Письма из прошлого (джен)

Дорогая Юрико!..

Юри Китагава сделала паузу на секунду — отчасти для того, чтобы собраться с духом перед тем, чтобы прочитать письмо, что наверняка принесло ей тяжелые и непростые известия, отчасти для того, чтобы утереть слезы с глаз. Но нельзя же все время прятаться от жизни в своей раковине, хоть это и стало привычным после пережитого ею в старой школе. И продолжала читать.

Ей писала Изэнэми — бывшая подруга из прежней школы, та самая, по вине которой Юрико пролила столько слез, из-за которой сменила школу и уехала из Японии аж в другую страну. Даже в самом невероятном сне Китагава не могла представить, что Изэнэми однажды напишет ей — казалось, им давно уже больше не о чем говорить, а те времена, когда они могли болтать без умолку, давно канули в Лету. Но факт оставался фактом — Изэнэми спустя столько лет писала именно ей.

Пожалуйста, не откидывай сразу письмо в сторону и не сжигай его, я знаю, ты можешь…

Юри вновь улыбнулась — как же все-таки Изэнэми хорошо изучила ее, сначала за годы дружбы, а потом за годы вражды. Ведь и в том, и в другом человек раскрывается. И правда, кто бы подумал, что всегда тихая и сдержанная Китагава может иногда решать проблемы очень радикально? Но ведь смогла же она резко уехать, поменять школу, страну, всю свою жизнь. Значит, не такая уж она слабая, и может быть не только мишенью для травли.

Юри, прости меня, пожалуйста. Нелегко это писать, но лучше сразу сказать самое главное. Я очень раскаиваюсь, что вела себя так с тобой. Тогда я была на эмоциях, в крайнем отчаянии, и, пожалуй, это мое единственное оправдание… Теперь я знаю, что каково бы ни было тебе на душе, нельзя так поступать с человеком. Жизнь заставила меня это понять, жестоко наказала меня. Я потеряла всех друзей и близких, была на грани смерти, порой мне даже не хотелось жить. Теперь я знаю цену добру и злу. Я многое переосмыслила и многое пытаюсь осознать, и прошу прощения за все, что сделала тебе, заставив тебя разувериться в людях. Ты такого не заслужила, Юри. Ты действительно хороший человек.

Юри пришлось вновь прерваться, чтобы отереть слезы с глаз. Несколько капель уже попали на письмо, пропитав бумагу. Воспоминания прошлого, те самые, которые она так отчаянно хотела стереть из памяти, вновь воскресли перед ней страшными призраками. Когда все бывшие друзья, словно крысы, накинулись на нее стаей, когда она не знала, с какой стороны и какой силы может прилететь удар, когда боялась, что даже ее родителям бывшие «друзья» пришлют какой-то компромат на нее — к счастью, хотя бы на это у них не хватило фантазии, что говорило о том, что не так уж они и умны, на ее счастье.

Дальше Изэнэми долго и нудно извинялась, отчаянно пытаясь подобрать слова, и рассказывала Юри об общих знакомых — их Китагава знала совсем мало, только то, что они пришли в школу как раз в тот год, когда ей объявили травлю, и именно они и ввели бойкоты в моду. Кто-то из них стал вором, кто-то вступил в ряды преступной группировки черных магов, кто-то баловался запрещенными зельями — новости не очень радостные, но и не так чтобы шокирующие. Юри ожидала чего-то в этом роде. Хорошие люди травлей не занимаются. А те, кто травлей занимаются, хорошо не кончают — во всех смыслах.

Знаю, что пишу не те слова, а тех не знаю. Наверное, что ни скажи — все равно будет мало. Просто чувствую, что между нами какой-то груз, и хочу его снять. Прости. Пусть у тебя все будет хорошо.

Твоя Изэнэми.

