Одним вечером в Хогсмиде (гет)

Следы мои ведут к его калитке.

Снег выпал и теперь расскажет всем:

Как я к нему как будто по ошибке

Зашла на вечер в тот холодный день.

© Настасья — Вьюга

* * *

Как так прийти, чтобы остаться?

С горы — как первый снежный ком,

В объятиях согреться быстро ли?

Звезда над домом, значит дом

Из всех других — один единственный.

А дальше будет всё светлей,

Рассветы раньше, сны хрустальнее.

Горит легко свеча в окне,

Вся жизнь — нежданное свидание.

Вся жизнь — как вальс, как ровный свет

Звезды, как дар волхвов непрошеный.

И только мир, и только снег.

И впереди — только хорошее.

© Ольга Лишина

На Хогвартс и Хогсмид с устрашающей скоростью надвигалась пурга. Скрипел Запретный лес, между башен выл ветер, с неба угрожающе сыпалось стылое снежное крошево, готовое резать незащищённые лица случайных прохожих.

Гермиона поморщилась и, поправив шарф, плотнее запахнула ворот тёплого пальто. Давно нужно было зарегистрировать порт-ключ, но всё было как-то не до того. К тому же, ей обычно даже нравилось прогуливаться от школы до Хогсмида вечером, чувствуя удовлетворение от проделанной работы. Но теперь ей предстояло брести посреди вьюги, и по спине заранее бежали огромные мурашки.

Прощание с Невиллом вышло каким-то особенно ломким и трогательным. Гермионе даже показалось, будто её сжали в медвежьих объятиях — настолько крепкой вышла хватка Лонгботтома. Её частые посещения школы подошли к концу, научная работа лежала на столе её кабинета почти готовой — последние записи она сделала сегодня. Больше ничего не держало её в Хогвартсе.

Перетерпев порыв приятеля, она многозначительно хмыкнула и всё-таки вырвалась из тёплого круга его рук.

— Ты со мной словно навсегда прощаешься, — она улыбнулась, взглянув на него снизу вверх.

Невилл, ещё больше вытянувшийся и возмужавший за последние годы, усмехнулся и склонил голову набок, глядя на нее из-под прищура.

— А ты сама вспомни, когда мы последний раз виделись до того, как ты стала бывать в школе несколько раз в неделю? Полгода? Почти год назад?

Гермиона задумчиво качнулась с пятки на носок и обратно, ещё пару раз для верности, но так и не вспомнила встреч до того, как пару месяцев назад появилась в Хогвартсе и попросила у директора о допуске к запретным фондам школьной библиотеки, а затем и добрела до однокурсника в теплицы — Невилл, сменив Помону Спраут, теперь стал профессором Травологии и деканом «барсуков».

— Виновата, каюсь, больше так не буду, — улыбнулась она и коснулась его предплечья. — Да ты сам забегай обязательно, если будешь в Лондоне. Хотя мне, конечно, вырваться проще, признаю.

— Точно не подождёшь директора? Думаю, Снейп хотел бы с тобой попрощаться. Он скоро вернётся, в пятницу часто бывает совещание деканов. Хорошая задумка, кстати, — добавил он и окинул внимательным взглядом.

Невилл вообще в последнее время смотрел как-то слишком пронзительно, словно видел её насквозь. Гермиона помотала головой и быстро, скомкано улыбнулась.

— Нет, Невилл. Зачем мозолить глаза человеку, который этого не хочет? Директор Снейп ясно дал это понять ещё в первую встречу. Спасибо, что позволил исследовать тему, пользуясь библиотечным фондом Хогвартса, — и этого достаточно.

— Ты ведь и сама знаешь, что подтасовываешь факты. Он был рад видеть тебя — и в первый, и во все последующие разы.

— Мерлина ради, Невилл, не выдумывай! — она поджала губы и бросила умоляющий взгляд. — Давай оставим эту тему. Я правда была очень рада встрече. Нужно почаще собираться всем вместе. Честно, я возьму себе на заметку и буду забегать иногда. Может, получится и Гарри вытянуть с Роном.

