Как это было на самом деле (джен)

Нас было четверо — Блэкволл, Железный Бык, я и Дориан.

И как ни странно, все поначалу находились в прекрасном расположении духа, хоть и ветер с дождем достаточно поиздевались над нами. Мы провели обсуждение вопроса о том, возвращаться ли в Скайхолд через Крествуд или взять чуть южнее, срезав. Железный Бык предположил, что с нами все будет нормально, если идти хорошо протоптанными дорогами, а не по бездорожью, и что в Крествуде — а именно в крепости Каэр Бронак — ко всему прочему, находились агенты Инквизиции. Однако не все были готовы его поддержать. Как позже сказал Дориан, нам еще это аукнется.

Странное дело, но каждый раз, когда Железный Бык попадал в Крествуд, с ним происходило невообразимое, причем в наиболее опасной форме. Он был одержим идеей получить от Крествуда максимальное удовольствие, словно этот регион чем-то ему обязан. Вот, например, сегодня ему приспичило залезть в гнездо с отложенными яйцами виверны.

В Крествуд мы отправились засветло, вынужденные отказаться от завтрака в ферелденской гостинице, и когда разбили лагерь неподалеку от перевалочного пункта по пути из Денерима в Вал Руйао, он куда-то ушел, с серьезным и задумчивым видом, и вернулся спустя пару минут, имея в руках три больших яйца.

По его словам выходило, что ничего вкуснее яичницы из яиц виверн не существует. Он часто готовил ее для своих «Быков» после славной охоты или крупного заказа. Этой яичницей он был просто прославлен. В общем, от его рассказов мы, холодные и голодные, что называется, соблазнились.

Впрочем, потом мы пожалели, что не вернули яйца в гнездо. Через три-четыре минуты после наших где уговоров, где угроз ему немедленно приступить к делу, раздался вопль. Самец виверны поднял дебош. Мы прогнали его; он удалился и привел свою благоверную. Мы выдержали с этой четой настоящую схватку, но по итогу отвага, талант и немного магии одержали победу, и мы обратили их в бегство, и они куда-то отправились умирать.

Спустя пятнадцать минут они вернулись и привели с собой еще детей. С того момента теоретические знания зоологов об этих ближайших родственниках драконов стоят под большим сомнением. Никакие эти виверны не одиночки. Абсолютно лишенные страха, они нападали на нас всей своей сворой со всех сторон сразу и пытались отобрать яйца обратно.

Один из детенышей оказался совсем подлым. Боднул головой мне пониже спины, без всякого на то предупреждения.

Чтобы удержать добычу, пришлось потрудиться — потрудиться не сколько удержать, но сколько, удержав, не разбить ее, потому что во время битвы у каждого было по яйцу. Кроме, разумеется, Дориана. Его голос разума не был обманут пустым желудком и призывал держаться от сырых яиц на безопасном расстоянии.

Блэкволл воинственно счищал остатки виверны со своего меча и косо посматривал в сторону Быка. Мы, конечно, все косо поглядывали на него. В конце концов мы столкнулись с тварями по его инициативе и были вынуждены какое-то время спасаться бегством, пока они разбрызгивали яд на несколько метров вокруг, прожигая кожу и доспехи. Потребовалась чудовищная порция припарок, чтобы нейтрализовать отраву, попавшую в организм Блэкволла.

— Хочу обратить ваше внимание: мы остались без пожитков, — вежливо оповестил Дориан, что с таким безразличием стряхивал землю с волос и плеч. — И без провианта. А еще без припарок.

— Мы поняли, Дориан, — мягко улыбнулась я.

— И без завтрака! — усердно продолжал Дориан причитать.

— И всо лади яисницы, — коснеющим языком просипел Блэкволл.

В кои-то веки они были солидарны.

— Да у вас бы языки отсохли! Такого вы отродясь не пробовали! — возразил Железный Бык, разминая шею. — Нежная, с хрустящей корочкой, пышная и воздушная, м-м-м, а какой желток! Жидкий во рту, прямо таит, разливается по языку! Яичница имела бы ошеломляющий успех!

— Да, имела бы… не разбей ты все яйца в пылу схватки, — бесился Дориан.

Тогда Железный Бык решил напомнить чародею, как его неосторожный сгусток огня спровоцировал цепную реакцию наших с Блэкволлом боевых действий. Но и тут он успеха не достиг — ведь не ударь Железный Бык топором так сильно, что земля сотряслась под ногами, и в такой опасной близости от Дориана, то его заклинание не пронеслось бы над нашими головами и мне не пришлось бы, бросив яйцо, окружать себя защитным полем, а Блэкволлу с его яйцом — шлепнуться на землю.

— Ладно уж, не хандри, холеный красавчик, — сказал Железный Бык и, отложив топор, потер руки. — Мое яйцо зато я бережно сохранил, на всех нас его за глаза хватит.

Затем он бойко расшевелил едва теплившиеся угли, некогда бывших нашим костром, набросал побольше свежих веток ивняка, еловых веток и плюхнулся на примятую траву. Траве, как выяснилось, это не понравилось, и она издала характерный треск…

В жизни не видела, чтобы веселье на кунарийском лице так внезапно сменялось растерянностью и всемирным замешательством.

— Прелестно, — проворчал Дориан. — Умереть нам от голодной смерти!

Когда Железный Бык соскреб яичную жижу и все скорлупки со штанов, мы попытали удачу поймать рыбы, так как среди нас имелся опытный рыболов, и Блэкволл весьма гордился тем, как это у него получалось. Он внушил данный факт нам и заявил, что нам лучше передать все дело ему целиком. Мы с Железным Быком встретили предложение с готовностью и без возражений, к тому же — до озера рукой подать, и живности там, разумеется, хватает.

 

 

У подножия берега нас приветствовал свежий запах озера, напоминающий морской, только прохладнее, и водорослями не пахнет. Легкая рябь, скользящая по отмелям, блестящие зайчики, что подпрыгивали по воде, могучие деревья вдоль берега, зрящие в собственное отражение. При дуновении ветра слегка наклонялся прибрежный тростник, а волны качали на своих спинах толстые листья болотных растений. К нам с вдохновленной улыбкой обернулся Блэкволл и сказал:

— Смотлите, на белегу бездомная лодка! Чуял же, свезет. Плетеный шнур и поплавок пли мне; надо бы челвячков, да пожилнее. Осетлинка нынче пложоливая.

