Sun Strike (джен)

«Событие Кэррингтона» 1 — 2 сентября 1859 года — первая документально зафиксированная на Земле техногенная катастрофа глобального масштаба, вызванная солнечной вспышкой.

Ноут пискнул, получив сообщение ИИ о завершении теста третьей центрифуги, и просигналил о запуске проверки следующей. Позади были выматывающие дни, когда мы, матеря всё на свете, ремонтировали убитый теплообменник. Ремонтировать приходилось в скафандрах, отдыхая в спальном модуле — надувной штуковине, размером с палатку на двух человек, и с удобствами как у палатки, только ссать приходилось не за ближайшим камнем, а в бутылку. Романтика, блин.

С час назад Ваньке стало нехорошо, то ли консерву он съел не совсем кондиционную, то ли просто незаздоровилось после того как мы лазили по кишкам завода на четвереньках, пытаясь что-то сделать с неработающим сепаратором. Сепаратор в результате пришлось просто отключить от завода, застывший в нём металл сломал его напрочь, а когда вернулись в модуль и поели, Ваньку стошнило. Связались с Аней, нашим врачом, и она настояла на его возвращении, а когда тот стал с ней спорить, капитан взял его за шкирку и пинками погнал до Геры. В общем, я сейчас ничего не делал, сидел и мониторил, как Гефест проверяет своё оборудование.

В данный момент мы уже починили коллектор, и запустили завод в тестовом режиме, пытаясь найти, что там могло ещё поломаться, ВКД [внекорабельная деятельность] не предвиделась, а если обнаружится что-то неработающее, то лезть в нутро Гефеста можно и после возвращения напарника.

Гефест — это такой комплекс сооружений и аппаратов, с помощью которого можно добывать металлы на астероидах, в данном случае, на Психее. Считается, что Психея, астероид М класса — это остатки протопланеты, с которой сорвало мантию с корой, оставив большей частью металлическое ядро: железо, никель, золото и так далее. Много разных аппаратов от разных стран летали, смотрели, изучали, брали пробы, но первый металлургический завод в космосе — это Гефест, совместное российско-китайское детище. Такой проект одной стране не по зубам.

Завод состоит из двух частей: АПК [автоматический производственный комплекс] Гефест и ЭСУ [энергетическая силовая установка] «Академик Щербин». Года полтора назад «Академик Щербин» отбуксировал зародыш завода на Психею. Китайцы сконструировали и произвели все нужные элементы завода, упаковали в два блока, потом вывели на сверхтяжах на орбиту и состыковали вместе. Тогда он представлял из себя девятиметровый в диаметре и пятидесятиметровый в длину цилиндр, обёрнутый фольгой. Сейчас же, после того как АПК причалил к Психее, роботы обустроили ему место и построили вокруг Гефеста каменный тридцатиметровый купол. День за днем металлические коробочки ползали по поверхности, выгрызая верхний слой реголита, из которого по два с половиной сантиметра за раз наплавлялась каменная полусфера. В десяти километрах от Гефеста когда-то давно упал метеорит, содержащий процентов сорок льда, он тоже пошёл в дело — из воды были получены водород и кислород. Водород для атмосферы завода, а кислород много для чего может пригодиться.

Пока одни роботы создавали стены, другие разобрали укладку и установили на фермы агрегаты. Вокруг некоторых установок создали теплоизоляционные саркофаги, чтобы их нагрев до тысяч градусов не испортил другое оборудование. В печах плавилась порода, в каскаде центрифуг происходила сепарация, в разбрызгивателях получался порошок для 3D печати, на принтере завод печатал сам для себя необходимые конструкции. Медленно и неторопливо Гефест превращался из гусеницы в бабочку.

Первый этап был завершен. Пора было переходить к следующему — строительству гелиоконцентратора и развёртке второго купола, когда малюсенький кусок камня с огромной скоростью прилетел в Психею. Прилетел неудачно. Немного в сторону — и получился бы просто очередной кратер. Даже столкновение с куполом не обернулось бы ничем плохим, разве что роботам пришлось бы ремонтировать купол. Прилети он на год позже — и все узлы были бы защищены. Метеорит пробил разъём, соединяющий системы охлаждения ЭСУ и завода. Это была временная схема, как раз на следующем этапе Гефест обзавелся бы собственными системами охлаждения. В результате повреждения разгерметизировался коллектор системы обеспечения теплового режима, калиево-натриевый сплав вытек, ИИ Гефеста, конечно, перекрыл магистраль, но вот доступных для АПК радиаторов не осталось. Завод почти полностью отключился, оставив работающими только самые нетребовательные к охлаждению системы.

Пришлось очередному буксиру тянуть нашу команду и запчасти для ремонта до Психеи. Сначала мы, конечно, готовились к полёту, а Роскосмос с CNSA [Китайское Национальное Космическое Управление] готовили корабль и оборудование, рассчитывали траекторию и оптимальное окно старта. Взлетели с Цзюцуаня [китайский космодром, расположенный на краю пустыни Бадын-Джаран], пристыковались к Гере и летели до этого гадского булыжника, забодай его комар, три месяца в крохотном, для четырёх человек кораблике, без имитации гравитации, по очереди кемаря в крохотной центрифуге, чтобы от невесомости здоровье не страдало. Неудобно, конечно, но как профилактика от последствий невесомости сойдёт.

Долетели готовые поубивать друг друга, хорошо хоть Ванька — мистер миротворец, умеет разрулить любой конфликт. Вообще-то, он не Иван, а Вань Шэнли, и Вань это его фамилия. Но мы с Аней Ким сразу обозвали его Ванькой и он был не против. А вот капитану, Дуань Дэшенгу, мы даже и не думали прозвище давать, строгий он и шуток не понимает. Ладно, я его при знакомстве, ещё год назад, назвал за глаза Дуней, а потом неделю бегал и отжимался в два раза больше остальных, потому что капитан услышал и осерчал.

Мы прилетели, пристыковали к одному из шлюзов Гефеста спальный модуль и приступили к ремонту. Почувствуйте себя, что называется, механиками на подводной лодке, даже хуже — те ходили, полусогнувшись, а нам приходилось на завод проползать, шлюзы и технические проходы были рассчитаны на роботов, которым восьмидесяти сантиметров хватало с избытком. После нескольких вылазок я с ностальгией вспоминал время, когда мы ремонтировали коллектор — там всего лишь надо было проводить по десять часов в скафандрах. Ну и ютиться вдвоём в крохотной палатке, мотаться до Геры и обратно было слишком долго.

Теперь пока капитан Ваньку отвезёт, пока кто-то обратно вернётся, времени много пройдёт, а мы и так несколько суток потеряли, пережидая солнечный шторм, пришлось бросить работу с коллектором и сидеть в тесном шлюзе, переживая за оставшейся на Гере Аней, та рассказала потом как сидела в защищённом отсеке и ловила вспышки в глазах. Весёлого мало, ведь каждая вспышка — это долетевшая до сетчатки глаза высокоэнергетическая частица.

УПО [устройство перемещения и ориентации], на котором мы сюда перелетаем, это напоминающая кресло бандура, у которой есть запасы сжатого газа и сопла, много-много сопел, управляемых электроникой. Космонавт крутит джойстик, жмёт кнопки, и УПО летит. Мы с Аней зовем его пепелац. У пепелаца есть два посадочных места, или поставочных, так как в нём не сидишь, а стоишь, при невесомости-то всё равно, хоть вверх ногами. А учитывая сотню километров полёта (а разгоняется пепелац не так чтобы быстро), да ещё надо уравнять скорость с Герой, находящейся на орбите вокруг Психеи, а потом всё в обратном порядке, ждать мне напарника ещё долго.

Я делал зарядку, незаурядное занятие в крохотном модуле, но просто сидеть и ждать очередного уведомления о завершённом тесте надоело, когда в наушниках, брошенных рядом с ноутом, раздался сигнал вызова.

— Андрей, приём, это Ким.

— Да, солнышко. Как там Ваня, не заблевал скафандр?

— Не паясничай. Ване уже лучше, ругается на меня. Кстати, о Солнышке, тут ЦУП предупредил о новом солнечном шторме, сильном, X45 или даже X48. Летит в сторону Земли, но по последним данным может зацепить и нас.

Вот дерьмо, как нехорошо-то, X48, да даже 45 это охренеть как много. Человечество с таким сталкивалось году так в 1921 в последний раз. Только тогда люди сидели на Земле под щитом электромагнитного поля, а мы сейчас от этого щита очень и очень далеко.

— Чёрт! Принято. Что мне делать?

— Сиди на попе ровно, мы тебя забрать не успеем, вспышка повторная, летит быстро.

— Насколько быстро?

— Думаю, минут через сорок, на заводе как раз ночь будет через полчаса, а мы постараемся сманеврировать в тень астероида.

— Принято. Буду сидеть и ждать.

Начало шторма ознаменовали сипы и шипение в наушниках, пришлось их отключить. Сидеть, а скорее лежать и ждать у моря погоды — самое мерзкое занятие, особенно, когда ты сделать ничего не можешь. Как там ребята? Может, следовало им перелететь на завод? Да нет, не успели бы. Гера находилась на тот момент в ста километрах от Психеи, так что долететь они не успеют, разве что только на самой Гере. Но они и так собираются в тень Психеи. Ладно, мне остаётся только ждать и надеяться, что всё будет в порядке, что основной поток нас минует, а край шторма будет совсем жиденьким краешком, и защитного модуля Геры вполне достаточно. Жаль, что Гера — это МПН [модуль полезной нагрузки], который пристыкован к «Академику Ткачевскому», универсальному буксиру типа нуклон. Обычно буксир таскает различные грузы или беспилотные зонды по Солнечной системе, к нему можно стыковать до двадцати тонн полезной нагрузки, не считая веса топлива. Поэтому обитаемый модуль — это просто прицеп. Экипаж не сможет использовать реактор как защиту, как на цельном судне, где реактор очень хорошо экранирован от экипажа и за этим экраном вполне можно переждать очень сильные потоки солнечной радиации и плазмы.