Гермиона вздохнула и уже в третий раз наколдовала тепловой щит, защищающий от самых сильных снеговых волн. Но как бы она ни старалась, надолго его не хватало.

Надо было признать, что из Хогвартса она практически сбежала, хотя могла спокойно переждать надвигавшуюся бурю — никто бы не выгнал её в ночь, предложили бы и кров, и ужин, и приятную беседу вдобавок. А также обвиняющие, осуждающие взгляды директора в придачу тоже, конечно же. Нет уж, спасибо. Ей было достаточно редких встреч с Северусом Снейпом в коридорах и его надменных кивков, словно она действительно была в чём-то виновата перед ним.

Прищурившись, чтобы разглядеть хоть что-то в плотной снежной завесе, будто окружившей её, Гермиона практически наугад двинулась вперёд, костеря свою упёртость на чём свет стоит. Она до зубовного скрежета ненавидела такую погоду с тех самых пор, как они блуждали с Гарри по лесам и прятались в поддающейся всем буранам палатке. Тогда казалось, что в мире не осталось ничего, кроме завываний ветра, пронизывающего холода и вязкого отчаяния, одного на двоих.

С тех пор Гермиона боялась вьюг, старалась вообще не выходить из дома лишний раз без острой надобности, когда на улице начинало мести так, как в этот вечер. Какой-то подспудный страх сковывал её, уверенность и знания точно исчезали, оставляя пустоту вместо себя, — и аппарация не получалась. Гермиона Грейнджер из талантливой ведьмы превращалась в обычную магглу, тоскливо искавшую убежище от непогоды и ожидавшую помощи неизвестно от кого.

Осознав, что аппарировать до Хогсмида без посторонней помощи у неё не выйдет, Гермиона решила спрятаться где-то до момента, когда пурга утихнет. Можно было засесть в каком-то из магазинов или попробовать добраться до «Трёх мётел» или «Кабаньей головы», в которых были зарегистрированные камины, подключённые к сети. Но до деревни ещё нужно было добраться, а ветер только крепчал и всё яростнее бросал горсти снега в лицо, словно старался задушить. Гермиона помнила дорогу от Хогвартса до обоих заведений, а потому решила продвигаться медленно и почти наощупь — она сильно сомневалась, что мог подняться настолько сильный ветер и её унесло бы в Страну Оз, как Дороти и Тото (хотя это и была её любимая книга в далёком маггловском детстве, лет до шести, наверное). Но что-то внутри буквально застывало при каждом заунывном порыве ветра, казалось, что где-то там, за рёбрами, сердце превращается в лёд от глупого, беспричинного страха.

По её примерным подсчётам первые строения Хогсмида уже должны были показаться, но снег по-прежнему скрывал всё окружающее пространство, а потому Гермиона напряглась ещё сильнее и в шестой раз наколдовала тепловой щит — он оберегал хотя бы лицо от мельчайших снежных сюрикенов, жаль, что хватало его при такой погоде всего на несколько минут. Пройдя ещё пару сотен метров, она заметила свет слева, в шаговой доступности. Не таверна, не гостиница и даже не магазин. Это был чей-то дом, стоящий на самом краю деревни. Но Гермиона искренне надеялась, что в такую погоду добрый житель деревни приветит у себя на пороге замёрзшую девушку, тем более её лицо было знакомо многим в этой стране, учитывая частоту статей в магической прессе о ней, Гарри и Роне в первые послевоенные годы.

Прикрывшись рукой от особо сильных порывов ветра, бросавших снег огромными пригоршнями прямо в лицо, Гермиона шагнула на дорожку, слабо освещённую светом из окон. Практически вслепую она дошла до крыльца и, аккуратно поднявшись на него, постучала в дверь. Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме свиста метели, но вот по ту сторону послышались шаги — и Гермиона отступила чуть назад, чтобы не смущать хозяина своей замершей прямо у двери фигурой.

