Завхоз (джен)

— Грегóр, друг мой, я не могла не заметить, что ваше общение с учениками стало иным.

Грегори прямо встретил взгляд директрисы. Хоть и проработал он немало лет на должности завхоза, действительно до этой осени почти ни с кем не общался. В первые годы его боялись и потому никто не пытался нагличать или игнорировать его указания, и хотя смысла в том страхе не было никакого, Грегори это было на руку: он прекрасно помнил, как они сами относились к Филчу, и не желал сам проходить через презрение. А потом все привыкли и, пожалуй, поверили, что Грегори Гойл не причинит вреда ученикам Хогвартса, а потому родители перестали предостерегать детей… О том, кем он был и что совершил, не то чтобы забыли, но состав студентов обновился не один раз, и нынешние ученики просто-напросто не знали, кто Грегори такой. Ну был раньше в школе завхоз-сквиб, ну занял место одного сквиба другой сквиб — ну и кому до этого есть дело?

— Я не переходил никаких границ, — спокойно ответил он, не став затягивать паузу.

— О, я вас ни в чём не обвиняю! — всплеснула руками мадам Максим. — Но вы уверены, что кто-то другой тоже сочтёт это уместным?

Было обидно, но Грегори не стал возражать и просто вздохнул. Мадам Максим натуральным образом спасла его тогда, после войны и Азкабана, согласившись взять ненадёжного с точки зрения общества человека не просто на работу, а в школу — в ту самую школу, где второго мая он сражался на неправильной стороне. Они никогда не обсуждали это, Грегори до сих пор не знал, зачем она вообще это сделала, почему предложила работу именно ему, зато прекрасно понимал, что недавно занявшей директорский пост полувеликанше, оставившей Францию ради мужа, из-за этого решения пришлось выдержать не один бой: и с преподавателями, и с Министерством, и с советом попечителей, и даже с родителями студентов. И ради чего?

— Если вы против, я больше не буду.

Прозвучало по-детски, но другого ответа своей благодетельнице Грегори дать не мог. Она была единственным человеком, кто протянул ему руку помощи, когда он отчаянно в этом нуждался, и доставлять ей неприятности было последним, чем он хотел бы ей отплатить за доброту.

Он проработал в Хогвартсе шестнадцать лет, практически ни с кем не разговаривая. После Азкабана не искал встреч с бывшими друзьями: они все отдалились, всем было тяжело, даже тем, кто избежал заключения; нужно было приспосабливаться к новому миру и новой жизни, учиться иному отношению к кажущимися единственно-верными вещам… У кого-то это получилось лучше, у других — хуже, а у Грегори — никак. Когда стало ясно, что магия не вернётся, что он стал сквибом, жить откровенно не хотелось. Конфискация лишили его дома, родители были осуждены на пожизненные сроки, и Грегори оказался предоставлен сам себе — без крыши над головой и средств к существованию, и жалеть себя было некогда, приходилось крутиться… Быть может, он наступил бы на горло гордости и обратился к бывшим друзьям, но случайно встреченные в Косом переулке старые знакомые его откровенно сторонились, словно он был заразным, и пришлось смиряться. Поначалу он злился, обижался, не мог устроиться никуда на работу — кому нужен сквиб с таким прошлым? А маггловский мир Грегори совершенно не знал, чтобы искать решение в нём. Скорее всего, долго он бы на свободе (или в жизни?) не продержался, если бы не Олимпия Максим.

Она его не жалела, не оправдывала его прошлое, а просто и прямо обозначила ситуацию — Хогвартсу нужен завхоз, маги на такую должность идти не желают, а сквибы отлично помнят, каково приходилось Филчу, и подвергать себя унижениям от «мелких магов-поганцев» не собираются ни за какие деньги.

— Если ви хотите габотать, я обеспечу вас габотой, — грассируя произнесла она, терпеливо смотря на рослого мужчину сверху вниз.

И Грегори согласился — без вопросов, без уточнений, просто кивнул и минуту спустя потирал запястье, на котором сомкнулись пальцы полувеликанши, когда она аппарировала их на территорию школы. Вернуться в школу вот так — это казалось правильным. Он не собирался искупать былые ошибки, не чувствовал вину перед людьми за прошлое, Азкабан и потеря магии, с его точки зрения, были более чем суровым наказанием за верность семье и её идеалам, и всё же в памяти вставал не волшебный Хогвартс, а разрушенный, и пусть замок полностью восстановили, Грегори ощущал, что задолжал школе.