Через два часа наступило утро и Гефест оказался на дневной стороне, в глазах замельтешили световые точки. Шторм продолжался, а развернувшийся другой стороной к Солнцу астероид меня больше не защищал. Ещё через два с копейками часа я вновь оказался на ночной стороне. Вспышки в глазах нервировали ужасно, хорошо, что их было не больше, чем сутки назад.

— Гера, приём, это Деев, как слышно?

— Гера, приём...

Психея сделала уже два оборота вокруг своей оси, солнечный шторм — по моим ощущениям — закончился. Я выполз обратно в палатку. Ребята на связь пока так и не вышли. Может, у них связь накрылась? Или бортовая система? Электроника ужасно не любит, когда ее обстреливают высокоэнергетическими частицами, и ещё больше не любит поток электронов на релятивистских скоростях [скорости, близкие к скорости света].

— Гера, приём, это Андрей.

— Аня, приём, Van Shengli, Duan Desheng, do you hear me? [Вань Шенгли, Дуань Дешенг, вы меня слышите?]

Тишина, лишь иногда шуршит в эфире. Чёрт! Что делать? Связи нет, транспорта тоже. К сожалению, все роботы Гефеста наземные, для поверхности. Летать могут самую чуточку — на случай, если в Психею прилетит крупный метеорит и стряхнёт малыша в космос. Тогда он нацелится на Психею, посчитает упреждение, если будет далеко, и даст небольшой импульс, который приземлит его на астероид. Так что верхом на роботе не улететь, или как раз-таки очень далеко и улететь, если промахнуться.

Хотя... Хм-м, а если его немного переделать, добавить баллон со сжатым чем-нибудь — хоть азотом, хоть кислородом. Надо поискать, что тут есть.

Окей, я придумал. Я наковырял пару баллонов с водородом на заводе. Мелькнула и пропала мысль лететь прямо на баллоне, но я сомневался, что смогу нормально им рулить, а у робота есть манипуляторы, к которым можно жёстко закрепить немаленькие баллоны. Теперь я пытаюсь переделать сервисного робота, чтобы можно было, управляя струёй, лететь к кораблю, который, кстати, отдаляется. Я наблюдаю за ним через систему Гефеста, у того полно обзорных камер, многие сбоят, но, в целом, картинка есть.

Почему же от Геры ни сигналов, ни какой-либо видимой активности. Ребята, что же у вас случилось?

Лететь верхом на роботе оказалось чертовски неудобно. Я смастерил грубый пульт в виде четырехпозиционного переключателя — этакий тумблер, который стоит в нейтральном положении, а если его сдвигать влево, вправо, вперёд и назад, то он замыкает один из четырёх контактов, которые дают сигнал на поворот закреплённого баллона. Пришлось написать простенький скрипт для робота, чтобы он понимал сигналы от пульта. Есть ещё кнопка, при нажатии которой робот активизирует клапан. Но управление оказалось ужасно грубым, меня мотыляло в пространстве как воздушный шарик, который надули и отпустили, только не так стремительно. Я нацеливался, давал залп и летел куда-то в сторону корабля, иногда и не в сторону, а куда-то вбок. Вблизи Геры маневрировать становится совсем сложно, я несколько раз промахивался и приходилось мучительно сложно разворачиваться по длинной дуге и рулить обратно.

Но всё когда-либо заканчивается, и мои многочасовые скачки тоже подошли к концу. Я стукнулся о борт корабля и в панике зашарил руками, пытаясь ухватить скобу, или антенну, или хоть что-нибудь, пока меня не отрикошетило. Зацепился за что-то, глянул, это оказалась камера на штанге. И тут меня потащило от Геры. Чтобы не лишиться транспортного средства в открытом космосе, я пристегнулся к нему карабином от фала, вытравленному на метр, и теперь мой железный конь, ударившись об МПН, полетел от него прочь, увлекая и меня. Я уцепился за камеру, изо всех сил сжимая штангу, на которой она крепилась, меня дёрнуло и мы полетели втроем: я, робот и камера, вращаясь как бола.

Я выбросил бесполезную камеру и попытался ухватиться за трос, с третьей попытки мне это удалось. Теперь надо, не торопясь, подтянуть себя к роботу и снова оседлать его. Сидя верхом на железном ящике, я понял, что понятия не имею, как остановить вращение, которое по закону сохранения импульса, похоже, усилилось. Так, надо сориентировать сопло навстречу вращению и дать импульс, только бы понять, куда его разворачивать. Я подтянул за провода пульт, а затем, пытаясь снова не слететь с робота, заглянул в то место, где размещался баллон. Ага, вправо, ещё правее и, наверное, немножко назад, вот, примерно, так. Нажал кнопку, очень недолго, буквально короткое касание и всё. Вращение замедлилось и слегка поменялось, ага, надо ещё немного назад сдвинуть и дать совсем короткий импульс. Почти нормально, вращение сохранилось, хоть и в другую сторону, очень вялое и неторопливое, но оно не должно сильно помешать мне управлять своим транспортом. Я настроил движитель, прижал пуск и полетел почти куда надо, теперь бы взять левее и ниже. Да, здесь — в невесомости — нет ни верха, ни низа, но у меня условный низ там, где ноги.

Я летел прямо в МПН, до конца не ясно, в какую его часть, но пока пойдёт. Теперь надо сообразить, отстёгиваться или нет, если мне не удастся зацепиться и меня сбросит с робота, то я улечу в пространство без возможности как-либо управлять полётом. А если не отстегнусь, то он меня утащит снова, к гадалке не ходи, весит-то он килограмм триста, если не полтонны. Пристегнуться вторым фалом? Могу не успеть, или не будет подходящего места для вщёлкивания. Так, а если я трос вытравлю побольше и просто продену его там, где сейчас встёгнут карабин, и возьму карабин в руку, ага, ещё обмотаю разок вокруг запястья, а то пальцы в скафандре еле сжимаются. Если мне улыбнётся удача и я зацеплюсь за корабль, то я просто брошу карабин и он выскользнет, а робот улетит.

Подлетев к Гере, я понял, что удачно так зашёл, почти в место крепления радиатора охлаждения [на любом космическом корабле — это важная часть, в космосе теплоотведение может происходить только путём излучения], тут было за что ухватиться, да и радиатор крепился не в пример прочнее камеры. Я бросил карабин и слегка оттолкнулся в сторону креплений. Есть, схватился обеими руками. Моя тарантайка со слабым звуком — я ведь прижимался к обшивке и шлемом в том числе, поэтому услышал — стукнулась в борт и отскочила. Прощай, верный конь, больше не встретимся. Легкий рывок, и карабин свободно поплыл в мою сторону. Сжав посильнее правой рукой крепёж радиатора, я левой рукой стал подтаскивать карабин, а потом обмотал вокруг крепежа и выдохнул — теперь не улечу. А затем началась классическая ВКД. Я вытравил второй карабин и, руководствуясь правилом — всегда должна быть одна точка крепления — отправился в медленное путешествие к шлюзу. После того, как я дополз до специальных кронштейнов, стало вообще замечательно.

Итак, я добрался до шлюза и, естественно, он был задраен, а внутри воздух. Надо открыть небольшую панельку и набрать код аварийного входа, тогда, если корабль не обесточен, автоматика выкачает воздух из шлюза и откроет мне дверь. Если обесточен, то это хуже, но не смертельно, есть один фокус, как спустить воздух из шлюза вручную. Самый нехороший вариант, если внутренний люк открыт — тогда придется путешествовать ко второму шлюзу и молиться, что хоть через него получится войти.

Впервые я познакомился с обитаемым модулем Геры, когда заканчивал Алабугу по специальности микроэлектроники [сейчас Алабуга политех, это колледж, очень прогрессивный, но вдруг лет этак через пятьдесят станет крутым ВУЗом], нам тогда раздали пригласительные от Роскосмоса. Обзорная экскурсия на АО НПП Звезда, история освоения космоса от первого спутника, лунохода, древних скафандров и первых двигателей для ракет. Там были макеты в натуральную величину станции РОСС и самого обитаемого МПН Гера. После экскурсии я отправил заявку и с удивлением получил ответ спустя три с половиной месяца. Потом были тесты, тесты и ещё раз тесты. Геру пришлось изучать во всех модификациях, включая и последнюю, на которой мы добрались до Психеи.

К моему разочарованию, оказалось, что исследование Солнечной системы — прерогатива ИИ и управляемых дистанционно космических аппаратов. Экипажи отправлялись очень редко, ведь большую часть задач спокойно выполняли ИИ и им не требовались громоздкие системы жизнеобеспечения, да и в случае гибели аппарата не так печально. Людям оставалось околоземное пространство и Луна, иногда требовался сложный ремонт, который могли осуществить только люди, тогда отправляли ремонтные миссии. Редкие научные экспедиции были больше пиар-проектами, чем необходимостью.