Щёлк. Щёлк. Щёлк. Открылось сразу несколько замков, и дверь распахнулась вместе с достаточно грубым:

— Кого там фестралы пригнали в такую погоду? Я никого не жду, убирай… — фраза так и осталась незавершённой.

Не поверив своим ушам, Гермиона вскинула глаза на открывшего дверь мужчину и охнула. Ну надо же было такому случиться, что из всех домов она набрела именно на обитель Северуса Снейпа! А ведь Невилл упоминал, что директор теперь живёт в Хогсмиде, а не в школе… Поистине, неисповедимы пути человеческие, как любила говорить в таких случаях миссис Грейнджер, переиначивая крылатое библейское выражение.

— Грейнджер?

— Директор?

— Что вы тут делаете, мисс?

— Такая внезапная метель. Аппарировать невозможно, дорогу не видно. И я подумала, что мне позволят переждать непогоду в доме. Клянусь, я не знала, что это ваш дом. Простите за беспокойство, — пробормотала Гермиона и потерянно сделала пару шагов назад, из круга света в полумрак завывающей непогоды. Полы её пальто неистово трепал ветер, а волосы, торчавшие из-под шапки, прилипли к лицу. Растущие недалеко от дома яблони покачнулись и натужно застонали, кренясь в сторону.

— Салазара ради, Грейнджер, быстро в дом, пока вас не унесло куда-нибудь в Ирландию, как канзасскую девчонку с её собакой.

Он шагнул следом за ней на улицу, хотя был одет только в тёплый свитер, и, схватив её за рукав чуть ниже локтя, затянул внутрь, громко захлопывая дверь перед наглой пургой.

Махнув палочкой, появившейся из рукава, Северус запер дверь и повернулся к ней лицом. На волосах искрилось несколько снежинок, глаза рассматривали её совершенно бесцеремонно, и смутившаяся от такого внимания Гермиона застыла, как и была, в пальто и шапке, скованно обняв себя за плечи и ожидая дальнейших указаний. В её ушах всё ещё свистел ветер и звучали чужие крики, а перед внутренним взором были совсем другие глаза — ярко-зелёные и испуганные.

Внезапно Гермиона поняла, что у неё начинает кружиться голова, а всего воздуха вокруг резко стало недостаточно для нового вдоха.

— Грейнджер, не верю, что вы этого не знаете: без верхней одежды согреться можно намного быстрее, чем в ней. — Она чуть покачнулась, непонимающе посмотрела на него из-под ресниц, которые медленно оттаивали, и оттого казалось, что она плакала. — Снимайте пальто, мисс, и шапку с шарфом тоже. Думаю, вы слишком замёрзли, — уже мягче заметил Северус, пристально вглядываясь в её лицо.

Но она не отреагировала. Прикрыв на миг глаза, Гермиона вновь покачнулась, на этот раз сильнее, и он тут же шагнул ближе и предложил ей руку в качестве опоры. Приняв помощь, она замерла, пытаясь успокоиться и отогнать воспоминания в самый дальний угол памяти — когда-нибудь она встретится с ними лицом к лицу, но не сегодня, не сейчас, не в этом доме и не рядом с этим мужчиной, и без того вызывавшим у неё слишком сложные чувства.

От Снейпа, терпеливо стоявшего рядом, уютно пахло травами и озоном из-за очищающих заклинаний. На секунду ей малодушно захотелось прижаться к его плечу и закрыть глаза, представить, что она желанный гость, а не пользующаяся его гостеприимством тщеславная заноза, как он её когда-то назвал.

Пару минут она глубоко дышала, плюнув на неловкость, чтобы побороть ростки внезапной паники. Как давно этого не случалось — ещё одно несчастливое воспоминание о девятнадцатом годе её жизни. В последний раз глубоко выдохнув, она выпрямилась и посмотрела на хозяина дома, хмурившегося и с тревогой наблюдавшего за ней, но пока не сказавшего больше ни слова.

