Стихи, сборник (джен)

Я открою дверь, а за ней будешь ты.

Без романтики, без остальной ерунды,

Без моментов, когда с потолка — цветы.

Нам никто не споет любовных баллад,

И никто не возьмет крупным планом мой взгляд,

Без подсветки глаза все равно не горят.

Это будет похоже на встречу друзей.

Мы с тобой, как всегда, посидим без затей,

Поболтаем до часа прихода теней.

В общем, здесь не кино. Даже не водевиль.

Ты не будешь стараться меня удивить,

Я не буду, конечно, с тобою хитрить.

А потом ты уйдешь, выбрав нужный момент.

В фильме этот уход завершил бы "The End".

Это очень удобно, но в жизни их нет.

Батареи еле греют,

За окном совсем весна.

Мы покончили с капелью,

Мы надели ожерелья,

Оживленные апрелем

И весенней канителью,

Мы очнулись ото сна.

Мы качнулись ближе к лету,

Мы кладем в бокалы лёд.

Мы веснушчаты от света,

И на воздухе прогретом

Просыпаются поэты.

Мерно кружатся планеты,

Время продолжает ход.

А хочешь — купим торт, отметим дату?

Теперь мы оба сами по себе.

Мы даже можем выпить — как когда-то -

Совместно приготовленный глинтвейн.

Мы можем говорить, что стало лучше,

Что шаг вперед и что теперь друзья,

И удивлять друг друга равнодушьем,

Не делая того, чего нельзя.

Я не могу представить нашу встречу.

Мне страшно, что захочется обнять.

Но ты сегодня забираешь вещи,

Опустошая полки и меня.

Однажды захочется просто выйти за дверь.

Тихо прикрыть за собой, чтоб никто не заметил.

Не оставляя следов и других отметин,

По коридору — из памяти этих людей.

Тихо уйти. Не сыпать на голову пепел.

В ворох ненужных идей поместить нафталин.

Выйти на улицу. Волосы ветер растреплет -

И вместе с ним потеряться в дорожной пыли.

Как вода становится льдом и опять водой,

Так играют карты и руны с людьми порой.

Вот удача и вера, трудности и пути,

Только кто же выбрал, куда бы тебе пойти?

Карты скажут ясно, руны слегка темней,

Но увидев дорогу, ты побежишь по ней.

Что за дело смертным, откуда она взялась?

Только кто-то ведь бросил руну и выбрал масть.

Если путь несчастливым выйдет, кого винить?

Сам понять не сумел ты, как тебе с этим быть?

Или боги играли с тобою, судьба и рок?

Или просто плохой достался тебе пророк?

Руны с картами манят, манят, зовут вперед.

Обещают такое, что каждый туда пойдет.

Если вдруг проиграешь, доверившись чудесам,

Твердо помни, что этот выбор ты делал сам.

Много воды утечет безвозвратно, чтобы

Мы пережили эту "любовь до гроба",

Чтоб перестали вцепляться друг другу в пальцы,

Чтоб не боялись больше одни остаться.

Вся вода мира не раз протечет по кругу,

Чтобы сумели мы отпустить друг друга.

Я излечусь и ты исцелишься тоже.

Время поможет и эта вода поможет.

Вся вода Леты течет, чтобы мы забыли,

Чтобы остались неясные сны от были.

Вся вода мира — немного, но и немало,

Чтобы оплакать то, что от нас осталось.

Закрывай глаза, закрывай глаза, закрывай,

И услышишь, как по облакам дребезжит трамвай,

Как скрипит на небе радуги карусель,

Как за тучами запасают к зиме метель.

Закрывай глаза, засыпай и смотри во сне,

Как танцуют звезды с месяцем в тишине,

Как рассвет приходит вслушаться в пенье птиц,

Как меняет облако в час восемнадцать лиц.

Закрывай глаза, пусть приснится тебе потом,

Как играет ветер чьим-то цветным зонтом,

Как небесные мельницы воду на землю льют,

Как сижу с тобой рядом и все это говорю.

Засыпай, засыпай: видеть сны — добродетель лис.

Посмотри-ка, как лунный свет на трубе повис,

Как встречаются на карнизах чужие сны,

Как кораблик плывет из следующей весны.

Засыпай без опаски по лестнице до небес.

Счастлив тот, кто ее заметил и вверх залез.

Посмотри, как оттуда выглядит белый свет.

Может, утром расскажешь. А не захочешь — нет.

Когда Смерть тебя пальцем поманит через порог,

Ты узнаешь, чего ты стоишь и что ты смог.

Все окажется — пустяки или суета.

От тебя останется лишь мурчанье кота,

Две минуты детского смеха, флакон духов,

Строчки три из написанных в молодости стихов,

Запах спелого яблока и барабанный бой -

Это все, что ты сможешь тогда унести с собой.

И когда тебя Смерть поманит через порог,

Ты сумеешь пройти по одной из других дорог.

Когда все перестанет осыпаться

в моих руках песком,

когда я буду снова улыбаться

душою, а не ртом,

и килотонны ядовитой грусти

мою покинут кровь,

когда случится это все — допустим,

закончится любовь, -

я вспомню эти дни и это лето

без боли и обид,

и подоконник, солнышком согретый,

и заоконный вид,

и все стихи, и все дурные сказки,

рожденные тогда,

и буду знать: все было не напрасно,

все было навсегда.

И я скажу спасибо (с опозданьем)

за каждый день и час,

за то, что есть мои воспоминанья -

прекрасные — о нас.

18.06.2015

Быть может, мир — больше, чем список симпатий,

Чем самое длинное белое платье,

Мечта о фате или тихое счастье,

Глинтвейн в ресторане, какао в ненастье.

Быть может, он больше мистических практик,

Внезапных прозрений, небесных дидактик,

Стихов или прозы и творческой муки,

Любовной тоски, одиночества, скуки.

Но он постоянно нисходит до точки,

До строчки из платья, до письменной строчки,

До руны, до стука ближайшего сердца,

До ключика к маленькой-маленькой дверце.

Расширить свой мир — непростая задача,

Когда его просто не видишь, а значит,

Не знаешь: он больше, чем все, что ты хочешь.

Осталось его лишь заметить — за точкой.

Не ложись на краю, чтоб не тронул тебя, мой свет,

Ни один из ужасных монстров, которых нет,

Чтоб не вылезла из-за шкафа чужая жуть,

Чтобы тени в углах не мешали тебе заснуть.

Не ложись на краю, завернись понадежней в плед,

Подоткни все-все щели, и он защитит от бед.

Те, кто там, под кроватью, не смогут тебя достать.

Спи спокойно. Скорее! Пока еще можешь спать.

Не ложись на краю, чтоб не свесилась вниз рука.

Если ты на кровати — тебя не поймать врагам.

Тем, кто за занавеской, не сладить с тобой, малыш.

Спи спокойно. Ну что же ты до сих пор не спишь?

Ведьма в полете невидима и прекрасна.

Стоит ей приземлиться — другое дело:

У приземленной ведьмы бывает тело,

Зубы кривые и носик свекольно-красный.

Ведьма колдует — и нету ее красивей,

Нет совершенней жестов, прекрасней пляски.

А у бессильной ведьмы косые глазки,

Толстые ляжки, дурацкий оскал крысиный.

Ведьма, которая варит густое зелье,

Светом сияет, подобно луне и звездам.

А у бездельной ведьмы в прическе гнезда,

Грязь, колтуны и, кажется, чьи-то перья.

Ведьма страшна, покуда она в покое,

Не занята ремеслом и любимым делом.

Может, она быть немного другой хотела б...

Ведьму при деле вообще не волнует такое.

Это просто такая работа — спускаться вниз,

Доставлять посылки, кормить многохвостых лис,

Договариваться о снах и продленье виз,

Возвращаться, следя, чтоб никто на хвосте не вис.

Это просто такая работа — идти за дверь,

За которой воет большой и голодный зверь,

Усмирять цунами, панику и метель,

Возвращаться обратно — из "никогда" в "теперь".

Это просто такая работа — вязать миры

И носить вниз и вверх то приветы, а то дары,

Ну а если уж кто не вернется из той норы,

Ничего не поделаешь с правилами игры.

Мы согласно страховке ему принесем вина,

Серебра или риса, и шкуру дурного сна,

Чтоб дорога его легка была и ясна,

Когда он, превратившись, нырнет до самого дна.

Я могу удариться оземь и стать красавицей,

Я могу что угодно — лишь бы тебе понравиться.

Скинуть кожу свою — родную, зеленую, гладкую, -

Ткать и шить, на пирах плясать, говорить загадками.

Холодна моя кровь, только сердце, поверь, горячее.

Не зови меня наважденьем — я настоящая!

Если хочешь, я буду верной твоей невестою.

Посмотри, подхожу? Хороша? Во дворце ли место мне?

Но недолгое счастье жизнь нам с тобой отмерила:

Ты решил взять и сжечь то, что я сохранить доверила.

Что ж, я знаю, сумеешь найти, отвоюешь, выручишь.

Это буду не я. Но вряд ли ты это вычислишь.

Я сгорела в камине вместе с зеленой кожею,

И меня уже нет, хоть с тобой попрощаться можем мы.

Я надеюсь, ты не поймешь, что мы просто похожие.

Будьте счастливы с ней. А я теперь — дело прошлое.

Зеркало на моей стене,

Почему ты больше не служишь мне?

Разве рама твоя не ярко блестит?

Разве лампа перед тобой не горит?

...Зеркало на моей стене,

В чем была не права, ты поведай мне!

Я исправлюсь, клянусь! Я должна понять!

Почему? Ты молчишь. Ты молчишь опять.

...Зеркало, знаю твой секрет.

От меня ничего ты не скроешь, нет.

Ты её полюбило и служишь ей.

Она смотрит в тебя уже много дней.

...Зеркало, я ее убью.

Знаю, что не вернуть мне любовь твою.

Но тебя не отдам я, тому не бывать.

...Вот теперь ты могло бы и помолчать.

Она думает, что победила — меня! — молитвой!

Никогда не встречалась с нечистью, сразу видно.

Ни одно заклинанье не действует без обряда.

Я — смогла бы. Она — не знает даже, как надо.

Я сама пропустила ее и открыла двери.

По моей команде пред нею склонились звери.

Я сама, конечно же, с нею тебя отпустила.

Я надеялась... впрочем, не надо надеяться было.

Я ведь думала, что что-то значат мои подарки.

Я тебя забрала ведь — оттуда, где было жарко.

Я дала тебе дом, и себя, и свою заботу.

Я надеялась, что... не важно, не склеилось что-то.

Ты теперь никогда не сумеешь сделать мне больно.

Ни один человек не найдет мой дворец. Довольно.

Я надеялась на любовь, а не на поединок.

...Слово "вечность" легко выкладывается из льдинок.

Я их убиваю — они возвращаются снова.

В моем королевстве всегда половина шестого.

Здесь время пить чай и играть, убивать и смеяться;

В моем королевстве легко без рассудка остаться.

Мы все здесь рассорились с временем, смыслом и жизнью.

Я рада бы их отпустить, только как, подскажи мне?

Ведь казнь не работает, завтра о ней и не вспомнят.

Убитые снова пойдут в лабиринт наших комнат.

Я спятила очень давно и надежней, чем зайцы.

Когда никого не казню, у меня сводит пальцы.

Я все забываю: и цели, и меру, и смысл.

Но помню: когда-то меня называли Алисой.

Я живу не туда, куда все, а немного обратно,

Потому мои речи темны и для них непонятны.

Я живу как они, от рассвета к закату, и все же

Я другая. И временем на остальных непохожа.

Мой супруг все моложе становится, статней и краше,

И уж скоро не станет любимейшей дочери нашей.

Она в чрево мое возвратится и вовсе исчезнет.

...Помню взрослой ее. И рада, что мы еще вместе.

А потом будет свадьба, и так мы расстанемся с мужем.

Я уйду во дворец, где, по слухам, унынье и стужа.

Может, будет иначе — потом, в предстоящем мне детстве.

А потом я рожусь. Я рожусь прямо в белую бездну.

Снежная Королева порой устает от вьюги.

Она вырубает снег и снимает шубу,

Пишет инструкции (пусть разбираются слуги)

И срочно мотает куда-нибудь — скажем, на Кубу.

Или в Египет. В Россию. В Париж. На Ямайку.

Это не важно: она где угодно бывает.

Ходит по улицам в вышитой стразами майке,

Слушает плеер, тихонько ему подпевает.

Светит коленками белыми в порванных джинсах,

Ловит мужчин любопытные взгляды с улыбкой,

Смотрит кино, гуляет по паркам и рынкам,

В солнечном свете особенно делаясь зыбкой.

Позже все скажут: прохладный был день среди лета,

Дул свежий ветер, и солнце его не нагрело.

Если однажды заметишь такое, это

Просто гуляла Снежная Королева.

Ящеркой легкой, медно-зеленой,

Быстро скольжу,

И на работы, и на поделки

Их я гляжу.

Кто из них лучший? Кто их них мастер,

Достойный того,

Чтобы позвали его мы под гору,

Как своего?

Кто из них знает, кто из них чует:

Камень — живой?

Если найдется, это и будет

Избранный мой.

...Вот и нашелся. Он вдохновенен,

Молод, хорош.

Вот тебе камни. Вот самоцветы.

Со мною — пойдешь?

Ну же, работай! Где вдохновенье?

Где волшебство?

Он все вздыхает. Он все тоскует

По милой его.

Что ему чувства? Что ему дева?

Здесь, под землей

Мог бы побольше, чем человеком,

Стать он со мной!

Дам я ей камни, если продаст их,

Хватит на жизнь.

Что еще сделать, чтобы творил ты?

Только скажи!

...Все же не хочешь? Значит, свободен.

Это закон.

Жаль: из тебя бы вышел прекрасный,

Сильный дракон.

Маленький сон заблудился в большом городе.

Ходит и ищет под фонарями бледными:

Где же тот дом, в котором присниться должен был?

Вроде бы, вот он, ошибки все-таки не было.

Он приходил уже прямо по нужному адресу,

Но адресат отсутствовал, сниться некому.

Маленький сон по улице грустно слоняется

И выбирает меж спящими человеками.

Он лишь под утро решится, и милой барышне

Тут же приснится стадо зеленых зайчиков.

Утром она и не вспомнит о том, что — надо же! -

Ей снился сон какого-то мертвого мальчика.

Мачеха Золушки с детства не верит в сказки:

К ней никакая фея так и не прилетела.

Так что пришлось кокетничать, строить глазки,

Как-то самой свое улаживать дело.

Что ж, дочерям ее повезло чуть больше:

Жить будут сытно, богато, как королевы.

Дочек родных устроить будет попроще,

Но есть и третья. Она — основная проблема.

Золушка, прямо скажем, не так прелестна,

Разве что фея над нею помашет палкой.

Но вот характер — характер почти железный.

Мачеха постаралась. Уж ей не жалко.

