Артура Карпентера не существует (гет)

29.12.304: Файл «Артура Карпентера не существует» восстановлен из резервной копии.

* * *

30 августа 297 г.

Мы встретились в месте, совершенно тебе не подходящем. Ты модель с обложек старых журналов, лежавших у родителей на журнальном столике. Волосы как утреннее солнце — противоположность моих. Твоими скулами можно резать бумагу. Взгляд карих глаз прожигал без оранжевого заклинания. Ты смотрела на меня с кажущимся осуждением. Когда я спросил тебя об этом, ты рассмеялась и сказала, что у тебя просто «стервозное лицо». Теперь, почти полгода спустя, я бы согласился. Тогда же я просто промолчал и улыбнулся этому странному ответу.

А, впрочем, неважно. Ничего не имеет значения, кроме моего разбитого сердца, правда? И ладно бы ты просто вонзила нож в спину, так нет, надо было его обязательно прокрутить и затолкать подальше, добраться до глубин моего тела? В жизни я не был так зол, представляешь? На какие эмоции ты меня только не выводила, и теперь круг замкнут. Одна ты, уже не дорогая моя Стелла, вызвала волны в голове, где обычно полный штиль. И вот я пишу эти глупые строки, на которые посмотрю через час, скривлюсь в стыде за инфантильность, удалю всё к Шестерым. Потом с улыбкой на лице попрошу у Трития за твоё здоровье, представлю, что ничего не было, и мы расстались друзьями. Надеюсь, где-то там на Олимпе он надо мной смеётся, понимая, какой же клоун пытается исповедовать Третью тропу.

Я отвлёкся, ты знаешь. По-другому не умею. Могу рассказывать о бессвязных вещах часами. Не дай Шестеро, ты спросишь меня о том, что мне реально интересно — не заткнусь. Ты злилась, молчала, кивала фальшиво, будто хотела узнать меня поближе. Слова ведь были под запретом в наших отношениях, правда?

Представляю, как округлись бы твои глаза, если бы эта заметка попала к тебе. В жизни бы не подумала, что это мог написать твой «парень». Настоящий Артур Карпентер не злится. Сильные эмоции ему недоступны, чувства других людей — непонятны. Да и да. Только настоящий Артур Карпентер это прекрасно понимает, и ему тошно жить в мире, где никому нельзя верить на слово. Где люди играют в сложную игру, правила которой Артуру Карпентеру не объяснили. Где он не понимает эти правила на экзистенциальном уровне.

Теперь, когда уже слишком поздно, я прекрасно вижу, где ошибся. С самого начала я только и делал, что и ошибался. В клуб юных инженеров меня отдали, лишь бы я прекратил постоянно разбирать домашнюю электронику и сделал со своим нездоровым интересом к механизмам что-то полезное. Лучший и худший день в моей жизни: я бы рад заниматься этим в специально отведённым месте. Но не с другими людьми! Ничего хорошего от людей я никогда не жду, но всегда слишком быстро начинаю доверять. Ты стала первой, с кем я заговорил. Подошла ко мне, пока мы делали для преподавателей макеты проектов. Тебе очень понравился мой самолётик, приводимый в действие магией. Сильно расстроилась, когда поняла, что для работы механизма нужно голубое заклинание: оранжевым магам такие недоступны. С интересом наблюдала, как я поднимал аппарат в воздух. Затаила дыхание. А я наблюдал только за тобой.

По пути домой мы разговорились. Точнее, говорила только ты, а я шёл и думал, что смотрюсь в зеркало, где вижу лучшее изображение себя, только в женском обличии. Ты тоже любила аэродинамику. Ты тоже знала поимённо авиаконструкторов и космоинженеров, сделавших шоссе Марс-Земля возможным, некоторым даже жала руку. Ездила в специализированные лагеря, пока я сидел дома и ловил очередной флешбэк четырёхлетней давности. У тебя — первые места на конкурсах двух планет. У меня и грамот не было, только похвалы родителей и учителей держали самооценку на плаву. Несмотря на различия, я чувствовал схожесть между нами, будто ты моя удачная реинкарнация.

Довёл тебя до дома сквозь боль в ногах, мы обменялись контактами. Сначала общались нечасто, потом писали друг другу каждый день. Я сам не заметил, как начал ждать твоего следующего сообщения.

