Храни тебя Господь, веселый гиппогриф (джен)

— Не сделала ли это женщина? — вдруг вдохновенно спросил прокуратор.

М. Булгаков, “Мастер и Маргарита”

— “Тишь и покой ночью святой…” — пропел было Кроули и тут же поперхнулся. На всякий случай он быстро пробормотал под нос несколько ругательств, но развивать дальше эту тему не решился. Как назло, напевать что-нибудь светское он сейчас был не в состоянии — всю неделю в голове крутились одни рождественские гимны. Для демона это хуже мигрени.

С тех пор, как Кроули пересел с вороного коня на новенький ладный Бентли, он уже успел оценить неоспоримые преимущества автомобиля, который стал для него и роскошью, и средством передвижения, и — время от времени — крышей над головой. К уютной тишине салона, впрочем, он все никак не мог привыкнуть. Хотелось не то петь, не то взять с собой пассажира-двух, и, в общем-то, Кроули уже дал себе слово в следующем году присмотреть радиолу или как там ее, но сейчас его занимали проблемы посерьезнее.

Фон артефакта засекли около месяца назад. Кроули видел, как это смотрится на большой, во всю стену, карте Лондона в аналитическом отделе: черная, с едва видимыми контурами улиц и поблескивающей Темзой, украшенная разноцветными праздничными искорками: красные — рабочие порталы в Преисподнюю, зеленые — штаб-квартиры осведомителей, белые — конспиративные квартиры противника, которые удалось засечь… Золотистый цвет использовался для этих артефактов вот уже много веков, но никогда прежде пятно не переползало границу Лондона. Теперь переползло.

— А мерцает почему? — придирчиво спросил Кроули, нетерпеливо подбрасывая на ладони ключи от Бентли. Отметка сияла, что твоя луна в беззвездную ночь.

— Это Косая аллея, — ответил Хастур и на всякий случай сверился с заметками. — Сегодня утром стало известно. Подарочек, а?

То было вчера, а сегодня вечером Кроули глушил машину в паре кварталов от "Дырявого котла". Не то, чтобы предприятие обещало быть жарким, а все-таки светить Бентли почем зря не хотелось. На улице его тут же пробрало холодом; погода стояла какая-то не рождественская — едва-едва минус, ни грамма снега. Неуютный Лондон невесело праздновал.

— Мистер, мистер, подайте монетку в честь Рождества! — запричитал мальчишка, выскочивший из подворотни. Уши у него были прямо-таки пунцовые, торчащие из-под кепки не по размеру. Кроули похлопал себя по карманам. Серебряная драхма, ауреус, который он таскал с собой как мы таскаем какой-нибудь памятный сувенир… Из английских денег нашелся энджел⁽¹⁾, но Кроули представил себе, как этот пацан будет пытаться обменять такую штуку на что-нибудь съедобное и сунул ему шиллинг. Пацан выхватил монетку и затянул было гимн в качестве благодарности, но демон торопливо отсыпал ему еще двадцать таких, лишь бы заткнулся. Ветер качнул фонарь, заплясали тени по стенам переулка, и мальчишка заозирался, гадая, куда провалился этот странный тощий человек.

Вместо того, чтобы провалиться, Кроули поднял воротник пальто повыше и зашагал к "Котлу". Уже через четверть часа он переступал порог "Борджина и Бэркса".

— Веселого кризиса и счастливого нового страха, господа!⁽²⁾ — провозгласил он, вступая под низкие своды магазинчика. — Такой вечер, а вы все трудитесь? Похвально, похвально.

Нельзя сказать, чтобы “счастливый новый страх” немедленно отразился на лицах господ Борджина и Бэркса, но явственное беспокойство омрачило их и без того невеселые лица. Они действительно трудились: прилавок был завален какими-то коробками, шкатулками, листками пожелтевшей бумаги, а поверх всего этого, как бы царствуя над сложившимся хаосом, возвышалась пухлая растрепанная книга, в которой с одного взгляда можно было распознать бесценную летопись дебета и кредита. Свет в лавочке горел только над прилавком, из персонала — никого, кроме отцов-основателей, словом, к происходящей красноречивой сценке не хватало только подписи “Попытки подправить бухгалтерию за пять минут до конца года”. Веселый кризис, чего и говорить.

