Подземелья и чувства (гет)

«Здравствуй, странник! Если ты решился узнать мою историю, то будь готов погрузиться в мир магии и сражений, услышать о жизни, наполненной переломными моментами, внутренними конфликтами и множеством удивительных событий, а также пережить весь спектр эмоций вместе со мной и моими спутниками — такими разными, но, несомненно, повлиявшими на то, кем я являюсь. И сейчас, когда я нашла пристанище в таверне небольшой деревушки, куда я попала по особому делу, у меня появилось время поведать тебе о самых истоках моего становления.

Моя история берет начало в те времена, когда я была совсем юной и уязвимой. Моя мать выбрала для меня имя, которое лишь отдаленно было похоже на то, как называли детей моего народа — Элиша. Обычно новорожденных называют более классическими именами с обилием шипящих звуков, например, Талаш, Отлех или Несатлиш. Моему народу присуще шипение не только в звучании имен.

Юань-Ти — это люди-змеи, или просто змеиный народ. Выглядят они по большему счету как люди, но со змеиными признаками — чешуей, раздвоенным языком, у некоторых есть змеиный хвост. Кто-то приобретает такие внешние особенности с рождения, а кто-то становится похож на сородичей в период с 15 до 18 лет. Я не отношусь ни к тем, ни к другим, поэтому меня невзлюбил мой народ. Юань-Ти — существа холодные во всех смыслах, лишенные эмоций, они хитры и расчетливы.

Моя община обосновалась в эльфийской деревне, которую они отвоевали у речных эльфов пару столетий назад. С тех пор эльфы пытаются забрать свои права на владения, но безуспешно — потому им приходится соседствовать со змеиным народом, иногда предпринимая попытки отвоевать территорию, но мои сородичи отлично дают им отпор.

В мои 16 лет я так и не обрела ни одного из признаков своего народа, потому моя жизнь была совсем не сладка. Я расскажу тебе об одном из переломных моментов моего подросткового периода, когда мне приходилось принимать непростые решения».

«Я всегда была изгоем, ко мне и относились соответственно. Пока мои сверстники покрывались чешуей, а язык их приобретал раздвоенный вид, я отсиживалась дома и изучала свитки целителей. Моя мать состояла в Совете общины в роли главного целителя, и мне было интересно преисполниться теми же знаниями, которыми обладала она.

Мое окружение было ко мне настроено враждебно. Дети Юань-Ти были красноречивы в оскорблениях и жестоки в действиях. Троица одаренных в особенности гнобила меня, иногда причиняя увечья — бывало, что меня скидывали в гнилую яму или пытались задавить хвостом. Потом Верховная запретила им все виды физической расправы, но оскорбления их становились все более гнусными и искусными. Пока троица активно указывала мне мое место и гнобила за происхождение, остальные попросту оставались в стороне. Стало считаться, будто они закаляют меня, тем самым помогая стать нормальной».

«Однако закаливание унижениями не принесло плодов, отчего народ стал относиться ко мне еще более ожесточенно. Временами ходили слухи, что на самом деле я совсем не Юань-Ти, а человек-эльф, которого подкинули вражеские эльфы с соседних территорий во имя своих грязных делишек, ведь не может ребенок из змеиного рода не иметь абсолютно никаких внешних признаков принадлежности к сородичам!

К слову, змеиный народ признавал только браки внутри общины. Брак заключался по договоренности из общей выгоды, ведь о любви не могло быть и речи — змеиный народ не испытывал никаких эмоций. До совершеннолетия дети змей, как и младшие представители большинства других рас, могли испытывать эмоции и выражать их, но в процессе перерождения молодые Юань-Ти уничтожали чувства и концентрировались на разуме.

Моя мать не теряла надежды, что и со мной это вскоре произойдет, однако всю мою жизнь она не переставала высказывать явное недовольство касаемо моей бездарности. Но после нападок троицы я решила обратиться к ней за советом.

Я нашла маму в Святилище Совета — она трепетно перебирала свитки и готовилась к собранию. Она даже бровью не повела, когда я рассказала ей о конфликте с троицей.