Эта-то никогда не упустит принца:

Вцепится намертво (принцы, глядите в оба!)

Да порасскажет всякие небылицы -

Фея, мол, волшебство и любовь до гроба.

Мы без нее поедем на бал, отдельно -

Знать не хочу, где она свой наряд украла.

Да, на балу нынче то еще будет веселье!

(Принца немножечко даже и жаль, пожалуй).

У Королевы черные, вдовьи одежды:

Цвета печали и скорби, погибшей надежды,

Магии, смерти и зла, и души королевской -

Каждому, кто ее видел, об этом известно.

Только не все понимают, что черное — это

Просто отсутствие всякого, всякого цвета.

Черное платье несет сообщенье простое:

Нет ни тепла, ни любви. Ни души. Ни покоя.

Я конечно — конечно! — не самая важная птица.

В каталоге невест под меня пожалели страницу,

Дали только абзац, да и тот с описаньем, без фото:

Месяц, мол, под косой, и звезда на челе. И всего-то.

Но меня положенье такое совсем не пугало:

Я не на объявление, я на тебя уповала.

Я ведь очень полезна была, разве с этим поспоришь?

Я надеялась: может, однажды меня ты рассмотришь.

Вдруг заметишь ты стать лебединую, голос услышишь...

Только ты где угодно невесту прекрасную ищешь,

На меня же не смотришь: я просто волшебная птица.

Что ж, решила я, значит, придется смириться.

А потом ты сказал про царевну. И косы. И месяц.

И опять — как всегда — я тебе оказалась полезна.

Вот невеста твоя — это я — точно, как заказали.

Жаль, что любишь-то ты не меня, а мое описанье.

Все было зря:

Серебряный блеск января,

Вьюги февральские, серость промозглого марта,

Помесь апрельских отчаяния и азарта.

Правда, вот май мне на пользу пошел, говорят, -

Но все было зря:

Заботы холодного лета,

Тихий июнь, поэтический поиск тепла,

Будни июля, в которых я не умерла,

Август медовый и ягодный, солнцем прогретый.

Все будет зря.

И осень пройдет, и зима.

Будут дожди и снега под колесами года.

Снова изменится мир и изменится мода.

Только вот я

не меняюсь

ни капли

сама.

Фейри по имени Мэри давно когда-то

Из Тир-Нан-Ог ушла и прибилась к людям.

Звали ее иначе тогда, ребята,

Но называть мы имя ее не будем.

Фейри по имени Мэри хотела власти -

Или любви, сама до конца не знала.

Так что годами она вызывала страсти -

Лишь для того, чтобы позже начать сначала.

Там, за туманом, смеялись над ней, конечно,

Ждали: вот ей надоест, и тогда завоет.

Мэри же вновь изменяла наряд и внешность

И начинала новую жизнь и повесть.

Только однажды с Мэри случилось что-то -

Может, нашла, что искала, спустя столетья.

Очень давно не меняла она работу,

Ну а работа ее почему-то — дети.

Фейри по имени Мэри неутомимо

Их чудесами пичкает, как лекарством.

Ветер подхватит ее, пролетая мимо, -

И унесется Мэри в другую сказку.

Выбрав приличный костюм по последней моде,

Фейри по имени Мэри стучится в двери

Тихо живущих согласно своей природе,

Чтобы заставить их всех в чудеса поверить.

В Раю оказалось прохладно, примерно плюс двадцать,

Но мы, понимаешь, не мерзнем, поскольку нам нечем.

И это не так уж и плохо, как может казаться,

Гораздо удобнее, чем сохранять человечность.

В Раю раз в неделю дают небольшие концерты -

На арфах, и флейтах, и чем-то еще — я не знаю.

Ах, если б ты слышал! Божественна музыка эта!

Как странно, что даже и музыка надоедает...

Здесь очень неплохо, и даже по-своему мило.

Светло и янтарно, как будто облито елеем.

Но на твоем месте сюда я бы не торопилась...

И знаешь, возможно, в Чистилище повеселее.

Я иду потихоньку, медленно, не спеша;

В теле вертится металлическая душа.

Я иду по воде, только двигаться все трудней:

Яд и ржавчина подбираются из теней.

Я иду по воде, сорок тысяч больших шагов.

Кроме времени и воды нет других врагов.

Я иду: где-то там, впереди, обещали жизнь.

В ребра бьется душа и звенит, говорит: "Держись".

Я иду по воде, и почти что не помню, куда.

Можешь, день иду, а может, уже года.

Сверху что-то капает — не помешал бы зонт...

А вода омывает пепельный горизонт.

Прилетает ветер и гладит по волосам.

Ничего не спросив, сразу всё понимает сам.

"Ты опять, — говорит, — ты опять не готова в путь!

Ведь пора. Ты же хочешь. Меня-то не обмануть".

Я тогда улыбаюсь и глажу его в ответ.

"Посмотри-ка скорее, сегодня такой рассвет!

Я когда-нибудь непременно пойду с тобой,

Но сейчас я смотрю в окно, а за ним прибой".

Ветер сердится, и трепещут страницы книг:

Он к сомненьям и прочим глупостям не привык.

"Если трусишь, скажи мне прямо, и я пойму,

Раз уж ты так сильно любишь свою тюрьму".

Я его понимаю — и как же мне не понять!

Только здесь у меня — недописанная тетрадь.

"Подожди немного — ведь что тебе сотня лет!

У тебя есть вечность, но у меня-то нет".

Ветер машет хвостом, вылетая в мое окно.

Это грустно немного, но правильно — быть одной.

Он вернется опять — запах клевера, лёд и дым.

...С каждым разом мне все трудней не лететь за ним.

Город куртку надел и закутался в длинный шарф,

Золотой и зеленый гаммой своей избрав.

Город мерзнет и кофе пьет каждым пятым ртом,

От дождя закрывается, прячется под зонтом.

Без прелюдии сразу осень — такой сентябрь.

И хотелось бы потеплее, да вот нельзя.

Переходим на осень, как на другой тариф.

Город мчится куда-то, тёплое не допив.

В месте силы течет огонь и горит вода.

За надеждой новой ходят порой туда.

Достают одну за другой из прозрачных вод,

Примеряют, смотрят: может быть, подойдет?

В месте силы хрустальный свет и зеленый звон.

Сюда ходят те, кто несчастливо был влюблен.

Оставляют в огне длинный список своих обид

И уходят — и больше это всё не болит.

В месте силы время увязло в янтарной тьме.

Сюда ходят те, у кого беда на уме.

Получают порцию крови семи ветров,

И когда уходят, каждый из них здоров.

В месте силы прозрачный воздух и щебет птиц,

И меж правдой и выдумкой нет никаких границ.

Туда нужно дойти хоть однажды, нужней всего.

Ты найдешь это место внутри себя самого.

И когда оно снова приходит, берет кого-то

И уносит туда, куда сам бы он не пошел,

Ты решаешь, что это вообще не твоя забота.

У тебя-то ведь все по-прежнему хорошо.

Ты живешь себе тихо, печали-тоски не знаешь,

И давно уж натоптаны правильные пути.

Но на всякий случай ставни ты запираешь,

Чтоб оно, если что, не сумело тебя найти.

Только тщетны твои старанья, не в том же дело,

Чтобы спрятаться лучше. Этим не выиграть бой.

И когда оно явится, выйди навстречу смело.

Это просто твое призванье пришло за тобой.

Ах, Ясон, посмотри на меня: сколько крови на мне!

Да неужто бы я проиграла в девичьей войне?!

Ты забыл, кто я есть и на что я способна пойти,

Если кто-то решит помешать мне и встать на пути!

Может, ты полагал, что тебе ничего не грозит?

Может, думаешь, всё хорошо, раз еще не убит?

Я порезала брата на части, ты помнишь, Ясон?

Как решился ты мне заявить, что в другую влюблен?

Знай, что ты потерял сыновей наших, оба мертвы.

Мне пришлось их убить, потому что заставили вы!

Это ваша вина, и теперь с этим будешь ты жить.

До свиданья, Ясон. И попробуй-ка это забыть.

Он является из самых крепких, рассветных снов.

Он не тратит попусту времени или слов.

То он сносит пару давно надоевших, дурных голов,

То охотится на драконов или орлов;

Он жесток, как жестоки охотник, воин и птицелов.

Он приходит, одетый в наряды иных времен, -

Не имеющий прошлого, не носивший мужских имен,

Тот единственный, кто в меня будет всегда влюблен.

Он совсем не красив. Он опасен. И он умен.

Он меня уверяет: "Я навсегда с тобой", -

И когда я опять собираюсь на важный бой,

Я спокойна и я владею (почти) собой:

Он внутри меня, ну а плащ его голубой

Обвивает кольчугой, тенью, сказочной чешуей.

Пока я — это он, мы готовы к судьбе любой.

Мы не можем с тобою встретиться

Ни сегодня, ни через год.

Стрелки ходят, планета вертится,

Время двигается вперед -

Мы с тобою никак не свидимся:

Много дел и другой возни.

Но однажды минутка выдастся -

Ты мне все-таки позвони.

И, надеюсь, тогда получится

Ненадолго тебя обнять.

Позвони мне — в далеком будущем.

Жизней, может быть, через пять.

Черный жемчуг в холодном море — ее глаза.

Она знает, когда смолчать, а когда сказать.

Она знает, но поступает наоборот.

И какая шальная сила ее ведет?

Тихим шорохом трав раздаются ее шаги,

Но не слышат, как она ходит, ее враги.

Ей довольно улыбки, чтобы заколдовать.

Иногда она дочь, подруга, жена и мать,

Иногда она я, и улыбка верней меча.

Я сестра милосердия — или сестра палача.

Завернувшись в шелка или кружево, — что там на ней? -

Я всегда становлюсь почему-то немного сильней.

Смотри, как вода покрывается льдом,

Мне холодно, путник!

Присядь же со мной, поболтай о своем,

Хотя бы минутку!

Огонь разведи и беседой согрей -

Я выйду на кочку.

Порадуй меня теплотою своей,

Хотя бы до ночи.

Смотри, из-за тучи выходит луна

Зеленого цвета.

Согрей меня — видишь, как я холодна! -

Хотя б до рассвета.

А хочешь, я буду с тобой танцевать -

Закрутит, завертит!..

Останься — одной мне так холодно спать! -

Хотя бы до смерти.

Я ж не требую, чтобы я тебе полюбилась.

Ты ведь сам пришел, на мою уповая милость.

Так давай, проси и требуй, что сердцу надо,

Ну а я решу, достоин ли ты награды.

Задержись, попаси коней, поработай в доме.

Ничего не теряешь, дней и свободы кроме.

Ну, а ты как хотел, получить все быстрей и даром?

Это зря: наглецов я печным проучаю жаром.

Задержись, молодец, не прокиснет твоя царевна.

Мой клубочек в лесу знает всех зверей и деревья.

Он тебя проведет, но потом. А сейчас — другое.

А когда надоешь, я оставлю тебя в покое.

Она думает: "Господи, это-то мне зачем?

Я всегда понимала тебя с полслова и без проблем,

Переводчика с твоего на наш лучше не найти.

Намекнул бы теперь, что делать, куда с этим мне идти?"

Она думает: "Боже мой, в самом деле, что за фигня?

Я тебе доверяла — за что же ты так меня?

Ты хоть сам понимаешь, во что ты меня втравил?

Говорил ведь, что любишь, а кажется, не любил".

Она думает: "Господи, не могу я тебя хулить.

Видно, так было нужно, значит, тому и быть.

Да, конечно же, воля всегда и на все твоя.

Только ты, уж пожалуйста, не забывай меня..."

Он же думает: "Да, и правда, вышло как-то нехорошо.

Но не бойся, Мария, я мужа тебе нашел.

Поживи с ним лет тридцать — ну, может быть, тридцать пять,

А потом я смогу вас с сыном к себе забрать".

Допустим, мы больше с тобой не враги:

Отдали свои долги,

Избавились от обид и другой пурги,

И можем теперь, не портя друг другу кровь

И не говоря обидных ужасных слов,

Спокойно делить с тобою и стол, и кров.

Мы вынырнули со дна

Мутнейшего сна,

И там тишина,

Где прежде была вина;

Но заперта дверь,

Мы оба — в списках потерь.

И те, кто закончил бой, -

Другие. Не мы с тобой.

Тут одно хорошо: белка мяса не ест и крови совсем не пьет.

Вот глядит на тебя зверёк, и зубы его остры,

Его родич шныряет по ясеню, что пронизывает миры;

Так и смотрит, и хвост пушистый по ветке бьет.

И казалось бы, здорово, делай фото, выкладывай в инстаграм,

Только не до того, если зверь за тобой пришел

И зовет за собой — в кадре смотрится хорошо, -

Но тебе всё равно: ты идешь за ней по дворам,

И не город, а лес вокруг, и черным-черно,

И доходишь за белкой до самого до дупла,

А она говорит тебе: "Умница, что дошла", -

Камнем с ветки летит — прямо в грудь — и там оседает — сном.

Они говорят, что любовь, мол, — страданья и муки,

Не знает о ней ничего не вкусивший разлуки,

Измен, невзаимности, всяких печальных историй...

Они полагают, что это не радость, а горе.

По мне же, любовь — это проще и как-то спокойней:

Когда, например, мы опять умираем с тобою

И вновь возвращаемся в очередь на возрожденье,

И ты бы родился в веселое, легкое время,

Но ты пропускаешь других, выжидая лет двадцать:

"Сама посуди, с кем мне там без тебя тусоваться?"

И дело не в том, что прожить без меня ты не можешь,

Но так интересней. И я бы ждала тебя тоже.

Улицы тонут в светло-зеленом тумане,

В теплом сиянии,

В благостном самообмане,

Будто бы смена сезонов меняет удачу:

Будет иначе,

Больше никто не заплачет.

Улицы тонут в пыльном и радостном ветре

Родом из лета;

Помолодевший, согретый,

Город весенний всем видом своим подтверждает:

Снег уже стаял.

И прошлое тоже растает.

У тебя совсем другие теперь маршруты.

У меня, конечно, они изменились тоже.

Поначалу, помню, было довольно трудно,

Но потом оказалось: мы друг без друга можем.

Нам не нужно скорее про все рассказать друг другу,

Ведь другие люди выслушать нас готовы.

Мы, расставшись, вышли с тобой наконец из круга -

Для того лишь, чтоб каждый себе круг устроил новый.

Я давно уж не тот человек, что писал этот список,

В нем остались названья совсем не моих кораблей.

Жизнь течет и меняется — неумолимо и быстро,

Я теку и меняюсь, заметно иль нет, вместе с ней.

Пересчитывать старые письма и старые раны -

До смешного печально, а то и забавно до слез.

Иногда я боюсь, что меняться совсем перестану,

Но пожалуй, не верится в ужасы эти всерьез.

Все течет, все меняется в собственном темпе и ритме.

Только он неизменен: у каждого вечный и свой.

