Любовь не есть любовь, когдa онa при кaждом колебaнье то исчезaет, то приходит вновь (гет)

На улицах шепчутся, что она заключила фиктивный брак, чтобы получить керчийское гражданство.

Городскую стражу трясет от мысли, что одна из этих выскочек из Бочки — да еще и союзница Каза Бреккера — снова сумела обойти закон. Пара офицеров торопливо шагают к архиву, расположенному между Биржей и церковью Бартера, и требуют показать им свидетельство о браке Инеж Гафы (...Ну, девичья фамилия Гафа… Ну, нет, мы не знаем ее фамилию по мужу, понимаете, именно это мы и пытаемся выяснить… По чьему приказу? Тебе следовало бы знать, что не следует допрашивать городскую стражу, парень, вопросы здесь задаем мы, ja? … Нет, мы не станем ждать двадцать четыре колокола, пока ты обработаешь запрос. Ты не понимаешь, что это срочное де… Да, мне хотелось бы перекинуться парой слов с твоим начальником, если он здесь).

Как выясняется, в Кеттердаме нет оригинала свидетельства о браке. Есть только письмо от городского архива Лижа и ближайших поселений, адресованное кеттердамскому Управлению по делам иммигрантов, подтверждающее, что да, Инеж Гафа состоит в законном браке с гражданином Керчии (неким «мистером Ритвельдом») и, следовательно, имеет право на получение гражданства, коль скоро откажется от верноподданства любой другой нации или королевству. И есть еще и другой документ, подписанный внизу небрежным «Инеж Р.» (да, должно означать Ритвельд, не так ли?), подтверждающий, что действительно она «отреклась от любого верноподданства и предана великой нации Керчии, что заверено нижеподписавшимся нотариусом с принесением клятвы Гезену во свидетельство настоящего документа» и так далее.

Они поспешно отправляют письмо в Лиж, подробно излагая свою обеспокоенность («Удачи с получением ответа, — фыркает парень за стойкой регистрации, когда они выходят. — Aрхив у них древний. И жители маленьких городков терпеть не могут иметь дело со «столичными бюрократами») и ждут ответа, который, по их предположениям, должен прийти в Ратушу в течение недели.

И ждут.

И ждут.

Пока наконец не приходит маленький конверт, подписанный чернилами нетвердой рукой, адресованный «Городской страже; Ратуша, Кеттердам; Остров Керчия».

«Уважаемые господа,

Я могу подтвердить достоверность записи, которую вы запрашиваете. Я не только располагаю оригиналом свидетельства о браке, но и лично проводил бракосочетание.

Также я могу подтвердить, что мистер Ритвельд не является ни вымышленным существом, ни жертвой мошеннической схемы брак-ради-гражданства. На самом деле, я знаю его с тех пор, как он был ребенком, и думаю, смог бы понять, если бы его втянули в брак обманом. Несмотря на ваши необоснованные обвинения — и откровенно ксенофобский тон некоторых высказываний в адрес сулийцев, — нет никаких оснований для каких бы то ни было претензий.

Будьте добры, засуньте ваши непристойно усатые физиономии обратно в грязные каналы, где им и место.

Да пребудет благословение Гезена и т.д.

P.S. Я, может, и работаю в архиве Лижа и близлежащих поселений, но сам я точно не из Лижа. Ваша упертая тупость в этом вопросе — оскорбление всей Южной Керчии».

Естественно, городская стража убеждена, что этот старик слишком дряхл себе на беду. Наверняка капитан-пиратка заплатила изрядную долю крюге какому-нибудь бедняге фермеру, чтобы разыграть убедительный спектакль перед людьми Лижа (или не Лижа, какая бы там ни была, к чертям, разница). Но какой офицер захочет тащиться в такую даль, чтобы изучить дело самостоятельно?

Вместо этого они подают официальную жалобу в отдел гражданства, который совершенно бесполезно обещает подать запрос в архив, и довольствуются намерением тщательно проверить документы в следующий раз, когда капитан Гафа (Ритвельд?) приведет свой проклятый корабль в Пятую гавань.

