Алые маки (гет)

Астория любит вышивать. Каждый вечер после ужина она садится перед камином в гостиной, разжигает огонь палочкой, потом достает из шкатулки нити, иглу и пяльцы, чтобы приняться за работу — поистине масштабную цветочную композицию. Алые маки.

Почему алые маки, хотя Астории всегда нравились белые розы? — иногда задумывается Малфой. Но не спрашивает; не хочет мешать творцу при работе с его шедевром.

Вот только Астория периодически вздрагивает. Затем тихо проводит палочкой над канвой, словно удаляя что-то. Неверно сделанные крестики?

— Что случилось, дорогая?

— Поранила палец иглой. Не обращай внимания.

Но это повторяется снова. Драко мог бы подумать, что его супруга просто утомилась.

— Будь осторожна.

— Я буду, — улыбается какой-то усталой, вымученной улыбкой.

Но минуту спустя алая капля вновь падает на белую канву. Теперь Малфой видит, что именно удаляет магией его жена. Кровь.

На следующий день Драко приносит и протягивает ей листок.

— Вот, узнал у матери. Заклинание зачарует иглу, она будет вышивать самостоятельно.

Это, по мнению Малфоя, отличное решение. Картина будет закончена, а нежные пальцы Астории останутся невредимыми. Он повесит вышивку в гостиной, и плевать, что та совершенно не вписывается в интерьер помещения, выполненный в темно-зеленых тонах; раз его супруге нравятся алые маки, он потерпит.

— Нет, Драко. Дело не в картине. Мне нравится сам процесс.

Астория снова морщится, и Малфой видит, как на канве расплывается новое кровавое пятно.

— Давай хотя бы защитим твои пальцы Протего, — настаивает он.

Его жена умелая волшебница, странно, что не догадалась сама.

— Не беспокойся обо мне, любимый, — приподнявшись с кресла, она оставляет на его щеке поцелуй, такой легкий, невесомый, словно его коснулось крыло феи.

За этот самый поцелуй Драко готов на все что угодно. На следующий день он приносит ей букет цветов — алых маков — для вдохновения. Но Астория едва на них смотрит. Малфой, слава Мерлину, не замечает, как нервно дергается губа его жены.

— Тебе нравится?

Астория улыбается через силу.

— Они прекрасны.

Драко не знает, что едва он уходит из дома, она накладывает на них заклятие невидимости.

Потому что Астория ненавидит алые маки.

* * *

Нынешним вечером в Малфой-мэноре гостит Дафна, старшая сестра Астории, которую та пригласила на семейный ужин. Драко не может сказать, что недоволен этим визитом, но все же чувствует себя напряженно.

Старшая Гринграсс так и осталась для него закрытой книгой. Все семь лет совместной учебы на Слизерине они обменивались разве что вежливыми, но скупыми кивками. И если бы не его свадьба с Асторией, вероятно, их пути с Дафной никогда бы более не пересеклись.

Гринграсс бледна, немногословна и горделива, как, впрочем, и всегда. Приглашая гостью за стол и умело отыгрывая роль радушного хозяина, Малфой невольно сравнивает сестер между собой. Младшая, его дорогая Астория, похожа на ласковое весеннее солнышко, а Дафна — на холодную январскую луну.

От хогвартских сплетников он слышал минимум о двух юношах, которых та отвергла, и еще о нескольких, кто побоялись раскрыть ей свои чувства. Почему-то Малфой даже не удивлен тому, что Гринграсс осталась одна.

Вероятно, неловкое молчание так и царило бы за ужином, если бы не Астория, умело сглаживающая повисающие паузы. Своим мелодичным голоском она рассказывает о выученных этюдах и сонатах, которые обещает позже исполнить на фортепиано, о новом сорте хризантем, посаженных ею в саду, об иллюстрированном кулинарном справочнике, приобретенном на днях во «Флориш и Блоттс».

— Не забудь про вышивку рассказать, — напоминает Драко, постепенно втягиваясь в ненавязчивую бытовую беседу.

Астория отводит взгляд в сторону и будто стыдится.

— Помню, ты любила вышивать, — скупо добавляет вдруг Дафна, глядя на сестру.

Малфой видит в этом добрый знак. Ему кажется, что напряжение, висевшее между ним и Гринграсс, спадает. Во многом благодаря Астории (и еще немного столовому вину).

— Моя жена настоящая мастерица, — с гордостью продолжает он, потянувшись к палочке. — Акцио!

— Драко, не надо!

Но взволнованная просьба Астори, увы, не может остановить заклинание. Незавершенная, но уже поражающая масштабами работа оказывается на столе.