Отстаю от одних, обгоняю других. Что обидно -

То, что, кажется, мы разминулись при этом с тобой.

Не совпали мелодией, темпом, теченьем историй.

Так бывает порой — остается об этом жалеть.

Этим я и займусь, отпуская в открытое море

Список чьих-то — неведомо чьих — не моих кораблей.

К рассвету приходит Смерть босиком по росе,

Приносит подземный холод на острой косе,

Встает у костров. Хоть видят ее не все,

Но каждый чует нутром, где она стоит.

Но мы не уступим Смерти своей земли.

Мы праздновать свет и солнце сюда пришли,

И сны, что зимой нам снились, уже сбылись,

И мы разожгли огонь, и огонь горит.

И жизнь торжествует в эту благую ночь.

А Смерть, спрятав косу, на время уходит прочь.

Мы застряли с тобою в мае, как в янтаре,

И не важно, какой там месяц, который год

И какая дата в нашем календаре:

Этот май не отпустит и сам от нас не уйдет.

Мы застряли с тобою в мае: еще весна,

Но уже обещание лета и перемен.

В мае просто бывает верить мечтам и снам,

Но уходят они, ничего не отдав взамен.

Это май: маета умов, нетерпенье тел.

Мы мечтали о нем зимой, и теперь мы здесь.

Май вмурован в нас, глубоко позади сердец.

Он застрял в нас, мы в нем. Хоть никто того не хотел.

Это серое небо не создано для весны:

Для дождей и печали — и больше ни для чего.

И еще под ним часто снятся цветные сны,

И за это сновидцы преданно любят его.

Это бледное небо, похожее на прибой,

Окружает, беззвучно смыкается, как вода,

И ни проблеска солнца не видно над головой,

Будто солнца на небе и не было никогда.

Это серое небо не создано для чудес -

Тех из них, что бывают взаправду и наяву.

Ничего не допросишься у вот таких небес -

Хоть молись, хоть гадай, хоть жертвуй и жги траву.

Это серое небо проходит потом само -

Как проходит простуда, но даже чуть-чуть быстрей.

Остается лишь память на синем и голубом.

Остается весна. И мы остаемся в ней.

Кто кому птица, милый, кто кому снится?

Где этой ночью меж нами двумя граница?

Кто кому песня, кто первый из нас воскреснет,

Чьи сны сильнее, милый, чьи сны чудесней?

Кто кому ветер, кто всех милей на свете?

Кто из нас начал странные игры эти?

Кто кому грёза, друг мой, кто кому слёзы,

Кто обращает взглядом стихию в прозу?

Кто кому вечность, милый, кто кому солнце?

Стоит проснуться — может быть, разберемся.

Ты рожаешь сына или, допустим, дочь

И приводишь ее на землю, где снег и лед,

И потом, как ни бейся, не можешь уже помочь.

Только смотришь, как жизнь постепенно ее берет,

Как свивает ребенка спиралью его судьба,

Как хитиновый панцирь твердеет поверх души,

Как играют стихии — и ты против них слаба,

И не можешь уже ничего отменить, решить,

И уже ни на что не влияешь — хоть ты и мать,

Но твоя забота тускнеет, теряет вес.

Но ты все еще можешь прийти и ее обнять

И сказать, если надо: "Я рядом с тобой. Я здесь".

Мы писали друг другу прекрасные, длинные письма:

В них порой между строк умещалось примерно полжизни,

В них мы были героями собственных мифов и сказок,

В них мы были щедры: не жалели ни мыслей, ни красок,

Ни себя, ни чернил, ни всего, что лилось на бумагу.

В этих письмах — ты помнишь? — была и любовь, и отвага,

И смешные посулы иной и несбыточной жизни.

Где теперь эти письма и их обещанья, скажи мне?

Где теперь эти люди, которые их написали?

Ты ведь тоже не веришь уже, что все это — мы сами?..

Новолуния просто отлично подходят для грусти

По всему, что давно бы пора отпустить на свободу,

По всему, что ждет, когда же его отпустят,

По всему, что уходит, ведь в этом его природа.

Новолуния — время прощений и время прощаний,

Время тьмы, тишины, пустоты, заполняющей сердце.

Новолуния очень подходят для тихой печали

Обо всем, от чего никуда, как казалось, не деться.

Новолуние — время открытия запертых клеток,

Чтоб себя отпустить на свободу. Особенно — летом.

Помнишь, друг мой, мы раньше с тобою летали рядом?

А теперь ты, пожалуй, на мне не задержишь взгляда.

Я еще ничего, но уже не ребенок, значит,

Нам уже не летать так, как раньше. Но я не плачу,

Если вдруг вспоминаю полеты, мечты и сказки.

Ни о чем не жалею, поскольку жалеть опасно:

Я по опыту знаю, как тонут в тоске о прошлом.

Отвернись, не смотри: я давно не ребенок больше,

Я давно не такая, какой ты меня запомнил,

Настоящая взрослая, мать и хозяйка дома;

Так случается с теми, кто ладит с своей судьбою.

Улетай, улетай. Я окно для тебя открою.

Улетай, милый друг, мне печально с тобою рядом.

Ты бессмертен и вечен, но этого мне не надо.

Мы не знали, что он нам опасен, не ждали беды.

Было все как обычно, когда он второй раз пришел.

Было все как всегда, а потом все развеялось в дым,

И осталась лишь музыка, что завладела душой.

Мы ушли вслед за ним, очарованы дивной игрой,

Мы тянулись к нему — любопытная сотня носов;

Слишком поздно мы поняли: нам не вернуться домой,

Мы почти уже крысы, и нас изловил крысолов.

Не могу, не хочу, отпусти! — только флейта в ответ.

Раньше мы были люди — теперь уже, кажется, нет.

Не бороться, не биться и не кричать "тону";

Тихо, молча и деловито идти ко дну,

Измеряя собою главное: глубину,

Что присуща воде, отчаянию и сну.

Опускаться все ниже, на золотое дно,

От которого свет, когда от воды темно,

И лежать, не дыша, просыпаясь куда-то вновь.

А куда и зачем — да не все ли тебе равно?

Если из двоих нас хоть один

В самом деле где-то существует,

Значит, будет все, как мы хотим:

Звезды будут, солнце тоже будет,

Будут неизвестные миры,

Будет дом, в котором все знакомо,

Будут основанья для игры,

Чтобы чаще уходить из дома,

Будут сны делиться пополам,

Будет явь умножена на морок.

Если только все удастся нам,

И один придумает второго.

Ну хотя бы вот перед зеркалом будь честна:

ведь совсем не от чувств ты нынче лишилась сна;

от того, что опять должна, ты кругом должна,

а внутри у тебя все так же идет война.

Там стреляют на пораженье в таких, как ты.

Будь честнее, позволь себе капельку простоты.

Дело вовсе не в том, что носит тебе цветы.

Дело в том, кто сжигает внутренние мосты.

Посмотри в это зеркало: там темнота и ночь,

там бессонная ты, что не может тебе помочь,

и гримасы ее повторяют твои точь-в-точь.

Посмотри на нее, пока не сбежала прочь.

Посмотри: вынут стержень, сожжен, догорел дотла,

ну а ты почему-то не только не умерла -

не заметила даже. Сгущается — видишь — мгла.

Не протягивай руку: провалишься вглубь стекла.

Если хочешь, мы можем поговорить об этом:

Как людей неизбежно размазывает по паркету,

Как прощаться с иллюзией собственной силы и власти,

Как реальность сгорает в страсти.

Выясняется: все, что до, ничего для тебя не значит,

И приходится думать и жить начинать иначе,

Выплавляться из старых доспехов в новые, поблестящей,

Это кажется настоящим.

А потом меркнет свет, меркнут новые чувства тоже,

И уже непонятно, чего было лезть из кожи,

Все становится так, как было, но только хуже,

И уже ничего не нужно.

Так выпускают птиц из железных клеток.

Так обретают свободу от всех обетов.

Так просыпают в пыль золотые горы.

Так измененное прежним становится вскоре.

Думаешь все изменить, но не тут-то было:

Все остается так, как оно застыло.

Силу теряет данное прежде слово.

Птицы в железный дом прилетают снова.

Я обретаю плотность и объем,

Когда ты рядом. Если мы вдвоем.

Я обретаю длительность и вес

На время, пока ты со мною здесь.

Покуда я вот так с тобой стою,

О силе притяженья узнаю.

А разрешишь тебя за руку взять -

Тепло и холод тоже буду знать.

Я проявляюсь в мире до конца

От выраженья твоего лица.

А если на меня не смотришь ты,

То я лишь чуть плотнее пустоты.

Посиди, если хочешь, рядом и посмотри,

Как из девочки вдруг вылупляется василиск.

Как дрожат ее крылья, бьется змеиный хвост,

Как когтями тигриными лапа ее скребет,

Как глаза зеленеют, их заполняет смерть.

Дальше лучше, пожалуй, все-таки не смотреть:

Как она зарастает черною чешуей,

Как сверкает короной гребень ее цветной.

А теперь — уходи, не оглядываясь назад:

Может дорого стоить на василиска взгляд.

У сознанья нет дна, поэтому можно глубже,

Там внизу океан, хоть и кажется сверху лужей,

Окунешься — и сразу теряются связи с сушей,

Будто там, снаружи,

Больше никто не ждет.

И такие там омуты, друг мой, такие черти!

Там такие теченья такие маршруты чертят!

Окунись еще глубже, до жути, почти до смерти,

Видишь, что-то светит?

Это сознанье Под.

У меня внутри — пустота по имени ты.

В ней так глухо, что даже звезды страдают от немоты,

Молча складываясь, сливаясь в твои черты:

Поясной портрет средь космической черноты.

У меня внутри — тишина по имени ты,

Никого другого не пустят мои посты.

В ней темно и зябко — ни жизни, ни суеты,

Ни огня, ни света. Ни воздуха. Ни воды.

У меня внутри — пустота по имени я.

Это всё она вбирает в себя, смеясь,

И становится жизнь, и плещет через края,

И зовет пустоту другую "любовь моя".

А когда ты мне пишешь, как, мол, твои дела,

То понятно: на самом-то деле не хочешь знать,

Кто приходит мне в мысли, когда я ложусь в кровать,

Что я помню во сне, не помня, кем родилась;

Как желанье дотронуться скручивает по ночам,

Как ладонь до сих пор помнит только твое тепло, -

Это все неуместно, так уж мне повезло.

Так давай обратимся к фактам и мелочам.

Факты: кошка линяет. Везде этот серый пух.

Без горячей воды — противно, но не беда.

Я живу, если честно, так же, как и всегда.

Дочь в порядке, рисует, играет, читает вслух.

У меня есть идеи, тексты и вся фигня.

Я читаю, пью кофе, бегаю по утрам.

Я довольна жизнью (давно бы уже пора!),

У меня все отлично. Порадуйся за меня.

Вывернусь внутрь собою, наружу зверем -

Правильно, правильно оборотням не верят!

Хищник опасный живет у меня с изнанки:

Вырвется ночью — спрячется спозаранку.

Вывернусь шерстью, клыками и волчьим рыком -

Не убежать тебе от охоты дикой.

Разумом внутрь, наружу голодной злостью,

Чтоб от тебя остались одни лишь кости.

Внутрь моей нежностью, ненавистью наружу:

Ты понимаешь, как сильно ты был мне нужен?

Поздно теперь обещать и просить поверить.

Разве никто не учил — не шути со зверем?

Разве русалка не может, как люди, влюбиться?

Да, я чудовище — что, мне теперь утопиться?

Ты помолчал бы, дружок: захлебнуться же можно.

Да, я чудовище; значит, тебя не тревожить?

Может, тебе даже мил этот склеп деревянный?

Думай получше, дружок: не настолько ты пьяный.

Хочешь — исчезну, оставлю тебя с мертвецами.

Ты уж скажи, а то я ведь стараюсь, спасаю...

Да, я чудовище злое с чешуйчатой кожей -

Только оно тебя вынести к берегу может.

Будь же повежливей, если пожить еще хочешь.

Мы же, чудовища, топим людей еженощно.

Ну же, вперед, вот и берег, как я обещала.

Мне ни к чему благодарность твоя и прощанья.

Я никакой от тебя не потребую платы:

Знаю, что скоро вернешься в пучину обратно.

Сам приплывешь туда, где я тебя повстречала.

Как мы, чудовища, любим такие финалы!

Скажи мне "нет" — и я не буду ждать,

Мечтать, гадать, надеяться на встречу,

Выдумывать (бесплодно, бесконечно),

Как выглядеть и что тебе сказать.

Скажи мне "нет" — и я тебя пойму,

И я не усомнюсь и не оспорю:

Я доверяю слову. И такое -

Вполне доступно моему уму.

Скажи мне "нет", избавь от суеты,

От никому не сдавшихся решений,

От всех моих метаний, мельтешений -

Всего, чего так сторонишься ты.

Скажи мне "нет", и будет новый день,

И я переживу, хоть и не сразу.

"Закончи все сама", — лопочет разум,

Но речь его... такая дребедень!

Скажи мне "нет", раз нет ко мне любви,

Не заставляй надеяться напрасно

И жить, борясь все время, ежечасно,

С переизбытком пафоса в крови.

Скажи мне "нет" — и будет гладь и тишь,

Меня не слышно будет и не видно.

Казалось бы: так просто, очевидно -

Сказать мне "нет". Но ты не говоришь.

Спи, мое сердце, я буду хранить твой сон.

Спи, моя вечность, спокойна и лунна ночь.

Спи, лунным светом укутан и защищен.

Спи, пусть кошмары твои улетают прочь.

Спи, мое сердце. Ты дышишь, и я с тобой.

Светят конфетно желтые фонари.

Спи так спокойно, как в детстве тебе спалось.

Все, что тревожит, — снаружи, а мы — внутри.

Спи, я с тобой, в изголовье оставлен меч.

Знаки на окнах нас защитят от бед.

Спи, моя жизнь, я буду тебя стеречь,

Спи, все спокойно. Прошлого больше нет.

Спи, только ты, только я и цветные сны -

Те, что не вспомнить в яви и поутру.

Спи в серебре наполнившейся луны.

Спи, я с тобой, покуда я не умру.

Когда они будут рассказывать это детям -

О том, как скиталась фея одна на свете,

О том, как попутным ветром меня носило,

Как я уставала, как собирала силы,

Как я попадала в беды и приключенья,

Встречала друзей, сбегала из заключенья, -

То будут считать, что главное в этой сказке,

Что я наконец-то сумела сюда добраться,

Что я обрела здесь мужа, судьбу и крылья,

Что я поменяла имя и стала Майей.

И вовсе никто не узнает, как грустно было

Отказываться от прежних моих скитаний.

Как часто в своих мечтах я сбегаю снова!

Но держит на месте данное мужу слово,

И повода нет: я здесь счастлива, правда, честно!

И все же мне тесно здесь, невыносимо тесно.

