеринок в компании спортсменов и коллег-журналистов пролетели как осенние листья, сметëнные ураганным ветром, финальные игры по квиддичу закончились, и ей оставалось всего три дня вольной жизни. А потом ей предстояло вернуться в Лондон и освободить своего героического мужа от роли заботливой мамочки шебутного Джеймса Сириуса.

О том, по какой причине Гарри согласился взять отгулы и отпустить её на две недели в Мюнхен на освещение двойного события — чемпионата Европы по квиддичу и магловского Октоберфеста, ей даже вспоминать не хотелось.

* * *

А ведь каких-то пять лет назад она считала, что ей удалось ухватить за хвост Птицу Счастья: любимый парень выжил в страшной битве и возобновил с ней отношения, сразу по окончании Хогвартса её приняли охотницей в основной состав Холихедских гарпий, любимая семья оправилась от смерти Фреда, а сама она была молодой, красивой и темпераментной. Жизнь вприпрыжку бежала с горки.

А потом... Она вышла замуж, забеременела, Гарри начал пропадать на работе, из квиддичной команды после рождения сына пришлось уйти, друзья были слишком заняты своими делами, чтобы подстраиваться под её рваное расписание, и единственным человеком, который готов был постоянно с ней общаться, осталась мама. Вот только Джинни это не слишком радовало: Молли оказалась слишком заботливой и активной бабушкой. Почти ежедневные визиты, бесконечные замечания и попытки навязать своё — единственно правильное — мнение, действовали Джинни на нервы, а моральной поддержки ей получить было неоткуда: Флëр участие «бабы Молли» в воспитании своей дочери ограничивала как могла, а все остальные члены семьи были рады-радёшеньки, что их матушка большую часть своей кипучей энергии реализует в семье Поттеров. Что касается Гарри, то он решительно не понимал, чем Джинни недовольна. Да, он сам участвовал в воспитании Джеймса Сириуса в основном тем, что, вернувшись с работы за полночь, тихонько прокрадывался к детской кроватке и некоторое время смотрел на спящего сына, и что с того? Джинни помогала мама, а не чужая тётка, хозяйством занимался Кикимер, денег в семье было достаточно, а раз в неделю он и сам сопровождал жену и сына на прогулку, гордо катя перед собой коляску.

О том, чтобы вернуться в спорт не могло быть и речи: Гарри, имея перед глазами модель только двух семей — Уизли и Дурслей, искренне считал, что мать его ребёнка тоже должна быть домохозяйкой и всегда находиться рядом с детьми.

Детьми... Не успел Джеймсу исполниться годик, как Гарри завёл речь о втором ребёнке. Но тут уж Джинни встала на дыбы. Произошёл жуткий скандал, и Гарри, хлопнув дверью, ушёл из дома. Зато Джинни, разругавшись заодно и с матушкой, неожиданно воспряла духом и начала встречаться со школьными друзьями и подругами. Джеймса же она оставляла на попечении донельзя счастливого Кикимера, который давно признал в Гарри Поттере наследника Блэков, но которого совершенно непредвзятая к домашним эльфам Молли старалась к ребёнку не подпускать.

На одной из таких встреч Луна Лавгуд предложила ей попробовать писать статьи в «Придиру», и Джинни написала два довольно удачных обзора на спортивную тему, после чего Луна сразу же взяла её на должность внештатного корреспондента. Где в это время обретался её муж, Джинни не особо интересовало, что и не удивительно: приглядевшись после его ухода к своему отражению и обнаружив в своих волосах вполне заметную седину — и это в двадцать два года, после каких-то двух лет так называемого семейного счастья! — она посетила магловского парикмахера, изменила цвет волос с ярко-рыжего на рыже-каштановый и твёрдо решила, что, даже если муж вернëтся, она не согласится больше жить исключительно на его условиях. Пусть он главный герой войны, пусть он богат, знаменит, и вообще наследник славного рода Поттеров и Блэков, но она у себя одна.

Своей ситуацией она поделилась только с самыми близкими друзьями — теми, с кем они вместе боролись с режимом Кэрроу в школе — но скрыть это от Рона и Гермионы у неё шансов не было, и вскоре она почти перестала обращать внимание на их ежедневные громовещатели на тему «как тебе не стыдно, Гарри так хотел большую семью, а ты!..» Да и с какой стати она должна была прислушиваться к брату и его невесте, если сами они вовсе не спешили жениться и уж тем более обзаводиться потомством, предпочитая пока свободные отношения?

Так прошло два месяца, а потом Гарри неожиданно вернулся — с букетом цветов, красивым колье в качестве подарка и клятвенным обещанием больше не мешать её карьере, если это будет не квиддич. В тот раз Джинни его выгнала, надавав цветами по виноватой физиономии и пожелав отправляться туда, где он нашёл сочувствие и понимание. Однако Гарри был настойчив и непрошибаем: он приходил каждый вечер (надо же! оказывается, можно приходить с работы не ночью), гулял и играл с Джеймсом, снова и снова каялся в том, что раньше не слышал её мнения, и в конце концов Джинни его простила.

А год спустя Гарри снова вернулся к теме второго ребёнка.

Конечно, на других условиях, конечно с полным правом для Джинни вернуться к работе тогда, когда она сочтёт нужным, но... Гарри очень хотел, чтобы у Джеймса был брат или сестра, а лучше и не один. Джинни, может, и была не против родить ещё одного-двух детей, но точно не сейчас, а лет через десять, не раньше. А Гарри считал, что детям лучше расти вместе.

Вопрос казался нерешаемым, и в конце концов Гарри в сердцах заявил:

— Знаешь, Джинни, я тебя, конечно, люблю, и хотел бы жить именно с тобой, но в этом вопросе у нас не может быть компромисса. Если ты настолько против моего желания, то один из нас в любом случае будет несчастлив. Давай возьмём паузу на пару недель, а потом решим. В любом случае я вас с Джеймсом Сириусом не брошу, буду брать его на выходные и всё такое, но я хочу семью, где много детей. Хочу такую семью, как была у тебя. Я почему-то был уверен, что и ты этого хочешь.

— Ты хочешь семерых детей? — ахнула Джинни. — Ну, тогда можно даже не проверять, никакие две-три-двадцать три недели не доведут меня до того, чтобы я на такое согласилась.

— Не семерых, но хотя бы троих... или четверых.

— Хорошо, — подумав, согласилась она. — Пусть будет две недели. Но ты возьмёшь отпуск и поклянешься мне, что проведешь всё это время с Джеймсом. Ты ни разу не отдашь его поняньчить ни моим родителям, ни Кикимеру — ни-ко-му. И ты не прервешь этот отпуск ради Очень Важных Дел на работе. Я хочу, чтобы ты понял, чего ты от меня ждёшь.

Как ни странно, Гарри согласился, и даже поклялся своей магией, что выполнит все условия. Он даже ничего не сказал, когда перед отъездом Джинни оставила дома обручальное кольцо.

— Если я вернусь и мы договоримся, ты наденешь мне его снова. А нет — значит, нет.

* * *

Предаваясь своим невесёлым мыслям, Джинни обнаружила, что дошла до своего любимого — в прошлом — места в Английском парке: до каменного мостика, перекинутого через глубокий и быстрый ручей.

У неё защемило сердце, стоило ей только вспомнить, как несколько лет назад она отдыхала здесь со своей квиддичной командой, победив накануне в отборочном матче румынскую команду «Дети Дракулы». В тот летний жаркий день они, накатавшись на велосипедах по Мюнхену, разгорячëнные и усталые, въехали, наконец в Английский парк, добрались до ручья и, побросав как попало велосипеды и вещи, присоединились к местным парням и девушкам, с радостным гиканьем прыгавшим в воду, свернувшись в воздухе бомбочками и соревнующимся друг с другом — кого дальше унесёт стремительный поток. Вместе со всеми она ныряла в холодную воду, поднимая фонтаны брызг, плыла под водой, стараясь продержаться как можно дольше, а потом, хохоча, выбиралась на берег и возвращалась к каменному мостику, чтобы занять очередь на новый прыжок. И счастлива она тогда была до невозможности.

Смахнув непрошенные слезы, Джинни отвернулась и пошла вглубь парка, вдыхая запах прелой листвы и стараясь отогнать прочь воспоминания о том, что когда-то она была просто Джиневрой Уизли, а не Женой-Самого-Гарри-Поттера-и-матерью-его-настоящих-и-будущих-детей.

* * *

«Что-то я сегодня совсем раскисла, — подумала она. — Не так уж у меня всё и плохо. Зачем портить себе последние дни дурацкими мыслями?»

Обзорная статья о финальных играх была написана и отослана в «Придиру» в срок, а этим вечером ей предстояло встретиться с новыми друзьями-приятелями и уже как следует повеселиться на Терезином лугу: пока шёл чемпионат, все были слишком заняты журналистской работой и не могли себе позволить вволю «оттянуться» на пивном фестивале.

«Пожалуй, лучшее, что я могу сейчас сделать — это как следует проветрить голову перед вечером. А пока неплохо бы перекусить».

* * *

Северус Снейп неторопливо прогуливался по Английскому парку Мюнхена, временно прощаясь с городом, в котором под чужим именем прожил без малого семь лет.

Здесь он восстанавливался после ранения, когда отлежался в своём тайном британском убежище. Сюда — с помощью сбежавших во Францию Малфоев — он перевёл своё скромное состояние, скопившиеся за годы работы. Здесь — благодаря паре заранее написанных рекомендательных писем от Дамблдора — он был принят в местную общину, выучил язык до приличного уровня и даже обзавёлся если не друзьями, то хорошими знакомыми.

Здесь через год после войны произошла судьбоносная — как ему тогда казалось — встреча с одной молодой ведьмой, с которой у него сложились самые продолжительные отношения. С ведьмой, которая знала, кто он такой, и которую это поначалу не испугало.

И здесь же, спустя пять лет, эти отношения и завершились, когда она, запинаясь и не глядя ему в глаза, сообщила, что им нужно расстаться. Она не жила в Мюнхене постоянно, но благодаря своей работе бывала здесь часто и подолгу, и он надеялся, что когда-нибудь она останется с ним навсегда. Но потом ей предложили работу мечты, которая подразумевала постоянное пребывание на Родине. Вот только, чтобы получить эту работу, крайне желательным было замужество за человеком с незапятнанной репутацией, а Снейп никак не подходил на эту роль.

Прощаясь, она плакала, просила её понять и простить, и подарила изготовленную на заказ хрустальную вазу в форме оплетенной ремешками бутылки из-под вина, в которой стояла хрустальная роза — в память об их встречах и жарких объятиях на влажных от любви простынях. Каждый раз, приходя к нему, она зачем-то приносила с собой живую бордовую розу, а он так и не сподобился обзавестись нормальной вазой. Вот и приходилось гордый цветок ставить в зелёную бутылку из-под вина. Хрустальная копия казалась Северусу насмешкой, но у него так и не хватило духу выбросить или разбить её подарок.

Сейчас же, год спустя после расставания, Северус и сам покидал Германию на неопределённый срок. Причина была стара как мир: новые отношения с местной волшебницей по имени Роми, в которые он вступил полгода назад, думая, что это временно и ничего не значит, неожиданно привели к беременности партнёрши, ужасно некрасивой сцене объяснения и, что естественно, к разрыву.

Немного поостыв, Северус понял, что наговорил много лишнего и вообще был не прав, но Роми уже уехала, никому не сообщив, куда именно, и самое неприятное — он толком не знал, как он должен к этому относиться. То ли трусливо убедить себя, что раз она сама так решила — ей и нести ответственность. То ли вспомнить шпионское прошлое, найти её, а затем попытаться... А что попытаться?

Кто бы знал...

Разумеется, он выбрал второй путь и выяснил, что Роми скрылась в небольшом магическом поселении Танзании⁽¹⁾. А раз уж выяснил, то решил найти её и поговорить.

Вот только о чëм?

Предложить ей руку и сердце? А вдруг она согласится, и что тогда? Предложить жить как соседи и вместе растить ребёнка? А вдруг она откажется? И не только откажется, но и замуж за кого-нибудь выйдет? И его сына (или дочь?) будет растить кто-то другой?

А если она ему не откажет, где тогда жить? В Танзании? Он тяжело переносит жару. Уговорить её вернуться в Европу?

А оно ему точно нужно?

Ну ладно уж, ладно. Первым делом он извинится за грубость, а дальше — как пойдёт. Хотя...

За что он должен извиняться?

Ну нельзя же такие новости вот так вот вываливать на голову человеку и ожидать, что он тут же запрыгает от счастья! Если бы она сообщила ему письмом, то он, побесившись день-другой, сам бы пришёл на конструктивный разговор, а так — вышло, что вышло: идиотское выражение лица, сакраментальный вопрос «а ты уверена, что это от меня?», приступ ярости (он ненавидел, когда ему выкручивают руки и вынуждают ввязываться в то, что ему совсем не нужно) и брошенные ей в лицо слова «Я не хотел этого! Ты это подстроила! Тебе просто замуж хочется, а тебя до тридцати трёх лет так никто не взял!..» Потом её, произнесённое сквозь зубы, тихое и злое «Иди ты на хуй, скотина! Без тебя обойдусь!», звонкая пощёчина и хлопок аппарации.

Два дня спустя он успокоился, вспомнив, что даже если Роми действительно воспользовалась им, чтобы зачать ребёнка, то и он был небезупречен. Можно сколько угодно уверять себя, что он связался с Роми просто потому, что она обладала приятной наружностью и отвечала его личным правилам четырёх «не»: — не толстая, неглупая, ненавязчивая и не вызывающая раздражения через полчаса общения. В принципе, это была правда, но не вся. Выбирая Роми, он знал, что она была неравнодушна к нему с тех пор, как он вошёл в местную общину, и встречаться с ней он начал лишь для того, чтобы забыться и отомстить той, другой. Которая выбрала не его.

«Хватит! — решил он наконец, устав гонять одни и те же мысли по кругу. — Через пять дней мы увидимся и будь что будет. А сейчас нужно отвлечься и ни о чëм не думать. Ни. О. Чëм. И, кстати, неплохо бы перекусить».

* * *

Подходя к китайской пагоде, Снейп заметил впереди медленно бредущую девушку в приталенном кашемировом пальто и высоких сапогах, с длинными волосами цвета палой листвы. Приглядевшись, он понял, что все прядки её шевелюры окрашены в разные оттенки — от каштанового до терракотового с вкраплениями ярко-рыжего, что в совокупности давало такой необычный эффект, как если бы её волосы впитали в себя все краски осеннего леса. Продолжая бездумно идти следом, он отметил, что девушка явно озябла и посматривает по сторонам, пытаясь найти место, где она могла бы согреться. Увы, вокруг были только открытые кафешки под деревянными крышами, которые могли защитить от дождя, но от ветра и осенней сырости — нет.

Поняв тщетность своих поисков, она зашла в ближайшее кафе и направилась к стойке с продавцом. Чтобы не входить сразу после неё и не привлекать к себе внимания, Снейп притормозил около урны и закурил сигарету, продолжая исподволь наблюдать за девушкой с осенними волосами, которая долго общалась с продавцом, неуверенно показывая то на одно, то на другое блюдо, из чего Северус сделал вывод, что она была приезжей и немецкого языка не знала. В конце концов, заказав баварские белые колбаски (Снейп так и не смог их полюбить) с тушёной капустой, брецель и два стакана горячего чая, девушка взяла поднос с едой и направилась вглубь зала, лишив Снейпа возможности увидеть её лицо. Снейп бросил окурок в урну и поднялся по ступеням в то же кафе.

Быстро переговорив с продавцом и стоя в ожидании своих жареных колбасок с картошкой и тёмным пивом, он вдруг затылком почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Когда же, забрав заказ, он развернулся и понял, кто именно на него смотрит, он так вздрогнул от неожиданности, что чуть не уронил с подноса бокал.

Джиневра Уизли!

Которая сначала побелела, потом закашлялась, подавившись чаем, а затем и вовсе выронила стакан с почти-кипятком себе на колени и с криком вскочила с лавки.

Замечательно!

* * *

— Да не дергайтесь вы, не съем я вас! — шипел Снейп, закрывая Джиневру спиной от продавца и накладывая на её колени беспалочковые охлаждающие чары. — Противоожоговой мази у меня с собой нет, уж извините, но колготки у вас, я вижу, плотные, так что будут пока охлаждать кожу.

Взглянув на помертвевшее лицо и полные ужаса глаза бывшей ученицы, доставившей ему когда-то столько дополнительных проблем в начале года его директорства, он тяжело вздохнул и достаточно мягко произнёс:

— Живой я, живой! Не призрак. Это вас огорчает? — И, не дождавшись ответа, добавил. — Сядьте, вы привлекаете внимание. Успокойтесь. Сейчас я заберу свой поднос и пересяду за другой стол, и можете спокойно есть и делать вид, что вам просто приснился кошмар в моём лице.

Джинни, наконец, отмерла и быстро окинула взглядом зал. Снейп был прав: все немногочисленные посетители смотрели в их сторону, а продавец явно думал, не предложить ли ей помощь.

— Нет... — еле слышно просипела она, и, сглотнув комок в горле, пояснила. — Не огорчает. И нет, вам необязательно пересаживаться... Если, конечно, вы сами этого не хотите.

Снейп пожал плечами, сел напротив своей бывшей студентки и поудобнее развернул поднос, который до этого он второпях едва не швырнул на стол. Джиневра тоже села на место и некоторое время они ели молча, иногда бросая друг на друга быстрые взгляды.

— Как ваш ожог? Болит? — Прервал молчание Снейп, запивая пивом горячую колбаску.

— Терпимо, — слегка поморщилась Джинни. — Спасибо, сэр. — Сделав паузу, она добавила. — Как чувствовала, два чая себе купила.

Снейп хмыкнул и более внимательно взглянул на свою визави.

— Что вы здесь делаете вообще? В смысле, в Мюнхене?

— Я журналистка, — ответила она, но, увидев, как моментально помрачнело лицо собеседника, пояснила. — Спортивная. Работаю с Луной Лавгуд, освещаю чемпионат по квиддичу, а заодно планирую написать про Октоберфест. Луна считает, что нужно развивать магический туризм, общение с магами других стран, а то в Британском Волшебном мире не принято особо путешествовать: только богатые, некоторые министерские работники, да крупные учёные, вроде Дамблдора... — Джинни запнулась, не зная, как Снейп отреагирует на упоминание убитого им директора, и поспешно переменила тему. — Я не стану писать о том, что видела вас, сэр. Не знаю, имеет ли это для вас какое-то значение, но я очень рада, что вы выжили. Когда сначала Гарри про вашу роль рассказал, а потом ещё и выяснилось, что ваше тело исчезло из Визжащей Хижины, я до последнего не верила, что вы позволили себя убить. Ладно бы Авадой, а так... Вы годами водили Волдеморта за нос... или что там у него... и чтобы вам не хватило ума подстраховаться на случай любого ранения? Когда вас «посмертно» оправдали, я была уверена, что вы скоро объявитесь, но время шло, шло... Пришлось поверить, — закончила она слегка дрогнувшим голосом и сделала большой глоток чая.

Снейп удивлённо поднял брови:

— Вы переживали о моей кончине?

— Вас это удивляет?

— Естественно. Тогда и без меня погибло много людей. Ваш брат...

— Я знаю. Но когда Гарри рассказал, что произошло в той Хижине, какой это был ужас... Когда я узнала правду... Это было так неправильно, что вы не выжили, не увидели конец Тома Реддла. То есть... Ну... Его последний вздох. — Джинни смутилась и густо покраснела, а Снейп, не удержавшись, фыркнул в пивную шапку, в результате чего его губы, щеки, нос и подбородок покрылись клочьями пены. Взглянув на бывшего учителя, Джинни секунду продержалась, но потом закрыла лицо руками и затряслась в беззвучном нервном смехе, время от времени безуспешно пытаясь выдавить «Простите».

К счастью для неё, Снейп был уже не тот, что семь-восемь лет назад. Выполненный долг, перемена обстановки, годы относительного спокойствия, почти здоровый образ жизни — всё это благотворно сказалось и на его внешности, и на характере.

Даже крах отношений не погрузил его в новую пучину отчаяния — чего-то подобного он подсознательно всё время ожидал. Так что случившийся на глазах бывшей студентки казус с пивной пеной не вызвал у него ни злости, ни даже раздражения, он только покачал головой и спокойно вытерся бумажной салфеткой.

— А вы изменились, — взяв себя в руки, сказала Джинни.

— Вы тоже.

— Сильно?

— Ну... Как минимум, у вас был другой цвет волос.

— Приходится закрашивать седину.

— Вы шутите?

— Если бы...

