Осень (джен)

В Элленгорне начиналась осень.

Марийка Ватрадол⁽¹⁾ после определённых событий терпеть не могла это время года — слишком много боли приносили воспоминания. Многочисленные воспоминания — хорошие и плохие. Все сразу. Они отныне были сплетены в тугой клубок, из которого нельзя теперь было вытянуть одну нить, не задев при этом другую.

Осень бередила старые раны, так и не затянувшиеся до конца. И едва ли способные затянуться в будущем. Осень обнажала ту запрятанную глубоко в душе боль, от которой было никуда не деться, и можно было только жить с ней и стараться не замечать, словно этого неприятного соседства не существует вовсе.

И Марийка Ватрадол жила.

Как умела. Честно выполняла возложенные на неё обязанности, продолжала быть верной собственным принципам, вложенным в её душу ещё покойниками родителями, всё реже говорила и чаще молчала, чувствуя себя чужой в обществе соплеменников, благополучию которых посвятила почти всю свою молодость. Лучшие годы как говорили порой оставшиеся в живых революционеры минувших дней.

Марийка Ватрадол теперь была генералом, а не кузнечкой или преступницей, за голову которой была назначена награда. Занимала весьма почётное место в Эларской Республике. Служила ей. Всей душой, всем сердцем. Как умела. И пусть в душе за минувшие столетия поубавилось света, а в сердце погас огонь — да кого это, в конечном счёте, волновало?

В Элленгорне начиналась осень...

Золотая пора, когда жаркое солнце Элленгорна несколько смягчалось, но до холодов было ещё так далеко, что можно было и не думать о них. Когда на улицах появлялось раза в три больше, чем обычно, уличных торговцев и торговок с ягодами, фруктами и выпечкой — дешёвой и до того сладкой, что от одного аромата могли разболеться зубы. Когда маленькие ребятишки уходили на непродолжительные каникулы перед последней трети учебного года, и улицы наполнялись радостным щебетом юных сорванцов. Когда персики и нектарины можно было сорвать едва ли не на каждом шагу — прямо с дерева.

А ещё начало осени означало, что приближалось празднование великого дня, «праздника из праздников» для Эларской Республики — Дня Революции... Дня рухнувших стен королевского алькасара, как называли его некоторые. С фейерверками, что раньше считались признаками королевской роскоши. С праздничными шествиями. С парадом, который генералу Ватрадол надлежало возглавить.

В этот раз ещё и дата была... Круглой.

А это, разумеется, должно было существенно сказаться на масштабности и торжественности предстоящих праздничных мероприятий. Не могло не сказаться. Конечно же, было запланировано больше фейерверков. Больше бесплатных праздничных угощений для жителей и гостей Элленгорна. И больше солдат и офицеров, марширующих на главных площадях столицы Элара.

Так стоило ли удивляться, что обсуждение с сенаторами и консулами всех вопросов касательно предстоящего парада, затянулось?

Был уже вечер. Ещё не стемнело, нет. Но на город постепенно накатывала та удушливая пора, что всегда наступает в тёплое время года перед ночной прохладой.

Марийка Ватрадол спустилась по устланной коврами лестнице — такой роскошной, что вполне могла поспорить с существовавшими когда-то парадными лестницами и залами в разрушенном ныне королевском алькасаре. Спустилась, несколько мгновений подумала и отправилась в обеденный зал, где можно было выпить кофе. Сейчас, после некоторого времени в обществе консулов и сенаторов, ей это было необходимо.

Зайдя в обеденный зал, Марийка увидела, что четыре девчушки из моурос⁽²⁾ земли склонились над какой-то очень интересовавшей их вещицей, совершенно не обращая внимание на вошедшую гостью. Это, должно быть, были внучки «несгибаемой Амельды», Амельды Абернедол, матриарха многочисленного и шумного семейства Абернето.

Марийка знала Амельду в лучшие годы. Да и был ли кто из старых республиканцев, кто не знал Амельду Абернедол?

