Ravenmates. Сквозь смерть (гет)

Ледяная вода струится меж пальцев, смывая кровавые подтёки с бледных пальцев. Суставы едва ли не выворачивает от холода, но Аддамс привычно терпит, закусив губу: другого выбора нет, а кровь у этих тварей до противного липкая и доводящая кожу до зуда, если вовремя от неё не избавиться.

— Вещь, тебе тоже придётся это сделать, — голос Уэнс дрожит, когда она обращается к своему другу, выглянувшему из-за ворота её пуховика. — Я не хочу, чтобы твоё разложение началось здесь и сейчас, так что…

Конечность нехотя спрыгивает в подставленные ладони и ныряет в родник. Уэнсдей торопливо стирает с неё грязь и багровые разводы, размышляя о том, как всё же порой непредсказуема жизнь: словно какой-нибудь приключенческий роман, она способна завершить одну главу миром и покоем и начать следующую с промозглого рассвета и атаки мертвецов. Если подумать, Уэнс неслыханно повезло, что вместе с ней оказалась любимая рапира, — оружие, с которым она умела обращаться лучше всего. Это была идея дяди — организовать съезд семейного фехтовального клуба, на который, разумеется, каждый Аддамс должен был явиться со своим оружием. Родители должны были присоединиться к ним позже, так что в путь отправились лишь они с обвешанным взрывчаткой братом… Нет, мысль о Пагсли всё ещё слишком больно колет изнутри. Если она продолжит в том же духе, то вряд ли дойдёт до своей цели. Замёрзнуть или быть сожранной — так себе выбор.

Уэнс кое-как обтирает Вещь носовым платком и запускает его к себе под капюшон, после чего проверяет прилаженные на спине ножны с рапирой: удобно ли висят, легко ли вытаскивается оружие, не примёрзло ли, не мешает ли рюкзак. Запасы подходили к концу; пара-тройка дней — и нужно будет снова искать торговую точку, надеясь, что её не опустошили, или ставить силки на лесных тварей, что, в общем-то, недурная альтернатива, жаль, не везде разведёшь костёр. Обнаружив выбившуюся из-под ворота цепочку с именным кулоном, Аддамс бережно вправляет её обратно, прячет на коже, как самое важное сокровище, — и припадает на колено, скрученная приступом видения. Обрывочного, мимолётного, словно ускоренная кинохроника… Но прочно оседающего в мозгу. Теперь маленькая ведьма слегка растеряна. Зачем ей этот кадр из прошлого? Как бы там ни было, им с Вещью нужно поторопиться: смеркается, и из леса влажной пеленой стелется по земле туман, а сумерки —время этих недобитых мертвецов, способных вызвать отвращение даже у некрофила.

Словно нарочно, они толпятся у парковых ворот, и когда Уэнсдей спрыгивает с ограды, ближайшая тройка поворачивает к ней свои облезшие лица, по которым расползлись пятна трупного разложения. Ведьма тратит секунду, чтобы прикинуть расстановку сил, и срывается с места, на бегу вытаскивая из ножен рапиру на тот случай, если путь к укрытию придётся прорубать. Если она вступит в бой, то, несомненно, потратит время и привлечёт ещё с десяток недоупокоенных, так что разумнее всего скрыться, но где? Аддамс притормаживает, вертит головой в туманной дымке, пристально всматриваясь в пустые окна-глазницы домов… Который будет наиболее безопасен? Вещь пробирается ближе к её лицу, привлекает внимание касанием пальцев и возбуждённо подпрыгивает, указывая направление кончиком косички, словно компасом. Уэнс криво усмехается такой находчивости и вновь бросается в белёсую пелену, выбегая к крыльцу и резво взбегая по ступенькам. Рука занесена для торопливого стука, но дверь распахивается прежде, чем её коснутся. Взгляд Аддамс упирается в кончик смотрящей на неё арбалетной стрелы.

— Сейчас мне нужна помощь, а не смерть, — пытаясь продышаться после бега, Уэнсдей демонстрирует рапиру в руке и оборачивается через плечо, оценивая расстояние между ней и приближающимися преследователями. — Или мне искать её в другом месте?

Аддамс поднимает глаза к лицу арбалетчика — и удивлённо выгибает брови.

Даже воскресшая директор Уимс не потрясла бы её так, как невесть откуда взявшийся Ксавье Торп.