Зато околоземное и цислунное [часть космоса, включающая Землю, Луну и точки Лагранжа] пространства обживались со всё возрастающей скоростью. Двадцать семь лет назад построили первый Лунный орбитальный лифт, а год назад закончили строить и МЗОЛ — Международный Земной орбитальный лифт. Россия тоже принимала участие в его строительстве и имела право отправлять до десяти процентов от общей массы грузов. Теперь и в точках Лагранжа строились большие станции, для которых требовалось очень много всего, в том числе и металла. И Гефест должен был дать большую часть и для российской станции Ника, и для китайской Тьянконг [Небо]. Хотя Гефест пришлось всё равно выводить классическим способом с Байконура и Цзюцюаня — мировое сообщество приложило все силы, чтобы затормозить этот проект.

Я откинул крышку внешнего управления шлюзом и набрал код. Рукой, которой держался за поручень на люке, ощутил еле заметную вибрацию. Получилось, забодай тебя комар, это же насосы, откачивающие воздух, работали! Через какое-то время гул прекратился и на панели зажёгся зеленый огонёк.

Я подождал немного и принялся крутить колесо запорного механизма. В обычном режиме это делают бортовые системы, но почему-то сейчас они не работали. В какой-то момент люк стал беззвучно проваливаться внутрь корабля.

Теперь пять минут шлюзования — в модуле давление и атмосфера такие же, как и в скафандре, двести пятьдесят гектоПаскаль кислорода — и я смогу зайти внутрь. На земных станциях всё гораздо дольше и сложнее. Когда люк герметично закрыт, в шлюзе устанавливается вначале давление, равное давлению скафандра, а потом уравнивается с давлением обитаемого пространства в одну атмосферу. Хотя это быстрее, чем процесс выхода, там требуется час на десатурацию, то есть вымывания азота из крови, иначе, при понижении давления внутри сосудов начнёт образовываться газировка, примерно, как когда вы открываете минералку. И тут даже одного пузырька достаточно, чтобы убить или покалечить космонавта.

— Дюша, почитай мне Псалтирь.

— Ба, может мы фильм с тобой посмотрим?

— Дюш, не хочу я фильм.

— Ба, ну давай я тебе лучше книжку почитаю?

— Мне Алиса книжки читает.

— Ну, пусть она тогда и Псалтирь читает.

— Она молиться не умеет.

— Я тоже!

— Ты научишься.

Мама забрала к нам бабушку досматривать. Я помнил её энергичной старушкой, с которой обожал ходить в кино, строить домик из коробок и играть в настолки. Я вырос, бабушка заболела и, приходя со школы, я, по маминой просьбе, проводил около получаса, вымучивая из себя внимание к умирающей.

— Андрей, пить.

— Сейчас милая, сейчас.

Я отлепил от липучки поилку, подлетел к Ане — она была в спальнике, который удерживал её, чтобы не болтало по всему отсеку. Напоил девушку водой, часть вылилась изо рта и растеклась по её лицу, промокнул воду тряпкой. Аня заплакала.

— Тс-с, милая, всё будет хорошо.

— Андрюш, не будет, я умираю.

— Будет.

Чуть слышно бормочу, поглаживая Аню по щеке:

— Господь пасет мя и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя. Там всё будет хорошо. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста.

Ба, ты права, я, похоже, научился молиться. Слова сами выплывали из глубин памяти.

— Хорошо бы. Сил нет. Почитай ещё.

Я осторожно промокнул ей слезы, продолжая шептать псалом.

У экипажа была острая лучевая болезнь. На коже местами высыпания с язвами, волосы вылезли, сознание было спутанное, Ванька периодически бормотал что-то на китайском. Сейчас им стало чуть получше, больше не выворачивало и судорог не было.

Когда шлюзование закончилось и внутренний люк открылся, меня шибануло запахами застарелой рвоты, мочи и дерьма. Экипаж был в защитном модуле, но он их не уберёг. Они были в ужасном состоянии, когда я вернулся на корабль, а я был бессилен сделать хоть что-то, да и никто, даже в суперсовременной клинике, не смог бы.

Командир пришёл в себя, попросил занести в журнал произошедшее. Я подплыл к нему и попытался напоить водой, он оттолкнул руку и спросил, занёс ли я время начала события в журнал. Я соврал, что записал. Мне некуда записывать, бортовой ИИ мёртв, все носители информации сдохли, солнечную оплеуху пережили лишь примитивные системы, и то потому, что дублирующие были в момент шторма обесточены. Хорошо, что к примитивным системам относятся жизнеобеспечение и реактор, хотя, с реактором, думаю, другая история, там защита у электроники лучше, всё-таки совсем рядом с горячей зоной.

Первой ушла Аня. Дольше всех продержался Дуань Дэшен, он вообще был упёртый и ответственный, настоящий капитан. Я отмечал время смерти маркером на стене.

После смерти капитана я убрался в командный отсек, задраил за собой люк, пристегнулся в кресле и отрубился. Трое суток почти без сна. Эмоций не было, я сам себе напоминал какого-то робота.

Снилась мне повторяющаяся муть: я летел к Гере, но она врубала двигатели и улетала от меня; я кричал, просил подождать меня; снова оказывался на Психее, отталкивался от астероида и летел к Гере. Проснулся от собственного крика, разбитый, с тяжелым сердцем. Реальность навалилась на меня как перегрузка, жёстко и неотвратимо. Меня стало потряхивать.

— Сука! Сука, сука, сука! Какое же дерьмо!

Я залепил себе пощёчину, потом ещё одну, и это привело меня немного в себя. Хорош распускать нюни, космонавт я или где? На все случаи жизни у Роскосмоса есть протоколы. Ладно, не совсем на все, но люди в космосе, бывает, умирают — и на этот случай есть инструкция. На корабле должны быть предусмотрены герметичные пакеты, достаточно большие. Надо упаковать тела экипажа и перенести их во второй шлюз. Там можно будет закрепить их и откачать воздух, тогда они не будут разлагаться. К горлу подкатил комок, затошнило.

Так, где оно тут было? Я шарил по своему баулу в поисках фляжки. В космосе распитие спиртных напитков строго запрещено, категорически. Но нас не обыскивают, и мы с Аней протащили на борт по бурдючку — знаете, такие пластиковые пакеты с завинчивающейся крышкой — с чачей и коньяком, был в этом некий спортивный интерес, да и пол-литра на четверых человек, да на полгода, это совсем немного. Анин коньяк распили, когда вышли на орбиту вокруг Психеи, надо было снять стресс от длительного перелёта. А вот моей чачей решили отпраздновать отбытие на Землю.

Наконец я нашарил пакет, извлёк, свинтил крышку и всосал пару глотков, потом ещё пару. Горячая волна прокатилась по пищеводу, в желудке начало печь, зато немного отпустило. Я хлебнул ещё и поплыл выполнять свой скорбный долг. Нашёл мешки, поместил в них тела, потом оттащил в шлюз и принайтовал, чтобы во время манёвров их не болтало, загерметизировал шлюз и откачал оттуда воздух. Потом занялся уборкой, в рекреационном отсеке, как и в санузле, всё было в рвоте и прочей грязи, плавали салфетки, шприц-тюбики, какие-то потерянные инструменты из медицинской укладки. Когда уборка была закончена, достал еды и устроил тризну: пил, закусывал и плакал. Сейчас было можно, сейчас даже нужно, а завтра я буду думать, что мне делать дальше.

Итак, ситуация: я за орбитой Марса, в поясе астероидов, ИИ мёртв и восстановить его у меня возможности нет, дублирующие бортовые компьютеры, которые, по идее, должны выдерживать жёсткие условия космоса, тоже мертвы; один, правда, чуть живой, при загрузке ругается, что не может найти диск; комп, похоже, был обесточен, так как на платах двух других визуально видны следы деградации пластика — это места, где входили потоки электронов на релятивистских скоростях. И с этим засада, все носители — жёсткие диски, наши ноутбуки и планшеты, загрузочные флешки — превратились в мусор. ОЗУ тоже в решето, но на живом компе каким-то чудом не окончательно. Нужны жёсткие диски и оперативка, совместимые с бортовым компьютером. Без компа, хотя бы одного, мне не вернуться. Начиная с управления двигателями, заканчивая навигацией. Из плюсов: живы системы жизнеобеспечения, с реактора в жилой модуль поступает энергия, иначе у модуля развернулись бы солнечные батареи, а значит, есть энергия для ионных движков.

У меня есть мысль, где взять ОЗУ и жёсткий диск, хоть это и порча государственного имущества, причём, иностранного государственного имущества. Я позаимствую пару дисков и ОЗУ у ИИ Гефеста, у него есть основной RAID массив и вспомогательный, он же запасной; основной я трогать не буду, а вот из запасного позаимствую пару дисков. Ситуации со сбоем операционной системы рассматривались, на этот счёт есть загрузочная стекляшка [способ записи, когда в толщу специального стекла с помощью лазера записывается информация]. Там есть всё необходимое ПО.

Добраться до Гефеста — очередная проблема. Пока я ухаживал за экипажем и приходил в себя, Гера сильно отдалилась от Психеи. Когда мы разбирались с последствиями метеоритного удара, корабль вращался вокруг астероида на расстоянии около ста километров, это была наиболее энергоэффективная орбита. Чтобы переждать солнечный шторм, Геру вывели на орбиту квазиспутника, она примерно такая же, как и у астероида, чтобы прикрыться по возможности Психеей от потока плазмы. Но, видимо, орбита оказалась неустойчивой и требовала постоянной коррекции. Сейчас же, когда все системы управления вышли из строя, корабль стал потихоньку отдаляться.