Младшей из девочек на вид было около десяти лет — тоненькая, хрупкая, с нестриженным ещё облаком тёмных, кудрявых волос, босая, одетая лишь в коротенькое просторное оранжевое платьице, едва доходившее до середины бёдер. Ей, вероятно, следовало быть дома или бегать по улице в обществе столь же юных сорванцов, но девочка, должно быть, не выдержала и прибежала на помощь своим сёстрам.

У троих старших волосы на голове были начисто сбриты — что у моурос земли обозначало принадлежность к младшему ученичеству. Старшие девочки носили туники и бриджи в цветах Рианнон и простенькие сандалии в духе тех, в которые обычно обувались подростки из моурос земли. Они и были как раз в возрасте младшего ученичества — от четырнадцати до двадцати семи лет. Самая старшая, на взгляд Марийки, что давно общалась с детьми, едва перешагнула порог двадцатилетия.

Они явно приходились друг другу сёстрами, эти милые девочки, так и не поглядевшие в сторону генерала Ватрадол...

И Марийке вдруг снова вспомнилось собственное детство. В прекрасном измерении Шелярта, провинциальном и почти захолустном, но таком родном, что с трудом удавалось сдержать слёзы. Детство в любящей семье. С отцом-кузнецом, что научил всему, что сам умел, Марийку, свою старшую дочь. С матерью-поварихой, что так задорно умела петь шеляртские песни. С младшей сестрой Огнешкой, совершенно бестолковой, но в общем-то, доброй и услужливой девчонкой, на которую Марийка, признаться, сердилась в ту пору чаще, чем та того заслуживала. С панной Андрианной, дочерью пана и пани Казицини, самой прекрасной и самой доброй ксанинкой⁽³⁾, что Марийке только доводилось встречать за свою жизнь.

Особенно — с панной Андрианной. Воспоминания о ней всегда были для Марийки болезненнее прочих. Они провели вместе всё детство — бегали по бескрайним шеляртским полям, тайком купались в холодной речке, опасливо озираясь, чтобы не увидел кто, гадали на суженых и приносили друг другу клятвы... Одна за другой. Марийка чувствовала себя такой счастливой, когда ещё имела возможность дружить со своей драгоценной панной Андрианной...

Осени в Шелярте были куда холоднее, чем в Элленгорне. И куда красочнее. Или же так просто казалось совсем юной Марийке, жизнь которой крутилась вокруг кузни да барского дома.

А теперь сама Шелярта была лишь воспоминанием.

Счастливым воспоминанием. А оттого — самым болезненным на свете.

Марийка Ватрадол взмахнула головой, пригладила ладонью коротко остриженные волосы, словно пытаясь отмахнуться от этих воспоминаний. И столкнулась взглядом с удивлёнными большими карими глазами младшей из четырёх девочек. Прекрасные карие глаза с едва заметными зелёными вкраплениями, что глядели на Марийку с самыми искренними удивлением и любопытством.

— Арахна! Арахна! — спохватившись, затеребила младшая подол туники одной из старших сестёр. — Тут гостья, Арахна!

— Ой! — только и вымолвили хором другие три девочки. Получилось весьма сконфуженно.

Марийка Ватрадол заметила, как вторая по старшинству девочка — та самая Арахна, которую за тунику теребила самая младшая сестра — спрятала что-то за спиной. Самая старшая схватила со стола тоненький блокнот и огрызок карандаша и торопливо подошла к Марийке. Вид у девочки был довольно испуганный, и от этого хотелось рассмеяться.

— Кофе, пожалуйста! — попросила Марийка, присаживаясь в кресло.

Девочки засуетились.

1) У моурос корень «то» означает «род», «семья», «дол» — «женщина», «фад» — «мужчина»

Вернуться к тексту

2) Моурос — в мире Элар раса магов, владеющих одной из шести стихий: вода, земля, огонь, воздух, электричество, сознание

Вернуться к тексту

3) Ксанин — в мире Элар раса магов, владеющих сразу двумя или тремя стихиями; во времена правления Миивов пользовались привилегированным положением

Вернуться к тексту