Благодарно кивнув, Гермиона медленно стянула шапку и размотала шарф, а затем неуверенно дойдя до аккуратной резной вешалки, на которой висела только одна чёрная-чёрная мантия, подбитая мехом, сняла и повесила своё пальто, удалив парой взмахов руки снег с плеч и воротника. И только после этого она с интересом огляделась по сторонам, отмечая множество светильников, деревянные балки под потолком и длинные книжные шкафы вдоль стен всего коридора.

— И давно у вас панические атаки, мисс Грейнджер? — тихо спросил Северус, прислонившись плечом к дверному проёму, ведущему, вероятно, в кухню дома, который, с первого взгляда, ему совсем не подходил.

Светлый, тёплый, уютный, он мог принадлежать профессору Спраут, ушедшей на заслуженный учительский покой, или тому же Невиллу, не будь у него фамильного поместья, но Северус Снейп с таким домом никак не вязался. Но при этом стоило ещё раз присмотреться к нему, как всё становилось на свои места: даже комнаты здесь пахли травами и озоном, словно в них всегда царил май и никогда не случалась зима. Треск камина, зачарованные свечи на подоконниках, стены, обшитые деревом, — этот дом производил совершенно магическое впечатление, особенно после жестокой бури вне его пределов.

Отвечать на вопрос совсем не хотелось. Потому что ответ подразумевал признание того, что с ней что-то не так. Но ведь это была неправда. Потому Гермиона всей душой желала промолчать. Но это выглядело бы крайне невежливо по отношению к собеседнику. Пусть даже это и был всегда невежливый по отношению к остальным Северус Снейп.

— У меня нет панических атак, сэр.

— Вы полагаете, я не могу отличить просто замёрзшую женщину от замёрзшей женщины на грани панического эпизода? — он грустно хмыкнул и махнул в сторону гостиной. — Располагайтесь, я приготовлю что-нибудь согревающее. Кофе или чай?

— Кофе, пожалуйста, — кивнула Гермиона, проглотив его вопрос без ответа, и торопливо двинулась в указанную сторону, стараясь скрыться с чужих глаз как можно скорее.

Конечно, он знает разницу — кому, как не ему, знать её лучше всех? Столько лет работать двойным агентом, оказаться заложником в школе, где являешься директором, быть на краю смерти, проститься с жизнью и уцелеть по прихоти самого нелюбимого ученика и навязчивой всезнайки. Тут не только панические атаки начнутся…

Остановившись посреди гостиной, она огляделась: эта комната тоже была заставлена шкафами с книгами. Точнее — шкафы были встроены в стены везде, кроме той, где был камин. Зато рядом с ним расположились два уютных кресла, обтянутые зелёным бархатом, между ними утопал под стопкой книг журнальный столик. У окна стоял письменный стол, заваленный другими книгами, журналами и кучкой исписанных и развёрнутых пергаментов. Гермиона подошла к ближайшей стене-шкафу и начала изучать бесценное собрание сочинений средневековых алхимиков. Не выдержав, она аккуратно стянула с верхней полки особенно заинтересовавший её том и открыла вступление.

За этим занятием её и застал вернувшийся из кухни Северус, за которым плыл поднос с чашками и кофейником, вазочкой с печеньем и небольшой бутылочкой тёмного стекла. Обернувшись, она виновато поджала губы и пробормотала:

— Прошу прощения, директор. Я не удержалась. Никогда не думала, что у кого-то в Англии, да и вообще в Европе, есть трактаты южноазиатских алхимиков.

— Если вам интересно, мисс, изучайте, я не против, — насмешливо кивнул он. — Однако дальше вступления весь текст на древнекитайском.

— Ох, — задумчиво выдохнула Гермиона, перелистывая страницы и разглядывая ровные столбцы иероглифов. — А вы можете это прочесть?

— Со словарём и только некоторые куски, конкретные рецепты зелий с пропорциями и списком ингредиентов. Пространные описания я точно не осилю.

