Там-и-Тогда (джен)

Что за вопрос, конечно же такую серьёзную и ответственную девочку вполне можно оставить одну дома на несколько часов. Но почему родители так уверены, что она весь день будет скучать и ждать, когда же они наконец-то вернутся с работы? У неё есть непрочитанная книжка, есть шоколадка, и даже есть старенькая соседка в соседнем доме, которая всегда будет рада угостить её чаем с рассыпчатыми маффинами. А еще можно выйти во двор, смотреть на любимые мамины клумбы с гортензиями и считать их разноцветные ветки-шары… хотя нет, еще вчера там всё пересчитала, вряд ли за один день их стало больше. А можно устроиться поудобнее вон под тем окном возле большого муравейника, чтобы понаблюдать подольше и наконец-то понять, почему одни муравьи вытаскивают свою хвою, черешки листьев и мелкие веточки из муравейника наружу, а другие тянут точно такие же хвоинки и веточки вглубь. Ой, хорошо что вспомнила: она же давно собиралась поискать на заднем дворе у забора четырехлистный клевер. В одной книжке написано, что даже если просто его найти, то это уже принесёт удачу; а другая книжка говорит, что его нужно не просто найти и сорвать, а положить потом в тайное место, загадать желание и ждать пока оно исполнится. Правда, в той книжке не сказано, сколько именно надо ждать, но вот заодно и проверим.

Островки клевера гнездились в траве между кустами, стоящими вплотную к выходящему на соседний участок высокому деревянному забору. Из-под забора густо тянулись по земле нелегально пролезшие от соседей побеги плюща, которые приходилось отодвигать руками, поэтому Девочка нагнулась пониже и, передвигаясь мелкими шажками, внимательно просматривала зелёные лепестки-бабочки. Стебелёк с четырьмя лепестками всё никак не находился, а значит его требовалось как-то приманить, и с этим могла бы помочь специальная «клеверная» считалка. Нужные для считалки слова сами закружились у неё в голове, приноравливаясь к движениям ног и рук и запрыгивая на свои места в строчках:

Раз, два, три — присесть пониже,

Раз, два, три — к траве поближе.

Раз, два, три — на юг и север -

Только клевер, клевер, клевер.

Раз, два, три — сдаваться рано,

Раз, два, три — я не устану.

Ну-ка, глаз, взгляни пошире!

Раз, два, три... Ура, четыре!

Она подпрыгнула от радости, сорвала листок, выпрямилась, и увидела стремительно прошмыгнувшую мимо неё в гущу куста большую белую крысу. Наверное, уже довольно немолодую крысу, поскольку у неё шелушился хвост, на шерсти виднелись проплешины, и вообще выглядела она не очень хорошо. Плохо она выглядела, но можно ли сказать про какую-нибудь крысу, что она выглядит хорошо? Девочка даже не знала, боится ли она крыс и ещё не успела решить, стоит ли ей испугаться, как вдруг услышала, что эта самая крыса жалобно и с придыханием запричитала:

— Я опаздываю, я опять опаздываю, мой Господин будет в ярости, он меня убьёт!

«Да это же… — подумала начитанная Девочка, — да это же…. Но почему крыса? Вместо неё ведь должен быть Кролик...»

Она увидела как крыса подпрыгнула и повисла на какой-то из веток куста. И тут же забор в одном месте пошел неровными волнами, а потом вообще стал постепенно исчезать, растворяться, и в нем появилась дыра, становящаяся всё шире и шире пока не превратилась в арку, через которую вполне мог бы пройти даже девочкин папа. Краем глаза Девочка заметила прошмыгнувшую туда крысу, но сама она не могла оторвать взгляд от неизвестно откуда взявшегося и неизвестно куда ведущего прохода, который был словно затянут легким полупрозрачным белесым туманом. Туман колыхался, дышал, слегка искрился и вообще выглядел очень красиво и привлекательно. Пожалуй, слишком привлекательно…

Девочка подошла и, поколебавшись, всунула в проход руку.

Ничего особенного не произошло, рука легко прошла завесу, и часть руки — от пальцев до локтя — смутно просвечивала через искрящийся туман. Так же свободно рука вернулась назад. И осталась той же самой рукой, ничего с ней не сделалось.

«Я сейчас туда зайду и, наверное, сразу же провалюсь в кроличью нору. Потом я буду долго-долго лететь вниз, а там уже посмотрим, что будет дальше», — решила храбрая Девочка и, зажмурившись, шагнула вперёд, сжав в ладони четырёхлистник клевера.

— Открыть глаза на счёт «три», — скомандовала она себе вслух. Но досчитала аж до десяти, прежде чем решилась приоткрыть один глаз, за ним второй, и оглядеться вокруг. Сзади не было никакого забора, вокруг не было ничего похожего на соседский двор, но и ни в какую нору она не провалилась, ноги надёжно стояли на земле. То есть даже не на земле, а на узкой каменной дороге, вдоль которой по обе стороны виднелась роща, вполне обычная, даже не очень густая и совсем не страшная — обычные дубы и ясени. Зато необычной казалась сама дорога, неровно вымощенная жёлтым кирпичом.

— Но это же дорога совсем из другой сказки! — возмутилась Девочка.

— Дорога как дорога, таких дорог везде полно, — послышался неожиданный голос сверху. — Вот дорогу ты увидела, а со мной даже не поздоровалась.

С толстой ветки ближайшего дерева на неё сверху вниз смотрели жёлтые глаза здоровенного рыжего кота. Странно, что она не заметила его раньше, за стволом он прятался, что ли? А вдруг это вообще не большой кот, а маленький тигр? Но, кажется, тигры не умеют лазить по деревьям — значит это всё-таки кот, если, конечно, коты бывают такими огромными.

— Ой, простите. Здравствуйте. Вы, очевидно, тот самый Чеширский кот?

— Тот самый? Я, безусловно, тот самый, и я, безусловно, кот. Но, во-первых, я абсолютно не Чеширский, а во-вторых, даже если ты меня и не помнишь, то мы всё равно на «ты», — рыжий зверь явно был настроен доброжелательно и явно был не прочь поговорить.

— Простите, но я вас, то есть тебя, действительно не могу вспомнить. Как тебя зовут?

Котище хмыкнул, тяжёлым прыжком перебрался на ветку пониже и стал неторопливо чесать за ухом, как будто раздумывая, стоит ли отвечать.

— Да меня все по-разному зовут, — поведал он наконец, — никак договориться не могут. И Косолапсусом меня зовут, и Живоглотом, и полукнизлом называют, и лазилем, и жмыром, а то и вовсе Криволапом.

— А как бы ты хотел, чтобы тебя звали? — спросила вежливая Девочка.

— Вообще-то я бы хотел, чтобы меня называли Крукшанксом, — кот почему-то засмущался и отвёл глаза. — Потому что меня так когда-то давно называла моя мама…

— Какое красивое имя — Крукшанкс!

— Я тоже так думаю. Спасибо, Гермиона.

— А откуда ты знаешь, как меня зовут? — спросила Девочка и подумала, что если уж она почему-то не удивилась тому, что кот вообще может разговаривать, то не стоило, наверное, удивляться и тому, что он знал её имя.

— Тоже мне секрет! Я ж тебе уже сказал, что мы с тобой или уже были знакомы, или еще будем знакомы. А то, что ты меня сейчас не знаешь, так это просто потому, что твоё Тут-и-Теперь впервые совпало с моим.

Девочка не поняла, что тут с чем теперь совпало, и на всякий случай еще раз внимательно огляделась по сторонам. Место, где они с котом находились, было ей совершенно незнакомо, и вокруг не было ничего такого волшебного, сказочного или хотя бы просто интересного. Ничем не примечательный пейзаж. Да, зелёный, летний, освещенный ясным солнечным светом, но очень обычный, даже скучный. И никакого движения вокруг не наблюдается — ни машин, ни людей, ни зверей, даже птиц не видно и не слышно. Хотя почему это не наблюдается зверей? Один зверь очень даже наблюдается.

— А куда я вообще попала, Крукшанкс? Где я нахожусь?

— Какой странный вопрос. — кот приосанился и его голос приобрёл поучающую интонацию. — Конечно же ты находишься тут, рядом со мной, на этой дороге, возле этого дерева. Где бы ты ни находилась, на вопрос «где я?» ты всегда можешь ответить «я тут», и это будет самым точным ответом. Потому что там, где ты находишься, там для тебя и Тут. А все остальные места на свете для тебя в этот момент находятся Там. А тот момент, в котором ты находишься — тот для тебя и Теперь. А остальные — Тогда. Причём Тогда — это может быть и будущее и прошлое, между ними вообще нет существенной разницы, они все для тебя просто Тогда, а не Теперь.

— Извини, но я как-то не совсем понимаю...

— А что тут понимать? Здесь и сейчас наши с тобой Тут-и-Теперь совпали. Раз я тебя знаю, то значит когда-нибудь в прошлом совпадали или в будущем совпадут наши Там-и-Тогда.

— Но почему же сейчас ты меня помнишь, а я тебя — нет?

— Да потому, что я кот. — важно сказал Крукшанкс. — Потому что мы, коты, как даже тебе должно быть известно, ходим где вздумается и гуляем сами по себе. А я еще и полукнизл, так что я могу гулять даже взад и вперёд по времени, ведь все на свете Там-и-Тогда — и те, что в прошлом, и те, что в будущем — существуют одновременно. Правда, память у нас, котов, устроена не так как у людей: мы помним только то, что сами хотим, и не помним того, что нам не надо. Раз я тебя помню — значит мне надо тебя помнить.

— То есть ты знаешь всё, что было и всё, что будет?

— Да нет же, конечно же нет, я знаю только то, что мне нужно знать, я же не человек, зачем мне забивать себе голову ненужной ин-фор-ма-ци-ей, — кот с явной гордостью выговорил последнее слово. — Я просто отвечаю на твой вопрос о том, где ты находишься. Ты находишься Тут-и-Теперь. И больше ты не находишься нигде. А кстати, как ты сюда попала? Кто тебя привёл?

— Там возле забора была крыса, она что-то сделала в кустах и забор как бы сам открылся. Крыса пробежала сюда, а я уже потом зашла. Сама зашла.

— Что?! Ты хочешь сказать, что этот крыс смог как-то так быстро прошмыгнуть, что я его не заметил? — кот явно разволновался и нервно заходил взад-вперёд по ветке. — Это плохо, и не просто плохо, а целых два «плохо» сразу. Наше первое плохо — то, что я его снова упустил, и не знаю, где он сейчас находится. Хотя, тут и гадать нечего, раз уж он здесь, то очень даже понятно, к кому он припёрся… Понимаешь, я обещал своему другу, что схвачу эту гадину и притащу её в зубах. Но как же он вообще умудрился мимо меня проскользнуть… Но ничего, раз он здесь зашел, то здесь же и появится, чтобы вернуться. А вот тут-то и наше второе плохо — он-то сможет вернуться обратно, а ты — нет.

— Ты уверен? Не пугай меня, пожалуйста, во всех сказках сначала так говорят, но там всегда так или иначе находится дорога назад. — и тут Девочка представила себе как родители возвратятся домой, будут искать её и не смогут найти, что они не поедут все вместе в отпуск на следующей неделе, что она их больше вообще никогда-никогда не увидит, никогда-никогда больше не зайдет в свою любимую комнату, не обнимет свою бабушку, не услышит как хлопает дверца машины, выпуская вернувшего домой папу, не получит в подарок ту книжку, которая стоит в витрине книжного магазина и которую мама уже пообещала ей на день рождения… Нет-нет, не бывает такого, чтобы совсем нельзя было вернуться, кот наверняка ошибается или просто пугает. И поэтому плакать не надо, не надо, не надо, всё как-то решится, всё обязательно будет хорошо. Всё и всегда заканчивается хорошо, это же известно!