* * *

Вокруг двадцать второго причала блестит на воде солнце, над головой кричат чайки, а городская стража снова ворчит себе под нос, наблюдая, как капитан Инеж Гафа предоставляет стопку аккуратных документов ответственному делегату этой послеполуденной смены.

— Капитан Гафа, — Шпект прочищает горло у нее за спиной. — Хотите, чтобы я отправил сообщение…

— Нет нужды, Шпект, спасибо. Это займет не больше минуты.

Поймав взгляд одного из более молодых офицеров городской стражи, Инеж поднимает руку, чтобы отвести прядь волос с лица, позволив прикрепленному к предплечью кинжалу блеснуть в солнечных лучах. Он почти сразу же отводит взгляд, а потом отступает назад, врезавшись в одного из других офицеров, который с недовольным ворчанием отталкивает его.

Инеж встречает их компанию усмешкой столь же острой, как ее кинжалы.

— Какие-то проблемы, офицеры?

Делегат, который разглядывал документы, наконец зажимает страницы между мясистыми ладонями, выплюнув в воду зубочистку, которую до того жевал.

— Совершенно никаких, по-видимому. И от лица всей городской стражи, я хотел бы поздравить вас с недавней свадьбой, миссис… Ритвельд, не так ли?

Улыбка Инеж становится еще острее, а взгляд тяжелее.

— Для вас — капитан Гафа. И спасибо.

Тогда он откидывается назад, сжав серебряную пряжку выданного Ратушей ремня с тиснением в виде трех керчийских летучих рыб.

— Как удобно, что вы получили гражданство сразу после того, как мы изменили политику для входящих в гавани иностранцев, — произносит он с притворной беспечностью.

Однако Инеж видит, как напряжена его челюсть и как сгибаются над прикрепленными к поясу наручниками пальцы в жадном стремлении найти какой-нибудь предлог, чтобы арестовать ее.

— Как удобно, что вы меняете политику каждый раз, когда я пытаюсь войти в гавань в этом городе, — парирует она. — Но, возможно, нам всем просто везет.

Инеж разворачивается на каблуках, собираясь закончить с разгрузкой корабля и пойти поздороваться с людьми, которых она действительно хочет видеть в этом забытом Святыми городе.

— Хотел бы я однажды встретиться с этим вашим мужем, капитан, — саркастично тянет делегат ей вслед.

Эти слова пробуждают у Инеж опасное искушение. Уходя, она проводит пальцами по лезвию Санкт Петра у себя на боку. Его лезвие такое же гладкое и острое как темный взгляд ее любимого. Мысль направляет ее к дому, и она ускоряет шаг, пробормотав себе под нос единственную фразу:

— Нет, не хотели бы.

* * *

Дом — это особняк с красной дверью на краю округа Зельвер, где Каз поддерживает огонь в камине, ожидая ее возвращения. («Лишние расходы», — протестовал он поначалу, когда Инеж постоянно разжигала огонь заново, чтобы прогнать холод кеттердамской зимы. Она не говорит ему, что видит, как это облегчает боль в его колене; не говорит, что его комфорт для нее далеко не лишние расходы. Вместо этого она довольствуется перефразированием старых колкостей: «У нас двоих полно денег, жалкий скряга». Потому что они давно женатая пара, хотя им едва перевалило за двадцать, и потому что она знает: он каждый раз уступает ее желаниям).

Привычное — это высокое окно в кабинете, ее любимый вход, где она беззвучно спрыгивает на сулийский коврик под ним. («Вряд ли ты найдешь на этом карнизе воронов, которых можно кормить», — предупредил Каз, когда они только переехали сюда. Инеж приподняла бровь: «Напротив — один уже проник внутрь», — и толкнула по столу прямо в ожидающие руки Каза кружку с горячим шоколадом).

Уютное — это стук трости по полу, когда Каз подходит поцеловать ее в шею и заключить в объятия. Инеж вздыхает ему в скулу, запутавшись пальцами в похожих на перья прядях волос.