Акешинь всегда была образцовой матерью народа Юань-Ти — отстраненной и холодной, однако по-матерински заботилась обо мне и старалась научить всему, что знала сама. Я никогда не ждала от нее слов поддержки, хотя порывы души иногда могли сподвигнуть меня поделиться с ней своими переживаниями. Мать была сдержанна и постоянно говорила о том, что мне нужно прикладывать больше усилий для перерождения. И в этот раз диалог был как и тысячи других в течение всего моего детства.

Только теперь я была настроена попробовать по-настоящему измениться. Я решила начать с тренировок, как и наставила меня мать».

«Тренировки были мучительны. Моя стрела летела все время мимо, так и норовя попасть совсем не туда, куда нужно. Иногда хотелось совершенно случайно направить лук в сторону Соакоша и Хезары, уж слишком забавляли их мои попытки превратиться в искусного мастера владения луком. Но я уверена, что даже желая попасть в них, мой выстрел пришелся бы куда-нибудь в дерево. Хотя и в дерево попасть — та еще задача. Я злилась и промахивалась, снова злилась и стрела вновь летела мимо мишени.

Униженная и недовольная, в конечном итоге я переместилась на площадку для дуэли на мечах. Может быть, мое призвание — сражаться в ближнем бою?

В дуэли моей соперницей выступала Шенда. Она самая тихая из троицы, но не менее злобная. Эта девчонка одним змеиным взглядом могла нанести такой урон самооценке, что никто не осмеливался вступить с ней в конфликт.

Шенда постоянно практиковалась, даже во внеурочное время. Наблюдатель знал о неравных условиях для сражения — такая опытная Шенда и такая неуверенная я, которая даже меч держать правильно не может, потому он дал указание моей сопернице, чтобы она была милостива ко мне.

Во время боя Шенда делала резкие выпады телом в мою сторону, тем самым буквально наваливаясь на меня. Я быстро махала рукой, только и успевая слышать звонкий звук удара о мой меч. Одновременно со своим блестящим ведением боя Шенда успевала вставить едкие комментарии о моей ущербности. Итогом боя могло быть мое удушье, потому что эта девчонка так сильно сжала мою шею, когда бой был уже завершен, что у меня помутнело в глазах.

Когда я униженная уходила в здание библиотеки, я поняла, что за нашей битвой кто-то наблюдал».

«Я была разгневана своей беспомощностью. Я думала, что прилагаю достаточно усилий для изменений. Но мои эмоции перевешивали разум и я мгновенно пылила, если что-то выходило неверно. Я потерянным взглядом смотрела на вершины гор, что окружили дальние поселения дружественных народов, когда за спиной раздался голос.

Д’алгорт, сын Верховной и Мастера над воинами, обратился ко мне с предложением помочь. Я не помнила, чтобы мы когда-либо разговаривали. Он был серьезен и даже угрюм поначалу, но в продолжение разговора его взгляд смягчился и на лице появилась улыбка. Его манеры и отношение ко мне отличались от всего, с чем я сталкивалась всю мою осознанную жизнь.

Я знала, что Д’алгорт иногда помогает своему отцу тренировать подрастающее поколение, поэтому воспринимала его как хорошего учителя. Расположив меня к себе, он наконец получил мой положительный ответ на предложение и, попрощавшись, покинул зал библиотеки. А я вновь вернула взгляд на горы, но теперь мой пожирающий гнев сменился на воодушевление.

Тренировки с Д’алгортом были результативны. Под его наблюдением я сдерживала свой пыл, чтобы он не принял меня за капризную девчонку и не пожалел о решении тренировать меня. Если я расстраивалась из-за промаха, то корила себя лишь мысленно, а когда смотрела на своего тренера, то в его глазах не замечала ни капли осуждения, которое я ожидала увидеть.

Его лицо было смиренно, но иногда я замечала, как он улыбался одним уголком губ и, пытаясь это скрыть, опускал голову. Это значило, что Д’алгорт доволен результатом своей работы. Постепенно я стала проще воспринимать свои ошибки и концентрироваться на маленьких достижениях.