— Мистер Кроули, — скривился Борджин и попытался превратить эту гримасу в вежливую улыбку. Получилось не очень. — Чем обязаны?

Прошлый визит демона в “Борджин и Бэркс” окончился вызовом авроров и огромным счетом за обрушившуюся крышу, но это история для другого раза. Нельзя сказать, что они расстались врагами, но Кроули был, прямо скажем, не в числе любимых клиентов. Даже не в списке уважаемых покупателей.

Неуважаемый покупатель аккуратно притворил за собой дверь и совершенно киношным жестом перевернул табличку на двери так, чтобы Лютный переулок увидел надпись “ЗАКРЫТО”.

— Как идет торговля в праздники? — весело спросил он. — Небось денежки текут рекой? Всем, наверное, хочется присмотреть проклятый подарочек для подружки? Я вот тоже в поисках, знаете ли.

Когда через сорок минут Кроули отогревался в Бентли, листая эту самую бухгалтерскую книгу, лицо его уже не было таким веселым. Больше того, оно мрачнело с каждой минутой, и к тому моменту, как в пассажирскую дверь кто-то осторожно поскребся, демон походил на очень тощую грозовую тучу в темных очках.

Азирафаэль плюхнулся на сиденье рядом с ним и воодушевленно воскликнул:

— “Стены падубом украсьте!..” — но Кроули издал протяжный стон, полный такой тоски, что ангел поспешно умолк. Помолчав для приличия, он достал из-за пазухи бумажный кулек, перевязанный лентой.

— Пряничек?

Кроулин не глядя протянул руку.

—... Вот смотри, — сказал он, раскрывая книгу. Тусклый синеватый свет фонаря падал на страницу с надписью “ДЕКАБРЬ”. — Что думаешь?

— Э-э, — сказал Азирафаэль. — У них выдался удачный месяц?

— Чертовски удачный, — кивнул Кроули и агрессивно надкусил пряничную елку. — Они не продали ни одного лота дешевле десяти галлеонов.

— Так? — спросил Азирафаэль, который до сих пор не очень уверенно чувствовал себя в вопросе галлеонов, сиклей и их соотношении с фунтами стерлингов.

— И ни одного лота дороже двухсот! — сердито сказал Кроули, стуча крючковатым пальцем по строчкам. — Куча, просто куча мелочевки, которая стоит недешево, но и не дорого!

— Послушай, — сказал ангел, — ты же не рассчитывал, что там будет пункт “Тот самый артефакт, продано за тысячу галлеонов, адрес такой-то”?

— Нет, — фыркнул Кроули, — но пунктов десять я рассчитывал увидеть. Вещь двенадцатого века — раз. Сильная магия — два. Это должно сужать круг поисков. Должно… — он послюнил палец, быстро перелистнул пару страниц, — но ты только послушай: “Шкатулка с выгравированной виверной — пятьдесят галлеонов”. Ладно, в это я с грехом пополам могу поверить. “Зеркало Не-разлей-вода — сто девяносто девять и один сикль”... “Зубочистка серебряная — семьдесят три”... Семьдесят три!

— Может быть, на ней тоже какая-нибудь гравировка? — предположил Азирафаэль.

— Ази, ты понимаешь, что такое галлеон?! Сколько на него можно купить и сколько прожить? Зубочистка физически не может столько стоить, даже если ею ковырялся в зубах сам Мерлин, а мы точно знаем, что у него таких предметов не водилось!

— Что ты пытаешься мне доказать? — устало спросил ангел.

— Борджин что-то продал, — мрачно заявил Кроули. — Что-то очень дорогое и совсем недавно, иначе бы ему не пришлось переписывать весь приход за декабрь прямо в сочельник.

Азирафаэль со вздохом протянул Кроули кулек с пряниками, а сам бережно принял книгу.

— В чем тогда беда? — спросил он. — Возвращайся к нему да продолжай беседу.