— Сегодня мне пришлось ждать слишком долго.

Каз слегка напрягается — так, что Инеж могла бы и не заметить, если бы в это мгновение он не обернулся вокруг нее, словно защищая.

— Городская стража доставила тебе какие-то особенные неприятности?

Инеж отстраняется, и Каз подается вперед — его тело следует за ее движением, словно прилив. Она мягко кладет ладонь ему на ключицу, останавливая его.

— Что ты слышал?

Видимо, смирившись с их вынужденным разделением (и не без сердитого взгляда из-за того, что ее тело больше не переплетено с его), Каз хромает обратно к столу и достает письмо из одного из ящиков.

— Я получил письмо с родины, — сухо произносит он.

Он передает ей письмо, держа его двумя пальцами, таким плавным жестом, словно это одна из его драгоценных отмычек или, возможно, платок фокусника.

Инеж осторожно берет его, разворачивает единственную страницу, и Каз продолжает:

— Городская стража посылала запрос в архив — задавали вопросы насчет твоего «мистера Ритвельда».

Инеж вскидывает встревоженный взгляд:

— Какого рода вопросы?

Она быстро просматривает содержание послания. Это записка от городского архивариуса, пожилого вдовца — Каз рос в двух фермах от его дома в окрестностях Лижа, — подробно излагающая полученный от городской стражи запрос. Инеж немного расслабляется, получив подтверждение, что они не обнаружили ничего, связывающего Каза — по крайней мере Каза Бреккера, которого знает Кеттердам — с недавней свадьбой Инеж Гафы в керчийской провинции. Они и не должны были, если Каз и Инеж грамотно составили следы из документов. То же имя Ритвельд, которое однажды защитило мистера Фахи от последствий печально известной махинации Каза с аукционом, он теперь предложил Инеж, хотя и в гораздо более… личном отношении.

— Чем он занимается, где его найти… — отвечает Каз, саркастично приподняв бровь. — Существует ли он вообще на самом деле.

Инеж с нежностью закатывает глаза и бросает письмо обратно на стол, после чего возвращается в уютное кольцо рук Каза. Его карие глаза — тепло-карие, как горячий шоколад, как дополнительное полено, которое она бросила в огонь, пока он спал — следят за ее движениями, когда она упирается подбородком ему в грудь и обхватывает его руками вокруг талии.

— Он существует, — заверяет Инеж с дразнящей ноткой в голосе. — И собирается доказать мне, насколько он настоящий.

Дом — это спальня с разбросанной по полу одеждой; привычное — это нежность его ласк и сладость его поцелуев; уютное — это золотое кольцо на ее пальце, соприкасающееся с его кольцом каждый раз, когда их руки переплетаются.

* * *

В тот момент, когда Инеж стучит молоточком в парадную дверь особняка Ван Эка, Каз изрядно раздражен.

— Мы опоздаем на ужин, — упрекнула она его ранее, когда он медленно застегивал помятую рубашку, а потом, подняв брюки с пола, с трудом натягивал их на больную ногу.

— Напомни, почему мы согласились на это? — проворчал он, и Инеж успокаивающе поцеловала его в скулу.

Уже одетая, она сновала по комнате, продолжая распаковывать сумки.

— Мы обещали прийти, как только я вернусь, — ответила она.

И он спрашивал риторически, но да, похоже, вспомнил слова, произнесенные в пьяном тумане после их свадьбы. «Мы знаем, после этого ты отправляешься прямо в море, — сказал Джеспер, закинув руку на плечи Инеж и помяв бутоны жасмина, вплетенные в свободные волны ее волос, — но лучше бы мы с Уайленом стали первыми, кого ты посетишь по возвращении в Кеттердам. Ну, — он хохотнул, и его глаза характерно блеснули, — первыми после твоего мужа, конечно».

Теперь Каз винит бутылку дорогого вина, которую они распили, и ужасно отвлекающее присутствие Инеж — его жены, — в том, что он вообще согласился.

