Репейник (джен)

Я вижу только черное пятно

На фоне разрумяненной стены.

Хрустит костьми, уставившись в окно,

И, кажется, не чувствует вины.

Ведь далеки что совесть, что тоска

От принципов, положенных ему:

В них гробовая не одна доска.

Жаль, до нее — как Лизе до Муму,

Хотя контрастных, все ж таки похожих.

На! — тычет палкой вшивое ничто.

Разбила бы, но страшно за прохожих,

Укрывшихся в лоденовых пальто:

А вдруг стекло поранит их нечаянно

Или зальет капканом магистраль?

Простить нельзя, сколь скорбно, сколь печально

Не взвоет зазвездившаяся тварь.

Златоглазый месяц, опоясанный блеском лун,

Вызывая ветрами дрожанье холодных струн,

С говорливо-косматым облаком вместо гривы,

Сплошь покрыт вуалью, шумишь и течешь лениво.

Сердцу дорог запах твоих воспаленных трав,

Растворенная нега забытых почти забав,

В них финальный танец слепящих еще лучей

И романтика вечера с лирою у свечей.

Ах, октябрь, мой издавна лучший друг!

Разреши затянуть тебя в ласку горячих рук:

Нам с тобою кутить, пусть платить за гуляния нечем.

Выпьем, счастье мое, за талант, за любовь и за встречу!

В тисках железных городских огней

Я не ищу источник вдохновения,

Мне не близки ни грохот, ни стремление

Схватить как можно больше и быстрей,

Быть впереди себя, не то что всей

Планеты, разбрасывать, как дань, бесплодные обеты

И трепет превращать в звенящие монеты,

Какие ставят выше, чем людей.

Ведь если мало у числа нулей,

К спасенья свету не достанутся билеты,

А лишь в тоннель, притом в приоритеты

Сперва запишут не жалеющих локтей.

Ужель мы слепы да настолько глу́хи,

Что в нас завяли даже крошечные духи?

Ты хватаешь мысль с полуслова,

С полувзгляда понимаешь суть.

Все семнадцать лет, что мы знакомы,

Я б хотела взять и окунуть

В омут памяти и оказаться снова

В мгновениях, сформировавших нас.

Я б хотела вспомнить скрип засова

На дверях, ведущих в первый класс,

Вспомнить смех и запах мандаринов,

Блики дискотеки в Новый год,

Пряность вин и горечь кофеина

Под мостов чарующий развод,

Выкрики от счастья «Мы в Париже!»,

Солнце площади у пражского коня.

Я не представляю своей жизни

Без звонков,

Без танцев,

Без тебя.

Празднуй, ведь сегодня — лишь начало!

Верь в себя, строй реальность из мечты.

Мир зацвел бы, если б перенял он

Хоть толику твоей доброты.

Мы встретились у самого обрыва,

Там, где волна боролась против скал.

Под ветками стыдливо сникшей ивы

Блестел, как кварц, звериный твой оскал,

Голодный глаз огнем ласкал добычу.

Но доказала тысячная ночь:

Тому, кто гнил, оторван и циничен,

Нечем, увы, уже нельзя помочь.

Ты просто пыль на теле у планеты,

Ни падший ангел, ни восставший бес.

Со всем, что накопил, как Скрудж монеты,

Нет шансов достучаться до небес.

За каждым человеком стоит мир.

Он больше, чем слова и чем поступки,

Его слагают не часы, не сутки

И даже не года. Как ювелир

Вселяет в камень свет, шлифуя грани,

Так мы оттачиваем суть самих себя.

Но часто страхи оседают с нами,

Покой ума безудержно губя.

Они внушают миф, где мы ничтожны,

Пусты, бледны, а жизни — грош цена.

Под их стенания просто невозможно

Услышать душу, вспомнить, что она

На самом деле целый кладезь спектров,

Различных по длине и пестроте.

Здесь только важно выявить тот вектор,

Который точно приведет к мечте.

Поэтому, мой друг, не сомневайся:

Да, мелочь — тоже шаг от пустоты.

Ищи любовь внутри и не сдавайся,

Лелея истину, что счастье там, где ты.

Ты поешь а капелла. Ах, шабаш нот!

Все равно что молитва святой звезды.

Ее звук то смолкнет, то заревет,

То в ней страсть взыграет, растают льды,

То опять завертит, что карусель,

И обманется — дивный калейдоскоп.

Через сто пустынь, миллион морей

До тебя я брел. Я мечтал взахлеб,

Как бокал вина, разделить на нас

Каждый вдох и выдох, смешок и стон.

Так даруй мне вечность!

Ну день?

Ну час?..

Даже если это всего лишь сон.

