Ты нашел его, Солнце (джен)

Выплавлены в недрах памяти

По истоптанному, по израненному

Их слова.

Гляди:

Как легко сплести,

Угадать по частям заранее,

Собирая, что пазл, его следы —

Монолит... Нет, хрустальное

счастье,

Где запутаться — это лишь полбеды,

Куда хуже — сломать в одночасье;

Где рассвет поглощал извращения сна;

Где мелодия пахла свободой.

И теперь нам все кажется, будто

весна,

Будто вспять направляются годы.

Будто снова, дрожа, посылаем винил

Путешествовать,

Слез не скрывая,

(Что бы ни было, знай: мы ни в чем не виним.)

На свиданье под стенами рая.

Там внутри пробуждается плясками нот

Ангел: голос живой и чистый.

Мир застыл, чуть дыша, в ожидании.

И... Вот! Он звучит,

По-родному искренне.

С ним становится в миг на душе хорошо,

Угольком рассыпается вьюга.

Ты искал его, Солнце.

Искал и нашел.

Разве можно вам быть друг без друга?

Нет ценнее любви — повесомее фраз.

Здесь они, без сомнений, излишни:

Все читается в отблеске высохших глаз

С тенью красок отцветшей вишни.

Ты наш Гений, наш сильный и добрый Герой,

Миллионов сердец Маэстро.

Всех попутчиков, сбитых коварной тьмой,

Греет песнь твоего оркестра.

Благодарности тонна, не выразить вслух;

Но одно пожелание в финале:

Пусть хранит тебя вечный и преданный Дух,

Чтобы мы тебя не потеряли.

The sound of your voice

Painted on my memories.

Even if you're not with me

I'm with you

Время мчится, как колесо.

Как не выстрелить прямо себе в висок,

Как не сдвинуть до края петлю лассо,

Когда снова роняет на раны соль

Твой магический тембр (почти гипноз),

Разливая закатным немое S.O.S.

И росою вычерчивая на лицах:

Неужели в бездонности слаще спится?

Мы скучаем, знаешь. Ничто не лечит.

Там, где синим горели твои предплечья,

Освещая путь (теперь разве Млечный),

Нам остались только цветы да свечи.

Чувство мнется сироткой — хромая птица —

И взмывает ввысь, чтобы затаиться,

Чтоб хотя бы внешне — видали? Пустошь.

Ведь совсем не слышен болючий хруст.

До тебя чуть подольше, чем до Луны.

А по правде: что всплеск от морской волны.

Ты запомнился ярким, живым и честным.

Так покойся с миром, наш ангел

Честер.

'Cause I'm just sitting in the dark

And I keep reaching for the lightBut I can't find it anymore

<Где ты?

Целься, милый, чтоб ранить. А лучше — сразу убей.

Не сражаться. Не выиграть. Среди солнц и теней

Головы не сносить. Здесь раскатами гром

Сочиняет загадку, ревёт да притом

Говорит слишком звучно.

— Но не дышит?

— Совсем.

Мне не слышно, как сердце стучит, и на семь

Тысяч миль, растянувшихся, слипшихся в круг,

Голубая звезда — мой единственный друг.

Льет дорогу, (почти) не ведущую к краю.

Да и ту я, признаться, давно презираю.

Только выбора нет, потому от осколков

Сплошь порезы — плетутся, как нити иголкой.

Проникают, змеятся и — к главной артерии.

Но иду сквозь года, сквозь дожди и метели

С нерешимым вопросом: раз шаги на пределе,

Этот ломаный путь,

этот путь

не к тебе ли?

Я мечтаю добраться, пусть не вижу финала.

Их любви — хоть тони. Всё равно её мало.

Цента в сумме не стоит.

Вот он — облик потери.

С ней привычно скрываться в продрогшей пещере

И молиться минутам,

часам,

дням

и неделям,

Пока Небо глумится приборной панелью.

Навигатор молчит — есть приятное что-то.

Прижимаю к груди посеревшее фото

И клянусь пустоте: не страшусь и преисподней,

Ведь уже ничего для меня чужеродней

Бесконечно живым без тебя быть не может.

Эта мысль червём изгрызает и гложет.

Станет легче, едва горизонт загорится

И отпустит, как клетка голодную птицу.

Всё ничтожно, все — сон под акриловой крышкой.

Я боюсь лишь узнать, что ниспослано свыше

Даже бешеным ценником пройденных мук

Никогда

не вернуть

теплоты

твоих рук.

if you need a place to hang your head

a shoulder's better than a knot

you'd be a better memory

alive rather than not⁽¹⁾

* * *

Триста тринадцать. Всхлипом и недоверчиво.

Семьдесят два. Шепотом, как «прощай».