Я прикинул скорость и расстояние до Психеи, оно оказалось чертовски большим для пепелаца, транспорта средней дальности, и мне могло не хватить совместного ресурса УПО и скафандра. Я немного побился головой в проблему и, кажется, придумал. Система обеспечения жизнедеятельности скафандра Сапсан находится в отдельном съёмном ранце, когда — и если! — у меня закончится кислород в обоих баллонах и системе пепелаца, я отстыкую СОЖ [система жизнеобеспечения], сниму свой ранец, надену другой и присоединю систему другого скафандра. Я потренировался, и уложился сначала в десять минут, а потом довел время до трёх минут с копейками, а кислорода внутри самого скафандра должно хватить на пятнадцать, или даже на двадцать минут. В космосе такое сделать возможно, примерно, как прыгнуть с парашютом и на лету поменять его на другой.

В общем, было страшно, но я полетел, всё равно выхода другого я не видел. Космос привычно объял меня чёрным бархатом, ярким прожектором горело Солнце, маленьким еле различимым серпиком висела Психея. Я опустил светофильтр и полетел. В пепелаце суммарная тяга двигателей — две целых, четыре десятых метра в секунду; при массе самого аппарата в пару тысяч килограмм, включая топливо, тяга выходит в четыре с копейками килоНьютон; ускорение получается чуть меньше двух с половиной метров в секунду. Не густо, боюсь, придётся устраивать всё-таки космическую эквилибристику.

Я умудрился уснуть в полёте. Вроде летел, иногда проверяя, по курсу ли Психея, закончился кислород в пепелаце, я переключился на жизнеобеспечение скафандра и вдруг проснулся от сигнала низкого уровня O2. Чёрт! Быстро глянул индикацию, выведенную на стекло шлема: ресурс поглотителей — сорок шесть процентов, ресурс основного баллона с кислородом — десять минут. Переключился на резервный баллон. Даже если бы я этого не сделал, скафандр переключился бы сам, зато сигнал разбудил меня. Психея уехала в сторону, сейчас она была размером чуть больше Солнца. Далеко, и это не есть хорошо. А ещё я начал нервничать и зазря жечь драгоценный кислород. Я попытался успокоиться, но тело подвывало: хозяин, мы в опасности, мы умрём, надо бежать! Я принялся дышать медленно и размеренно. У меня получится, я долечу. Если надо, переподключу ранцы, я уже это делал и всё получалось.

Самоуспокоение помогло, я расслабился и даже заскучал. Почувствовал, как затекло всё тело, стал аккуратно двигать руками и ногами внутри скафандра. Во рту пересохло и я немного отхлебнул воды из специальной поилки. Много не стал, воды уже мало, надо экономить и её, и ресурс мочеприёмника. Долететь в обоссанном виде мне не очень хотелось. Подошёл к концу ресурс поглотителей углекислого газа. Я освободился от ранца, после чего аккуратно выкрутил отработанный патрон и заменил его на свежий.

Кислород закончился, когда Психея была в паре десятков километров, чуть-чуть не хватило. Так, спокойнее, я аккуратно подтянул запасной ранец, потом снял тот, к которому был подключён, отсоединил штуцер шланга, как только я стал его вывинчивать, клапан загерметизировал вход. Я взялся за шланг запасного комплекта и попытался его присоединить. Что за ерунда, штуцер упорно не хотел входить в гнездо. Снова накатила паника, пульс подскочил, я задышал чаще. Я крутил проклятый штуцер и так, и этак, он никак не хотел входить. Стекло начало запотевать, в ушах застучало, по вискам тёк пот. Запищали сигналы.

Так, успокоился и подумал. Думай, в чём причина, ты же человек, а не собака в космосе. Я осмотрел ещё раз штуцер, испарина на шлеме мешала, ещё и светофильтр, я откинул его и осмотрел проклятую штуковину — выглядело всё более чем нормально, свет Солнца слепил глаза. Солнце. Да, это возможно. Запасной ранец был освещён Солнцем всю дорогу, а разъём нет. Я повернулся так, чтобы разъём на скафандре попал под лучи, а штуцер, наоборот, спрятал в тень. Надо чуть-чуть подождать. Мне казалось, что я плаваю внутри скафандра, воздуха не хватало, в глазах начало темнеть. Сейчас или уже никогда, я уже просто теряю сознание. Аккуратно приставил штуцер, покрутил туда-сюда. Вошёл. Твою мать, вошёл! Аккуратно докрутил до конца. Заработали вентиляторы. Я глотал воздух и не было ничего прекраснее, чем этот сухой, стерильный, но живительный газ.

Когда долетел до завода и припарковал УПО, то некоторое время просто стоял в пепелаце и собирался с силами, ноги были ватными, меня накрывал адреналиновый откат. Потом вылез, добрался до шлюза номер два. Оставив в шлюзе скафандр, я пополз знакомой дорогой к палатке, пристыкованной к третьему шлюзу. В палатке мне нужна была сумка с инструментами. Запустив забытый мною ноут — так, это ценная вещь, но всё же ещё надо Гефест потрясти — я вызвал ИИ завода.

В динамиках раздался приятный баритон:

— Привет, Андрей, как дела?

— Привет, Геф, не очень.

— Что-то случилось?

У Гефеста ИИ типа AGI или ИИ общего назначения. Он может самообучаться, экстраполировать, принимать решения, но в узких рамках задач добычи, переработки и текущего ремонта и не обладает самосознанием. Он может мило болтать со мной, но это просто одна из функций, этакая имитация собеседника. Но приятная.

— У меня проблемы, Геф.

— Я могу чем-то помочь?

Это точно, только ты мне и можешь помочь.

— Да, мне нужно два жёстких диска, на моём корабле все диски вышли из строя и два ОЗУ по стандартам Compact PCI 2WR [стандарт который использовался в космосе, например, на Opportunity, да и много где требовалась надежность, найти российские стандарты у меня не получилось, 2WR — вольная фантазия, ведь дело происходит в будущем, мало ли какие там обозначения].

— Хорошо, Андрей, — согласился ИИ, — ОЗУ подобного типа используют мои монтажные и сервисные роботы, запасные твердотельные диски у меня есть, но мне нужно, чтобы ты завизировал их изъятие.

— Без проблем. А, вот ещё, — чуть не забыл, — я заберу привод для чтения стекла.

— Ты имеешь в виду оптический привод, для чтения кварцевых накопителей?

— Да, — кивнул я.

— Тогда жду тебя в серверном модуле.

Я цапнул сумку с инструментами, сунул в сумку ноут для связи с ИИ и полез в шлюз завода. Местами ползком, местами даже в рост добрался до серверной, там, с подсказками Гефа, открутил всё, что мне было нужно. Заботливый Геф подогнал роботов поближе, я вскрыл двоих, позаимствовал ОЗУ и упаковал всё в несколько герметичных пакетов.

Ну, а потом была долгая дорога обратно. Уже на Гере я понял, что простыл, надо было сначала сушиться, а потом уже курочить серверную.

Апчхи! Я успел подставить бумажную салфетку. Загрузка операционки и навигационной программы прошла успешно и сейчас бортовой компьютер вычислял баллистику и траекторию полёта. Я дал программе привязку по времени и координатам Психеи, потом сделал поправку на смещение, теперь оставалось только ждать, расчёты будут долгими. А вот мой организм успел расклеиться. Ничего, обратно лететь месяца три, успею выздороветь. Комп пискнул и началась перезагрузка. Чёрт. Апчхи! Придётся снова ждать около суток. Расчёты были сложные, надо было учитывать гравитацию и движение тел Солнечной системы, а машинка была по производительности как калькулятор. Я пытался связаться с ЦУПом ещё на Гефесте, потом — когда оживил бортовой компьютер, но пока безуспешно. Передатчик, вроде, в порядке, все тесты показывают работоспособность, сообщения уходят и тишина. Комп перезагрузился, я заново запустил программу. Ну, так и есть, текущий расчёт не сохранился. Всё таки деградация микросхем присутствует и даже дубовые бортовые системы еле-еле работают. Ладно, начали всё сначала. Интерфейс упрощённый, дата запуска — завтра, нет, лучше послезавтра; привязка координат, поправка, гравитационные манёвры — поставил галочку; масса корабля — выбрал «текущая»; масса топлива — выбрал «показания датчиков»; точность — пусть будет десять знаков; сохранил как «домой»; и нажал «рассчитать».

Когда я только пришёл в Роскосмос, такого упрощения ещё не было, приходилось городить сложные логарифмические уравнения. А теперь вот такая навигация для чайников, которую предполагалось использовать в аварийном случае, прям как у меня; обычно-то расчёты делает ЦУП, в крайнем случае, ИИ корабля, а команда всё больше превращается в пассажиров. Теперь можно идти и пинать балду, от моего присутствия процесс быстрее не пойдёт. Апчхи!

Я сидел и ковырялся в потрохах нерабочего компа, когда программа закончила расчёт траектории. К этому времени я успел выспаться, плотно позавтракать, полечиться и ещё раз прибраться во всех помещениях; даже совершил ВКД и осмотрел обшивку жилого модуля, хоть и ничего визуально не обнаружил. Результат меня порадовал: сто двадцать три дня с копейками, гравитационный манёвр вокруг Марса отменился, хоть Марс и неподалёку от траектории, но компьютер решил его не использовать.

Не откладывая в долгий ящик, я запустил процедуру выполнения, естественно, сохранив манёвр. Теперь, даже если система снова заглючит, я просто запущу выполнение манёвра и введу поправки. Окно для манёвра было достаточно широкое, а позиционирование корабля я буду вычислять по телам Солнечной системы.