Его слова оказались пленительными. Мы взялись за дело бодро, можно даже сказать, игриво. Я набрала хвороста и подготовила место для костра, а Железный Бык накопал червяков и даже опарышей. Единственным, кого предложение не сразило, был Дориан. Вот уж он отведать морепродукты никогда не стремился. А от созерцания безграничных озерных просторов его вдруг замутило.

Блэкволл обещал, что продемонстрирует нам высший класс рыболовки, и стал допытываться у каждого, кто от какой рыбки бы не отказался. Настал черед Дориана, и он, подойдя к нему, спросил:

— Долиан, что тебе-то плинести?

— Унесите меня отсюда, — был слабый ответ.

Я поспешила ему на помощь.

— Эй, Дориан, дыши поглубже, — сказала я и, хватая его за плечо, помогла развернуться спиной к озеру. — И не смотри туда. А то свалишься в обморок.

— О Создатель! Ну и хорошо. Хоть высплюсь.

Равным образом никто из нас не выспался, но Дориан, должно быть, расклеился уже совсем, раз не выдержал и уселся на камень, жалуясь, что от такой близости с озером у него разыгрались необычайные припадки головокружения. Он решительно сопротивлялся принимать участие в поимке рыбы. Нет, как он объяснил, не ради себя. Просто он опасался за рыбок — его стоны их всех распугают. Блэкволл ответил, что Дориан воображает, что ему плохо, и делает он это исключительно нарочно, чтобы порисоваться. Блэкволлу самому часто хотелось заболеть морским недугом, но у него никогда не получалось. Так что, если Дориан будет околачиваться поблизости и мечтать там пару часов среди сонных тропинок и теплого костра, пока вкалывают другие, ему ничего не достанется, и он рискует остаться голодным. Это предложение Дориан встретил с самым горячим одобрением.

— Ну почему мы не могли дойти до Каэр Бронак и там позавтракать? — спросил он, когда прения были окончены. — Я не переношу вкус рыбы. Я не переношу этот холод.

Я не выдержала и заулыбалась. Вот он весь Дориан. Готов охотно поделиться с ближним, как себя чувствует на юге. Будь мы в Скайхолде или хотя бы в Каэр Бронаке, он бы сопровождал повествование, став на каминный коврик, талантливым представлением, характеризующее его ощущения от южного пейзажа.

Когда Дориан становился вот таким, то лучше всегда позволить ему выговориться. Тогда он сдувается и в дальнейшем сидит спокойно.

Я приложила ладонь к его щеке, пощупала у него пульс, аккуратно смахнула спутавшиеся пряди со лба. Когда ему чудилось, будто он нездоров, я всегда так делала, и он ни разу не сопротивлялся.

— С тобой ничего особенного, даже температуры нет. Не притворяйся, — шутливо пригрозила я и напомнила о рыбе и о своей порции, которую с радостью скормлю ему.

Тогда Дориан стал наезжать на Блэкволла. Какого черта с ним на озеро отправился Железный Бык, а мы тут работай и костер разводи? Какого черта этой старой бородатой дубине вздумалось рыбачить, а мы тут сиди под дождем, в слякотной каше, и жди этих двоих, без палатки и даже овчинного одеяла? Что это за радость такая?

Вообще-то, погода в Крествуде последние два часа была не в пример лучше той, к которой мы привыкли, когда впервые здесь очутились. День обещал быть жарким, а западный ветер задумчиво вздыхал в высоких кронах. Листья весело перешептывались. Солнце, выпутавшись из облаков, прогоняло тревогу по всем тропам, дорогам и перелескам. Нас окружал мирный, спокойный Крествуд, и все его беды и страхи уже казались какими-то нереальными.

— Значит так. Во-первых, дождя нет и земля сухая, — заявила я. — А во-вторых… — я посмотрела на него, устроившегося на одном из камней, согретых солнечным светом. — Я натаскала веток для костра. Перекусим и попробуем успеть до Главных ворот. Каэр Бронак совсем в другой стороне. Пока мы до него доберемся — уже растаем в темноте и потеряем день.

— От одного дня вреда не будет. Мы потеряли неделю, пока выискивали крествудского старосту, — с улыбкой заметил Дориан.

— Да, Дориан. Самое время напомнить, какой из меня никудышный следопыт. Спасибо.

Но он был, к сожалению, прав. Когда Грегори Дедрик исчез, оставив письмо с признанием в затоплении деревни десять лет назад, мы разослали погоню и сами, боясь не успеть, двинулись по следу. Он вился меж Старорыночной дороги, навещал реку Хафтер и, похоже, намеревался побывать вообще во всех глухих уголках Прибрежных земель. Одним словом, поход выдался нелегким. Дорога вечно подпрыгивала, то с трудом влезала на холм, то с облегчением кидалась вниз. Так и шло: вверх-вниз, и скоро каждый из моих спутников многозначительно вздыхал и предлагал бросить эту пустую затею. Когда наконец дорога окончательно угомонилась и улеглась протянутой веревочкой, все мы воспрянули духом. Перед нами открылись лабиринты давно заброшенных копей старинной крепости Стражей, а уж за ней недалеко и до Недремлющего Моря. Тут след старосты обрывался.

— Инквизиция найдет беглеца. Не мог же он отплыть в Вольную Марку! Да и на что? Ни монеты с собой не взял, так торопился.

— А мы так упорно торопились за ним, что сами потратились на ночлег и еду, — ответила я, тряхнув кошельком с монетами. Зазвенело хоть и переливчато, но было сразу ясно — недостаточно. С полсотни крон, не больше. На гостиницу не хватит. — Спать нам сегодня под открытым небом.

— О нет!

Дориан был безутешен.

Я, однако, оглядываясь по сторонам, обратила внимание Дориана на другую проблему — отсутствие поблизости эльфийского корня. А с распухшим языком Блэкволла надо было что-то делать. Неплохо бы найти королевский эльфийский корень — его ломтики, если пожевать, избавили бы Блэколла от недомогания; к тому же, в конце концов, после безжалостной схватки с виверной и ее шайкой нам требовалось пополнить запасы и разыскать поле или сад, где он часто встречается — почти как сорняк.