Он пожал плечами, точно это ничего не значило, и, освободив журнальный столик у камина взмахом палочки, опустил на него поднос. Однако Гермиона смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— Это потрясающе, сэр! Почему вы не напишете статьи на основе этих трактатов? Ведь у вас явно есть какие-то наработки, где эти рецепты можно было бы использовать.

Северус бросил на неё скептический взгляд и кивком предложил ей присесть в одно из кресел. Собственноручно разлив кофе по чашкам, он добавил в её чашку что-то из тёмной бутылочки.

— Что это, сэр? — она сидела чересчур прямо, буквально вытянувшись в струнку на самом краю кресла.

— Неужели боитесь, что я вас отравлю? — он криво усмехнулся и приподнял бровь. Гермиона смутилась и опустила голову. — Да бросьте разыгрывать первокурсницу, вы уже не в том возрасте. Это бодроперцовое, мисс, кофе с ним — одно из лучших средств для профилактики простуды.

Она благодарно кивнула и обхватила чашку обеими руками, несколько мгновений наслаждаясь тем, насколько горячими оказались её бока, а затем быстро сделала пару глотков горьковато-вяжущего напитка. Лижущее желудок тепло медленно распространялось по телу, и Гермиона немного расслабилась, опершись на подлокотник. Какое-то время он молча наблюдал за ней, а затем всё же спросил:

— Так какого драккла, мисс, вы всё же оказались в Хогсмиде в такую погоду, а не остались в школе на ночь или просто не дождались меня и не ушли камином через мой кабинет? В конце концов, почему вы просто не аппарировали, пройдя границу барьера школы, если у вас нет панических атак?

— Так какого драккла, мисс, вы всё же оказались в Хогсмиде в такую погоду, а не остались в школе на ночь или просто не дождались меня и не ушли камином через мой кабинет? В конце концов, почему вы просто не аппарировали, пройдя границу барьера школы, если у вас нет панических атак?

Гермиона быстро моргнула пару раз, переваривая вопросы, а затем внезапно выдохнула и откинулась на спинку кресла, закрывая лицо руками.

Собеседник прожигал её взглядом, и ей казалось, что волосы, частично скрывшие лицо после того, как она растрепала их пальцами, точно скоро задымятся. Но смотреть на него не хотелось. Было страшновато и просто неприятно увидеть в глазах напротив жалость или снисхождение. Однако Гермиона знала, что всю оставшуюся жизнь не сможет играть в «домик», потому медленно опустила руки на колени и уже готова была принять вызов, вскинув подбородок. Но тёмные глаза напротив смотрели на неё с совершенно необидным пониманием и даже сочувствием, а не пресловутой жалостью.

— Это была просто ошибка, сэр, — она пожала плечами и всё же убрала волосы от лица. — Я переоценила свои возможности.

— Мисс Грейнджер, хотя бы вы не делайте из меня дурака, до этого есть много других охотников.

Гермиона вздохнула и, взяв чашку, допила кофе с бодроперцовым. По телу вновь пробежала тёплая волна. Как бы ей хотелось просто закрыть глаза и сделать вид, что она в этом доме совершенно одна, ей не нужно ни перед кем оправдываться и открывать душу. Поморщившись, она вновь посмотрела на него.

— До вас никто не спрашивал у меня об этом. Никто не знает о моей проблеме.

— Давно это у вас началось? — Северус налил себе в чашку ещё кофе и предложил ей, но Гермиона отказалась.

— Во время войны, практически в канун девяносто восьмого. Неудачное стечение обстоятельств, накопившаяся смертельная усталость, несколько болезненных промахов и одна снежная буря, которая чуть не стоила нам с Гарри жизней.

Случившееся той ночью всё ещё вставало у неё перед внутренним взором каждый раз, когда она теряла над собой контроль посреди снега и бьющего наотмашь ветра.

Однажды сигнальное заклятие на цепи их защитных заклинаний сработало глубокой ночью — то ли какой-то егерь бродил неподалёку, то ли олени в поисках еды вышли из чащи на поляну. Им пришлось собираться настолько быстро, насколько было возможно, и аппарировать буквально вслепую: пурга мела так сильно, что Гарри видел только какие-то силуэты благодаря своим зачарованным очкам, а она вообще не могла открыть глаз.