Он рад, что дверь им открывает Уайлен, всегда вежливый и сдержанный.

— Капитан Гафа, — с нежностью приветствует он, притянув ее в объятия.

И, переступая через порог, Каз особенно рад, что может опереться на трость, когда слышит, как Инеж весело смеется, обнимая Уайлена в ответ, а потом щебечет:

— Для тебя — миссис Ритвельд теперь.

— Как я мог забыть? — сдержанно отвечает Уайлен, вытерев нос вышитым платком, — учитывая, что Каз так ужасно тосковал все четыре недели, пока тебя не было?

Инеж просто откидывает голову и снова смеется. Каз достаточно отвлечен, чтобы забыть пронзить Уайлена взглядом, и Инеж берет его под руку, уютно притянув его обратно к себе.

— Мой бедный муж морячки, одни только махинации согревают его по ночам.

В этот момент в фойе врывается Джеспер, на ходу откупоривая бутылку шампанского, и пена льется через край на мраморный пол.

— Она вернулась!

— Почему меня никогда не встречают шампанским? — раздраженно бормочет Каз, но Джеспер и глазом не моргнул.

— Ты здесь каждый второй вечер. Бутылок не хватит, — пожимает он плечами. — А вот ты, — поворачивается он к Инеж, — и близко не бываешь у нас достаточно часто после того, как спуталась с этим засранцем, — он тыкает большим пальцем в Каза, который ударяет Джеспера тростью по щиколоткам.

Инеж закатывает глаза, отпустив его руку, чтобы обнять Джеспера.

— Привет, Джеспер, — бормочет она, и он неловко обхватывает ее длинными конечностями, пытаясь не накапать шампанским ей на спину.

Как только они отстраняются друг от друга, Джеспер спрашивает, избегая вопросительного взгляда Инеж:

— Э… не могла бы ты взять с кухни несколько бокалов для нас?

— Ага, — произносит она, по очереди глядя на Джеспера, Уайлена и Каза, и выходя из фойе, весело замечает: — Я могу понять, когда меня исключают из разговора.

— Спасибо, Инеж, — говорит Уайлен, но она пренебрежительно машет рукой, и волосы покачиваются у нее за спиной, когда она поворачивает за угол.

Наконец, Каз отрывает взгляд от ее косы — прогнав воспоминание о том, как всего несколько часов назад его пальцы запутались в ее волосах, как шелковые пряди рассыпались по наволочке, свисая вокруг его головы, словно вуаль, когда она прижималась своим лицом к его, — и Джеспер многозначительно прочищает горло.

— Я видел тебя три дня назад, — хмурится Каз. — Что может быть настолько важным, чтобы ты…

— Мы достали вам подарок на месяц со дня свадьбы! — перебивает Джеспер, на его лице уже расплылась самодовольная усмешка.

Каз моргает один раз, второй.

— Нам он не нужен.

Джеспер фыркает:

— Инеж, может, нужен. Или ты из тех авторитарных керчийских мужей, которые считают, будто знают, что нужно жене, лучше, чем она сама…

— В любом случае, никто не празднует один месяц, — добавляет Каз, хорошо владеющий искусством отключаться от самых раздражающих обличительных речей Джеспера.

— Вообще-то, — фыркает Уайлен, — Инеж уже поднимала эту тему в своем первом письме.

Переминаясь с ноги на ногу, он нервно проводит пальцами по смятому платку, который сжимает в руке. Каз хмурится сильнее.

— В самом деле?

— Она, э… — слова Уайлена прерываются чиханием, но он продолжает: — …в письме попросила меня велеть нашему шеф-повару приготовить несколько блюд из твоего детства на сегодняшний ужин, — объясняет он. — И прислала немного оставшегося с вашей свадьбы чая.

Каз думает: «О. О, дерьмо». Что ж, теперь он в самом деле чувствует себя слегка виноватым.

Позже он говорит себе, что только из-за чувства вины позволил Джесперу и Уайлену уговорить его принять в подарок кота.