Кот наконец-то спрыгнул на землю и теперь смотрел на неё снизу верх. Но интонации его голоса всё равно остались такими, сверху-внизными, как у взрослого, объясняющего несмышлёнышу, что крапива жжется, вода льётся, булавка колется, а гусь щипается.

— Но ты не в сказке, ты Тут-и-Теперь, а здесь свои законы. Тебя, как я понимаю, никто сюда не приглашал и никто не провёл с собой, а это значит, что вернуться назад ты не можешь.

— А если с тобой вместе? Ты ведь можешь вернуться? Ведь если ты можешь возвратиться не один, а вместе с крысой, то значит, ты мог бы вернуться не один, а со мной.

— Нет, не мог бы. Это я могу ходить туда-сюда и крыс этот поганый может, хоть со мной может, хоть без меня. А ты — нет. Ты пришла сюда ни с кем, а потому и вывести тебя никому не удастся, а сама ты выхода не найдёшь, хоть всю жизнь ищи, а никакой из них тебе не откроется. Да и в зубах мне тебя не удержать, знаешь ли… — кот усмехнулся и снова почесал себя за ухом. — Слушай, засиделся я что-то, давай-ка пройдёмся, на ходу лучше думается, а крыс этот гнусный уж точно не сию минуту вернётся.

И они пошли, точнее побрели, вперёд. По сторонам дороги так и тянулся редкий однообразный перелесок, за которым угадывались поля с какой-то невнятной растительностью, а кое-где подальше можно было разглядеть одинокие фермерские домики и такие же придорожные рощицы. Гермиона постаралась приноровиться к неспешным шагам кота, и, чтобы успокоиться, решила посочинять какой-нибудь дорожный стишок. И хотя сразу приплыла первая строчка «И лапы и ноги идут по дороге», но дальше ничего не получалось, нужные слова кружились, дразнились, разбегались, и никак не выходило нанизать их, как бусинки, по порядку и расставить по линеечкам строк. Перед глазами была только неровная дорога, вымощенная жёлтым кирпичом, жёлтым кирпичом, жёлтым кирпичом….

Конечно! Дорога из жёлтого кирпича! Поэтому и не выходит считалка, поэтому в голову упорно лезет совсем другое — вот эта песенка из мультфильма:

Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной,

Идём дорогой трудной, дорогой непрямой.

Заветных три желания исполнит мудрый Гудвин,

И Элли возвратится с Тотошкою домой.

Вот оно! Должен же и здесь тоже быть кто-то самый мудрый и знающий, кто может решать и советовать. Самые мудрые и знающие — они всегда добрые. Добрые именно потому, что мудрые и знающие. И наверняка этот кто-то поможет ей вернуться домой, хотя она и ничего тут пока не увидела, не узнала и не поняла. А ведь хотелось бы не брести неизвестно куда по этой скучной пустой дороге рядом с рыжим котом, а участвовать в каких-нибудь необыкновенных весёлых волшебных приключениях. Ведь где-то здесь должны быть добрые волшебники и злые колдуны, неизвестные науке звери, великаны и гномы, эльфы и феи… Как обидно: только пришла, а уже надо думать о том как уйти.

— Крукшанкс, скажи, ты случайно не знаешь здесь того, кто больше всех знает и понимает? Кого-то мудрого, который помог бы мне с возвращением домой. Или хотя бы подумал об этом и посоветовал, что надо делать.

— Всезнающий и всеведущий, говоришь… Мэ-э-э… да, вообще-то есть такой, как не быть. Хочешь к нему обратиться?

— Да, хочу, если он действительно мудрый и добрый.

— Мэ-э-э… мудрый и добрый… ну, по крайней мере он точно не злой. — кот остановился и внимательно посмотрел Девочке в глаза своим немигающим взором. — То есть ты хочешь встретиться с Королём?

— С Королём?.. — Девочка слегка растерялась, но потом решительно кивнула головой. — Да, если с ним встретиться возможно и если он может мне помочь — я готова! А как можно устроить эту встречу?

— Для чего её специально устраивать? Мы просто сейчас отправимся к Королю. И почти наверняка попадем к нему на чай.

— Мы вдвоём, оба? Он что, угощает чаем всех, включая даже котов?

— О да, он угощает чаем всех! А про котов ты это зря. — Крукшанкс приосанился и вытер лапой усы. — Пословице «A cat may look at a king» больше четырёхсот лет, чтоб ты знала. Вообще-то смысл пословицы в том, что все равны, что у всех есть равные возможности, но не зря же, ох не зря, в ней упомянут именно кот! Тем более, я точно знаю, что этот Король часто пьёт чай с одной кошечкой, она такая маленькая, серенькая, пушистая, как одуванчик…, серьёзная очень. А глаза у неё такие ясные… Мррр… Нас, котов, вокруг и не видит, строгая такая…

— У Короля есть кошка?

— Мну-у-у… если я тебе скажу, что у Короля есть кошка, то это будет не совсем правдой, у него нет кошки. Это у кошки есть Король, чтобы пить с ним чай и обсуждать всякие вопросы по работе. Так что, мы идём? Решай, а то у меня не так много времени, мне же надо у прохода караулить эту хвостатую мразь.

Девочка не знала, что и думать. Как-то всё было немного странно, развивалось не совсем так, как должно развиваться волшебное приключение, о котором она давно, как и каждая девочка, мечтала. Конечно, говорящая крыса и говорящий кот — это понятно, это укладывается в сказочный сюжет, Король — это тоже понятно, почти в каждой сказке действуют короли и королевы, а еще в сказках девочкам обязательно встречаются прекрасные принцы… Что же её смущает, почему она не испытывает захватывающей радости настоящего приключения? Ну не Короля же она в самом деле боится?.. И она решительно тряхнула головой:

— Чаепитие у Короля… Что ж, надеюсь, мне там не отрубят голову. А долго туда идти?

— Неужели ты думаешь, что мы ногами туда пойдём? Мы просто переместимся из этого Тут в то Там, которое нам нужно. Готова?

— Не знаю. Я не умею просто так перемещаться, хотя, конечно, читала об этом, но… Наверное, нужны какие-то волшебные слова типа Снип-Снап-Снуре… и не помню, как там дальше…

Кот вздохнул и снисходительно посмотрел на Девочку.

— Дети-дети, откуда вы такие беретесь… Во-первых, надо точно и чётко представлять себе то место, в которое хочешь попасть. Это место из нас двоих знаю только я, а потому возьми меня за хвост.

Только сейчас, протянув руку, чтобы взяться за задранный рыжий хвост, Гермиона поняла, что до сих пор сжимает в ладошке четырёхлистник клевера, который, к её радости, не смялся и не сломался. Слегка подпрыгнув, она сорвала с ближайшего дерева большой разлапистый лист, завернула в него драгоценный стебелёк и осторожно засунула в карман джинсов. Теперь руки были свободны и готовы к захватыванию не одного хвоста, а хоть сразу двух.

— Тьфу, да что ты так вцепилась, ты ж мне его сломаешь! Взять за хвост — это не значит впиваться ногтями, нужно взять крепко, но ласково. Не лыжную палку держишь! Так, да, уже лучше. А теперь то, что нам надо сделать во-вторых. Ты должна громко и чётко сказать: «Девяносто семь — пятьдесят три — тридцать один». Запомнила?

— Просто повторить эти числа?

— Просто, да не просто. Это ж тебе не какие-то простые числа, а волшебные, поняла? Сказано громко повторить, значит громко повтори и всё. Только глаза закрой, если в первый раз перемещаешься. Как ноги об землю или об пол стукнутся — тогда уже откроешь. Закрыла? Поехали!

— Девяносто семь! Пятьдесят три! Тридцать один!

Ноги так чувствительно столкнулись с чем-то твёрдым, что Девочка от неожиданности присела, но смогла удержаться на ногах, распрямиться и открыть глаза. Они стояли на небольшой площадке прямо перед дверью, которая казалась бы совсем простой, если бы не длинная бронзовая ручка, в форме которой угадывался старинный посох, навершие которого расцветало букетом колокольчиков. На площадку вела узкая винтовая лестница, круто уходящая вниз, а другая часть лестницы столь же круто вела куда-то вверх. Перед дверью на каменном полу лежал обычный коврик для ног, только вместо традиционного Welcome он был исписан какими-то витиеватыми значками. Девочка собралась с духом, но прежде, чем она решилась дотронуться до ручки, кот выпустил когти и довольно громко постучал ими в дверь.

— Да-да, входите, прошу вас! — голос звучал так, как будто их там давно и с нетерпением ждали и наконец-то дождались

Девочка и кот шагнули на порог небольшой круглой комнаты, которая по форме напоминала внутренность колокола. Потолка в комнате не было: стены, сближаясь, уходили куда-то ввысь, и там наверху просто терялись из виду. На этих стенах повсюду в пределах видимости были хаотично развешаны какие-то картины и портреты, разглядеть которые не представлялось возможным, потому что контуры изображений всё время как-то подергивались и расплывались. Окон не было, но высоко над головами мягко парили в воздухе десятки свечей, делая комнату светлой и довольно уютной. Посреди комнаты громоздился на резных деревянных лапах огромный стол, заваленный книгами и бумагами, с тяжелым бронзовым чернильным прибором в форме старинного замка с четырьмя башнями. За этим столом никто не сидел, а высокое красное бархатное кресло-трон было небрежно сдвинуто в сторону. А вот за стоящим слева круглым чайным столиком, заставленном всяческими чашками и вазочками, сидели двое.

Одним из них безусловно был сам Король. В бархатной мантии яркого фиолетового цвета, расшитой золотыми звёздами, которые мерцали, переливались и передвигались, образуя группы и созвездия. В длинную белую бороду Короля были вплетены колокольчики — и живые цветы, и чуть позвякивающие металлические колокольца. На голове у него красовалась высокая остроконечная шляпа, а на носу — очки, напомнившие Девочке очки со старой-старой фотографии какого-то маминого троюродного дедушки. Король с интересом и доброй улыбкой смотрел на неё поверх очков ясными голубыми глазами.

— Здравствуйте, Ваше Величество! — как можно вежливее и почтительнее произнесла она, слегка поклонившись.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер! Рад нашей встрече, проходите, садитесь. — Он щелкнул пальцами, и одна из свечей, спустившись, превратилась в третий стул, который словно соткался вокруг этой свечи прямо из воздуха.

Гермиона решила ничему уже не удивляться. Она повернула голову, чтобы поздороваться с собеседником Короля, и на мгновение замешкалась, не зная как к нему обратиться.

Внешне он казался полной противоположностью Королю. Начиная с цепкого пронзительного взгляда тёмных глаз, презрительно искривленных губ, и заканчивая длинным черным старомодным пиджаком со множеством мелких пуговок спереди и на рукавах. Чёрные прямые волосы свисали до плеч, закрывая с боков узкое лицо, на котором был виден только внушительного размера изогнутый нос. Неприятный тип, и непонятно кем бы он мог быть? Вообще-то рядом с Королём обычно находится Первый Министр, но у этого Чёрного слева на пиджаке какой-то зелёный герб, а Первый Министр целого королевства вряд ли нацепит на себя знак принадлежности к чему-то. На гербе она рассмотрела нечто похожее на змейку, изогнувшуюся буквой S. Всё равно непонятно, но, судя по наличию герба, количеству пуговиц и надменному виду, он кто-то важный, значительный. Возможно, знатный герцог. А как там принято обращаться к герцогам? Ага, вспомнила: в сказке о Чиполлино и к принцу Лимону и к герцогу Мандарину обращались одинаково...

— Здравствуйте, Ваше Высочество!

Губы Чёрного искривились еще сильнее, а Король, повернувшись к нему, рассмеялся:

— Вот это да! Смотри-ка, наша гостья с порога определила, что ты — Принц.

