Белый ворон (джен)

— …Позволь утерявшим великую нить обрести ее вновь, и да приведет она сбившихся с пути обратно домой. Милостью судьбы… — С улицы, совсем близко, точно на самом пороге святилища, раздался глухой грохот, вынудив жреца вздрогнуть. Задрожал и его голос, а из-под ресниц сорвалась малодушная слеза, но молитвы своей он не посмел прекратить: — Милостью судьбы дети твои храбры и сильны, так пускай же их помыслы останутся чисты и верны…

Снаружи грозный шум и людской гвалт усиливались. На пороге повторился грохот, раздался и через миг же оборвался робкий стук в тяжелые двери. Жрец крепко зажмурился и плотно сжал челюсти, пытаясь совладать с охватившим его душу страхом. Что ни говори, но даже самые храбрые и сильные беспомощны против смутной толпы.

Этой ночью прольется много крови.

Жрец был наслышан о волнениях, охвативших города внешнего кольца. Все больше и больше жителей, поддавшись речам лживых пророков, губили свои души и отворачивались от богов. Они отвергали великие учения, оскверняли и жгли святыни да отнимали жизни тех, кто силился их вразумить. Малые культы быстро пали под натиском этой чумы, точно и некому было сопротивляться. Но кто мог вообразить, что отступники окажутся способны распространить ее так близко к сердцу Империи. Что им хватит дерзости посягнуть на величие самой судьбы!

Жрец догадывался, что всему виной северная война. Что-то изменилось в те годы, сломалось, пошло по иному руслу. Что-то, непостижимое простым смертным, но отчетливо ощутимое при каждой молитве.

Боги гневались. И, похоже, не сыскать теперь покоя ни на одной стороне бытия.

— Отгороди, убереги, направь… — Вложив в эти слова последние крупицы надежды, жрец открыл веки и взглянул сквозь марево слез на белокаменный алтарь.

Возвышающийся над ним восьмилапый истукан по обыкновению хранил холодное безмолвие. Как и должно. Ведь покуда судьба справедлива — она неотвратима и неколебима. Жрец посвятил всю жизнь тому, чтобы познать самому и обучить других понимать и принимать эту истину. Но сегодня она давила на сердце с особой тяжестью.

Опустив взгляд, жрец перевел его на притаившихся в углу послушников. Полдюжины юношей и дев, которые едва ли успели познать вкус жизни, но уже отважились принять на свои хрупкие плечи великую ношу — стать проводниками для нуждающихся душ. Была ли справедливость в отчаянии, с которым смотрели они на двери святилища, когда в них снова, но в этот раз громко и требовательно, заколотили? Жрец так не думал. Но судьба не утратила равнодушия даже в миг, когда двери принялись выламывать, вынуждая юнцов в ужасе жаться друг к другу и еле дыша нашептывать одними губами молитву.

В неменьшем отчаянии жрец поднялся с колен, встречая свой страх лицом к лицу. Отступники — и мужчины, и женщины, и некогда мирные жители, и ощетинившиеся сталью нукеры — разъяренным роем вломились в зал, впустив за собой из ночи запахи гари и гнева, да окружили плотным кольцом жреца и забившихся за алтарь учеников.

— Это священное место, здесь не пристало находиться с оружием в руках, — потухшим голосом проговорил жрец, вглядываясь в перекошенные лица.

— Захлопни пасть! — рявкнул один из изменников. Судя по мареновой тунике, сегодня он нарушил клятву беречь покой горожан. Как и другие мятежные стражники, которые кинулись к истукану и грубо похватали послушников.

— Молю, не причиняйте им вреда!

Но в ответ жрец получил лишь тяжелый удар в спину, поваливший его на пол.

— Пожалуйста, они же ни в чем не виноваты…

Жрец не видел ничего, кроме ног оголтелой толпы, норовящей его затоптать. Однако звонкие крики и слезы, прожигая душу насквозь, не позволяли ему сдаться. Не обращая внимания на боль, жрец пытался подняться и дотянуться до учеников. Но мятежники не желали внимать ни его просьбе, ни голосу разума. Они, точно дикое зверье, крушили все вокруг, галдели наперебой, сыпали проклятиями и ударами, будто во всех их бедах всегда был виноват лишь старый жрец и сходящие с ума от ужаса дети.