Только б не забыть мне твои глаза,

Где искрится вера:

Да, ты живой.

Может, чуть разрозненный в полюсах,

Может, чуть далекий, но все же мой.

И уже за это нести вину

Я готов; хоть душу волнует вновь —

Ей пылать огнем, а не плыть ко дну,

Ведь проститься не значит

убить любовь.

Сбежав за изумрудный полог,

Когда вокруг темным-темно,

Она гадает: тот, кто дорог,

Нутру кто мил уже давно,

Открыл ли чувства ей навстречу?

Младое сердце горячо,

И в этот томный долгий вечер

Ей мыслятся его плечо

С ее рукой, его походка,

Слегка надменный хитрый взгляд.

Вблизи него она как лодка,

Что ветер мчит вперед-назад.

Наивная, еще не знает:

Сей дивный образ — сплошь обман.

Он серебрится, чем прельщает.

Однако ж тайный их роман

(Хотя мистический) ей мнится

Великим. Бедная в бреду!

Ведь даже влага на ресницах

Предупреждает ей беду.

Но все ж слепа. Такая участь:

Придется прыгнуть, чтоб упасть.

Лишь попрошу ее не мучить,

Не дай, Всевышний, ей пропасть.

Не стыдись ни внешности, ни выбора,

Ни привычек, ни углов характера.

Каждой черточкой, каждым изгибом ты

Уникальна. И целой галактики

Мне не хватит, чтоб выразить образ твой.

Я готова глядеть до конца времен,

Как течет вода, как горит огонь

И как тает дух, что в тебя влюблен.

Ну и черт с тобой! Ты не маленький;

Поди, справишься с пустотой.

Мне не нужен ни храм, ни цветочек аленький,

Ни прощенье. Весь облик твой —

Грязь и морок. Ты сам что болотный царь,

И я меньше всего пожелала бы

Стать царицей. Хоть золото, хоть янтарь

Щедро сыпь, все равно за штурвалами

Разных шлюпок стоим: знать, тебе только вниз,

Я ж надеюсь уплыть в край недушащий.

Хочешь что-то сказать? Так исполни на бис

И катись в свое светлое будущее.

Оно в ладони точно шар земной,

Румяное с отливом золотистым.

Теряется в пучине старых листьев,

Питомцев осени далекой и немой.

На языке жонглер: кислотно-сладкий

Разброс, чарующий, манящий, как магнит.

Ворует леность, соками пленит

И ватой сахарной рядеет без остатка.

Я в поклонении, что идолу, признаться

Стремлюсь ему, синониму тепла;

Куда меня кривая привела,

Жило почти сошедшим с иллюстраций.

Нам след души незрим и в половину,

Ищите ж не покров, а сердцевину.

Примечания:

Благодарность Софочке)

У тебя на макушке снега.

Распростертые крылья —

Бестолковая в сущности вещь, ведь они не летят.

Схоронивший себя в серовато-разбито-унылом,

То моргаешь совой, то несешь чепуху невпопад,

Будто я тебя проклял, будто тело расшито в иголках,

Будто мы виноваты вдвоем...

Может, это и так.

Только где-то в углу я рыдаю подстреленным волком,

Отбиваясь от стаи дворняг.

Ну а ты! Ты гляди, моя пташка, гляди. Твоя славная проседь

Подтвердит: позади нас с тобой да не час, да не день — целый век.

Впрочем, больше ничто не вредит, волен попросту бросить.

Но смотри до конца, как страдает в любви человек.

Оно легло каменьями на грудь,

Растерло семя раненого вздоха.

Погибшее, его нельзя вернуть,

Как и нельзя поймать в переполохе

Трепещущих агонистичных слов

То самое, что без меча разрежет.

Лишь слышен среди ломаных шагов

Кровавый исполосованный скрежет.

Ни покрывало, ни соленый воск

Не смогут чувство вытащить со дна.

Ведь как к тебе не подольщался б мозг,

Ты знаешь: его смерть — твоя вина.

Я пишу не чтоб вы восклицали

«Что за прелесть! Что за красота!»

И не чтоб добром упоминали

На краю небесного моста,

И не чтобы поразили рифма,

Образ, ритм, фигура или троп,

Я не ведаю, какие алгоритмы

Из эмоций создают потоп.

Я пишу, чтоб вам стало полегче

(Может, малость, может, в сотню раз),

Чтоб души проснулся голос певчий,

Разгорался, жарил, но не гас.

Если хоть на долю с нуль-нуль-нулем

Стихла в вас тревожащая трель,

Жизни стимул и покой даруя,

Значит, я достигла свою цель.