Ему пришлось рассмотреть дело с моей точки зрения, и, обреченно вздохнув, он согласился и отправился со мной. Через час, когда солнце залило каменистые склоны, жара стала просто невыносимой, сильно парило, и роскошный день превращался в ужасный. Впервые, будучи в Крествуде, я попробовала утешиться мыслью, что дождь вот-вот придет, он обрушится вдруг, затяжной и холодный, а за ним подуют северные ветра — пусть жестокие, но сейчас такие желанные.

 

 

Ни капли, однако, не упало. Дождя не было и в помине. Дориан фыркал и говорил, что наши поиски совершенно загублены, что ничего нам не найти; то и другое продолжалось до тех пор, пока не обнаружился ручей с берегами, поросшими ежевикой.

Какое очаровательное зрелище! Я, не раздумывая, бросилась в самые заросли ежевики. Вкусные, сочные, сладкие ягоды! На ярком солнце весело плескалась вода. Я погрузила в нее руки и невольно улыбнулась. Задорная, холодная и свежая...

— Привет!

Рядом со мной, пригнувшись к земле, Дориан, подавленный и исполненный глубокого подозрения, напряженно вслушивался в мой шепот. Ему, в отличие от меня, пришлось несладко. Колючки намертво вцеплялись в его длинную робу, а под ногами — хлюпало. Пока мы перебирались через речку, он успел исцарапаться, а вдобавок немножко упасть, поскользнувшись на склизком камне, и взмокнуть еще сильнее сверху и намокнуть снизу.

 

 

Перед нами теперь пролегала открытая местность. Поле! Да какое! Мы шли по необозримому, ухоженному полю, засаженному репой; плотно утрамбованная дорожка через поле все вилась и вилась куда-то вдаль — к заснеженным горным вершинам и слепящим лучам солнца.

Я бы еще немного забрала левее и подальше, но Дориан смотрел на симпатичную дорожку так, словно она вела прямиком в логово Корифея.

— Дальше не пойду, — упавшим голосом отозвался он.

Тогда я предложила заняться сбором эльфийского корня прямо тут и, прежде чем начать, стянула с плеч котомку и бросила под ноги, чтобы и я и Дориан складывали туда все, что отыщем.

Сбор трав — одна из тем многих вещей, в которых я смыслила больше кого бы то ни было. Это все моя энергичная натура. Ничего уж тут не поделаешь. Прикинув, за сколько мы могли бы управиться, я сообщила об этом Дориану и с головой ушла в поле. Пришлось потрудиться больше, чем я думала, но два десятка пучков я все-таки собрала и поднялась с колен.

— А этот пучок ты брать не собираешься? — вдруг раздался голос сзади.

Я оглянулась и обнаружила за спиной Дориана.

— Ты что тут делаешь? — спросила я.

— Сам себе задаю тот же вопрос, — скривился Дориан.

— Я не об этом! — осадила я. — Тебе вон там собирать корень надо. Ты почему тут стоишь?

— Если бы я тут не стоял, ты бы пропустила целый пучок! О, кстати, еще один левее от твоего правого сапога.

Это вполне было в духе Дориана. Не мог, конечно, сказать даже слова, пока я не встану с колен, не говоря уже о том, чтобы самому нагнуться и поднять эти пучки. Просто не понимаю, как ему удалось перебраться из Тевинтера в Рэдклиф и остаться при этом в живых!

 

 

Разумеется, мне пришлось собрать все упомянутые Дорианом пучки и, разумеется, он палец о палец не ударил, чтобы мне помочь. Я стала бережно укладывать пучки эльфийского корня в котомку, один за другим, и перетянула ее края веревкой. Когда я закончила, Дориан спросил, не собираюсь ли я отделить листья от стеблей перед тем, как мы отправимся обратно. Я сказала, что этим он сам лично займется, когда закончит разводить костер, всучила ему котомку и сердито пошла к лагерю.

Правда, не успела я спуститься к ручью, как тут же замерла. Впереди, в просвете меж деревьев, на вершине холма был виден огромный черный силуэт. Издалека на фоне голубого неба он смахивал на тюк сена, вдруг решивший отправиться на прогулку.

— Смотри! — схватив Дориана за руку, прошептала я, когда он нагнал меня.

Он, видимо, проследил за моим взглядом и сжал мою руку в ответ.

— Подойдем поближе? — тихо спросил он, но ответа не последовало. — Ладно. Держись рядом. Я защищу тебя.

Не самое удачное время бросаться в авантюры! Тут уж лучше держаться поодаль, и не искать неприятностей, и радоваться, что они тебя тоже пока не ищут. Пока я поглядывала на силуэт, Дориан очень храбро двигался к нему и не отпускал моей руки. Если кто из нас и подумал о чудовище из красного лириума или демоне гордыни, вслух поминать не стал. Тропинка подвела нас прямо к стройному ряду деревьев, за которым стоял силуэт, но стоило нам выглянуть из-за дуба, как раздался оглушительный лай, и от силуэта отлепилась четырехлапая тень, помчавшись на нас.

— Куси его, Тяфк, куси его, кто бы то ни был! — крикнул силуэт.

Оказалось, то была не тень. Это была одноухая огромная мабари, свирепая на вид, смахивающая размерами на волка. Дориан замер. Я так и села возле дуба, помертвев. Я не знала, в чем здесь причина, но мабари занялась именно мной, встав слева, и малейшее движение сопровождалось рычанием, не оставляющим сомнений в серьезности намерений.

— Любезный незнакомец, день добрый! — поздоровался Дориан. — Прошу, мы всего лишь путники. Мы не ищем неприятностей!

К счастью, силуэт оказался повозкой, запряженной кривоногим пони, которого держал под уздцы его владелец. Пожилой мужчина на редкость крепкого телосложения с красным, обветренным лицом. Он совсем не дружелюбно поинтересовался:

— А чевось ищете? — акцент выдавал в нем ферелденца. Вглядевшись, он выразился еще определеннее: — Чего надо, отступные морды?!