— Ваша гостья ошиблась, — раздраженно процедил сквозь зубы Чёрный, делая ударение на слове «ваша», и отводя наконец-то от Девочки пристальный сверлящий взгляд.

— Ну, не скромничай, не скромничай, наполовину-то ты самый настоящий Принц, тут уж не отвертишься.

— Извините. — Девочка чувствовала себя очень неловко. — Извините, я не знала. Значит вы — Полупринц?

Чёрный в ответ только неприятно ухмыльнулся, снова прожёг её взглядом и демонстративно отвернулся в сторону так, чтобы оказаться боком и к Гермионе и к Королю, как бы отгораживаясь от них.

— Проходи уже, девочка моя, и садись. Выпьем чаю, и ты расскажешь с чем пришла. — Король перевёл взгляд на кота, и сделал вид будто только сейчас заметил того.

— Криволап, коль уж вы здесь, будьте столь любезны, не откажите в просьбе. Не могли бы вы прямо сейчас проверить левый коридор шестого этажа? Мне кажется, там завелась мышь. Я полностью полагаюсь на ваше экспертное суждение и даю вам полный карт-бланш. Заранее примите мою благодарность.

Кот несколько мгновений простоял неподвижно, словно переваривая сказанное, а потом молча развернулся и вышел. Девочке снова стало неловко и совестно, но на этот раз уже за кота. Она осторожно подошла к столику и села на предложенное ей место, не решаясь придвинуться поближе к столу. Не хочется же возить ножками стула по полу, да и откуда ей знать можно ли вообще передвигать этот сотворенный из воздуха стул… Теперь она рассмотрела, что перед Королём стоят сразу несколько наполненных чаем чашек, а в руках у Полупринца вовсе не чашка, а широкий стакан с толстым дном, в котором плещется нечто золотистое, но как-то не похожее на чай. Еще она отметила, что упорно глядящий в сторону Полупринц намного моложе, чем показалось ей сначала, что у него длинные красивые пальцы, и что от него приятно пахнет, прямо как в чуланчике старушки-соседки, в котором та сушит собственноручно собранные травки-приправки.

— Возьми конфетку, — любезно предложил Король, протягивая Девочке одну наполненную вазочку и придвигая к ней другую.

— Спасибо, но родители запрещают мне есть сладкое, от него портятся зубы.

— А мы им не расскажем, и пусть это будет первый наш с тобой общий секрет, — улыбающийся Король внезапно подмигнул Гермионе. — Я уверен, ты умеешь хранить секреты, — и он с явным удовольствием положил в рот леденец и захрустел им.

— Спасибо, но я всё равно не могу. Я же папе и маме пообещала, дала слово.

— Ну что ж, это очень важно — уметь хранить своё слово и оставаться ему верным. Всегда приятно иметь дело с таким человеком, — король откинулся на спинку стула и внезапно перестал быть похожим на доброго дедушку. — Так что же сейчас привело тебя ко мне, Гермиона?

— У меня… у меня возникла проблема, и я подумала, что надо посоветоваться с кем-то мудрым и знающим. Я бы хотела посоветоваться с вами, Ваше Величество.

Король молчал, выжидательно глядя на неё поверх очков, и она неуверенно продолжила:

— Я случайно оказалась здесь, и теперь не знаю, как мне вернуться домой. Возможно, вы сможете мне помочь.

— Возможно смогу, а возможно и нет, я отнюдь не всесилен. Но удовлетвори любопытство старика: если ты попала сюда, как ты говоришь, случайно, то почему решила обратиться именно ко мне, и как вообще решилась сюда прийти, если толком не знала, куда и к кому идёшь?

— Именно к вам, потому что, как я уже сказала, вернее всего просить помощи у самого мудрого и самого доброго, а решилась потому… ну потому, что ведь и кошка может смотреть на короля, правда?

— Похвально, что ты знаешь эту пословицу.

— Что это пословица я, честно говоря, узнала только сегодня. Но само выражение я давно знаю из сказки, которую рассказывала детям Мэри Поппинс.

— Поппинс… Поппинс… — забормотал Король, и свёл седые брови, явно пытаясь что-то вспомнить.

— Хаффлпафф, — процедил, не поворачивая головы, Полупринц. — Училась примерно в одно время с Минервой, они до сих пор поддерживают отношения.

— А, конечно, вспомнил, спасибо, мой мальчик! Синеглазая такая, высокая… Ну да ладно, вернемся к твоей проблеме, Гермиона. Чтобы решить любую проблему — нужно сначала перевести её в задачу. Стоящая перед нами задача состоит из двух действий: первое — выяснить, можешь ли вообще вернуться, существует ли для тебя такая возможность в принципе; и второе — если такая возможность существует, то как именно её можно осуществить. Так вот, пока что я не знаю, имеет ли наша задача решение и могу ли я тебе с ним помочь. Начнём с первого действия. А потом уже станет понятным, смогу ли тебе помочь именно я. Знаешь ли ты, почему вообще оказалась здесь?

— Вы имеете в виду, как я оказалась Тут-и-Теперь? Я же говорю, я попала сюда случайно, я прошла в тот проход, который открылся не для меня. Да, я понимаю, что, наверное, не должна была этого делать, но…

— Я предпочитаю вместо Тут-и-Теперь использовать определение Здесь-и-Сейчас, есть некоторая разница, но это не принципиально. И ничего не бывает случайным, случайностей вообще не существует. Проходов много, все они разные и ведут в разные края, но раз ты смогла пройти в тот, который привёл тебя именно сюда, то значит ты уже была здесь раньше или будешь потом. Этот мир имеет к тебе непосредственное отношение, он как-то связан с тобой, а ты с ним. В случайное место попасть невозможно, попасть можно только в неслучайное.

— Вы сказали, что есть много проходов, а где они?

— Ты, как всегда, задаёшь слишком много лишних вопросов, Гермиона, и сама вынуждаешь меня отойти в сторону от размышления над твоей же проблемой. Но, хорошо, я тебе отвечу, поскольку детское любопытство всё же достойно поощрения.

— Любопытство — это любознательность, потерявшая цель, — тихо, но отчётливо пробормотал в сторону Полупринц.

— Вот мы и должны помогать детям находить цели, если эти цели потерялись. И взрослым, кстати, тоже. Помогать им всем находить их цели. — медленно, словно размышляя вслух, сказал Король.

Полупринц снова не то фыркнул, не то хмыкнул, но уже без слов.

— Да, так вот, ты спросила про проходы. Каждый попадает в разные места и каждый по по-своему. Как говорится, кто в дверь, кто в окно… Кто-то проходит через холст с нарисованным на нём очагом, кого-то прямо в его собственном домике приносит ураган, кто-то проваливается в кроличью нору, а кто-то прилетает на зонтике или улетает с карусели. Другим удаётся пройти через туман, через тайную дверцу, через зеркало или сквозь стену, да хоть через щель в почтовом ящике, через рукав шубы или через заднюю стенку собственного платяного шкафа.

— А некоторым для этого приходится ежедневно сливать себя в канализацию общественного туалета. — насмешливо протянул Полупринц.

— Так и есть, тоже проход не хуже прочих. Главное — каждый попадает в своё, неслучайное, место. Но для нас с тобой, Гермиона, сейчас неважно, где находится и как называется то место, из которого тебе нужно уйти. Нам важно точно определить то место, в которое ты хочешь вернуться. А главное — почему и для чего ты хочешь туда вернуться. Это я сейчас задал вопрос, и ответить на него можешь только ты. Выпей пока всё же чаю, девочка моя, — Король слегка шевельнул пальцами над одной из наполненных чашек, и из неё сразу заструился лёгкий тёплый парок. — И не торопись с ответом, подумай сначала.

Девочка сжала в руках тёплую чашку. Над ответом она не думала — она его знала. А думала она о том, что этот Чёрный вообще, наверное, не умеет разговаривать нормально, а способен только фыркать, шипеть, хмыкать, бормотать и цедить сквозь зубы… Она сделала несколько глотков чая, и ответила, глядя прямо на Короля:

— Я хочу попасть домой, к папе и маме. А почему я хочу туда попасть? Потому что я их люблю и они любят меня, потому что они мне очень нужны, а я нужна им, потому что мне будет плохо без них, а им без меня.

Краем глаза она заметила, что Полупринц повернул голову, быстро взглянул на неё и снова отвернулся к стене.

Король упёрся локтями об стол, сложил ладони домиком и положил на них подбородок. В бороде тонко и нежно прозвенели колокольцы, а рукава мантии слегка опали вниз, обнажив тонкие старческие руки с сильно выступающими венами и мелкой россыпью коричневых пятнышек. Так он просидел несколько долгих для Гермионы минут, а потом выпрямился и заговорил:

— Как ты уже наверняка понимаешь, для тебя существует только одно Тут-и-Теперь: это то мгновение и то место, где мы сейчас находимся. Всё остальное, любые другие точки в существующих, а также во всех уже несуществующих или пока несуществующих временах и пространствах — это для тебя Там-и-Тогда. Невозможно представить себе всё бесконечное множество этих самых Там-и-Тогда, надо просто понять и поверить, что число их действительно бесконечно. Отсюда вопрос: как можно попасть в то единственное из них Там-и-Тогда, которое тебе нужно, и при этом не промахнуться? А попасть туда получится только в одном случае: если у тебя есть в этом месте какая-то надёжная зацепка, какой-то якорь. И у тебя, Гермиона, такой якорь есть. Твой якорь — самый надёжный из всех существующих на свете: ты любишь своих родителей, и твоя любовь приведёт тебя к ним. В любви, в любой любви, в каждой любви заключена великая сила — это самый верный, самый крепкий и самый прочный якорь в нашей жизни.

Слева то ли длинно хмыкнул, то ли коротко закашлялся Полупринц. Нет, ну какой он, однако, противный! Он же всё-таки наполовину принц, мог бы уже быть хоть на эту половину прекрасным, а он…

— Так что первая и главная часть задачи решена, — невозмутимо продолжал Король. — мы теперь знаем, что для тебя действительно существует возможность вернуться. Остаётся понять, как ты сможешь эту возможность осуществить. И вот тут нам действительно повезло: ты пришла за помощью и советом именно в то место, где можешь их получить. Мне кажется, я знаю каким способом ты сможешь возвратиться домой. То есть я почти уверен, что знаю, но на всякий случай погоди, я должен удостовериться, что всё правильно помню.

Король взял в руку потемневший от времени отломок прямой ветки, лежавший всё это время рядом с его чашкой, слегка им шевельнул, и из горы книг на столе выбралась одна и прямо по воздуху поплыла к Королю. Он, не глядя, поймал её, поправил очки и зашелестел страницами.

Молчание затягивалось. Гермиона осторожно вернула на стол недопитую чашку и стала гадать, что же ей придётся сделать, чтобы вернуться домой. Полететь на воздушном шаре? Проснуться? Выпить волшебное зелье? Прыгнуть с башни? А может, достаточно будет просто сказать волшебные слова типа «крибле-крабле-бумс» или «крекс-пекс-фекс»?

Девочка скосила глаза. Полупринц по-прежнему глядел куда-то в сторону, нетерпеливо постукивая кончиками длинных пальцев по краешку стола, а жидкость в его стакане плескалась уже на самом донышке. Тогда она решила рассмотреть висящие на стене прямо перед ней картины, но каждое изображение при попытке навести на него взгляд и разглядеть получше, сразу как бы окутывалось дымкой и начинало размываться по краям, слегка подрагивая и шевелясь, а одна большая рама вообще оказалась пустой. Картины явно не хотели, чтобы она на них смотрела. Ну и не надо, не очень-то и хотелось, подумаешь!