Хвастаюсь счастьем,

как хвастают новым платьем:

Видите, видите? Правда, красивое? Знайте!

Счастье подходит к любой прическе, фигуре,

Сложным характерам, неповторимой натуре.

Не удержавшись внутри, льется на клавиатуры.

Хвастаюсь счастьем, детали перебирая:

Счастье — дресс-код, указанный на приглашенье из рая.

Главное — не помять его, умирая.

Я знаю (и думаю, ты это тоже знаешь),

Что если сорвусь, ты, конечно, меня поймаешь;

И это, быть может, не повод соваться в бездну,

Но там, понимаешь, дьявольски интересно!

И мне, понимаешь, мнится, что я бессмертна,

Что я состою из пепла, воды и ветра,

И я становлюсь бесстрашной, почти всесильной,

Когда меня обнимают вот эти крылья.

Когда у меня закончатся все слова,

Тогда мне придется с тобой говорить на ощупь.

Возможно, так будет даже немного проще:

Я стану простой и легкою, как букварь.

Когда у меня закончатся все слова,

А следом за ними к концу подойдут и звуки,

Тогда говорить будут только глаза и руки,

За чувствами поспевая едва-едва.

Тогда я останусь безгласою и немой,

Раздробленной, редуцированной, невнятной,

Вообще невербальной, но все равно понятной -

Поскольку не словом выражена любовь.

Ты подходишь — и все внутри у меня смолкает,

превращается в сердце, открытое, словно рана,

и в дыхание, о котором я забываю,

потому что все это — странно, настолько странно;

ты подходишь, и я размягчаюсь, как тает масло,

и во мне застревают мгновения и минуты,

и всегда мне кажется, будто их слишком мало,

потому что все это — круто, настолько круто;

ты подходишь — и я исчезаю в своем молчаньи,

становлюсь тишиной, прорезаемой метрономом,

растворяюсь и таю, как сахар в горячем чае,

потому что все это — просто, светло и ново;

ты подходишь — и я становлюсь наконец-то целой,

будто мне до сих пор не хватало какой-то части,

о которой я раньше думать и знать не смела,

и похоже, вот это все и зовется счастьем.

У королевы Черной ни к черту нервы;

Рваное платье у Черной у королевы -

Платье, стерпевшее поиски и скитанья,

Битвы и споры, победы и наказанья.

Меч королевы потерян на d4 -

Больше такого, конечно, не сыщешь в мире.

Так безоружной теперь и идет по свету

Черная королева своей планеты.

Крылья ее остались на клетке 8

(Букву не вспомнить, да и никто не спросит).

В память остались дыры на черной ткани

И холодят лопатки воспоминанья.

Время ее ручное давно сбежало,

И догонять королева его не стала:

Слишком уж быстро оно для нее, бескрылой

Слишком уж много отнимет погоня силы.

У королевы Черной осталась память,

Гонор, корона, мечты и еще манеры -

И лоскуток шерстяной от другого платья -

В напоминанье, что раньше бывала Белой.

От меня остается дыхание, жар и пульс.

Я почти исчезаю, но этого не боюсь:

Это просто побочка прививки небытия -

Той, что с каждым касаньем твоим получаю я,

Той, что счастье в количестве, близком к понятью смерть:

Ощутить, пережить и все же не умереть,

Целиком поместиться на дне твоего зрачка,

Быть биением пульса, воском в твоих руках,

Просто выдохом, длящимся месяцы и года.

Все проходит, но это останется навсегда.

Осеннее солнце ласкает меня и греет,

И я подставляю ладони ему и щеки.

Пусть летом тепло безудержней и щедрее,

Осеннее солнце — мягко и не жестоко

Ко всем, кто с лицом теплу подставляет душу,

Кто жаждет оттаять под греющими лучами

И выпустить все, что гнетет, из себя наружу:

Оно не осудит, оно сохранит молчанье.

Я греюсь тобой, будто мягким осенним светом,

С которым не знаешь: грядет ли другая встреча?

Не хочется думать, но думается об этом:

Ты тоже исчезнешь, как только наступит вечер?

Я люблю тебя крепче даже, чем обнимаю;

Я люблю тебя много дольше, чем мы знакомы:

Просто раньше жила, об этом совсем не зная,

Но однажды встретив тебя, очутилась дома.

Я очнулась тогда, словно зверь после зимней спячки,

После анабиоза длиной лет примерно в тридцать;

А вокруг был весь мир — осязаемый, настоящий,

Содержащий тебя — невозможно же не влюбиться.

Я люблю тебя и обнимаю как можно крепче,

Потому что с тобой обнимаю весь мир за плечи.

А потом понимаешь: нужно довольно мало.

Разве что чтобы солнце и дальше с утра вставало,

Чтоб давали бы выспаться раз или два в неделю,

Чтобы было кого накормить и обнять в постели,

С кем трепаться на кухне, вернувшись домой под вечер;

Чтобы было тепло и сантехника без протечек —

И довольно, уже неплохо, спасибо, боже.

Остальное — не то чтобы лишнее, тоже можно,

Но никто не погибнет без смысла, мечты и цели,

Мы ведь так и живем — и пожалуйста, уцелели.

Так что будем скромны: нам очень немного нужно.

Ну а души — бессмертны. Подумаешь, малость душно.

У сказки не бывает завершенья.

Есть только место, где, поставив точку,

Героев главных отделят от прочих

Участников историй и свершений.

У сказки не бывает завершенья:

У Золушки рождается принцесса,

Выходит фея из глухого леса,

И люди замирают в предвкушеньи.

У сказки не бывает завершенья,

У сказочников — пенсий и отставок,

И сказка вечно говорит устами

Того, кто видит призрачные тени,

Того, кто слышит старые заклятья

И записать историю садится.

Он думает: "Всего одну страницу", -

Но сказка не отпустит из объятий.

Звезды включались и гасли, а ты все ждал.

Ждал, что вернется обратно чудной мальчишка.

Ты ведь совсем немного не рассчитал:

Думал, приручишь, но сам приручился слишком.

Ну, промахнулся, чего уж. Теперь плати,

Глаз не сводя с бездонной пучины неба.

Жди и не верь, что больше не прилетит.

Ты никогда до сих пор проигравшим не был.

Ты отпускал, они приходили вновь:

Люди, решившие, что приручили Лиса.

Люди давали еду и свою любовь.

Ты позволял им рядом с тобой крутиться.

Нынче не так: он ушел и пропал навек.

Ты по ночам не спишь, навостривши уши:

Где-то на звездах смеется твой человек -

Так, будто ты ему больше совсем не нужен.

Элли уже без малого сорок пять,

И впереди у нее ничего смешного:

Дети и внуки, нянчить и хлопотать,

Шить и кормить, засыпать, просыпаться снова.

Вот уж лет десять как умер любимый пёс -

Он ведь и так подозрительно долго прожил.

Сколько же Элли тогда проливала слёз!

Он был и другом, и связью с далеким прошлым...

"Так убиваешься, будто бы умер я!

Псам не положено столько хозяйской скорби.

Вот и брала бы собаку себе в мужья.

Жалко, конечно, и что? " — возмущался Бобби.

Элли пыталась рассказывать детям, но

Дети не верят. Им даже не интересно.

Видно, таланта рассказчика не дано

(Или нельзя рассказать о волшебном месте).

Элли все чаще снится кирпичный путь

С теми кого не видала уже лет тридцать.

Раньше надеялась свидеться как-нибудь,

Если не с пугалом, так с говорящей птицей...

Как же их звали? Но память совсем сдает.

Элли отчаянно путается в деталях.

Это ведь было? Она же себе не врет!

Воспоминания меркнут и ускользают.

Элли однажды просто уходит прочь

И пропадает без вести, поиск тщетен.

"Жаль, но безумной никто бы не смог помочь", -

Скажут единогласно ее соседи.

Снежной Королеве снится снег.

Маленьким песчинкам снится бег.

Гансу снятся пряничные люди,

Снится лесу то, каким он будет.

Карлсону снится вкусный торт.

Грезится Ундине толща вод.

Снится свет ослепшему Икару.

Снится воплощенье аватару.

Гномам снятся свежие ветра.

Снится хомяку его нора.

Снится злато старому дракону.

Снится угощенье лепрекону.

День придет — придут другие сны.

Спи и ты. И жди во сне весны.

Научи меня делать золото из огня,

Научи меня своё прошлое отменять,

Научи меня невозможное обонять,

Обреки меня.

Научи меня делать ром из речной воды,

Научи меня, как переходить мосты,

Отводить чужие глаза, изменять черты,

Избегать беды.

Научи меня делать звёзды из серебра,

Уходить, как только выиграна игра,

Научи меня, как за гривы хватать ветра,

Как теряют страх.

Научи меня, как скитаться среди теней,

Как туда уходя глупцом, приходить умней,

Как без бубна, струны и колокола звенеть,

Как не умереть.

Научи меня быть шаманом и быть собой,

Прорастать через землю длинной сухой травой,

Улетать орлицей, сойкой или совой.

Говори со мной.

Такая чума, что даже пиры запретили:

Не пей алкоголя, работай, сиди в карантине,

Закрой занавесками окна, останься в квартире,

Не слушай, как рушится карточный домик мира.

Весь мир заморожен и принадлежит курьерам.

И пусть там ломаются судьбы или карьеры,

Сиди, берегись от стресса, по крайней мере,

Старайся дожить до конца своего апреля.

Однажды все кончится, и отопрут квартиры,

И мы выйдем в мир. И мы не узнаем мира.

Я бы приехал, родная, да вот — работа.

Может, получится поговорить в субботу?

Да, позвоню тебе утром или к обеду.

Ну, не грусти. Когда-нибудь ведь приеду.

Я бы собрался в отпуск, но так некстати!

Да и сезон еще не начнется в марте.

А в феврале тем более жуть и холод.

Ну, подождем немного, ведь что нам стоит?

Я бы приехал, но там на границах — что-то:

Не продают билеты на самолеты,

Не выпускают и не впускают граждан.

Значит, отложим. И это пройдет однажды.

Я бы приехал, родная, но нынче строго:

Перекрывают выходы и дороги,

Так что когда я вырвусь — и сам не знаю.

Ну, доживем, увидимся, да, родная?

Мне тут, родная, такое пришло на почту,

Что не могу поверить, не зная точно.

Ты все не пишешь последние две недели...

Ты ведь не умерла там, на самом деле?

Нам ведь осталось ждать-то совсем немного:

Скоро порты откроются и дороги,

Я за свой счет бы взял и к тебе скорее.

Но неужели все-таки не успею?

Я ждал,

Когда придет девятый вал.

Корабль устал и экипаж устал,

А пассажиров попросту тошнило.

Мы месяцами плыли в темноте.

Где мы по картам? Кажется, нигде.

И ни одна звезда нам не светила.

Я ждал конец, я ждал свою волну,

Почти мечтая, как я захлебнусь.

Волна пришла и нас накрыла тенью.

Но мы остались целы, и вода

Нас пощадила так же, как всегда

Она щадит корабль привидений.

Чума не постучится в наши двери,

Поскольку здесь никто в нее не верит.

Мы верим в голод, тюрьмы и войну —

Лишь эти ставки нынче на кону.

Чума (которой нет на самом деле)

Уйдет к какой-нибудь соседней двери.

И если кто-нибудь умрет оттуда,

Мы будем верить: умер от простуды.

Мамочка, мама, я не хочу так жить,

В нагромождении пафосной, глупой лжи.

Здесь от нее совсем никуда не деться:

Уши закроешь — она через кровь и в сердце.

Будто бы, мама, пылает вокруг война.

Будто воюет со мною моя страна:

Бомбы законов на тысячи безоружных.

Мама, я не понимаю, кому так нужно.

Мамочка, мама, как же так вышло, что

Родина наша похожа на шапито,

Бодро катящееся в ледяную бездну?

Если здесь все вдруг умрут, а потом воскреснут,

Здесь ничего не изменится всё равно.

Не взять ни на испуг, ни на шантаж:

Кармически оправданная блажь,

Которую теперь зовут любовью,

Пришла ко мне и вышла за тобою.

И тело не убьешь, и дух не съешь:

Не выбирая стороны, мы — меж

Всего что происходит на планете,

Влюбленно-беззаботные, как дети,

И нам не важно, наш или не наш.

И дела не сошьешь, и срок не дашь.

У меня заплачено за свет,

А за воздух почему-то нет,

И теперь подачу перекроют,

А в конторе, как назло, обед.

Я хожу туда, хожу сюда.

У меня оплачена вода,

Только с воздухом промашка вышла,

И теперь от этого беда.

У меня заплачено за сон,

Но не помогает даже он.

Как тут спать в такой-то обстановке?

Долг за воздух все непогашён.

У меня оплачена земля,

У меня расчеты по нулям,

Мне дожить бы до конца обеда,

Заплачу — и в парк пойду гулять.

У меня заплачено за страх,

У меня квитанции в руках,

А обед закончился давненько,

А окно всё так же на замках.

У меня заплачено за ночь.

Мне в конторе не смогли помочь.

Приходите, дескать, послезавтра.

И — короткий день — подите прочь.

Я хожу туда, хожу сюда.

У меня оплачена беда,

Только с воздухом промашка вышла,

На глазах от этого вода.

У меня заплачено за гнев.

Вся контора рушится в огне.

За огонь-то, значит, не платили.

Ну а у меня абонемент.

У ведьмы нет герба, но есть судьба:

Невидимая миру ворожба,

Бессрочная неравная борьба.

У ведьмы нет добра, но есть ветра.

Она проводит с ними вечера,

Идёт за ними, если ей пора.

У ведьмы силы нет, но есть обет:

Делить собою тот и этот свет

И помнить, где реальное, где нет.

У ведьмы нет щита, но есть мечта:

Не ведать пораженья никогда,

Допить всю чашу, чтоб была пуста.

У ведьмы нет меча, но есть свеча.

Подходят тени, в темноте шепчась.

Она шагает, чтобы бой начать.

У ведьмы шансов нет,

Но есть рассвет.

Для ведьмы смерти нет,

А только свет.

Лето, солнце, недосып,

Обгоревшие носы.

От черешни и клубники

Аллергическая сыпь.

Лето, небо, мошкара.

Аномальная жара.

Воду, лёд и лимонады

Раскупают на ура.

Лето, зелень, красота,

В электричках духота

И в автобусах не лучше,

Это вечная беда.

Лето, пляжи, отпуска.

Все стремятся на юга.

Цены рвутся в бесконечность,

Но не вырвались пока.

Лето, вирусы, ковид.

Хоть чего-то, да болит

У любого человека

(И здорового на вид).

Лето, стрессы, нервный срыв

Догоняет всех, кто жив

И следит за новостями,

Ленту вечером открыв.

Лето, маски, QR-код.

Жизнь по-прежнему идёт.

Всё когда-нибудь проходит,

Значит, это всё пройдёт.

Здравствуй, лето, это ты?