Дориан улыбнулся и заверил, что никакие мы не отступники, а представители независимой организации и всенепременно покинем общество почтительного господина, если он в свою очередь соблаговолит отвести на безопасное расстояние своего мохнатого компаньона, который тщательно меня обнюхивал, тыкаясь в лицо мокрым холодным носом.

— У него с эльфами старые счеты, — сплюнув, сказал ферелденец. — Видали, уха нет? Так вот, их рук дело. Напали на мой сад пять месяцев назад, а Тяфк с ними в схватку. Вот, боевым шрамом обзавелся, и с тех самых пор им не доверяет.

Должна сказать, что и я не питаю к этим мастифам нежных чувств и не склонна им доверять. Когда один из таких псов впервые перешел на иждивение нашего клана, я даже не думала, что моя жизнь подвергнется опасности. Бывало, я сидела на веточке ясеня, боясь слезть, и смотрела на него, а он сидел у перекрученного ствола и смотрел на меня, не переставая сварливо лаять. Затем он познакомился с шайкой самых отпетых псов округи, стал водить их за собой по всяким трущобам и вместе с ними загонять меня на деревья. Складывалось ощущение, что смысл его жизни заключался только в том, чтобы стать моей конченой напастью.

При виде моего загадочного уныния ферелденец вроде бы собрался улыбнуться, но раздумал.

— Крествуд в последнее время стал очень опасным местечком, — заговорил он. — Теперь кого тут не встретишь. Каждый встречный-поперечный пытается осчастливить визитом.

— И на каждого вы собачку спускаете? — с беспокойством спросила я.

— Если не доверяю, — рассмеялся ферелденец. На что Тяфк одобрительно гавкнул. — Да перестань, приятель! Ко мне! Ко мне иди, Тяфк! Не тронет она твое последнее ухо!

Мабари нехотя отошел, и Дориан, помогая мне встать, представил нас, ограничиваясь одними именами.

— Освин, — кивнул ферелденец. — Это Тяфк Одноухий. А это, — он указал на старого пони. — Это Акли Кареглазка. Сами мы тоже неместные, колесим по окрестностям, продаем товар, какой имеем.

Вскоре мы с Дорианом столпились у его повозки, нагруженной вещами, и разочарованно переглянулись. Это был скромный, нехитрый, небогатый и простой скарб. Несколько перевернутых горшочков, сита, шумовки, куски мыла, купательные полотенца, парочка потрепанных скаток, человеческая палатка и зонтик от солнца. Мысль о палатке показалась хорошей, и мы ее приняли. Стоила она сущие гроши.

— А что в коробке, вон в той, заколоченной? — спросил Дориан.

— О! Сразу видно — глаз у вас — алмаз! Там, мой друг, виски! — воскликнул Освин. — Легендарный односолодовый. К нему, не волнуйтесь, прилагаются кругляши лайма.

Он откупорил маленькую флягу для дегустации и предложил отведать. Я отнеслась к идее с сомнением. Но Дориан сказал, что его мучает жажда (не помню, когда она его не мучила), и, отхлебнув, восхищенно причмокнул. Он убедил меня захватить одну бутыль — на случай, если рыба Блэкволла окажется полнейшими помоями и от нее случится расстройство пищеварения; вторую — чтобы согреться ночью, а также еще одну — она потребуется, как заявил Дориан, если Блэкволл перевернется в лодке и ему нужно будет воздать почести.

Кажется мне, Дориан слишком радостно твердил о том, что Блэкволл может перевернуться. Во всяком случае, хорошо, что у Освина в повозке не водилось ни пива, ни вина. Брать их с собой — большая глупость. От них сонливо и тупо, особенно, когда солнце печет голову и впереди долгая дорога.

— Чем расплачиваться-то будете? Орлейскими или здешними? Гульдеры тоже принимаю.

Я отстегнула висящий на поясе кошель и развязала шнурочки, ответив:

— Кронами.

— Фу ты ну ты! Это ж не меньше четырехсот и пару медяков сверху. Так и быть, со скидкой обойдемся без медяков. Четыреста ровно.

Здесь лицо Дориана омрачилось. Мысль о том, что мы уйдем с пустыми руками или, на худой конец, только с одной лишь палаткой, почти разбило его сердце. На наш капитал нельзя было позволить даже одной бутыли, чего уж говорить о трех, не считая палатки. Тогда Дориан предложил справедливый обмен и, раскрыв котомку, показал пучки с эльфийским корнем.

Только одна мысль билась у меня в голове: как же, ну как же Освин согласится на этот бесполезный хлам?

— По рукам!

Я совсем опешила.

Дориан приободрился и вывернул всю котомку, освобождая место для бутылок с лаймом. За палатку все же пришлось заплатить двадцать крон.

— Любезный Освин, а прогноз на сегодня не знаете? Ожидать ли сегодня дождя? — вежливо спросил Дориан, загрузив все бутыли и шесть лаймов в котомку, и сверху водрузил палатку.

Освин махнул рукой.

— Да кому нужен этот окаянный прогноз? Погода тут всегда плохая, когда наступает! Еще не хватало горя знать об этом заранее!

Напротив, нам бы было неплохо о ней знать, однако спорить с ним не стали и распрощались.

 

 

Когда наконец большие серые ветви затенили головы, и мы двинулись по тропе, легко огибавшей заводи и болотца, оставаясь сухой и твердой, Дориан внес некую ясность в занимавший меня вопрос — каким именно образом он ухитрился совершить эту полюбовную сделку. Как он сказал, что, судя по отечности в суставах рук и ног и скарлатине, наш друг переживал раннюю стадию ревматизма, при всем при этом, когда он нагибался, чтобы показать товар, то хватался за спину и корчился, а это, скорее всего, могло означать повреждение мышц нижней части спины. Нервная система у него была нарушена. С такими симптомами отвар из эльфийского корня — пожизненное пойло, но кроме фляги с виски ничего другого у ферелденца с собой не было. Запасы его кончились, рынки или таверны, где он мог бы закупиться, находились на расстоянии многих миль отсюда, а собирать травы самому в таком состоянии — невозможное испытание. Поэтому, как выразился Дориан, он бы смог отдать нам всю коробку, если бы мы были понаглее.