— Маки?!

После нетипичного резкого возгласа Дафны на пару мгновений повисает гробовая тишина. Становятся слышны тиканье часов в гостиной, завывание ветра за окном и удары сердца.

— Тори, прошу, скажи, что это никак не связано с...

Голос Гринграсс надтреснутый, взгляд болезненно-взбудораженный. Астория с невысказанной болью в глазах смотрит на сестру, а затем шепчет заклинание тишины.

Драко остается лишь беззвучно наблюдать за сестрами, не пожелавшими посвящать его в свои тайны, и угадывать по движениям. Это действительно ссора? Из-за чего? Из-за вышивки? Малфою до глубины души обидно, что его попытка поделиться успехами супруги привела к столь неприятной сцене.

Тайный разговор длится недолго, после чего Дафна аппарирует, а Астория снимает заклятие. Малфой пристально смотрит на нее, ожидая хоть каких-то комментариев.

— Ей не следовало видеть эти маки, — с тяжелым вздохом произносит Астория пару минут спустя, отправив заклинанием незаконченную картину обратно в комнату.

— Объясни, что происходит?! — неистовствует Драко. В конце-концов, он устал от загадок.

Его жена морщится, и лицо ее приобретает на миг столь горестное выражение, будто бы на нее свалилась вся скорбь мира.

— Дафна тяжело больна, — наконец отвечает Астория. — Неизлечимо.

— И как это связано с цветами?

Произносит и тут же замолкает. Ответ жестким неумолимым словом вспыхивает в сознании. Ханахаки.

— Быть не может, — ошарашенно шепчет Малфой.

* * *

Аппарировав домой, Дафна падает на диван и тянется за сигаретой. Зачем беречь легкие, когда они и без того рвутся на части, проростая чертовыми цветами?

Это началось в хмурый майский день, когда небо приобрело стальной оттенок и замерло в ожидании грозы. Гринграсс помнит, каким разительно-белым смотрелся на фоне этого предгрозового неба мраморный обелиск, на котором было высечено имя — имя мальчика, который, увы, не выжил.

Дафна чувствовала тупую боль, будто кто-то сжимал ее внутренности, но слез не было. Плакать она разучилась давно, в свои семь, когда после очередной выволочки от не в меру требовательного отца осознала вдруг, что слезами ничего не изменишь; и клятвенно обещала себе более не плакать. А с годами уже просто перестало получаться, даже когда очень хотелось.

Как и в тот день; слезы могли бы, наверное, принести облегчение, но вместо желанной влаги в глазах Гринграсс почувствовала противное першение в горле. Нарушать торжественно повисшее в воздухе затишье не хотелось, но резкий и болезненный приступ кашля решил все за нее.

Наверное, она простудилась. Май выдался холодным.

Дома ее ждали горячая ванна и Бодроперцовое зелье, вот только приступ повторился снова, и на сей раз, прокашлявшись, Дафна выплюнула первые лепестки цветов. Маки. Алые, как проклятый Гриффиндор — его факультет.

Ханахаки — дрянная болезнь, от которой существует только один способ лечения. Взаимность чувств. Как умелая колдунья, Гринграсс знала не один способ добиться ее с применением волшебства. Она могла бы очаровать и приворожить любого: волшебника, маггла, сквиба, существо другой расы...

Но возможно ли добиться взаимных чувств от могильной плиты?

Ну все, Дафна, — зло говорила она самой себе, — ты пропала. А думала ведь, что это не любовь, глупость, что пройдет, забудется; и вообще, что не пристало чистокровной слизеринке сохнуть по какому-то гриффиндорцу и полукровке, пусть даже герою, который всегда прикрывал других собой и в конечном итоге поплатился за это жизнью.

Теперь уже не пройдет, понимала Гринграсс. Ведь ее герой покоится сейчас на старом кладбище на опушке Запретного Леса под мраморной мемориальной плитой, покрытой сотнями цветов, которые благодарные своему спасителю волшебники Британии все продолжают и продолжают нести на его могилу. А Дафна теперь будет откашливать цветы, эти дракловы алые маки, пока однажды они не заполнят ее легкие настолько, что она просто не сможет дышать.

Ее даже никогда не похоронят рядом с героями. Может, тело ее вовсе найдут магглы и отправят в свой маггловский морг, списав смерть на передоз. Дафна была уверена, что когда она, дочь Пожирателей, скончается на съемной квартире, никому из волшебников не будет до этого дела.

Однако одному человеку все же нашлось.

— Клянусь, сестренка, я найду выход! — повторяла Астория, растирая по щекам слезы.