Это вот кому цветы?

Что они обозначают?

В смысле "так, для красоты"?

Здравствуй, лето, ты к кому?

Синий с жёлтым почему

Демонстрируешь на небе?

Ты не хочешь ли в тюрьму?

Здравствуй, лето, тополя,

Необъятные поля.

С кем ты: с нами или с ними?

Как тебя определять?

Здравствуй, лето, всё в пыли.

Что не нравится — вали

В эти ваши заграницы.

Без тебя бы обошлись.

Здравствуй, лето, ты зачем?

Столько от тебя проблем

Мы тебя в суде сегодня

Ликвидируем совсем.

17.06.2022

Смотри, смотри: мы полые внутри,

От нас остались только оболочки.

Мы всё читали раньше между строчек,

Теперь мы верим, что нам ни соври.

Смотри, смотри: мы входим в резонанс

И повторяем всё, что нам расскажут.

Мы раньше знали то, что было важно,

Теперь всё это стало не для нас.

Смотри, смотри: мы то, что в нас кладут,

А нас сейчас набьют землёй и ложью.

Тогда мы станем големы, возможно:

С такой начинкой люди не живут.

Смотри, смотри: нас больше просто нет,

Остались только избранные тени.

Всё потому что не туда глядели,

Всё оттого, что потеряли свет.

Моя родная пыль, моя родная даль.

Мне здесь знакомо всё до трещинки в асфальте.

Увы, но как от стен своих ни убегай,

Я их ношу с собой под курткою и платьем.

Моя родная хмарь, моя родная ночь.

Моя родная хтонь вселенского масштаба.

Куда ни убегай, побегом не помочь.

Мы носим на себе свои родные штаммы.

Моя родная жесть, моя родная жуть.

Я выйду и вдохну твой неизбежный воздух.

И буду думать, что смогу тебя стряхнуть.

И всё-таки сбежать, пока ещё не поздно.

Мы живем, под собою не чуя

Ни страны, ни земли, ни опоры.

Мы всё время куда-то кочуем,

Бесконечно ведем разговоры,

Мы всё время безмерно устали,

Что-то делаем — этого мало, -

Мы из плоти, а надо из стали.

Мы из крови, а надо из сплава.

Мы уносим с собой в чемоданах

То, что раньше лежало на месте:

Мы уносим проекты, романы,

Мы увозим стартапы и песни.

Мы пакуем в бумагу и плёнку

И увозим идеи и степень.

Мы увозим кота и ребёнка.

И куда нам деваться вот с этим?

Давайте лучше с вами о цветах.

Смотрите, это крокусы в кустах,

А очень скоро расцветут пионы.

Давайте говорить про красоту,

А не про то, как мы сгорим в аду,

И не о том, как ловятся шпионы.

Давайте лучше с вами про котят,

Что мордами умильными глядят,

Их прививают, холят и лелеют.

Но не о тех, кто потерял свой дом.

И не о том, куда мы все идём.

Давайте что-нибудь повеселее.

Давайте пить сезонный лимонад.

Никто из нас ни в чем не виноват,

Вполне логично жить как жили прежде.

Про нас ведь тоже не заговорят,

А будут лучше обо всем подряд...

Но не о боли. Но не о надежде.

У Бригит много дней,

У меня каждый день посчитан;

У Бригит много сил -

Я ищу у неё защиты.

У Бригиты есть смелость -

Я смелость ищу по крошкам.

У Бригиты есть люди,

А у меня есть кошки.

У Бригит тонкий слух,

Ну а я её слов не слышу,

Я тянусь к небесам,

А Бригит в небесах и выше.

Я могу попросить

у Бригит, и она исполнит:

Ниспошли мне, Бригит,

Сил и света, и тем наполни,

Пусть прольются они,

Переполнив меня, наружу,

Пусть получит их каждый,

Кому этот свет так нужен.

Дай мне быть огоньком,

Фитильком от горящей свечки,

Подожженным

Соломенным

Маленьким

Человечком.

Пишут в сводке новостей из ада:

Сто чертей представлены к наградам.

Остальным наград пока не надо:

Слава — только самым виноватым.

Пишут в сводке новостей из ада:

Скоро рухнет райская ограда,

Скоро их цветы засыплет градом,

Будет им там ад с доставкой на дом.

Мы, конечно, все ужасно рады.

Пишут в сводке новостей из ада:

Под арест давно уж было надо

Всех, кто в это непростое время

Не измазался в крови по темя.

Мы даём вам сроку до рассвета.

С уваженьем, "Адская газета".

Какие драконы, друг мой, какие башни?

Сейчас на развалинах бродят и воют банши.

Тебе, говоришь, не страшно? Да ладно, страшно.

Но ты не переживай, привыкает каждый.

Какие победы, друг мой, какие битвы?

Мы все тут разбиты, как окна дворцов разбиты,

Как те витражи, что разобраны на стекляшки,

Как вся наша память разбита была однажды.

Какие полёты, друг мой, какие крылья?

Полеты бывают у тех, у кого есть сила.

Ты жаждешь полета? Бывает, потом проходит.

Подумай о вере, вера сегодня в моде.

Какие легенды, друг мой, какие сказки?

Нам места в них нету, нам туда путь заказан.

Ты хочешь, чтоб имя твоё где-то в них осталось?

Когда пыль осядет, иди разбирать завалы.

Бог со своих вершин говорит: ну что же вы,

Сами не видите, что ничего хорошего?

Топите кто за левое, кто за правое,

Лезете к людям с собственными уставами.

Бог говорит: вы умнеть в этом веке будете?

Мнилось, что что-то поняли, мнилось, будто бы

Вы все же можете измениться.

Ладно, переворачиваем страницу.

Бог со своих вершин говорит: чего же вам,

Что же вам не хватало, мои хорошие?

Чуда, суда ли, заповеди ли, проповеди?

Снизу ему отвечают: "Сожги их, Господи".

Город пропитан сиренью примерно полностью,

Пух одуванчиковый у него в каждой полости

Брюшко его набито людьми-приезжими,

Город их всех пережёвывал-перемешивал

До однородности, до степеней смешения,

Город отслеживал все их перемещения,

Щупал глазами-камерами на улицах,

Фарами бил в глаза, заставляя жмуриться.

Город пропитан сетью, радиоволнами,

Брызжет вай-фаем и GPS по сторонам,

Слушает всеми подключенными смартфонами,

Как растекаются звуки меж миллионами.

Город наполнен тюльпанами, пылью солнечной,

Город похож на дремлющее чудовище,

Греет на солнце спину, чешуйки-зеркальца.

Те, кто в него попал, никуда не денутся.

Вода подходит и встаёт в дверях

И смотрит с равнодушным интересом,

Как мы с тобой испытываем страх,

Как этот страх становится процессом,

Как мы по дому мечемся: хватай

Всё важное, уложенное в сумку.

— А где мечта? — Да вот она мечта,

Попробуй с документами засунуть.

— А где вода? — Да вот она, вода,

Через порог тихонько льётся на пол.

— И как же мы с тобой уйдем тогда?

— Да по воде уйдем, не надо плакать.

— А где наш дом? — Да вот же он плывет,

Зачерпывая окнами из речки,

Чтобы на дно уйти и там залечь бы,

Как наша жизнь весь этот длинный год.

Ходит по миру душа,

За душою ни шиша.

За душою лес и речка,

За душою бесконечность,

Ну а больше ни хрена.

Так и шляется одна.

Ходит по миру душа,

жизнь ее нехороша.

У души мешочек ниток,

Из рубашек разных вынут,

Груз тяжёлых ожиданий,

Карма прячется в кармане -

Всё, что тащит та душа,

Стоит, в целом, ни гроша.

Ходит по миру душа,

Озираясь и дрожа.

Ищет место вроде дома,

Чтобы было всё знакомо,

Чтобы в новый лес и речку

Поместилась бесконечность,

Ищет-ищет, не найдет.

Дальше по миру идёт.

19.06.2023

Когда вылезают монстры из-под кровати,

Мы их отправляем обратно одним пинком:

Не лезьте, ребята, нам на сегодня хватит,

Нам хватит надолго, здесь и без вас дурдом.

Не лезьте, кошмары, отстаньте, имейте совесть,

Кого напугает выдуманная жуть,

Вас точно к такой конкуренции не готовят

И вряд ли вы сможете сделать тут что-нибудь.

Не лезьте, кошмары, вам тоже тут будет страшно.

Идите пугайте кого-то в других мирах.

Возможно, вы можете снова прийти однажды,

Когда здесь появится место под новый страх.

На третью ночь никто не пришел,

И пришлось придумать врага.

До этого было всё хорошо:

Мы били наверняка,

Мы насмерть стояли перед толпой

Вернувшихся из земли.

Мы знали, за что принимаем бой,

И делали что могли.

Мы были последний рубеж, а там,

За нами дома живых.

Нам всем помогала одна мечта:

Наступит тот самый миг,

Всё станет как прежде, и сможем мы

Вернуться в свои дома.

Но вновь выступали враги из тьмы.

Но вновь наступала тьма.

Но новый враг не явился к нам,

И вроде сбылась мечта.

И мы обернулись к своим домам.

Быть может, он где-то там.

Мне говорят: ты горюешь не так и мало.

А Сэм мой ушел в туман за каким-то чертом,

Словно ему чего-то тут не хватало.

Ночью сбежал заодно с господином Фродо.

Мне говорят: не о том теперь надо думать,

Всё бы тебе о личном и недалеком.

Тьма просыпается, ветер тревожный дует,

Что-то доносится с чуждого нам востока.

Мне говорят: нужно делать какой-то выбор.

Жить, не встречаясь с подручными Сарумана.

А Сэм мой ушел куда-то и там и сгинул,

Сэм до сих пор не вернулся из-за тумана.

Что мне все их кривотолки и разговоры,

Мол, не горюю с ними большое горе.

Горе моё, небольшое, вросло под рёбра,

Нет во мне места еще и на эти споры.

Место нашлось для одной небольшой надежды,

Той, что озвучивать, вроде, и неприлично:

Пусть он вернется, вернется сюда Сэм Гэмджи.

Я оторву ему голову самолично!

Когда вырастешь, тоже станешь почетным донором:

Будешь годы свои отдавать ненасытной старости.

Будешь им отдавать свое время и свои радости,

Жалко что ли тебе, у тебя вся жизнь ещё впереди.

Ну отдай половину людям большим, с погонами.

Да и знаешь, вообще-то, это твоя обязанность:

Отдавать из себя свои силы в угоду немощи,

Чтобы дальше смотрела оком своим недремлющим,

Защищала тебя от ошибок, держала связанным.

Старость лучше знает, на ней-то весь мир и держится.

А с тебя что возьмешь, кроме лет, до сих пор не прожитых?

Вот отдай их ей на питание и на опыты.

Когда вырастешь, станешь донором. Не отвертишься.

Как молоды мы были! Мы могли

Пускать по небосклону корабли,

Бросать свои усилия по ветру.

Мы представляли тех, кто горячей:

Мы не жалели сказок и ночей,

Мы раздавали мифы и легенды.

Мы шили ниткой наживо судьбу.

И мы, конечно, видели в гробу

Всё то, на что мы сделались похожи.

Теперь не то: мы отдаем кредит,

Мы знаем всё, что будет впереди,

Мы нарастили чешую на коже.

И как нас переехало, мой друг?

Мы были корифеи всех наук,

А более всего науки сниться.

Теперь мы спим и видим что и все:

Огни на нашей взлетной полосе,

Друг друга нестареющие лица.

Окна с видом на горы или на море?

Дайте лучше номер с видом на горе,

Бескрайнее, точно это морская гладь,

Бездонное, точно впадина в океане

И острое, как покрытый снегами пик.

Я здесь, потому что дорога вела в тупик.

Я здесь, потому что что-то случилось с нами

И надо стараться это

Не забывать.

Оставь себя в покое. Не смотри

На то, что совершается внутри,

Что существует в каждом из времён,

Чему нет ни пределов, ни имен,

Тебе не нужно видеть, отвлекись.

Смотри на эту облачную высь,

Смотри в страницы интересных книг,

Смотри на тех, кто ходит там вдали.

Не слушай гул, прикинься, будто ты -

Источник абсолютной пустоты,

Что ты не в курсе, что это шумит,

И сохраняй невозмутимый вид.

Оставь себя в покое. Не суди

За то, что ты устроишь впереди,

Когда, дотикав таймер до нуля,

Взорвешься ты и под тобой земля.

У меня, говорит он, денег до ноября,

У меня под ногами немного горит земля.

Я вообще не заказывал всё начинать с нуля.

Получается, что я ни делал, всё было зря.

У меня-то с деньгами, она говорит, не ах:

Я, уж если мы честно, довольно давно в долгах,

У меня три кредитки с тратами на счетах.

Да они мне ночами снятся в кошмарных снах.

Деньги есть, говорят они, только не здесь, а там.

Раньше были счета, потом завелась крипта,

Да и та помогает, в общем-то, не всегда.

Сколько времени жрёт эта вечная ерунда!

Денег нет, деньги есть, перевод непонятно где,

Деньги ходят через границы по темноте,

Усложняя нам и без того непростую жизнь.

Денег нет, дорогой читатель, но ты держись.

Надеяться никто не запретит.

В конце всегда приходится прийти

К какому-то понятному итогу.

И мы с тобой пойдем среди могил,

И мы припомним, кто что говорил,

И мы опишем каждого немного,

А может, кто-нибудь опишет нас.

Тогда у них получится рассказ,

Ничем не выдающийся из прочих:

О том, как мы спасали что могли

О том как мы сидели на мели

О том как просыпались среди ночи,

А наяву паршивей, чем во сне.

Как не смогли согреться по весне

И следующей тоже не согрелись.

Таких историй где-то миллион.

Мы будем просто парочка имен

Средь множества таких же. В том и прелесть.

Как плотно ткали это полотно.

Здесь все должны держаться заодно,

А если кто-то выбился из ряда,

Такого тут, торчащего, не надо.

Его отрежут, как плохую нить,

Его несложно будет заменить,

И полотно ничуть не станет хуже,

Он был тут лишним и теперь не нужен.

Но если срезать слишком много нитей,

Становится труднее заменить их.

И станут шире щели в полотне,

И всё видней за ним дыра в стене.

Лунный кролик идёт по кратеру,

Там, где было когда-то зелено.

Поднимается пыль под лапами.

Лунный кролик идет к расселине.

Там, где трещина между скалами,

Появившаяся под взрывами,

Жили лунные звери кланами,

Но теперь-то, конечно, вымерли.

Он и сам уже вымрет вскорости,

Но ещё не сегодня, видимо.

Черный шар закрывает солнышко,

Ухудшая прямую видимость.

Лунный кролик идёт по кратеру.

На Земле его не заметили,

Да и некому замечать его:

Там нет жизни уже столетия.

Бог открывает глаза, смотрит из глубины.

Смотрит из глубины, и светится горизонт.