Первый взгляд на замок принёс тепло в уставшую и вымороженную дементорами душу, чувство правильности затопило сознание. Губы сами собой растянулись в улыбку впервые за годы, и Грегори испытал ни с чем не сравнимое удовольствие при мысли, что он снова дома. И уже за одно это он был бесконечно благодарен мадам Максим…

С тех прошло много лет, жизнь определённым образом наладилась и даже стала приносить радость, но вот общения Грегори так и был лишён. Преподаватели им брезговали, в Хогсмиде — помнили, кто он, детям скучный сквиб не был интересен, да и какие у них нашлись бы общие интересы? А кроме Хогвартса и окрестностей, больше он нигде и не бывал, лишь во время отпуска маггловским транспортом перемещался в соседние страны и в течение пары недель притворялся магглом, но поддерживать случайные знакомства ему самому не было интересно, а потому на протяжении полутора десятилетий компанию ему составляли книги… Пока первого сентября в школу не приехал сын Гарри Поттера.

— Грегóр, я не против, — покачала головой директор, за годы жизни в Хогвартсе практически лишившаяся акцента, — я верю, что от вас не нужно ждать ничего плохого. Но беспокоюсь о вас. Боюсь, мистер Поттер может не обрадоваться, узнав, с кем его сын проводит время.

Опасение было справедливым. Грегори был не просто одним из студентов Слизерина, против кого сражался Поттер, личная вражда на протяжении семи лет учёбы так же не исчезла из памяти.

Грегори кивнул.

— Если вы не запрещаете, я подожду реакцию Поттера.

Грегори понимал, что Поттер точно не обрадуется, однако от школьной ненависти не осталось и следа, и потому он мог объективно оценить главу Аврората. Ничего Поттер ему не сделает — просто потому, что сам Грегори не делает ничего плохого.

…Мальчишка умудрился нарваться на отработку в первый же день и явился к Гойлу с горящими энтузиазмом глазами. Сам нередко попадая на отработки к Филчу, Грегори помнил, как бесился от необходимости чистить кубки в зале славы без магии — как какой-то жалкий маггл, — а потому применял иной подход. Конечно, наказание не должно быть приятным, но и бессмысленным не обязано быть! Хогвартс был огромен, студенты на регулярной основе что-то пачкали, ломали, портили — так почему бы им самим и не устранять учинённый непорядок?

— Раз уж вы, мистер Поттер, провели в школе лишь один день, ждать от вас владения магией было бы странно. Придётся вам мыть пол шваброй.

— А я знаю заклинание! — подпрыгнул тот и выхватил палочку. — Сто раз видел, как мама, тёти, бабушка и кузены это делают! Можно?

Грегори с минуту посомневался — а ну-ка парнишка что-то напутает? Он же даже подстраховать или исправить последствия не сможет! — но почему-то не запретил.

— Пробуйте.

И юный Поттер справился. Заклинание у него вышло слабеньким и быстро выдыхалось, но ведь вышло же! И он не ленился его повторять, действительно стараясь навести чистоту, а не просто развести грязь и отбыть повинность. Не каждый второкурсник мог похвастаться лучшими результатами. Отработку пришлось прервать раньше срока, хотя зал не был полностью отмыт — только истощения ребёнку не хватало! — однако Грегори не успел сказать, что Поттер может отправляться в башню.

— Хуже уже получается, — самокритично заметил Поттер и вдруг спросил: — Можно я завтра закончу?

— Можно, — удивлённо разрешил Грегори и кивнул на дверь. — Ты молодец, для первокурсника вышло весьма достойно. На сегодня достаточно. И не колдуй вечером — нужно отдохнуть.

Мальчишка просиял и, на бегу крикнув слова прощания, рванул прочь. А на следующий день сам нашёл Гойла и напомнил о недоделанной уборке зала.

Отработки юный Поттер получал регулярно, причём редко в компании — то ли прикрывал кузенов, то ли просто хуже заметал следы своего участия в шалостях, — и чуть ли не ежедневно проводил в обществе завхоза по часу, а то и по два. Конечно, ни о какой дружбе речь не шла, однако… Грегори к нему привязался. Кроме внешности, мальчишка ничем не напоминал отца, не было в нём ничего такого, что отталкивало бы или вызывало болезненные воспоминания и сожаления о прошлых ошибках. Джеймс был весёлым и непоседливым, но в то же время ответственным и старательным, и ему, кажется, даже нравилось учить новые заклинания, чтобы не приходилось работать руками.