Она перевела взгляд на погруженного в книгу Короля, и вдруг почувствовала, как её просто переполняет чувство пронзительной благодарности к нему. Благодарности за то, что этот занятой старый человек, у которого наверняка куча ответственнейших, сложнейших королевских обязанностей и забот, так внимательно отнесся к проблеме совершенно посторонней маленькой девочки, что он уделил ей столько своего драгоценного королевского времени. А как и чем она могла бы его отблагодарить, что бы такого она смогла для него или ради него сделать? Вот пусть он только попросит её хоть о чем-нибудь, о чём угодно, а уж она тогда… И внезапно в ушах у Девочки начало что-то тоненько и нежно звенеть, а глаза как будто зачесались изнутри и их захотелось закрыть, но тут Король поднял голову от книги:

— Да, я правильно помнил, но на всякий случай хотел удостовериться. В книгах, конечно, описаны случаи, подобные твоему, но тут важно учесть многие нюансы, начиная с цвета твоих глаз и заканчивая фазой луны. Ты вернёшься домой сразу как только поймаешь зайца.

— Что? Зайца? Какого зайца я поймаю? Мартовского Зайца? — Гермиона словно вынырнула из-под воды и даже не сразу поняла, что он говорит.

Король захлопнул книгу, опустил очки на кончик носа, откинулся на спинку стула и вдруг снова превратился в доброго и слегка чудаковатого старичка:

— Ну что ты! Появления мартовских зайцев следует ожидать не раньше марта, а у нас пока еще даже июлябрь не закончился, — ласково сказал он.

— Простите, кто не закончился?

— Не «кто», а «что». Месяц июлябрь сейчас ещё только во второй декаде.

— Постите ещё раз, а… а где я могу найти и поймать зайца?

— Разумеется, ты его сможешь найти и поймать в тот самом Там-и-Тогда, где этот заяц найдётся и поймается.

— Но…

— Мисс Грейнджер! — прозвучал слева глубокий и звучный голос, в котором, однако, звенела сталь. — Мисс Грейнджер, какое именно из четырёх слов в простом предложении «Вам надо поймать зайца» является для вас непонятным? Вы получили то, за чем сюда пришли. Что вам ещё нужно?

«Так он-таки умеет нормально говорить! И голос красивый, надо же. Но то, как он это говорит…»

— Я… я бы хотела…

— Вы получили всё, чего хотели, мисс Грейнджер. А теперь потрудитесь выйти отсюда и более не отвлекать занятых людей от их дел. Тем более, что ваше рыжее недоразумение уже устало ждать вас под дверью.

Совершенно растерянная Гермиона, у которой всё явственнее звенело в ушах, повернулась к Королю:

— Ваше Величество, ну скажите мне еще хоть несколько слов! Пожалуйста!

— Еще несколько слов? Конечно скажу, моя девочка, если ты так просишь, — ласковая улыбка всё так же освещала лицо Короля. — Вот эти слова: Олух. Пузырь. Остаток. Уловка. Четыре слова — это ведь несколько, правильно?

— Но мне…

— Мисс Грейнджер, вам помочь выйти? — сталь в голосе Полупринца заострилась и превратилась в остро заточенное лезвие. Щедро смазанное ядом.

— Извините. Спасибо вам.

У Девочки что-то предательски задрожало перед глазами, она сглотнула, сжала кулаки, нашла силы не заплакать, вышла и закрыла за собой дверь с длинной бронзовой ручкой.

На небольшой и довольно тёмной площадке прямо перед дверью в позе сфинкса сидел на коврике Крукшанкс.

Гермиона молча бросилась к нему и, чуть ли не падая на колени, обхватила обеими руками, прижала к себе и уткнулась носом в рыжий мех, в пушистое и тёплое. Так они простояли в тишине несколько мгновений, пока кот не оттолкнул её слегка лапой и не спросил

— Ты как?

— Не знаю, — она всхлипнула, но плакать дальше как-то уже расхотелось. — Король сказал, что я вернусь домой, когда поймаю зайца, но не сказал, где и какого ловить. А ты нашел мышь в том коридоре?

— Щас-с-с… Да что ж я котёнок ему какой, чтоб он меня за мышами бегать посылал? Вот прямо так со все лап разбежался, будто к нему в штат нанялся! Мышь у него в коридоре, как же! Да без его ведома тут в замке ни одна самая завалящая мышь не заведётся, муха не пролетит. Нет, ну ты слышала: он меня Криволапом назвал, это ж надо вообще! Никуда я не отходил, тут я был, тебя ждал. Я ж за тебя в ответе, раз сюда привёл, то и увести отсюда должен. Тебя так долго не было, а время, время-то уже поджимает…

— Да, пойдём отсюда, уведи меня подальше отсюда, пожалуйста, поскорее! Что надо делать?

— А думаешь, мне самому приятно было тут сидеть, да я еле тебя дождался. А делать всё то же самое: держишься за меня, но только теперь говоришь «сорок семь — двадцать девять — семнадцать» и поаккуратней там с хвостом.

— Сорок семь — двадцать девять — семнадцать! — на это раз Девочка снова на всякий случай закрыла глаза и открыла их только тогда, когда они с котом куда-то приземлились. В этот раз у неё почему-то закружилась голова, подступила на миг тошнота, а звон в ушах перешёл в бодрое потрескивание.

Пейзаж вокруг выглядел довольно уныло: цепочка пологих холмов на горизонте, а рядом — заросший неровной травой пустырь с кучками деревьев по сторонам, и несколько разбегающихся в разные стороны вытоптанных чьими-то ногами тропинок, на одной из которых они с котом и стояли. Скорее всего, это была окраина небольшого городка, но никакого жилья вокруг видно не было, и вообще местность казалась заброшенной и неприглядной. Второе место, которое она тут видит, и ещё более безлюдное и скучное, чем первое…

— Где мы, Крукшанкс?

— Снова странный вопрос, конечно, мы Тут. Ты же сама просила увести тебя подальше, ну я и увел куда подальше, без конкретики. Понятия не имею, как называется это место, никогда раньше не был в этом Тут.

— Как ты думаешь, здесь можно поймать зайца?

— И снова понятия не имею. Коты не ловят зайцев, я ими никогда не интересовался и ни с одним из них не был знаком. А если уж мы вспомнили, кого ловят или не ловят коты, то… ну, короче, мне нужно идти, Гермиона. Я должен караулить того крыса, время ему уже возвращаться. Я должен его поймать, я дал слово другу, что поймаю и притащу, а моё слово — закон, иначе какой же я кот.

— А твой друг сам не может эту крысу поймать?

— Не может, потому что, во-первых, там целая история, мой друг вынужден скрываться, его ищут, на него со всех сторон идёт охота, а во-вторых, далеко не все породы собак умеют ловить крыс, а он как раз не той породы.

— Твой друг — собака?

— Собака. Но вообще-то он и человек тоже. Он и человек и собака, они вместе, но не одновременно. Как и кошка Короля, понимаешь?

— Человек и собака вместе, но не одновременно… Честно говоря, не очень понимаю.

— Ну так значит и не надо тебе этого понимать. Ведь даже я сам не всё на свете понимаю. Крыс этот, кстати, тоже… Хороший человек крысой не станет, а он вообще не человек, не человек он, а тьфу… — и кот выразительно сделал вид, что сплевывает в сторону. — А вот мой друг — он человек, хоть и собака. Ну, да ладно, пора мне!

— Крукшанкс, погоди! Я не хочу, чтобы ты уходил, хотя и понимаю, что ты должен, что ты и так столько для меня сделал... У меня есть для тебя подарок, я тебе стихи сочинила, но они не очень получились, их надо бы еще переделать, а у нас времени нет, так что давай я их тебе подарю такими как есть, можно?

— Гермиона, — дрогнувшим голосом сказал кот — Гермиона, мне еще никто никогда не дарил стихов… Я так давно мечтал, чтобы… Подари мне их, пожалуйста…

— Я немножко стесняюсь, потому что они не очень хорошие, но слушай:

Ко всем на свете детям

Коты приходят сами,

Но есть один на свете

Кот с жёлтыми глазами.

Он рыжий, словно солнце,

И хвост трубой встаёт.

Его искать придётся,

Ведь сам он не придёт.

— Это очень хорошие стихи, — Крукшанкс вытер лапой глаза. — Это настолько прекрасные стихи, что, пожалуйста, давай договоримся: ни ты ни я никогда и никому не будем о них рассказывать. Никогда и никому. Их надо держать в секрете.

— Но почему?

— Потому что иначе все остальные коты и не-коты станут мне завидовать. А зависть — плохое чувство. И потом почему это я ни к кому сам не приду? Я приду, если твёрдо буду знать, что иду в правильное место и к правильному человеку. Так что тебе, конечно, придётся долго меня искать, но если ты захочешь меня найти, то я найдусь, вот увидишь.

— То есть мы с тобой еще можем встретиться? Потом, в каком-нибудь Там-и-Тогда?

— Я чувствую, что мы встретимся, а я кот, я умею чувствовать. Я специально подыщу какое-нибудь такое Там, где тебе легче будет меня найти, и буду там ждать, пока не совпадут наши с тобой Тогда. Представляешь, когда-нибудь и где-нибудь ты открываешь какую-то дверь, заходишь — и тут сижу я, весь из себя прекрасный.

Они оба рассмеялись, Гермиона присела, обняла кота, он лизнул ей щеку тёплым шершавым языком, и теперь они смеялись, обнявшись и глядя друг на друга.

— Тогда, Крукшанкс, я немножко переделаю стихи в конце:

Он рыжий, словно солнце,

И хвост стоит трубой.

Его искать придётся,

Найду — и будет мой!

— Так тоже очень хорошо, но у тебя еще будет время, много времени, чтобы их улучшать и дописывать. И мне бы хотелось, чтобы в стихах обо мне ты отразила не только мои внешние данные, но и лучшие свойства моей неповторимой души. Всё, я ушёл. Закрой глаза и считай до трёх, — скомандовал кот.

И она закрыла глаза и сосчитала до трёх, а потом почувствовала, что обнимает руками воздух.

Девочка медленно поднялась на ноги, и застыла, разглядывая жухлую траву и мелкие камешки у ног.

Ну, и что ей теперь делать? Надо куда-то идти отсюда, но куда? И потом она совершенно не чувствует сил куда-то идти, кого-то там искать и ловить, это она ещё держалась, пока рядом был кот, а сейчас... Так, соберись, Гермиона, и начинай думать: помнишь, Король говорил, что всякую проблему надо сначала перевести в задачу, а потом уже по действиям её решать. Задача — вернуться домой, и не вообще вернуться, а вернуться раньше, чем родители возвратятся с работы и обнаружат, что она пропала. Задача имеет два действия — сначала быстро найти зайца, а потом его поймать… Где могут быть зайцы? Заяц может быть где угодно, прямо хоть тут на этой дороге, но его здесь нет. Значит — надо идти в какое-то другое место, а в какое?.. Да ну, всё равно выходит какая-то ерунда, а голова будто набита ватой, и через эту вату никакие мысли не просачиваются. Или нет, вата — это то, чем набиты сейчас её ноги и руки, а в голове у неё опилки, как у Винни-Пуха. Но всё равно надо что-то делать, просто стоять здесь бессмысленно, надо идти вперёд.

И она добрела по тропинке до видневшейся невдалеке кучки деревьев, углядела среди них корявый пенёк и бессильно опустилась на него, стараясь справиться с подступившей слабостью. В ушах и где-то внутри головы уже не трещотки трещали, а били полновесные барабаны и радостно гремели звонкие тарелки. «Литавры, это называется литавры», — вспомнила Гермиона, обхватила голову руками и увидела, как перед её глазами верхушки деревьев сперва качнулись, а потом дружно начали падать вправо. Горизонт опрокинулся.