Психиатр, к которому мамы заставляли меня ходить раз в неделю, слушал рассказ о тебе со странной ухмылкой на лице. Назвал мои чувства «подростковой влюблённостью», из-за чего я покраснел. «Мы только встретились, вы о чём? Я никогда никого не любил и вообще ощущаю себя где-то на аро-эйс спектре⁽¹⁾. Разве я могу любить?» — ответил ему. Потом пришёл домой, прокручивая в голове твой образ. Раз за разом. Будущее вместе, где-то на северных морях Земли, в лесной хижине. С большой собакой и не менее большим котом. Может, с двумя. И фермой. Стыдно мне должно быть за эти фантазии, но я сижу улыбаюсь как идиот.

С самого знакомства мы постоянно ходили вместе. Чувства переполняли меня всякий раз, когда ты была рядом. Я пытался их игнорировать и затолкнуть поглубже, притворяться нормальным. Не очень успешно, конечно, но тогда я был уверен, что тебя это забавляло, а не раздражало.

Вскоре в нашей компании прибавилось народу. Круг общения из пяти человек. Ядро — мы двое. Слово за слово, день за днём. Ты сказала то, о чём я мечтать не мог: предложила встречаться. Говорила, со мной интересно. Я не даю тебе скучать. Ты хочешь видеть, как реализуется мой потенциал. Как я мог сказать «нет»?

«На аро-эйс спектр не похоже», — говорил психиатр. Я с такой же тупой улыбкой кивал. Был на седьмом небе от счастья. Потаённый страх, что я недостоин любви, что никакой человек не выберет себе в партнёры такого замухрышку, пропал. Есть такие люди, кому нужен Артур Карпентер!

После клуба по вторникам и четвергам мы ходили на свидания. Рестораны, подарки. Покупал тебе всё, что ты хотела. Не потому, что ты просила напрямую. Потому что я впервые за пятнадцать лет своего вращения в этой реальности понимал контекст сам. Денег мне было не жалко — с богатыми родителями и карманные хорошие. Оставались то у тебя, то у меня. Когда родителей не было дома, нас сносила пугающая волна похоти.

Эйфория длилась восемь недель. Потом я начал замечать, как твой интерес угасает. Больше ты не смотрела на то, что я делал в клубе. Обижалась, что я не мог с тобой ходить в одну школу. Разочарованно цокала, когда я за тобой не поспевал и запыхался на лестницах. Я игнорировал все знаки, надеялся, что романтические отношения крепче платонических, и ты не покинешь меня ради других, как это делали многие бывшие друзья. Молил об этом богов.

Свидания сошли на нет. Вместе с искрой во время секса. Тебе стало скучно. Раз за разом ты замечала — я повторяюсь. У меня мало историй, я рассказываю одни и те же, потому что забываюсь. Умалчиваю важные детали, которые скрываю от самого себя. В хорошие дни я не знаю, что со мной было в одиннадцать, а такие дни бывали только с тобой.

Улыбками ты теперь одаривала только парней из компании. Нашла себе красавчика. Тоже модель, тоже блондин. Я ему и для массовки не гожусь: созвездия прыщей, перемешанных с веснушками, вечно чёрные круги под глазами, как у экзотических аквилонских панд, болезненно бледная кожа. Тенденция к самобичеванию, которую ты всё пыталась исправить, пока не надоело. Я признаю, не могу не признать: во всём он был лучше меня. Вы были для друг друга созданы, я лишь третье колесо со своими детскими фантазиями о «любви до гроба». Желаю вам всего наилучшего.

Пока пишу эти бредни, чувствую себя совсем мелким. Психиатр настоятельно рекомендовал вести дневник, позволять эмоциям литься на электронную бумагу девятым валом. Я не могу. Хочу это подавить, плохие мысли порождают другие, а там недалеко и до ступора. Прокручиваю, как застукал тебя с этим другим, как ты ему клялась: «Артур меня бесит, но ради таких подарков можно и потерпеть ещё немного. Потом я его брошу, уйду к тебе». Дурак, дурак, дурак!