За первые два месяца он в совершенстве освоил заклинание для мытья пола и сбора мусора, а как-то в ноябре он прибежал в покои Гойла, чтобы похвастаться, что научился (старших кузенов просил потренировать!) чинить стулья. Грегори не нашёлся со словами, и юный Поттер, частя и проглатывая окончания, быстро затараторил, что в школе кучи сломанных стульев — он видел! — и он решил, что помимо мытья полов на отработках можно и мебель чинить. И на следующий же день принёс с собой сломанный стул и продемонстрировал новое умение. Перед Рождеством Поттер поймал Гойла в коридоре и ошарашил заявлением, что попросил дядю Джорджа придумать заклинание, которое бы поднимало в воздух все предметы в помещении, а в ответ на недоумённый взгляд пожал плечами и деловито объяснил:

— Удобнее же мыть пустой класс. — И тут же признался: — Но я пока все-все предметы не могу поднять, только по два. Но я потренируюсь!

К Пасхе у Грегори появилось подозрение, что мальчишка специально напрашивается на отработки — ну слишком уж часто тот их получал! — и хотя это казалось откровенно диким, иного объяснения не находилось.

Вот и теперь Джеймс возник на пороге его комнат на двадцать минут раньше положенного времени.

— Мистер Гойл, здрасьте! А я снова к вам.

— Ты рано, — только и сказал он, захлопывая книгу и вставая. — Ну пойдём, покажу тебе сегодняшний фронт работ.

— Сэр, а может, сегодня сходим к Астрономической башне?

Грегори даже с шага сбился. После войны Хогвартс восстановили почти полностью — «почти» потому, что разрушенная до основания Астрономическая башня восстановлению не подлежала. К счастью, в замке хватало башен, и уроки астрономии просто перенесли в ранее неиспользуемую.

— Мы когда поднимаемся, там ступеньки так скрипят, что всё время кажется, вот-вот рухнут. Девчонкам страшно, — добавил он с независимым видом, скрывая собственные опасения. — И я нашёл заклинание…

Не пытаясь сдерживаться, Грегори улыбнулся. Джеймс знал новейшую историю магического мира просто потому, что вся его семья принимала самое активное участие в создании этой самой истории, однако для него Астрономическая башня была местом, где проходят его уроки астрономии, а не безмолвным напоминанием о трагедии.

— К экзаменам ты хоть готов? Новые заклинания — это отлично, но учёба должна быть на первом месте.

— Ну что вы как тётя Гермиона! — скривился юный Поттер, а Грегори чуть не поперхнулся. — Я отлично учусь, а из-за ваших отработок колдую намного увереннее, чем все однокурсники. Папа сказал, что вас нужно было не завхозом звать, а преподавателем умения и смирения…

— Чего? — по-простецки переспросил Грегори.

— Ну, вы не заставляете учиться, а подталкиваете к мысли, что это нам самим надо — учить полезные заклинания. Дома мне не разрешали с палочкой убираться, потому что плохо получалось же, а руками — ну фу же! Это скучное. А с вами я потренировался — и теперь не хуже бабушки могу за минуту чистоту навести. И папа сказал, что Альбуса тоже к вам на перевоспитание отправит…

— Альбус — твой брат? -уточнил изумлённый Грегори.

— Ага. Но если я шалопай, так мама говорит, то Альбус зануда и ничего не умеет колдовать, хотя заклинаний знает больше всех кузенов, может, даже больше Теда, хотя тот уже закончил школу. И убираться он тоже не любит, — Джеймс открыто улыбнулся и поторопил: — Так что, починим лестницу?

— Починим, — ответил на улыбку Грегори, подумав, что ждать неприятностей от Гарри Поттера ему точно не следует… а затем и о том, что он был бы совсем не прочь совмещать работу завхоза с профессорством такой полезной дисциплины как «умение и смирение».

Соглашаясь на работу в школе, Грегори не строил планы, всего лишь хотел, чтобы его перестали ненавидеть. Потому и не заставлял провинившихся учеников чистить котлы да мыть полы руками. Он был чистокровным волшебником и с детства применял магию, знал, что чем больше колдуешь, тем проще становится применять волшебство, потому и учил на отработках тому, что действительно принесёт пользу — и школе чистоту и порядок, и самим детям навыки и уверенность в своих силах. Но про смирение он как-то не думал, а между тем прав Поттер, это умение может быть даже полезнее. Научиться смирять желания, не спешить с суждениями, не оценивать других по длине волшебной палочки…

И прощать ошибки.