Мы тренировались почти каждый день и все чаще оставались допоздна, когда остальные обучающиеся уже расходились по домам. Наши разговоры начали становиться более личными, а его касания моей руки, когда он корректировал ее положение при держании меча, заставляли что-то трепетать в моей груди. Это чувство, что родилось внутри меня, было совсем неизведанным, но очень волнующим и приятным».

«Через 5 недель я стала показывать хорошие результаты, а еще через 2 я впервые победила Д’алгорта в дуэли. Я была так счастлива, что внезапно набросилась на него с объятиями, позабыв о правилах соблюдения дистанции нашей общины. Я резко попятилась назад, но не успела сделать и шагу, как мой тренер схватил мое лицо руками. Я не могла пошевелиться от удивления, и в тот же момент я ощутила нежное прикосновение его губ к моим. Трепет в моей груди превратился во взрыв всевозможных эмоций, а все тело покрылось мурашками.

Мои мысли стали бессвязны, переживания необъяснимым образом испарились, а все вокруг будто стало ярче и добрее ко мне, словно ненависть общины к моей персоне внезапно развеялась волшебной пылью, которая переливалась и крутилась вокруг нас в танце. Именно это рисовало мне мое воображение, в то время как глаза мои были закрыты.

Секунды, в течение которых поцелуй оставлял нас парализованными, казались вечностью. Мы позабыли о посторонних глазах, ведь было совсем поздно, однако сие действо не осталось без внимания одного влиятельного представителя общины».

«Верховная Тейхара хоть и приходилась Д’алгорту матерью, для нее законы общины были важнее материнской снисходительности. Она сообщила Совету о том, что видела прошлой ночью и назначила собрание незамедлительно.

Про мои отличия от сородичей Совет знал не понаслышке и для меня не было удивительным то, что они следят за мной и за тем, как идет мой процесс перерождения, а точнее — как со мной ничего не происходит.

Моя мать стояла в стороне от основного состава Совета и молча слушала умозаключения Верховной. Когда разговор шел обо мне, моя мама либо соглашалась с высказываниями Совета, либо не издавала ни одного звука и смотрела в пол. Было ясно, что нет повода для гордости в том, что твою дочь отчитывают главные персоны общины. И если Совет со мной обошелся довольно мягко из-за моего возраста и меня лишь предостерегли, что и дальше будут за мной наблюдать, то Д’алгорта осудили строже.

Когда ему исполнится 18, он должен будет отправиться на границу, чтобы отстаивать наши территории против эльфов. А также Совет наложил запреты на наше общение — никаких тренировок и уж тем более никаких разговоров, физических контактов и аморального поведения. Нас не должны были видеть вместе.

Внутри меня бушевало пламя, я была готова идти против слова Совета, спорить с ними и пытаться заставить их передумать. Но когда Совет разошелся и Д’алгорт утихомирил мои порывы, мне стало ясно, что я не добилась бы ничего этим противостоянием.

Мы остались совсем одни в Святилище. Мой разум был неспокоен, сотни мыслей проносились в голове и лишь часть я озвучивала вслух. Было столько вопросов, но даже Д’алгорт не смог бы дать мне на них ответы. Он был как и прежде сдержан, говорил размерено и голос его был таким спокойным и теплым, что постепенно я перестала раздумывать и просто слушала его. Он казался таким взрослым, но было ясно, что он все еще может чувствовать. Когда я призналась ему в любви, он не ответил мне тем же, но эта любовь была в его голосе, в том, как тактично он разговаривал со мной и пытался успокоить и как нежно держал мое лицо в своих ладонях.

Но Д’алгорт не был марионеткой в руках Совета. Он согласился на службу на границе, однако решил в будущем требовать от Совета одобрения нашего союза — он уверил меня, что по возвращении убедит свою мать одобрить наш брак. Когда он сказал это, в моей груди вдруг стихла буря и превратилась в трепетное ожидание и надежду. В тот миг я просто растворилась в этом человеке и задержалась в миге поцелуя, которым меня одарил Д’алгорт. Я верила, что все будет так, как он сказал».

«Следующие месяцы до отбытия на границу Д’алгорт усердно тренировался под руководством своего отца. Его прекрасным владением оружием нельзя было не восхищаться. Он и меня хорошо натренировал, но до его уровня ведения боя мне было еще далеко.