Временам Дориан решительно находчив. Просто на удивление. Я бы назвала такое «подлинной дедукцией». Хотя это было вовсе не то, на что я рассчитывала, и, понятное дело, мне не хотелось отдавать все припасы ради виски. И меня просто взбесило то, как Дориан сориентировался. Мне казалось, что в нашем коротком походе я работаю гораздо больше, чем мне полагается по справедливости, и начинала по этому поводу нервничать. Разумеется, такая точка зрения не соответствовала точке зрения Дориана совершенно, и на самом деле, по его мнению, работал и делал все за всех только он.

Меня это позабавило.

— Представь реакцию Блэкволла, когда ты повторишь эти слова ему в лицо.

— Я к его лицу близко не подойду, пока он не научится мылом пользоваться, — смело парировал Дориан. — А теперь от него будет нести невыносимым ароматом рыбы!

Конечно, при упоминании рыбы мое тело яростно потребовало еды, однако все-таки я предпочла справедливость и вынудила Дориана, прежде чем отправиться к лагерю, заглянуть на то поле и набрать эльфийского корня, добавив, что ничего так не способствует аппетиту, как тяжелый труд. Мне, по крайней мере.

— Для улучшения аппетита тебе трудиться не следует. Это может оказаться опасным. И ты попросту лопнешь, — назидательно сказал Дориан.

Я ничего не ответила. Я только указала пальцем на цветущие корни, уселась в высокую траву и стала наблюдать, как Дориан зло расправлялся с растениями. Его возня действовала на меня поистине благотворно.

 

 

За кустами впереди слышались далекий отзвук волн, негромкие отрывистые разговоры, и доносился запах костра. Я ускорила шаг, хотя ноги уже гудели, и голова, нагретая за весь день солнцем, раскалывалась.

Мы с Дорианом спустились с холма и как открыли рты, так и забыли их закрыть. Блэкволл и Железный Бык, которые устроили себе постель из сена, какое сумели насобирать, дружелюбно у пышного костра обменивались короткими фразами и также еще вспоминали о своих блестящих подвигах по поимке рыбы.

— Мы уж было похоронили вас. Вот, значит, как вы работаете? — жантильно протянул Дориан. — Вкалываете, не покладая рук…

Железный Бык частично приоткрыл один единственный глаз и уставши потянулся.

— Велнулись, песдельники! — укоризненно отвесил Блэкволл.

При этом обращении Дориан так разволновался, что чуть было не выронил котомку с виски и палатку.

— Ах вы… Это мы-то? Мы тут ради них разбиваемся в лепешку, все устраиваем, и вот вся благодарность! Подумать только! Да вы хоть знаете, каких сил на этом пекле нам стоило отыскать запасы эльфийского корня, собрать его, донести его сюда!

— И виски, и палатку, — присовокупила я.

— Вот именно! Палатку! Знаете, как мы ожесточенно торговались за нее? Это была схватка не на жизнь, а на смерть! Торговец так рассвирепел, что собаку спустил на Эллану, — продолжал Дориан. — А вы? Поймали две рыбешки и празднуете? Уж мы-то сделали всяко побольше вашего.

Действительно, улов был далеко не таким щедрым, о каком я предполагала. Всего-то две рыбы, по виду каждая тянула от силы на килограмм.

Блэкволл и Железный Бык, сначала, естественно, осыпанные непристойными оскорблениями, пришли в некоторое замешательство. Быстро, однако, оправившись и чувствуя, что в поощрение виски что-то следует предпринять, они начали готовить рыбу. Я не могла сказать, что совершенно их порицаю; их можно было понять — вне всяких сомнений, проторчать на жаре в лодке и не шелохнуться, и не перекинуться словечком, чтобы не распугать всю рыбу, тоже тяжелый труд.

— Хочу заметить, на леску поймать щучку или сазанчика не так-то просто, — встал на защиту Блэкволла Железный Бык, разделываясь с рыбьими потрохами. — Ничего, они жирненькие, сейчас зажарим. Все ими будем сыты. Эх, сюда бы еще лаврушки и румяных картофелин!

— Коренья съешь до рыбы, не запивая водой. Полегчает, — протянув пучок эльфийского корня Блэкволлу, сказала я.

Прежде чем я успела сесть рядом — Блэкволл тут же запихнул коренья себе в рот.

— Шпашибо.

И бросил всю рыбу на угли. Через мгновение в небо взмыла нещадно дымящая стрела. Безголовый сазан истекал соком, который с шипением капал на угли, и к запаху дыма примешивался вкусный и сочный аромат жареной рыбы.

Этот поздний завтрак нам был крайне необходим.

Весьма скромный и незамысловатый, он заставил почувствовать всю любовь к миру и столько добросердечия! Рассевшись вокруг костра, который весело потрескивал, мы довольствовались этой скудной трапезой так, словно не ели месяцами, в абсолютной немоте. Непрестанно хрустели только наши челюсти. Даже Дориан после пяти минут воздержаний согласился отведать щуку, пока я была еще готова делиться, и под конец все уже забыли, почему были брюзгливы и раздражительны.

 

 

Полуденная жара мало-помалу спадала. Тени деревьев на траве истончились и вытянулись. Все тонуло в солнечном сиянии, но даль впереди теперь была скрыта сизой дымкой, позади тянулся пушистый зеленый луг, и над ним склонялись ивы, а севернее, в лесной чаще, внизу, где теснились деревья всех видов и размеров, заливался северный соловей, прерываемый по временам громким, нескладным кваканьем болотных лягушек. Мы наслаждались чудесным днем, и разговаривали, и блаженно улыбались друг другу, и вежливо вслушивались в голоса и угощали порцией виски друг друга.

— Я вот думаю, — заговорила я, обратив внимание путников. — То, что мы обзавелись палаткой, это, конечно, хорошо. Но нас четверо, а она одна. И даже если выставим на ночь дозорного, все равно для троих она тесновата.

Не сговариваясь, они все как один предложили в ней ночевать мне, ведь, как выразился Дориан, это так здорово — свежей ночью, перед сном, наблюдать за бескрайними просторами неба, освещенного бледными звездами, и вслушиваться в загадочные сказки и тайны июньского ветра.