— Да что же вы творите! — в отчаянии взвыл жрец. — Прошу…

И в этот самый миг он перестал слышать мольбы послушников. Но не успел он испугаться об их судьбе, как вслед за ними умолкли и отступники, а зал святилища наполнился заливистым детским смехом.

Толпа отпрянула в стороны, и жрецу открылась жуткая картина. Его воспитанники стояли, закатив глаза, подле развороченного алтаря и смеялись так, как будто и впрямь не выдержали да помутились рассудком.

— Глупцы! — вдруг крикнули они все разом, единым, холодящим жилы голосом и повернули искаженные гневом лица к обступившим их людям. — Своим невежеством вы лишаете силы единственного, в чьей власти спасти ваши души. Ваши усилия лишь помогают общему врагу. Эту войну начали не вы и не вам ее вести! Прочь. Прочь! Только она может указать верный путь…

И на этих словах юноши и девы как подкошенные повалились на пол. Не помня себя, жрец снова попытался к ним прорваться. Он не хотел понимать, что с ними произошло, о чем и о ком они говорили. Все, чего он желал, — знать, живы ли они. Но толпа отмерла и не на кого ей было больше обрушить свою злобу, до краев наполненную страхом, кроме как на обессиленного жреца у их ног.

Приговор вынесли, не нарушая холодного безмолвия.

— Моя судьба в воле Иснана, — смиренно прошептал жрец и закрыл глаза, чтобы не видеть занесенного над головой меча…

— …К тому же сегодня утром мы получили доклад из Заречья. Сведения подтвердились, с запада к Белотану стягиваются дополнительные силы. У нас в запасе всего несколько недель, чтобы укрепить свои позиции, иначе…

— Иначе что?

На пару мгновений в пустоте просторного зала совета повисла звонкая тишина. От внимательного взгляда царицы Зарины не ускользнуло, как недовольство в ее голосе едва не вынудило молодую военачальницу, державшую перед ней отчет, опустить глаза. Но, хвала богам, та удержалась от столь унизительного для ее статуса жеста.

— Иначе, Всемилостивая Государыня, у нас не хватит ресурсов отстоять крепость, — твердо ответила военачальница.

— Мальчишка воюет сразу на несколько фронтов, а мы не можем отбросить его от наших границ? — проговорила Зарина, гневно скривив губы.

— Мальчишка пирует на остатках реильской армии и умело пользуется поддержкой таламийского дворянства.

С этим утверждением Зарина поспорить не могла. Она одарила собеседницу долгим тяжелым взглядом, а затем поднялась с кресла, не удостоив и толикой внимания бумаги, сложенные аккуратной стопкой на столе.

Зарина и так ясно понимала, что в них прочтет. Новые поражения, новые потери. С тех пор, как ненасытная война вгрызлась в северные земли, казалось, других вестей Гвинланд и не получал. Даже короткая передышка, которую северу подарил разгром реильской армии у южных границ, сейчас, четыре утомительных года спустя, ощущалась насмешкой богов. Или их суровым испытанием — ведь не успело вражеское знамя коснуться земли, бывшие союзники тут же вцепились друг другу в глотки в яростной дележке освобожденных государств. И будь Зарина проклята, если она знала, кто все эти годы тревожил ее сильнее: сгинувший в пустыне старый ворон или желторотый птенец, неведомым образом выживший в этой смуте.

Волею судьбы в прошлый раз Гвинланду удалось избежать войны с соседями, но глупо надеяться на ее милость вновь. Как только Таламия приберет к рукам все некогда принадлежащие Реилии земли — она ударит. И без ключа к Пограничью, без Белотана, Зарина не сможет сдержать этот удар.

— Мирра, — Царица Гвинланда не спеша прошлась вдоль стены с вычурной шпалерой, запечатлевшей победы давно минувших зим, и только после повернулась к покорно ожидавшей ее слова военачальнице, — надеюсь, нет нужды напоминать, насколько важна эта крепость?

— Никак нет.

— Хорошо, — Зарина тяжело вздохнула и, позволив себе немного мягкости в голосе, тихо добавила: — Значит, ты поймешь, почему я обращусь за помощью к союзникам.

— Конечно пойму! — Мирра, попавшись в ловушку этого короткого мига проявленной слабости, встрепенулась, но спешно взяла себя в руки и сухо отчеканила: — Конечно, Всемилостивая Государыня.