Я готов бесконечно смотреть на три вещи:

Как пылает пожар, как в ночи серебрится река,

И как ты, говоря, что спасаться душе больше нечем,

утопаешь

в моих руках.

Я хочу наблюдать твою жизнь: приближение к звездам,

Расставанье с прошедшим сквозь славный великий мятеж.

Отложи календарь — у свободы нет термина

поздно.

Но зато у нее есть рубеж.

До которого, впрочем, обоим нам топать и топать;

Обернуться нельзя, ведь судьба вне стремления вспять.

Все на свете отдам, лишь бы слушать твой ласковый шепот

И идти этот путь без опаски тебя потерять.

За потерей потеря. Сто на метр квадратный.

Пролетают недели, а с коленей не встать.

Но сдаваться нельзя, как нельзя и обратно,

Что ветра по Арбату, Богу скорбь возвращать.

Все ж замечу: вообще-то, раздавая обеты,

Я ее не просила.

Да, Тебе наплевать.

Только дело не в этом — очевидны приметы,

По которым продашь ты и родимую мать.

Я давно разучилась веру знать и молиться,

И все чаще мне хочется плюнуть в лицо

Тому, кто безразличен… или просто боится,

Точно птенчик незрячий, расколовший яйцо.

Нет, совсем не прощаю, легче быть хладосердной.

Хотя где-то на дне свет надежды таю:

Может, жалость проснется и беспомощным смертным

Вдруг протянешь ты сильную руку свою.

Если зажмуриться, встретиться можно

С тем, что сокрыто от солнечных лап;

Если суметь одомашнить тревожность

(То есть пройти непосильный этап),

Если раздеться и с помыслом чистым

К зеркалу выйти, есть шанс себя взять

Не отстраненным и не эгоистом.

Надо всего лишь устать причислять

Каждого к злыдням, желающим проводы

Жизни устроить спокойной твоей.

Ты представляешь их тучею оводов

Вместо того, чтоб увидеть друзей.

Я посоветую только расслабиться:

Где ты Психея, мир будет Амур.

В обществе Sapiens шляться, как странница,

Значит рыть яму себе самому.

Трубный вой молодой метели

Уши хлещет. За воротник

Целой горсткой снежинки сели.

И как будто бы материк

Под тобой уплывает в пропасть —

Так корабль ломает в пыль.

А ты рвешься, забросив лопасть,

Раскрутить тяжеленный шпиль.

Но уносит Борей все дальше

В вакуум липкой кромешной тьмы,

Где слабеешь, теряя шансы

Взять реванш у скупой Зимы.

Она приходит ровно в полночь

(Ползет за ней кровавый след) —

Безвестная науке сволочь:

Клыки остры, прозрачен цвет,

Едва шуршанье уловимо.

Ах!.. чувствуешь? Струя течет.

Это уму непостижимо,

Но нечто страшное грядет.

Зияет рана. Боже правый!

Твои секунды сочтены!

То ли слуга, то ль сам Лукавый

Избрал тебя. В обитель Тьмы

Теперь дорога. В ней единый

Задуман рок: Ему, пока

Бегут века, что тени, мимо,

Ты будешь правая рука.

Две черных бусинки, чуть ниже кнопка.

Пробормотав «устала» и неясное «прости»,

Ты прижимаешься ко мне настолько робко,

Что даже взгляд неловко отвести.

Макушку глажу, а нутро на нитки рвется —

Мне больно сознавать дыру в твоей судьбе.

И соль сама собой ко рту по скулам льется,

Обозначая паузу в измучившей борьбе.

Но несмотря на трудности, я честно обещаю

Быть рядом до конца, чего б нам не пройти

В грядущем не пришлось.

— А может, хочешь чаю?

Вдруг он укажет нам на правильную ось?

Мы сидели напротив друг друга,

Уклоненные вполоборота.

Ты дрожала. (Ужель от испуга?)

Я к полуночи сбился со счета,

Сколько раз ты окинула взглядом,

Полным злости. Обиды. Презренья.

Тебя словно опрыскали ядом —

Пар вдохнув, я расцвел в откровеньях.

Что-то бредил про страсть и ошибки,

Про надежду и право на счастье,

А ты жалость скрывала улыбкой.

Мне хотелось сквозь землю упасть, и

До того сам себе стал противен,

До того охладел — не согреться, —

Что забыл свое гнусное имя,

Пока ранила в самое сердце.

Распрощался и с «было», и с «будет»,

Пусть оставил барахтаться тягу

К силуэту, к обрывкам прелюдий.

Как измученный жизнью дворняга,

Прочь сбежал, спрятав в горле рыданья.

Но с тех пор голос твой меня судит:

«До свиданья, mon chère, до свиданья.

Мы теперь незнакомые люди».