Что ж, выполнение манёвра началось, и я вернулся к тестированию потрохов разобранных компов, может, удастся реанимировать, тогда подключу как дублирующую систему. Если же ни один не оживёт, то в запасе останется ноутбук, хотя я не представляю как на его ОС встанет программа для навигации и прочие бортовые приблуды. Через час я почувствовал ускорение — тестер, которым я планомерно исследовал материнскую плату, не повис в воздухе, а стал плавно улетать в сторону санузла. Да, надо бы изменить конфигурацию рабочего места, иначе скоро работать станет неудобно. К сожалению, не получится как в фантастических фильмах — запустить двигатели и тебя прижмёт перегрузкой. Ускорение будет нарастать плавно и долго и будет незначительным. Зато рабочего тела [в данном случае, ионизированный инертный газ, который разгоняется и выбрасывается в пространство] у буксира хватает на полет вплоть до Юпитера и обратно. Я отключил тестер, вложил его в кармашек на столе и стал думать, как лучше обустроить стол.

Центрифуга — крайне нужное и полезное устройство на корабле с невесомостью. Человеческий организм приспособлен к нахождению в гравитационном поле Земли и без него начинает быстро портиться. И если атрофию мышц ещё можно слегка умерить, выполняя упражнения на специальных тренажёрах, то вот переместить сердце, чтобы кровь более правильно циркулировала, мы не можем. К сожалению, делать корабли-кольца, где в жилых помещениях имитировалась бы сила тяжести за счет центробежной силы, мы пока тоже не можем — слишком большие и сложные движители нужны для такого корабля, слишком много рабочего тела потребуется, чтобы такая громадина могла летать, а ведь топливо тоже надо перемещать. Так что такие системы актуальны пока только для космических станций, а в небольших кораблях ставят крошечные центрифуги. Долго в них не выдержишь, но пребывание в центрифуге по четыре часа несколько раз в день предупреждает негативные воздействия невесомости или микрогравитации.

Но сейчас эти четыре часа превратились для меня в пытку. Меня тошнило, пока я крутился в этой адской машине. Раньше такого не было, скорее всего, это последствия жаркого поцелуя нашего светила. Я вывалился из центрифуги мокрый, дрожащий, с пакетиком блевоты, и услышал тревожный писк системы жизнеобеспечения. Мой долгий одинокий путь домой был только в самом начале, а система уже третий раз выходит из строя. В первый раз я перепугался до усрачки, но обошлось перезапуском; во второй раз пришлось искать неисправность и перепаивать контроллер моста; интересно, что на этот раз? Я запустил перезагрузку системы. Оп, заработала. Жопа в очередной раз отменилась.

Сегодня одиннадцатый день в пути, Гера потихоньку набирала скорость, и в модуле теперь появился верх и низ, пришлось устроить небольшую перестановку, но модуль заточен для такого. Распорядок у меня сложился нехитрый: сон часа три-четыре, больше не выходит, а со снотворными не услышу сигналов тревоги; потом физкультура, центрифуга; а потом через силу то ли завтрак, то ли обед, то ли ужин с горстью таблеток впридачу, кое-что из стандартного набора, кое-что из аптечки для лечения радиационного поражения и БАДы из водорослей, которые мне Ванька советовал. Я поначалу отказывался, но сейчас решил, почему бы и да. Ну а потом я потихоньку тестировал оборудование на предмет «вот-вот сломаюсь». Когда накатывала сонливость, а это, как правило, спустя два-три часа, я ложился спать.

Сегодня во время завтрака пиликнул зуммер бортовой системы. Отложив недоеденный омлет, я переместился к экрану и не сразу понял в чём дело. На панели задач тихонько светился значок вызова. Батюшки святы, это кто ж меня вызывает, не марсиане ли часом? Это я так пошутил от нервов, а вообще я как починил бортовую систему, так и установил вызов ЦУПа в автоматическом режиме. Торопливо тыкнул в значок, открылась СПДС [система переговоров дальней связи] мы её называем «сосед» — программа для переговоров с функцией чата, на случай плохой связи. Ну, или на случай, когда сигналу идти долго, как сейчас.

Гера>> ЦУП, это Гера, на связи Андрей Деев.

Я сейчас ещё находился в поясе астероидов и сигнал шёл до Земли около шестнадцати минут и столько же обратно, поэтому я вернулся к прерванному завтраку. Когда ЦУП ответит, мне придется докладывать ситуацию, и мне почему-то хотелось оттянуть этот момент.

ЦУП>> Это ЦУП, на связи Рашид Насыбулин. У вас всё в порядке? Как перенесли супершторм?

Мы с Рашидом знакомы, он хотел когда-то стать космонавтом, но не прошёл по здоровью, а теперь он главный в команде дальних полётов.

Гера>> Привет, Рашид. У нас не всё в порядке. Погибли 3 члена экипажа: Дуань Дешенг, Вань Шэнли и Анна Ким. ИИ Геры выведен из строя. Работает только 1 бортовой компьютер. Электроника систем жизнеобеспечения, что была под напряжением, вышла из строя, дублирующая работает, но есть сбои. Реактор и его системы в норме. Гефест отремонтировали. Я во время шторма оказался на Гефесте, поэтому выжил, но зиверт немного хапнул. Сейчас направляюсь к Земле. Курс рассчитал по упрощённой схеме. Как у вас дела, почему не было связи?

Отправляю сообщение. Жду. Ремонтом в таком рваном режиме лучше не заниматься.

ЦУП>> Принято. Плохо. Отчего погиб экипаж? Как себя чувствуешь?

ЦУП>> У нас тут случился небольшой апокалипсис, 2/3 группировки спутников потеряли, несмотря на отключение питания [стандартная защита спутников при солнечных вспышках] Были проблемы с электроснабжением, был капитальный блэкаут, трансформаторы на подстанциях горели по всему шарику, даже на ночной стороне. Сейчас восстанавливают, но трансформаторов не хватает, поэтому большинство электросетей до сих пор не работают. Нас подключили сразу после стратегических объектов. Но связь будет нерегулярная, орбитальных ретрансляторов не осталось. Устойчивая связь будет с 18 вечера до 6 утра по Москве.

Гера>> У экипажа было сильное лучевое поражение, умерли через 4 дня после солнечной бури. Чувствую себя приемлемо. Немного тошнит, особенно в центрифуге, но терпимо.

Переписывались мы долго, пришлось подробно описывать всё, что случилось, да и ждать очередного ответа полчаса с копейками. Подключили медиков, заставили даже скидывать короткие видео им для диагностики. ЦУП взял управление буксиром на себя, траекторию мне поправили — та, которая «для чайников», вела меня не совсем на Землю, а если быть точным, то совсем не на Землю, ибо крохотная ошибка в начале пути приводит к большому расхождению в его конце. А мне надавали кучу рекомендаций и отпустили отдыхать. Отрубился я моментально и проспал полноценные восемь часов.

Когда я был маленьким, я мечтал стать супергероем, потом просто героем. Потом вырос и мечтал работать над интересными задачами с интересными людьми. Мечта осуществилась. Задачи, которые надо было решать, были нетривиальными, а уж интересных людей с горящими глазами — каждый первый. И флёр романтики присутствовал, куда уж без него. Хватало, конечно, просто труда и пота, но это была достойная плата за профессию. Во время пути я всё задавался вопросом: если бы я знал, что будет именно так, пустая, ломающаяся консервная банка, одиночество и мертвецы за перегородкой? Я не знаю.

Прошло три месяца, как я в пути, я более-менее пришёл в себя, по крайней мере, на здоровье не жалуюсь, чего не скажешь о Гере. Вся электроника постоянно глючила, и я приноровился её ремонтировать. Из вышедших из строя устройств вытащил всё, что было рабочим, но пока, тьфу-тьфу, не понадобилось — ничего заменять не требовалось. Так-то мне было боязно лезть в жизнеобеспечение и бортовые системы, пока они работали. Что-то корректировали из ЦУПа, они даже умудрились удаленно обновить ПО. Земля потихоньку восстанавливалась, но пока ещё не было никаких пусков, никаких новых спутников. Убитые Солнцем неуправляемо кружили, как зомби, постепенно сходя со своих орбит. Иногда врезались друг в друга и в рабочие спутники. Оставшиеся в работоспособном состоянии, конечно, пытались увести от столкновения, но за это время и с ограниченными ресурсами не все траектории спутников-зомби удалось рассчитать.

Засигналила система жизнеобеспечения. Опять. Я переместился к пульту управления и с удивлением обнаружил, что это не глюк, а сигнал утечки. Давление упало, незначительно, но этого было достаточно, чтобы забеспокоилась автоматика и я впридачу. Подача кислорода оказалась в норме, поглотители мимо, иначе сигналило был бы о высоком уровне CO2. Я задраил люки между спальней, санузлом и командным отсеком, вывел подробную схему датчиков, подождал, пока хоть где-нибудь восстановится давление. Через полчаса получил результат — командный отсек, где-то в нём сквозняк. Как обнаружить сквозняк? Можно зажечь дымовушку и посмотреть, куда потянет дым. Только этот номер не для космического корабля, а я ещё не сошёл с ума, чтобы зажигать тут огонь.

Зато была штатная приспособа как раз на такой случай. Ультразвуковой эмиттер пара, или в просторечии, вейп. Я прошелся с вейпом по командному отсеку, вернее, сделал шаг влево, потом три вправо, поводил парилкой туда-сюда. Минимальная сила тяжести на корабле почти не тянула пар вниз, и он стал постепенно наполнять отсек, а вот движение воздуха стало заметно. И, как я и подозревал, привело меня к иллюминатору, вернее, к месту, которое к этому иллюминатору примыкало. Похоже, деградация материала обшивки имела место быть. Теперь надо ремонтировать еще и сам модуль. К счастью, и на этот случай были штатные материалы.