Светится горизонт, ведь боги не видят сны.

Боги не видят сны, поскольку и сами сон.

Раз они сами сон, не о чем их молить.

Не о чем их молить, некого умолять.

Некого умолять, но можно поговорить.

Можно поговорить, сложно ответ понять.

Сложно ответ понять, поскольку все боги сон.

Раз уж все боги сон, все их слова вода.

Боги из глубины смотрят на горизонт.

Смотрят поверх людей в вечное никогда.

В небе над миром, взрываясь, гремит война,

Мама сидит на кухне совсем одна.

Пот утирает со лба, поправляет прядь,

Думает: "Кто будет всё это убирать?"

В кухне у Мамы большая-большая печь.

Мама берет муку, собираясь печь,

Мама замесит тесто на полстраны,

Чтобы кормить всех тех, кто уйдет с войны.

Скоро на кухне будет полно людей.

Мама давно не считает своих детей,

Только начинки режет для пирогов,

Чтобы кормить ими всех этих дураков.

Маме не важно, война там, чума ли, глад.

Мама лишь знает, что каждый мальчишка рад,

Если к его приходу готов пирог.

Мама пускает каждого на порог.

Мама готовит, руки ее в муке.

Домик ее стоит на большой реке.

Лодка уже плывет и везёт детей.

Вот и вернулись, Мама. Вернулись все.

Он приходит домой, а в прихожей гнездится тьма.

Она хищной змеёю неспешно ползет к двери.

Он встаёт на пороге, а чтоб не сойти с ума,

Собирает весь свет, что хранит у себя внутри,

Превращает себя в клинок, заставляет петь,

Точно зная, что у него лишь один удар.

Тьма свивается в кольца и хвост превращает в плеть.

Тьма похожа на то, что не кончится никогда.

Он не выпустит в мир то, что выползло из гнезда.

Он не пустит ее за порог, но какой ценой.

Тело тьмы растворяется в воздухе без следа,

Человека найдут в его доме уже зимой.

Река не обязана течь, но она течет,

И русло ее не меняется от хулы.

Река протекает так, как её влечёт;

Трава не обязана вырасти из скалы,

Но всё же растет, хоть ее бы могло не быть.

И солнце встает, хоть могло бы и не сиять.

И рыбы плывут, не дождавшись команды "плыть".

Цветы расцветают (могли бы не расцветать).

И мы не обязаны, в общем-то, быть людьми,

И мы не должны добро отличать от зла,

Но мы отличаем (попробуй их не пойми),

А значит, не так уж плохо у нас дела.

Хоронили Надежду всем городом.

Места всем не хватало. Времени не хватало.

Многие так и не увидели ее мёртвую

И продолжили думать, будто она живая.

Хоронили Надежду всем городом -

Гроба было не видно из-под букетов.

Закопали, но надеяться-то продолжили.

Оказалось, дело было совсем не в этом.

Им пришли, объяснили: Надежды-то больше нет.

Значит, вы и надеяться-то не можете.

Все кивали, соглашаясь как будто, в ответ,

Про себя досадливо морщились.

Ну и что, что ушла, да мало ли кто ушел.

Как убьете Надежду, она ж бессмертная.

По ночам было слышно особенно хорошо

Как на улицах ее имя разносит ветер.

Им пришли, объяснили опять, что Надежды нет,

Значит, вас тоже нет, ведь на ней-то вы и держались.

Все в ответ, конечно, кивали понятливо,

Но не то чтобы прямо уж соглашались.

Хоронили Надежду всем городом,

Понимали, что ее действительно не вернешь.

Но по-прежнему кажется, вот она, здесь она,

Она в городе. Только оглянись, и её найдешь.

Дали пожизненно.

Бросили в камеру.

Сказали: "Убейся сам".

За что меня? За предрасположенность к чудесам.

Я умел сотворять из воздуха серебро,

Я умел из всего вокруг извлекать добро,

Исправлять любое испорченное нутро -

И за это мне вынесли этот вот приговор.

Осудили за то, что я могу исцелять словами,

Осудили за то, что вода превращалась в смузи в моем стакане.

Осудили за то, что сами хотят, но не могут так.

Осудили зато, что боялись, что я им враг.

И теперь сидят снаружи довольные, без чудес,

И никто не нарушает их странненькие законы.

Виноград не растет зимою на их балконах.

Ну а я сижу, в моей камере дышит лес,

Расцветают лампами маяки и хохочут чайки,

Море носит к ногам моим камешки и стекляшки.

Я сижу один, но это почти не страшно:

Люди ходят ко мне во сне и приносят чаю,

И приносят вести, книги и безделушки,

Их девать уже некуда — я отдаю охране.

Осудили за то, что я им казался странным.

А теперь с каждым годом становится только хуже.

Говорят, меня видят в любых городах и странах.

Говорят, чудеса обостряются год от года.

Мне сказали "убейся", но я, пожалуй, не стану.

Не хочу им настолько всерьез прибавлять работы.

Я не знаю, что будет со мной после смерти — никто не знает.

Но одно очевидно: чудо не прекратится.

Я сижу в одиночке. Сегодня со мной жар-птица.

Чистит перья. Бесит охрану. Не улетает.

Завершает сюжет, ставит точку, но не выходит:

Чернила закончились прямо на этом месте,

История так и звучит в голове на невыносимой ноте,

История говорит: мы с тобою навеки вместе.

Не снять, не отклеить, не выплеснуть всё в метафору,

Бывает вот право автора, а бывает

Право истории на владение автором,

Право на то, чтоб историю не забывали.

Ручка не пишет, вместо крика одно молчание

Окружает и мягко давит со всех сторон.

У истории не предвидится окончания,

Автор уже с первой строчки был обречён.

Однажды приходит пламя и говорит: "Привет.

Теперь я планирую через тебя гореть".

Разводит руками, мол, впустишь или прогонишь?

Ему, то есть пламени, многие сотни лет.

Оно точно знает, что ты не скажешь нет.

Но делает вид, что всё это добровольно.

И ты открываешь, конечно, пошире дверь,

И ты говоришь: "Раз пришло, проходи теперь".

А радость стучит в висках пополам со страхом.

И пламя кивает и тут же проходит внутрь,

И ты ощущаешь как искры внутри текут,

Берешь ежедневник, и он становится прахом.

Отныне ни списка дел, ни простых вещей,

Теперь ты есть тот, кем быть нельзя вообще,

Теперь тебя видно за многие сотни метров.

Ты будешь сжигать и светиться, гореть и греть,

Ты будешь гудеть как пламя, как пламя петь.

И ты, догорев, не будешь жалеть об этом.

Когда надо мной появилось первое облачко,

Друзья, удивившись, сказали: да ну, случайность.

Ты же у нас умница, ты человек хороший,

Над такими тучи, как правило, не сгущаются.

Потом шутили, мол, всё это даже мило:

Нам вот жарко, а у тебя тенёчек ,

Бледность тебе к лицу, ты похож на вампира из фильма,

Им ещё было весело, мне не очень.

Через месяц-другой стали чаще отменять встречи,

Мол, мы тебя любим, конечно, и очень ждем.

Но с тучей не пустят сидеть в общественном месте,

Да и к нам, прости, нельзя приходить с дождём.

Жена ушла через год, замаявшись от бронхита,

Сырости, слякоти, плесени прямо в доме.

Не обижался, потом ее часто видел,

Но не подходил к ней, старался не беспокоить.

Дети остались с женой — вокруг меня нездоровая обстановка,

В лучшем случае моросит, а всё чаще льёт,

У меня почти непригодно для них жильё.

Было грустно, но больше было неловко.

Позже стали друзья говорить: это всё неспроста!

Не берутся такие тучи из ниоткуда.

Ты подумай, кого ты обидел, извинись может, перестань

Делать дурное, тогда и случится чудо.

Что ты вцепился в зонтик свой, как дурак?

Сделай хоть что-нибудь, чтоб это всё исправить.

Ну, мы, не знаем, как-нибудь там покайся.

Может, тебе просто нравится жить вот так?

Пару раз я уезжал от своей тучи в отпуск:

Почему-то ее не пускает через границу.

Но всегда возвращался: казалось, что слишком просто

Убежать, сдать ей всё без боя, не возвратиться.

Просыхал, выздоравливал и прилетал обратно:

Туча тут же меня встречала у самолета.

Ну а больше никто не встречал, никому не надо.

У меня ничего не осталось, кроме плохой погоды.

Знаешь что, говорят мне, пранк твой несколько затянулся.

Все мы ждали, что ты вернешься на третий день.

Объясни, ну почему же ты не вернулся?

Ты соврал нам раньше — или ты врешь теперь?

Ты нарочно это — или не смог иначе?

Мы готовились к встрече, даже накрыли стол.

Неужели мы все ничего для тебя не значим?

Сколько ты уж отсутствуешь лет? Девяносто? Сто?

Знаешь что, говорят мне, в принципе, так не шутят.

Если мы тебе надоели, сказал бы сам.

Ладно мы, но тебя ведь ждут и другие люди.

Оказалось, что всем очень нравятся чудеса.

Знаешь, мне говорят, а мы о тебе напишем.

Сколько хочешь теперь прохлаждайся в своем раю,

А для нас ты будешь вознесшимся, но ожившим.

Наконец-то, думаю я, и тогда встаю.

Да лучше бы я сдох!.. Но я не сдох.

Сажусь, себя ощупываю. Ох.

Не очень ясно, что осталось целым.

Меня, допустим, скинули с небес.

Да лучше бы я сам оттуда слез,

Чем доводить до этого предела.

Красиво я, наверное, летел:

Одно из сонма тех небесных тел,

Что небо патрулируют ночами.

Обидно то, что скинули свои.

И фиг я что им сделаю с земли,

Отсюда до сих пор не возвращались.

Они тогда несли какой-то бред:

Про то, что надо прикрывать от бед

Не только с неба, но и с самой почвы,

И защищать, конечно, как всегда,

Должна звезда. И скинули. Ну да.

Поэтому и скинули. Ну точно.

Звенит в башке, в глазах слегка темно.

Быть в человечьем теле мудрено,

И как тут защитишь хоть от чего-то?

Ну ладно, как там крылья? Как там меч?

Кого мне, гады, надо тут беречь?

Хоть подскажите, где моя работа!

Встаю, иду куда глаза глядят,

А наверху перестают сиять

Все те, кто отдежурил этой ночью.

А я иду по краешку земли

И думаю: меня не обрекли,

А просто отличили среди прочих.

Вот так и буду после говорить,

И принимать самодовольный вид,

Когда вернусь с задания обратно.

Вернусь ли? Розовеют облака.

Гуляет ветер, шелестит река —

Вполне себе достойная оплата.

* * *

Здесь очень щедро платят красотой

За каждый шаг, за каждый взгляд простой -

Хоть век смотри, и века будет мало.

Порой друзья сигналят мне с небес:

Мол, эй, ты как, мы все скучаем здесь.

Да что они оттуда понимают.

Я отвечал, конечно, и не раз,

Ребята, помню каждого из вас,

Спасибо, офигенно приземлился.

Они не верят, думают, шучу.

А я обратно вовсе не хочу.

Я здесь живу, а небо только снится.

Королева боится весенней коллекции снов:

Там всегда — непременно — дают что-нибудь про любовь,

Будто в жизни ей мало и драмы, и нервов, и бед

(спойлер: нет)

Королева ложится попозже, пораньше встаёт,

Чтобы сны, приходя, не застали в кровати её:

Так и знайте, шипит она на ночь, для вас меня нет.

И привет.

Королева успешно увиливает много дней:

Не показывайте, не показывайте его мне,

Ну должна же быть совесть у вас? Ну хотя б иногда?

(спойлер: да)

Королева ждёт лета: коротких и вещих ночей,

Когда он ей является, снова живой и ничей,

Непохожий на этот весенний несбыточный сон.

Это он.

(или нет)

Это он.

(или да?)

Это он.

Ночь, весна, могилы и кресты.

Ведьма не боится темноты.

У могилы сидя без огня,

Заклинает: "Не оставь меня".

Мертвецу плевать на ворожбу:

Он не хочет, он лежит в гробу.

Тут темно, и холодно, и тесно.

Очевидно, здесь ему и место.

Мертвецу не надо пить и есть,

Мертвеца не привлекает месть,

В самом деле, ведьма, отвяжись,

Мне смертельно надоела жизнь.

Ведьма всё плетёт узоры слов,

Повторяет что-то про любовь

И про верность. И про "всем назло".

Мертвецу, увы, не повезло.

Мог бы спать и спать, но он встаёт,

Злой и желтоглазый, словно кот,

Страшный, словно поднятый мертвец.

Ах, ну да, ведь это он и есть.

Ведьму душит очень нервный смех:

"Всё-таки я сделала вас всех.

Здравствуй, милый, я тебя ждала".

Подошла поближе, обняла.

Ведьма тихо шепчет упырю:

"Ты ведь помнишь? Я тебя люблю.

Где есть ты, туда пойду и я,

Потому что мы с тобой семья.

Ну давай, возьми меня с собой".

Раздаётся упыриный вой.

Ведьма в чёрном — кровь не так видна.

Ведьма нежива, но не одна.

Ушёл с вершин, поскольку так решил.

Ушёл туда, где было меньше света -

На большее еще не нагрешил.

Ушел, поскольку не был ни поэтом,

Ни воином, ни чем-либо вообще.

Не нес с собой ни кодекса, ни чести,

Ни воли, ни доспехов, ни плащей.

Всё это ни к чему на новом месте.

Принес с собой лишь то, что понял сам,

Суму и пояс, стужу и простуду.

А вместе с ним явились небеса,

Но мы тогда не поняли, откуда.

За небом вскоре появился свет —

Мучительно и долго привыкали.

Свет состоял из раскаленной стали,

Испачканной в крови (когда рассвет).

При свете скоро стало хорошо —

Не поняли, откуда эта ясность.

С небес сияло и порой смеялось.

А он тогда собрался и ушёл.

Я книга, в которой зачем-то были записаны

Простые и примитивные, в общем, истины.

Хотите — считайте, наверно, что я — букварь.

Во мне записано, что нельзя убивать,

Что делать подлости подло, а делать гадости гадко,

Что жизнь специально устроена как загадка,

Что каждый имеет право единожды ошибиться,

Что каждому можно весной превращаться в птицу,

Что небо краснеет с закатом и при восходе,

Что быть несчастливым противно нашей природе,

Что справедливость содержится только в людях,

Что вовсе не стыдно не ведать, что дальше будет.

Что книги сжигают, а истины не горят.

Что нет ничего бессмертнее букваря.

В целом мы все обитатели психбольницы.

Кто-то нас лечит, но не говорит, чем именно,

Какой прогноз, к чему мы должны стремиться,

И не называет нашу болезнь по имени.

К тем, кто ведёт себя плохо, применяют меры.

К тем, кто ведёт себя хорошо, применяют тоже.