* * *

Целый час Каз наблюдает, как Инеж воркует над котенком в гостиной Ван Эка — Джеспер с Уайленом держатся на безопасном расстоянии, по-прежнему ошиваясь в столовой, — как она трясет связку колокольчиков перед его лапками, радостно хихикая каждый раз, когда животное наносит удар.

Он всё еще не решил, является ли кошка лучшей идеей Джеспера или худшей.

— Если ты с умом разыграешь карты, — посоветовал Джеспер в фойе, — мы все выиграем. Или ты хочешь разозлить жену уже на праздновании первого месяца? Тем более все мы знаем, что ты женился на женщине, которая намного тебя превосходит…

После этого Каз перестал слушать.

Тем не менее он согласился подыграть их махинации, подарив Инеж паршивого мяукающего уличного кота так, будто бы он устроил, чтобы Джеспер и Уайлен спасли его. На самом деле Джеспер с Уайленом были бы счастливы — а Каз еще счастливее — оставить тварь себе, если бы не оказалось, что у Уайлена сильная аллергия на шерсть.

— Мне правда очень жаль, Каз, — между чиханиями прохрипел Уайлен смешным гнусавым голосом, когда Джеспер принес кота из заключения в подвале.

— Вот что случается, когда пускаешь в дом беспризорников, — прошипел Каз в ответ не хуже кота. — Сначала Джеспер, теперь это…

— Ну, Инеж же пустила тебя, — парировал Джеспер.

Каз решил, что продемонстрировал безграничную выдержку, не врезав ему.

К настоящему моменту Каз смирился с реальностью, что они возьмут кота домой на Зельверштрат, так что с ворчанием опускается на колени на пол рядом с Инеж, чтобы осторожно почесать ему морду. Котенок тут же вжимается в тепло его ладони. Боковым зрением Каз видит, как Инеж лучезарно улыбается.

— Напомни, где Джеспер с Уайленом нашли этого малыша?

Каз фыркает:

— Он взлетел по айве в их саду, спасаясь от более крупных котов, а потом застрял там. Он так несчастно выл, что они услышали его со второго этажа.

Инеж удовлетворенно мычит.

— Санкт Феликс, — наконец произносит она, и Каз с любопытством приподнимает бровь. — Покровитель фруктовых садов, — объясняет Инеж. — Мы чествуем его весной во время фестиваля айвы и яблок.

— То есть мы теперь и кошек называем именами Святых?

Инеж легонько толкает его плечом:

— Кошек? Во множественном числе? Значит ли это, что в следующем месяце ты достанешь мне еще одну?

Взгляд Каза темнеет от такой перспективы, и он испускает долгий страдальческий вздох.

— Как насчет еще одного кинжала, моя дорогая?

* * *

Добрые люди на Зельверштрат не обращают особого внимания на молодую пару, поселившуюся в конце улицы.

Жена — иностранка, но кажется безобидной, ее можно увидеть, только когда она ухаживает за цветами в палисаднике. Иногда видно ее руку, появляющуюся из-за занавески, чтобы погладить кота, который всегда сидит в солнечных лучах на подоконнике, рассматривая улицу. Но никто не видит, как она входит и выходит через парадную дверь. На самом деле проходят целые месяцы, когда ее не видно вовсе.

Муж тоже немного загадочен. Похоже, он какой-то купец, судя по темным степенным костюмам, но под низкими темными краями шляпы сложно разглядеть его лицо. Входя в дом или выходя из него, он быстро хромает по улице, опираясь на трость странной формы. Ну, если он калека, логично, что он нашел для ведения хозяйства жену-иностранку. Это гораздо экономичнее, чем платить немалый выкуп, женившись на добропорядочной керчийской девушке. Да и какая добропорядочная керчийская девушка захочет на всю жизнь привязать себя к калеке?

Пара не пытается подружиться с соседями, и соседи не пытаются подружиться с ними. Зельверштрат поддерживает спокойную добропорядочную видимость, и что бы ни происходило за закрытыми дверями — это тема для воскресных сплетен.