Я снял панель и расковырял многослойный композит вплоть до толстенного модифицированного полиэтилена, призванного защищать внутренности корабля от ГКЛ [галактические космические лучи]. В полиэтилене варварски вырезал кусок с миниатюрной вдавленной трещиной. Засвистело, пар ощутимо потянулся в крошечную дырочку. Блин, а может это и не деградация, а микропробой микрометеоритом. В любом случае, надо ставить заплату. Когда у вас есть ремонтный набор, то это дело на десяток минут. У меня он был. Я покопался в аварийном укладке, достал губку, смоченную растворителем, и прошёлся по обшивке; потом достал тюбик с двухкомпонентной смолой и готовую заплатку, выдавил немного клея на кусочек пластика, размешал его одноразовой лопаточкой (спасибо тем, кто продумывал ремкомплект), размазал смолу по заплатке и пришлёпнул её на дырку. Смола схватилась в течении пары минут. Почесав затылок и приклеившись пальцами к волосам (всё-таки часть смолы попала и на пальцы), я повторил итерацию, но уже с заплаткой побольше для надёжности. Потом кое-как вернул на место полиэтилен и прочие слои, после чего поставил обратно панель и ещё раз проверил вейпом — не сквозит ли.

Через некоторое время система жизнеобеспечения перестала психовать и противный писк умолк. Зато мигал пришедшим сообщением «сосед». Пока я ремонтировал свой корабль, меня немного потеряли.

ЦУП>> Гера, это Рашид, приём.

ЦУП>> Андрей, как принимаешь, приём.

ЦУП>> Андрей, у тебя всё нормально?

Да, мамочки из ЦУПа заволновались, я обычно отвечаю сразу, если не сплю и предупреждаю, когда иду спать.

Гера>> ЦУП, это Андрей. Я на связи. Была небольшая проблема с разгерметизацией, но я её решил.

ЦУП>> Хорошо. Доложи подробнее.

Ну, подробнее, так подробнее, и я принялся занудно описывать ситуацию и предпринятые мною действия.

ЦУП>> Принято. Андрей, тут такое дело. К нам обратились из ESA [Европейское космическое агентство], у них экипаж из 4 человек застрял на стыковочной лифта. Сегодня в трос прилетел спутник, ESA опасаются обрыва троса и, кроме твоей Геры, вариантов для эвакуации нет.

Ну, дела. Видимо, сильно прижало ESA, раз просят помощи у нас.

Гера>> Рашид, поясни, почему других вариантов нет? На чём-то же экипаж должен был лететь.

Хорошо всё-таки общаться, когда задержка времени минимальна, сейчас общение происходило почти без заминок.

ЦУП>> Андрей, они как раз перед суперштормом поднялись, чтобы лететь на Луну, их корабль пристыкован к лифту, но после шторма там полностью отказала вся электроника, пытались отремонтировать, но ничего не вышло, у них сейчас посадочный модуль — это просто консервная банка. И лифт не работает, аккумуляторы кабины из-за шторма вышли из строя, наземную АЭС, которая питает лазерную установку, им пришлось заглушить, передающие сети до сих пор не работают. Собственно, из-за неработающих лазеров и произошло столкновение с тросом, ESA до последнего надеялось, что нерабочий спутник мимо пронесет. Есть, конечно, ещё американский Skywalker, на него и рассчитывали, но он исследовал троянца Патрокла [двойной троянский астероид Юпитера, принадлежащий к редкому спектральному классу P], американцы, конечно, досрочно завершили свою миссию, но лететь им еще месяца 3, не меньше, а лифт сорваться может в любую минуту, в ЦА [Центральная Африка] по предполагаемому ходу падения троса уже объявлена эвакуация.

Гера>> Принято, ЦУП. Постараюсь помочь, если долечу.

ЦУП>> Андрей, всё будет хорошо. Мы сейчас начнём коррекцию курса, если ты даёшь согласие.

Гера>> Хорошо, ЦУП, я согласен.

Вот так, битый небитого везёт. Ну, а что ещё делать, не бросать же коллег в беде?

По первоначальной задумке я должен был долететь до станции РОС [Российская орбитальная станция]. Космонавты со станции эвакуировались сразу после шторма, как успокоилась магнитосфера, дозу от Солнца они получили, хоть станция перед штормом ушла на орбиту пониже, и защита от излучения там покруче чем у Геры — даром, что станции больше полувека, но ей не требуется максимальное облегчение, чтобы летать далеко, модернизация на ней проводилась не единожды, да и регулярно проходящую через пояса Ван Аллена [область вокруг Земли, в которую, как в ловушку, попали протоны и электроны, захваченные магнитным полем] станцию старались защитить по максимуму. Сейчас станция была на консервации, но к ней был пристыкован посадочный модуль на четыре человека. По задумке ЦУПа, на нём, оставив Геру пристыкованной к РОС, я и должен был спуститься на Землю.

Теперь же планы изменились, мне надо пристыковаться к Земному лифту, взять попутчиков, подбросить их до Лунного лифта, который не пострадал от шторма, и, отправив пассажиров на Луну дожидаться американцев, долететь-таки до РОС, и дальше уже придерживаться первоначального плана. Благо, времени это потребует не сильно много, по сравнению с тем, сколько я уже провёл, болтаясь в космосе, и делать лично мне почти ничего не придется, все манёвры будут осуществляться дистанционно, Роскосмос вывел-таки группу спутников-ретрансляторов и связь у меня с ЦУПом теперь постоянная.

МЗОЛ [Международный Земной орбитальный лифт], космический лифт, мечта отца космонавтики Циолковского был поистине грандиозным сооружением, построенным на грани возможного. Строителям пришлось решить череду, казалось, неразрешимых задач: от материала троса, который не выглядел тросом, скорее, широкой лентой, уходящей к земной поверхности; до защиты от метеоритов и космического мусора, который до сих пор болтался в околоземном пространстве, хотя его уже десятки лет чистили спутники-мусорщики. Без нанотрубок, которые только относительно недавно научились делать любой длины; без батарей, способных в течение недели выдавать большое количество тока, необходимого для движения кабины; без лазеров, способных уничтожать любой объект, угрожающий столкновением, а заодно передавать энергию на специальные приёмники кабины; и без многих других сложных и гениальных инженерных решений МЗОЛа бы не было. А теперь его то ли ремонтировать досрочно, то ли отрезать поближе к основанию и отбуксировать на безопасную орбиту, благо на астероиде-противовесе есть собственные движки, позволяющие корректировать своё положение.

Я, как рачительный хозяин, ждал гостей в прихожей, наведя предварительно марафет в своём жилище. На самом деле, чтобы не терять времени на шлюзование, я его начал заранее: облачился в надоевший вонючий скафандр и задраил люк в жилой отсек. Четверо же европейских космонавтов приступили к процессу ещё шесть часов назад. На станции лифта давление и атмосфера, как на Земле, поэтому им пришлось крутить велотренажёры, вымывая из крови азот, продувая скафандры и свои организмы кислородом. Время сейчас наш самый главный враг, потому что никто не знал, когда супернанотрубки устанут быть супер и держать вес своих тридцати пяти тысяч километров длины и немаленького астероида, служащего противовесом. Сооружения, кабина и люди не в счёт, их весом можно было пренебречь. В наушниках ИИ ЦУПа озвучивал процесс стыковки. Позади были долгий путь от Психеи, постоянные глюки и ремонты.

— Расстояние километр.

— Подлётная скорость три метра в секунду.

— Торможение.

— Стыковочный узел почти в центре, производится дооблёт.

Привычный, успокаивающий голос.

— Андрей, статус?

— Я в шлюзе. К стыковке готов.

— Давление в шлюзе?

— Давление ноль целых, четыре десятых атмосферы.

— Принято.

— Расстояние четыреста метров.

— Скорость один метр в секунду.

— Стыковочный узел в центре.

Осталось совсем немного и Гера примет на борт четырёх человек. Я людей, кажется, сто лет уже не видел.

— Расстояние пять метров.

— Скорость ноль целых, две десятых метров в секунду.

— Стыковочный узел в центре.

— Расстояние один метр.

Открывать шлюз, скорее всего, придётся вручную, почему-то автоматика наружного люка работает как-то криво, как в том анекдоте про стеклоочистители: работает, не работает, работает, не работает.

— Расстояние ноль. Стыковка.

В этот момент стенка отсека рухнула на меня и наступила темнота.

Я пришёл в себя под монотонный писк медицинской системы скафандра и взволнованный и усталый одновременно голос оператора:

— Андрей, как слышишь, приём.

— Андрей, приём.

— Андрей…

Я закашлялся и тут же застонал от боли. В рёбра будто нож воткнули и провернули.

— Андрей, ты меня слышишь? Доложи состояние.

— Отстань, слышу, — просипел я и закашлялся.

— Живой, — обрадовался голос, — можешь доложить состояние?

— Вам телеметрия разве не показывает, — огрызнулся я.

— Нет у нас твоей телеметрии, как МЗОЛ сорвался, так и потеряли сигнал, — обиженно отозвался голос.

— Я, кажется, ребро сломал и, похоже, не одно. А кто говорит-то? И что сейчас происходит?

— На связи Антон Дерен. Трос лопнул в момент стыковки, Гера разгерметизирована, стыковочный узел в зацеплении со станцией МЗОЛ. Вас вытолкнуло с геостационарной орбиты и сейчас вы постепенно удаляетесь от Земли. С экипажем ESA связь стабильная, их там тоже побило, но все живы. Они пытались открыть шлюз, но элементы обшивки и люки погнулись, вручную не открыть.