Дафне было больно; нет, даже не из-за разрастающихся в груди цветов — больно видеть, как плачет Тори, как цепляется за иллюзорную надежду. Гринграсс-старшая предпочла бы умереть хоть трижды, лишь бы не видеть боль и отчаяние в глазах любимой младшей сестры.

— Тори, прости, но выхода нет.

Мертвые не воскресают. А разлюбить... Дафна пробовала. Сварила Амортенцию и выпила, предварительно бросив туда волос своего знакомого. Ничего кроме приступа рвоты (вперемешку с теми же проклятыми алыми лепестками) ей это не дало. Видимо, существуют вещи, которые не подвластны даже любовной магии.

Астория ушла в слезах; ушла готовится к новому учебному году, который мог стать для ее сестры последним. Дафна, прощаясь с ней, желала ей счастья — Тори его достойна. Пусть для них, детей Пожирателей, наступили не лучшие времена, они обе не перестали быть Гринграссами, а Гринграссы всегда встречали любые беды и невзгоды с гордо поднятой головой. Тори молода, здорова и помолвлена с Драко Малфоем. Она справится. Даже без нее.

Дафна замкнулась, прекратила любое общение, даже с бывшими однокурсниками. Она ждала смерти, но в один день приступы вдруг прекратились. Как такое возможно? Любовь все-таки прошла?

Нет. При воспоминании о нем душа по-прежнему скорбела и болела, но теперь не было ни алых маковых лепестков, ни мучительных приступов кашля, ни пятен крови на белоснежных наволочках, ни этого совершенно невозможного жжения в груди, которое будто разрывало тело, не давая дышать.

Она... исцелилась?

Дафна не знала одного — ее сестра не собиралась сдаваться. Каждую свободную минуту Астория проводила в библиотеке, пролистывая все сумевшие уцелеть после битвы книги, потом долго и упорно просила доступ к Запретной секции; шла на все, подписывала бумаги и даже приносила обеты не использовать найденную там информацию во зло. И наконец нашла.

Такой простой способ. Пока она вышивает цветы — те самые проклятые алые маки — ее сестра живет. И плевать, что для вышивки нужна особая зачарованная игла, которая ежеминутно ранит пальцы. Невелика цена.

* * *

Астория откладывает вышивку, слыша хлопок аппарации. Дафна. Кажется, теперь она готова поговорить.

— Как долго ты собираешься делать это, Тори?

Ее лицо слишком бледное. В глазах нездоровый блеск. Дафна больна, и дальше останется больной, ведь Астория, увы, не может излечить ее; лишь продлить ее жизнь и облегчить страдания. Таким вот странным способом.

— Если нужно будет, всю жизнь.

Астория улыбается, снова беря в руки пяльцы. Она ненавидит эти алые маки, что «расцветают» на белоснежной канве, повинуясь движениям ее иглы. Но она любит свою сестру. Больше всех на свете.

— Прекрати, прошу тебя! — кажется, Дафна уже на грани. — Всю жизнь, каждый день, ты будешь ранить руки и терпеть боль. А я... я все равно когда-нибудь умру; все однажды умрут.

Разумеется. Однажды не станет ни Дафны, ни Астории, ни Драко. Они с сестрой уже потеряли родителей; мать ушла раньше из-за родового проклятия, а отец пал в битве за Хогвартс, и отнюдь не героем-защитником. Астория отпустила их. Простилась и простила за ошибки, что привели Гринграссов на темную сторону. Но пока она жива, ей нужны рядом родные люди — любимая сестра и Драко Малфой, в браке с которым она состоит недавно, но уже успела всем сердцем его полюбить.

— Я не готова отпустить тебя, Даф. Не сейчас.

И она берет ее руки в свои ладони. Руки Дафны такие холодные, но для болезненно пульсирующих исколотых пальцев Астории этот холод в радость. Больше они ничего не говорят друг другу; так и замирают, держась за руки.

Но их молчаливый диалог важнее любых слов.

Драко, наблюдающий за ними издали, ощущает вдруг, как чувство злости и противления, поселившееся в его душе с того самого дня, когда он узнал о болезни Дафны и выборе Астории, постепенно стихает. Его жена поступила так, как подсказывало ей сердце.

«Ибо крепка как смерть любовь» — всплывают неожиданно в памяти слова из Писания, которые мама читала ему когда-то.

Любовь Дафны, которую даже смерть ее возлюбленного оказалась не в силах загасить, почти свела ее саму в могилу. Но любовь Астории оказалась сильнее смерти и помогла ее сестре вернуться к жизни. А его любовь, подумал Драко, поможет Астории справляться с ее ежедневным тяжелым выбором.