Это случилось практически в канун Нового года, Гарри уже лишился своей палочки в Годриковой впадине, а палочка Гермионы плохо его слушалась. Они слышали, как кто-то шагал в их сторону, нужно было скрываться как можно скорее, а у неё всё никак не получалось сосредоточиться из-за злого снега, свиста ветра и нулевой видимости. Она, конечно, справилась, но не без последствий. Её саму достаточно сильно расщепило, на память остались страшные шрамы на бедре и чуть выше локтя — хорошо, хоть вообще жива осталась (на дне сумки завалялась склянка с бадьяном) и Гарри перенесла целого и невредимого, пусть и сильно испугавшегося за неё, залившую кровью приличный участок укрытой снегом поляны.

Медленно накручивая на палец прядь, она пыталась найти нужные слова, чтобы суметь описать всё, что творилось у неё на душе и о чём она никогда и никому не рассказывала. А тут на тебе — рассказать по первому требованию человеку, за последние годы обменивавшемуся с ней лишь несколькими фразами, основными из которых были: «Грейнджер…», «Опять вы тут?», «Всего доброго, мисс».

И всё же слова никак не находились.

— Вы не говорили никому, чтобы не выглядеть слабой?

Он снова пытался ей помочь, негласно признавая её право сохранить причину проблемы в тайне. Тот, кто фактически не терпел её присутствия ни в школьные времена, ни тем более после вынужденного спасения, кто не имел привычки скрывать свои чувства и всегда ясно их озвучивал, кто ненавидел слабость во всех её проявлениях, сейчас давал ей шанс быть услышанной и понятой. Его тихий низкий голос обступил её со всех сторон — и стало вообще не страшно наконец признать себя не такой сильной и смелой, не такой идеальной. Ведь он тоже был далеко не идеальным, а значит, должен был оказаться более терпеливым, чем остальные.

— Только отчасти, пожалуй. Героиня войны не должна иметь таких побочек своего геройства, знаете ли. Это не приветствуется. Нам залечили все физические раны, но закрыли глаза на остальное. Это не вписывается в портрет храбрых победителей: бессонница, панические атаки, проблемы с доверием, страх открытых пространств. А значит, этого не должно быть в официальных делах тех, кого наградили государственными знаками почёта.

— Ничего не меняется. Святые и идеальные победители. Ну-ну, — Северус буквально выплёвывал слова, и с каждого капал яд некрасивой правды.

— С этим вполне можно жить. Мне ещё повезло. А кто-то совсем не может спать, или старается не выходить из дома, или не может свыкнуться с реальностью и заливает горе алкоголем. Я не каждый день попадаю в метель. А даже если и попадаю, мне не нужно спешно из неё аппарировать. Иногда я просто захожу обратно домой или в кафе.

— Ваши друзья знают?

— Гарри догадывается, но даже с ним мы никогда не говорили об этом. У него хватает своих психологических проблем после тех лет, чтобы сваливать на него ещё и мои. Быть Гарри Поттером и раньше было тяжким бременем, а после войны — тем более.

— И это вы называете дружбой? Сравнивать, у кого больше проблем, чтобы закрывать глаза на близких? — Северус не прилагал дополнительных усилий, но и без того в его словах звучала слишком много издёвки.

Гермиона покачала головой, не ведясь на провокацию, и ответила твёрдо и уверенно:

— Я думаю, что дружба — это в том числе сохранение близкого человека, желание уберечь его от лишней боли, а не вываливание на него всех своих проблем. Мне не станет легче, если Гарри будет тревожиться обо мне плюсом к его вечной бессоннице и попыткам примириться с действительностью. А он ничем не сможет мне помочь. Ещё раз повторю: с этим вполне можно жить, мне повезло в этой лотерее.