Все зависит от настроения работников медицинской сферы.

В нашем случае — не знаю, может, от божьего?

Никто не знает толком, зачем его лечат.

Каждый в курсе: отсюда никак не смыться.

Мы, ожидая снаружи любую весточку,

Не верим в мир за пределами психбольницы.

Мы не врачи, мы боль, симптом, порез.

Надавишь ("где болит?") — болит ("вот здесь").

Мы то, что происходит с существом,

Когда вы убиваете его.

Нас можно не заметить в суете,

Но мы везде, и мы болим. Все те,

С кем так невыносимо в тишине,

С кем быть никак нельзя наедине.

Отвлечься, не заметить, заглушить.

Не думать, сколько вам осталось жить,

Когда всё время возникает боль.

Мы то, что вы наделали с собой.

Иди в последний уцелевший лес,

Хотя и лес не в силах исцелять.

Пускай тебя никто не ищет здесь,

Как будто ты деревья и земля.

Как абонент ты больше не в себе,

Ты вышел из себя со всех устройств

И потерял пароль к былой судьбе.

Тебя отныне не достигнет войс,

Ни мессенджер, ни даже sms,

А только кто-то прямиком с небес,

Кто смотрит на тебя со всех сторон.

Надеюсь, это ангел, а не дрон.

Я не подарок, ты не подарок тоже.

Нас не дарили друг другу, да в том ли дело.

Вместе тревожно, порознь невозможно.

Вместе неясно, порознь не захотелось.

Мы не подарки: ленты, фольга и блёстки

Не маскируют все наши недостатки.

Вместе непросто, порознь вдвойне не просто.

Мы не конфеты, но порознь вдвойне несладко.

Мы не цветы: мы пахнем нездешней пылью

Или нездешней жутью, контекст подскажет.

Мы не стекло, поэтому не разбились.

Мы не подарки, но это совсем не важно.

19.06.2024

Что его принесла нелегкая — это точно:

Больше никто не вынес бы эту тяжесть.

Зачем он нам тут, она, конечно, не скажет.

А мы-то узнать хотели бы, между прочим!

Нам ведь с ним жить, а впрочем,

Может, он не захочет.

В нем нет ничего простого и лёгкого.

Лучше б у него не было половины мозга и легкого,

Чем как сейчас, вот так:

Тяжелые мысли, тяжёлые взгляды, тяжелый шаг.

Тяжелые руки, тяжёлая, в целом жизнь.

Слова вообще — тяжелее мы не встречали.

Ему не скажешь, оставь, мол, свои печали,

Они в него, словно панцирь, уже вросли.

И тут, понимаете, я, легковесная, как листочек,

Пустила, конечно, корни, но тонкие, не серьёзно.

Ни одного ответа,

Толку больше от ветра,

Он хотя бы носит в себе угрозу.

А я ничего не ношу и вообще не очень.

Зато у меня всё легкое: жизнь душа

Слова поведение ужин доходы ложь

Если надо меня удержать,

На меня нельзя даже дышать,

Иначе меня уносит — и не найдёшь.

И я выхожу прямо к нему, такому,

Тяжелому, как металл, как музыка, как скала.

И я говорю, привет, я к тебе пришла.

И вдруг ощущаю вес,

Как будто я тоже есть.

И это ужасно ново и незнакомо

И это всё, разумеется, тяжело.

А он расправляет плечи,

Как будто бы стало легче.

И он говорит, похоже, мне повезло.

И мама мне говорит: а после настала тьма.

Я ее видела, вообрази, сама,

Я ее видела этими вот глазами.

Кто ее видел, будто сдавал экзамен

По отречению или по обреченности,

Впрочем, зачем бы тебе вникать во все эти тонкости,

Главное я тебе многажды говорила:

Тьма — это сила, которую жизнь бесила,

Та, с которой несовместимы мы,

Это подобие очень темной тюрьмы,

Камеры без единой стены,

Мы перед ней равны,

Смертные ей не забавны, не интересны.

Нам там не место, там никому не место.

Я говорю ей: мама, ты знаешь сама,

Всё это дело не моего ума,

Корм этот не в коня,

А знание не в меня.

Я говорю ей, мама, хоть и любя,

Ты понимаешь, я выросла не в тебя,

Мы с тобой словно полюсы у магнита,

Между которыми столько всего разлито,

Сколько ни слушаю, я тебя не пойму.

И ухожу во тьму.

В целях повышения качества обслуживания

Ваш разговор с оператором

Будет записан, прослушан,

Потом разобран на атомы.

Все разговоры записываются,

Имейте это в виду.

Те, что ведутся на улице,

Те, что велись в бреду,

Те, которые вы уж давно не помните.

Обращайтесь к нам, если нужно, мы выдадим копию

И экспертизу с подписью и печатью:

Что упомянутый разговор означает.

Все ваши звонки записываются: по телефону, в дверь,

Звон интуиции, нервный звонок трамвая,

Назойливый звон в ушах, тонкий звон хрусталя,

Хруст костей... Его-то зачем писали?

Должно быть, ряд технических неполадок,

Мы удалим, чтобы в базе не было лишнего.

Ничего страшного, друг мой, ничего личного.

Оставьте нам отзыв, поставьте нам пять, уж таков порядок.

Он проходит в большой и светлый

Зал, где боги ведут приём.

Он стремился сюда с рассвета,

Он не знает, куда потом.

Он не сбросил с себя доспехи,

Потому что их не носил.

Меж колоннами бродит эхо.

Он идёт из последних сил,

Чтобы встав перед божьим взглядом,

Рассказать о своей судьбе:

Где он сделал всё так, как надо,

Где он делал в ущерб себе,

Где пошел против правды, зная,

Что за это нести ответ.

Боги слушают. Боги знают:

У него и меча-то нет.

Он не воин-берсерк, он не был

На войне, не держал копьё.

Боги смотрят на человека.

Человек говорит своё.

Ты пришёл не к своим воротам,

Ты пришел не к тому суду,

Говорит человеку Вотан.

Но отсюда я не уйду,

Отвечает, пожав плечами,

Дух, и лезет рукой в карман.

Я сражался в бою речами,

Я стихом вызывал туман,

Я легко убиваю словом,

Вот оружие, всё при мне.

Мой блокнот, что стихами полон

О печали и о войне,

О надеждах и о потерях,

О Вальхалле и вечных льдах.

Вотан слушает. Он растерян.

Ведь вообще-то нельзя же так.

Нужен меч, да хотя бы что-то!

Нужно, чтобы ты пал в бою.

Да, понятно, что ты работал,

Что поэзия на краю

Между жизнью, судьбой и бездной.

Только будь ты хоть трижды скальд,

Это попросту неуместно,

Безоружных сюда пускать.

Боги думают, что же это,

Как коллизию разрешить.

Боги спрашивают поэта:

А не хочешь ещё пожить?

Ты пришёл с нарушеньем правил,

Мы не можем тебя принять.

Мы обратно тебя отправим,

А потом ты придёшь опять,

Только меч не забудь, разиня.

Ну хоть ножик с собой возьми.

Человек исчезает в синем.

Тяжело же теперь с людьми,

Неподдельно вздыхает Вотан.

Подходящих-то больше нет.

Последите за этим, вот он.

Пусть придёт через сотню лет.

Персонаж, который не был прописан автором,

Так и живёт без прописки, никем не читан,

Не вступает в сюжет, ни в единую его арку,

Ходит на чай по пятницам к героине,

Она ему поверяет все свои горести,

Какой мудачила герой и что он сделал.

Он же знает, что он не участвует в этой повести,

А так хотелось бы. Как бы ему хотелось

Сказать ей, наплюй, поехали вместе к морю,

Сказать ей, да он не стоит твоей улыбки,

Поедем, и он тебя там не побеспокоит,

Пускай тут один разгребает свои ошибки.

Да, я без прописки, развития и сюжета,

Зато я могу поехать в любую сторону.

Могу вот в ту, а могу, например, вот в эту.

Могу отвезти тебя к морю. Ты хочешь к морю?

Она-то, конечно, хочет, ведь так написано

На первых страницах и дальше ещё три раза.

Но ей до конца сюжета туда немыслимо.

Дотянет до эпилога — тогда уж сразу.

Но он опять не скажет ни слова, сюжет не выпустит.

Он допьет свой чай, сочувствуя и кивая,

А потом он пойдет домой, чтоб успеть к шести,

Потому что дома будет его другая.

У нее эпизод на странице сто семьдесят

И она неплохая и милая, даже очень.

Он ей сделает предложение. Скоро сделает.

Героиня пойдёт по магазинам, чтобы помочь ей,

Снова встретит героя (ругань, сарказм, пощечина),

Ну а там уж довольно близко до хэппи-энда.

Пережить бы кульминацию эту чертову.

Дотянуть бы как-то ему до конца сюжета —

И на море, что в книге не упомянуто,

Что роднит его персонажем (не только это).

Там он будет спасаться его закатами.

И закончится книга. Значит, начнётся лето.

Галадриэль четвёртую ночь не спит,

Кофе уже почти что не помогает.

Где-то идёт операция "Светлый щит",

Но операцией руководит другая.

Ей, отстраненной "за личные связи с",

Сложно не думать, как всё быть могло иначе:

Может быть, Гэндальф не шел бы на глупый риск,

Бэггинс спокойно решал бы свои задачи,

А не бродил без прикрытия по горам.

Боромир не психанул бы и может, выжил.

Галадриэль бдит над картами до утра.

От недосыпа немножечко едет крыша.

Гэндальф в заложниках, с Бэггинсом связи нет,

А Арагорн вербует себе команду.

Вся операция — как хаотичный бред.

Их не скоординируешь. А ведь надо.

Арвен твердит, что справляется там, в полях.

Врёт, очевидно, но что можно с этим сделать?

Вот кого точно бы стоило отстранять,

Чтоб перед Арагорном меньше хвостом вертела.

Галадриэль не смотрит на телефон:

Делает вид, что не ждёт никаких известий.

Кофе по-прежнему не заменяет сон.

Галадриэль всё так же сидит на месте.

Галадриэль просыпается — сон ушёл.

Что-то тревожное снилось, не вспомнить точно.

Помнится лишь заклинание "телефон"

И почему-то "голосовая почта".

Помнит, ждала над картой дурных вестей,

На языке бодрящую горечь зелья.

Галадриэль встаёт, отгоняя тень.

Солнце встаёт над лесом и Средиземьем.

Кукуха собирает чемодан,

Готовая лететь куда придётся.

Конечно, лучше бы туда, где солнце

И море. Или даже океан.

Отличный план. Купальники, загар,

Цветастые коктейли и песочек.

Кукуха бы хотела — кто ж не хочет! -

К иным, гостеприимным берегам.

Кукуха одобряет эскапизм:

Хоть к внутренней Монголии, хоть к внешней.

Лежать в обнимку с мисочкой черешни,

Уплыть на белом лайнере в круиз,

Куда угодно, ну а как ещё.

И лишь одна подробность портит дело:

Кукуха бы, конечно, улетела.

Но ей, к несчастью, выезд запрещён.

Они говорят мне: тебе уже много лет,

Давно уже было пора тебе повзрослеть,

Ведь жизнь не игрушки, а сложный суровый бой.

А ты всё играешь. Что же не так с тобой?

Я им отвечаю: вы правы, друзья, во всём.

И мысленно выстраиваю прочный кирпичный дом,

Четыре стены и крыша, комод, буфет -

Зажмуриваюсь — и я в домике.

Меня нет.

Они говорят мне: снова ты за своё!

Но так и не могут проникнуть в моё жильё.

Да даже его увидеть не так легко.

Я в домике, прячусь от всяческих дураков.

Я в домике, он двухэтажный и плюс чердак.

Я тоже не знаю, что же со мной не так.

Снится,

что я состригаю себе ресницы,

Чтобы открыть глаза и увидеть лица.

В зеркало не смотреть,

В зеркале только смерть.

Снится

холм, где покоится птица,

Снится ее гробница,

Каменное гнездо.

Снится, что было до.

Снится,

что время не возвратится,

Что оно умерло вместе с птицей,

Так и лежит в пыли.

Искали, но не нашли.

Сфера обслуживания страхов

Работает бесперебойно,

Рассказывая, как всё пойдёт прахом,

Показывая ураганы и войны -

Атомную, мировую, потом на камнях и кольях.

Сфера обслуживания страхов

Деньги не отдаёт,

Страхи возврату-обмену не подлежат.

Для недовольных работает техподдержка и чат,

Там вас поддержат морально, порекомендуют йод

Или таблетки от нервов.

Вы тут такие не первые.

Наши страхи самые-самые страшные!

Наши тревоги самые важные!

Высшее качество, множество лет в индустрии:

Доверьтесь нам, больше некому в этом мире.

Вязью слов маскируется нервный срыв.

Макияж нивелирует недосып.

Если есть настроение, то отсыпь.

Иногда души требуют перерыв,

Протянуть на заемном, да хоть на чьем,

И кредитом прикроется нищета,

Если нет настроения, нет щита,

Конура декорируется под дом,

Бытие декорируется под жизнь.

Документ мимикрирует под любовь.

Если нет настроения, то держись,

Если хочешь, отсыплю немного слов.

В интернете больше нет людей:

Никакой активности, нигде.

Только боты бродят по сети,

Чтобы собеседника найти.

Только бесконечный интеллект

Генерит искусственный контент,

Повышая рейтинг и охват

Среди ботов. Люди не сидят

В интернете. Только раз в году

Эхо сотрясает пустоту:

Там галлюцинирует эй-ай.

А за этим снова тишина.

Терапия не помогает тем, кто не хочет помощи.

Родившийся овощем так и останется овощем,

Если только он сам не мечтает о просветлении.

Тогда он становится тыквенным латте, имбирным печеньем,

Сиропом из манго — продуктом иного порядка.

Таких не растят в инкубаторах и на грядках,

Их суть это крафт, их количество ограничено.

Но если ты овощ, то это тоже отлично.

Тебя и так используют по назначению,

Зачем тебе быть сиропом или печеньем?

Нет, что ты. Мы вообще не о войне.

Мы рассуждаем только обо мне.

О том, к примеру, что со мною стало.

Да, правильно, всё так же, как всегда.

Немножко поменяла города.

Немножко, как и все, уже устала.

Жалею, что мы завели котов:

Искать теперь, кто присмотреть готов...

Ну да, конечно, жили, как живётся.

Но в целом мне, конечно, повезло:

Ко мне почти не дотянулось зло,

Я даже регулярно вижу солнце.

Таблетки пью, а кто сейчас не пьёт.

Такой уж это долбанутый год -

Уже который? Да, конечно, третий.

Нет, мы не о войне, ну или да.

Мы не о жизни с чистого листа:

Такой уже, пожалуй, и не встретить.

Да, меньше денег, да, просел доход

И дорогой билет на самолёт,

А что поделать. Вот и я не знаю.

Нет, мы не о войне, мы обо мне.