— Я рада, — кивнула Зарина, позволив себе не заметить сей вольности. Вернувшись на свое кресло, царица распорядилась: — Пускай пригласят послов.

Мирра учтиво склонила голову и поспешила к дверям. Зарина же поправила и без того ровную стопку бумаг и принялась ждать.

Ее мутило только от одной мысли что-то просить у юга. Не для того она столь отчаянно сражалась за эти земли, отказавшись от всего, что имела и могла получить на родине, чтобы потом позволить Империи помыкать Гвинландом. Но многочисленная вражеская армия, вновь возникшая на ее пороге, не оставляла выбора. И нынешнее положение выглядело куда сквернее, чем в годы врановой войны. Тогда — благодаря кровавому опыту соседей — было ясно, что ожидать от реильского изувера, но чего добивается мальчишка, возомнивший себя то ли избавителем, то ли преемником, Зарина не понимала.

Да и стоило признать, она находилась уже не в том возрасте, чтобы тягаться с молодняком и пробовать их наглость на зуб. И от этой мысли Зарину мутило еще сильнее.

— Светлейшая Госпожа! — по залу разлился тягучий звонкий голос.

В широких дверях показались двое. Поприветствовавший ее на имперский манер юнец, немногим больше двадцати зим отроду, вошел первым, ослепляя белизной широких одежд, изобилием золота на руках и лице, да широкой, точно у шакала, улыбкой. Его спутник выглядел старше, строже и держался более сдержанно, однако и он традиционным убранствам не изменял, напоминая Зарине, отчего она никогда не могла воспринимать южан всерьез. В ее дочери, оставшейся подле дверей, было больше мужественности, чем в этих двоих.

— Всемилостивая Государыня, — куда спокойнее проговорил второй посланник. — Прошу простить моего взбалмошного брата. Позвольте представиться: меня зовут Валент, а его Азелл. — С неприкрытым интересом темные глаза скользнули по лицу Зарины. Та знала и имена, и что за ними стояло, но не потешила южан удивлением. — Примите наши искренние соболезнования в связи с вашей утратой.

— Оставьте, — отрезала Зарина. — Мой сын погиб не от хвори и не в пьяной драке, а в бою, защищая границы своей страны. Это повод для гордости, а не скорби. — Царица бросила короткий взгляд на Мирру. По ней гибель старшего брата ударила как ни по кому другому, но чужакам, хвала Ифри, своего горя она не явила. — Лучше поведайте, что побудило Его Императорское Величество отправить ко мне в качестве послов собственных наследников?

— Исключительно величайшее уважение, Госпожа, — протянул Азелл, чей лучезарный оскал стал еще шире. Похоже, младшему императорскому отпрыску, чтобы польститься, хватило и холодной осведомленности Зарины.

— И важность предложения, которое Его Величество Солиус Саргон желает сделать Гвинланду и лично вам, Всемилостивая Государыня, — все так же сдержанно добавил Валент.

Лично ей, Всемилостивой Государыне, хотелось только одного: вышвырнуть этих пустынных падальщиков из своего дворца и из своей страны. Но Зарина нуждалась в союзе с ними, и сейчас гораздо больше, чем четыре года назад, когда заключила его в страхе перед Реилией.

— Раз так, — Зарина указала на стулья напротив себя, — я вас слушаю.

Братья с показным почтением кивнули и разместились за столом.

— Я вновь хочу принести вам свои соболезнования в связи с утратой, — проговорил Валент, сцепив пальцы в замок на гладкой поверхности стола. — Но в этот раз речь идет не о царевиче Зуре.

Такое начало разговора настораживало, но перебивать Зарина не стала.

— Вам давно известно, что эта война распространяется не только на Солиум, но и на его изнанку, что в ней участвуют не только люди, но и сами боги. Но то, что совсем недавно удалось выяснить нашим жрецам, — пугающе и прискорбно.

Валент умолк, точно набираясь храбрости для того, что требовалось сказать, тогда как в подтверждение его слов Азелл стянул со своего юного лица хищную улыбку.

Зарина же ждала, когда братья наиграются в придворных интриганов.

— Нашим жрецам удалось заглянуть за завесу «той стороны», — несомненно, говоря нашим, Валент имел в виду жрецов Иснана, давно затмившего иных южных богов, — не буквально, но в достаточной мере, чтобы увидеть, что в противостоянии с Богом-Вороном погибла богиня-воительница Ифри.