По какой-то неясной, дьявольской причине им достаточно одного обмена взглядами, чтобы понять, какие действия один ожидает от другого. Уэнс не глядя разворачивается, лезвием рапиры отсекая руку ближайшему мертвяку, и подныривает под локоть Торпа, краем глаза отмечая, как знакомые тонкие пальцы спускают тетиву. Даже любопытно, о чём он подумал, когда она выбежала прямо к крыльцу его дома из сгущающегося на улице тумана, несущего холод и смерть?

Глазницу мертвяка пронзает стрела. Если бы Торп её не узнал или предпочёл бы не вспоминать, возможно, в роду Аддамсов стало бы на одну одноглазую ведьму больше: Ксавье определённо… Хладнокровнее, чем она помнит.

— В дом, — командует он, повернув голову вполоборота. — Дверь открыта. Только остор…

Золотистая мохнатая комета сбивает ведьму с ног, едва та перешагивает порог. Кажется, это и есть тот «остор», о котором её пытались предупредить. Растревоженный в рюкзаке Вещь выныривает наружу и вспрыгивает на колено Аддамс, демонстрируя лающему псу различные комбинации из пальцев, что только способствует повышению уровня шума.

— Ванс, тише! Прекрати! Чёрт, они же все сюда сбегутся, — художник плотно закрывает дверь, наваливается на неё всем весом, нервно пробегая пальцами по замысловатым замкам и задвижкам и кидая на ретривера грозные взгляды, но тот явно слишком взбудоражен, чтобы угомониться так сразу.

Уэнсдей неуловимо морщится, но, кажется, иного выхода нет, лишь бы только подобрать верную тональность, которая не повредит стëкла в заколоченных окнах. Ведьма резко поворачивает голову к животному и приоткрывает рот в беззвучном коротком крике; в безжизненном светильнике прихожей лопается лампочка, и Ванс утихает, поджимая хвост и со скулежом прикрывая морду лапами.

— Ты теперь и животными командуешь? — Ксавье явно привык к состоянию перманентной готовности к чему бы то ни было, в том числе к фокусам, на которые способна его старая школьная знакомая. Ухмылка на его лице усталая, потëртая… Почти прежняя. Но лишь «почти».

— Подчиняться или нет — это индивидуальный выбор каждого. Здесь явно разгорался бунт, и его было необходимо подавить, — Уэнс поднимается с пола, отряхивая колени, и смеривает Торпа внимательным взглядом с мысков потрëпанных «конверсов» до самой макушки, взволнованно взъерошенной. — Этого мятежника зовут… Ванс, я правильно расслышала?

Ксавье покашливает в кулак, безнадёжно пытаясь скрыть невесть откуда взявшееся смущение, окрасившее посеревшие впалые щëки в бледно-розовые тона. Странная реакция на обычный вопрос… Пожалуй, даже слишком невинный для кого-то вроде маленького инквизитора с чëрными косичками, перевернувшего Невермор вверх дном.

— Кхм. Да. Есть такой бренд, Vans, выпускает одежду, обувь… Очень мне нравится.

— И ты назвал питомца в его честь? Энид бы сказала, что это трогательно.

— А как скажет Уэнсдей Аддамс? — в голосе Торпа явно звучит улыбка, когда он жестом предлагает своей случайной гостье проследовать за ним в гостиную. Наивно предполагать, что проницательная медиум поверит ему на слово, когда между ними столько всего произошло… По ощущениям, безумно давно. Но такие яркие воспоминания слишком сложно убить.

— Что Ксавье Торп по-прежнему непоследователен в своих… Привязанностях. И оправданиях.

Похоже, это по-прежнему его судьба — быть под подозрением у Уэнсдей Аддамс.

Пока притихший пёс сосредоточенно обнюхивает её, фыркая от запаха мертвечины (оно и понятно: за минувшие дни Аддамс едва ли не пропиталась этим запахом, прорубаясь к парковой зоне, в которой ей наконец удалось затеряться), Уэнсдей пристально изучает профиль сконфуженного Ксавье, воскрешая в памяти объединяющее их прошлое и с каким-то жадным узнаванием подмечая знакомые черты и поведенческие линии. Однако, когда он наконец поворачивает к ней лицо, Уэнс ясно осознаёт, что перед ней уже не тот «элитарный сноб», пробовавший научить её стрельбе из лука. Камнепад разбил его стеклянный домик, и холёной аристократичности больше не осталось места. Стрела вместо кисти, арбалет вместо палитры… Разительная перемена, непривычная даже для Уэнсдей Аддамс.