…Вокруг было нечто мягкое и упругое — то ли облако, то ли кисель, то ли та же вата — но это самое нечто было приятным и вполне дружелюбным, в нём очень уютно было висеть, не чувствуя ни рук, ни ног, ни всего остального. Гермиона ничего и не чувствовала, она могла только смотреть и видеть, у неё остались одни глаза. И перед ними одна за другой поплыли картинки, которые она не успевала рассмотреть, хотя была уверена, что на них изображено что-то важное и нужное. Ей казалось, что если бы любая из этих картинок задержалась еще хоть на одно мгновение, если бы изображенное на ней повернулось каким-то другим боком, другой стороной, то она смогла бы понять, что ей показывают. На одних картинках были какие-то предметы, которые казались ей знакомыми; на других — люди, которые казались ей незнакомыми, а скорее всего незнакомыми и были; на третьих — листались перед глазами страницы книг, в которых она не успевала прочесть ни слова, а некоторые книги были на неизвестных языках или были написаны не буквами, а непонятными узорчатыми символами, похожими на те, которыми был исписан коврик у двери Короля… и так продолжалось до тех пор, пока одно из изображений вдруг остановилось, ожило и увеличилось настолько, что она буквально провалилась в него.

Перед ней была окруженная лесом большая зелёная поляна, залитая мягким ясным предвечерним светом — жемчужным и не дающим теней. Над поляной одновременно светило солнце, сияли звёзды, плыли облака и круглилась полная луна. Линии горизонта не было, а был мягкий постепенный, закруглённый, переход от зелени земли к голубизне неба, отчего обозримое пространство казалось сферическим, отдельным, оторванным от всего иного. Кусты на краю поляны раздвинулись, словно расступились сами, и из леса вышел, величаво ступая, увенчанный ветвистой короной могучий олень, сотканный словно из белого огня, из плотного серебряного пара. Вслед за ним на поляну ступила такая же серебряно-огненная лёгкая лань, и они медленно пошли рядом, окруженные мерцающим серебристым свечением, будто бы не касаясь земли, не сминая травы, совершенно волшебные и совершенно нездешние...

Гермиона не могла оторвать от них взгляд. Они шли и шли, а она смотрела на них и думала, что никогда, никогда в жизни не видела ничего прекраснее и чудеснее, и наверное, если бы она сейчас могла плакать, то заплакала бы просто от счастья, от того, что довелось увидеть такое. Но тут изображение слегка сместилось, поменяло ракурс, и она увидела, что с другой стороны поляны, на самом дальнем её краешке стоит оленёнок. Он стоял там, слегка покачиваясь на длинных неокрепших ножках, и изо всех сил тянул тонкую, как ниточка, шейку, чтобы не потерять из виду оленя и лань, которые явно не видели его, а просто медленно и величаво шли мимо, поперёк поляны. А поляна эта всё не кончалась и не кончалась, и оленёнок всё переступал и переступал ножками на одном месте, и всё сильнее ему приходилось поворачивать голову, чтобы смотреть им вслед...

Изображение перед девочкиными глазами снова застыло, сжалось, уменьшилось превратившись просто в картинку, в фотографию с белой окантовкой, которую кто-то держал в руках. Гермиона видела только ладонь, сжимающую край, и это была такая же узкая детская ладонь, как и у неё самой, но ногти на пальцах были не то обкусаны, не то грубо и неаккуратно сострижены, и она подумала, что, наверное, фотографию держит мальчик. Ей захотелось рассмотреть получше, и она попыталась как-то сместить взгляд, заглянуть немного сбоку, но внезапно почувствовала, что её голова мотается из стороны в сторону, а кто-то или что-то весьма чувствительно хлопает её по щекам.

Девочка выплыла из своего облака, открыла глаза и сделала судорожный вдох. И выдохнула каким-то белым клубящимся дымком, похожим на тот пар, который вырывается изо рта на морозе. Она лежала на земле, а рядом, на том пеньке, с которого она, надо понимать, свалилась, сидел большой чёрный ворон.

То есть ворон, конечно, не сидел, а стоял, отряхивая крылья и глядя на девочку в упор чёрными блестящими глазами.

— Поднимайтесь, мисс Грейнджер! — он наклонился, и прямо над её лицом навис огромный изогнутый клюв. — Мисс Грейнджер, вы меня слышите?

Гермиона на всякий случай еще раз выдохнула и, убедившись, что она уже не парует как закипевший чайник, села, оказавшись на одном уровне с вороном и растерянно глядя на него. Перед глазами всё еще стоял тонкий оленёнок, провожающий взглядом прекрасную серебряную пару… Что это она видела? Если это кусочек какой-то сказки, какой-то истории, то о чём она? О ком?...

— Ну что, славный чаёк у нашего Короля? — ворон помолчал, слегка покачивая головой. — Наш старый затейник уже так заигрывается, что чашки путает, не помнит, что в какую наливал… Fides Fiducia, зелье Доверия, да еще и доза взрослая, хорошо хоть вы не допили…

— Я не понимаю, — жалобно сказала Девочка и подумала, что как-то уж слишком многого не понимает из всего увиденного и услышанного в этот день. Она закусила губу, опустила голову и заметила валяющийся возле пенька небольшой пустой флакончик, из горлышка которого сочилась едва заметная струйка пара. — Я уже вообще ничего не понимаю… извините меня, пожалуйста!

— Не понимаете и ладно, — вздохнул ворон. — Просто в следующий раз будьте осторожнее.

— А разве может быть следующий раз?

— Он и может и будет, мисс Грейнджер, в том-то и дело.

— Вы хотите сказать, что я никогда не поймаю зайца и останусь здесь? Или что Король… что Король меня обманул и просто так говорил про якорь, про зайца, и вообще?

— Ну, раз такие вопросы задаёте, значит эффект зелья уже сошел на нет… — усмехнулся ворон. — Да поймаете вы своего зайца, никто вас не обманывал. Наш Король вообще никогда не лжёт, он может не сказать всей правды, это да, но даже если ложь может кому-то пойти во благо — он до неё никогда не опустится. Он действительно мудр, и он никогда не откажет в помощи тому, кто в ней нуждается. Он сказал вам чистую и важную правду: если уж вы попали сюда, то вы наша, даже если не были таковой раньше.

— Простите меня, пожалуйста, — Девочка закрыла лицо руками. — Но не могли бы вы мне это всё как-то объяснить?

— Вы слишком часто извиняетесь, мисс Грейнджер. Не стоит, вы ни в чём не виноваты. Разве что в том, что проявили излишнее любопытство и неосторожность, пройдя в ту дверь, которая была открыта не вами и не для вас. Король сказал вам, что это произошло неслучайно, но на самом-то деле вы ведь могли и поостеречься, остаться там, где вам и надлежало быть. Тогда для вас и дальше всё пошло бы по-другому, но вы выбрали — и это наперёд изменило всю вашу жизнь, назад ходу нет. Наш сложносочиненный Король упустил в разговоре с вами одну ма-аленькую подробность: вы вернётесь назад не в тот мир, где жили раньше, а в слегка другой, и от вашего прошлого мира он будет отличаться всего одной-единственной, но существенной, деталью — у вас теперь появится… ну, скажем, определённая способность, которой раньше не было, и быть по высшему, так сказать, замыслу не должно было. Жили бы себе спокойно с мамой и папой, закончили бы школу, в университет бы поступили, стали бы потом… кем вы там хотите стать, мисс Грейнджер? Вот и были бы юристом, врачом, или кем там становятся хорошие девочки из семей крепкого среднего класса? А вы умудрились оказаться в ненужное время в ненужном месте.

— Какая способность у меня появилась?

— Не спешите, сейчас не важно как её назвать, это узнается само и в надлежащее время. Но именно эта способность неизбежно приведёт вас сюда снова. Хотя, — ворон задумчиво повёл крыльями и переступил с ноги на ногу, — возможно и такое, что наш мудрый Король прав, и вы просто не могли сделать иной выбор и не сунуться в тот злополучный проход, что это произошло действительно неслучайно, а исключительно потому, что когда-то, в одном из ваших далёких и прошлых Там-и-Тогда, вы именно так и поступили, и попали сюда, и изменили свою судьбу, а потому вынуждены это делать снова и снова, чтобы всё шло именно так, как должно идти… Жизнь — нелинейная штука, мисс Грейнджер.

Он помолчал, снова переступив ногами, обхватил сам себя крыльями и усмехнулся.

— А знаете, мисс Грейнджер, с вами интересно говорить, вы так захватывающе слушаете, и у вас такое выразительное лицо… Далеко, ох далеко не со всяким взрослым человеком так интересно разговаривать, как почему-то с вами… Так вот! Если хотите понять — слушайте сейчас внимательно. Я не знаю, поймёте ли вы меня, но я рассуждаю так: что поймёте — то ваше, что не поймете — то или поймёте потом, или просто забудете, если оно окажется для вас неважным.

Неизменен и незыблем только единственный момент, одна единственная точка, и эта точка — Тут-и-Теперь. А вот из неё, из этой точки, мы можем попасть в самые разные Там-и-Тогда, всё зависит от того, что мы сами сейчас выберем и в каком направлении двинемся. Из любой точки перед нами открывается веер возможностей, веер наших будущих Там-и-Тогда. И из каждой точки на этом веере расходится веер таких же. Поэтому Король и говорил вам о неисчислимом множестве вариантов будущего. Да и в прошлом осталось неисчислимое количество вариантов, просто вы прошли по одному-единственному пути из множества альтернативных, чтобы оказаться там, где находитесь сейчас, в вашем Тут-и-Теперь, возле этого пенька, на котором стою я и веду с вами беседу. Своим появлением здесь вы одним махом уничтожили несметное количество возможных для вас ранее вариантов собственного будущего, но не меньшее количество вариантов и добавили. Поэтому тот самый «следующий раз» будет почти наверняка, а потому позвольте дать вам непрошенный совет. Я не стану сейчас много и пылко рассуждать о том, что действую исключительно в ваших интересах и желаю вам только добра; нет, я не наш Король, не святой и даже не просто альтруист. Признаюсь, я действую из других соображений. А кроме того, мне хочется, чтобы вы просто жили Своей жизнью, а не проживали её в чьей-то чужой жизни, даже не подозревая об этом. Мой совет таков: когда вам придётся выбирать из четырёх — выбирайте ворона. Ни на что другое не соглашайтесь.

— Вы хотите сказать, что я должна буду выбрать вас?

— Нет, конечно. — ворон неожиданно хихикнул. — Я как раз капитан другой команды. А вы выбирайте того ворона, которого вам предложат, — и он протянул к лицу Девочки свою когтистую лапу, подсунув один из крепких выпуклых когтей буквально ей под нос. — Смотрите внимательно.

Как Гермиона ни старалась что-то разглядеть, она не видела ничего кроме вороньего когтя. Но неловко же спрашивать, что именно она должна увидеть…

— Ну, теперь точно не ошибётесь, — хмыкнул ворон, убирая лапу. — Я не могу сказать, что ваша жизнь с этим выбором станет интереснее или счастливее, но это будет именно Ваша жизнь, а не та, которую вам наметит и выберет кто-то другой. Просто постарайтесь мне сейчас поверить — выбирайте ворона, потому что так в конечном счёте будет лучше для вас, а значит так будет лучше и для других — для тех, кто будет рядом с вами. Всегда выбирайте то, что лучше для вас, иначе вам поневоле придётся делать то, что лучше для других.

— А почему вы вообще решили что-то мне советовать?

— Отличный вопрос! Уже одно то, что вы его задали, лишний раз подтверждает, что, беседуя сейчас с вами, я не трачу времени впустую.

— Ой, а можно тогда ещё вопрос? Кот Крукшанкс сказал мне, что все на свете Там-и-Тогда — и те, что в прошлом, и те, что в будущем — существуют одновременно. Это так? А как такое может быть?