Зарина почувствовала, как окоченело нутро. Она ожидала услышать все, что угодно, она была готова к любой потере, но это… Ее богини, Ифри — единственной, кого Зарина не смогла оставить за спиной, покидая десятки зим назад юг, кого она пронесла в своих молитвах и сердце через границы и всю свою жизнь, — больше нет?

Нет. Нет! Невозможно!

— Когда? — осевшим голосом спросила Зарина, борясь с подступившей к глазам влагой.

— Мы полагаем, — ответил Валент, — что еще до сражения под Акташем.

— Так давно? — От осознания, что Зур, ее первенец, принял свой последний бой, находясь под покровительством мертвой богини, сердце Зарины готово было разорваться в клочья. Но ледяное горе мигом сменилось пламенным гневом. — Почему мои жрецы молчали?!

Голос царицы раскатом грома прокатился по широкому залу. Зарина подняла затуманенный взгляд на изумленную Мирру, но тут же перевела его на притихших наследников Империи.

— Они могли неверно истолковать ее молчание, — неуверенно отозвался Валент.

— Или не захотели терять свои места подле вас, Госпожа, — хмыкнул Азелл, задумчиво теребя золотую цепочку на своем лице.

Зарина сжала кулаки, силясь унять дрожь в покрытых морщинами руках. На плечи разом опустился груз всех перенесенных бед, и в этот самый миг она почувствовала себя мучительно беспомощной. Постаревшей. Брошенной. Как она собирается защищать от коварного врага свои земли и свой народ, если ее саму больше никто не оберегает?

— Мы понимаем, что пройдет время, и немалое, прежде чем вы сможете принять саму только мысль, — продолжил Валент. — Но у Гвинланда, увы, сейчас нет в запасе столько времени. Наследник Таламии или самозванец, назвавшийся таковым, продолжает дело Реилии и неровен час, он приведет своего ненасытного бога к вашим границам. Наш светлейший отец обещал помочь, и он поможет. Но одних только клинков недостаточно, чтобы защитить народ, лишенный поддержки богов.

— К чему ты клонишь? — разбитая и уставшая от велеречивых рассуждений Зарина потеряла терпение. — Что предлагает Саргон?

— Его Императорское Величество приглашает вас, Госпожа, встретиться лицом к лицу, — ответил за брата Азелл. — В самом сердце нашей с вами родины.

— Он предлагает мне бежать? — возмутилась Зарина.

— Нет, что вы, — спохватился Азелл, тем не менее позволив себе неуместную улыбку.

— Тогда к чему личные встречи? — требовательно спросила Зарина. — Для чего мне покидать мою страну в разгар войны и отправляться в столь долгий путь?

— Чтобы самолично принять помощь единственного бога, способного дать отпор Богу-Ворону, — с неизменным спокойствием произнес Валент. — Обратить свою веру к Иснану и позволить ему спасти Гвинланд.

Удивительно, как за какие-то жалкие несколько месяцев можно так нешуточно соскучиться по родному городу. По его безмерной суматохе, нескончаемому шуму, гаму да обилию пестрых запахов. По всему тому, что в мирное время страшно утомляет, но наполняет смыслом каждое возвращение с передовой.

Йорнар спешил, но даже протискиваясь сквозь толпу, он полной грудью вдыхал дразнящие ароматы рыночной площади и всем сердцем впитывал беззаботность горожан вокруг. Эта побывка выдалась слишком короткой, чтобы позволить себе самому влиться в людской поток, дабы испробовать свежую выпечку и медовые угощения, поглазеть на причудливые товары и выступление лихих потешников, но Йорнар и меньшему был рад. Он видел, что дома все по-прежнему, что люди веселятся и наслаждаются простыми вещами, а значит, то, что делал он и его сослуживцы, не напрасно.

Наконец впереди, почти у самого края площади, Йорнар высмотрел нужный ему шатер. Нырнув под его покров, солдат запахнул плотный серый полог, отгородившись от внешнего мира терпким глухим полумраком. Тут же шум и веселье стали очень далекими и совершенно незначительными, тело и мысли успокоились, а на сердце легло ласковое тепло.

— Йор! — воскликнула, не поднимая головы, девчушка, сидящая среди подушек прямо на полу.

— Здравствуй, Холь, — усмехнулся Йорнар. — И как ты все время узнаешь, что это я?