Числа неласковы. Мнутся, что гуттаперча,

Соль между слов о прошлом роняя в чай.

Им совершенно чужды печаль с прискорбием,

Им все равно на то, сколько «здесь болит».

Впрочем, не их забота — любовь до гроба.

Значит, пора смириться. Когда Аид

В царство свое ворота расправил с гордостью,

Стоп-кран на полувздохе петлей сорвав,

Мы попросили единственно (по возможности)

Сердцу его спокойствия даровать.

Мы попросили памяти нескончаемой,

Легкости крыльев. И силы — для пятерых.

Наш неприкаянный, пламенный, обожаемый...

Где там потеря? Мелочь в сравнении с их.

Если б послали шанс уничтожить демонов,

Шар бы продали весь, да отнюдь не жаль!

Только по правде: многого бы не сделали —

Это решенье тверже, чем лед и сталь.

Этот уход был требуем. Может, правильно,

Может, так проще, нежели жать плоды.

Пусть страшным думам тлеть, точно падать замертво,

Раз нет пути иного от тесноты,

Раз нет свободы в разуме без свержения

Тюрем квартир и тела, ночей и мглы.

К воле стремиться — вовсе не преступление;

Хуже искать мечту в острие иглы.

Но до финала нас будет грызть: «Не справились!

Слепы, глухи, глупы! Упустили знак,

Жизнь сквозь ладони!» Хрипло, надменно, сдавленно

Будут часы смеяться, ломаясь в такт.

Семьдесят два — бьется набатом в темени.

Триста тринадцать — злостное во плоти.

Нам бы еще чуть-чуть, хоть немножко времени.

Даже не чтоб помочь. Чтоб сказать

«прости».

1) https://youtu.be/KlfSm9GZY5Y

Вернуться к тексту

Ты поешь а капелла. Ах, шабаш нот!

Все равно что молитва святой звезды.

Ее звук то смолкнет, то заревет,

То в ней страсть взыграет, растают льды,

То опять завертит, что карусель,

И обманется — дивный калейдоскоп.

Через сто пустынь, миллион морей

До тебя я брел. Я мечтал взахлеб,

Как бокал вина, разделить на нас

Каждый вдох и выдох, смешок и стон.

Так даруй мне вечность!

Ну день?

Ну час?..

Даже если это всего лишь сон.

Только б не забыть мне твои глаза,

Где искрится вера:

Да, ты живой.

Может, чуть разрозненный в полюсах,

Может, чуть далекий, но все же мой.

И уже за это нести вину

Я готов; хоть душу волнует вновь —

Ей пылать огнем, а не плыть ко дну,

Ведь проститься не значит

убить любовь.

Здесь давно так тоскливо, аж сердечко болит;

Бьется эхом в висках (превышает лимит)

И грозится опять полониться игрой,

Затопляя зрачок неудержной слезой.

Нам положено помнить, прикасаться нельзя.

Мы как армия пешек — ждем подспорья ферзя;

Мы как птичий косяк — упускаем поток.

У нас выкрали холст, заменив на клочок.

Столько лет его нежим, столько зим, и не счесть.

Пусть наивно, пусть глупо, но внутри еще есть

Призрак веры: едва наш малыш подрастет,

Мы отправимся с ним в кругосветный полет.

Но пока — не хватает, на крови хоть молись.

Даже пары минут стоит целая жизнь,

Даже тройки аккордов под ломаный ритм.

Мы хотим реальных дел, а не сделанный вид.

Ради ваших улыбок можно и потерпеть.

Только страшно запутаться и не успеть,

Не поймать, не услышать, сорвать, подвести

И узнать, как по черному белым цвести.

Возвращайтесь, прекрасные. Это пройдет.

Всех и каждого в гости Она позовет,

Ибо время — единственный ценный алмаз.

Но неужто оно не подарит нам вас?

За прошлое цепляться без конца

Опасно для ума и для здоровья:

Не затянуться так краям рубца

И воспаленной не сойти мозоли.

Но запретит ли кто его любить,

Сдувая пыль с потрепанной кассеты?

Все это — страх: а вдруг порвется нить,

На ребрах распустившая куплеты,

И растворится, как в таблетке боль,

Связь жизни бывшей, не познавшей слезы,

С той самой, что пропитана тобой,

Растерта в пепел, спрятана в морозы;

С той самой, что царапает стекло

И алым пачкает на животе и в мыслях;

Где даже смех — почти всегда назло,

А каждый первый — алчен и завистлив.

Ах, эта нить! Цены нельзя ей дать —

Куда весомее пластинок и альбомов.

Храни ее, не смей ее терять:

Ведь лишь она теперь синоним дома.