— А что ж вы сразу не спросили об этом у своего куска рыжего меха? И мне бы сейчас не пришлось объяснять вам такие простейшие вещи. Конечно, они существуют одновременно, как, например, существуют одновременно, но в разных координатах, Манчестер и Ливерпуль. Ну, вот давайте — представьте себе любую пару разных Там в разных Тогда из вашего прошлого. Представили? В первом — вам три или четыре года, вы играете у себя в комнате и вдруг чувствуете, как из снизу кухни поднимается самый вкусный на свете запах — запах маминого вишневого пирога, и вы от радости начинаете скакать, хлопая в ладоши, понимая, что сейчас, вот сейчас в комнату зайдёт мама с дымящейся тарелкой. А во втором Там-и-Тогда — вам восемь лет, и вы идёте с папой по подвесному деревянному мостику через ручей, и вам очень страшно, потому что между редкими дощечками качающегося под вашими шагами мостика видна холодная прозрачная вода с острыми камнями на дне. И закрыть глаза от страха нельзя, потому что так можно споткнуться об край какой-нибудь из неровно положенных досок. И вы вцепляетесь в папину руку, и просите неизвестно кого, чтобы этот мостик поскорее закончился…

— Откуда вы это знаете?

— Ох, мисс Грейнджер… Считайте, что вы мне сами про это рассказали… Но вот вам и пример — мы сейчас побывали в двух разных Там из двух разных Тогда вашего прошлого. А где они оба находились вчера или час назад, до этой минуты, когда мы с вами туда заглянули? Они ведь где-то были, причём были одновременно с тысячами и тысячами других ваших Там-и-Тогда, и попасть из одного сразу в другое нам не составило труда и не заняло времени. Так же и с моментами будущего. Но с будущим немного сложнее: заглядывая в какие-то будущие Там-и-Тогда, мы никогда не знаем, на какой именно жизненной веточке они окажутся. Мы можем заглянуть в какие-то две точки будущего, но они могут оказаться из разных вариантов вашей жизни, а ведь заранее неизвестно, какой именно вариант вы осуществите, по какой именно веточке из тысяч и тысяч возможных вы пройдёте, а какие так и останутся нереализованными. Но даже если они и останутся нереализованными, они от этого никуда не исчезают и не становятся менее реальными. Вот здесь вам двадцать два года, вы впервые берёте на руки своего новорожденного сына и жадно всматриваетесь в его лицо. А вот здесь вам сто девятнадцать лет, и вам сообщают, что на каком-то там далёком астероиде открыли новый вид животных, которых назвали в вашу честь — герджерами. И то и другое — ваше возможное будущее, мисс Грейнджер.

Ворон сделал паузу, опустил веки и как-то совершенно по-человечески потер крыльями виски. Гермиона молчала, стараясь понять и переварить услышанное, но чувствовала, что внутри просто кипят, бурлят и пытаются выскочить наружу десятки новых вопросов…

— Вы говорите, что все точки, эти варианты, реальны одновременно, но как такое может быть?

— Мисс Грейнджер, реальность — это то, что не исчезает и не изменяется даже если вы об этом не знаете, или если вы в это не верите. Или если вы — как чаще всего и бывает — не хотите в это верить. На реальность могут повлиять только наши собственные решения и поступки. Наверняка каким-то своим следующим действием или выбором вы сотрёте из возможного будущего многие имеющиеся там сейчас варианты и породите новые, но пока, из вот этого нашего с вами Тут-и-Теперь, они все реальны и все существуют одновременно.

Ворон снова сделал паузу и покивал головой, как бы в такт каким-то своим мыслям:

— Ну что, вам всё еще интересно узнать, чего ради я тут проявляю невиданную щедрость, причиняя добро и раздавая непрошенные советы?

Девочка молча кивнула, чувствуя, что ей сейчас не стоит открывать рот даже для короткого ответа, иначе все вопросы, передравшись между собой за первенство, выскочат оттуда одновременно.

— Пройдя через тот проход и попав сюда, вы изменили не только всевозможные версии собственного будущего, мисс Грейнджер, но и вплелись в разные варианты будущего многих и многих других людей. И, понимаете ли, где-то Там и где-то Тогда, на одной из многочисленных возможных веточек вашего будущего, вы выросли, стали взрослой, красивой и необыкновенной женщиной. И я полюбил вас, и мы прожили вместе сто лет и умерли в один день.

— А я в той жизни была вороной?

— Глупый ребёнок… — ворон опустил голову и снова потёр виски. — Ладно, мисс Грейнджер, пора. Возвращайтесь домой, растите там побыстрее и умнейте поскорее. Впрочем, за этим, надеюсь, дело не станет…

— Но… — Гермиона хотела снова вставить «простите» или «извините», но вовремя сдержалась. — Но я так и не понимаю, как же мне попасть домой. Я не представляю, где и какого зайца я должна ловить, я думала, мне, чтобы оказаться дома нужно будет сказать какие-то волшебные слова или выпить какое-нибудь отвратное зелье…

— Как вы сказали: отвратное зелье? — ворон почему-то развеселился. — Это стоит запомнить! Чем не название для антидота к Амортенции… А что касается «какого зайца» — так ловите любого, хватайте первого попавшегося.

— А если я не смогу поймать первого попавшегося?

— Тогда ловите второго. — продолжал веселиться ворон.

— Но где, где мне его ловить?

— А это можете знать только вы, это же должен быть ваш заяц, а не мой. Послушайте, не надо усложнять, отнюдь не всегда нужно заранее разрабатывать подробный и последовательный план действий. Если вы правильно настроитесь и правильно сформулируете задачу — то решение придёт само, оно просто прыгнет вам в руки. Всё одновременно и значительно проще и значительно сложнее, чем вы думаете. Всё не то, чем кажется.

— И совы?

— Что совы? — слегка опешил ворон.

— Ну…, я несколько раз слышала, как говорят «Совы не то, чем они кажутся».

— Ох, мисс Грейнджер! Вот как раз совы это у нас, пожалуй, единственное то, чем и кажется. Они просто совы. И когда к вам прилетит сова, вам надо будет просто открыть ей окно.

— А зачем ко мне прилетит сова? Когда она прилетит?

— Всему своё время, — ворон по-прежнему пребывал в хорошем настроении. — В том числе и ответам на вопросы, даже на те, которые еще не заданы и на те, которые еще даже не появились. Их будет много, я вам обещаю.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, ответьте мне сейчас только на один вопрос: что имел в виду Король, когда сказал про олуха, пузыря, остаток и … что-то еще одно?

Ворон смеялся уже в открытую:

— Не берите в голову. И не такие головы как ваша уже сломались, стараясь это хоть как-то проинтерпретировать. Так что нам с вами, поверьте, и пытаться не стоит… А знаете, мисс Грейнджер, я ведь даже и не помню, когда смеялся в последний раз… вообще не помню…

Он хмыкнул, резко стал серьёзным, вздохнул и как бы задумался, по-птичьи свесив голову набок, а Девочка отчего-то смутилась и, опустив глаза, переводила взгляд с одной своей пыльной сандалии на другую. Молчание длилось, тянулось, становилось каким-то неловким, и она подумала, что если ворон смеялся, то возможно не слишком рассердится, если она всё же задаст ещё один вопрос.

— Я помню, что не должна извиняться, но всё равно простите что спрашиваю. Король еще сказал, что Тут-и-Теперь отличаются от Здесь-и-Сейчас, не могли бы вы мне объяснить, в чём разница?

— Разница? Разница в том, что понятие Тут-и-Теперь однозначнее, инвариантнее, оно не предполагает наличия времени и расстояния за его пределами, оно обозначает, но не направляет, а главное, что я вам скажу на эту тему — что она для вас сейчас совершенно не важна. Поднимайтесь, мисс Грейнджер, хватить вам сидеть на голой земле, вам пора к маме и папе, отправляйтесь туда, где вас ждёт ваш заяц.

— Но как я могу туда отправиться, если не знаю, где это, а Крукшанкс говорил, что для перемещения надо чётко обозначить место.

— Вот и обозначьте нужное место, ведь если мы чего-то хотим, то мы стараемся попасть в то место, где сможем это получить. Сформулируйте это попонятнее и попроще, чтобы было ясно куда именно вам надо. Например, «мне нужно туда, где я поймаю зайца» — и вперёд.

— Да, но я же не знаю тех волшебные чисел, которые нужно назвать.

— Назовите любую нисходящую последовательность трёх простых чисел, — и ворон так выразительно встряхнул головой, как будто он сейчас потеряет терпение, взмахнёт крыльями и улетит, оставив её снова в одиночестве.

— Но Крукшанкс же специально сказал, что это должны быть как раз не простые числа, а волшебные.

— Мисс Грейнджер, не доверяйте рыжим представителям мужского пола, и — я настоятельно вас об этом прошу — постарайтесь в будущем ни с кем из них не связываться. Вы вообще когда-нибудь учились в начальной школе?

Гермиона настолько растерялась, что просто мелко закивала головой.

— И вам там ничего не говорили, про простые числа? — раздраженно спросил ворон. — О, Мерлин мой! Я, конечно, многогрешен, но неужели настолько, что должен учить этих детей ещё и арифметике? Да назовите хоть простейшую последовательность «пять-три-два». Справитесь, или я должен это для вас клювом на земле написать?

— Да, конечно, справлюсь, спасибо вам, — она посмотрела прямо в круглые чёрные глаза ворона и поняла, что вот сейчас он улетит, а она уйдёт неизвестно куда и там снова останется одна. Без кота, рядом с которым ей было веселее и спокойнее, и без этой птицы с немигающим и ничего не выражающим птичьим взглядом, рядом с которой она неизвестно почему чувствует себя защищенной. Да, именно защищенной, так же как рядом с папой... — Спасибо вам. Я постараюсь не забыть всё то, что вы мне сказали.

— Идите, — устало сказал ворон. — Я буду тут, чтобы убедиться, что вы благополучно ушли.

— Скажите… вот честное слово, это будет самый-самый последний вопрос… а мы с вами еще встретимся?

— Хм-м… Если я вам сейчас скажу «да», то это будет полуправдой, и если я вам сейчас скажу «нет», то это тоже будет полуправдой. Вот и держите две половинки одной правды, а там уж сами складывайте их вместе как хотите. Идите уже наконец, вам пора идти, а мне пора возвращаться, и на всякий случай — прощайте.

— До свидания. — Гермиона зажмурилась, чтобы не видеть этих направленных на неё чёрных блестящих глаз, сглотнула непонятно откуда взявшийся комок в горле и крутанулась на месте:

— Мне нужно туда, где я поймаю зайца! Пять — три — два!

Вокруг была светлая зелёная долина, окруженная невысокими холмами, на вершине ближайшего из которых стоял необычный дом. Это была слегка наклоненная вбок круглая чёрная башня с беспорядочно разбросанными по ней окошками, окруженная невысоким покосившимся забором с распахнутой калиткой. Перед забором колосились заросли некошеной травы, а из травы выползали побеги и ветки каких-то высоких и явно цеплючих растений, атаковавших забор и уже почти поглотивших его. Но самым странным было то, что прямо над домом при ярком свете летнего дня висел лунный серп. Висел он сверху, на небе, но так низко, как будто кто-то оттуда подвесил луну на длинной верёвочке. Девочка внимательно осмотрелась по сторонам, но пока никаких зайцев в поле зрения не наблюдалось. Тогда она, вздохнув и пожав плечами, решительно поднялась на холм.

Прямо за раскрытой калиткой начиналась дорожка, по обе стороны которой чуть ли не до пояса Гермионы поднимались буйные заросли трав, колосков и каких-то причудливых растений, среди которых она узнала только пышный куст репейника. Эта тропа в джунглях закачивалась восемью высокими ступенями без перил, ведущими к двери дома. На верхней ступеньке, болтая босыми ногами, сидела девочка.