Снейп внимательно посмотрел на неё и уточнил:

— После войны?

— Нет, — нехотя ответила Джинни. — Ещё два года назад такого не было. А потом...

— Год жизни с Поттером — и человек уже не рыжий, а седой, — брякнул Снейп, и осёкся. — Не берите в голову, это не моё дело.

— Вы в курсе наших новостей? Кто на ком когда женился?

— Долетают иногда, — уклончиво ответил он. — Так что с вами случилось? Муж вас третировал, что ли?

— Нет, я бы не сказала, что прямо третировал, просто... Я ожидала другого. Думала, мы лет до тридцати поживём, как молодые — развлечения там, поездки всякие, работа интересная, а уж потом... А Гарри сразу захотел превратить меня в мать семейства. В общем... Мы не поняли друг друга.

— Замужество, ребёнок, конец вольной жизни... Ни общения привычного, ни спорта, ни поездок. — Снейп помолчал, а потом спросил. — У вас один ребёнок?

— Один. Зовут Джеймс Сириус, — поджав губы, сказала Джинни. — Я хотела, чтобы хоть второе имя было Фред, но куда там!.. А теперь он ещё и на втором ребёнке настаивает.

— Наверное, хочет назвать его Ремус Питер, чтобы всё Мародëры были под одной крышей.

— За Ремуса Питера я бы ему глаза выцарапала!

— Ну, Ремус Аластор.

— Хватит! Мне осталось три дня до возвращения домой, мне нужно принять решение и дать ответ. От этого зависит... Всё зависит. Не хочу портить свои последние дни разговорами о семейных проблемах. Может быть, вы про себя что-нибудь расскажете?

— Вряд ли я могу рассказать что-то интересное. Я здесь с осени девяносто восьмого года. Живу себе, поживаю. Работаю с зельями, не женат, добропорядочный гражданин магической Баварии.

Некоторое время оба молчали. Покончив с едой, они одновременно встали и направились к выходу. Джинни дотронулась до места ожога и поморщилась.

— Чëрт! Ой, простите...

— Бросьте, мы уже не в школе. Сильно болит?

— Болит. Я вечером собиралась на Октоберфест, а до этого планировала весь день гулять, а теперь придётся лавку с зельями искать, чтобы мазь купить. Языка я не знаю, а местные... Вроде бы здесь все английский знают, но почему-то когда мне ну очень нужно, то попадаются одни исключения из правил. Ещё продадут не то, только хуже сделаю.

— Если не побоитесь, могу предложить зайти ко мне, я вам уж точно дам то, что нужно.

— К вам домой?

— Да, а что? — Снейп пожал плечами и пояснил. — Я выдам вам мазь, зайдёте в ванную комнату, вотрëте, дождетесь, когда всё впитается, и будете как новенькая. Уверяю вас, я не заманиваю к себе молодых женщин с дурными намерениями. Но если вы боитесь...

— Да нет, я не отказываюсь, просто... неудобно сразу соглашаться.

Северус закатил глаза:

— Неудобно спать на потолке, одеяло падает. Пройдёмте по той тропинке, там можно незаметно аппарировать.

Джинни кивнула и они двинулись в путь.

— Надо же, — нарушила она молчание. — Это так странно, встретить вас здесь, в такое время...

— Почему?

— Ну... Сегодня даже не выходной день, а вы утром в парке гуляете, на завтрак пиво пьёте... Никуда не торопитесь.

— Я решил дать себе небольшой отпуск. Сегодня как раз первый день.

— Оу, поздравляю! И как же вы проводите свой отпуск?

— Когда как. Сегодня планировал по разным красивым местам погулять — это хорошо очищает сознание. Иногда полезно.

— Надо же, — повторила Джинни. — Как странно. Я тоже сегодня собиралась идти, куда глаза глядят, и ни о чем не думать.

— Получается, сегодня нам по пути?

— Получается, что так.

Примечание

Приглашаю всех желающих заглянуть в мой новый телеграмм-канал, в котором я буду вкладывать иллюстрирующие фотографии и арты к отдельным главам

https://t.me/EvaMarshFWR

1) бывшая колония Германии в Юго-восточной Африке

Вернуться к тексту

Противоожоговая мазь подействовала почти мгновенно: болезненные волдыри над коленом полопались, поражённая кожа прямо на глазах подсохла и потрескалась, но никаких болевых ощущений больше не было. Немного выждав, Джинни осторожно потёрла повреждённое место и обнаружила, что старая кожа легко отшелушивается, а под ней уже наросла новая и совершенно здоровая.

— Вы действительно Мастер! — C чувством сообщила она, выйдя из ванной и обнаружив Снейпа стоящим у окна и рассматривающим карту какой-то местности. — Даже у мамы не получалось так быстро залечить ожог, приходилось часа два с повязкой ходить. Спасибо вам!

— Не за что, — Снейп сложил карту и сунул её в карман брюк, а потом повернулся к своей гостье и окинул её внимательным взглядом. — Всё в порядке?

— Абсолютно! Даже покраснения на коже не осталось.

— Ну и прекрасно, — заключил он.

Джинни, изобразив жестом, будто она разворачивает сложенный лист бумаги, спросила:

— Вы смотрели карту Мюнхена?

— Да, города с окрестностями. Собираетесь вернуться в Английский парк, или выберете другое место? Погода прохладная, а вы, как я понял, согревающие чары не жалуете. Хотите что-нибудь выпить, чтобы согреться перед дорогой?

— У меня от согревающих чар кожа сохнет, — нехотя призналась Джинни. — Так что, если вы серьёзно, то я бы не отказалась от чая… и мёда. Заодно и подумаю, куда пойти.

Снейп кивнул и вышел на кухню, а Джинни начала с интересом осматривать его гостиную. Несмотря на длительное пребывание в Баварии, профессор, похоже, сохранил приверженность английскому стилю. Или это баварский стиль так похож на британский? Во всяком случае, в гостиной был традиционный камин, два кресла, журнальный столик на изогнутых ножках и три книжных шкафа, не слишком забитых книгами («Наверное у него есть кабинет или отдельная комната под библиотеку?»). Цветов в горшках не было совсем, и комнату украшали только два натюрморта на стенах да несколько красивых старинных фиалов на каминной полке. И композиция из хрустальной розы, вставленной в хрустальную же оплётенную бутылку.

— Нравится? — спросил Снейп, входя в гостиную и левитируя перед собой поднос со всем, что необходимо для чаепития.

— Любопытно, — сказала Джинни, внимательно рассматривая хрустальную розу. — Не ожидала, что на вашем камине могут стоять безделушки.

Снейп, закончивший в это время разливать чай, сел в кресло и, склонив голову на бок, некоторое время смотрел, как она, не подозревая об этом, разглядывает подарок другой женщины.

— Я сам не приобрёл для этой полки ни одной вещи, — наконец ответил он. — Меня это не интересовало. Но иногда приходится принимать гостей, а они — точнее, их жены — почему-то считают, что пустая каминная полка выглядит сиротливо, и поэтому меня нужно срочно осчастливить какой-нибудь ерундой. В следующий раз они приходили уже с подарком. Видимо, они считали, что раз уж я имею дело с зельями, то декоративный фиал «под старину» должен обрадовать меня больше всего.

— А это? — Джинни повертела в руках розу.

— Это?.. — Снейп криво усмехнулся. — Иногда встречались люди с более развитой фантазией. — Он жестом пригласил её наконец сесть в кресло и приступить к чаепитию, но она почему-то никак не могла поставить бутылку с розой на место. — Садитесь, Джиневра, чай остынет.

— Сейчас, — она продолжала разглядывать хрустальную композицию. — Здесь на бутылке какие-то значки выгравированы. Что они означают?

— Это на санскрите. Что-то типа «не жалей о том, что ушло, радуйся тому, что оно у тебя было», — равнодушно произнёс он, пожав плечами. — Короче, очередная пафосная премудрость. — И неожиданно добавил. — Если хотите, можете взять себе. Мне она не нужна, а вам, похоже, понравилась. Я всё равно планировал на днях избавиться от лишних вещей, так что…

— Не знаю… Вот если бы она была раза в два поменьше…

— Это легко исправить.

— Да нет, что вы! Я просто так сказала.

— Ну, как угодно.

Джинни наконец поставила вазу на место и села в предложенное кресло. Некоторое время они молча пили ароматный чай. Снейп добавил в заварку сушёную малину и имбирь, и вскоре Джинни почувствовала, что согрелась окончательно. Откинувшись на спинку кресла, она задумчиво сказала:

— Пожалуй, вы правы, я так долго не выдержу — замёрзну. А идти сейчас переодеваться к нашим в хостел неохота, непременно кто-нибудь привяжется, — указав на уголок сложенной карты, торчащий из кармана Снейпа, она спросила. — Я тут подумала… Мне бы неплохо ещё материал для статей об интересных местах Мюнхена найти. Может быть, вы знаете какой-нибудь музей с магловскими изобретениями? Такой, где устройства симпатичные и не очень сложные? Музея с картинами и статуями я не вынесу: меня там хватает максимум на два-три больших зала, а потом наступает переизбыток впечатлений и хочется поскорее уйти, — Джинни покрутила чашку и задумчиво добавила. — Помню, однажды в Париже мы оказались одновременно с Гермионой, и она меня затащила в Лувр — типа, нельзя же побывать в Париже и не посетить Самый Главный Музей. В результате я думала, что живой оттуда не выйду. У каждой долб… у каждой картины Гермиона меня останавливала и рассказывала всё подробности — про художника, про сюжет, про второй и третий смысл и вообще… Через три часа я поняла, что если я сейчас увижу ещё что-нибудь прекрасное, меня стошнит.

Снейп усмехнулся.

— Экскурсовод-насильник? — прокомментировал он и добавил. — Узнаю мисс Грейнджер. Её можно остановить только встречным потоком информации… И что было потом?

— Я сбежала, — честно призналась Джинни. Снейп понимающе кивнул и начал по новой разливать чай. Джинни помолчала, засмотревшись на его отточенные движения, а потом ещё раз спросила. — Так вы не можете что-нибудь такое подсказать… Чтобы было тепло, интересно и не занудно.

Снейп немного подумал, побарабанив длинными пальцами по мягкому бортику кресла, а потом сказал:

— Вообще-то, в Мюнхене есть большой технический музей. Там представлены первые изобретённые станки, машины, летательные аппараты… Не знаю, насколько это вам будет интересно, но вы можете не брать экскурсию, а просто ходить и фотографировать экспонаты вместе с подписями — там возле каждого обычно на двух языках подробно написано, что это и для чего. А для своей статьи потом просто спишете текст под каждой фотографией — и пусть все думают, что вы это сами написали.

— Эм-м… А так можно?

— В магловских журналах — нет, а для Британского Волшебного мира сойдёт. Ну, измените немного текст, добавите что-нибудь от себя — и всё.

— Хм… Мне нравится эта идея. Покажете мне, где это?

— Могу даже проводить.

Джинни весело блеснула глазами и следом за Снейпом пошла одеваться.

* * *

Три минуты спустя они материализовались в крохотном скверике, расположенном на берегу реки Изар, позади непропорционально большого памятника какому-то маглу⁽¹⁾.

— Вот, — Снейп указал на противоположный берег. Там стоял огромный четырëхэтажный особняк, по размерам напоминающий королевский дворец, украшенный по углам неодинаковыми башнями, одна из которых чем-то напоминала Биг-Бэн. — Перейдёте мост, войдёте в арку, а дальше — ищите кассу, покупайте билет и наслаждайтесь.

— Спасибо, сэр, — Джинни неуверенно посмотрела на него из-под ресниц. — А вы… Раз уж у вас сейчас отпуск… — Она глубоко вздохнула и выпалила. — А вы не хотите составить мне компанию? Если, конечно, у вас нет других планов.

* * *

— Теперь я понимаю, зачем я вам понадобился, — пробубнил Снейп, предотвратив которую уже по счёту мини-катастрофу. — Вы хотели, чтобы я ходил за вами и ловил всё, что вы попытаетесь уронить.

Довольно быстро миновав помещения с уменьшенными макетами каких-то парусников, они, наконец, добрались до залов, где располагались тематические экспозиции с фигурами средневековых ремесленников за работой. Одни плавили металл, подбрасывая уголь и железную руду в прообраз доменной печи, другие обрабатывали железо на первых токарных станках, третьи ткали полотно, четвёртые — тачали обувь… У Джинни, видимо, проявились отцовские гены, потому что всё это вызвало у неё полный восторг, при том, что без пояснений она ни разу не угадала, кто и чем там занимается. Слушая её версии, Снейп откровенно веселился, но Джинни не унывала — в конце концов, стыдиться ей было нечего: она выросла в семье магов и ей неоткуда было узнать вещи, которые знает, наверное, любой магловский школьник. Кроме того, пятясь спиной вперёд, чтобы найти лучший ракурс для очередной колдографии, она регулярно натыкалась то на ограждения, то на экспонаты, то на людей, и несколько раз чуть не уронила на пол свою камеру.

В очередной раз поймав Джинни, когда она, приговаривая «Вот сейчас, ещё чуть-чуть, отсюда будет идеально», споткнулась каблуком о заградительный канат и чуть не села с размаху на гору обклеенных фольгой кирпичей, изображавших слитки золота, Снейп прихватил её за локоть и потащил к выходу из зала.

— Пойдёмте отсюда, пока охрану не вызвали, — шипел он по дороге. — Смотритель уже наверняка решил, что вы над ним издеваетесь. Это не самый главный зал, что вы в него вцепились? Вы так машины с самолётами вообще не увидите.

— Подождите! — жалобно скулила Джинни. — Мы ещё не нашли зал с такими красивыми большущими цветочками, мне обязательно нужно их сфоткать!

— Какими ещё цветочками?

— Ну такие… жёлтые, металлические. Я видела их на фотографии около кассы! И ещё там были такие… на ножке… В центре круглая штука, а по бокам два шарика.

— Да чтоб вас!.. — пробурчал он себе под нос.

На самом деле, Северус не злился: провести полдня в музее с Джиневрой оказалось неожиданно весело, и он — впервые за последнее время — не думал снова и снова о той ситуации, в которую попал. Благодаря утренней неожиданной встрече в Английском парке, он продолжал придерживаться принятого решения перезагрузить свой разум, дав ему отдых и новые впечатления. Его спутница была позитивной, её версии о музейных экспонатах его откровенно забавляли, и он ничего не имел против ходить с ней хоть до вечера, иногда для вида начиная бухтеть.

— Вот они, цветочки! — радостно сообщила девушка, устремляясь в открытые двери очередного зала.

— Уизли! — простонал Снейп, снова закатив глаза. — Это латунные корабельные винты, а не цветочки! Их в зад кораблю вставляли, они крутились, и корабль плыл! А штуковина на палке с шариками по бокам — это корабельный компас! — Джинни всплеснула руками и захохотала, а он, привычно подхватив колдокамеру, покачал головой и фальшиво вздохнул. — Бедная ваша газета, представляю себе эту статью.

— Да ладно вам! Я находчивая, придумаю что-нибудь, — весело ответила Джинни и, быстро сфотографировав всё, что хотела, послушно отправилась за Снейпом искать зал с первыми в истории автомобилями.

«Не понимаю, как её муженёк умудрился такую девушку за два года довести до седых волос? И почему она даже не поправила меня, когда я назвал её Уизли, а не Поттер?»

* * *

Вывалившись, наконец, из музея, они нашли скамейку, чтобы отдохнуть перед тем, как распрощаться.

— Спасибо вам, сэр, — с наслаждением вытянув усталые ноги, сказала Джинни. — И за музей, и за компанию. Я даже не думала, что это может быть так весело.

Снейп улыбнулся уголками губ.

— Мне тоже понравилось. Рад был вам помочь, — добавил он и полез в карман пальто за сигаретами. — Вы не против? — Уточнил он. Джинни покачала головой. Ей было на редкость уютно с этим мужчиной, в которого превратился за семь лет её бывший школьный профессор. И совершенно не хотелось менять его общество на толпу коллег, которые, несмотря на то, что с ними было шумно и весело, за эти две недели успели ей изрядно надоесть.

— А вы уже были на Октоберфесте в этом году? — спросила она, нарушив молчание.

— Я был в позапрошлом, мне хватило. Поначалу неплохо, но если вовремя не уйти, приходится любоваться на толпу пьяных в хлам… Одни хохочут, другие поют, третьи блюют, четвёртые… прямо на проходе слюной обмениваются — обычно толком не зная, с кем. Я не любитель таких зрелищ.

— Жаль. В смысле — жаль, что вас там не будет. Вдруг бы мы там встретились? Мы же с моими… коллегами хотим обойти все большие шатры.

— Что?! — Снейп от неожиданности поперхнулся дымом, а потом аккуратно пояснил. — Боюсь, вы весьма смутно представляете, как там что происходит. Как правило места в шатрах бронируют сильно заранее, так что, если вы этим не озаботились, то ваш удел сегодня — маленькие палатки или столы под открытым небом.

— Вы серьёзно? — в надежде на отрицательный ответ спросила она, но Снейп молча кивнул. Джинни несколько секунд смотрела на него в немом потрясении, а потом внезапно покраснела от злости, и, сузив глаза, прошипела:

— Я его убью!

И в этот момент в её кармане зазвонил телефон.

— Алло! — Взглянув на номер ответила она таким тоном, что Снейп понял — сейчас кому-то будет худо. — Да, слушаю!.. Что?!. Как нет, совсем нет?.. Да вашу ж мать! Я так и знала, что этому придурку ничего доверить нельзя!.. Что? Сколько?.. Да НЕ ХОЧУ я пять часов в очереди на вход стоять, понятно? Что? Ну, дай, дай… — видимо, на другом конце сменился собеседник, потому что тон девушки из разъярённого стал ласково-угрожающим. — Да, это я! Здравствуй, Уран мой! Что ты сказал? Нас ещё и выгоняют? В палаточный лагерь, говоришь? Ах, мне даже отдельная палатка будет?.. Интересно, интересно… А фотографии?.. Да что ты?

Судя по всему, второй собеседник совершенно не разбирался в оттенках настроения, потому что Снейпа, например, не обманула её преувеличенная любезность. Поэтому он ничуть не удивился, когда Джиневра в одну секунду сменила тон и рявкнула:

— Иди ты в жопу, ясно? Сам ночуй в этом палаточном дурдоме! И знаешь что? Я пойду на Фест, и в шатры пролезу, но не надейся, что я тебе хоть одну фотографию оттуда подарю. Всё!

Джинни с силой нажала на отбой и едва не шваркнула телефоном об асфальт.

— Блядь! — тихо пробормотала она сквозь зубы, дрожащей рукой запихивая мобильник в карман, и только после этого вспомнила, кто сидит рядом с ней. Да уж, лучше не придумаешь. А она-то втайне хотела, чтобы он ещё где-нибудь составил ей компанию, раз уж у него тоже сейчас дни проветривания мозгов, или как он их там назвал. Но, ясное дело, теперь, послушав её скандальное выступление, он вряд ли захочет проводить с ней свободное время. Низко опустив голову, Джинни шумно выдохнула и только потом выпрямилась. Чёрта с два она будет извиняться! Не на него же она наорала, а если это его так уж шокировало, значит, так тому и быть.

Снейп смотрел на неё с насмешливым сочувствием:

— Я в общих чертах понял вашу беду, — сказал он, стараясь скрыть ухмылку. — Я не понял только, кто такой Уран.

— Придурок один, — буркнула Джинни. — Он всё время зовёт меня «Солнце моё», потому что я рыжая. Думает, что это остроумно. Когда мне надоело, я начала звать его Ураном, но он, похоже, не понял юмора⁽²⁾.

Снейп вторично поперхнулся дымом и от греха подальше выбросил сигарету в урну.

— Курение рядом с вами опасно для жизни, — с трудом восстановив дыхание, сказал он.

— Курить вредно, — изрекла банальность Джинни. Не извиняться же ещё и за это.

— Жить вообще вредно, — в тон ей ответил Северус. Искоса взглянув на её сердитый профиль, он подумал, что наверняка потом об этом пожалеет, но всё же спросил:

— Для вас это очень важно?

— Что?

— Попасть на Октоберфест вместе со своей группой.

— И да, и нет, — ответила она, а потом, спохватившись, пояснила. — Попасть туда мне крайне желательно, я же статью должна написать. А вот с ними или нет — это не важно. Хотя быть там совсем одной, конечно, не хотелось бы.