Его тренировки проходили утром и в обед, а в остальное время до позднего вечера он был с другими бойцами и изучал стратегии защиты территории и сражения с речными эльфами. Он дискутировал с Советом, изучал литературу и занимался другими делами. Д’алгорта загружали разными задачами общины, чтобы у него не было времени отвлекаться. А главным отвлечением для него была я.

Нам совсем запретили видеться. Я часто сидела днем неподалеку от него и завороженно наблюдала за его боем, а после тренировки он даже не одаривал меня взглядом. Его отец бдительно отслеживал даже зрительные контакты в мою сторону, а сам смотрел на меня неодобрительно через темные брови.

Прошел почти месяц после нашего последнего разговора. И одним вечером, пока никто не видел, Д’алгорт медленным шагом прошел мимо меня и, не отводя глаз от своего маршрута, сквозь зубы тихо произнес:

— Сегодня у моста в полночь. Убедись, что тебя никто не увидит.

И я незаметно улыбнулась.

Этой же ночью я чуть было не попалась на глаза матери, когда около полуночи в тайне сбегала к мосту, но риск стоил того. Я оглядывалась по сторонам и шла отдаленными дорожками, держась тени. Когда оставалось около десятка метров до моста, я скрылась под ветвями близ стоящих деревьев и ждала появления на горизонте знакомого силуэта. Я беспокоилась, что Д’алгорту не удастся вырваться из-под надзора своих предков и наша встреча так и не состоится. Но через несколько мгновений манящий меня образ появился у начала моста и я вышла на свет.

Когда наши взгляды встретились, я почувствовала облегчение и такое тепло внутри, будто этого месяца разлуки и не было. Будто Совет не разделил нас, никто не имел ничего против наших встреч и мир был таким чудесным!

Д’алгорт сказал, что до своего отбытия хочет как можно больше времени провести со мной в своих любимых местах. Мы много обнимались и разговаривали, я задавала ему вопросы, а он размеренно на них отвечал. Я будто полностью хотела заполнить эти моменты общением, цепляясь всеми силами за настоящее, в котором мы вместе. Но Д’алгорт объяснил мне, что даже если мы будем любоваться красотой в тишине, это не сделает наши моменты менее значимыми.

Так и прошли оставшиеся 2 месяца пребывания Д’алгорта в общине. Днем он тренировался, а ночью проводил время со мной. С каждой встречей разговоров становилось все меньше, я училась молча лицезреть и ценить то, что он рядом, и мое бушующее чувство влюбленности сменилось на необъятную благодарность и бескорыстную любовь».

«Утро, когда состоялись проводы Д’алгорта, выдалось пасмурным. Мы стояли под хмурым небом и мысли мои были совсем не солнечней. Представители Совета находились возле Д’алгорта и молчали, пока Верховная давала наставления своему сыну. Я стояла позади всех, и хоть мне совсем не был слышан их диалог, было заметно, что они обсуждают что-то серьезное помимо воодушевляющих речей.

Я всеми силами пыталась контролировать свои эмоции, но мне хотелось то ли плакать, то ли кричать. Аларштан стоял рядом со мной и иногда озадаченно вздыхал, но так и не проронил ни слова. Он единственный, кто в то время не смотрел на меня как на прокаженную, потому что уважал Д’алгорта и, зная о произошедшем, не осуждал за содеянное, хотя и должен был. Они были дружны.

В воздухе ощущалась печаль, однако никто из общины, конечно, не переживал и не показывал ни одной эмоции на своих лицах. Лишь выделялись на общем фоне Хезара и Соакош — они ухмылялись и перешептывались. Они не знали истинных причин, почему Д’алгорта отправляют на границу, потому что Совет не стал оглашать народу подробности.

После Верховной в диалог с Д’алгортом вступил его отец, но разговор продлился недолго. Когда их уста перестали шевелиться и воцарилась тишина, мое сердце сжалось сильнее и к глазам начали подступать слезы. Неужели это конец?

Внезапно все вокруг стало светлее и ярче. Я подняла глаза и увидела, что тучи рассеялись и теплое солнце вышло, чтобы одарить нас ласкающими лучами света. Я сразу вспомнила, что солнце — хороший знак, особенно в этот день. Значит, с Д’алгортом будет все в порядке. Когда я вернула взгляд на Д’алгорта, он уже направлялся к воротам общины, окруженный солнечным светом. Вот теперь это точно был конец».

«Прошло 8 месяцев. Моя жизнь будто вернулась в прежнее русло, но все было иначе. Я не ощущала себя изгоем, не пряталась дома и стала меньше реагировать на издевательства. Вскоре после ухода Д’алгорта меня стал наставлять Аларштан — мы тренировались несколько раз в неделю и иногда вместе ходили в библиотеку или беседовали на воздухе обо всем, что связано с Юань-Ти, сражениями и традициями. Он был совершенно нейтрален по отношению ко мне — никаких лишних жестов, намёков или недостойного поведения. Но я и не ждала от него того, что у меня было с Д’алгортом. Мне не был нужен никто другой.

Наше времяпрепровождение иногда было даже забавным — во время боя мы могли дурачиться и дразнить друг друга, прыгая туда-сюда. Мне было комфортно с Аларштаном и я стала считать его другом. Но, увы, научить меня он мог не всему. Так как Аларштан был перерожденный с рождения, он не мог дать мне никакого совета о том, как и мне обрести свою сущность Юань-Ти. Но после одной из тренировок он напомнил мне, что в общине есть некоторые личности, которые переродились не так давно, и мне стоит попробовать обратиться к кому-либо из них.

Мы попрощались с Аларштаном, и пока я находилась в раздумьях о том, к кому бы мне обратиться, Хезара с присущей ей бестактностью прервала мой поток мысли. Она в очередной попыталась меня задеть за живое, но я, сама того не ожидая, внезапно набросилась на нее. Я чувствовала такой прилив силы и вседозволенности, что, прижимая ее к земле, сказала все, что было на душе.

Последний год многое изменил внутри меня. Теперь со мной была абсолютная уверенность, что я не позволю отныне никому ранить меня или унизить. Это будет мною караться. Когда я все же слезла с Хезары и с довольной ухмылкой отправилась восвояси, она окликнула меня и напомнила о необходимости перерождения. И благодаря ее любопытству мне пришел на ум один недавно перерожденный, к которому теперь я не побоюсь обратиться, — Соакош.

Тем же вечером я нашла Соакоша у его дома. Он сидел в беседке у небольшого фонтана и читал книгу. Когда я подошла вплотную, он даже не поднял глаз, чтобы увидеть гостя; он был предупрежден о моем приходе своей подругой.

Я думала начать диалог издалека, но нам обоим было понятно, что просто так я бы не заговорила первая с ним. Он встал с лавки, чтобы на равных вести диалог, но то и дело отводил в глаза в книгу и что-то вычитывал. Соакош был серьезен и задумчив, он вел спокойную беседу и даже практически не пытался язвить. Он выслушал мою просьбу и даже не повел бровью. Наверное, он подозревал, что я обращусь именно к нему из всей общины, потому что мы были одного возраста и он один из немногих был позднеперерожденный.

Соакош увидел проблеск беспомощности в моих глазах, и, похоже, это его подзадорило. Также он, как истинный Юань-Ти, был отнюдь не против взаимной выгоды, потому нацелился на место в Совете после успешности нашей задумки.

Мы договорились встретиться завтра. Когда Соакош уходил, я поразмыслила о том, как он изменился. Он был теперь более мужественным, детская натура будто совсем изжила себя. Он стал взрослее, холоднее и задумчивее. Также он не на шутку увлекся изучением литературы и развитием навыков зельеварения. На его примере я видела, как представитель моего народа постепенно перерождается не только физически, но и духовно. Но все же после этих размышлений надо мной нависла небольшая грусть оттого, что я тоже должна стать такой — холодной, хитрой и бесчувственной».

«Как и было оговорено, мы встретились на закате следующего дня. Соакош без напутствующих слов повел меня к небольшой площадке с фонтаном, там было безлюдно и с нее открывался вид на просторы общины. Я приготовилась слушать лекции о правилах перерождения, но Соакош сразу предупредил, чтобы я не ждала каких-либо советов. Нет определенных правил, которым нужно следовать, чтобы переродиться.

Вместо этого он решил заняться наставлениями о направлении внутренней энергии во внешнее проявление. Мне было велено сосредоточиться и, имитируя бой, выбрасывать все чувственное из себя. Я меняла позы с одной на другую, иногда выкрикивала «ха», думая, что вместе со звуком из меня выйдет и эмоция. Но кроме напряжения в теле я не ощущала никакого эффекта. Должна ли я вообще что-то ощущать, избавляясь от ненужных эмоций?

Я пыталась сосредоточиться на словах Соакоша, повторяла все действия, которые он диктовал. Но единственное, что я почувствовала из всего, что он пророчил — физическое истощение. Я уже не могла столь длительное время прыгать туда-сюда, вставать в стойку, крутиться и делать выпады. Даже во время дуэлей я не выполняла столько манипуляций своим телом. Похоже, я была слишком сосредоточена на верной позиции тела, что на выпускание энергии не хватало места в структуре моих действий.

Пытаясь отдышаться, я выпрямилась и грустно опустила взгляд. Я отчаялась и мне так хотелось пожаловаться Соакошу на то, что это занятие не приносит результата. Но он холодно отрезал мои слова, делая акцент на недостаточности практики. Он не собирался слушать мои жалобные высказывания, но и оставлять эту идею тоже был не намерен. Потому у него был еще один вариант — и мы покинули площадку, чтобы отправиться в место, более располагающее к обучению.

Когда мы шли сквозь деревья, я обратила внимание на яркое свечение, что исходило из центра рощи. Приближаясь к месту назначения, я наконец могла разглядеть объект, от которого исходил яркий теплый свет — это было Древо Просвещения. Я его сразу узнала, хотя и не видела никогда вживую.

Соакош велел мне сесть на землю и держать ровно спину, но не напрягать тело. Затем я начала выполнять указания наставника. Было сложно слушать только его, потому что бесконечный поток мыслей то и дело вбрасывал в мой разум новые размышления. Постепенно мои обыденные мысли будто заглушались и я старалась выполнять то, что мне говорил Соакош.

Мое лицо обдувалось легким ветром и я начала представлять себя со стороны — как этот самый ветер кружит вокруг сидящей в медитативной позе меня, как свет Древа направляет свои лучи в мою сторону и как мои рыжие волосы будто воспламеняются от этого тепла.

Когда Соакош велел вспомнить об эмоциональном событии, я немного замешкалась. Но следом ко мне пришли воспоминания об одном из наших последних совместных дней с Д'алгортом и в моей груди что-то затрепетало. Но тут же этот трепет сменился на сдавливающую грудную клетку грусть. Я ощутила одновременно любовь и печаль, это было прекрасно и горько. Но затем… затем я возвела эту стену, о которой говорил Соакош. Моя рука отпустила руку Д’алгорта, я буквально заставила в фантазии себя сделать это. Сначала мне хотелось вновь броситься к нему, обнять, вернуть все на свои места, как прежде, но Соакош был настойчив — я должна была отстраниться. Я напрягла живот и грудную клетку, как бы избавляясь от чувств, что наполнили мое тело. И теперь я видела только стену. Я не видела того, кто приносил мне столько эмоций.

На пару секунд и перестала что-то ощущать. Но эта стена рушилась, как бы я ни пыталась сдерживать ее силой мысли. Когда стена разрушилась, я увидела себя прежнюю. Эта я была в отчаянии, опустошена потерей. Но Д’алгорта уже не было. И мои чувства опять вернулись — это была жалость к самой себе».

«Одним вечером я пришла домой и застала мать, сидящую за столом и изучающую книги. Она была сосредоточена, но тут же переключилась, когда подняла взгляд на меня. Я села рядом и думала завести непринужденный диалог, однако она меня опередила.

Мать была горда тем, что я практикуюсь в перерождении. И еще больше ее радовало то, кто именно помогает мне с этим. Оказалось, что мама давно размышляет о моем браке с Соакошем. Что за вздор! Большую часть жизни он презирал меня, и только наш договор сподвиг Соакоша смилостивиться ко мне. Ну, и приобретенное безразличие. Но мама смотрела с практической стороны на брак, а я думала о чувствах…

Внезапно в ходе разговора я зацепилась за слово «отец». Да, так долго эта тема обходилась стороной. С детских лет я задавала ей вопросы, но она упоминала лишь запрет на обсуждение. Но теперь я со всей уверенностью решила надавить на нее и узнать хоть что-то, чтобы успокоить свой буйный разум.

Мать дала мне совсем мало пищи для ума. Место, цель пребывания, отъезд. Я и не надеялась на долгий рассказ, но ожидала больше подробностей. Было досадно, что она не хочет и не может поделиться со мной всем. Однако, может, она его совсем не знала… Их увлечение продлилось совсем недолго, и уже в общине она узнала о своей беременности. Но я была довольна хотя бы тем, что за 17 лет впервые услышала имя своего отца».

«Шли дни, недели, моя практика становилась все плодотворнее. У меня получалось дольше держать фокус на ощущениях и удерживаться от эмоций и мыслей. Однажды мою практику прервал неожиданный гость.

Хезара выглядела не враждебно. Она долго искала меня, но я не знала для чего. Почему это сама Хезара решила разыскать меня для разговора? Ходить вокруг да около она не стала. Она села напротив и сразу сообщила о скорой свадьбе с Аларштаном.

Моя только что прерванная успешная практика не помогла мне заглушить крайнее удивление и сохранить спокойствие. Я действительно недоумевала, почему Совет выбрал для Аларштана ее! Ведь Аларштан — светлый представитель своего рода, умный, сильный и интеллигентный. А Хезара… я не была слишком хорошего мнения о ней.

Однако Аларштан предусмотрел этот момент. Не было никого, кто бы не знал о ненависти троицы по отношению ко мне. Но на примере Соакоша я увидела, как может измениться Юань-Ти и как холодеют чувства. Потому Аларштан попросил Хезару как будущую жену наладить со мной контакт. Мне было приятно, что он не забыл обо мне.

Я постепенно привела эмоции в порядок и согласилась на мир с Хезарой. Я даже решила, что в будущем мы сможем подружиться ну или хотя бы наши разговоры будут обходиться без язвительных фраз со стороны этой девушки. Я даже захотела продолжить с ней диалог, но как только она услышала мое согласие насчет нашего мира, она тут же вскочила, не дослушав меня. Удовлетворенная ответом, она скоропостижно удалилась, чтобы разыскать жениха. Нет, мы не подружимся с Хезарой.

Заключение брака состоялось довольно скоро. Приглашенных было немного, в числе присутствующих был и весь состав Совета. Мы стояли в Святилище, облаченные в черное, а советник Фейшитан проводил церемонию. Он долго говорил о правилах, которые теперь нужно будет соблюдать Аларштану и Хезаре, об их новой роли в общине, давал наставления и задачи.

Хотя всем было известно, что этот брак по договоренности, у некоторых из присутствующих мелькали улыбки на лице. Если это и была радость, то она являлась реакцией на то, что новая ячейка общества принесет пользу своему народу, но это была не обычная чистая радость за влюбленных в свадебный день.

Тогда я была уверена, что они не были влюблены, по крайней мере пока. Я знала, что они точно не испытывали того, что испытывали мы с Д’алгортом. Я смотрела на них и меня топила горечь — все же почему такие браки допустимы, а наша любовь была отвергнута, когда о ней узнали? Я пропустила мимо ушей большую часть церемонии, потому что погрязла в своих размышлениях. Ведь мы тоже могли принести пользу общине, будучи в браке по любви. Всегда бывают исключения…

Пришел момент обмена клятвами. Я вернулась в реальность, когда Аларштан и Хезара клялись друг другу в верности и общей службе во имя Юань-Ти. Затем он надел ей на палец кольцо, а Хезара заулыбалась. Ее улыбка выглядела довольно искренне.

И в конце церемонии брак был скреплен поцелуем. Все молча наблюдали за держащейся за руки парой и даже Фейшитан замолчал. Когда поцелуй завершился, все просто разошлись. Лишь было объявлено о том, что завтра молодожены отбывают в Гавань Верховных.»