Лучше бы ушёл тогда тихо. Перестал с ними общаться. Молча удалился из бесед. Но нет, я ворвался, ведомый очередной эмоциональной волной, начал выяснять отношения. Назвал тебя плохими словами, от «шлюхи» до «отброса человечества». Ушёл домой, захлопнул дверь, отключил телефон и не выходил потом неделю. Винил себя, что поступил слишком грубо, но извиняться не собирался.

Ты пыталась объясниться передо мной, когда я вышел на связь. Бесполезно: теперь в твоих словах я слышал только дешёвые манипуляции, которые не замечал ранее. Не уверен, что ты сама их распознавала. В голове у тебя — образ идеального меня, а ты столкнулась с суровой реальностью, с истеричным ребёнком. Того Артура Карпентера, подходящего тебе, богатенького мальчика на побегушках, не существует.

Как и никогда не было идеальной Стеллы Мориц. Я придумал себе красивую сказку, что кто-то в этом мире может меня полюбить такого поломанного. И в голове, и в теле. Надо быть реалистом. Любят нормальных. Любят обычных. Интересных не настолько, чтобы вызывать замешательство. Ты обычная, и ушла к обычному, как только представилась возможность. Распустила про меня слухи, и я остался без друзей. И без клуба, потому что больше не хотел видеть там твоё «стервозное лицо».

Высказался электронной бумаге, но не полегчало. Думаю, не стоило открывать сердце первой встречной. Думаю, не стоит его открывать никому, иначе я рехнусь. Может быть, одиночество — мой путь? Обращение к Артуру из будущего, если ты до сих пор не кинулся с крыши. Скажи мне, что смирился. Что будет не так больно. Потому что пока сердце болит. И хочется, чтобы меня и правда не существовало.

* * *

Разрешить изменения в файле «Артура Карпентера не существует»?

>Да<

* * *

29 декабря 304 г.

Разбирал файлы на старой флешке и наткнулся на самую смешную заметку, что когда-либо писал в жизни. Зачем я её вообще сохранил? Даже не помню, как её писал. Наверное, сдерживал слёзы, пытался показать себя «сильным», пока открывал компьютеру душу. Хорошо, что не выложил эту «исповедь» в сеть.

В пятнадцать разбитое сердце казалось концом света. Знал бы маленький Артурчик, с чем столкнётся в двадцать два. Как пошло со дня рождения Катрины, так и не останавливалось. То мир на грани войны, то Вселенная на грани смерти. До сих пор мозг не осознаёт произошедшее. Что бы сделал маленький Артур в такой ситуации? Скорее всего, забился бы в угол, сказал, что это не его дело, проклял всех богов и позволил бы миру расколоться на куски.

Пусть я повзрослел, но не думаю, что избавился от всех установок, заложенных в детстве. Катрина признавалась, что завидует моему спокойствию. Разгромленный дом? Похищение? Преследование полиции? Буквально конец света? Я всё воспринимал с нейтральным выражением лица и поджатыми губами, будто порезался бумагой. Помню, как кружилась голова от ужаса, как ноги подкашивались. Не знаю, что из этого можно назвать «спокойствием», но какой-то переключатель в голове явно мешает мне выражать эмоции открыто.

Последние абзацы расстроили. До скольких я думал, что недостоин любить и быть любимым? Даже не смешно. Нет ничего более наивного, чем считать себя уникальным. Уникальным и потому не понимаемым никем. Хочется себя ударить, лишь бы вбить эту мысль маленькому Артурчику в голову.

Если бы я мог сделать послание себе пятнадцатилетнему, я бы описал ему встречу с Катриной. Атропольский университет, первый курс. Меня буквально затащили в публичное учебное заведение: в школу-то я не ходил вообще. Программу наполнил себе сам из того, что было интересно. На необязательном курсе по динамике магии были все годы обучения. Ходило от силы человек пятнадцать. У неё — ярко-рыжие волосы, от которых у меня болели глаза. И невероятная настырность. Уже на первой паре она лезла во все проекты, задавала вопросов столько, что под конец занятия преподаватель её выставил за дверь. Смешно, но тогда я подумал, что возненавидел её. Что-то в Катрине меня зацепило, что-то на подсознательном уровне раздражало. К психиатру в то время я уже не ходил, но он бы точно сказал, что не просто так я снова сфокусировался на одном человеке. Тогда же я эти знаки не распознал.