— Никто, кроме тебя, не издает столько шума на ровном месте, — со смешком отозвалась Холь. — Братья подсказали, где меня искать?

— У меня не было времени к ним забежать, решил, что в праздничный день и сам смогу тебя найти.

— А мог и опоздать, — Холь с вызовом вскинула подбородок, обратив в сторону входа пустой взгляд белесых глаз, и вытянула вперед руки, — народ уже разошелся на гуляния.

Брякнув снаряжением, Йорнар сбросил с плеч походный мешок, присел на подушки напротив подруги и взял ее ладони в свои.

— Ну не опоздал же.

Холь крепко сжала мозолистые пальцы Йора и мягко улыбнулась.

— Как ты?

— Живой, — усмехнулся он.

— То, что живой, это я слышу, — прыснула Холь, но тут же обеспокоенно спросила: — Ты ранен? Поэтому так рано вернулся?

— Нет, я не ранен.

Йорнар наклонился ближе и подтянул ладони Холь к себе, позволив ей поймать свое лицо. Девичьи пальцы почти невесомо коснулись многодневной щетины, не спеша очертили линии похудевших за время перехода скул и, поднявшись к вискам, смахнули со лба отросшие по той же причине пряди. Йорнар привычно ждал, когда Холь убедится, что он правда жив, здоров и снова рядом. Пусть в этот раз и совсем ненадолго.

— Так что же тогда случилось? — наконец спросила она, опустив руки.

— Нас… — начал Йорнар, но тут же осекся. Обернувшись, проверил, не заскочил ли какой отставший почитатель хранительницы тайных знаний в шатер, и только потом, понизив голос, продолжил: — Мой взвод отозвали в Высоград. Мы будем сопровождать Зарину в Гаршаан.

— Ого, — выдохнула Холь. — Это что же понадобилось царице на юге?

— Ты мне скажи, ведунья, — усмехнулся Йорнар.

Холь насупила носик и замотала головой, всколыхнув пучок серых перьев в русых локонах.

— Ну что за глупости ты говоришь, Йор!

Йорнар рассмеялся. То, с какой серьезностью подруга относилась к своему ремеслу, его восхищало и в то же время частенько забавляло.

— Шучу, шучу, — примирительно проговорил солдат. — Но что бы там ни было на юге, надеюсь, оно нам поможет.

— На передовой совсем туго? — тихо спросила Холь, вновь отыскав руки друга.

— Да не то слово, — хмыкнул Йорнар.

— Расскажешь?

— А что тут рассказывать? Нас притесняют, и не ровен час придется уступить Пограничье, — вопреки своим же словам Йорнар начал выпаливать все, что накопилось за долгие месяцы: — От солдатского духа и так не осталось ни шиша, а после гибели царевича Зура и подавно. Мы не понимаем, с кем и за что воюем. Будто бы границы отстаиваем, а на деле ввязались в дележку, которая нам не по зубам.

— Мы же и раньше с Таламией все не могли поделить пограничные земли.

— Раньше оно как-то, знаешь, по-соседски что ли было. — Йорнар тяжело засопел, не зная, как объясниться. — По крайней мере, оно так ощущалось.

— По юности все ощущается иначе, — хмуро проговорила Холь. — Но и тогда, и сейчас гибнут люди, Йор. По-настоящему. Не по-дружески.

— Я знаю, Холь. Но я с четырнадцати зим держу меч в руках, а таким беспомощным чувствую себя впервые. Слышала бы ты, о чем говорят в биваках. Что мы разделим участь реильской армии, что мы все — не более, чем прикормка. Говорят, реильский царь выжил в той бойне, а таламийский готов утопить весь север в крови, лишь бы найти его и отомстить за свою семью. Да вот только, когда ты хочешь отомстить, разве станешь ты поступать точно так же?

— Станешь, Йор. Месть коварна, она и лучших из нас превращает в своих рабов.

— А мне кажется, нам дурят голову. Помер наследник Таламии еще четыре зимы назад, вздернули его на суку реильцы. Я слышал, что нашли тело по дороге к Гвинланду.

— Думаешь, у власти в Таламии самозванец?

— Я не о власти думаю, Холь, — почти простонал Йорнар. — А о том, сколько наши потеряли времени и солдатских жизней, пытаясь как раньше, по-соседски, договориться. Поделить влияние между собой. Только не с кем там больше договариваться. Тот, кто на карминовое знамя ворона нашил, он же не для людей эту войну ведет.