— Это мне советует ангел? — Кроули вопросительно поднял бровь, но потом покачал головой: — Ази, я и так хожу по краю со всеми этими волшебными делами. Хастур пока молчит, но его молчание стоит трех ящиков огневиски под елочку.

— Вы тоже наряжаете елочку? — заинтересовался Азирафаэль.

— Нет, — отрезал Кроули. — И гимнов не поем. У нас это вообще полный рабочий день. Елочка — это фигурально... В Лютном меня знают так, чтобы я мог вломиться в лавочку и одолжить их документацию как улику, но не так, чтобы я мог проводить всякие ментальные атаки. Я эту репутацию десятилетиями строил, понимаешь? Ну и главное — артефакта в лавке уже нет.

— Как — нет?

— Так. За полчаса до выезда был сигнал, в пути пропал. Они продали эту дрянь сегодня и на скоростях раскидали сумму по мелочам, вот и все, — сказал Кроули и потянулся за еще одним пряником.

— Мда, — сочувственно сказал Азирафаэль. — Кто-то купил подарок своей подружке?

— Кто-то из сильной магической семьи, — ответил демон. — Ну, или его подружка. Сигнал снова нечеткий, но уже можно сказать, что этот кто-то аппарировал с подарочком и привет.

— Куда? — мимоходом спросил ангел.

Кроули хмыкнул, потом впервые за вечер по-настоящему расхохотался.

— Ази, ну ты даешь! — отсмеявшись, сказал он. — Ты меня прости, пожалуйста, но эту информацию я тебе не подарю даже на праздник. У вас уже есть эта балканская штучка, вот ею и балуйтесь, а нам дайте забить хоть один гол.

— Слушай, меня там по сути и не было, — с обидой сказал Азирафаэль. — Я даже мельком ее не видел, был на подтанцовке. Ты что, всерьез?

— Не-не, успокойся, — махнул рукой Кроули, — не бери в голову, Мерлина ради. Это я так. Ты уже помогаешь неоценимо тем, что не бежишь докладывать начальству про Борджина.

— У меня алиби, — отозвался Азирафаэль. — Ежегодная рождественская благодать под видом бытовой благотворительности. Я был так занят, что не слышал, о чем там толковал шофер, который по доброте душевной согласился меня подвезти.

— Не было там никакой доброты душевной, — слегка уязвленно сказал Кроули. — Так куда тебе?

До Кеннигтон-роуд они домчались мигом, а потом Кроули свернул в переулок и поехал потише. Азирафаэль прижался носом к стеклу, высматривая нужный адрес.

— Что ты будешь делать со всем этим? — спросил он. Кроули пожал плечами.

— Пройдусь по статьям прихода. Вполне возможна такая ситуация — Борджин купил что-то очень дорогое за бесценок, и, чтобы не светиться в налоговой, либо еще по какой причине, записал эту прибыль как-нибудь непримечательно.

— Как зубочистку?

— Или шкатулку. Или медальон какой-нибудь, не знаю. Потом… После переоценки этот лот мог называться по-другому, но попробовать стоит. Ну, или натравлю на них завтра утром проверку из Министерства, что мне, одному мучаться?

— Дорогое за бесценок… — задумчиво сказал Азирафаэль. — Это что-то из О’Генри. Знаешь, мне представляется такая наследница некогда могущественного, но обнищавшего магического рода, которая перед Рождеством снимает с себя фамильное украшение и продает его, чтобы… чтобы?.. Может, тут какая-нибудь история любви?

Кроули не ответил. Он не знал, куда едет Азирафаэль, но уже догадался, потому что в конце переулка их ждала вывеска “ПРИЮТ ВУЛА”.

Азирафаэль вышел из машины, немного постоял у тротуара, окидывая взглядом неказистое, неприятное, унылое, несчастное здание. Насколько прекрасно и печально может выглядеть полноватый смешной мужчина лет сорока, настолько прекрасно и печально он выглядел. Ветер качнул фонарь, и что-то слепяще-белое мелькнуло у него за спиной. Азирафаэль наклонился к окну у водительского места:

— Не хочешь тоже к ним заглянуть?

