Зимняя тишь (джен)

Поздняя ночь, Николай сидит на скамейке на заснеженных улицах столицы. Из дома напротив, в котором он жил, незаметно сияли огоньки свечей. Но он предпочёл сидеть здесь, ибо привычка у него была не для дома. Услышав шорох, он с ленцой поднял голову и посмотрел на своего давнего старого друга.

— Федя? Что ты здесь делаешь в такое время?

Во рту у него трубка, время от времени он выпускал дым. Его наряд был довольно модным, несмотря на то, что было два часа ночи. Шубка из белых кроликов плотно прилегала к его телу, в котором ещё оставалось что-то юношеское.

Федор невесомо усмехнулся, хотя это был какой-то горький смех. С неба мелкими хлопьями падал снег, покрывая их тонким слоем инея. Он не возражал против холода. На самом деле, он привык к этому. Он сел на скамейку рядом с ним, держась на почтительном расстоянии. В конечном счете, он уважал его личное пространство. Наблюдая за клубами дыма, он тихо ответил:

— Я не могу уснуть этой ночью. Что ты здесь делаешь так поздно?

Николай посмотрел на него со слегка брезгливым выражением лица. С возрастом привычки общества, сколько бы он их не искоренял, все-таки проросли в нём. И хотя он сердечным образом любил своего друга, всё же его внешний вид, преимущественно одежда, вызывали у него в лучшем случае жалость. Выпустив клуб дыма, он медленно ответил:

— Я решил прогуляться, насладиться тихим городом, и из всех людей я нашел именно тебя.

Он посмеивался про себя, не имея ничего плохого. Как в старые-добрые времена, когда его друг имел с ним настолько тесную связь. Они могли хоть ночами напролёт вместе не спать.

— Ты ужасно выглядишь, Феденька. Тебе следовало бы быть дома, я не знаю, почему ты так поздно гуляешь. Тебе не холодно?

Сказал он, оглядывая его с ног до головы. Затем он зажёг спичку и сделал затяжку из своей трубки. Дрянная привычка курить, но лучше, чем алкоголь.

Даже в тусклом свете фонаря это было так заметно. Фёдор ещё немного прикрыл лицо воротником пальто, но это не сильно помогло. Это не могло скрыть его мешков под глазами, этой невероятной бледности кожи и этих чрезмерно растрепанных волос. К вечеру, как бы некстати, в нем проснулся интерес к обществу людей. На самом деле, это так странно. С возрастом это становилось почти как болезнь. Он тихо пробормотал:

— Нет, мне не холодно.

Николай выглядел обеспокоенным, заметив усталый вид друга. Он на секунду отложил трубку рядом с собой и посмотрел в упор на своего друга.

— Что, ради всего святого, заставило тебя захотеть выйти в метель и посидеть на скамейке в такое время?

Его пальцы поигрывают полями шляпы. Он наклонился ближе, пытаясь рассмотреть его лицо. Выражение его лица не изменилось, он снова затянулся трубкой. Он как будто заглядывал ему в душу, осуждая его всеми возможными способами. Его друг хранил неловкое молчание — как обычно, собственно.

Он усмехнулся такому ответу.

— Я видел, как люди в Сибири при температуре -50 градусов выглядят теплее, чем ты, идиот.

Он сделал еще одну затяжку своей трубкой. Внезапно он стал выглядеть весьма заинтригованным.

— Кстати, сколько ты спал на этой неделе? Ты выглядишь разбитым.

Федор почти с надломленным голосом прошептал:

— Я не помню... самое большое, это девять часов.

Николай устало выдохнул. Что-то со временем меняется в лучшую или худшую сторону. А вот его отношение к другу... порядком, можно сказать, что и изменилось. Не брезгливость, вовсе нет. Но он видел, что его друг нашёл себя в качестве педагога на дому, завёл себе, можно сказать, парочку хороших знакомых — хотя, кто знает, можно сказать и друзей. Он видел, что его друг потихоньку нашёл себе нишу в искусстве, даже если эти стихотворения читаются в кругу друзей — если клуб поэтов можно так назвать. И он радовался за него, но... как будто взрослая жизнь и отдалила их.

Он стал коллежским асессором, каким был его отец, и довольно неплохого заработка. У него есть милая жёнушка и, в будущем, будет ребёнок. А его друг просто оброс скорлупой, которая удобна — педагог, объясняющий математику, а по совместительству поэт, пишущий в журнал. И ведь каждый счастлив, каждый в той среде, которая им удобна.

Николай вздрогнул, когда увидел, как поднимется с скамейки его друг. Что-то внутри него болезненно сжалось от этой новой, такой горькой улыбки. И что-то оборвалось от этого тихого:

— Я рад, что смог с тобой повидаться, Коленька...

Федор чуть резко выдохнул в ответ, когда друг резко, очень резко встал, чтобы обнять его. Он неуверенно обнял его в ответ. Может быть, что-то ещё не потеряно, а что-то найдено.