— Значит, вся надежда на юг? — спросила Холь, успокаивающе, почти ласково поглаживая ладони Йора.

— Выходит, что так. Ветераны, конечно, воротят нос, мол, гаршам веры нет. Но чего у нас и вправду нет — так это выбора, — устало вздохнул Йорнар. — Прости, только расстроил тебя.

— Да ну перестань, Йор, — фыркнула Холь. — Выслушать тебя — это меньшее, что я могу сделать.

— Это ты переставай прибедняться, — усмехнулся Йорнар, крепче сжав ее руки. А подумав с долю мгновения, он попросил: — Расскажешь, что ждет меня на юге?

— Ох, — вздрогнула Холь. — Ты правда этого хочешь?

— Почему нет? Мы с тобой уговаривались не заглядывать на поле брани, но на юг мы идем с миром.

— Ну да, с миром целым взводом, — колко заметила Холь.

— Захотят гарши что-то учудить, там и весь Высоградский полк не поможет, — пробормотал Йорнар. — Ну так что?

— Ну, я уже все убрала. Но если ты правда хочешь…

— Я помогу. — Йорнар подскочил на ноги.

— Травы в сумке, — подсказала Холь.

Осмотревшись, Йорнар нашел и сумку с травами, и огниво с медной чашей для курений. Собрав их, он подал всю утварь подруге.

Холь перебрала тонкими пальцами пучок трав, выбрав на ощупь подходящие, уложила их на дно чаши и подожгла выбитой кресалом искрой. Горький дым тут же окутал их и устремился к своду шатра. Холь немного подождала, затем сделала несколько глубоких вдохов и замерла.

Йорнар сидел тише треска тлеющих трав, зная, что Холь сейчас очень далеко. И душой, и сердцем она устремилась к самому порогу «той стороны», к своей покровительнице, молить ее приоткрыть тайную завесу. Солдат покорно ждал, но отчего-то с каждым мигом ему все больше казалось, что он совершил ошибку, попросив подругу заглянуть в его будущее.

— Неспокойно будет на юге, — наконец отрешенно заговорила ведунья. — Все так запутанно и смутно, не различить, кто тебе друг, а кто враг. Будто и нельзя никому доверять, даже богам. Тем более богам. Они играют по своим правилам и не потерпят вмешательства. Одному тебе не осилить. Одному тебе нельзя. Но белое крыло укажет путь к тому, что ты ищешь.

— А что я ищу? — не удержавшись, спросил Йорнар.

В ответ Холь лишь насупилась. И замолкла. Молчала долго, казалось, больше и не скажет ничего, но Йорнар знал, что Холь упрямая, без ответов она не уйдет.

— Пески погубят тебя, — вдруг проговорила она тихо, и по щеке ее скатилась одинокая слеза. — Я не слышу твоего сердца. — Холь надрывно вздохнула и, вздрогнув, позвала: — Йор?

— Я здесь, — Йорнар взял подругу за руки. Та мигом оттаяла, и душой, и сердцем вернувшись к нему.

— Откажись! — испуганно потребовала она.

— Я не могу, Холь, — растерянно ответил Йорнар.

— Откажись, Йор, — теперь слезы лились в полную силу. — Умоляю.

Йорнар притянул Холь к себе и крепко обнял. Он с трудом осознавал, что она ему предрекла, слишком туманными казались сейчас ее слова, но сердце солдата разрывалось на части от ее горьких слез. Он прижимал ее к себе, гладил по волосам, слегка укачивал, пытаясь успокоить.

— Прости, не могу, — повторил он тихо, когда Холь перестала вздрагивать в его руках. — Но раз Калиппа предупредила меня, значит, я буду осторожен.

— Нет, Йор.

— Т-ш-ш, все хорошо, — прошептал он ей на ухо. — Я справлюсь. И я вернусь к тебе, слышишь.

Холь судорожно вздохнула и, хлюпнув носом, спросила:

— Обещаешь?

— Обещаю, — мягко ответил Йорнар. — Я же все еще планирую жениться на тебе, ведунья.

— Дурачок, — фыркнула Холь и отстранилась.