Слушать его было одно удовольствие.

С завтраком управились уже после двенадцати и, когда укладывали провизию, стали спорить, кому выпадет бремя нести на своих плечах палатку.

— Как пить дать вы хотите, чтобы я свалился в обморок от такой тяжести! — ворчал Дориан и явно кривил душой, сердито закрепив палатку поверх котомки. — Какого же улиткам! Всю жизнь весь дом на горбу таскать!

— Тебе полезно. Штанишки вон в обтяжечку совсем стали. Сбросишь в дороге лишний вес, будет идти легче, — сказал Железный Бык.

— Не пойму, тебе-то какое дело до моих штанишек, — нервничал Дориан. — Тоже мне… Между прочим, пока мы доберемся до Скайхолда, я за ивовой прутик смогу прятаться. В лес пойдем и пуф! Потеряете меня!

— Да уж. Это будет потеря потерь. Не представляю, как мы ее переживем, — вмешался Блэкволл. — Ну раз ты не меньше ивового прутика и пока даже близко с ним не схож, учись у нашей леди Инквизитора. Она в лесу не теряется.

Тут я возмутилась.

— Эй! Я не ивовый прутик!

— Оно, конечно, верно, — пожав плечами, сказал Железный Бык. — Но парочка холодцов и мясная рулька помогут достичь его размера.

Временами эти двое были невыносимы! Да они глумились надо мной!

Меня можно было винить в некоторой худобе, это я признаю, но оправдать сравнение с прутиком, да и еще с таким жалким, хрупким, в конце концов, тщедушным невозможно ничем! Мы — долийские эльфы — создания леса, любим движение и на одном месте не засиживаемся. Наша поступь до того легкая и незаметная, что ни маленькие лесные зверушки, ни полевые мыши не замечают нас. Мы не шумим и в наших одеждах сливаемся с листвой. Все это правда. Но все же… ивовый прутик!

— А по мне так, наша леди Инквизитор со своими ямочками на щечках — милый пирожочек, — вдруг довольно благодушно сказал Дориан.

Я совсем опешила.

— Пирожочек?! Почему это «пирожочек»? — стала допытываться я.

Дориан рассмеялся и, помолчав, все же ответил:

— Ну… потому что кексик.

Еще лучше! Я обреченно простонала и прижала руки к алеющим щекам, первой быстро юркнув с дороги в густую тень деревьев.

 

 

Идти до Южного тракта оказалось не так-то просто: высокая трава путалась в ногах, лес молниеносно густел, и тропинка, которая привела сюда, вела себя возмутительно и неправильно, все время норовя забрать вправо и вывести обратно, на ту же дорогу, а временами словно сквозь землю проваливалась под кронами деревьев. Они обступили нас со всех сторон, покрытые лишайниками и какими-то скользкими бородавками, и чем дальше мы шли, тем росли они все гуще и гуще. На юге, куда я вглядывалась с собой надеждой, покачивались печальные березы и буйствовала крапива с чертополохом, но не было заметно ничего похожего на Южный тракт. Когда день перевалил за половину и начался заметный спуск, глазастый Бык увидел на горизонте линию утрамбованной Королевской дороги, выглядывающей меж стволами деревьев, расположенных от нас совсем недалеко. Находка заметно приободрила нас. Приятно было увидеть, что у лесного моря есть берега, хотя по ней идти мы вовсе не собирались. Королевская дорога — артерия, питающая Ферелден, дивно сдавлена красными храмовниками и была забита венатори.

Пройдя еще семь миль, стало очевидно, что никуда, кроме Королевской дороги, намеченный путь привести не может. Делать было нечего, мы рискнули на расстоянии броска камня пройти рядом с ней. Очень скоро красное солнце мягко съехало за холмы, и вечер настал прежде, чем лес по правое плечо кончился и можно было свернуть на ближайшем перекрестке.

Воздух стремительно тяжелел. Становилось душно. Простой разговор теперь требовал усилий, вязкий воздух глотал звуки, и ничего, кроме бормотания, у меня не получалось сказать. Я пыталась разглядеть сквозь деревья след туч и вяло перебирала в голове подходящие варианты остановок. Ночевать на воздухе в дождь неприятно.

— Все будет не так плохо, если не пойдет дождь, — с трудом шутил Железный Бык. — С дождем будет все… Ну в общем, лучше без дождя, — слова его совсем уж жалко канули в тишине, прежде чем небо осветилось молнией, раздался гром, и воздух, вздрогнув, всколыхнулся как от удара.

Дождь нагрянул со всей силой.

Мы промокли насквозь за полминуты. Мы едва нашли место, где было поровнее, не так слякотно, как вокруг, и деревья росли потоньше, разложив провиант и амуницию.

Блэкволл пошел на разведку в поисках более сухого укрытия, Железный Бык колдовал над костром, нам с Дорианом выпал жребий ставить палатку. Разумеется, она была вся мокрая и тяжелая. Она болталась, и падала на нас, и облепляла нам голову. Мы стремительно сатанели. Дождь лил, не переставая, а ставить палатку достаточно тяжело даже в сухую погоду. В мокрую задача была равносильна схватке с виверной. Да и то — виверна была детской шуткой по сравнению с палаткой. Через минуту трудов мне показалось, что Дориан, вместо того чтобы мне помогать, валял дурака. Едва я превосходнейшим образом закрепляла свой край палатки, как он дергал со своей стороны и все гробил.

— Митал, дай мне сил! Дориан, ты что там делаешь? — прокричала я.

— Это ты мне скажи, что ты там делаешь? — откликнулся он. — Не можешь отпустить, что ли?

— Да не тяни же! Шем, ты все угробил!

— Venhedis! Ничего я не угробил! — завопил он в ответ. — А ну отпусти, ушастая ты голова!

— Да говорю же тебе, ты все гробишь! — зарычала я, мечтая до него добраться, и дернула с такой силой, что у него вылетели все колышки.