— Ясно, — согласился я, хотя мне нифига не было ясно, перед глазами плавал красноватый туман в темноте.

Я помотал головой, чем вызвал очередной приступ боли, зато в мозгах прочистилось, и я допёр откинуть светофильтр, после чего и перед глазами просветлело. Шлюз стал меньше в несколько раз, освещение, на удивление, работало ровно, лишь индикаторы на панели судорожно мигали красным. Я лежал на люке в модуль. Между бывшими стенками шлюза и основным модулем чернел провал в пространство, довольно широкий, удивительно, как шлюз к едрене фене не оторвало, держалось всё на честном слове. Проверил состояние скафандра — почти всё в порядке, главное, герметичность не нарушена, кислорода три четвёртых в одном баллоне и полный запасной, поглотители CO2 — почти полный ресурс, видимо, в отключке я был не более получаса, а царапины на щитке — ерунда.

Я поспихивал с себя всякое барахло, поднялся на ноги. Я стоял на люке, криво, но стоял. Посмотрел в провал, через минуту увидел краешек проплывающей Земли, ага, мы ещё и крутимся. Отполз в сторону и попробовал открыть запорный механизм, понял, что это бесполезно — то ли его заклинило, то ли автоматика не пускала, то ли у меня сил не хватало.

— Андрей, переключись на четвёртый канал, — попросил Антон и пояснил, — это сто сорок пять и девяносто девять частота, для связи с ESA.

— Принято, сейчас.

Я переключился и угодил в какофонию переговоров на английском.

— Hi, it’s Andrey Deev, — перешёл я на язык международного общения, слова путались, грамматика помахала ручкой, — status? [Привет, это Андрей Деев, статус?]

Но меня поняли, переговоры смолкли и хрипловатый женский голос произнёс:

— Hi Andrey, I’m Noemi Sarto, the most uninjured crew member. We're stuck in the airlock. There is a long gap here, but we can't widen it. [Привет, Андрей, я Ноэми Сарто, самый непокалеченый член команды. Мы застряли в шлюзе. Здесь есть длинная трещина, но мы не можем её расширить]

— Ok, I’ll try to do something. Give me some time. [Хорошо, попробую что-нибудь сделать]

Кто бы мне что-нибудь придумал. И, отзываясь на мои мысли, заговорил Антон:

— Андрей, ты можешь войти в жилой модуль?

Я попробовал покрутить колесо кремальеры — безуспешно.

— Нет, люк заклинило, но у меня есть здоровенная щель, я смогу в неё протиснуться, наверное.

— Андрей, есть что-нибудь, что можно накинуть на края, чтобы не проколоть скафандр?

— Попробую выдернуть чей-нибудь скафандр, но не факт, что получится — шлюз смяло и перекрутило малёх.

— Попробуй, доложи, получилось или нет.

Европейцы замолчали, как только мы начали разговаривать с Антоном, похоже, не хотели мешать. Я ухватился за поручень УПО и подёргал за рукав одного, потом другого скафандра, но смятые стенки держали их крепко, зато третий будто только и ждал — почти без сопротивления выскользнул из сломанных креплений, мелькнул триколор и нашивка с именем: «Анна Ким».

— Есть, один скафандр есть.

— Хорошо, Андрей, можешь включить фонарь?

— Да, работает штатно.

— Осмотри края щели, накинь скафандр там, где пошире, получится вылезти, не касаясь другого края?

Я осмотрел провал, довольно широкий, но шлюз отошёл не по монтажной линии, а просто порвался, и оба края зубасто щерились. Я вместе со вторым скафандром влезу, но впритык, могу и поцарапаться о другую сторону. В этот момент клыкастая пасть беззвучно вздохнула и распахнулась пошире.

— Вот те раз, — удивился я.

— Что случилось?

— Меня на выход приглашают, щель расширилась.

— Шлюз отрывается, — не поддержал моих поэтических потуг Дерен, — лучше не тормозить.

— Ага, — согласился я, подплывая к дыре.

Накинув Анин скафандр на край, я аккуратно вылез, придерживаясь перчаткой за корпус Геры.

— Андрей, теперь надо зайти в жилой модуль через второй шлюз, у вас в инструментах должен быть гаечный ключ и болторез. С ними тебе надо перебраться к европейцам и помочь им расширить проём. И желательно всем вернуться на Геру до того, как она окончательно оторвётся от шлюза.

— Ага, — хмыкнул я, — не учи, сам знаю.

Антон промолчал. Он был прав, но говорить лишнего под руку не стал, и я был ему благодарен.

Казалось бы, дойти до второго шлюза, без всякого шлюзования войти внутрь, взять пару инструментов и вернуться. Делов на десять минут. Но не тогда, когда четыре человека ждут твоей помощи, а тонкий алюминий едва держит мостик между тобой и их потенциальной могилой. Не тогда, когда любое неловкое движение отдаётся резкой, до потемнения в глазах болью. Я переползал, как раненый пингвин, от поручня к поручню, не забывая перестёгивать фалы. Если эта раненая птица улетит в открытый космос, то милая девушка Ноэми и её команда инвалидов точно умрут мучительной смертью, а сорваться в неповоротливом, раздувшемся скафандре не просто, а очень просто.

Крутить колесо запорного механизма было больно, я крутил и матерился, из глаз текли слёзы. Когда люк открылся, пришлось сильно наклонить голову, чтобы хоть как-то промокнуть их о вальсальву [устройство с помощью которого космонавты продувают нос, крепится на внутренний обод гермошлема], иначе не было видно ни хрена. В спальне, она же мастерская, она же рекреация и тренажерный зал, царил его величество бардак. Всё, что могло оторваться — оторвалось, что могло рассыпаться — рассыпалось, удивительно, что всё это великолепие не улетело при разгерметизации, хотя, куда бы оно делось, дырок в жилом модуле вроде не было, воздух, скорее, вытек через щели между корпусом и люком. Я перебирал вещи под отчаянный стук пульса в ушах. Спустя вечность нашлась сумка с крупным инструментом. Я с облегчением выдернул большой разводной ключ, болторез и добавил к ним молоток, на всякий случай.

Обратная дорога была проще, я оставил дверь открытой, надеюсь, ничего жизненно важного не уплывёт в открытый космос. В наушниках вдруг охнули, кто-то помянул дерьмо. Корпус Геры дрогнул под руками.

— Андрей, статус?

— Возвращаюсь с инструментами.

— Насколько велик разрыв?

— Хрен его знает, я ещё не дополз, — прохрипел я, стараясь поскорее встегнуть один карабин и выстегнуть другой.

А, бес с тобой, вроде крутится наша конструкция не сильно, я вполне удерживаю себя одной рукой. Я отстегнулся от поручня и стал перебирать руками, забив на страховку. Если я не успею, то товарищам из ESA только и останется помахать мне на прощание ручкой. Добравшись до шлюза МЗОЛ, я зацепил за поручень фал и сунул в дыру ключ и молоток, а сам вооружился болторезом. Общими усилиями мы принялись курочить чудо инженерной мысли. Дело шло туго, металл здесь был не в пример толще. Рёбра почему-то перестали болеть. Я сначала пытался удлинить щель, потом, плюнув, стал отгибать один край, уперев болторез в противоположный. В эфир неслись маты: русские, английские, итальянские, немецкие. Кто слушал нашу частоту, то, наверное, обогатил свою обсценную лексику.

Снова беззвучно ухнуло, это вибрация передавалась через корпус, скафандр, прижатый к металлу инструмент. Трещина побежала по обшивке, щель раскрылась. Хорошо, что центростремительная сила небольшая и не надо никого вытаскивать. Космонавты, как чёртики из табакерки, выскакивали по очереди из дыры, я ловил их и приземлял на обшивку. Когда последний из четвёрки оказался на воле и пополз в сторону Геры, я отстегнул фал и последовал за ними. Мой корабль всё ещё держался, хотя его шлюз превратился в ленты скрученного металла. Нам пришлось прыгать без страховки, удивительно, что никто не сорвался и не улетел. Путь до второго шлюза я почти не запомнил. Запомнил только громаду астероида-противовеса, на который я кинул прощальный взгляд. Снова заболели рёбра. Я полз во главе неспешной экспедиции по корпусу МПН, на этот раз все соблюдали ТБ неукоснительно, мы в любой момент ожидали рывка или толчка.

Мы заползли во второй шлюз, задраили люк, я доложился ЦУПу об успешном выполнении задачи. Мы успели немного порадоваться и обогатить эфир очередными матерными перлами, в этот раз радостными, познакомились, переплыли в командный отсек, а рывка всё не было.

В ЦУПе пришли к выводу, что погнутый металл обшивки шлюза выполняет роль этакой пружины. Решили давать короткие разнонаправленные импульсы, чтобы оторвать уже к ебеням первый шлюз и попытаться потом как-то загерметизировать модуль, потому что герметизировать его до отрыва было бесполезно. Я предложил сползать и отпилить его, но меня вежливо послали, поэтому мы пристегнулись в кресла, а Ноэми, как самая нетравмированная, зафиксировала себя в спальне к тренажёру. И ЦУП принялся нас дёргать. Собственно, хватило каких-то девяти рывков и пленники астероида стали свободными, как птицы. Но ЦУП, пока тряс модуль как погремушку, что-то растряс в моём организме, а может, это адреналиновый откат пошёл, только я уже не мог толком пошевелиться и дышал мелко и поверхностно. Так что ремонтом и уборкой занялись гости.