Они так шутили едва ли не с самого детства, хотя и знали оба, что никто из них по доброй воле не отречется от своего ремесла. А даже если Йорнару и удастся сохранить голову на плечах до старости, он не смог бы себе позволить отобрать у Холь ее видения. Но сейчас подруга улыбалась, и это было самым важным на свете.

— Все будет хорошо, — Йорнар наклонился к Холь и поцеловал ее в раскрасневшийся лоб.

— Я буду молиться о тебе каждый день, — прошептала она. — Я буду ждать.

— Я знаю.

«И, стало быть, буду искать белое крыло»…

— Я надеялся, что ты больше не будешь вести себя так безрассудно, брат.

Азелл не собирался даже поворачивать головы на строгой голос Валента. Он пребывал в слишком хорошем расположении духа и категорически не желал этого менять. Баловали сегодня и теплая, сухая, почти как дома, погода, и щедрые угощения, ожидавшие Азелла в гостевых покоях после прогулки по чудно́му, но не лишенному очарования городу, и изгибы обнаженного тела, теперь уже разомлевшего в его кровати. Для занудства старшего брата этим днем не было места. Поэтому вместо того, чтобы оправдать ожидания Валента и обеспокоенно выяснять, где же он, безрассудный, оплошал, Азелл лишь притянул к себе початый графин, влил в свой бокал сладкого вина и подцепил с блюда крупную виноградину.

И только когда он почувствовал, как в его затылке прожигается дыра размером с диск солнца, Азелл наконец ответил:

— Не понимаю, о чем ты.

— Например, о том, как ты вел себя во время встречи с Зариной. — Валент обошел стол, за которым трапезничал Азелл, и навис над ним. Не иначе, как для того, чтобы у брата кусок в горло не полез под осуждающим взглядом. — Или о том, что ты продолжаешь вытворять в ее владениях.

— Объяснишь, — Азелл все же отправил сочную ягоду в рот, вынудив брата снова ждать, — к чему ты сейчас об этом? Все же прошло как нельзя лучше. Светлейшая госпожа почти приготовилась к дороге, и мы вот-вот отправимся домой.

Валент не успел ничего возразить, поскольку в этот самый момент разомлевшее тело, просыпаясь, промычало что-то невнятное, обнаружив себя перед ним в самом распрекрасном из порочных видов, от которого медное лицо наследника Гаршаанской Империи вмиг налилось пунцом.

— Прочь, — прошипел Валент сквозь стиснутые зубы, поспешно отведя взгляд от кровати, и дважды ему повторять не пришлось: недолговременная пассия Азелла тут же поднялась и, кое-как прикрывшись вещами, неловко выскочила из комнаты.

— Какая муха тебя укусила, брат? — Азелл не смог удержаться от смеха, чем, похоже, еще сильнее рассердил Валента.

— Иногда мне кажется, что ты нарочно, — глухо проговорил тот, скрестив руки на груди.

— Нарочно, что?

— Нарочно пытаешься казаться глупее, чем ты есть на самом деле, Азелл. Нарочно вызывающ, дерзок. Ты правда не понимаешь, что вот это, — Валент обвел широким жестом комнату, — не поведение сына императора?

— Но мне скучно, брат, — возмутился Азелл.

— Ах, тебе скучно? Ты рискуешь хрупким союзом потому что тебе скучно? — сердито прорычал Валент. — Зарина в любой момент может засомневаться и отказаться от предложения отца. Ты этого добиваешься? Чтобы она перестала нам верить?

— Она нам и не верит, — фыркнул Азелл, откинувшись на спинку кресла. Хорошее настроение сдуло, как песок на сильном ветру. — Не мы убедили Зарину отправиться в Гаршаан, а слова и действия ее жрецов. Тех, кто продолжил врать, и тех, кто сбежал из столицы.

— Пусть так, — по-прежнему строго, но уже куда спокойнее ответил Валент. — Главное, что наша цель близка. Но я прошу тебя, Азелл, пока мы не покинули север, проявить сдержанность и не позволять распутству развязывать тебе язык.

— Да когда я дал тебе повод вообще так думать обо мне? — искренне оскорбился Азелл, которому, наоборот, все сложнее было сдерживаться.

— Да буквально сегодня, брат. Или не ты ночью бахвалился блудницам, что, как только южный бог придет в Гвинланд, они заживут в роскоши?