— За какие такие грехи мне это криворукое наказание! — слышала я недовольный голос. За этим вдруг последовал рывок, и все колышки вылетели уже у меня. Нет, это уж слишком! Что за идиот! Я направилась к своему напарнику, чтобы сообщить ему, что обо всем этом думаю. Но когда я добралась до того места, где он стоял, то ничего не обнаружила, зато услышала негодующий возглас там, где давеча находилась. Пошла обратно, по-прежнему намереваясь изложить взгляды собственные, но снова никого не нашла. Да он издевается надо мной! И так мы ходили друг за другом по кругу, сквернословив с каждым разом все громче и членораздельней, пока палатка не обрушилась в груду и не дала нам возможность увидеть друг друга поверх руин. Одновременно мы вскинули руки над головой и воскликнули, в один голос:

— Ну что ты за растяпа!

Тем временем Железный Бык, который чертыхался, не переставая, все последние десять минут, не зная, как уже развести костер, желал знать, какого демона мы там прохлаждаемся и почему сволочная палатка еще не поставлена.

Более-менее справившись с палаткой и пожелав друг другу самых содержательных проклятий, мы с Дорианом бросились на выручку Железному Быку. Пока Дориан поддерживал пламя в костре, мое защитное поле оберегало несмелые сполохи огня. Блэкволл ничего не нашел и, усевшись поближе к теплу, напомнил о бутылях славного виски, которое, в потребном количестве, вернет нам достаточный интерес к жизни. Предложение было принято, и вскоре, облизывая лайм, я поняла, что виски на пустой желудок повредило меня. Разумеется, о том, чтобы всю ночь я провела в палатке — не могло идти и речи, теперь в ней хотели поспать все, и, разумеется, о том, что днем они сами предлагали мне в ней переночевать, эти трое уже забыли.

— По очереди, так по очереди. Разбудите меня через час, — проворчала я и скрылась в палатке, переживая нестерпимые муки.

Кое-как уснув в итоге, мне приснилось, что на грудь мне уселся друффало, а еще извергся вулкан и зашвырнул меня на самое морское дно, где я успела нахлебаться соленой жижи, с трудом соображая, почему друффало продолжал мирно дремать у меня на груди. Проснулась я в ужасе, и до меня дошло, что наступил конец света и Корифей стал Богом. Потом я решила, что этого быть не может, а что это разбойники, или венатори, или разрыв, и с этим мнением я попыталась вскочить и заявить всем, что надо что-то делать. Однако помощи не было, и мне стало ясно только одно: меня лягают и удушают. И, скорее всего, за этим все-таки стоял Корифей.

Сдаваться сумасшедшему магистру без боя я не собиралась. Решив в любом случае продать свою жизнь за дорого, я дралась неистово, лупила ногами, руками без разбора, бодала головой, орала и творила наговоры. Наконец-таки что-то уступило дорогу, и моя голова высунулась на свежий воздух. Впереди смутно виднелся полуодетый головорез, который сейчас меня будет убивать, и я приготовилась к схватке не на жизнь, а на смерть, когда вдруг меня осенило, что это Дориан. Грязный, растоптанный, жалкий, без робы, в излишне агрессивном расположении духа.

— Так это ты! — сказал он, узнав меня в тот же момент.

— Ага, — я протерла глаза. — А почему ты голый?

— Не голый, в штанах. Это ты вынудила меня распрощаться с робой.

Тяжело дыша, я смотрела на него. Лицо Дориана было возмущенным. Мое? Наверное, обалдевшим. Остатки сна как рукой сняло.

— В смысле… вынудила? — испуганно поинтересовалась я.

— В буквальном. Ты бы видела, в каком состоянии я тебя нашел. Бредила, буйно ворочалась, лицо горело, будто в антиванскую баню сунули. Еле сбил температуру мокрыми повязками и снадобьем из эльфийского корня. Потом тебя бросило в дрожь, ну я тебя своей робой и накрыл, чтобы ты не простудилась. В процессе выхаживания сам задремал.

— Задремал он… — я все вертела головой, пытаясь сообразить, что произошло. Собиралась еще побурчать, но передумала, теперь осознавая, в каком долгу перед ним. — Спасибо. Но что случилось-то?

— Кто-то на меня напал и избил. И палатка, кажется, грохнулась, — потеряно произнес он.

Оправиться от потрясения нам помогал Блэкволл — он был выставлен дозорным, но не видел, кто нас мог избить, потом его вдруг несколько осенило:

— А где Бык?

Тут земля под нами задрожала, и глухой голос, который я где-то слышала раньше, ответствовал из руин:

— Да слезьте с моих рогов в конце-то концов!

По-видимому, у палатки создалось впечатление, что Бык играется с ней в неваррские похороны, причем он — труп, а она — погребальный саван. Железный Бык оказался так плотно в нее упакован, что просто не мог без посторонней помощи выбраться. Все это послужило причиной того, что на протяжении некоторого времени мы пытались спасти его и не закататься в палатку самим; а это уже послужило причиной того, что в ход было пущено внушительное количество страшных ругательств, весьма продуманных и существенных.

Как оказалось (я узнала об этом впоследствии), Железный Бык споткнулся, выпив лишку, и повалил нашу палатку, а заодно — повалился сам. Мне также стало известно, что эти трое ухитрились во время моего отсутствия заняться последней бутылкой виски и, свернув тонкую шейку, прикончить ее.

Перед жалобно сморщенной палаткой, кляня Быка на чем свет стоит, Дориан вознамерился провернуть дело так, якобы ставить заново палатку теперь была моя очередь. Это показалось мне совершенно необоснованным. Вечером мы условились: заниматься вопросами палатки будем вместе и никак иначе, однако мне не удалось склонить его к надлежащему взгляду на эту проблему.

К счастью для всех — я всегда думала о других и никогда не оставалась глуха к призывам о помощи. У меня возник гениальный план по разделению палатки на четверых, и вскоре, после череды манипуляций с магией, я всучила каждому по свертку плотной ткани, бывшей когда-то частью палатки.

— Я их все высушила. Как плед или покрывало — сгодятся, — сказала я и со своим свертком отправилась заступать на пост дежурного. К слову заметить, дождь недавно перестал лить с молчаливыми упорством и дал возможность немного передохнуть. Лишь земля от влаги пружинила под ногами.