Она была одета в длинный блеклый, некогда голубой, сарафан с множеством небрежно нашитых на него карманов и кармашков; на её светлых спутанных волосах красовался венок из пивных пробок, нанизанных вперемешку с еловыми шишками, а в руках был тонкий ивовый прутик, которым она размахивала, будто дирижируя каким-то невидимым оркестром. Заметив Гермиону, девочка отбросила прутик и вскочила на ноги:

— Это ты? Ты пришла?

Гермиона уже почти привыкла, что её здесь откуда-то знают те, кого она раньше и в глаза не видела, а потому согласно кивнула головой. Тем более, что спорить тут было не о чем: ведь это действительно она, и она действительно пришла.

— Я знала, я знала, — радостно продолжила девочка, — Ведь сегодня пятница, а я знала, что ты придёшь в пятницу.

— Почему именно в пятницу?

— Да потому, что я в пятницу родилась. Это значит, что каждую пятницу у меня как будто маленький день рождения, это же так здорово, когда в каждой неделе есть праздничный день! Меня зовут Полумной, но вообще-то я Луна, потому что так короче и лучше. А как тебя зовут?

— Гермиона, и я как раз не люблю, когда меня называют короче. Как услышу «Герми» или «Миона» — так сразу про-падает всякое желание общаться дальше, — сказала Гермиона, и сама удивилась, что признаётся в этом девочке, которую видит впервые в жизни. — И ведь каждый раз прошу меня так не называть, а они как не слышат…

— У тебя очень хорошее имя, оно такое храброе и прямоугольное. А у меня — гладкое и овальное. Садись тут. — и Луна уселась обратно на ту же ступеньку, подвинувшись и освобождая место для Гермионы.

— Понимаешь, мне, наверное, некогда сидеть. Я вообще-то пришла сюда потому, что скорее всего я смогу именно тут поймать зайца. Не знаешь, я действительно смогу его тут поймать?

— Конечно, — уверенно сказала Луна. — Тебе очень срочно?

— Ну-у-у… — протянула Гермиона, посмотрев на небо и прикидывая, который мог бы быть сейчас час. — Понимаешь, не поймав зайца, я не смогу возвратиться домой, а вечером вернутся с работы родители, и если я не появлюсь к их приходу, они будут очень и очень нервничать.

— Значит немного времени у нас еще есть, — рассудила Луна. — Садись, получишь ты своего зайца.

— А у тебя что, есть заяц?

— Да сколько угодно у меня зайцев, я часто с ними играю, а то папа очень занят, он конечно всё время дома, но ему не до меня, он делает журнал.

— Твой папа издатель или журналист? — спросила Гермиона, усаживаясь на ступеньку рядом с Луной. Про зайцев она почему-то поверила сразу и безоговорочно.

— Ну, он и статьи пишет сам, и печатает сам, так что работы у него много, а мешать ему нельзя. Я тут всё время одна и одна, правда там недалеко, — Луна мотнула головой куда-то в сторону, — живёт моя подружка. Но её я вижу редко — у неё и мама постоянно дома, и целых шесть братьев у неё есть, так что она всегда занята и ей не скучно. А тебя кто сюда привёл?

— Никто, я пришла сама.

— Ты сама переместилась, — удивилась Луна. — А мне папа не разрешает перемещаться самой, он говорит, что у меня в голове ветер свистит, и я думаю, что он прав, ведь ветер — это воздух, а мой звёздный покровитель — Близнецы, воздушный знак. А твой звёздный знак кто?

Гермиона никогда не интересовалась астрологией, да и папа посмеивался над увлечениями подобного рода, но она как раз недавно прочитала об этом в календаре и кое-что, конечно, запомнилось.

— Я Дева, родилась девятнадцатого сентября.

— Здорово! Это значит, что ты — земля, то есть твёрдая основа. Ты сначала хорошенько думаешь, планируешь, всё учитываешь, а только потом делаешь. И имя твоё очень к этому подходит. А в какой день ты родилась, не знаешь?

— Знаю, мама говорила, в воскресенье.

— Ух ты, повезло тебе! Твой еженедельный праздник — всегда выходной день, а кроме того «Кто родился в воскресенье — будет просто загляденье».

— И это я знаю, — рассмеялась Гермиона. — Это тоже из «Мэри Поппинс».

— Что ты говоришь? — удивилась Луна. — А мне казалось, что это я сама сочинила. И еще думала сочинить дальше, про другие дни недели, но потом про это забыла. А кто такая эта Мэри?

Тут уж пришёл черёд удивляться Гермионе.

— Ты что не читала? Это же очень известная книжка, это такая сказка, волшебная сказка.

— А разве бывают неволшебные сказки? Но об этой я не слышала, я знаю только сказки барда Бидля. А в твоей книжке про другие дни недели есть?

— Нет, иначе бы я помнила. Слушай, а давай, если хочешь, дальше сочинять по очереди, ты про один день, а я про следующий. Сможешь?

— Смогу, конечно. Мне вообще часто думается в рифму, я уже и не хочу, а оно само так думается и думается, не отвяжешься. Следующий день это понедельник, да? — Луна задумалась и сильно подёргала себя за уши. — Вот, придумала: «Кто родился в понедельник будет форменный бездельник». Или нет, зачем кому-то быть бездельником, не надо, нужно чтобы каждому досталось что-то хорошее. Сейчас, сейчас… — и она снова взялась за уши.

— «Кто родился в понедельник — будет жить, как рак-отшельник». — предложила Гермиона.

— А кто такой рак-отшельник, — удивилась Луна. — Я про таких не знаю, хотя много читаю про разных животных. Я знаю только про ракобуля, который отгрызает пальцы у гриндилоу, пока тот находится в зимней спячке. Впрочем ладно, быть раком-отшельником всё равно лучше, чем быть бездельником. И чья теперь очередь, моя или твоя?

— Пусть будет снова твоя, — великодушно предложила Гермиона.

— Ага! — Луна снова принялась терзать уши. — «Если ты родился в среду — значит ждёт тебя победа».

— А почему ты про среду, следующим же должен быть вторник? Ну, хорошо, тогда вторник мой, а ты потом про четверг. Так, дай подумать… Вот! «Кто во вторник свет увидит — того жизнь не обидит».

— «Кто в четверг успел родиться — тому будет чем гордиться», — уши Луны уже были похожи на два розовых полупрозрачных вареника.

— А мне, значит, твой день достался, — и Гермиона задумалась, стараясь придумать для Луны что-нибудь такое особенное. — Пусть будет «Тот, кто в пятницу родится — всем на свете пригодится».

— Не хочу я пригождаться всем на свете, — возмутилась Луна. — Я что, пуговица? Придумай что-нибудь другое.

— Ладно, тогда по-другому. «Тот, кто в пятницу родится — будет лучше всех учиться». Сойдёт?

— Сойдёт, — милостиво согласилась Луна, и они обе рассмеялись, очень довольные друг другом. — Подожди, я уже снова запуталась. Сейчас про субботу и это моя очередь, да? Ну-у-у… «День рождения суббота — значит ждёт тебя работа». Или «ждёт тебя охота». Или «ждёт тебя забота». Пусть каждый сам выбирает, что его ждёт. Теперь твоя очередь.

— А неделя закончилась, — хихикнула Гермиона. — Здорово мы с тобой, да? Мне понравилось, а тебе?

Луна кивнула, и они какое-то время молча сидели рядом, уютно болтая ногами.

— Знаешь, — неуверенно прервала паузу Луна. — Знаешь, я ведь… ну… не совсем правду тебе сказала. Та моя подруга, что живёт недалеко… ну, в общем она мне не совсем подруга. Нет, она действительно очень хорошая, весёлая такая… Но я её на самом деле очень редко вижу, меня папа саму не отпускает, а её не отпускает мама, но мы, если и встречаемся, то … У меня как-то вообще нет друзей, не получается у меня…

— Честно говоря, у меня тоже. — неохотно призналась Гермиона. — В школе, конечно, много всех, но они такие… Мальчики только кричат, бегают и никого не слышат; а девочки тоже ничего не слушают, шушукаются, смеются над чем-то несмешным, а играют только в совсем детские скучные игры. Представляешь, никто из них даже в Скрабл дольше пяти минут поиграть не в состоянии. И еще они надо мной смеются, дразнят зубрилкой и подлизой, как будто я же и виновата, что мне и вправду интересно учиться. Но зато у меня есть самые лучшие на свете друзья — мама и папа.

— Я тоже очень дружу с папой, он мне столько всего рассказывает, объясняет, учит всему. Но только у него на это так мало времени… — вздохнула Луна.

— А у мамы?

— Моя мама недавно умерла, — спокойно сказала Луна.

— Ой, прости, я не знала, — Гермионе стало страшно неловко, она не понимала, что нужно говорить в подобном случае. В груди вспыхнул какой-то жгучий уголёк, и перед глазами почему-то снова встал тонкий одинокий оленёнок на краю поляны, провожающий взглядом оленя и лань, которые всё идут и идут куда-то туда, где земля плавно переходит в небо.

— Конечно, ты не знала. Но даже от того, что теперь ты это знаешь, ничего не изменится. Я вот всё время про маму думаю, думаю… И чувствую себя так, как будто из чернильницы вылили чернила. Чернильница есть, вот она, никуда не делась. А писать не получается… Но даже если об этом не думать, даже если вообще об этом забыть, то ведь всё равно ничего уже не изменить.

— Да, ничего не изменить. — задумчиво сказала Гермиона, прикусив губу. — Мне ворон о чём-то таком и говорил.

— Ворон? — Луна удивленно посмотрела на Гермиону и недоуменно пожала плечами. — А что он еще говорил?

— Ну-у… Он, например, говорил, что, когда придётся выбирать из четырёх, для меня лучше всего будет выбрать ворона.

— Правильно говорил, — кивнула Луна. — Обязательно выбирай ворона. Я вот уже давно решила, что именно его и выберу.

— Еще он сказал, что, когда прилетит сова, я должна открыть ей окно.

— А как же иначе? — снова удивилась Луна. — Конечно, лучше всего сразу открыть ей окно, иначе эта сова от тебя не отстанет, они же жутко настырные. Тебе сколько лет?

— Через два месяца будет одиннадцать.

— Везёт тебе, уже скоро, а мне еще так долго ждать.

— Послушай, — Гермиона вспомнила как ворон у неё — взрослой, почти одиннадцатилетней девочки — спрашивал, училась ли она вообще в школе, — а почему при перемещении надо называть именно простые числа? А с любыми другими что, не получится?

Луна снова удивлённо взглянула на неё своими очень светлыми, почти прозрачными глазами.

— Конечно, с другими не получится, потому что простые числа — волшебные.

— Та-а-к, приехали… — Гермиона боднула головой воздух и медленно выдохнула. — Так они простые или волшебные?

— Они волшебные потому, что простые. Неужели ты думаешь, что это случайно в галлеоне семнадцать сиклей, а в сикле двадцать девять кнатов?

«Галеон, галеон… — пыталась сообразить Гермиона. — Ну да, галеон — это такой большой стародавний корабль, парусник кажется. Чего на большом корабле может быть семнадцать? Парусов? Пушек? Нет, наверное, на нём семнадцать спасательных шлюпок. А в каждой из этих шлюпок по двадцать девять спасательных кругов? Да, скорее всего так. А почему именно постольку? Возможно потому, что если простые числа — волшебные, то они помогут спастись при кораблекрушении… Ну вот, кажется она поняла, что хотела сказать Луна».

— А ещё ворон сказал, что всё не то, чем кажется, — вздохнула Гермиона.