Снейп бросил на неё задумчивый взгляд, и Джинни подумала, что стоит рискнуть — если он и откажется, то вряд ли сделает это в какой-нибудь оскорбительной форме, раз уж его до сих пор не шокировали все её выходки. Набравшись храбрости, она произнесла:

— Если у вас вдруг есть такая возможность… если у вас нет других планов, с кем пойти, и если…

— Я понял вас, — прервал он её. — Могу попробовать устроить это, если вы пообещаете мне, что — в случае, если ваши коллеги вдруг отважатся позвонить вам ещё раз и захотят, чтобы вы к ним присоединились — вы не станете просить меня посадить их рядом.

— О, за это можете не волноваться! — С чувством ответила Джинни. — Я им постоянно твердила, что надо всё заранее разузнать, но кто бы меня слушал? В нашей компании журналистов был такой Клаус из Штутгарта — тот самый, «Уран», и он всю дорогу заявлял, что всё будет нормально, никаких трудностей. А теперь выясняется, что мы не только ни в один шатёр не попадём, так нас ещё и из хостела выселяют! Этот му… Клаус забронировал нам места только до сегодняшнего утра и был уверен, что достаточно просто подойти на ресепшен и попросить, и нам тут же продлят проживание. А в итоге оказалось, что ничего подобного, и теперь нам светит только палаточный лагерь в пригороде. Так что видеть их всех сейчас я точно не хочу, иначе я весь вечер буду бороться с желанием надавать им по башке. А с вами, наоборот, я думаю, может быть весело. Разве что вы сразу напьëтесь и окажется, что вы во хмелю буйный.

— Не окажется, — усмехнулся он. — Во хмелю я добрый.

— Ну, тогда… — Джинни неуверенно протянула ему ладонь. — По рукам?

— По рукам, — ответил Снейп и на секунду сжал её руку. А потом — к её большому удивлению — достал из кармана собственный мобильник.

Не прошло и десяти минут, как Снейп вышел на нужных людей и договорился о встрече с человеком, который продаст ему две «проходки» во все шатры. Условившись встретиться с Джинни на этом же месте через полчаса, он настоятельно рекомендовал ей переодеться во что-нибудь менее солидное, и аппарировал. Джинни последовала его примеру.

* * *

Оказавшись перед дверью своего номера, который она до этого делила с пятью девушками из их команды, Джинни приготовилась к продолжению скандала, но комната была пуста — похоже, все уже перебрались в палаточный лагерь или пытаются штурмовать шатры на Терезином лугу, надеясь попасть внутрь хотя бы ближе к ночи. Вздохнув с облегчением, она достала свою сумку, порылась в уменьшенных вещах, выудила джинсы, куртку, удобные ботинки на толстой подошве и вернула им первоначальный размер. Немного подумав, достала ещё тонкий свитер — кто знает, что будет к вечеру? Осень в этом году выдалась непривычно холодная.

Интересно, что они мне скажут, когда узнают, что я с комфортом посетила все шатры, пока они топтались в очереди, чтобы попасть хоть в один?

Журналистов магических печатных изданий обычно селили в хостелы, а если кто хотел найти себе жильё покомфортнее — оплачивал разницу сам. Будучи женой богатого и нежадного Гарри, Джинни могла себе позволить во время этой поездки жить где угодно, но… Во-первых, ей хотелось снова ощутить себя молодой и беззаботной и прожить эти дни в компании таких же временно беззаботных парней и девчонок. А во-вторых, она не была уверена, что всё ещё считает себя женой Гарри, и брать у него деньги на свой повышенный комфорт ей не хотелось. Однако стоило признать, что двух недель жизни в таком бедламе для неё оказалось более чем достаточно, а от перспективы спать в палатке под грохот музыки и пьяные вопли ей вообще стало тошно. Она бы с удовольствием последние три ночи провела вдали от всего этого. Конечно, в Мюнхене все дешёвые гостиницы были раскуплены задолго до пивного фестиваля, но она могла бы трансрессировать куда-нибудь подальше и снять нормальный одноместный номер.

Приняв такое решение, Джинни собрала все свои вещи, уменьшила сумку до размеров спичечного коробка и аппарировала к месту встречи. Увидев Снейпа, она от удивления приоткрыла рот: если раньше он был в длинном плаще, эффектно спадающем с достаточно широких плеч и хоть как-то напоминающим его знаменитую мантию, то сейчас он предстал перед неё в короткой кожаной куртке, джинсах и чёрных кроссовках. Волосы были забраны в низкий хвост и перевязаны тесёмкой. Вид был непривычный, но по-своему весьма привлекательный.

— Вау! — забыв на время все слова, высказалась она, окинув Снейпа удивлённо-восхищённым взглядом. Увидев его мгновенно поднявшуюся бровь, она пояснила. — Хорошо выглядите, вам идёт.

— Взаимно, — констатировал он, в свою очередь окинув её беглым взглядом. — Надеюсь, вы тепло оделись.

Джинни слегка расстегнула молнию на куртке, продемонстрировав тонкий вязаный джемпер, и Снейп удовлетворённо кивнул.

— Идёмте, — сказал он, протягивая руку. Она вложила в неё свою ладонь, и они с хлопком растворились в воздухе.

* * *

По улице в направлении Терезиного луга тек один людской поток, а навстречу ему двигался другой, поменьше — из тех, что пришёл давно и уже напраздновался. Трезвых среди них не наблюдалось. Правда, агрессивных тоже не было, и Джинни спокойно шла рядом со Снейпом.

Терезин луг был огромен. Более тридцати большущих шатров вместимостью до четырёх-пяти тысяч посетителей, площадки под открытым небом, заставленные столами и сувенирными лавками, всевозможные аттракционы, и толпы, нет — толпы народу. Больше половины посетителей, несмотря на прохладную погоду, были одеты в национальные баварские костюмы. Мужчины в укороченных до колена кожаных штанах, гетрах, белых рубашках, расшитых жилетах и сюртуках, и женщины — в пышных юбках, фартуках и корсажах на шнуровке, надетых поверх белых блузок. Большинство блузок были с умопомрачительными декольте, из которых выглядывали пышные груди.

— Ничего себе, народные костюмчики, — тихо прокомментировала Джинни — А как же миф о строгом средневековье?

— А что, в средние века, по-вашему, не люди жили? — усмехнулся Снейп. — Такие же люди, так же любили развлекаться. Хоть иногда. — И, продолжая тянуть её к шатру с муляжом огромной свиньи на вертеле над входом, добавил. — Не тормозите так, нам ещё места найти надо, да и заказ можно около часа прождать. Вот отловим официанта, сделаем заказ, а потом пяльтесь на других сколько угодно. Если повезёт, к нам ещё и официантка в таком наряде подойдёт.

С трудом пробравшись ко входу в шатёр, они продемонстрировали свои проходки на запястьях и вошли вовнутрь.

Иллюстрирующие фотографии к главе

https://t.me/EvaMarshFWR/11?single

https://t.me/EvaMarshFWR/16?single

1) Это памятник Отто фон Бисмарку

Вернуться к тексту

2) слово «Uranus»(Уран) по-английски звучит почти идентично с «your anus»

Вернуться к тексту

В первый момент Джинни показалось, что они попали в огромный шумный муравейник, в котором играл духовой оркестр. А потом…

— Вот это я понимаю — пивной дух! — ошеломлённо прокричала она, стараясь хоть немного перекрыть общий гам. Такого концентрированного хмельного запаха ей не доводилось вдыхать ещё никогда. Запах жареного мяса просто мерк на его фоне.

— А чему вы удивляетесь? — протискиваться вдвоём было неудобно, Снейп выпустил её руку из своей и обернулся, чтобы ответить. — Вы хоть представляете, сколько бочек пива здесь разливается по кружкам в течение дня? Ещё немного, и пивной конденсат будет оседать на волосах.

Слово «конденсат» было Джинни незнакомо, но смысл она поняла.

— В этом что-то есть, — пробормотала она, стараясь не потерять из виду спину своего спутника, пробиравшегося впереди неё между столами, лавками, расхаживающими туда-сюда поддатыми посетителями и взмыленными официантами, некоторые из которых умудрялись носить за один раз до шестнадцати полных литровых кружек.

Наконец Снейп углядел два свободных места за одним из длинных столов. Усадив Джинни, он поручил ей охранять своё место от посягательств, а сам отправился вылавливать официанта, справедливо рассудив, что при таком количестве народа ждать, когда к ним подойдут, можно до морковкина заговения. Официантов было много, но, как он и предполагал, они предпочитали обращать основное внимание на большие компании — там и заказы большие, и чаевые щедрее, а одиночкам или парам приходилось проявлять недюжинную настойчивость, чтобы добыть себе кружку пива и тарелку с едой. Потолкавшись около таинственной двери, за которой официанты исчезали с бланками заказов, он плюнул на правила и применил к одному из официантов лёгкий конфундус, заставив его вписать свой заказ и запомнить их посадочные места.

С чувством выполненного долга он направился обратно. Медленно протискиваясь сквозь толпу, он увидел очень сердитую Джиневру, держащую в обнимку свою колдокамеру и пытающуюся отшить наглого подвыпившего соседа лет двадцати пяти, который тянул к колдокамере загребущие руки. Снейп стиснул зубы, с помощью магии заставил толпящихся у него на пути людей уступить ему дорогу и в несколько шагов подлетел к «своей» даме. Притормозив у неё за спиной, он услышал, как этот нахал громко говорит ей на ухо «Детка, я профессиональный фотограф, дай взглянуть на твою камеру, я никогда таких не видел, я только посмотрю и отдам».

Положив руку на плечо Джинни, Северус слегка наклонился и спросил:

— Дорогая, какие-то проблемы?

Почувствовав прикосновение, девушка вздрогнула, но, поняв, кто именно встал за её спиной, сразу расслабилась. Зато парень, взглянув на Снейпа, даже сквозь хмель в голове, моментально что-то прочёл в его глазах, и, оценив ситуацию, примирительно поднял вверх обе руки и начал оправдываться:

— Папаша, я это… Я ничего, только камеру хотел посмотреть.

— Слышишь ты, сынок, — отпустив Джинни, Снейп переложил руку на плечо парня, слегка развернул его к себе и тихо, но отчётливо, произнёс, глядя в глаза. — Ты сейчас извинишься перед девушкой и больше ни разу не повернëшься в её сторону. Ясно?

— Да, — ответил парень, мечтая только о том, чтобы этот странный, пугающий тип перестал сверлить его своими чёрными как преисподняя глазами. Пробормотав извинения, он отвернулся и моментально забыл предыдущие две-три минуты своей жизни.

— Ну что? — спросил Северус, усаживаясь на своё место справа от Джинни. — Вы не в ужасе?

— Вот ещё, — фыркнула та, уменьшив под столом колдокамеру и убирая её в карман. — Я не для того сюда пришла, чтобы позволить напугать себя первому же пьяному идиоту. Старый добрый конфундус никто не отменял, если бы вы не подошли, он бы очень скоро его ощутил.

— То есть это я не вас выручил, а несчастного магла спас от вашего гнева?

— Ну, в общем-то, да.

— И что бы вы его заставили сделать? — поинтересовался Снейп.

— Заставила бы бросить всю свою еду, пиво и идти домой. Пускай бы потом голову ломал, с чего ему вдруг вздумалось уйти.

— Не смею осуждать вас за такое намерение, — с усмешкой протянул Снейп, — но хочу предупредить, что в этой стране магию против маглов использовать можно — в некоторых случаях — но её нужно очень аккуратно дозировать, чтобы не попасть под действие местных законов. Поэтому сегодня лучше предоставьте это мне.

— Вы, конечно, уже приспособились нарушать, не нарушая? — с любопытством блеснув глазами, спросила она.

— А вы как думаете?

Джинни хихикнула:

— Это был риторический вопрос.

В этот момент к ним подошёл отловленный Снейпом официант и поставил перед ними две большие кружки тёмного пива.

— Стойте, — сказал Снейп, когда она поморщилась, приподнимая за ручку тяжеленную кружку. — Надо держать вот так.

Он продел четыре пальца внутрь ручки, а большим прижал ручку сверху.

— Так гораздо удобнее, — пояснил он. — Посмотрите вокруг, все так держат. — И, дождавшись, когда она сделает всё правильно, поднял свою кружку в приглашающем жесте. — Ну, Prost! ⁽¹⁾

— Prost! — ответила Джинни, и они чокнулись краями донышек.

* * *

— Надеюсь, мой прекрасный лик не попал на ваши снимки? Я не планирую попадать в газеты и раскрывать своё местопребывание, — дождавшись, наконец, заказанной еды, они разделили пополам рульку и четыре сорта сосисок с тушёной капустой⁽²⁾ и некоторое время молча поедали эти традиционные баварские блюда, запивая их пивом. Утолив первый голод, Северус решил возобновить беседу. — Так что?

— Думаю, что нет, — Джинни тоже отложила нож и вилку и сделала большой глоток пива. — Если хотите, потом проверим вместе, а так — не должно было, разве что случайно. Я же понимаю.

— Это радует, — хмыкнул Снейп. — Ни к чему мне это: возвращаться я не собираюсь, да и не хотел бы, чтобы кто-то искал и нашёл меня здесь.

— Я никому не скажу, — пообещала Джинни, а потом спросила. — А что, в Британии совсем никто не знает, что вы живы?

— Знают пара-тройка магов, — неопределённо ответил Снейп. — Но они будут молчать. И Малфои знают, но они не совсем в Британии.

— Да? А мне казалось, что они насовсем вернулись. Люциус, во всяком случае, регулярно в Министерстве ошивается. И Драко, после того как женился, тоже часто появлялся на людях. Хотя... Да, что-то давно я его не видела.

— Драко с женой... временно переехали в Европу .

— Зачем? Вроде их уже никто не трогал.

— На то есть причины.

Джинни погоняла по тарелке кусочек сосиски, а потом, решившись, посмотрела на Снейпа и задала вопрос:

— Профессор, — увидев, как он поморщился, она исправилась. — Мистер Снейп, а правду говорили, что вы его крестный?

Снейп, который как раз делал очередной глоток пива, едва не поперхнулся:

— Чей крëстный? Драко?

— Ну да... Ходили такие слухи.

Закатив глаза, он покачал головой и поставил кружку на картонный кружочек с эмблемой пивоварни.

— Когда родился Драко, — сказал он после паузы, — мне было двадцать лет. В какой-то мере мы были с Люциусом Малфоем друзьями, но... Тогда я был бедный полукровка, ещё даже не сдал экзамены на звание Мастера Зелий, да и статус мой в компании Реддла был так себе — просто один из ближнего круга, не более. Неподходящий кандидат на должность крëстного отца для его наследника. Вот пару лет спустя, когда я стал деканом Слизерина — тогда да, но к тому времени у Драко уже был крестный отец.

— И кто же это?

— Рабастан Лестрейндж, — помолчав, ответил Снейп. — Когда Драко исполнился год с небольшим, Рабастан попал в Азкабан, и, естественно, Люциус предпочитал не афишировать информацию о том, кто крестный его сына. Не исключено, что он мог даже туманно намекать, что это я, с него бы сталось. Зато сам Драко недавно поклялся сделать меня крестным своего сына, если... Когда он появится на свет.

— Правда? Но ведь сейчас вы тоже... Ну... Живете под другим именем, в Британии считаетесь мёртвым. Какая ему от этого выгода?

— Сейчас уже другие ставки, Джиневра, — ответил Снейп, разделавшись с очередным куском рульки. — Я не могу рассказать вам подробности, но... Видит Мерлин, я не напрашивался. Впрочем, когда до дела дойдёт, Драко может и передумать.

К тому моменту, когда они выпили по полкружки пива, духовой оркестр сменился какой-то современной группой с солистом, после чего народ встрепенулся, начал раскачиваться и подпевать, а затем и вовсе полез с ногами на лавки.

Опасаясь, что нетрезвые соседи попадают на них, Джинни поднялась со своего места и потянула Снейпа за рукав.

— Вставайте, профессор!

— Вы с ума сошли? — прошипел тот.

— Да перестаньте! — Джинни, улыбаясь и блестя глазами, сама забралась на лавку и, схватив его за руку, потянула за собой. — Сюда приходят рас-слаб-лять-ся! — прокричала она ему на ухо. — Посмотрите вокруг — разве одна молодёжь на лавки полезла? Нет! А вы чем хуже? — и, прочитав на его лице неприятные сомнения, добавила. — Давайте, профессор, не бойтесь! Я никому не скажу.

Бухтя под нос про чокнутых бывших студенток, которым проще уступить, чем объяснить, почему «нет», Снейп всё же влез на лавку — правда, скорее из нежелания быть единственным, кто остался сидеть. Джинни сверкнула ослепительной улыбкой, а потом, прихватив его ладонь, начала вместе со всеми подпрыгивать и подпевать. Убедившись, что девчонка права и среди людей, пританцовывающих на лавках, полно его ровесников и даже тех, кто намного старше, он перестал чувствовать себя идиотом и слегка расслабился. Когда песня сменилась на более медленную, и все вокруг обнялись и начали раскачиваться, он, не раздумывая, приобнял счастливо улыбающуюся Джинни и влился в общий движ.

Проорав подряд две песни, народ частично подустал и начал рассаживаться обратно, чокаясь кружками со всеми подряд.

— Ну как вам? — спросил Снейп, когда они снова заняли свои места. — Нравится, как немцы умеют веселиться?

— О да! — ответила девушка, вытаращив глаза на толстую немку лет семидесяти, крутящую необъятными бёдрами в проходе между столами и задравшую спереди свитер, выставив на всеобщее обозрение толстенный живот. Зрители одобрительно кричали бабусе «а-а-а!» и бурно аплодировали. Снейп проследил за взглядом Джинни, хмыкнул и пододвинул пивную кружку.

— Раз в году можно, — сказал он. — Во всяком случае они так считают. Не шокируйтесь так, Джинерва.

— Профессор! — взмолилась она. — Я терпеть не могу эту «Джиневру». Пожалуйста, зовите меня Джинни! Или хотя бы Уизли.

— Почему Уизли? Вы ведь Поттер.

— Я думаю, при звуках слова «Поттер» вы будете представлять не меня, а... одну очкастую физиономию. Или я не права?

Снейп скривил губы в усмешке и не ответил. Вместо этого он сказал:

— Ладно. Джинни — так Джинни. Если отважитесь, можете звать меня Северус, я не против. После совместно распития пива и танцев на скамейках формальности ни к чему. А если мы устроим обход шатров, боюсь вы потом не выговорите словосочетание «профессор Снейп».

Девушка засмеялась, подняла кружку, и они в очередной раз с глухим стуком чокнулись краями донышек.

— Prost, Северус.

— Prost, Джинни.

* * *

— Как дела у ваших однокурсников? — спросил Снейп, разрезая остатки своей рульки.

— Вам это интересно? — удивилась Джинни.

Он бросил на неё быстрый взгляд.

— Интересно? — он пожал плечами и уточнил. — Скажем так, мне любопытно.

— С кого начать?

— С кого хотите.

— Про меня вы знаете, я работаю на «Придиру». Скоро стану заместителем редактора на долгий срок. Луна Лавгуд вышла замуж за одного магозоолога, они вместе собираются в экспедицию на полгода куда-то в район Амазонки, а газету она оставит на меня.

— Вот как? А как же Ксенофилиус?

— Он умер…

— Жаль, — Снейп немного помолчал. — А остальные как?

— Невилл Лонгботтом поступил учеником к профессору Спраут и через два года начнёт преподавать в Хогвартсе у младших классов. Гарри стал начальником одной из групп быстрого реагирования в аврорате, Рон пошёл работать к Джорджу в «Волшебные вредилки Уизли», Гермиона долго работала в отделе внешних связей, а потом Кингсли взял её к себе заместителем Министра. Кстати, они с Роном прошлой зимой поженились, а к марту уже ребёнка ждут. У них до этого так долго всё тянулось… Вот уж не думала, что они всё-таки поженятся.

Слушая новости, Снейп машинально макнул очередной кусочек сосиски в горчицу и, не заметив, что приправы прилипло слишком много, отправил её в рот, после чего схватился за пивную кружку и сделал несколько больших глотков, чтобы затушить пожар. Отдышавшись, он прокомментировал:

— Признаться, я тоже удивлён. Странная пара... — Снейп вытер губы салфеткой и спросил. — А как там сын Люпина?

— Тедди? Ему уже семь лет. Он крестник Гарри, так что мы его довольно часто видим. С ним всё в порядке, ликантропию не унаследовал, зато он метаморф, как Тонкс.

— Ну и слава Мерлину, коли так.

Поговорив на разные темы ещё немного, а заодно допив своё пиво, они решили выйти на воздух. Джинни планировала обойти все шатры (или хотя бы заглянуть в каждый), поэтому засиживаться в одном не было смысла. А кроме того, ей очень хотелось покататься на аттракционах, а это лучше делать до того, как пиво польётся из ушей.