Несмотря на плохую память, Катрину я забыть не мог. Не мог не замечать её в коридоре: узнавал по голосу, по волосам, по стилю в одежде. Друзья по группе вечно шептались, что так не пристало ходить в университет. Слишком яркие цвета, слишком дерзкие вырезы и украшения. Я, конечно же, кивал, чтобы не потерять их расположение, но про себя не соглашался. Наблюдал. Держал её «раздражающий» образ в сознании. После той измены я ни с кем даже не пытался сблизиться, а любые редкие порывы сдерживал самоубеждением, что чувствую вовсе не любовь. Однажды меня обожгли, и второй раз на этот эксперимент я не решался. И всё равно последовательно падал дальше и дальше в колодец эмоций.

И вот я целый год её избегал. Даже не так. Бегал от неё. Со своими-то ногами! Катрина этого не замечала, потому что я ей был совсем не интересен. Она была занята другими людьми. Сейчас я честно могу сказать: ни один из них её не был достоин, тогда же это мысль валялась где-то на подкорке сознания и никогда мной не осознавалась. В ней они видели очередную «популярную девочку, немного с приколом». Когда пытались узнать поближе, то натыкались на стальной стержень. Отдалённо видели другую её сторону, которая не скрывалась под фальшивой фамилией, и пугались.

Спросил сейчас Катрину, шедшую на кухню, а чем же её зацепил я. Она подошла ко мне, посмотрела на этот квазидневник и сказала, что я «дурашка». Поцеловала в щёку и ушла заваривать чай, так и не ответив на мой вопрос. В любом случае на курсе втором избегать её стало значительно сложнее. Ещё сложнее было избегать шума в ушах каждый раз, когда она приближалась ко мне ближе, чем на десять шагов. Я завидовал её настойчивости, способности показывать себя такой, какая она есть, потому что сам так не мог. Пары слов было достаточно, чтобы и в девятнадцать меня унесло на волнах влюблённости, пусть я и не признавал, что вообще нахожусь в этой лодке.

Однажды Катрина меня поймала после очередного занятия. Просто обездвижила голубым заклинанием, пошла ради меня на нарушение правил, которое потом отрабатывала пару месяцев. «Может, поговорим? С глазу на глаз?» — сказала она тогда. Я думал, умру на месте. Когда понял, что остался жив, слабо кивнул и весь оставшийся день с ужасом ждал этого разговора, будто мне на нём объявят смертный приговор.

«Чем я тебя обидела?» — спросила она беспокойно. Я не ответил, снова чувствуя себя глупым подростком. Не мог же я ей ответить честно, правда? Поэтому притворно рассмеялся, сказал, что всё в порядке, и это она что-то не так поняла. Неловкое знакомство, после которого обычно больше не общаются. Обычно — ключевое слово, потому что через полгода мы оказались в отношениях и даже не поняли, как так вышло. У нас даже годовщины нет, потому что ни я, ни она её не помним. Условились, что будем считать за эту дату 2 июля, примерную середину невисокосного года, чтобы всем было проще.

Мы нашли друг друга, два странных человека в не менее странном мире. Маленький я бы не поверил. Начал оправдывать всё судьбой и удачей, что нам повезло наткнуться друг на друга заново. Может быть и так, не могу с этим поспорить. Но я также не могу опять отрицать чувства, что испытываю к ней, правда?

В конце маленький Артур задаёт несколько вопросов. Надеется, что я придумал рецепт от одиночества, который не включает других людей. Не придумал. Нашёл тех, кто меня принимает, и впустил в своё сердце. Уверен, на такой исход и рассчитывал я в пятнадцать, когда заканчивал этот файл, но отказывал себе в таких мыслях, думая, что в мире нет никого, кто примет его настоящего. Как я рад, что он ошибался.

* * *

29.12.304: Файл «Артура Карпентера не существует» удалён без возможности восстановления.

Примечания:

Официально заявляю, что терпеть не могу первое лицо. Но если вам вдруг понравилось, и вы не поняли, что имеет в виду Артур под «магией», «концом света» и пр., то добро пожаловать в мой макси: https://fanfics.me/fic192135 (или в отзывы, я всё поясню, что непонятно :D)

1) Аро-Эйс (англ. Aro-Ace) — термин для описания людей, не испытывающих ни романтическое, ни сексуальное влечение

Вернуться к тексту