— Почему не то? Раз оно таким кажется, значит оно такое и есть, а иначе оно бы таким не казалось. В Тут-и-Теперь всё именно то, чем кажется. Просто потом, в Там-и-Тогда, оно может начать казаться чем-то другим. А может и действительно оказаться чем-то другим, кто знает. Сейчас тебе кажется, что мы просто сидим и разговариваем, а прямо в следующем нашем Тут-и-Теперь, которое для нас еще Там-и-Тогда, тебе покажется, что мы не просто сидим, а еще и едим яблоки.

Гермиона поразмыслила и решила, что на самом деле Луна сказала то же самое, что и ворон. Сейчас кажется так, потом кажется, что это не совсем так, а в результате окажется, что это и вовсе не так. Но тогда получается, что вообще всё на свете не то, чем кажется сейчас… Нет, она не хочет об этом думать, не хочет и не станет! Что кажется — то и кажется, что есть — то и есть, а дальше — видно будет.

А Луна тем временем протянула руку, сорвала яблоко с одной из двух растущих по обе стороны крыльца яблонь, и протянула его Гермионе. Та уже давно обратила внимание на эти странные деревья: на них не было ни единого листочка, только на ветках, похожих на перепутанные верёвки, росли крупные жёлто-красные шары яблок, и это было немножко похоже на увешанную игрушками рождественскую ель.

Гермиона вгрызлась в яблоко, и почувствовала, что вообще-то очень хочет есть. Ну, еще бы! Она ведь сегодня только завтракала утром, а когда это было? Давным-давно, а после этого столько всего разного произошло… Она скосила глаза на Луну, которая тоже кусала яблоко, но как-то очень странно: откусывала по крошечному кусочку и каждый раз внимательно разглядывала то место, от которого откусила. Поймав взгляд Гермионы, она пояснила:

— Я ищу яблочного червяка, а он всё не находится и не находится, я уже давно ищу.

— Даже стесняюсь спросить, зачем он тебе, — хихикнула Гермиона, хрустя яблоком.

— Мне… да мне сам червяк не очень нужен, хотя он, конечно, милый — мягкий такой, бархатный. Но, понимаешь, вот родился он в яблоке, всю жизнь свою там живёт, а что он кроме яблока видел? И что он, бедный, кроме того яблока ел, если ничего другого не видел? А может, он не так уж и любит есть яблоки, просто сам об этом не знает. Вот мне и хотелось бы угостить его, например, сарделькой или жареным беконом.

Гермиона поймала себя на том, что уж она бы точно не возражала угоститься кроме яблока сарделькой или беконом, но постеснялась сказать об этом вслух, и вместо этого спросила у Луны, куда можно выкинуть яблочный огрызок.

— Да кидай туда к забору, подальше. — беспечно отозвалась Луна. — Я всегда туда кидаю всякий мусор, всё равно лукотрусы ночью слезают со своих деревьев и подъедаются на земле, а огрызки яблок они особенно любят.

Обе девочки дружно швырнули остатки яблок куда-то в заросли лохматой неприрученной травы, и, покосившись друг на дружку, смеясь облизали пальцы.

— А почему же эти лукотрусы не едят целые яблоки прямо на яблоне, если они их так любят? — поинтересовалась Гермиона.

— А разве ты хоть раз в жизни видела лукотруса на яблоне? — удивилась Луна.

— Честно говоря, я их вообще никогда не видела, у нас они, наверное, не водятся.

— Лукотрусы не едят яблоки прямо на дереве потому, что они не живут ни на яблонях, ни на других плодовых деревьях. А никакой лукотрус никогда и ни за что не полезет на чужое дерево, у них с этим строго. У них вообще суровые порядки, и иерархия построже, чем у муравьёв.

Гермиона огляделась. Она плохо ориентировалась во времени, но папа когда-то объяснил ей как устроены солнечные и теневые часы, и потому она отметила про себя, что тень от крыльца уже стала заметно длиннее, чем была раньше, переползла через яблоню и подбиралась к колючему растрёпанному кусту дикого шиповника, покрытого мелкими метельчатыми соцветиями. Она скользнула взглядом по переплетающимся ветвям увешанной плодами яблони и подумала о том, что впервые видит девочку, которая тоже знает слово «иерархия», тоже знает, что муравьи живут по жёстким законам, которая тоже умеет думать в рифму… Которая вообще многое «тоже»… И с ней можно вот так сидеть — молча, но вместе. И еще можно вместе облизывать пальцы… И тут же она подумала о коте: как они оба тихо смеялись, обнявшись и глядя друг на друга… И вспомнила строгого ворона, который собирался в неё влюбиться и прожить с ней вместе сто лет в каком-то далёком вероятном — а скорее всего невероятном — будущем…

Наверное, и Луна думала примерно о том же, потому что после затянувшейся паузы она повернула к Гермионе голову и медленно заговорила:

— И почему на свете так странно всё устроено. В нём встречаешь того, кого встретить не должен, и не встречаешь того, с кем хочешь встретиться. Люди — как пылинки в воздухе, им так легко разминуться…

— Знаешь, мне… ну, в общем мне сказали, что я обязательно окажусь здесь снова. Только я совершенно не поняла как я смогу опять сюда попасть и когда это будет, но я бы очень хотела, чтобы мы тут опять встретились и не потерялись. Мне… ну, один знающий человек, — она почему-то не хотела называть Короля, — объяснял, что существует неимоверное количество будущих Там-и-Тогда, а потому попасть именно в то, в которое хочешь, очень сложно — большая вероятность того, что промахнешься. Надо иметь какой-то якорь, какой-то крючок в том нужном месте.

— Но ведь мы обе выберем ворона. Может, это и есть крючок?

— Откуда мне знать. Мне вообще кажется, что надо просто очень-очень сильно хотеть, и тогда не промахнешься.

— Нет, нет! Никогда нельзя хотеть чего-то вот так очень и очень сильно! — взволнованно отозвалась Луна и даже схватила Гермиону за руку, — «Очень-очень» — это всегда означает «слишком», а в «слишком» всегда есть что-то лишнее, мешающее. Если ты хочешь слишком сильно, то ты получишь что-то не то или получишь не совсем то. Мне мама рассказывала одну историю, я не очень точно помню, но история про то как два человека очень-очень хотели встретиться, они так мечтали жить в общих Тут-и-Теперь, что хотели этого слишком сильно, чересчур хотели, ни о чём другом и думать не могли, слишком старались, слишком торопили время и дёргали его каждый со своей стороны. И в результате у них получилось, но не совсем — на самую чуточку не получилось. Представляешь, один из них оказался во вчерашнем дне другого. Всего несколько часов разницы — а не встретиться им уже никогда. Их Тут всегда совпадают, а их Теперь всегда разные. И тот, что живёт днём раньше, видит признаки присутствия второго, который для него «во вчера» — то чашка непомытая стоит, то вещи переложены по-другому, то вдруг зонтик у двери со вчерашнего дня сохнет, а он только сейчас пришёл домой со своим мокрым зонтиком…

— Та-а-к, — протянула Гермиона, обдумав ситуацию. — Значит так, договариваемся следующим образом: если одна из нас попадает во вчерашний день другой, то та, которая во вчерашнем дне, пишет записки той, которая в завтрашнем, и кладёт их на самое видное место.

— Но тогда получается, — Луна снова дёргала себя за уши, — что если, допустим, это я пишу тебе записки, то никогда не смогу получить от тебя ответа.

— Не сможешь. Но зато ты сможешь что-то мне рассказать, чем-то поделиться, а я с тобой — не смогу.

— Ну, пускай хоть так, — согласилась Луна. — Я, когда буду писать, буду думать о тебе и знать, что ты их прочтёшь. А ты, когда будешь их читать, будешь думать обо мне. Если мы будем думать друг о друге, то получится, что мы всегда немножко вместе.

— Немножко вместе… — протянула Гермиона. — Да, давай просто думать друг о друге, чтобы быть немножко вместе. Потому что мне уже пора домой, а когда я вернусь, и вернусь ли вообще — я не знаю.

— Вернёшься, — уверено сказала Луна. — Я же знала, что ты придёшь в пятницу, и ждала тебя — ты и пришла. И еще придёшь, я знаю, хотя и не уверена, что это снова будет пятница. А сейчас тебе уже действительно пора, потому что скоро все зайцы начнут прятаться в тени, — и резко встав, она спрыгнула со ступенек на землю.

— Погоди! — Гермиона поднялась вслед за ней, но, не решившись спрыгнуть, просто сбежала вниз. — Я хочу, чтобы это было у тебя, я хочу сделать тебе подарок, — она засунула руку в карман, вытащила завёрнутый в большой лист драгоценный четырёхлистный стебелёк клевера, осторожно его развернула и протянула Луне. — Я сама его нашла, и пусть он принесёт тебе удачу!

— Спасибо, — растроганно сказал Луна, принимая дар. Она снова бережно завернула стебелёк и аккуратно всунула его под одну из пробок на своём венке. — У меня тоже есть подарок для тебя, очень ценный.

Она засунула руку в один из многочисленных карманов своего сарафана, не нашла там, поискала в другом, третьем, наконец нашла в четвёртом, и протянула Гермионе небольшой круглый камешек цвета молочного шоколада.

— Это настоящее яйцо скального комбля. Скальные комбли — такие яйцекладущие грызуны, которые едят камни, но не съедают их до конца, а только обгрызают, придавая всякую форму. Некоторые камни получаются так красиво обгрызенными, что даже считаются произведениями искусства, а наши предки в древности использовали комблей для обработки камней при строительстве. Считается, что все краеугольные камни Хогвартса обработаны комблями.

— Так что, из этого яйца может вылупиться маленький комбль?

— Ну что ты, конечно нет, — удивлённо взглянула на Гермиону Луна, — как же он вылупится, если его высиживать некому? Их же, комблей, всех повывели тогда, когда… Да что объяснять, сама понимаешь когда.

Гермиона не понимала, но кивнула.

— Ладно, пора тебе ловить зайца, уже правда пора, а то не успеешь, — вздохнула Луна и отступила на несколько шагов. — Стань вон там под левой яблоней и подставь руку.

Гермиона спрятала яйцо в карман, послушно встала под яблоней и протянула на всякий случай обе руки.

Луна достала из очередного кармашка сарафана маленькое зеркальце, взмахнула им, и солнечный зайчик, выпрыгнув из зеркала, описал в воздухе дугу и приземлился в прыжке прямо на ладонь Гермионы. Она засмеялась и поймала зайца.

* * *

Соседский забор был цел и невредим, безо всяких несанкционированных дыр и проходов в иные края. Уже начинало смеркаться, но на подъездной дорожке перед домом, насколько было видно отсюда, с заднего двора, еще не было машины родителей. Успела!

В голове, как в калейдоскопе, крутились цветные осколки сегодняшнего дня, они разбегались, менялись местами, складывались в разноцветные узоры, которые переходили один в другой, но никак не могли сложиться в какую-то цельную осмысленную картинку. Девочка посмотрела на свои грязные ноги, оторвала прицепившийся к джинсам колючий шарик репейника, и заметила, что футболка спереди покрыта рыжими шерстяными волосками.

«Потом, — подумала она, — я подумаю обо всё этом потом, у меня еще будет время, много времени. А когда прилетит сова — надо будет просто открыть ей окно».

Она нащупала в кармане яйцо скального комбля, сжала его покрепче и быстро взбежала по ступенькам крыльца.

* * *

Когда для жизни нету сил

И чёрный ком в груди,

Не верь, не бойся, не проси,

А просто очень жди.

Но если ждёшь, и ждёшь, и ждёшь,

А всё вокруг не так,

То знай: в четверг прольётся дождь

Из кошек и собак.

И зацветает tryn-трава,

И горный рак свистит.

А значит в пятницу сова

К окошку подлетит.