* * *

Они смеются над слухами, лежа под покрывалом.

— И тогда… — выдыхает Инеж между приступами смеха.

Их лбы прижаты друг к другу под покрывалом, которое окружает их словно импровизированная палатка для двоих, тусклый свет лампы проникает сквозь тонкую ткань, так что у Каза отличное положение, чтобы любоваться радостью на лице жены. (Его жена. Целый год он произносит эти слова, и всё равно они искрятся словно шампанское на языке — каждый раз знакомое удивление).

Каз обожает видеть ее такой: полностью открытой, не боящейся. Счастливой краснеющей новобрачной, которой она могла бы быть в другой жизни. Которой порой может быть и в этой.

Он поддевает ее нос своим, давая знак продолжать.

— И тогда они начали строить предположения, как я нашла его, как я заставила его остаться.

Она замолкает, проглотив еще один смеющийся вдох, и Каз не может сдержать улыбки, которая приподнимает уголки его губ. Инеж пересказывает последнюю серию слухов, которые состряпала городская стража в попытке объяснить ее внезапный таинственный брак с фермером из южной Керчии в прошлом году. Брак, который обеспечил ей гражданство и таким образом стоянку для ее корабля на двадцать втором причале. Теории становятся всё более дикими каждый раз, когда капитан Гафа пришвартовывается в Пятой гавани, однако стопки официальных запросов в городском архиве остаются нетронутыми.

— Они говорят, я угрожала, ч-что заставлю его пройти по доске, если он не согласится жениться на мне, — заканчивает она почти с визгом, от смеха из уголков ее глаз текут слезы.

Каз чувствует, как Санкт Феликс спрыгивает с края кровати, оскорбленный их возней. На мгновение Каз жалеет о том, что лишился тепла возле ног, но затем притягивает Инеж ближе к груди, поменяв один источник тепла на другой.

Каз закатывает глаза, в свою очередь фыркнув от смеха.

— На «Призраке» даже нет доски.

— Я знаю! — взвизгивает Инеж, прижав ладони к лицу в попытке сдержать смех, который сотрясает всё ее тело.

Каз чувствует это в каждой точке, в которой они соприкасаются: лбы, сцепленные пальцы, переплетенные лодыжки. Когда ей наконец удается восстановить дыхание, она говорит, вытирая слезы со щек:

— Но лучше не говори этого моим врагам.

— Конечно, нет, — усмехается Каз, переплетя их левые руки. — Я никогда не буду настолько глуп, чтобы разглашать тайны капитана «Призрака».

Инеж придвигается еще ближе.

— А что насчет тайн Инеж Ритвельд?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты… — она прерывается, испытующе глядя ему в глаза. — Ты всё еще беспокоишься, что городская стража разузнает больше об этом имени?

— А, — понимающе произносит Каз и успокаивающе целует ей тыльную сторону ладони, прямо под кольцом на безымянном пальце — местечко, которому он не может сопротивляться. — Нет, — честно отвечает он. — Оно не связано со мной открыто. Оно ничего не значит ни для кого, кроме меня — ну, и нескольких людей в окрестностях Лижа, но не думаю, что у них есть много причин сплетничать с кеттердамской городской стражей…

Инеж пинает его под одеялом в голень.

— Что? — протестует он, и Инеж закатывает глаза.

— Shevrati, — бормочет она, а потом улавливает дразнящий блеск в его глазах. — И меня, — с нажимом произносит она, многозначительно глядя на кольцо на безымянном пальце. — Оно очень много значит для меня.

— И тебя, — признает Каз, снова прижавшись нос к носу.

— Ты не против слухов? — настаивает Инеж.

Каз протягивает руку, чтобы выключить лампу на прикроватном столике, погрузив комнату во многообещающую темноту.

— Что касается остального, — бормочет он, подтянув Инеж на себя, одной рукой уже пробегая по каскаду ее волос… — Путь болтают.