За время чтения письма Юри несколько раз ходила умываться. Не то чтобы ей было жаль Изэнэми — хотя Китагава с удивлением поняла, что не желает бывшей подруге зла. Но и сочувствия, всеобъемлющего желания спасать все, что движется, а что не движется, двигать и спасать, больше не испытывала. И уж тем более ей не было жаль «новых друзей» Изэнэми — по отношению к ним Юри испытывала даже какое-то злорадство, что судьба их наказала, а еще — что она-то сразу поняла, чего от них ждать, а вот Изэнэми не поняла. Но призраки прошлого все еще были слишком живы и слишком терзали ее сердце. И все слова действительно были не те. Еще и подписалась «твоя Изэнэми», а какая она ее? Она больше не ее подруга. И не ее враг. И не друг, и не враг, а так. Вообще никто.

Но, как бы то ни было, нужно было написать ответ. Молчать и прятаться под диваном, словно герой одной манги, было не в характере Юри. У самурая, в конце концов, нет цели, у самурая есть только путь. Таков уж ее путь ниндзя. И Китагава села за письмо.

Дорогая Изэнэми…

Ну что поделать, если не придумано пока другого обращения. Хотя Юри с радостью бы его заменила. Внезапно ее осенило — а почему бы не заменить? Раз в жизни живем. И жизнь слишком коротка, чтобы говорить не то, что думаешь и чувствуешь, чтобы притворяться, кем ты не являешься, чтобы тратить ее на ненужных людей, на ненужные дела. Юри зачеркнула обращение и написала:

Здравствуй, Изэнэми.

Большое спасибо за письмо.

Здесь Юри не кривила душой — ей и правда стало легче. Многие говорят, что извинение от обидчика ничего не исправит — но Китагава была с этим не согласна. Для нее это исправило и изменило многое. Все же приятно, когда человек, некогда обидевший тебя незаслуженно, осознал, что так не стоило делать. Всяко приятнее, чем «поздравляю тебя, Шарик, ты балбес, я тебя обругал сдуру и еще буду». А если даже это и вежливая форма ради какой-нибудь выгоды — всяко лучше, чем бесплатное хамство.

Но надо было продолжать. И пальцы Юри вывели:

Но я уже все для себя решила. Не хотелось бы больше получать писем ни от кого из вас.

Что ж, кажется, Изэнэми права насчет ее резкости — не без грустной улыбки отметила Юри. Все-таки зря она погорячилась. В памяти всплыло, как Мичико — единственная из бывших одноклассниц не участвовавшая в травле, еще и сама от нее пострадавшая — всегда говорила: «Повинную голову и меч не сечет». Юри зачеркнула первый абзац и вместо него написала:

Наверное, нет смысла ни на кого обижаться. Все мы были в чем-то виноваты. Спасибо, что написала, мне правда стало легче.

Это было то, что действительно чувствовала Юри — без бравады, без выпендрежа, но и без лишнего подобострастия. Но вот что дальше? Чего она хочет?

Я не могу ничего забыть. Но все теперь в прошлом. Возможно, мы даже сможем снова общаться. По крайней мере, я была бы не против вновь получить от тебя письмо. Надеюсь, тебе тоже станет лучше.

С наилучшими пожеланиями,

Юри.

Пальцы сами собой написали это. В меру жестко, в меру мягко. То, что чувствовала Юри — противоречиво, но достаточно по-взрослому, соответственно ситуации. Она на самом деле была бы не против общаться с Изэнэми — пусть даже лучшими подругами им не стать, но и есть ли она, лучшая-то дружба? Друзья тоже не единый организм, и в друзьях может что-то раздражать, никто не обязан во всем беспрекословно соглашаться с другом, в этом и есть прелесть человеческого общения, что ты имеешь дело не с роботом, не с машиной, не с куклой, не с предметом твоей фантазии, а с человеком, который всегда может отреагировать каким-то образом на твои действия. И подпись — никакая не «твоя», но наилучшие пожелания были вполне искренны. Изэнэми многое осознала — а раз так, она была способна к духовному росту и однозначно заслуживала, чтобы ей стало лучше.

Юри привязала письмо к лапке совы и отправила в далекую Японию. Даже зачеркивания оставила, переписывать начисто не стала — она пережила слишком многое, и этого было достаточно, чтобы отвечать за каждое свое слово, пусть Изэнэми знает, что это непросто. Но сегодня Юри, кажется, смогла их всех простить, и поняла, почему прощение называют освобождением. С ее души словно упал многолетний груз — упал и рассыпался в пыль.