* * *

Благодаря магии, применённой Северусом на максимально допустимом уровне, им удалось избежать очередей перед аттракционами, и спустя минут сорок они успели покататься сначала на каруселях, раскручивавших своих жертв на меняющейся высоте от двух-трёх метров до семидесяти, затем на каких-то ракетах, которые вращались не только вокруг центрального столба, но и вокруг собственной оси, благодаря чему седоки периодически зависали вниз головой на огромной высоте. Снейп поначалу чувствовал себя довольно скованно и, стиснув зубы, молча сидел, вцепившись в страховочную рамку. Зато Джинни впервые за несколько лет от души наслаждалась чувством полёта и риска и веселилась вовсю, умудряясь визжать и хохотать одновременно, и у Снейпа не поворачивался язык сказать ей, что с него хватит этих удовольствий. Возможно, определённую роль играло то, что в особо впечатляющие моменты она хваталась за его руку и по возможности старалась прижаться к нему плечом. После «башни свободного падения», когда Снейпу несколько раз показалось, что его желудок остался висеть где-то там, высоко над головой, он предложил для разнообразия прокатиться на спокойном колесе обозрения. Джинни не возражала.

Начинало темнеть. Кабина медленно поднималась в воздух, унося их вверх от шумного праздника. Вскоре они уже могли сверху любоваться на море разноцветных огней на Терезином лугу и за его пределами — на улицах вечернего Мюнхена, и Джинни защëлкала колдокамерой, направляя объектив во всё стороны, чтобы запечатлеть как можно больше этой красоты.

Когда они остановились в высшей точке, Джинни убрала камеру, а затем посмотрела на Снейпа, хитро блеснув глазами, и спросила:

— Ну как, Северус? Будем блюсти традицию?

— Какую ещё традицию? — подозрительно прищурился Снейп.

Джинни секунду молча смотрела на него, а затем шагнула вперёд, встала на цыпочки, легонько поцеловала его в краешек губ и отступила на шаг, не сводя с него глаз.

— Вот эту, — слегка охрипшим голосом сказала она. — Так принято, когда двое оказываются на самом верху.

Кабина дёрнулась и начала медленно спускаться. Снейп молча смотрел на неё, как будто что-то обдумывая, а потом, резко вытянув руку, взял её левую ладонь и поднял вверх.

— Почему вы не носите кольцо? — спросил он без улыбки.

Джинни коротко вздохнула.

— Потому что сейчас я не замужем.

— Как это понимать?

— Мы временно расстались. Я уехала одна, чтобы понять, как я хочу жить дальше.

— А ваш муж в курсе, что вы именно расстались, а не просто уехали в командировку?

— В курсе. Я сняла кольцо у него перед носом.

Снейп опустил взгляд на её ладонь, которую продолжал держать в руке.

— И что же вы поняли?

— Сначала я каждый день думала об этом. И чем дольше думала, тем больше убеждалась, что я этого больше не хочу. Не хочу такой семейной жизни. Но что-то всё равно меня удерживало. А потом я решила, что надо просто прожить эти дни так, будто я уже совершенно свободна и этой проблемы в моей жизни нет. И тогда в нужный момент решение придёт само.

— Вы так думаете?

— Уверена. Когда я не знаю, как поступить, я отодвигаю проблему в сторону на время, а потом у меня в голове что-то щёлкает, и я понимаю, что решение есть, и я всегда его знала.

— То есть прямо сейчас вы свободны. Вы в этом уверены?

— Да. А вы?

Снейп помолчал, пару раз перекатившись с пятки на носок. «Почему бы и нет? Хороший способ, глядишь — и у меня сработает». Притянув девушку к себе, он склонился к её лицу.

— Мне кажется, мы слишком формально соблюли традицию, — произнёс он своим низким бархатным голосом, глядя ей в глаза.

— Ты мне нравишься, Северус, — так же шёпотом сказала она и улыбнулась.

— Взаимно, — шепнул он и поцеловал её прямо в улыбку. Когда их кабинка почти доехала до низа, и они оторвались друг от друга, Снейп спросил, с интересом глядя на девушку:

— Признайтесь, вы ведь эту традицию сами придумали?

Джинни облизала губы и ничего не ответила.

* * *

— Куда теперь? — спросил Снейп, когда они спустились на землю.

— Давай немного пройдёмся по сувенирным лавкам, а потом... — она сделала паузу и закончила, как бы слегка извиняясь. — Я бы хотела прокатиться на американских горках.

— Что?!! — он едва не поперхнулся, с отвращением вглядываясь в это жуткое высоченное сооружение. Да чтобы он добровольно сел в эту раздолбанную трататайку и помчался по длинной узкой рельсовой ленте, перекрученной в воздухе, как бараньи кишки? Да ни за что! И, повернувшись к своей спутнице, возмущённо заявил. — Я не сяду в этот ужас!..

— Северус!.. — Джинни умоляюще сжала руки перед грудью. — Это же так весело!.. Я всего раз в жизни на таком каталась, сто лет уже прошло...

— Сто лет? А по тебе и не скажешь, — ввернул Снейп.

— Да правда!.. Гарри не любит такие развлечения, где толпы народу, говорит «Хочешь острых ощущений — возьми метлу и полетай». С друзьями... С ними вечно то у меня времени нет, то у них. А даже когда удаётся встретиться, никого в магловский Лондон не затащишь. Однажды я уговорила Гермиону в парк аттракционов сходить, но она отказалась от американских горок категорически — сказала, что боится высоты, а экстрима ей на войне хватило на всю жизнь. А вы... — она понизила голос и исправилась, — ты же даже без метлы умеешь летать, так что не разобьëшься. Ну пожалуйста, — шепнула она, сжав его ладонь. — Одной — это же совсем не то.

«Соглашайся! Хотел прочистить свои мозги — вот тебе и шанс. После такой поездочки у тебя ни одной целой мысли в голове не останется».

— Посмотрим, — нехотя буркнул Снейп, не подавая вида, что эта нахальная гриффиндорка уже практически его уговорила. — Пошли, где там твои сувениры?

* * *

— Вынимайте всё из карманов и кладите в контейнер, — скомандовал молодой парень, по виду выходец из Турции, который следил за порядком на аттракционе.

— Зачем это? — недовольно спросил Снейп.

— Вы же не хотите, чтобы все ваши ключи-деньги-телефоны и прочие презервативы повылетали на всех поворотах?

Он скрипнул зубами и открыл было рот, чтобы сказать нахалу, что не его собачье дело — комментировать возможное содержимое чужих карманов, но маленькая крепкая ручка стиснула его запястье, и около уха раздался умоляющий жаркий шёпот:

— Пожалуйста, не ругайтесь с ним! Давайте просто сдадим ему вещи и сядем... Хотите, когда всё кончится, я подарю вам свой пряник?

Плоский расписной пряник в виде сердца с надписью «Люблю Октоберфест 2005», только что купленный в сувенирной лавке, висел на шёлковой ленте на шее у Джинни.

— Зачем он мне сдался?

— Не знаю! А вдруг он вкусный?

— Очень сомневаюсь, — буркнул Снейп, выкладывая содержимое карманов и посылая работнику взгляд «В твоих интересах, чтобы здесь ничего не пропало». Волшебная палочка у него, как и у Джинни, была закреплена на предплечье и скрыта чарами. Усаживаясь в вагонетку — разумеется, его гриффиндорская спутница заняла самые первые места! — и позволяя закрепить на себе защитную рамку, он ощущал давно забытое чувство настоящей опасности. Он привычно держал эмоции под контролем, но когда их хлипкий мини-поезд медленно начал набирать высоту, руки у него неприятно похолодели, а сердце забилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Джинни, сидящая рядом с ним, взволнованно улыбалась в предвкушении. Искоса бросив на него мимолётный взгляд, она на секунду накрыла его руку своей.

— Всё будет хорошо, Северус, — шепнула она.

— Скорей бы уж, — прошипел он, заворожённо наблюдая, как заканчивается участок рельс, по которому медленно поднимался их чёртов драндулет, и стараясь не думать, что будет после того, как они достигнут верхней точки. Пять метров... Три... Один... И вот они уже на вершине. Один метр ровной поверхности на огромной высоте — и они с грохотом низвергаются вниз.

Ему показалось, что последний раз он вдохнул воздух там, на вершине. И там же его сердце сделало свой последний удар. Они неслись с огромной скоростью — вниз, вверх, момент вниз головой и снова вниз, новый подъём на гору, новое обрушение. Казалось, этому кошмару не будет конца, и особый «кайф» он получал, когда они въезжали на неосвещённые участки трассы. Когда он смотрел на всё это снизу и видел, что не все участки освещены прожекторами, он и подумать не мог, что во время поездки это даст такой визуальный эффект, как будто они просто летят в темноте неизвестно куда. Самый ужас был в том, что от него ничего не зависело. Он мог только сидеть, вцепившись в страховочную рамку, глядя вперёд вытаращенными от ужаса глазами. В его открытый в немом крике рот залетал встречный ветер, от чего его щёки — как он чувствовал — трепыхались, как флаги на ветру. Сбоку и сзади раздавался дикий визг, а если он сам и не заорал с самого первого момента, то только потому, что у него банально перехватило дух. После третьей мёртвой петли он нашёл в себе силы повернуть голову и взглянуть на Джинни. К его изумлению, она, хоть и дико визжала, но явно пребывала в полнейшем восторге, и в этот момент его прошила мысль: «Ты ничего не можешь сделать, просто наслаждайся. В крайнем случае, погибнешь рядом с молодой красивой и счастливой девушкой, которой — в данный момент — ты нравишься. Что может быть лучше?» И в этот момент как будто внутренний тумблер переключил его восприятие происходящего: ужас, сковавший тело, исчез и давно позабытый восторг ударил ему в голову, затопил грудную клетку и закружился вихрем счастья в животе. Он отпустил страховочную рамку, и, вскинув руки над головой громко проорал единственное слово, которое вспомнил:

— Бля-а-а-дь!!!

Когда все виражи были пройдены и их мини-поезд, замедляясь, тихо приближался к финишу, на него напал приступ неудержимого смеха. Вытирая слёзы, образовавшиеся от встречного ветра и даже умудрившиеся затечь ему в уши, он не мог остановиться и продолжал смеяться до тех пор, пока с них не убрали защитные рамки, и Джинни — вместо того, чтобы выходить — не бросилась ему на шею:

— Спасибо!

Уже стоя на твёрдой земле и распихав обратно по карманам все мелочи, Джинни сняла с шеи пряничное сердце и протянула его Снейпу.

— Держите. Это вам.

— Да брось! Оставь себе, я рад, что ты меня уговорила. Как будто заново родился

Однако девушка была упорной, и, вынудив его наклонить голову, надела на него обещанный подарок.

— Вы мой герой, профессор! — провозгласила она, весело блестя глазами. — И вам положена награда.

Снейп слегка растерялся от такого — хоть и шуточного — комплимента, и, чтобы скрыть это, оглянулся через плечо на оставшиеся аттракционы.

— Ну, теперь уж всё, — с чувством сказал Снейп. — Больше никаких аттракционов. А ещё мне нужна сигарета.

* * *

Они пробирались к очередному большому шатру мимо множества мелких палаток, и Снейп притормозил около одной из лавок с сувенирами.

— Вы отдали мне свой пряник, — сказал он. — Я тоже хочу подарить вам на память какой-нибудь сувенир.

Джинни не стала ломаться, изображая, что ей неудобно и вообще стыдно, и, пока Снейп курил, выбрала себе керамическую пивную кружку, покрытую белой глазурью, на которой была нарисована весёлая парочка в национальных баварских костюмах, державшая в высоко поднятых руках стеклянные пивные кружки с большими шапками пены. Снейп расплатился с продавщицей, незаметно уменьшил покупку до дюйма и положил в карман джинсов.

— Отдам, когда всё закончится, — сказал он. — А то ещё потеряешь или разобьёшь. Ты не против?

— Хорошо, — Джинни развернулась, чтобы идти дальше, но внезапно вздрогнула, развернулась обратно, и, схватив Снейпа за руку, потянула за собой.

— Быс-стрее, — шипела она, — там наши! Они увидят меня, потом от них не отделаться.

В подтверждение её слов откуда-то сзади раздались крики:

— Джи-и-ин-ни! Джинни, мы здесь, иди к нам!!!

Втиснувшись в узкую щель между двумя палатками, она затянула его следом, а потом, с трудом развернувшись, убедилась в том, что её за ним было никак не разглядеть. Снейп молча смотрел на неё и ждал объяснений, но вместо этого она только сказала:

— Помогите мне!

— Как?

— Сделайте так, чтобы меня было не узнать! Я не могу сама это сделать без зеркала!

Снейп — насколько было возможно в таких условиях — окинул её насмешливым взором, что-то прикидывая в уме, а потом сосредоточился и направил на неё волшебную палочку, прошептав заклинание себе под нос. Джинни вздрогнула от внезапного холода, опустила взгляд, рассматривая свою одежду, и захохотала, увидев на себе белоснежную блузку с глубоким вырезом, обшитым рюшечками, бархатный корсаж на шнуровке, визуально поднимающий грудь и делающий её весьма пышной, и длинную шерстяную юбку-солнце, покрытую нарядным фартуком.

— Ну вы и затейник, профессор! — отсмеявшись, сказала она.

— А что? — усмехнулся Снейп, передавая ей две наколдованные атласные ленты. — Вы же сами сувенирную кружку выбирали — значит, вам понравилась девушка, которая там нарисована?

Джинни озорно блеснула глазами, подняла руки и быстро заплела себе две косички, вплетя в них эти ленты и веселясь над тем, как Снейп не знает, куда девать глаза, лишь бы не пялиться на её выглядывающий из-под рюшечек пышный бюст. Когда она закончила, Снейп с трудом развернулся в узком проходе и двинулся к выходу, а она, в свою очередь направив палочку в его спину, вызвала в памяти воспоминание о том, как был одет молодой человек, изображённый на той же сувенирной кружке, сосредоточилась и прошептала заклинание.

— Уизли! — рявкнул Снейп развернувшись на выходе. — Что за идиотские шутки?

Его привычные джинсы в мгновение ока превратились в кожаные ледерхозены чуть выше колена, носки — в белые гольфы с двумя чёрными полосками сверху, тёмно-синяя рубашка стала белой в красную клетку, а кожаная куртка вообще исчезла, зато появились подтяжки с широкой нагрудной перемычкой.

Джинни окинула его оценивающим взглядом и одобрительно показала большой палец.

— Вы бесподобны, сэр, — сдерживая смех, сказала она и протянула ему наколдованную традиционную баварскую шляпу с пером. — Правда, не сердитесь. Я просто хотела, чтобы мы с вами были одеты в одном стиле.

Снейп несколько секунд молча смотрел на неё, а потом, выдернув из её руки несчастную шляпу, нахлобучил её на голову.

— Надеюсь, теперь мы стали совершенно незаметными — среди тысяч таких же.

Они использовали согревающие чары и отправились совершать турне по шатрам.

* * *

Дальнейшие события вспоминались им смутно.

Вот они сидят в каком-то большом шатре и громко (всё равно никто не расслышит!) спорят о достоинствах и недостатках своих факультетов с такой горячностью, что в какой-то момент Джинни промахивается и вместо стола бьёт кулаком по краю своей тарелки, в результате чего картошка фри и обглоданные куриные кости веером разлетаются по столу. К счастью, соседи в ответ на её торопливое «Pardon, sorry, Entschuldigen Sie⁽³⁾, я не хотела, сейчас уберу» сразу же начинают смеяться, а потом вообще дружно поднимаются и начинают чокаться кружками, стараясь дотянуться до всех, до кого только могут. Снейп тоже ухмыляется и предлагает в знак примирения выпить на брудершафт «А то ты никак не определишься, как меня называть». Кружки большие, тяжёлые, и пока c трудом разбираются, как лучше расположить руки, они умудряются облить друг друга пивом, что совершенно не портит им настрой, и следующие пару минут они самозабвенно целуются. Прервавшись, чтобы отдышаться, Снейп грозит ей пальцем и с серьёзным лицом говорит:

— Всё, Уизли! Чтобы никаких больше «сэров» и «профессоров», ясно? А иначе...

— Двадцать баллов с Гриффиндора?

— Нет! Но я на тебя обижусь. Вот.

— Не надо, — Джинни проводит рукой вдоль пивного пятна на его рубашке и шепчет очищающие и высушивающие заклинания. — Я хорошая. Договорились, никаких «сэров». Ты Северус, а если я на тебя разозлюсь — будешь «Снейп». — И тянется, чтобы поцеловать его в щёку.

В этот момент сидящий напротив них парень с "Полароидом" в руках громко кричит им «Эй!», они машинально поворачиваются к нему и он нажимает кнопку. Не успевает Снейп среагировать, как парень, улыбаясь, говорит «Одну секунду», и, дождавшись, когда карточка выползет из аппарата, протягивает её им.

— Вы такие классные оба! — сообщает он им, перекрикивая общий шум. — Возьмите на память!

Насмотревшись на фотографию, Снейп убирает её в нагрудный карман рубашки и, поймав пробегающего мимо взмыленного официанта, заказывает для парня новое пиво.

Потом они сидят в какой-то уличной палатке, пьют из полулитровых бокалов, закусывают одним брецелем на двоих, и Джинни, ухватив Снейпа за левую руку, рассматривает его безымянный палец.

— Северус, — говорит она, поворачивая его руку ладонью вверх. — Так нечестно! Я о себе рассказала, а ты!.. Расскажи хоть что-нибудь! От чего ты хочешь прочистить мозги? У тебя семья? Женщина?

Снейп свободной рукой выуживает из пачки сигарету, прикуривает и некоторое время молча пускает клубы дыма.

— Уизли, — наконец отвечает он, — мне нечего тебе сказать. Скажем так: на данный момент у меня «семья Шрëдингера». Это означает...

— Я знаю, что это означает! Столько лет общения с Гермионой поневоле приводит к тому, что голова забита массой ненужной фигни.

— Ты, я смотрю, не особо жалуешь жену своего брата? — Снейп запрокинул голову и снова затянулся, прикрыв глаза от дыма.

— Хмм... Мы не враждуем. Но и не дружим. В школьные годы мы плотно общались, а после войны — всё реже и реже. А потом вообще как-то в разные стороны разошлись. Видимся редко, и то только потому, что Гарри дружит с Роном, ну и по праздникам встречаемся в Норе.

— Ты говорила, что она беременна? — скривившись, сказал Снейп. — Может, родит — и будет вам тема для общения.

— Я тебя умоляю! — закатила глаза Джинни. — Она вся в работе, сидеть с младенцем дольше месяца не собирается — всё распланировала, кто и когда будет за ребёнком смотреть. Она это называет делегированием полномочий. Не удивлюсь, если у неё уже расписание составлено — сколько времени и когда она будет ребёнку уделять. Сейчас она в Министерстве проталкивает идею открытия детского сада начиная с двухлетнего возраста. А ещё она двумя эльфами обзавелась. Я ей тогда сказала «какие эльфы, а как же твоё Г.А.В.Н.Э.?» Так она на меня разобиделась.

Снейп, посмеиваясь, затянулся последний раз, затушил сигарету об край деревянного стола и скинул окурок на землю — благо к этому времени мусора там уже хватало.

— Ты же понимаешь, одно дело других осуждать, а другое — самой дом вести, когда можно это на эльфов спихнуть. Но — кто знает? — может, она им будет выходные давать и платить... по галлеону в месяц.

— Слушай, не заговаривай мне зубы этой Грейнджер! — девушка сердито хлопает ладонью по столу, и Снейп едва успевает подхватить покосившийся бокал. — Расскажи хоть что-нибудь! У тебя были женщины после войны? Кто?

— Зачем тебе это? Ну, была одна такая.., — он берёт бокал и делает большой глоток. — Долго была. А потом оказалось, что я был нужен ей для баланса, как противовес.

— Ой... Она так и сказала?

— Нет, но я понял.

— Она просто дура. Мне жаль...

— Да ладно тебе! Неприятно, конечно, было, но не катастрофа.

— Так это она — шрёдингерша?

— Кто? А, нет. Другая.

— Но это же она подарила тебе ту хрустальную розу в бутылке?

— Она.

— И ты хотел мне её отдать? Почему?

— Потому что.

— Она много значила для тебя?

— Не знаю. Когда я думал, что понимаю её — значила много. Я ведь только жить начал после войны, это было как дышать чистым воздухом, выскочив из смрада. На многое я закрывал глаза, а потом... Когда мы расстались, я сложил всё вместе, обдумал и понял... Короче, эта роза — не та вещь, которая мне дорога.

Джинни какое-то время молчит, маленькими глотками отпивая пиво, а потом спрашивает, нахмурив брови:

— А с семьёй Шрёдингера что?

— А вот про это, — Снейп легонько шпунькает её по кончику носа, — я говорить не готов. Именно этот ответ я и жду от мироздания. А сегодня и завтра... может и ещё несколько дней — я свободен, никому ничего не должен и могу просто плыть по течению туда, куда занесут высшие силы.

— У меня тоже время до послезавтра. Здорово же нас с тобой течением друг к другу прибило, — усмехнулась Джинни. — Сработали высшие силы...

— Прибило, говоришь? — Снейп осторожно дотрагивается пальцем до её подбородка, как бы предлагая посмотреть ему в лицо. — Так, может быть, не просто так?

Джинни отвечает, без улыбки глядя ему в лицо:

— Наверняка не просто так.

— Ну, тогда... — начал Северус.

— ...кто мы такие, чтобы спорить с высшими силами? — заканчивает она, снова приближаясь к его губам.

Потом они выходят проветриться и медленно бредут, обнявшись и стараясь не сталкиваться с теми, кто уже плохо держится на ногах. Дойдя до очередного шатра, Джинни резко останавливается и, со словами «Опять этот чёртов Уран!», закидывает руки на шею Северуса, заставив его наклониться, и, встав на цыпочки, целует в губы. Привычная ко всему расслабленная толпа спокойно огибает их с двух сторон.

— Ну что, ушёл твой Уран? — спрашивает Снейп, оторвавшись от её губ.

— Понятия не имею, — медленно открывая глаза, отвечает Джинни. — Да и вряд ли он бы меня узнал, — добавляет она, указывая на свой наряд.

— А он хоть был? — насмешливо интересуется Снейп.

— Не знаю, — честно отвечает Джинни. — Мне просто хотелось, чтобы ты целовал меня посреди толпы.

Снейп долго смотрит на неё своими мерцающими чёрными глазами, а потом тихо спрашивает:

— Ты точно хочешь ночевать в том палаточном лагере?

Джинни глаз не отводит и молча качает головой. А потом спрашивает:

— Есть варианты?

— Есть. Если ты согласна.

— Я думаю, мы оба мысленно уже не раз... того... согласились.

И Снейп отводит её чуть в сторону, где людей меньше, и аппаририует, держа Джинни за руку.

Двое пьяных маглов, заметивших это чудо, протирают глаза и решают, что пора им с пивом завязывать и идти домой.

Примечание:

Приглашаю всех желающих посмотреть иллюстрации к этой главе на моём ТГ-канале

1. https://t.me/EvaMarshFWR/22

2. https://t.me/EvaMarshFWR/23

1) Ваше здоровье, нем.

Вернуться к тексту

2) дело не в жадности Снейпа, а в том, что это ОЧЕНЬ большие порции, не могу представить, Северуса или Джинни, съедающих порцию рульки в одно лицо

Вернуться к тексту

3) простите, нем.

Вернуться к тексту

Северус проснулся от того, что у него занемела рука. Следующим открытием оказалось прижавшееся к его боку обнажённое женское тело. Женщина уютно пристроила голову на его плече, закинула на него руку и ногу и щекотала тёплым дыханием шею. Вспомнив вчерашний вечер, он мысленно похвалил себя за то, что перед сном не забыл выпить антипохмельное зелье и напоить им свою даму: по крайней мере, на предстоящее утреннее объяснение никак не повлияет их плохое самочувствие.

Он выскользнул из-под одеяла, взмахом палочки вернул валяющейся на полу одежде первозданный вид, разложил на два стула, а затем направился в ванную. Нужно было привести себя в порядок и подготовиться к разговору — кто знает, с каким настроением проснётся его гостья, и не станет ли она на трезвую голову изображать оскорбленную добродетель, обнаружив, с кем провела ночь.

И вспомнит ли, что этой ночью она была более чем довольна.

* * *

Выйдя из парной аппарации, Джинни увидела перед собой крыльцо трёхэтажного фахверкового дома. Здесь было намного холоднее, чем на Терезином лугу... Прижавшись поплотнее к своему спутнику, она спросила:

— Где мы? Это ведь не тот дом, куда ты меня приводил сегодня утром?

— Мы недалеко от Альп. Дом принадлежит Малфоям, но они им почти не пользуются и дали мне свободный доступ.

Джинни вздрогнула и окинула взглядом тёмный дом.

— Малфои? Ты точно уверен, что здесь никого нет?

— Уверен. Сейчас — точно нет.

— Но почему сюда, а не...

— А почему бы и нет? Здесь красиво.

Снейп обнял её за плечи, довёл до входа и приложил ладонь к дверному косяку. Дверь замерцала, и замок открылся с лёгким щелчком.

— Заходи, — он нажал на ручку, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. — Если ты, конечно, не передумала.

Джинни вошла внутрь.

Похоже, дом действительно воспринимал Снейпа как одного из хозяев, потому что, стоило ему провести пальцами по стене, как в стылом доме мгновенно стало тепло, а в холле зажёгся неяркий свет. Пару секунд они молча смотрели друг на друга. А потом Джинни аккуратно сняла с головы Северуса шляпу с пером, обрисовала пальцами его скулы, и, сделав шаг назад, решительно развязала бантик на шёлковом шнурке своего корсажа. Снейп заворожённо смотрел, как движутся её пальцы, ослабляя шнуровку, а потом молча подхватил её на руки и понëс в спальню. Усевшись на край кровати, он поставил Джинни между своих коленей и помог ей снять корсаж. Не отводя жадного взгляда от её шеи и декольте, обрамлённых рюшечками белоснежной блузки, Северус начал медленно расстёгивать маленькие белые пуговички. Какое-то время Джинни молча следила за его действиями, а потом предложила чуть хрипловатым голосом:

— Отмени трансфигурацию. Блузка станет водолазкой, и её можно быстро снять через голову.

— Ну уж нет! — усмехнулся Снейп. — Я весь вечер мечтал, как буду снимать с тебя этот наряд. Только пожалуйста, прошу тебя — расплети косички, а то мне кажется, что я соблазняю школьницу.

Джинни усмехнулась, но подняла руки и занялась своими волосами, а Северус, притянув её поближе, избавил от блузки и занялся замочком атласного лифчика. Вскоре аппетитная грудь Джинни оказалась на свободе, а её волосы густой волной накрыли плечи. Северус довольно облизнулся, нежно сжал в ладонях оба полушария и начал поглаживать возбуждённые соски большими пальцами. Джинни тяжело задышала, зарылась пальцами в смоляные волосы и некоторое время смотрела на Северуса странным невидящим взглядом, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— Скажи, чего ты хочешь, — хрипло спросил он, продолжая ласкать её грудь. — Что мне сделать?

Внезапно решившись, Джинни прикрыла глаза и притянула его голову к своей груди, надеясь, что он сам поймёт. И Северус понял: сжав и слегка покрутив умелыми пальцами соски, он быстро поцеловал её в губы, а потом начал покрывать сухими поцелуями шею и ключицы, постепенно спускаясь вниз. Добравшись до одного из полушарий, он нежно сомкнул губы вокруг затвердевшего соска и начал кружить вокруг него языком, постепенно усиливая нажим и наслаждаясь звуком её прерывистого дыхания. Джинни со стоном притянула его голову ещё ближе, и он резко втянул сосок в рот, продолжая оглаживать его языком. В тот же миг Джинни почувствовала, как всё её тело пронзила молния такого наслаждения, что у неё едва не подкосились ноги. Плохо соображая, что делает, она хрипло простонала «Ещё! Ещё, пожалуйста, не выпускай!», а потом слегка раздвинула ноги и выгнулась дугой, пытаясь потереться лобком о его предплечье и одновременно не выдернуть сосок у него изо рта. Северус, мгновенно сориентировавшись, выпустил одну грудь и, занырнув рукой под юбку, сжал её промежность, стараясь сквозь намокающую ластовицу пальцами давить на две дырочки, а основанием ладони массировать клитор. Джинни, продолжая удерживать его голову, то скулила, то хрипло стонала и совершенно бесстыдно тёрлась о его руку до тех пор, пока её не накрыл такой мощный оргазм, какого ей не доводилось переживать ещё ни разу в жизни. Почувствовав наконец, что снова может дышать, она склонилась к его лицу и благодарно поцеловала в губы. А потом — к изумлению Северуса, внезапно опустилась на колени между его ног, припала губами к руке, которая только что её ласкала, и вдруг заплакала, снова и снова повторяя: «Спасибо... Спасибо... Спасибо тебе».

* * *

Когда Джинни и Гарри начали жить вместе, её вполне устраивали их постельные отношения. Новизна, любовь, буйство гормонов и неутомимая готовность Гарри заняться сексом в любой позе и любом месте, стоило им ненадолго остаться наедине — всё это обеспечивало достаточную остроту ощущений, чтобы Джинни казалось, что с сексом у них всё отлично. Однако со временем она начала понимать, что с удовольствием заменила бы количество на качество. Гарри же всё устраивало, и он не понимал — или делал вид, что не понимает — что его жена, предлагая какие-либо «изменения в программу», вовсе не шутит.

После рождения Джеймса Сириуса Джинни обнаружила, что у неё активизировались новые эрогенные зоны — в частности, соски стали очень чувствительны к ласкам. Она неоднократно предпринимала попытки объяснить мужу, что есть несложные способы усилить получаемое ею удовольствие в разы. Гарри слушал, кивал, но делал вид, что забыл или принял её слова за шутку. Когда же она настаивала, он смущённо хихикал и отвечал нечто вроде «я же не младенец — грудь сосать».

Постепенно, устав пытаться что-то до него донести, Джинни, чтобы сохранить мир в семье, просто начала имитировать оргазм, а себя до какой-никакой разрядки доводила сама, за закрытой дверью ванной комнаты.

* * *

Обнаружив, что Джинни действительно плачет, Снейп на секунду испугался. А потом вспомнил, кем был её муж, и приблизительно понял, в чём тут дело. Сам он никогда не считал себя гуру секса, просто был внимателен к партнёршам, и — если это было в пределах его возможностей — старался делать именно то, чего от него хотят. А девчонка Уизли ведь не просила ничего сверхъестественного, да и выразила свои пожелания более чем доступно, но, похоже, он стал первым, кто дал ей то, что она ждала.

«Ничего удивительного — Поттер никогда не был внимателен к деталям. Кто ж ему виноват, что у него в итоге выросли рога? Заслужил — носи!»

Северус поднял Джинни с пола, раздел и отнёс в душ. Когда же она успокоилась, и они вернулись в постель, он любил её до глубокой ночи, а она отвечала ему полной взаимностью, стараясь исполнить любое его желание. И только потом, обессиленная и счастливая, заснула на его плече, до краёв наполненная его семенем.

* * *

Смывая с себя мыльную пену, Северус услышал, как за его спиной дёрнулась дверная ручка. Развернувшись, он довольно ухмыльнулся: дверца душевой кабинки отъехала в сторону, и заспанная, немного взлохмаченная, обнажённая Джинни, смущённо улыбаясь, шагнула ему навстречу. Северус облегчённо выдохнул «Привет!», протянул ей руку и затащил под душ.

Значит, это ещё не всё.

В тот же день Джинни отправила в Лондон письмо, в котором сообщила мужу, что задержится ещё на несколько дней, и что он, если хочет, может выходить на работу, а Джеймса передать Молли.

* * *

Следующие дни промелькнули как картинки в калейдоскопе. Северус и Джинни как будто провалились в безвременье, где не было ни проблем, ни других людей — только он и она.

Они поздно вставали, ходили завтракать в ресторанчик на берегу большого водохранилища, а потом вместе решали, чем заняться. Иногда они брали в прокате велосипеды и катались среди альпийских лугов, периодически останавливаясь, чтобы поглазеть на то, как довольные жизнью пятнистые коровы используют автопоилку. Иногда садились на прогулочный катер, обходивший по очереди все прибрежные деревушки, а иногда аппарировали в какой-нибудь очаровательный городок и прогуливались там по мощёным брусчаткой средневековым улочкам. В рамках культурной программы они посетили все замки Людвига Баварского, включая тот, рядом с которым «сказочный король» нашёл свою смерть. Как-то раз Северус затащил её на прогулку по горам, но Джинни не захотела трансфигурировать свои любимые мокасины в горные ботинки и в результате, споткнувшись о присыпанные влажными листьями корни дерева, подвернула ногу и упала, сильно растянув связки. Северус, не потерявший умения летать без метлы, доставил её до дома на руках, после чего весь остаток дня каждый час втирал целебную мазь в повреждённую ногу, кормил вкусняшками и почти не выпускал из постели.

В то утро Джинни проснулась раньше обычного и обнаружила, что, во-первых, её нога совершенно здорова, а во-вторых, она знает ответ на свой вопрос.

А в середине дня Северус тоже получил «знак судьбы», который спровоцировал тот самый щелчок в голове.

И всё рухнуло.

* * *

Чтобы поберечь травмированную накануне ногу Джинни, Северус предложил отдохнуть в Королевских Кристальных Термах, благо они располагались недалеко от дома Малфоев. Два часа они провели, переходя из сауны в сауну и из одного открытого бассейна в другой, наслаждаясь контрастом холодного воздуха и тёплой минеральной воды. В какой-то момент Джинни захотела ещё немного посидеть в хаммаме, а Северус, решив, что он больше не может париться, вышел и снова направился в сторону шезлонгов и бассейнов. Навстречу ему шла светловолосая женщина лет тридцати и вела за руку худенького трёхлетнего мальчика. Взглянув на Северуса, ребёнок внезапно застыл, вытаращив глазёнки, а потом удивлённо произнёс:

— Папа?

Снейп растерялся и судорожно бросил взгляд на его мать. К своему облегчению, он понял, что видит эту блондинку впервые в жизни. Женщина вздрогнула, случайно выпустила руку ребёнка, и тот, подбежав к Северусу, спросил с робкой улыбкой:

— Ты ведь мой папа, да? — и, повернувшись к матери, радостно сообщил. — Мама, смотри, папа вернулся!

Женщина, очнувшись, подошла и снова взяла сына за руку.

— Нет, сынок. Это не папа, — и, обращаясь к Северусу, пояснила. — Его отец... — Она сглотнула. — Он уехал. Далеко-далеко. А вы немного похожи на его фотографию, так что... Извините, пожалуйста.

— Всё в порядке, — глухо ответил Снейп, и, кивнув напоследок заметно погрустневшему ребёнку, продолжил путь к бассейнам.

Когда Джинни присоединилась к нему, она сразу заметила, что в Северусе что-то неуловимо, но бесповоротно изменилось, и та беззаботная радость, которая поселилась в её душе с тех пор, как он поцеловал её на колесе обозрения, мгновенно съёжилась и осыпалась, как цветок на морозе.

Похоже, отсрочка закончилась.

* * *

Когда они вышли за ворота Терм, им пришлось остановиться: с ближайшего дерева к ним спикировала небольшая неясыть с привязанным к лапке письмом. Искоса бросив взгляд на его лицо, Джинни вздрогнула, увидев на нём выражение откровенной злости.

— Подставь руку, — попросил он сквозь зубы.

Джинни согнула локоть и позволила сове сесть на предплечье, а Снейп выудил из кармана шариковую ручку, и, не отвязывая конверт, быстро что-то нацарапал.

— Лети, — скомандовал он, — и больше не прилетай.

Неясыть, оттолкнувшись лапками, взмыла в воздух, но, вместо того, чтобы сразу улететь, несколько секунд провисела над ними в воздухе. Джинни машинально посмотрела вверх, опасаясь получить на голову липкий пахучий «подарок», и ей удалось разобрать, что написал Северус на непрочитанном письме.

«Отъебись»

Вопросы задавать не хотелось. Несмотря на дурное предчувствие, Джинни понадеялась, что это был ответ той таинственной Шрёдингерше, про которую он ей рассказывал. Было немного странно, что он ответил так грубо, но она предположила, что для этого есть веские основания.

* * *

В то утро Джинни поняла, что хочет расстаться с Гарри. Вот так просто. Причём независимо от того, продолжатся их отношения с Северусом или нет. Те несколько дней, которые они провели вместе, позволили ей взглянуть на свою семейную жизнь — как говорят фотографы — сместив фокус. Если до отъезда из Лондона она думала, что их брак вполне терпим (после того, как решился вопрос с её работой), и единственный камень преткновения — количество детей, то теперь она понимала, что всё намного хуже. То, что Гарри формально неплохой муж — не пьёт, не бьёт, не изменяет (не считая тех двух месяцев, когда они были в ссоре — про тот период она не знала и знать не хотела), не жадный и любит сына — ещё не значит, что он «её» человек. Благодаря Северусу она поняла, что её желания, её чувства — это нормально, и они имеют право на существование. А вот ситуация, когда ради сохранения мира в семье приходится делать вид, что этих чувств и желаний просто нет, или что это не стоящая внимания ерунда — это как раз НЕнормально. Но если проанализировать эти подавленные желания, то получалось, что им с Гарри всегда хотелось разного. То, к чему тянуло её, не привлекало его, а то, чего хотел он, было неинтересно ей. В постели он её не слышал, общий досуг для неё давно превратился в повинность: любые предложения отвергались её мужем под предлогом «устал, много работал, нет сил». В итоге всё, на что он соглашался — это провести вечер с Роном и Гермионой (если та была свободна), вспоминая «старые добрые времена». Вторым вариантом было собраться большой семьёй в Норе. То, что Джинни может хотеть чего-то другого, в расчёт не принималось и всерьëз не рассматривалось.

Она вспомнила, сколько раз просила его летом выбраться в лес. Ей не нравилось в жаркую погоду торчать в Лондоне, да и вообще хотелось сменить обстановку. Разбить палатку, провести пару дней на природе — приготовить мясо на углях, искупаться, ягоды-грибы пособирать… Гарри не согласился ни разу. Сколько мог — отшучивался, говорил «Ну ты же несерьёзно?», а однажды просто рявкнул, что во время похода за крестражами ему хватило лесов на всю оставшуюся жизнь, и что она, если хочет, может поискать себе другую компанию. Удивительное дело — чего бы ей не захотелось — для всего нужна была другая компания. А зачем тогда вообще муж? Соблюдать график, кому когда с сыном гулять и играть? Так для этого необязательно жить вместе.

Интересно, как отреагирует Гарри, когда узнает, что Снейп жив, и что она ушла не к кому-нибудь, а к нему? Если, конечно, Северус решит, что она ему нужна. Если же нет — ей придётся учиться жить одной. С Джеймсом Сириусом. Без Гарри, который совершенно перестал её понимать. Без Северуса, который её понимал почти всегда, а если чего-то не понимал — спрашивал, и даже слушал ответ.

Без любви.

Без счастья.

* * *

Северус же в это время думал о том, что случилось в Термах.

Все прошедшие дни он старательно гнал от себя мысли и о своём истинном отношении к Джинни, и о Роми с её — их — будущим ребёнком, однако совсем не думать он не мог. Всё стало слишком сложно. То, что он поначалу счёл лёгким приключением, превратилось в самые пронзительно-счастливые дни его жизни. Если до этого он и думал, что когда-то был счастлив с той, Розой-в-бутылке, то теперь ясно понимал, что это не так: в тех отношениях он всегда ощущал какую-то червоточину, хотя до недавнего времени и не понимал, в чëм дело. А Джинни — именно потому, что сразу открыла все карты — в его представлении была чиста. Если бы она захотела, он мог бы прожить с ней годы. Ради неё он бы согласился позволить Британскому волшебному миру узнать, что он жив, вытерпеть объяснение с Поттером — который, конечно, ничего бы не понял и всё списал на его мелочное желание отомстить в его лице Джеймсу Поттеру-старшему. Он бы даже нашествие рыжего семейства выдержал — ну разве что Рональда с супругой на порог бы не пустил. Он на многое был бы согласен, если бы…

«Ох-х»

Допустим, он бы дал Роми достаточно денег и оставил её разбираться со всем самостоятельно. Ещё вчера он почти убедил себя, что это вполне нормальный вариант.

Но сцена в Термах безжалостно открыла ему глаза на другой аспект: если он откажется иметь дело со своим ребёнком и выберет Джинни, то его ребëнок будет расти без отца. Вроде бы ничего страшного, таких детей в мире миллионы, и будь он моложе лет на двадцать, между незапланированным ребёнком и желанной женщиной он, не задумываясь, выбрал бы женщину, но теперь…

Как наяву Снейп представил себе картину: его маленький сын или дочка грустными глазами всматривается в лица посторонних мужиков и с надеждой спрашивает «Дядя, вы мой папа?» А Роми каждый раз за него извиняется.

Его передёрнуло.

Нет!

Ни за что. Не будет этого.

Конечно, может случиться, что Роми выйдет замуж, и её новый муж будет растить его ребёнка как своего. А если будет обижать? А что, если…

Его передёрнуло снова.

Нет!

А если найти Роми, извиниться за грубость и уговорить её вернуться в Мюнхен? Он признает ребёнка, будет с ним общаться. И пусть они не будут жить вместе, но станут вместе его воспитывать. У него будут и мать, и отец. Роми — хорошая женщина. Может, не такая весёлая и яркая, как Джинни (хотя с чего бы ей особо веселиться, если она пять лет постоянно встречала его с той… Розой-в-бутылке? И даже в тот период, когда они встречались, Роми прекрасно понимала, что он всего лишь снизошёл до неё, а не внезапно возлюбил). Тем не менее она была ему небезразлична. Она была умной, начитанной, доброй и любила детей. Ради своего ребёнка он был не против общаться с ней долгие годы. Роми будет хорошей матерью, а он постарается быть хорошим отцом.

Но если он попытается совместить Роми, их ребëнка и Джинни, ему придётся стать отчимом для юного Джеймса Сириуса. Как они будут взаимодействовать? Северус был уверен, что после войны он сумел отпустить не только Лили, но и свою многолетнюю ненависть к Джеймсу — он уже ничего не чувствовал, вспоминая о них. Но сможет ли он повести себя адекватно, если этот мелкий говнюк — юный Поттер — начнёт обижать его сына? Между ними будет разница в три года, и неизвестно, в кого этот Джеймс Сириус пошёл характером. Что если в своего деда? В Джеймса?

И опять он как наяву увидел картину: здоровый десятилетний бугай дожидается момента, когда их никто не видит, и издевается над его семилетним сыном. В тот же миг его накрыла такая волна ненависти, что аж в глазах потемнело. «Убью гадëныша!»

Нет!

А сама Джинни? Она сможет принять его ребёнка от другой женщины и не пытаться перетянуть все ресурсы на себя и своего сына? Не только деньги, но и время, внимание, силы... Не превратится ли она в злобную мачеху? Мог ли он быть в этом уверен? Пожалуй, нет. Джинни — замечательная девушка, но она такая эмоциональная, такая жадная до жизни… Она не потерпит, чтобы рядом маячила другая — пусть даже только из-за ребёнка. А ведь так и будет — разве только Роми родами умрёт.

Нет!

Он не хотел этого. У его ребёнка должна быть родная мать.

Но что, если он сейчас оттолкнёт от себя Джинни, а потом окажется, что Роми передумала и уже избавилась от ненужной беременности?

Нет.

Он не знал, почему он был в этом уверен, но он был в этом уверен: Роми не могла избавиться от его ребёнка.

А Джинни… Да кто ж его знает? Может быть, его чувства к ней потому и были такими пронзительно яркими, что он подсознательно понимал — впереди расставание. В конце концов — всё проходит. Если уж от его великой любви к Лили Эванс после войны остались лишь всплывавшие время от времени смутные воспоминания, то что говорить о романе длиной в несколько дней? Да, Джинни будет больно. Наверняка будет. Но у неё большая семья, друзья, её есть кому поддержать. А Роми, считай, одна: родители умерли, брат — придурок, который скорее создаст проблемы, чем хоть в чём-то поможет, все её немногочисленные друзья остались в Германии, а в этой Танзании у неё нет никого. Когда она станет матерью, кто-то — а кто, если не он? — должен быть рядом. Чтобы поддержать и защитить.

В конце концов, Джинни и сама может придти к выводу, что ради сына им с Поттером следует сохранить семью.

Eму будет больно, но — что делать?

Жить вообще больно. А он и забыл…

* * *

Они дошли до крыльца дома Малфоев и остановились, не глядя друг на друга.

— Джинни, я... — начал Северус и умолк.

Она вздрогнула. «Сейчас всё выяснится».

— Да?

— Я всё решил.

— И я.

Северус резко вздохнул.

— Ну что ж, я… рад.

— Ты даже не спросишь, что я решила?

— А ты скажешь?

— Скажу, если задашь вопрос.

— Хорошо, — Северус наконец посмотрел на неё. — Что ты решила, Джинни?

— Я уйду от Гарри.

Северус почувствовал, что его как будто со всего маху ударили ногой в живот. Ему не хотелось причинять ей боль, но он понимал, что придется.

— Ты… уверена?

— Да, — глухим голосом ответила она.

Северус не ответил. Джинни не сводила с него глаз, а он молчал, глядя в сторону и подтверждая её худшее опасения. Смотреть, как он с трудом подбирает слова, было невыносимо, и она и решила хоть чем-то заполнить тишину.

— Мы с ним не понимаем друг друга. Совсем. Знаешь, как прошёл мой последний день рождения?

Северус вопросительно поднял бровь, и она продолжила.

— Все предыдущие мы отмечали в Норе — считалось, что это даже не обсуждается. Однако со временем такие большие сборища начали меня утомлять, и в этот раз я сказала Гарри — заранее сказала: «Никакой Норы, никаких гостей. Джеймса оставим родителям, аппарируем в Борнмут, погуляем по набережной, искупаемся, а потом вернёмся в Лондон и посидим в открытом ресторане на крыше». Он выслушал меня, покивал, сказал, чтобы я не беспокоилась, что он всё подготовит. Даже Джеймса родителям передал... — Джинни помолчала, а потом спросила. — Знаешь, что он сделал в итоге?

— Боюсь представить, — невесело хмыкнул Снейп.

— Для начала он вручил мне подарок: бриллиантовое колье и такие же серьги. Раньше он спрашивал, чего бы мне хотелось в подарок, а после рождения Джеймса начал дарить что-то... вот такое. Я честно пыталась вежливо объяснить, что украшения люблю, но такое носят только богатые старые бабки. Говорила, что если ему непременно хочется дарить мне нечто ювелирное, то мы можем выбрать подарок вместе, или пусть дарит мне сертификат, я сама выберу то, что мне понравится. Но каждый следующий праздник он мне вручал очередной набор золота с драгоценными камнями. Действительно, зачем думать, вспоминать, заморачиваться? Подарок вручил? Да. Дорого, богато? Тоже да. Какие могут быть претензии?

Северус закатил глаза, но всё же воздержался от комментариев.

— Я сдержалась, чтобы не портить предстоящий день, поблагодарила его и думала, что хотя бы всё остальное он сделает так, как я просила, но не тут-то было. Мы оделись для прогулки, я взяла сумку с купальным принадлежностями. Гарри взял меня за руку, сказал «закрой глаза», и мы аппарировали. Я ожидала увидеть Борнмут, но оказалось, что мы в Ливерпуле. Он забыл, что за город я выбрала и почему, переспрашивать не стал и решил, что мне понравится ходить по местам славы The Beatles. То, что я не особо их люблю, он тоже забыл⁽¹⁾.

Джинни сделала паузу, чтобы перевести дыхание, и продолжила:

— Но это были ещё цветочки. Через три часа мы аппарировали обратно к дому. Я думала — чтобы переодеться перед рестораном, но нет! Оказалось, что он сюрпризом назвал полный дом гостей. Они накрыли стол, надули шарики, организовали музыку и, когда мы вошли, оглушительно заорали «По-здрав-ля-ем!». Там были все друзья, родители, братья со своими невестами, жёнами и детьми — вся семья, даже тётка Мюриэль! Уж не знаю, как я стерпела и не надела ему кастрюлю на голову, но, когда гости разошлись, я уже не стеснялась — высказала ему всё, что думала об этом «празднике». А он мне заявил, что он в детстве мечтал о большой дружной семье, и поэтому теперь я должна быть счастлива видеть свою родню в любой момент и в любом количестве — вот такая у него логика! Оказывается, он решил, что на самом деле я не могу хотеть провести день рождения так, как я ему описала, потому что это скука смертная. Он же лучше знает, чего я хочу. И так всегда.

Джинни опять судорожно вздохнула.

— Я, конечно, понимаю, что семейная жизнь — не вечный карнавал, но когда от неё вообще нет никакой радости — это уже перебор. Гарри — хороший человек и сына не бросит, да и я не стану возражать, чтобы он с ним виделся. А остальное устроится как-нибудь. В любом случае я рада, что встретила тебя.

Снейп долго молчал, а потом медленно выговорил:

— Джинни... Я тоже рад. Ты даже не представляешь, что эти дни для меня значили. Ты мне очень нравишься, но... Нам придётся расстаться. Мне жаль, что всё так вышло.

Она опустила голову, чтобы он не видел её лица, и впилась ногтями в ладони. Совладав с голосом, она постаралась спросить как можно спокойнее:

— Но почему? Ты же сам написал ей «отъе…» … «Отстань»!

— Что? А... Это не ей. Это той… — он скривился и нехотя закончил, — Розе в бутылке. Она почему-то решила, что может позволить себе и на ёлку влезть, и… Неважно.

— Тогда что? Ты прожил со мной несколько дней и понял, что любишь ту, которая тебе то ли семья, то ли нет? Так?

— Нет. Дело не в любви. Просто... Джинни, она ждёт от меня ребёнка. Я не хотел этого и думал, что смогу это перешагнуть, что дам ей приличную сумму денег и буду жить своей жизнью, но… Сегодня я понял, что не смогу. Не смогу переступить через это. Наверное, старею... Я хочу, чтобы мой ребёнок рос счастливым, чтобы у него было нормальное детство, а не…

Слова больше не подбирались, и он в сердцах махнул рукой.

— Ясно... — Джинни подняла на него глаза и отстранëнно подумала: «Какое странное чувство... Как будто внутри всё медленно превращается в лёд. Невозможно вздохнуть, а нужно делать вид, что я в порядке. Он не увидит моих слёз».

— Джинни… — Северус отвёл взгляд. — Так надо.

— Да-да, конечно, — она механически кивнула. — Ты совершенно прав.

— Послушай, — Северус протянул было к ней руку, но опустил на полпути. — Я хочу, чтобы ты знала. Мне было с тобой очень хорошо. За эти дни ты подарила мне такие эмоции, которые я уже и не мечтал пережить. Я благодарен тебе... В других обстоятельствах я был бы счастлив остаться с тобой. Но сейчас это невозможно. Предложить тебе редкие встречи тайком... Это унизительно — и для тебя, и для меня. Я не такой гад, как… Я не стану предлагать тебе такое. Лучше уж запомнить эти дни. А отбросить «лишние» обязательства и сделать так, чтобы ты была счастлива и ни о чём не беспокоилась, я не могу.

— Я где-то слышала, — глухо ответила Джинни, — что настоящее «Не могу» — это когда «Не могу поднять тяжёлый шкаф без магии». А всё остальное называется «Не хочу».

— Есть один нюанс. Не просто «Не хочу», а «Не хочу такой ценой». Понимаешь? Вот ты — разве ты сможешь вычеркнуть из своей жизни сына и всю родню, чтобы переехать ко мне и начать жизнь с нуля? Нет? А почему?

Спорить не было ни сил, ни смысла. «Всё правильно. Но до чего же больно…»

— Достаточно, я поняла. Пойду соберу свои вещи.

— Мы могли бы остаться до завтра, — неуверенно предложил Северус.

— Не стоит, — Джинни рвано выдохнула. — Будет только хуже.

Он кивнул и открыл перед ней дверь. Когда она прошла мимо, он окликнул её:

— Послушай, — его голос звучал тихо, как будто ему тоже было трудно говорить. — Не уходи без меня, подожди здесь. Пожалуйста. Я скоро вернусь.

Она кивнула.

* * *

У Джинни был куплен билет до Лондона с открытой датой, и первым делом она забронировала место на ближайший ночной рейс. Собрать вещи было нетрудно, и четверть часа спустя они снова стояли на крыльце.

— Возьми, — ощущая неловкость, Снейп вытащил из кармана небольшую вытянутую коробочку. — Это тебе.

Джинни открыла подарок и обнаружила там аккуратно упакованную янтарную розу в вазочке из оникса.

— Тебе ведь понравилась роза в бутылке? Ну, если не считать того, откуда она взялась. Ту я только что разбил и выкинул, а эту купил тебе на память, лично от меня. На ней чары неразбиваемости, если вдруг уронишь — ничего страшного.

Джинни провела пальцем по краям лепестков, закрыла коробку и кивнула, прежде чем убрать её в сумку.

— Спасибо. — Немного помолчав, она призналась. — Я изловчилась и сделала одну твою колдографию. Ты не против? Я её распечатаю и наложу такие чары, чтобы все видели в ней простую открытку.

— Нет, — ответил он и, сообразив как это прозвучало, пояснил. — Я не против.

— Спасибо, — повторила она. — А ты? Ты не хочешь чего-нибудь оставить? На память.

— Я оставил, — он болезненно улыбнулся уголками губ. — С твоего позволения я сохраню ту фотографию, которую нам подарили на Октоберфесте. Я тоже наложу чары, чтобы никто её не видел. А ещё у меня останутся тирольская шляпа и твой пряник.

Губы Джинни слегка дрожали, но она через силу улыбнулась в ответ.

— А у меня — янтарная роза, кружка с Октоберфеста и твоя фотография, — она рвано вздохнула. — Каждому по три подарка. Всё честно.

Они помолчали.

— Ну… — cобравшись с силами, сказала она. — Вот и всё. Мне пора.

Северус обнял её, и, зажмурившись, прижал к себе. Опустив глаза на её макушку, он заметил, что за это время у неё на пару миллиметров отросли непрокрашенные корни волос, и поразился, как много там было седых. Когда в начале знакомства она сказала ему про то, что ей приходится закрашивать седину, он и подумать не мог, что её так много.

«Вот ведь сволочь,— подумал он про Поттера. — Надавал бы ему кто-нибудь по шее за такое. И мне заодно».

Наклонившись к её уху, он прошептал:

— Джинни, ты замечательная девушка! Я не знаю, о чём думал этот придурок, твой муж, когда так с тобой обращался. Возможно, он не столько на тебе хотел жениться, сколько на твоей семье — не знаю… Если этот идиот тебя не ценит — шли его лесом, и всех советчиков — туда же. Плевать, что он победитель Волдеморта, не слушай, если кто-то посмеет тебя осуждать! Ты непременно встретишь того, кто будет любить и ценить тебя. Пожалуйста, Джинни, не позволяй больше никому так обращаться с собой.

Северус чувствовал, как она дрожит, как отчаянно она вцепилась в его куртку, но ничем не мог ей помочь — не имел права и просто молчал, касаясь губами её волос с седыми крапинками по линии пробора.

Джинни снова взяла себя в руки и подняла голову. Ей не хотелось бы запомниться ему с опухшими глазами и красным носом, но Снейп смотрел на неё, ничего не замечая — так, будто хотел навсегда впитать в себя её образ. Он не двигался, — видимо, позволяя ей уйти первой. Джинни сделала шаг назад и повернулась к нему спиной, чтобы сосредоточиться перед аппарацией. Напоследок она набралась решимости и спросила:

— Ты… забудешь меня?

И услышала за спиной сдавленный вздох:

— Только когда умру.

Примечание

Для тех, кто хочет посмотреть на печальных Джинни и Северуса, а также увидеть кусочки Баварии, альпийскую корову у автопоилки, янтарную розу, кружку с Октоберфеста, пряник и шляпу, иллюстрации здесь:

https://t.me/EvaMarshFWR/29?single

1) автор полагает, что такое явление, как Битлы проникло и в культуру магов, по крайней мере молодёжь (до ровесников Снейпа включительно) их знала

Вернуться к тексту

Октябрь — декабрь 2005

Милосердная память стёрла тот период почти полностью.

Единственное, что Джинни ясно запомнила после прощания с Северусом — это то, как она аппарировала в Английский Парк, где всё началось, и, забравшись в чащу и обняв какое-то дерево, уткнулась лбом в его кору и дала волю слезам. Потом она долго бродила по центру Мюнхена, не особо понимая, куда идёт и зачем. Смутно вспоминалась парочка туристов, которые обратились было к ней с вопросом и тут же шарахнулись в сторону, стоило ей поднять на них глаза.

Память сохранила ещё пару фрагментов того, как она брела по аэропорту в поисках нужной стойки регистрации, но сам полёт и путь домой ухнули в какую-то чёрную дыру. Она даже не могла потом вспомнить, аппарировала она на площадь Гриммо или доехала на такси.

И последнее яркое воспоминание — бледное лицо Гарри, который вышел навстречу, услышав, как она входит в дом. А потом она прислонилась спиной к входной двери и сползла на пол. Гарри бросился к ней, рухнул на колени и, вцепившись в её плечи, беспомощно бормотал «Джинни! Ответь, Джинни, что случилось?» А она, сначала попытавшись оттолкнуть его, в конце концов беспомощно ткнулась лицом в его плечо, и, уже не стесняясь, завыла в голос, напугав выбежавшего следом маленького Джеймса.

* * *

Если бы в последующий месяц Джинни не пребывала в таком ужасном состоянии, она бы от души повеселилась. Как легко, оказывается, было заставить мужа услышать то, что она пыталась до него донести столько лет! Надо было всего лишь сделать так, чтобы стало безразлично, есть он тут вообще или нет. Год назад, когда они чуть не разбежались, она выбирала между «с болью расстаться с Гарри, но сохранить себя» и «остаться с Гарри и поставить на себе крест».

Теперь же ей было всё равно. Гарри мог бы вообще не подходить к ней, и она бы почувствовала только облегчение от того, что он прекратил жужжать у неё над ухом. Она хотела только одного — лежать, повернувшись лицом к стене, гонять по кругу неотвязные мысли и чтобы её никто не трогал.

Почему он выбрал не её?

Ведь они могли бы попробовать! Он же не любит эту… беременную Шрёдингершу! (Сомнительное удовольствие мысленно обзывать соперницу — единственное, чем Джинни могла утешиться). Ведь судьба не случайно подарила им эти семь… шесть с половиной дней? Он не притворялся, он действительно был с ней счастлив. Он мог выбрать её, Джинни! А Шрëдингерше давал бы деньги и иногда навещал бы ребёнка… Что в этом такого? Она не стала бы тащить его обратно в Британию, она готова была начать новую жизнь там, в Мюнхене. Конечно, она взяла бы с собой Джеймса, и, конечно, им пришлось бы видеться с Гарри и терпеть энергичные набеги её многочисленных родственников, но разве это так страшно? Она не сомневалась в том, что они с Северусом смогли бы поставить всех визитёров на место, чтобы вели себя прилично. Возможно, Северус со временем даже полюбил бы Джеймса как родного. В конце концов, недаром же говорят, что мужчина любит детей, если это дети той женщины, которую он любит. К тому же Джеймс Сириус не был точной копией Гарри, так что он не бесил бы Северуса одним своим видом. У них могло получиться. Она бы и общего ребёнка ему родила, а потом, когда ребёнок Шрёдингерши подрастет, они могли бы время от времени брать его к себе, в их — с Северусом — общий дом… Если бы, конечно, Шрёдингерша не настроила своего так, чтобы тот плохо вёл себя в гостях и ссорился бы с их детьми — говорят, бывает и такое. Впрочем, теперь это уже неважно.

Почему же он отказался?

Ведь она ему нравилась — в этом Джинни не могла ошибиться. Ему с ней было хорошо — всегда, не только в постели. Когда они по вечерам неспешно готовили ужин. Когда прогуливались, держась за руки. Северус развлекал ее учительскими байками, а она его — забавными случаями из жизни игроков в квиддич. Они спорили по поводу прочитанных книг, просмотренных фильмов, обсуждали вечное противостояние гриффиндорцев и слизеринцев… Как-то раз на берегу озера Штарнберг они заспорили про историю странной смерти «Сказочного короля»⁽¹⁾— Джинни настаивала на том, что это было убийство, а Северус утверждал, что всё это глупости, и не нужно искать чёрную кошку в тёмной комнате. Они тогда так горячо спорили, что едва не разругались. А потом Северус буквально на пальцах объяснил ей, что короля Людвига не интересовали сами по себе ни власть, ни богатство — только возможность воплощать в жизнь свои фантазии и строить наяву свои сказочные замки. Когда же его признали недееспособным и отстранили от власти, он потерял всякий смысл дальнейшей жизни и покончил с собой, бросившись в ледяную воду. А сопровождавший его доктор пытался его спасти и тоже погиб. Джинни неожиданно разрыдалась и никак не могла успокоиться, а Северус — вместо того, чтобы сказать «Да брось ты, когда это было вообще?», как сделал бы Гарри — молча обнял и взмыл с ней в воздух. Резко меняя высоту, летал с ней над озером и над замком Берг до тех пор, пока слезы Джинни не высохли полностью, и она не начала тихо повизгивать от восторга. Потом он аппарировал прямо в воздухе, перенёс её в спальню и любил до тех пор, пока она не заснула, улыбаясь глуповатой счастливой улыбкой. Ночью они проснулись жутко голодные и следующие два часа пекли на кухне блинчики, с пылу с жару отправляя их в рот. И — в который уже раз за время их общения — Джинни не могла поверить, что от простых вещей можно испытывать такое счастье.

В момент прощания Джинни видела в его глазах и боль, и сожаление, и даже верила, что он не притворяется. И тем не менее, он выбрал другой путь. А ей предстояло как-то жить дальше.

Жить, зная, что такого счастья в её жизни больше никогда не будет.

Зачем, Мерлин, ну зачем она потащилась в этот Мюнхен?

Судьба посмеялась над ней, подарив эти несколько дней, показав, какая жизнь у неё могла бы быть в какой-то другой реальности. И всё отняла.

* * *

А Гарри тем временем превратился в идеального мужа. Отказавшись от повышения по службе, он взял отпуск за свой счёт, передал Джеймса Молли, временно закрыл всем доступ в дом и всего себя посвятил своей — как оказалось — действительно любимой жене. Он поил её успокоительными зельями и держал за руку, пока она не засыпала. Он позволял ей рыдать, уткнувшись лицом в подушку и, не задавая ни одного вопроса, просто гладил её по голове и уверял, что это пройдёт. Терпел, когда она кричала на него и требовала оставить в покое. Иногда, когда ей — обычно ближе к ночи — становилось легче, он водил её гулять, и даже — о чудо! — по собственной инициативе аппарировал с ней в лес, хотя была поздняя холодная осень, и молча шёл рядом — Джинни не имела желания разговаривать. Вернувшись, он наполнял для неё ванну и добавлял туда соль с эфирными маслами, а потом помогал ей дойти до постели. Он не пытался добиться близости, просто обнимал и позволял спокойно уснуть.

Через две недели после её возвращения Гарри привёл в дом Луну и на весь вечер оставил их вдвоём. Это действительно помогло — после ухода подруги ей стало легче. Она заставила Гарри вернуться к работе, пообещав, что не наделает глупостей, засела в бывшей комнате Регулуса, которая теперь являлась её рабочим кабинетом, и ещё неделю потратила на то, чтобы написать с десяток статей по итогам своей поездки в Баварию. Часть была создана в ноутбуке и впоследствии напечатана в «Придире», а другая — написанная от руки на пергаменте — сгорела в камине, и это не прочитал никто и никогда. Так Джинни воспользовалась мудрым советом Луны «Горе должно выйти наружу». Закончив с этим, она более-менее пришла в норму. Настроение по-прежнему было отвратительное, и приступы слёз могли накрыть её в самый неожиданный момент, но в целом она смогла взять себя в руки и вернуться к рабочим и материнским обязанностям. Гарри всячески избегал разговоров на тему «как мы будем жить дальше», опасаясь, что они приведут к немедленному разрыву, а сама Джинни тоже не торопилась искать ответ на этот вопрос. Она боялась, что у неё не хватит сил сразу начать новую жизнь, и отложила разговор на период после нового года.

Над рабочим столом в своём кабинете она закрепила полочку, на которой расставила свои тайные сокровища: ониксовую вазу с янтарной розой, кружку с Октоберфеста, а в простенке между ними прикрепила две скрытые от посторонних глаз фотографии. Свою — сделанную на третий день их короткой совместной жизни — и Северуса.

Когда-нибудь она всё это уберёт. Наверное.

* * *

А потом наступил декабрь, и Джинни обнаружила, что Северус Снейп оставил ей на память не три подарка, а четыре.

Противозачаточные зелья Джинни ненавидела за их мерзкий приторно-горько-сладкий вкус и поэтому, чтобы не мучиться, в совершенстве освоила соответствующее заклинание, которым достаточно было пользоваться раз в сутки. В течение той недели, которую они с Северусом провели вместе, она каждый вечер в одно и то же время накладывала на себя чары, ликвидируя возможные последствия предыдущих 24 часов. А в день расставания — забыла.

После возвращения домой близости с мужем у неё не было, так что кандидатура биологического отца была одна из одной. Выслушав новость, Гарри сразу развернулся и ушёл, сказав, что ему нужно проветриться и подумать. Обещал вернуться через час, слово своë, естественно, не сдержал, но часа через три все же нарисовался на пороге — расхристанный, с запахом алкоголя, но в целом вполне вменяемый. Скинул верхнюю одежду и прошёл на кухню. Джинни проследовала за ним.

Гарри молча заварил чай, разлил по чашкам и, не глядя на жену, одну протянул ей.

— Ты ведь не можешь уйти к нему, правда? — спросил он, прервав молчание. — Если бы могла… если бы он тебя ждал, ты бы и ушла, а не умирала здесь в те первые дни. Так?

— Примерно так, — ответила Джинни. Лгать не было смысла, да и не хотелось.

— Послушай, — Гарри обхватил ладонями горячую чашку и наконец поднял на неё глаза. — Я тоже должен кое-что тебе рассказать. — Сделав медленный вдох-выдох, он решился. — Когда ты уехала в Мюнхен, я безотрывно сидел с Джеймсом и злился на тебя. За то, что заставила окунуться во всё это, за то, что вытянула из меня обещание... Я почти дозрел, чтобы действительно разойтись с тобой. Планировал оставить тебе дом, Кикимера, обеспечивать деньгами и брать Джеймса на выходные. Как-то так. А потом от тебя пришло письмо... ну, то, где ты писала, что задержишься на неопределённый срок, и я сразу всё понял. Понял, что у тебя кто-то появился, и для тебя это серьёзно. Я знал, что ты не поступила бы так ради простой интрижки.

Гарри снова замолчал, по глотку отпивая горячий чай.

— И? — подтолкнула его Джинни, устав ждать продолжения.

— Я отвёл Джеймса в Нору, что-то наплёл твоему отцу, потом вернулся сюда. Разнёс в щепки нашу спальню. Аппарировал в Хогсмид. Напился. Подрался с кем-то в Кабаньей голове. Очнулся в домике Хагрида. — Гарри прервался и взболтал чаинки на дне чашки. — Я рассказал ему всё. Думал, он мне посочувствует, а он начал задавать вопросы о нашей семейной жизни. Не знаю, как он это сделал — он действительно только спрашивал и ничего не комментировал. Но… В общем, я понял — херовый я был муж. Всегда — даже когда согласился на то, чтобы ты работала. Я был в ужасе, когда это увидел. А Хагрид только под конец высказался — что сначала я захотел поймать жар-птицу, а потом решил, что дело сделано и можно больше не заботиться о том, чтобы этой жар-птице рядом со мной было хорошо. Просто запер в клетке… — Гарри некоторое время сидел, опустив голову, а потом поднял взгляд на Джинни. — Короче, хорошо, что именно Хагрид тогда мне встретился, хоть мозги на место вправил. Кроме него никто не знает, что ты… Что у тебя кто-то был. Даже Рон.

Джинни хотела что-то сказать, но Гарри жестом попросил её дать ему закончить:

— Когда я вспомнил всё — как злился на тебя за то, что ты не хочешь воплощать мои (и только мои) планы, а сам от твоих практически всегда отмахивался… Вспомнил, какая ты была… и есть — классная, крутая девчонка, как я гордился тем, что ты выбрала меня, дождалась… И как быстро я об этом забыл. — Гарри пересел поближе, взял её руку в свои и выпалил. — Джинни, это я виноват в том, что случилось с нами. Будь я хорошим мужем — таким, которого ты заслуживаешь — ничего бы этого не было. А ещё... Я сам изменял тебе, когда ушёл из дома год назад, я не имею права тебя упрекать, и — клянусь тебе — никогда не буду, если ты останешься со мной. Может быть, ты дашь мне — нам — последний шанс? Я сделаю всё, чтобы ты не пожалела об этом.

Джинни тяжело дышала, с трудом сдерживая слёзы, и молчала, но руку свою у него не отняла. Гарри прижался щекой к тыльной стороне ладони, и вскоре Джинни почувствовала, как крупные горячие слёзы стекают по её запястью.

— Не уходи, — прошептал Гарри. — Я не могу без тебя… Если ты захочешь оставить этого ребёнка, я буду любить его как своего, слова тебе не скажу, никогда! И никому не расскажу, никто не узнает! Пожалуйста, Джинни, не уходи!

Несколько секунд она молча смотрела на его склонённую вихрастую макушку, а затем погладила по волосам свободной рукой и тихо прошептала:

— Я останусь, Гарри… Останусь.

Да и куда ей было идти? И зачем?

* * *

10 и 11 июля 2006 года, Танзания.

На магическое поселение, расположенное на берегу озера Виктория, опустилась ночь.

Вокруг двухэтажного коттеджа, в который недавно переехали новые жильцы, был разбит ухоженный сад, посреди которого находился небольшой искусственный водоём, обложенный обтёсанными камнями. Рядом с водоёмом в плетёном кресле, запрокинув голову, сидел черноволосый мужчина лет сорока пяти и курил, рассеянно глядя в звёздное небо.

Северус Снейп не жалел о сделанном выборе — да и как он мог об этом жалеть, понимая, что если бы он не приехал, его ребёнок никогда бы не увидел белый свет.

Роми рассчитала всё правильно: она собиралась осмотреться, купить жильё на деньги, вырученные от продажи мюнхенской квартиры, найти работу в одном из магических заповедников (по специальности она была маго-зооцелителем), и к моменту рождения ребёнка уже обеспечить себе какую-никакую стабильность. Однако, стоило ей прибыть в Танзанию и снять в столице комнатушку на первое время, как её накрыла такая акклиматизация, осложнившаяся внезапным отравлением и токсикозом, что большую часть времени она была способна лишь лежать пластом и тихо умирать, ругая себя за дурацкое поспешное решение. В довершение всего она допустила ошибку, когда оформляла перевод денег, и теперь все её средства зависли неизвестно где, а сил регулярно посещать банк и добиваться чего-то от местных гоблинов у неё не было. Взятая с собой наличность таяла, хозяйка начала высказывать недовольство — не ровен час, арендаторша помрёт в её доме, а ей разбирайся потом с полицией.

Неудивительно, что, когда Северус её нашёл, ему пришлось погрузиться с головой в эти проблемы. А сама Роми была настолько слаба и измучена, что и не помышляла о том, чтобы напомнить ему про свои обиды, отказаться от помощи и послать к чёрту.

Северус снял нормальное жильё в хорошем районе столицы, перевёз Роми и занялся её здоровьем. Организовал обследование, нашёл хорошего целителя, лично готовил для неё зелья и поил по часам. Когда она поправилась, он начал водить её на прогулки и следить за режимом, а самое главное — учился нормально с ней общаться. Избегал острых углов, если в этом не было крайней необходимости, искал общие темы для разговоров — и их оказалось довольно много. Ближе к родам он сумел выцарапать из банка её «не туда попавшие» деньги, добавил свои, и они купили общий дом в немецком магическом поселении⁽²⁾ на берегу живописного озера Виктория. Оставшееся время они вместе приводили в порядок сад — насколько Роми могла им заниматься, вместе обустраивали детскую... К моменту, когда наступил день родов, он к Роми привык. Утром десятого мая у неё начались схватки, и пока Северус вёз её в больницу, он, повинуясь внезапному порыву, прямо в машине сделал ей предложение. Получив согласие, он сумел каким-то чудом доставить к больничной койке представителя местного Министерства и пастора, и Элиас Принц родился в законном браке.

Роды длились долго, и он почти сутки провёл рядом с новоиспечённой женой, то массируя ей спину и живот, то помогая ходить взад-вперёд, как советовал местный доктор. Когда начались роды, он стоял у изголовья и держал её за руку. А потом, когда ему на минутку дали подержать маленький орущий комочек, Северус, чувствуя, как в глазах всё расплывается, бережно прижал его к груди и — даже не подумал — почувствовал: «Моё!».

Они решили остаться в Танзании до достижения Элиасом десяти лет. Роми Танзания нравилась, а Северус чувствовал себя намного лучше вдали от Европы и Англии. В подвале дома он оборудовал себе лабораторию, редких для Европы ингредиентов вокруг было — хоть косой коси, и он решил сосредоточиться на исследованиях, публиковаться в журналах и изредка принимать участие в тематических конференциях. Впереди была новая жизнь, сын рос здоровым, и одна только его беззубая улыбка наполняла душу Северуса теплом и новым, незнакомым счастьем. Через десять лет они вернутся в Мюнхен, чтобы Элиас привык к новой жизни до того, как придёт время поступать в Дурмштранг, а к тому времени всё, что случилось прошлой осенью, уже быльём порастёт. Всё будет хорошо.

Он запретил себе думать о Джинни, и ему это неплохо удавалось — благо, дел было невпроворот. Но почему-то именно в этот день с самого утра мысли о ней упорно пробивали все щиты, и он с трудом мог сосредоточиться на текущих делах. Всё шло не так. Для начала его разбудило непонятное ноющее беспокойство, не отпускавшее почти до вечера и в какой-то момент едва не переросшее в панику — как будто он спинным мозгом чувствовал, что в этот момент происходит что-то важное, но что — не мог понять. Потом его наконец отпустило, но зато Элиас закатил на несколько часов такой «концерт», что, когда он наконец успокоился, они с женой буквально рухнули в кровать и уснули как убитые. А ночью ему приснилась Джинни. Она стояла прямо перед ним и была такой красивой, что ему захотелось зажмуриться. Улыбнувшись ему так радостно, как в тот далёкий вечер, когда они вдвоëм скатились с американских горок, Джинни погладила его по щеке и сказала: «Надеюсь, ты счастлив, Северус». А потом отвернулась, превратилась в огненную птицу и улетела.

Он проснулся как от резкого толчка. Было тихо, только цикады стрекотали за окном, да какая-то ночная птица в саду издавала странные пит-пит-питкающие звуки. Элиас и Роми мирно спали. Стараясь двигаться бесшумно, Северус встал и вышел в сад. Усевшись в плетёное кресло, он закурил сигарету и, откинув голову на спинку, медленно выдохнул дым в звездное небо. Он знал, что такую слабость, как ночь воспоминаний, он может позволить себе нечасто, но совсем отказаться от этого не мог. Он уже почти забыл ту, с кем встречался пять лет, но Джинни, с которой он провёл всего неделю, до сих пор приходила к нему во снах.

«Надеюсь, ты тоже счастлива, Джинни. И я буду. Со временем. А любовь… Любовь бывает разной»

Он смирился с тем, что свою огненную птицу — красивую, смелую, весёлую, он отпустил, и она улетела в далёкие края. Зато с ним были те, кому он нужен как воздух. У него никогда не было никого, кто бы нуждался в нём так же сильно, как его жена и сын. Через пару-тройку лет они заведут и второго, чтобы Элиас не рос в семье один. Если родится девочка, он назовёт её Джинни, и тогда, возможно, это имя со временем станет для него только именем дочери.

А пока в дальнем углу его лаборатории на стене висела фотография с Октоберфеста, а также тирольская шляпа с пером и засохший пряник на ленточке. Кроме него в лабораторию никто не заходил, но на всякий случай он скрыл их мощными чарами. Незачем Роми знать об этом — это ничего не изменит, так зачем её расстраивать?

* * *

10 и 11 июля 2006 года, Лондон.

Утром 10 июля 2006 года в десять часов утра в госпитале Св. Мунго на свет появился маленький черноволосый мальчик. Роды оказались тяжёлыми, и молодая мать была чуть жива от усталости. Но, когда ей сообщили, что её муж — который был с ней рядом все восемнадцать часов схваток, а во время родов держал её за руку и только в самом конце был выставлен за дверь — услышав крик новорождённого младенца, упал в коридоре в обморок, она так растрогалась, что долго не могла успокоиться. Первое, что сделала Джинни Поттер, когда Гарри наконец привели в чувство и разрешили подойти к ней — протянула ему левую руку и попросила вернуть ей на палец обручальное кольцо. А потом шепнула ему на ухо:

— Джордж попросил оставить имя «Фред» для его будущего сына. Так что я согласна на любое имя, которое выберешь ты.

И моментально заснула.

Джинни ожидала, что Гарри действительно выберет имя наподобие Ремус Аластор или Ремус Колин, и мысленно согласилась на это. Её муж за прошедшее время так самоотверженно заботился о ней, что заслужил право дать новорождённому ребёнку хотя бы имя.

Получив на следующее утро записку, которую Гарри передал для неё поздно ночью, она долго смеялась. А потом у неё из глаз полились слёзы. Больше часа она заливала ими больничную подушку, пока дежурная медсестра не обнаружила, что у их вип-пациентки настоящая истерика, и не сделала ей успокоительный укол.

Записка была написана коряво даже для Гарри, заляпана чем-то похожим на винные пятна, и гласила:

Дорогая Джинни!

Надеюсь, насчёт имени ты не пошутила, потому что иначе ты, наверное, меня убьёшь.

В общем, дело было так.

Вчера вечером, когда ты уснула и меня выгнали из Мунго, чтобы я тоже немного поспал, я заглянул на работу, поделиться с коллегами радостью. И как-то так получилось, что все захотели «обмыть ножки» новому Поттеру, я не мог отказаться, и... Ну, ты понимаешь. К нам присоединилась Гермиона, потом пришли Рон и Джордж, а потом я уже плохо помню. Как всегда, в какой-то момент разговор зашёл о войне, а потом почему-то сразу перешёл на имена — как они влияют на судьбу и всякое такое. И тут на меня нашло затмение меня вдруг осенило. Я понял, как хочу назвать нашего ребёнка. Меня честно пытались отговорить, но ты же знаешь, каким я бываю упёртым, и я тут же пошёл в ОРРБУ⁽³⁾. Было уже поздно, их рабочий день давно закончился, но я заставил дежурного открыть комнату, вписать имя в реестр и поставить печать. Надеюсь, имя тебе понравится, потому что исправить уже ничего нельзя.

Пожалуйста, напиши, что ты не сердишься, а то я боюсь показываться тебе на глаза.

А теперь прикоснись своей палочкой к пергаменту под этой строчкой, и ты узнаешь имя сына. Ты только не волнуйся. Мы ведь можем звать его просто Алом, правда?

Несколько минут она молча смотрела на пергамент, не решаясь снять чары.

Что за имя он мог придумать, если теперь боится её реакции? Добби? Седрик? А может, Арагог? Да нет, он сказал, что имя можно сократить до Ала. Тогда как? Альбус? Скромно, учитывая, что Дамблдор был настоящим гением. Алхимикус? Вряд ли. И тут она вспомнила, что Гарри как-никак наследник Блэков, которые любили называть своих детей в честь созвездий и звёзд, и в голову пришла ужасная мысль.

Альдебаран!

«Если это так, я ему и правда голову оторву!» — подумала Джинни и решительно развеяла чары над скрытыми строчками.

Ну, что ж, она почти угадала.

PS. Нашего сына зовут Альбус Северус Поттер.

Твой любящий муж Гарри.

Примечание 1

Здесь можно увидеть коллажи к работе в целом

https://t.me/EvaMarshFWR/33

https://t.me/EvaMarshFWR/34

Примечание 2

Вот, собственно, и всё — история Северуса и Джинни на этом закончена, содержание работы соответствует названию. Осталось прояснить один момент, который будет изложен в Эпилоге 2. Это будет чуть-чуть сиквел, а в целом приквел-вбоквел.

Кто заметил прозрачные намёки, идущие с первой главы, и разгадал загадку — тот молодец.

1) озеро Штарнберг — место гибели Людвига Баварского

Вернуться к тексту

2) примерно до 1918 года Танзания была колонией Германии, будем считать, что там сохранились немецкие магические поселения

Вернуться к тексту

3) предположим, так называется аналог нашего ЗАГСа — отдел регистрации рождённых, брачующихся и усопших

Вернуться к тексту

Ночь с 19 на 20 сентября 2006

Гермиона не любила устраивать в доме бедлам и на свои взрослые дни рождения всегда звала гостей в ресторан — разумеется, в тех случаях, когда была в Англии. На этот раз, прикрывшись наличием маленького ребёнка, она отказалась отмечать вообще. Тем не менее, вечером к ним завалился Гарри Поттер с тортиком, цветами, женой и детьми под мышкой. Когда она открыла дверь и увидела всю эту компанию — особенно хмурую золовку, которую муженёк явно притащил на аркане — выражение её лица, наверное, стало таким, что Гарри вздрогнул и забормотал что-то о том, что Гермионин крестник очень хотел поздравить свою крёстную маму и пообщаться с любимой кузиной. Учитывая, что Алу не было ещё и трёх месяцев, а Розе на днях исполнилось полгода, это звучало особенно убедительно. Но ничего не поделаешь — пришлось три часа изображать любезность, сидя с гостями. Не выгонять же Гарри — последнего человека из прошлой жизни, который её не бесил.