Азелл не знал, снова ему рассмеяться или еще сильнее рассердиться на брата. Это же надо из-за такой глупости испоганить ему день! На языке закололо немало грубых слов, но вместо того, чтобы высказать сгоряча что-то, о чем потом придется жалеть, Азелл вновь ухватился за графин.

— Ты не дурак, — продолжил Валент, теперь, обретя уверенность в своем превосходстве, с обжигающим холодом в голосе, — и должен понимать, что у всего есть уши.

— У моей охраны, очевидно, тоже, — процедил Азелл, после чего залпом, без удовольствия, осушил бокал.

— Само собой. Прошу, не сочти это оскорблением. Но наш враг способен ухватиться даже за самую несущественную мелочь, любое неаккуратное слово может обратить прахом нашу миссию.

— Твою миссию, — поправил Азелл, уставившись на дно бокала.

— Мою, — повторил за ним Валент, а затем тяжело вздохнул. — Ты поэтому так ко всему относишься? Потому что отец поручил это мне?

— Как старшему, — хмыкнув, пожал плечами Азелл. — Все справедливо.

— Азелл, если я узнаю, что ты действительно нарочно…

— Вот давай только без пустых угроз, брат, — Азелл резко поднял взгляд и натянул на лицо улыбку, хотя чувствовал себя при этом донельзя мерзко. — Ты меня слишком сильно любишь, чтобы претворить их в дело.

— Люблю. Но стоять между мной и отцом не позволю.

— Ты хотел сказать: между тобой и троном?

— Вот зачем ты так, Азелл? — Валент болезненно поморщился и сжал пальцами переносицу. — Мы с тобой это уже не раз обсуждали. Будет твоя воля и, когда придет время, мы вместе разделим это бремя.

— Будто с моей волей кто-то станет считаться.

— Мы сыновья Солиуса Саргона, — твердо проговорил Валент, уперевшись руками в стол. — Нам никто не посмеет указывать.

У Азелла было иное мнение на этот счет, но он не стал спорить с братом. В конце концов тот пришел услышать от него совсем другие слова.

— Я понял свою ошибку, — покорно проговорил их Азелл, глядя прямо в строгие темные глаза. — Больше этого не повторится.

— Брат…

Что бы ни хотел сказать Валент, Азелл перебил его взмахом руки. От его снисходительности уже и без того было тошно.

— Оставь. И, пожалуйста, уйди.

Валент снова тяжело вздохнул, крепко сжав кулаки, однако просьбу выполнил. Хвала богам, молча.

Но не успела за ним закрыться дверь, как в комнату заглянула юная гаршаанка, одна из сопровождающих братьев прислуг.

— Я могу убраться, господин? — поинтересовалась она тонким голоском.

— Да, прибери здесь все. — Азелл резко отодвинулся от стола и поднялся с кресла. От вида яств и мятой кровати его теперь тоже тошнило. Но куда себя при этом деть, Азелл не представлял, поэтому, пока прислуга собирала блюда и бокалы со стола, он отошел к окну и уставился, не всматриваясь, на внутренний двор.

В груди сплелись в ядовитый глубок злость и обида. Валент так крепко ухватился за возможность проявить себя перед отцом, что не замечал, как сам становился его двойником. Чужим и чуждым Азеллу. Не видел брат и других лежащих неглубоко от поверхности вещей. Но здесь Азелл мог сердиться только на себя. Это ему не хватало смелости поговорить с Валентом. Попросить его о помощи.

— Все в порядке? — властный женский голос вынудил Азелла вздрогнуть.

— Да, — ответил тот, с трудом подавляя подкативший к горлу страх. Азеллу нечего было бояться, но он не мог с собой ничего поделать.

— Ты уверен?

Азелл резко отвернулся от окна. Юная гаршаанка, прислуга, прибывшая с посланниками Империи из-за моря, стояла посреди комнаты, оставив все свои дела, а ее глазами на Азелла пристально смотрела совсем другая женщина.

— Да.

— А нам показалось, — протянула она, — что речь шла об угрозе миссии.

— Вам показалось, — раздраженно проговорил Азелл. — Просто Валент порой бывает излишне мнителен.

Прислуга медленно наклонила голову набок:

— Зарина до сих пор не объявила своему народу о смерти богини.

«А я-то что могу с этим сделать?» — едва не сорвалось с губ Азелла.

— Всего лишь предосторожность с ее стороны, — вместо этого ответил он, силясь взять себя в руки. — