Серебряные коньки (джен)

Фёдор поправил шарфик на своей шее, скрывая за ним своё красное лицо. Едва ли он ожидал даже в самых дерзких фантазиях, что ныне пойдёт на открытие Юсупова сада. Так ещё и с человеком, к которому хоть и привык, но испытывает самые смешанные чувства. Дружеские, конечно же, и неприязни не было, а всё же что-то ещё в нём колыхалось, трепетало. Опустив взгляд вниз, он с недоверием смотрел на коньки. Это всё было странно.

Но почему бы и нет.

Шорох по льду вывел его из задумчивости. Всё же он был на катке, в первую очередь также и на поверхности, очень скользкой. Эта мысль заставила его слегка нахмуриться. Он поднял взгляд, только чтобы увидеть, как в медовых глазах искриться задор. От этого он лишь ещё больше сконфуженно покрылся румянцем. К счастью для него, люди могли посчитать это румянцем мороза.

Микола же знал, что это вовсе не из-за мороза. Но в этот раз он решил не развивать эту тему. Он легонько подтолкнул его, всё намереваясь покататься с ним. Другие люди уже вовсю катались вокруг — или же пытались.

— Не робей, Федя. Я вот тоже падал, и ничего. Если что, я рядом.

Но он явно его переоценил. Фёдор с громким треском падает на ледяной поверхности катка, покрываясь смешными пятнами грязи. Его друг, стоящий неподалеку, напряженно сдерживает смех, желая остаться незамеченным. Его попытки удержаться от выхода из себя просто неуловимы — юноша сломанной фигуркой, придерживающийся на коленке, выглядит неповторимо комично. В его конфузе, в его растерянности, в его неуклюжести есть что-то необыкновенно забавное.

И что-то очень трогательное. Сам-то он много раз сам падал, не стесняясь, смеясь над собой. И то, как его спутник от этого теряется, словно от катастрофы, его действительно завораживает.

И как ни старается его друг сохранить серьезное выражение лица и впечатление полного равнодушия, плечи его слегка подрагивают, а в глазах мелькает легкая искорка. И лишь те, кто очень внимательно следят за ним, замечают лихорадочное сглаживание морщинок на лбу, заменяющее довольно складку затянувшегося раздражения, и стремительное сургучное переключение на новый объект пристального внимания, не оставляющего пространство для других мыслей.

Но, несмотря на все его усилия, его намерение скрыть свой смех проваливается, множество людей на площади уже заметили эту неловкую ситуацию.

Фёдор вспыхнул, как спичка, которую поднесли к свечке. Болезненная стеснительность взяла вверх над тем, что и смех был не столько обидным, сколько приятельским. Сам факт внимания к себе его настораживал. Он неуклюже встал прямо, и, придерживаясь линии, за которой начинались сугробы, пытался дойти до выхода из катка.

Микола, обладающий бесконечным задором и жаждой приключений, решил провести необычный эксперимент. Вязнущий сугроб, словно невидимая преграда, сулил юноше частицу захватывающей сказки. Едва ли он об этом пожалеет. И так, под ярким солнечным светом, вникающим в каждый замерзший пульс окружающей среды, юноша увязывает за собой своего верного спутника. Вихрь белоснежных кристаллов рассыпается вокруг, словно гранулы до философского состояния бесконечного наслаждения. И в то мгновение, когда смех и ветер становятся пением одним тоном, круговорот жизни передает им свою гармонию и чистоту.

Это произошло слишком быстро. Фёдор обиженно толкнул его в плечо, пытаясь спихнуть его с себя. Но при этом ему самому стало смешно от происходящего. От того, что он, вроде бы серьезный мужчина, сейчас вместе с ним валяется в сугробе.

Снег падал ему на лицо, и, фыркая из-за этого, он пробормотал сквозь смех:

— В тебе нет ни грамма манер. Нисколько.

Микола сгреб его в охапку, обнимая в крепких руках, как будто это сущие мелочи, и перевернулся на спину, всё держа его. Естественным образом, он видел и взгляды и смех окружающих, увидевших такую ситуацию. Но что они вообще могли взять с них, кто хочет ещё раз почувствовать себя теми глупыми сорванцами.

В такой же манере он сказал в ответ:

— Но именно я подарил тебе смех. Потому всё лучше, чем ничего.

Хотя он не хотел признаваться самому себе, что попросту хотел удержать его подольше.