Если бы он только знал, с каким трудом она выносит его супружницу...

* * *

Гермиона мрачно смотрела в темноту за окном, покачивая огневиски на дне рокса⁽¹⁾.

Было два часа ночи. Рон и Роза давно спали, а оба домовика, получившие выходной, умчались куда-то по своим эльфийским делам. Наконец-то она смогла расслабиться после очередного сумасшедшего дня. Поднеся стакан к губам, она поморщилась: лёд растаял, а напиток превратился в какое-то пойло. Вздохнув, Гермиона выплеснула эту гадость в камин и налила новую порцию из стоящей рядом полупустой бутылки. Слава Мерлину, кормить грудью она перестала через месяц после того, как родила и вернулась на работу, так что теперь была не обязана во всём себя ограничивать. В конце концов у неё день рождения. Ей исполнилось 27 лет.

Чуть меньше, что было Скарлетт О'Хара в момент её полного краха.

Полюбовавшись дымком, крутящимся над свежей порцией виски, Гермиона сделала пару глотков и вернулась к своим невесёлым мыслям.

* * *

Прошёл ровно год и девять месяцев с тех пор, как Кингсли, вызвав её к себе, предложил должность своего личного секретаря с перспективой через пару месяцев стать заместителем Министра Магии, а через четыре года, когда истечёт его второй (и последний) пятилетний срок полномочий — самой избраться на эту должность. Команда Кингсли не хотела, чтобы в 2008 году пост Министра занял какой-нибудь ставленник Малфоя, отменил большую часть их нововведений и затормозил проведение реформ. Поэтому, желая сохранить власть внутри своей коалиции, эта команда решила, что нужно заранее озаботиться поиском и подготовкой подходящего кандидата, который будет проводить ту же политику последующие десять лет.

Их выбор пал на Гермиону Грейнджер — молодую, энергичную, маглорожденную, умницу, героиню войны, подругу Избранного, и т.д, и т.п. Конечно, её нужно было поднатаскать, обучить политическим и министерским премудростям, но до 2008 года времени было достаточно. И тогда в нужный момент им останется только помочь ей провести грамотную предвыборную кампанию. Во время разговора Кингсли сделал особый упор на то, что на посту Министра она сможет реализовать свои задумки по переустройству Магической Британии, про которые пока никто и слушать не хотел. А задумок у неё было немало: законодательно закрепить для маглорождëнных квоты при приёме на работу, повысить налоги для богатых, помочь малоимущим, эльфам, оборотням, кентаврам, русалкам — в общем, как сказал/выразился Рон, «утешить всех обиженных, угнетëнных, убогих и слабоумных».

Из кабинета Кингсли Гермиона вышла в полной прострации, взяв неделю на то, чтобы прийти в себя и подумать. Всё это время она пыталась понять, готова ли она за реализацию своих самых смелых идей заплатить такую цену. И решила, что готова, более того — обязана согласиться. После всего, с чем ей довелось столкнуться после войны, упустить такой шанс было просто преступно

* * *

Осенью 1998 года для Гермионы и нескольких её особо продвинутых однокурсников была организована внеплановая сдача экзаменов на уровень ЖАБА, после чего всё они приступили к поиску работы. И тут оказалось, что несмотря на определённую реорганизацию в Министерстве, достойной работы для Гермионы у них не было. Статус её крови напрямую на это не влиял, просто согласно неписаным правилам, вчерашних выпускников на перспективную работу брали только по протекции. А такие, как она — без роду, без племени — попасть в хороший Департамент могли только после десяти-двадцати лет безупречной работы на скучной и непрестижной должности, да и то, если очень повезёт. Единственный шанс для таких бедолаг состоял в том, чтобы стать членом какой-нибудь уважаемой семьи. Тот факт, что Гермиона Грейнджер была героиней войны и подругой Избранного, помогал ей только в одном: когда она один за другим обходила министерские Департаменты в поисках работы, ей ни разу не отказали прямо или грубо. Напротив, везде выражали вежливое сожаление о том, что свободных вакансий у них нет, и предлагали попробовать зайти через год. Соглашались принять её только на должность младшего архивариуса, младшего бухгалтера и — вот радость-то! — стажёром в школу авроров. Первые два места совершенно не отвечали её амбициям, а становиться аврором она не хотела — спасибо, навоевалась уже.

В итоге она временно — как она надеялась — устроилась на работу младшим бухгалтером, и на неё тут же радостно скинули ведение учёта материальных ценностей — от чернил и перьев до мебели и расшитых золотом парадных мантий Министра, являющихся собственностью Министерства. Работа была объемно-скрупулёзная, утомительная, совершенно неинтересная, а главное — не давала никаких перспектив роста: зачем начальнице продвигать её куда-то, если она так удачно закрыла собой самый проблемный участок.

И к лету следующего года Гермиона уже всерьёз обдумывала вариант «начать новую жизнь в какой-нибудь европейской стране, где более прогрессивное общество», но пока не решалась. В конце концов, она не для того воевала, чтобы потом всё бросить и сбежать, к тому же у неё ещё не угасли юношеский запал и амбициозное желание изменить к лучшему британский Волшебный мир.

Личная жизнь у неё поначалу не складывалась — она сказала Рону, что им лучше поставить отношения на паузу и вернуться к этой теме через пару лет, но никого, кто бы её заинтересовал, пока не нашла. Проработав год, Гермиона взяла законный отпуск и отправилась в небольшой тур по городам Европы, и вот там у неё внезапно случился роман, который поначалу она восприняла как простое, ни к чему не обязывающее приключение.

Вернувшись в Англию, она уволилась, решив, что не в силах провести ещё один год в трудах на благо министерской бухгалтерии (которая и слышать не желала о том, что можно хотя бы облегчить работу при помощи магловских компьютерных технологий). После трёх месяцев обивания порогов в поисках нормальной работы, она сдалась, решив принять правила игры британского магического сообщества и официально согласившись стать невестой Рона.

Теперь за ней стоял клан Уизли, ставший после войны весьма влиятельным, и буквально через две недели её приняли в отдел международного магического сотрудничества. Всё сложилось идеально: она получила интересную работу, возможность налаживать полезные связи во многих областях, и — в качестве бонуса — возможность ездить по всей Европе и подолгу там жить. Из любопытства она снова встретилась с волшебником, с которым имела короткую связь во время первого отпуска, и их роман неожиданно закрутился с новой силой. В Британии она бывала редко, продолжая при этом считаться невестой Рона, с которым они — с её подачи — договорились, что со свадьбой спешить не стоит и вообще у них могут быть свободные отношения. Не её вина, что наивный Рон принял этот пункт как удобный исключительно для себя. Единственной неприятной платой за такую удобную жизнь была необходимость во время пребывания в Англии периодически спать с женихом. Он не был ей совсем уж противен, но она бы с удовольствием отказалась от этого пункта их отношений. Однако тогда ей пришлось бы озвучить, что она его — Рона — не хочет, и вся с трудом выстроенная конструкция обрушилась бы с грохотом — уж кто-кто, а Молли не простила бы ей такого циничного использования своего сына, надавила бы на нужных людей в Министерстве, дала интервью в «Пророке» — в общем, нашла бы, как отомстить, разрушить её репутацию и погубить карьеру.

В целом же её жизнь в тот период была вполне приемлемой и уж точно не скучной. Никто не догадывался о том, что строгая и правильная «золотая девочка» ведёт двойную жизнь. Однако через четыре года она сама начала от этого уставать. Притворство давалось ей всё труднее, всё чаще приходило в голову, что вряд ли она когда-нибудь сможет совершить глобальное переустройство Волшебного Мира — у неё никогда не будет таких полномочий. А раз так — то стоит ли ломать свою жизнь под все эти правила, если максимум, чего она сможет достичь — это должность начальника своего департамента, да и то лет через тридцать. Опыт работы у неё уже был солидный, полезных знакомств в Европе хоть отбавляй, два языка в активе (помимо английского), приличная сумма на счёте в банке... Словом, теперь она могла бы устроиться на перспективную работу почти в любой стране. Рона с его семейством можно было бы спокойно оставить в прошлом и жить со своим главным мужчиной уже без обмана.

И тут её вызвал Кингсли.

* * *

Принять его предложение означало отказаться от двойной жизни — причём от той её части, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Еë частная жизнь станет всеобщим достоянием и будет рассматриваться сквозь лупу, и, следовательно, она должна быть безупречной. А отсюда со всей очевидностью вытекало, что во избежание кривотолков ей придётся стать замужней женщиной, причём её супруг должен соответствовать представлениям общества об идеальном браке. Её официальный жених Рон — друг детства, герой войны и член семьи Уизли, подходил идеально. Народ любит такие истории, пусть думает, что у них вечная любовь.

Хотела ли она этого? Конечно, нет. Но от таких предложений не отказываются. Если уж она так мечтала реформировать мир, за который когда-то едва не отдала жизнь, то лучшей возможности, чем возглавить Министерство, быть не может.

Всю неделю она почти не ела и не спала, по ночам горько рыдала, а утром накладывала на себя чары гламура и шла на работу. Никакой радости открывшаяся перспектива ей не доставляла, но… Она согласилась.

В середине января 2005 года Гермиона Грейнджер стала Гермионой Уизли.

В конце свадебного банкета она, не имея больше сил удерживать на лице радостную улыбку, шепнула Гарри, что ей необходимо немного проветриться и попросила прикрыть её отсутствие в банкетном зале, уединилась в какой-то каморке под лестницей и там за полчаса напилась в стельку. Когда её обнаружил жених, она вовсю заливалась пьяными слезами и была не в состоянии что-нибудь объяснять. Наутро — спасибо Гарри — Рон согласился с тем, что этот прискорбный эпизод был всего лишь последствием свадебного мандража. Через два дня после свадьбы она приступила к работе в новой должности.

Знала бы она, к чему всё это приведёт.

* * *

Работе своей Гермиона отдавалась со всей страстью, дома появлялась около полуночи и какое-то время даже думала, что дело того стоило. Кингсли выделил для неё кураторов — специалистов по различным направлениям работы Министерства, и она с энтузиазмом вникала во все дела.

А потом на неё начали давить так, как она и представить себе не могла.

К началу лета куратор по политтехнологиям заявил, что для улучшения своего реноме ей следует до начала предвыборной компании обзавестись ребёнком. Желательно, конечно, двумя, но хотя бы одним. Когда она, вне себя от возмущения, помчалась к Кингсли, тот ей твёрдо заявил: "так надо". В качестве компенсации ей пообещали сразу после наступления беременности выделить аж двух домовиков, которые будут следить за порядком в доме, а в перспективе — нянчиться с детьми.

Отступать было некуда, тем более, что и Рон начал весьма настойчиво требовать ребёнка, и к середине осени она была уже глубоко беременна. Но это было не самое ужасное. Хуже всего было то, что к этому времени она поняла, что Кингсли её обманул. Во всём. Не сможет она воплотить в жизнь свои амбициозные мечты — сплочённая команда Кингсли не позволит никакой самодеятельности. А её пригласили для того, чтобы подготовить из неё карманного Министра. И детей от неё потребовали не столько ради пиара, сколько для того, чтобы она больше занималась своими семейными делами и не лезла, куда не просят, пока Настоящей Политикой занимаются Большие Умные Дяди. И отказаться уже было нельзя — при заключении сделки она принесла клятву. И теперь ради того, чтобы служить чужим интересам, она пахала как вол, да ещё и носила ненужного ребёнка и каждый вечер ложилась в постель к нелюбимому мужу.

Попытка восстановить — хотя бы через переписку — разорванные отношения с человеком, с которым она раньше была счастлива, и получить от него моральную поддержку, ни к чему не привели. Сначала он не отвечал на письма, потом обматерил, а напоследок прислал коробку с осколками хрусталя и запиской, из которой следовало, что теперь он в курсе, что она все эти годы жила и с ним, и с Рональдом Уизли.

Как будто у неё был выбор!

В тот день она чуть не разнесла свой рабочий кабинет вспышкой стихийной магии. Стыд и ужас — от того, что он всё узнал и теперь никогда её не простит, и ярость — от того, что какая-то неизвестная блядь кто-то открыл ему глаза.

* * *

Гермиона увидела, что её стакан пуст, и плеснула себе новую порцию. Часы показывали уже три часа, но она решила, что может позволить себе посидеть ещё немного

Как это ни странно, ей удалось узнать, кто же раскрыл её тайну тому человеку. Во время крещения Альбуса Северуса Поттера — жаль, что Гарри не в состоянии оценить весь юмор выбора имени — Гермиона, как крёстная мать, держала ребёнка на руках. К счастью, во время церемонии Ал безмятежно спал, а Гермиона, которая терпеть не могла орущих младенцев, старалась на него лишний раз не смотреть, хоть и видела его тогда впервые в жизни. Особого любопытства она не испытывала, ребёнок и ребёнок, потом рассмотрит, а то не дай Мерлин проснётся ещё.

— Золотой мальчик, — умилился священник, закончив обряд. Судя по ухмылке второго крёстного — Джорджа — без сонных чар тут не обошлось. Будь это её ребёнок, Джордж получил бы за такое по ушам, но тут Гермиона решила на встревать.

Когда все гости дружно вышли на улицу, она всё ещё держала крестника на руках, и тут на его личико упал солнечный луч. Малыш проснулся, несколько раз моргнул, а потом вдруг нахмурился, открыл глаза и посмотрел на неё неожиданно осмысленным взглядом. То, что она почувствовала в этот момент, было сравнимо даже не с ударом молнии, а с тем, как если бы в неё на полном ходу врезался Хогвартс-экспресс. Она вскрикнула и побледнела так, что заметил даже Гарри, которому она пихнула в руки живой свёрток прежде, чем впервые в жизни потерять сознание. На брусчатку она не свалилась — кто-то успел её подхватить и последнее, что она слышала, был испуганный голос Рона, растерянно бубнящий «Эй, Герми, ты чего?»

К середине праздничного застолья она уже более-менее пришла в себя и смогла мыслить ясно, в результате чего её один за другим начали накрывать инсайты. Она посчитала, когда был зачат этот ребёнок, вспомнила мутную историю, которую нехотя выдал им Гарри, про какую-то командировку и последующую болезнь жены, и внезапную новость про её беременность — хотя Гарри до этого жаловался, что она не хочет больше детей. Ну а дальше со всей очевидностью напрашивался вывод: так вот откуда он узнал про её (Гермионы) двойную жизнь!

Следующие несколько минут она, стараясь не измениться в лице, молча сверлила взглядом взглядом золовку. В голове крутились картины — одна другой краше. Вот она подходит к этой клуше и просит её выйти в коридор, а когда та встаёт, передав ребёнка своей матери, Гермиона прямо при всех со всей дури отвешивает ей смачную оплеуху, после чего вцепляется в патлы, делает быструю подсечку, и они с грохотом падают на пол. А потом под всеобщий крик и визг катаются там, и она сначала раздирает своими наманикюренными когтями эту мерзкую смазливую рожу, после чего вцепляется в горло и душит, никому не позволяя себя оторвать от этой хрипящей твари...

Чёртова рациональность мышления не позволила Гермионе насладиться фантазией в полной мере — мелькнула мысль, что эта зараза начнёт отбиваться, и последняя картина, которую она увидела перед тем, как вернуться в реальность — эта стерва, растопырив пальцы, бьёт её в лицо и острым ногтем протыкает глаз.

С трудом отдышавшись, Гермиона поняла, что нужно срочно выбираться на воздух, пока оба её глаза ещё целы. Толкнув Рона в бок, она шепнула ему на ухо, что ей всё ещё нехорошо, и поэтому она сейчас уйдёт, а он пусть остаётся праздновать и объяснит всем её уход. После этого она, прихватив со стола полупустую бутылку Огневиски, тихо позвала одного из своих домовиков, велела перенести её на опушку Королевского леса Дин, и исчезла прямо из гостиной Поттеров.

А четыре часа спустя верный домовик перенёс её домой, раздел и уложил в постель. Когда вернулся Рон, она уже спала.

* * *

Гермиона допила остатки огневиски и решила, что пора заканчивать вечеринку. Нужно было ещё принять антипохмельное зелье, чтобы утром нормально встать и пойти на работу.

Работу пропускать нельзя — ей нужно вести себя идеально, чтобы и тени сомнения у её дорогих кураторов не возникло. Иначе как она отомстит за свою испорченную жизнь? Нет, не ему — а тем, кто обманул её, поманив «сбычей мечт» и невероятными возможностями самореализации. Она ведь мечтала не о кресле Министра и не о власти ради власти, она действительно хотела сделать Британский Магический мир гуманнее, прогрессивнее и безопаснее. Кингсли прекрасно знал об этом, и именно на этот крючок он её и поймал, цинично воспользовавшись её доверием и остатками наивности.

Но ничего. Он об этом пожалеет. Все пожалеют, кто причастен к этому плану. Она в 16 лет заставила Риту Скиттер бесплатно написать заказную статью, которая грозила авторше крупными неприятностями. В тот же год она обвела вокруг пальца Долорес Амбридж и буквально за нос привела её на вечеринку к кентаврам. А уж сейчас… Эти идиоты просто ещё не знают, кому они решили испортить жизнь ради своих целей. О-о-о, она будет их слушаться, даже второго ребёнка родит — пускай Рон, Молли и оба эльфа с ними возятся, лишь бы её не трогали. Она воспользуется их помощью, впитает их знания, выиграет выборы и станет министром. Она заставит Бруствера и его команду расслабиться, поверив в её полнейшую лояльность. А потом уничтожит их. Всех до единого. Не убьёт — ещё чего, станет она раскалывать из-за них свою душу! Нет, она найдёт их слабые места, откопает их грехи, уничтожит их репутацию, развалит семьи и лишит состояния, а кого сможет — ещё и упечëт в Азкабан.

Так и быть, она не станет мстить этой рыжей курице. Сбежав из-за стола в день крещения Ала, она несколько часов провела в обнимку с бутылкой на опушке своего любимого Королевского леса Дин и пришла к определённым выводам. Наверняка он ничего этой сучке про них не рассказывал, иначе она смотрела бы на неё совсем другими глазами. Просто задал вразброс несколько вопросов, а та и разболталась. Не стоила она того, чтобы тратить силы на месть. Да и за что ей мстить? Судя по тому, с каким лицом она ходила прошлой зимой, это именно он её бросил, а не наоборот. Пусть живёт. Когда Алу придёт пора ехать в Хогвартс, она даже предложит Гарри заколдовать для мальчишки зелёные контактные линзы, чтобы тот мог, не снимая, проносить их целый учебный год, а то мало ли, ещё кто-нибудь догадается, на кого похож второй сын Избранного. Не стоит портить его ребёнку детство.

Но Бруствер и Ко — они заплатят за всё.

Гермиона Грейнджер умеет планировать, ненавидеть и ждать. Лучше бы эти идиоты не политтехнологии маггловские изучали, а почитали бы их литературу, хотя бы сказки. Глядишь — и вычитали бы где-нибудь народную мудрость — если женщине обрезать крылья, она сядет на метлу. А она не просто женщина — она ведьма. Не стоило им её злить, ох не стоило!

* * *

Гермиона лежала в постели, прижав руки к бокам, и тупо смотрела в потолок.

До звонка будильника оставалось пять минут. Потом она встанет, умоется и пойдёт на работу. А пока она ещё может позволить себе лежать рядом с безмятежно храпящим мужем, глотая последние слёзы. Начинался новый день. До намеченного триумфа ещё не один год, а прямо сейчас она будет жить с тем, что есть, и притворяться счастливой матерью семейства. Никто не должен знать, что у неё всего только и осталось от былого счастья — имя дочери.

Роза…

Если бы она могла вернуться туда, в декабрь 2004 года, она бы не задумываясь сделала другой выбор. Послала бы к чёрту Кингсли и всех Уизли. И сейчас рядом с ней лежал бы другой мужчина. Она прижималась бы к нему всем телом, чтобы напитаться его теплом и любовью на предстоящий день, а не старалась лечь так, чтобы ни одним участком кожи не соприкасаться с соседом по кровати хотя бы пока он спит. У неё был бы желанный ребёнок, или дети — самые умные и самые талантливые, а единственным рыжим созданием в их доме был бы Живоглот. И именно у её детей, а не у Ала — сына этой сучки крашеной — были бы эти умные, дерзкие, хитрые… эти бездонные чёрные глаза.

1) Rocks glass — массивный стакан с толстым дном, расширяющийся кверху. В таких сосудах удобно подавать напитки со льдом

Вернуться к тексту