Под пристальным взглядом Торпа она убирает рапиру в ножны и с любопытством осматривается: судя по интерьеру, её занесло в один из богатых домов, обитатели которого любили и ценили роскошь, но при этом имели хороший вкус, что невозможно было скрыть даже под сантиметровым слоем пыли. Лоск померк, но ощущение достатка сохранилось… Такое же впечатление производит и Ксавье, удивительно гармонично вписывающийся в эту обстановку с атмосферой потёртой испытаниями изысканности.

За эти слегка неловкие мгновения ни один из них не произносит ни слова, хотя Уэнс почти уверена, что в голове парня творится не меньший хаос, чем в её собственной.

Следуя его кивку, она поворачивается к проходу в гостиную, в которой потрескивает деревяшками разведённое в камине пламя. Волны тепла, расходящиеся от него, отогревают холодные щёки и кончики пальцев. Уэнсдей, не удержавшись, подходит ближе и протягивает к огню ладони, осторожно сгибает и разгибает пальцы, чтобы вернуть суставам подвижность. Как всё же непривычно впервые за бесконечно долгие недели оказаться в настоящем доме, в котором чувствуется жизнь… Настоящая жизнь. На шаги за спиной ведьма, привыкшая к постоянному нахождению в опасности, реагирует резким поворотом головы, почти забыв, что она здесь не одна. Ксавье неспешно подходит к камину, поглаживая по голове жмущегося к его ноге Ванса, и только теперь Уэнс подмечает, что художник прихрамывает и старается как можно меньше нагружать левую сторону. Перехватив её взгляд, Торп торопливо выпрямляется и напряжённо застывает, изо всех сил изображая расслабленность, что не может не вызывать у девушки недоумение: он и вправду рассчитывает усыпить её бдительность этим довольно наивным приёмом?

— Я предполагал, что в следующий раз мы увидимся только на встрече выпускников. Ну или в какой-нибудь картинной галерее… Или на презентации твоей книги, — в голосе Торпа чувствуется какое-то мрачное ехидство, обоюдоострая ирония, которая вроде как призвана ранить обе стороны, но пока цепляет своими иглами только одного. — Ты ведь и не собиралась возвращаться в Невермор, верно?

Ей совершенно не хочется отвечать на этот вопрос, проще его не заметить. Так будет безопаснее для неё и милосерднее в отношении старого знакомого, который, как и тогда, во время атаки Крэкстоуна, без раздумий встал на её защиту, не задавая лишних вопросов, — скорее всего, по той простой причине, что не узнал её, ведь всё его внимание было сконцентрировано на приближающемся враге. Во всяком случае, именно так намного проще и привычнее думать, чем принимать во внимание иной смысл действий Ксавье.

— С учётом моего отношения к публичным мероприятиям встреча в текущих обстоятельствах куда более вероятна, чем моё присутствие на встрече выпускников, — отзывается Аддамс в привычной ей манере. Её голос звучит хрипло и всё ещё подрагивает, хотя Уэнс очень старается сделать это как можно менее заметным, лишь бы не изобличать своё состояние, далёкое от совершенства в силу пережитых приключений.

Скрестив руки на груди, ведьма принимает безмолвный вызов, разворачиваясь и встречая глаза в глаза прямой, тяжёлый взгляд художника. Аддамс припоминает, что в его семье встречались и экстрасенсы, но даже если Ксавье и овладел этим даром, он ничем себя не выдаёт, ограничиваясь лишь пристальным созерцанием незванной гостьи и рассматриванием её расцарапанного ветками лица. Вещь, разумеется, даже не помышляет о том, чтобы обнаружить себя, предпочитая скрываться на дне капюшона. Проницательная конечность не может не осознавать всю неловкость положения Уэнсдей, которая едва ли будет полноценно благодарна за то, что бесценный родственник их всех домов в округе выбрал именно этот, — дом Торпов, сохранившийся в памяти самой Уэнс лентой обрывочных, неясных воспоминаний.

Наконец парень едва слышно вздыхает, и медиум почти готова услышать что-то вроде «найди себе другое место для ночлега», но…

— Сейчас принесу тебе чистые вещи. Ванная в той стороне.