Северусу пришлось принять её точку зрения, и он кивнул, признавая за ней подобное право. Некоторое время они сидели в тишине, не гнетущей, но и не особо дружелюбной. Он налил ей ещё кофе, уже без зелья, и она медленно смаковала крепкий ароматный напиток, цедя его и грея ладони о бока чашки. Наконец решившись, Гермиона спросила:

— А как ваше поколение переживало окончание той войны? Ведь вам было примерно столько же лет.

Северус помолчал, подыскивая слова и, возможно, решая, нужно ли вообще отвечать на её вопрос.

— Я не уверен, что могу быть релевантным респондентом для вас, мисс Грейнджер, — неуверенно начал он, отводя взгляд к огню в камине. — Я не могу считать себя победителем в той войне. Меня укрыл Альбус, и я скорее прятался и выживал. Мне сложно сказать, чего во мне тогда было больше: сожалений или раскаяния. Не думаю, что смогу на самом деле помочь вам сформировать картину переживания последствий той войны. Обратитесь лучше к старшим Уизли, к Августе Лонгботтом, к Андромеде Тонкс, к Кингсли Брустверу, в конце концов, — полагаю, они будут рады поговорить с вами.

Она слушала очень внимательно, обдумывая сказанное им. Внезапно захотелось поделиться старой мыслью, которую он, скорее всего, смог бы понять без дополнительных объяснений.

— Мне иногда кажется, что мы застыли, как мухи в янтаре. Нам было так мало лет, и в итоге нас готовили именно к тому, что мы и сделали — вступили в бой и принесли победу. Нам говорили, что победа должна состояться — и неважно, какой ценой. И вот она состоялась, но нас никто не учил жить с её последствиями. — Гермиона сглотнула и перевела дух. Северус смотрел на неё — и она никак не могла понять, чего в его глазах было больше: понимания или интереса. — В рассказах вашего поколения, сэр, и поколения миссис Лонгботтом победа выглядит как лучшее, что могло быть, как самое важное и бесценное — то, за что не жалко умереть. Но почему-то никто не сказал, что можно и даже нужно не умирать, а пытаться выжить. И особенно пытаться выжить после той самой победы. Она случилась — и все тут же постарались сделать вид, что ничего не было: ни страха, ни боли, ни потерь, ни смертей, ни загубленных, поломанных жизней. А так не бывает: то, что дало нам возможность выжить тогда, сейчас лишь мешает и медленно убивает.

— Что это, мисс? — он словно ждал от неё какого-то вывода, который уже сделал сам, но хотел, чтобы у неё получилось вывести его самостоятельно.

— Пожалуй, нежелание смотреть правде в глаза. Отказ от проговаривания чувств и потерь. Неумение жить, не оглядываясь на возможные последствия. Откладывание самой жизни на долгий срок, всё потом, потом, потом… Вы тоже ощущаете это теперь, сэр? Или это проблема только наша с ребятами, моих сверстников?

Северус долго безмолствовал. Смотрел на пламя в камине, в окно, в которое ветер бросал пригоршни снега, на исходивший паром кофе в тонкостенной чашке. Только не на неё. Гермиона прикусила губу, раздумывая, где она наговорила лишнего и за что, возможно, стоило извиниться.

— Я чувствовал это слишком долго, намного дольше, чем было социально и психологически приемлемо, — тихо проговорил он наконец, и Гермиона впилась в Северуса взглядом. — Поставил жизнь на паузу на долгие годы, и это было моей самой крупной ошибкой. В этот раз у меня не было такой проблемы. Но я не советую вам следовать моему примеру и ждать новой войны для того, чтобы начать жить снова.

— Что же помогло вам выйти из этого состояния? Поверить, что вот это, всё, что происходит сейчас, реальнее, чем прошедшее тогда… — Гермиона растерянно вздохнула и откинулась на спинку кресла, обняв себя за плечи. Он посмотрел на неё так, будто изучал что-то действительно интересное.

— Как ни странно, мне помогли вы, мисс, с мистером Поттером, будь вы неладны, — криво усмехнулся он, ожидая её реакции, и она, внезапно для самой себя, улыбнулась.