 

 

Расстелив сверток на ближайшем холмике, неподалеку от нашего лагеря, и присев на него, я любовалась тихой ночью и наслаждалась прохладным, свежим воздухом и клейким ароматом тополей после дождя.

Луна уже взошла — я видела ее в узорах неба сквозь кроны высоких деревьев вместе со звездами. Казалось, что в тишине и молчании они вели с ней непринужденную беседу и проверяли великие тайны голосами, слишком вселенскими и бездонными. Упоительно было наблюдать. Они всегда внушали мне трепет, эти необыкновенные звезды, такие яркие, такие холодные, исполненные загадочного умиротворения. Они безмолвно могли выслушать все мои печали и волнения и всегда были полны сострадания ко мне.

Я неумело давила зевок, когда услышала, как за спиной раздался взволнованный голос:

— Красота-то какая…

Отрадно, что Дориан не терял времени даром и натянул обратно на свое крепкое загорелое тело найденную робу.

— Иди сюда, — поманила его я. — Тут вид получше.

Я люблю ночное небо. Его молчаливое участие… не знаю почему, но когда у меня плохое настроение или какие-нибудь неприятности, я люблю посидеть под открытым небом. Оно как-то успокаивало, даже утешало, и мне становилось легче и спокойнее — и почему-то мне хотелось, чтобы Дориан разделил со мной эти мгновения, чтобы у него, как у меня, появилась надежда, что его невзгоды и неприятности уже остаются позади и что впереди — одни «приятности и взгоды».

— Сегодня звезд высыпало, да? Вспомни, когда мы такое в Крествуде видели?

— В этом причудливом месте никогда нельзя быть хоть в чем-то уверенным, — недовольно проговорил Дориан, присаживаясь рядом со мной, на свой раскрученный кусок палатки. — Редкая удача, серьезно, не встретить за ночь ни храмовников, ни венатори.

— Да мы и без них успели поцапаться, — вполголоса сказала я.

— Еще не хватало заблудиться… Ах да, мы ведь уже заблудились.

Я протянула руку и коснулась его плеча.

— Мы найдем выход. Всегда находили. А пока… лучше посмотри, — кивнула я в сторону неба. — Чуть левее от полярной звезды. Видишь?

— Что? — не понял Дориан, полный изумления.

— Ну как же что? Смотри внимательней…

Стояла удивительная тишина, не шевелился ни единый лист, только изредка громко капало с ветвей до тех пор, пока Дориан не воскликнул шепотом:

— Свет небесный!

Ладонью он провел по воздуху, и там, где задержался его указательный палец, зажигались бледные крохотные огоньки, повторяя очертания огромной совы, сияющей в ночном небе.

— Тенебриум… — как околдованный произнес он. — В честь древнего Лусакана, дракона ночи. «Живет он в гуще тьмы и ждет дня, когда воспрянет» — звучит весьма зловеще, что скажешь?

— Что твои сородичи — воришки, — категорически протянула я. — Ну какой это дракон, скажи мне? Сова — символ Фалон'Дина, нашего бога, это его слуга и верный друг. Какому имперцу в голову взбрело дать созвездию в форме совы название в честь дракона?

— Ну ты же знаешь этих древних магистров, — лениво махнул Дориан рукой. — Палец им в рот не клади — дай понатыкать везде упоминание о Древних богах и покричать: «Думат! Думат!».

Я печально улыбнулась.

— Жаль, нынешние от них недалеко ушли.

— Многие — да, — кивнул Дориан. — Однако есть несогласные. Я, например.

— И то верно. Между тобой и твоими соотечественниками целая пропасть.

— А между тобой и твоими соотечественниками — разница есть?

— Солас говорит, что да.

— А сама что думаешь?

Много, если честно, о чем, и этот вопрос все чаще заставлял ворочаться в постели и, похолодев, просыпаться, в тревоге отгоняя странные ощущения будущей потери, невосполнимой, опустошающей.

— Мой клан — моя семья, и ничто не изменит этого, но держалась я всегда обособленно, одиночество казалось мне успокаивающим. Мой уход вряд ли кого-либо ранил, — задумчиво ответила я и улыбнулась. — Да и мне спокойней, зная, что они где-то там, далеко от хаоса. Возможно, в глубине души я хотела бы провести с ними остаток дней, почитая богов, поклоняясь в храмах, но сейчас… сейчас с каждым днем убеждаюсь, что я давно стремилась их покинуть и найти свою дорогу.

— Нашла так нашла, — ухмыльнулся Дориан. — И не дорогу, а сплошь проблемы.

— И тех, кто помогает мне их решить, — мягко сказала я, обернувшись к нему. — Тех, кто не согласен. И тех, кто пожертвует ради меня своей робой.

Дориан тепло рассмеялся, сонно помаргивая, и отчаянно зевнул, нагло положив голову мне на колени. Я вздрогнула, но Дориан, похоже, этого не заметил, поглощенный необходимостью стащить с моих колен мой кусок палатки, чтобы укутаться в него.

— Прихлебательница, лестью ты не оплатишь мне новую робу. А лучше — мантию! — непослушными губами пробормотал он с прикрытыми глазами.

— Мы этим займемся, как только вернемся…

Я вдруг запнулась и смолкла, удивленная фляге, оказавшейся в моих руках. Дориан все это время прятал ее за пазухой. Растерянность и изумление поумерились, когда я откупорила ее и принюхалась. Солоноватая настойка из эльфийского корня... Он все еще беспокоился о моем состоянии.

— Вирантиумская парча с пропиткой, — легко зажурчал его голос как ни в чем не бывало. — Или… имперский хлопок, не меньше. А еще… еще…

Кажется, Дориан был больше не в силах стряхнуть с себя сонную одурь, чары усталости оказались необоримы, он лишь успел взглянуть на беспредельное небо, и дрема бросилась на него и увела за собой.

Лес вокруг осторожно шумел, источая завораживающий запах. Еле слышимые мягкие шорохи ночи, пение вольного ветра и объятия звездного света — все это ночевало вместе с нами и желало спокойного сна, обещая сберечь. Лунный свет блеснул в волосах сладко спавшего Дориана, трепетавших на ветру. Я смахнула с его загорелого лба непослушные черные пряди и, не осмелившись будить, прошептала:

— Спасибо…