Аддамс на автомате поворачивает голову в указанном направлении и обескураженно моргает, едва заметно хмурясь от непривычных игольчатых ощущений внутри. Ей сложно давать названия своим эмоциям, так что всё, на что она сейчас способна, — это оценить два довольно дурацких противоречащих друг другу желания: желание демонстративно уйти, потому что никто никому ничего не должен, и желание остаться, позволив себе расслабиться в обществе единственного на многие мили вокруг человека, в котором она была уверена чуть больше, чем на ноль. Свидетелем её замешательства становится, к счастью, только Ванс; прежде чем последовать на второй этаж за хозяином, он заинтересованно смотрит на неё, покачивая хвостом с таким видом, будто знает секрет и ждёт, когда ведьма тоже догадается. Видимо, её недалёкость его утомляет, и пёс, издав глухой лающий звук, взбегает по ступеням лестницы. Всё ещё колеблясь, Уэнс сбрасывает с плеч лямки рюкзака, пристраивая его рядом с камином, и аккуратно прислоняет к стене ножны с рапирой. Забавно, но тело почти сразу пробивает мурашками от слабости, вынуждая девушку ухватиться рукой за каминную полку. А может, это видение?.. Медиум на всякий случай замирает, чтобы не лишиться точки опоры, но ощущает лишь накатывающую волнами усталость, которая здесь, в тепле, становится ещё острее.

— Ты явно продрогла, и тебе нужен отдых, — голос Ксавье как будто доносится издалека, словно эхо. Может, ей и в самом деле всё это снится, пока она спит, забившись в звериную нору в корнях дерева? Слишком, слишком опасный сон… Слишком тёплый сон, которым так легко обмануться.

— Я крепче, чем кажусь, — вожжи самоконтроля становится всё сложнее натягивать, чтобы держать себя в руках, но Аддамс проще взойти на костёр, чем вот так бесславно пасть на колени и провалиться в забвение. Приоткрыв глаза, она не без усилий сосредотачивается на стопке сложенной одежды, протянутой ей Ксавье, и зарывается в неё пальцами, неловко переступая с ноги на ногу. Как же дьявольски непривычно ощущать себя такой неуклюжей, и до чего же это раздражает!

— Спасибо за возможность воспользоваться твоим гостеприимством, я не заставлю тебя долго терпеть моё общество, — по плану Уэнс она сейчас должна с достоинством развернуться, но в то мгновение, когда её пальцы задевают ладонь художника, сознание озаряется ослепительной вспышкой, пронзающей виски болевым импульсом.

Она ведь уже до черта раз видела это, должна была привыкнуть. И вряд ли это способно устрашить её сердце или душу, ведь в разложении плоти своя эстетика, пусть и понятная лишь тем, кто способен увидеть в инфернальном увядании тела особую прелесть. Но так было ровно до тех пор, пока у этих образов не появилось ЕГО лицо, заставившее сердце вжаться в рёбра и болезненно заныть, точно в тисках.

— Уэнсдей? — на плечи ложится что-то тёплое. Ладони? — Эй, ты меня слышишь?.. Куда ты?

Ведьма ускользает из-под чужих рук и, прижимая к себе ворох одежды, со всей возможной стремительностью скрывается за дверью ванной комнаты, оставляя Торпа в явном замешательстве и едва ли заботясь о том, как этот побег выглядит в его глазах. Что ж, впрочем, в этом есть и неоспоримый плюс: если Ксавье и питал иллюзии, что Уэнсдей могла подрастерять свою странность, то теперь наверняка убедился в обратном... И это будет играть ей на руку, когда придёт пора расставаться. То бишь завтра. Уронив вещи на столешницу, Аддамс упирается ладонями в приятно холодящий кожу мрамор по обе стороны раковины, над которой висит подсвеченное диодами зеркало. Очевидно, некогда Торпы озаботились генератором, что теперь делало их дом весьма защищённым даже с учётом обстоятельств, так что неудивительно, что юный хозяин отделался только ногой, вступив в поединок с изменившимся окружающим миром… К слову, стоило бы выяснить, что у него с ногой. Если он заражён… При мысли об этом медиум с силой прикусывает губу, бездумно впиваясь взглядом в собственное отражение. Что-то ей подсказывает, что это то обстоятельство, которое Ксавье Торп будет скрывать от неё до последнего.