— … По какому принципу вы их выбираете? — спросил Кроули, проходя вслед за Азирафаэлем по темному узкому коридору. Вслед им из приоткрытых дверей смотрели тощие физиономии, умытые, причесанные, но бесконечно тоскливые. — Тут не курорт, конечно, но я видал приюты похуже. У этих хотя бы крыша есть.

— Дело не в деньгах. Это официально самый несчастный приют в Лондоне на декабрь 1926-го года, — ответил Азирафаэль.

— Несчастье — это исчислимое понятие?

— К сожалению, нет. Сколько ни считай, его не пересчитаешь.

Они остановились перед дверью чуть побольше и почище остальных. Миссис Коул не была магом, и ни Кроули, ни Азирафаэль могли не бояться Статута о секретности и напустить на себя столько мороку, сколько нужно — но не больше, конечно.

Все еще красивая именно своей жесткостью, со злыми морщинками в уголках рта, в сумерках кабинета она выглядела почти актрисой немого кино — последний всплеск перед увяданием. Миссис Коул, заместительница директора приюта Вула, механически перебирала какие-то документы, когда к ней вошли представители отдела попечительства, которых она, конечно, ждала, и, конечно, именно сегодня: мистер А. З. Фелл и… еще кто-то, худой такой, чернявый. А. З. Фелл широко улыбнулся и снял пушистую белую шляпу:

— Доброго вечера, миссис Коул! Вы все так же хороши, как и прежде. Позвольте вашу ручку…

Азирафаэль видел ее впервые в жизни.

Румянец проступил на острых скулах миссис Коул. Она редко слышала подобные слова. Она только поступила на эту должность и еще ни разу не прижимала к груди новорожденного ребенка — ни своего, ни чужого. Она скоро начнет выпивать.

— Добрый вечер… — растроганно сказала миссис Коул. Она улыбнулась впервые за полгода, и морщинки вокруг ее суховатого рта не исчезли, конечно, но стали чуть менее злыми. — Вот стул, присаживайтесь, пожалуйста.

И вместе с выписанным чеком на крупную, очень крупную сумму Азирафаэль и Кроули оставили в этом неказистом, неприятном, унылом, несчастном здании частичку чего-то нематериального, что мы называем “хорошее настроение”, или “удача”, или “дух Рождества”, или даже “благодать”.

— Я так и не поздравил тебя с обновкой, — сказал Азирафаэль, когда они выходили из ворот. — Отличная машинка, и бегает хорошо.

— Спасибо, — с теплотой в голосе сказал Кроули. — Мне самому нравится.

— Куда ты сейчас?

— В штаб. Буду штудировать их бухгалтерию, смотреть, кто у них покупал-продавал… Скучная работа, нетворческая. Но это надежда. Может, и найду эту наследницу обнищавшего рода. Подбросить тебя до “Котла”?

Миссис Коул, в легком рабочем платье и все еще под действием мороки, вышла проводить двух щедрых джентльменов. Приложив к глазам ладонь, она глядела им вслед.

В тот год судьба готовила ей еще один подарок. Ровно через пять дней она возьмет на руки новорожденного — Тома Реддла.

Примечания:

Just in case: (куча рождественских гимнов, а я еще и к празднику это накатала) дисклеймер: никого задеть не хочу, серьезно. Оменсы вообще дело такое, там свой, особенный юмор. Ну, иначе "Мастер и Маргарита" это целиком одно большое оскорбление.

Для меня это очень грустная и страшная история, на самом деле, просто грустное и страшное происходит за кадром. Кроули говорит о надежде, но на самом деле ее уже нет. Меропа лишилась медальона и скоро лишится жизни.

А с другой стороны, надежда для Тома еще остается, но это, как говорится, другая история

1) Энджел (Angel) — золотая монета, выпускавшаяся во Франции и Англии в средние века. На ней нарисован ангелочек. Наверное, это для Кроули тоже вроде сувенира.

Вернуться к тексту

2) Ехидный Кроули приветствовал Борджина и Бэрка словами “Merry Crisis and a Happy New Fear!”.

Вернуться к тексту