Немец Маркус — не помню как фамилия — и Ноэми, вооружившись аварийным набором и ценными указаниями от Роскосмоса, принялись искать бреши в обшивке, периодически подкачивая воздух и пуская пар. Индус, чьи имя и фамилию я забыл практически сразу, валялся со сломаной ногой рядом со мной в кресле, как и француженка Рияда Аль кто-то там, у неё, как и у меня, болели рёбра. В моей голове не отложилась ни одна фамилия, вдобавок ещё и сложное для русского уха индийское имя; я попробовал рассмотреть, что написано на бейджиках, но у меня не вышло, а спросить было неловко.

Наконец, стравив в космос прилично кислорода, Маркус с Ноэми победили утечку, и мы смогли снять, пусть не скафандры, но хотя бы шлемы и перчатки, благо, сдувшиеся скафандры не сковывали так движения.

Ноэми аккуратно потрясла меня за плечо.

— Andrey, I’m sorry, the Control Center is calling you. [Андрей, ЦУП на связи.]

Мы долетели до РОС, ничего внештатного не случилось, я наконец сбросил скафандр, как змея старую кожу, переоделся, наелся обезболивающего и, когда рёбра перестали сильно досаждать, отключился в спальнике. С того момента прошла неделя. Мы приходили в себя, лечились и наслаждались отсутствием стресса. Меня всё время тянуло спать, что я и делал. Ноэми парила надо мной и протягивала мне гарнитуру.

— Окей. Да, приём.

— Андрей, это Рашид, как ты себя чувствуешь?

— Пока не разбудили, было всё хорошо, а сейчас как-то не очень, — ворчливо ответил я.

— Прости, скоро откроется окно для старта, и медикам нужен повторный УЗИ, чтобы понять, спускать вас или нет?

— Какое окно? — опешил я.

— Стартовое. На том, что сейчас представляет из себя Гера, лететь никуда нельзя. В спускаемом аппарате три места, а вас пятеро. Поэтому двое останутся на станции и кто это будет — будут решать медики.

— Блин, не сообразил, — повинился я, — в голове каша.

— И прекращай ругаться в эфире. У людей на руках куча радиостанций и список частот. Как интернет появится, замучаемся чистить.

— Хорошо. В смысле появится? Его что, нет? Электричество же вроде потихоньку подключают.

— Понятно, у тебя действительно в голове каша. Большая часть спутников превратилась в хлам, засоряющий орбиту, а межконтинентальное оптоволокно, да и не только оно, лишилось репитеров [при большой длине оптоволоконного кабеля происходит затухание сигналов, поэтому требуются усилители]. Да и хрен с этим интернетом, нам надо решить, что с вами делать. Поэтому иди, Ноэми поможет тебе с УЗИ.

— Хорошо. И прекращай ругаться в эфире.

— Уел, — засмеялся Рашид, — до связи.

Три ребра с одной стороны были сломаны, связки на руке я умудрился потянуть, видимо, когда орудовал болторезом, сотрясение было, хоть и лёгкое. УЗИ мне сделали в первый же день бодрствования, и чего там медики хотели увидеть, спустя неделю, я не понимал, но покорно выдержал все экзекуции. У европейцев всё оказалось куда как лучше, то ли им вчетвером мягче было, то ли они за поручни держались, когда МЗОЛ оторвался, только у Рияды Аль Амири оказался ушиб, а не перелом рёбер, а у Шаддаба Мангешкара (да, я запомнил его имя) нога хоть и была сломана, но уже не болела. Маркус Карстеттер и Ноэми Сарто отделались ушибами и одним сотрясением на двоих.

Медики постановили, что спускать меня категорически нежелательно, а Рияду, Шаддаба и Маркуса наоборот, очень даже нужно. Так что мы с Ноэми остались на станции почти вдвоём, не считая ЦУПа. Я учил Ноэми русским словам, она меня итальянским. Ещё я помогал Ноэми заниматься наукой. Тем, что не мешал и иногда даже собирал для неё несложные девайсы. А через три месяца нам прислали спускаемый аппарат.

Я сидел на скамеечке под раскидистыми ветками клёна, вдыхал терпкий запах пожухлой листвы. Ребра побаливали, но не прийти на похороны я не мог. Сегодня похоронили Аню Ким, народ выходил с кладбища смурной, печальный, кто-то рыдал. Там у могилы горой лежали венки, говорились речи, приехала китайская делегация и российское большое начальство, а мне всё казалось, что она рядом и Ванька с капитаном тоже тут, и на душе было светло.

К скамеечке подошёл крепкий невысокий парень, русые волосы, нос кнопкой, на носу веснушки.

— Здравствуйте, Андрей, я Антон. Антон Дерен, — он протянул мне руку.

— Здравствуй, Антон, — я пожал его ладонь, потом кивнул на скамейку, приглашая присесть. — Не против, если на ты?

— Нет, конечно.

Антон аккуратно пристроился рядом. Я не знал, зачем он ко мне подошёл, зато я знал, что я хочу.

— Я тебе спасибо хотел сказать. И извиниться.

— За что? — удивился он.

— За то, что молчал, когда не нужно было говорить. Ну и вообще. А извиниться за грубость.

— О чём вы... ты, я ж понимаю, сам бы и не так огрызался, — отмахнулся Антон.

— Всё равно извиниться надо. Я и перед Рашидом извинился, он ко мне в реабилитационный центр приходил.

— Рашид сказал, ты теперь больше не полетишь?

— Да, я свою норму полётов выполнил и перевыполнил, до сих пор таблетки горстями пью.

— А не жалко?

— Полётов? Жалко. Немного. Но я понял одну вещь — там, когда был совсем один. Мне не понравилось одному. Всё-таки людям нужны другие люди, и чтобы им помогать, и чтобы тебе помогали. Даже в космосе. Особенно в космосе.

— Ну, тогда добро пожаловать в команду наземников, у нас работа — помогать тем, кто в пространстве.

Из ворот кладбища вышла Ноэми, увидела меня, помахала, я махнул ей в ответ. Она подошла, села возле меня. Я хлопнул Антона по спине.

— Do you remember the guy who was invisibly with us? [Помнишь парня, который с нами незримо присутствовал?]

— Yes, of corse. [Конечно.]

— So this is him, meet Anton. [Вот это он, встречайте Антона.]

Ноэми заулыбалась, протянула Антону ладошку.

— Oh? Really? Very glad to meet you! I’m Noemi Sarto.[О! Действительно? Очень рада познакомиться! Я Ноэми Сарто.]

Антон ладошку пожал.

— I know. Very glad to meet you too. [Знаю. Очень рад встрече.]

Я толкнул его в бок.

— Ты чего, невежливо так, знает он.

Антон покраснел, а Ноэми махнула рукой и с ужасным акцентом произнесла:

— Вьежливо, вьежливо, йа понимаешь.

Так мы и сидели, болтали на дикой смеси языков, обо всём и ни о чем, с клёна срывались и падали листья, яркое синее небо казалось бездонным, а Солнце было добрым и ласковым.

* * *

Необязательное послесловие и благодарности

Идея рассказа появилась после просмотра видео с канала улица Шкловского про Кэррингтоновскую вспышку. Это была последовательность событий, которые в сумме дали очень быструю и очень мощную магнитную бурю на Земле. В то время электричество использовали не повсеместно, но даже тогда сильно пострадал телеграф. Оборудование искрило, било током, загоралось. Обычно, корональный выброс массы летит до земли два-три дня. Но если это повторный выброс, то вещество будет лететь быстрее. В случае события Кэррингтона, время составило 17 часов. Также надо упомянуть событие Мияки. Японка Фуса Мияке исследовала методом радиоуглеродного анализа годовые кольца на деревьях и обнаружила, что в кольцах, относящихся к 774 году, двадцатикратное превышение изотопа углерода 14. Это могло быть либо близкой сверхновой, либо колоссальной солнечной вспышкой, в тысячу раз более мощной, чем у наблюдаемых мощных вспышек на Солнце.

В общем, супермощная вспышка вполне может произойти. Последствия для земной инфраструктуры при этом будут плачевны. Для космических аппаратов и людей в космосе последствия также могут быть весьма трагичны. Я в рассказе взяла в основу более печальный вариант.

Почему погиб экипаж Геры. Дело в том, что солнечный выброс идет не прямолинейно, а расходится от Солнца по спирали, а командир не сообразил дать уточнение для ИИ Геры. Одна моя подруга некоторое время назад работала с китайскими учёными. По ее словам, ребята энтузиасты, стараются, но иногда совершают элементарные ошибки. Так и в этом случае, командир китаец не сообразил, что находясь в тени от солнечных лучей, судно будет открыто супершторму. Был еще один нюанс. На Солнце произошло три вспышки. Третья догнала вторую и добавила пораженному лучевой болезнью экипажу дополнительных Зиверт. Не будь её, экипаж бы болел, но не умер так быстро. Но так как про третью вспышку Андрей не знал, да и потом было не до того, упоминать её в тексте мне показалось неуместно. Ну а Андрею повезло. Когда прилетела основная масса первой вспышки, он оказался на ночной стороне. И вторая прилетела, когда Психея снова повернулась, закрывая своей массой Андрея и Гефест.

Орбитальный лифт. Я не знаю, насколько реальна такая затея, насколько она экономически выгодна, но создание новых материалов до сих пор является немного террой инкогнита, уже сейчас углеродные нанотрубки по расчетам немного крепче чем требуется для разрыва под собственным 35000 километровым весом. К сожалению, пока максимальная длина такой трубки максимально 50 см. Но кто знает, возможно в будущем их смогут делать и длиннее, а может придумают какие-нибудь алмазные нанотрубки. В любом случае, я не утерпела и вставила в рассказ орбитальный лифт.