Война лишь в умолчаньях , в тишине

И в том, о чем мы так и не сказали.

Бог видит всё, но толку в этом нет,

Ведь для него неизъяснимы люди.

Он сам был человеком тридцать лет,

Подумал, может, так понятней будет.

Понятнее не стало ничего,

С небес не видно маленьких деталей,

Глаза (ну, то, что вместо глаз) устали

Пытаться разглядеть, кто там кого.

Кого-то жгут прилюдно на кострах,

Не то казнят, не то приносят жертву.

Про жертвы странно: я просил без этого!

Но вот на что порой толкает страх...

Придумали машины для убийств:

Стреляют, жгут и даже травят газом.

Вести войну друг с другом собрались.

Кто виноват у них? Не все ли разом?

Доносится невнятный хор молитв

На сотне изменившихся наречий.

Но что хотят все эти человеки?

Но что они хотят? Поди пойми...

Бог видит все: как дышит стрекоза,

Как ест улитка, как растет осока.

Бог видит всё, но толку в том немного.

Ему ни объяснить, ни показать.

Здравствуйте, мы по поводу вашего резюме.

У вас написано, вы готовы на релокацию.

Рассматриваете ли вы работу не на земле?

Нет, мы серьёзно. Да, нелегко добраться.

Из минусов также: связи почти что нет,

И интернет доступен всего в двух точках.

Зато зарплата белая, соцпакет,

Нет, удаленки  нет.

Никак не может быть. Точно.

Про навыки: нужен язык камней

Элементарного уровня. Курсы будут.

Нужно уметь каменеть на десяток дней

И не иметь аллергии ни на какое чудо.

Полная занятость. Нет, совмещать нельзя:

Камни не знают дат, вы сорвете кому-то сдачу.

Нет, не секретно, можно сказать друзьям.

Но не советую, слишком неоднозначно.

Ваша обязанность: быть небольшой горой,

Пять дней в неделю вести прием населения.

К вам будут ходить за советом и утешением,

Местью, мечтами и всяческой мишурой.

Ваша задача — работать как проводник,

Двигать запрос туда, а ответ обратно,

Чудо, знамение, что по заказу надо -

Распределять по прибытию в тот же миг.

Стрессоустойчивость, вы указали, есть,

И обучаемость, этого нам и надо.

Вот, это оффер, подробности будут здесь...

Ладно, поищем нового кандидата.

Туземцы верят, что если заставить

Как можно больше людей во что-то поверить,

Не важно, как,

То оно станет правдой.

Поэтому, затевая войну, они кричат:

"Враг бежал! Враг повержен!" -

Даже если это ещё не так.

Особенно если это совсем не так.

Они рисуют убедительные картинки.

Они рассказывают удивительные истории.

Все вокруг не понимают, что происходит:

Всё же, очевидно, не так. Но нет.

Они продолжают доказывать свое с жаром,

Они смеются над теми, кто говорит иное,

И те начинают сомневаться:

Может быть, они чего-то не поняли?

Выходя на поле боя, они садятся на землю,

Закрывают глаза ладонями,

Кричат противнику: "Вас нет" -

И надеются, что он исчезнет.

Иногда они правда уходят,

Чтобы не драться с умалишенными,

Но чаще всё же остаются.

У соседнего племени иные верования.

Они верят в Небесную Рыбу.

Если их шаман в своем путешествии вовне

Увидит за облаком ее серебристый плавник,

Они отступят.

Но обычно он ничего не видит.

17.08.2024

Никто, конечно, не закрывал границу.

Всё так же можно было купить билет, приехать в аэропорт,

Показать свой паспорт уполномоченным лицам,

Пройти контроль, купить алкоголь в дьюти фри, ждать посадку на самолёт.

Правда, рейс обычно переносили на завтра:

Погода нелётная, видимость так себе, магнитная буря,

Мы готовы вам предоставить питьё и бесплатный завтрак,

Но вообще приезжайте заново завтра утром.

Завтра утром рейс переносили снова -

Плохая погода, опасно в таких условиях.

Компания приносит извинения за неудобства,

Мы можем вернуть вам деньги, ну или завтра приезжайте просто.

Внутри страны самолёты всё же летали,

А как за границу, так какое-то колдовство:

Погода нелётная, бури, ну, сами знаете.

А так границу не закрывали, ничего подобного,

Ничего.

Мне снится, что ночью за тобой вдруг пришли

Дали десять минут, ты собираешь вещи,

Что-то на прощание говоришь,

Спускаешься с ними по лестнице в бесконечность

И пропадаешь. А я остаюсь одна.

Я должна за тобой бежать, но я остаюсь одна.

Я должна тебя как-то спасти, но я остаюсь одна.

Я должна о тебе узнать,

Я должна оттолкнуться от дна,

Я должна

Позже я просыпаюсь, уже рассвет

Я хочу рассказать тебе сон, но тебя здесь нет

Мне вспоминается, как за тобой пришли,

Дали десять минут, ты собирал вещи,

Что-то на прощание говорил,

Спустился с ними по лестнице в бесконечность,

А я осталась одна.

Дети, какой это цвет? Правильно, это синий.

Давайте порассуждаем о синем цвете.

Скажите, что бывает синее, дети?

Ручки, конечно. Тетрадки. Пропуск в долину.

Что же ещё? Смелее! Вода в бассейне,

Рабочий комбинезон, цветочки, карандаши,

Третий чип, который у локтя вшит,

Ягоды из четвёртого отделения.

А раньше, дети, синее было небо.

Честное слово! Я даже его застала.

Нет, не наше, а то, что снаружи, внешнее.

Тогда мы ещё не построили наши залы.

Тогда можно было всем выходить на воздух,

Без пропуска и спецкостюма, представьте, дети.

И можно было лезть там куда угодно.

Другие были условия на планете.

Другие условия... Нет, ну у вас-то лучше,

В убежище есть кислород и еда в столовой,

Вы можете жить спокойно на всём готовом,

А небо?.. Что небо? Теперь там сплошные тучи,

И вы не увидите ни синеву, ни света,

Там попросту ничего из этого нету.

Не надо туда выходить, там опасно, дети.

Давайте-ка лучше дальше о синем цвете.

Мы долго шли, но кто к чему пришёл

Ты понимаешь слишком хорошо

Язык зверей язык клыков с когтями

А я не понимаю ничего

Считая это преимуществом

Черпая мироздание горстями

И припадая чтоб его испить

Ты точно знаешь если будут бить

А я не знаю если не ударят

Ты знаешь что к чему и что почём

А я умею заполнять объём

Пожалуйста давай вот так оставим

Не объясняй себя и свой мотив

Без объяснений ты почти красив

Ты выглядишь умнее и милее

Мы долго шли, и вот пришли куда

Ты точно знаешь кто из нас вода

Но я не знаю кто же уцелеет.

Иннокентий, охранник в местной большой Пятёрочке,

Постоянно цепляется к покупателям, проявляет бдительность,

Демонстрирует во всю ширь свой синдром вахтёра,

Иногда порывается обыскивать посетительниц,

Вызывая у менеджера панику и давление.

Непрерывно спорит с кассирами, грозится жалобой,

Подвести под статью и позорное увольнение.

Грузчик нос бы ему разбил, если б не удержали бы.

Каждый новый руководитель хочет его уволить,

Потом привыкает, думает, да и черт с ним, пусть будет.

Этот хотя бы не пьет, не ворует — с этим уж не поспорить.

Бесит, конечно, людей. Ну, потерпят люди.

За годы его работы буквально ни одной кражи,

То есть вообще, это что-то странное.

Никто не знает, как так выходит, и шутят даже,

Что Иннокентий-то не простой охранник,

А кто-то навроде местного домового

(Иннокентий сердится и посылает матом).

Смеются, мол, а правда, что тут такого.

Кто-нибудь помнит, кто хоть тебя нанимал-то?

Иннокентий уходит скандалить с пацанами у чипсов,

Все отвлекаются и забывают, о чем смеялись.

Никто, конечно, не нанимал этого типа.

Документы его, конечно, не проверяли,

Да и нет у него никаких документов, один лишь бейджик,

Но ему хватает на жизнь с лихвою.

Иннокентий уходит из магазина последним,

Запирает двери тщательно за собою,

Достаёт из-за пазухи то, что за день пристроил:

Гипертонии, паники, злобу, чужие страхи

Сортирует: мигрени с паникой на второе,

На десерт давление, злобу, пожалуй, нахуй -

Просто выброшу, я от нее толстею,

И тогда гораздо сложнее не расплываться.

В местной большой Пятёрочке персонал практически не болеет,

Но об этом, конечно, некому догадаться.

Иннокентий ужинает и растворяется до шести.

Ему здесь нравится. Он не планирует уходить.

Вменяли им то колдовство, то подрыв устоев —

А как еще с ними действовать? Только так.

Закопали поглубже в грунт, чтоб не беспокоили.

Сначала хотели построить сверху универмаг,

Но передумали: наверняка же кто-то

Притащит к витринам цветы, мол, скорбим и помним,

А это и персоналу опять работа,

Да и вообще скандально и непристойно.

Вот и устроили там городскую управу,

В ней-то уж все свои, не устроят бучу.

И оказались в этом, конечно, правы.

Вроде бы, всё разрешилось как нельзя лучше.

А что там в управе такая текучка кадров,

А что половина вечно лежит с неврозом,

Так это вполне простительно и понятно:

Работа у них ответственна и серьезна,

Ну вот они и выдумывают, что слышат

Какие-то голоса, бестелесный шепот.

Здание это надежно до самой крыши,

Если б тут кто-то был, то давно б нашёлся.

Да, иногда кто-то портит бумаги, ставит

Подпись кого-то из тех, кто давно закопан,

Что-то черкает, меняет листы местами,

Стулья роняет, выглядывает из окон,

Это всё ерунда, это мелочевка,

Это на власть совершенно не повлияет.

Все их попытки бессмысленны и неловки.

Ладно, пусть призраки, цель-то у них какая?

Ну, суету наводят, пугают клерков.

Мы позовем экзорциста и он поможет.

Можно бы было даже не звать, наверно,

Мы ж не боимся их. Просто чуть-чуть тревожно.

Просто осталось в бюджете немного денег,

Так почему бы их не потратить с толком?

Ну а раз этот не справился, не умеет,

Вызовем нового. Вызовем ровно столько,

Чтобы их всех прекратить навсегда, бесследно,

Чтоб не гуляло эхо по коридорам.

— ...Знаешь, откуда мы взяли своих бессмертных?

Вон, посмотри. Видишь здание за забором?

Лиза — курьер. Ответственна, аккуратна.

Она возит посылки из Яви в Навь и обратно,

Следуя по надежным, известным давно маршрутам.

Выйдешь утром из дома в дымку и перламутр,

Сквозь туман подойдёшь к остановке, да-да, той самой,

От которой когда-то ездили в школу с мамой,

Но которой уже лет пять как на месте нет...

Впрочем, вот она. Купишь в будке чудной билет,

Подождешь немного (холод всегда ужасный,

Надо термос и варежки. Лиза за безопасность) -

И автобус приедет (номер в окне нечеткий).

Пробиваешь билет, достаешь костяные четки,

Теребишь их всю вечность, не отрывая взгляда.

А иначе начнешь смотреть, что вокруг. Не надо.

Тут один посмотрел в окно — на больничном месяц.

В общем, перебираешь четки, сидишь на месте

До тех пор, пока не объявят: конечная остановка.

Там выходишь, снимаешь с посылки верхний слой упаковки,

Отдаешь с поклоном тем, кто пришел за нею,

И не важно, фее, демону или змею,

Отдаешь и уходишь (три шага, и ты у дома).

Лизе это привычно, понятно, давно знакомо,

Деньги завтра найдутся в тумбочке у кровати.

Иногда Лизе кажется, может, уже и хватит?

Ну нельзя быть курьером, когда тебе скоро сорок

(Это всё, конечно, мамины разговоры).

Но потом представляет, будто выходит утром,

А у дома ни остановки, ни перламутра,

Ни зияющей бездны, ни ужаса перехода, -

И решает, что всё же не стоит бросать работу.

Лиза — курьер и лучший работник месяца.

В сумерках Лиза часто немного светится.

И дух витал над водами без дна,

(Земля была еще не создана),

И дух витал над водами без снов,

И время было не разделено

На ночь и день. И не было минут,

Которые струятся и текут,

И не текла стоячая вода.

И дух был всюду, всюду и всегда.

Какого ж черта в эту красоту

Впихнули землю, небо и звезду,

Зверей, людей и рыб, добро и зло?..

Так получилось. Нам не повезло.

Но смотришь иногда, как ал закат,

Как прорастают травы сквозь асфальт,

Как жизнь опять приходит, смерть поправ,

И думаешь: возможно, дух был прав.

Раньше играл на праздниках,

Теперь на публичных казнях.

На критику, мол, есть же разница,

Лишь улыбался: разве?

Разница только в том,

Что за казни щедрее платят.

Мы женимся, нужен дом,

У Леночки будет платье

Такое, что все подружки

Просто возьмут и сдохнут.

Я делаю дело, нужное.

Оплачивается неплохо.

А всю эту вашу этику

Не вычислить, не пощупать.

Всего десять смен за месяц, а

Хватит зимой на шубу,

Ну если серьёзно, где искать

Такое же теплое место?

Когда его будут казнить, играть

Будет его оркестр.

Майкл Гэмбон (Альбус Дамблдор) 19.10.1940 — 27.09.2023

Мэгги Смит (Минерва Макгонагал) 28.12.1934 — 27.09.2024

Не смерть, а согласованный отход.

Сначала Хагрид выслан на разведку,

Потом за ним отправился Директор.

Минерва догоняет через год.

А Снейп уж прибыл за три года до,

Всё изучил, слал весточки с портретом.

Потом ушёл в какое-то Бардо

И был таков. Спасибо и на этом.

Здесь очень много призрачных детей

Еще не со Второй, а даже с Первой.

И недоучки — все. Ну что, Минерва,

Готова вновь возглавить факультет?

Опять студенты, парты, кутерьма:

Небесный Хогвартс — зеркало земного.

А дел у заместителя так много,

Что до нее не доберется тьма.

Однажды он перестал принимать таблетки

И вдруг обнаружил, что за окном уже лето,

Что всё цветёт буйным цветом, особенно рыбы,

Что воздух больше не смерзается в глыбу,

Что можно дышать им, и это совсем не больно,

Что птицы умеют петь и зовут на волю.

Немедленно вышел в окно, не надев пальто.

И больше, короче, не слышал о нём никто.

* * *

Однажды она перестала пить алкоголь,

И вдруг поняла, откуда взялась ее боль:

Давно надо склеить голову изнутри

(Конечно, ее предварительно разломив),

Проклеить все швы, промазать, чтоб не текло.

Сначала для практики клеить взяла стекло,

Потом наконец-то дошла и до головы.

И вышло отлично. Почти что не видно швы.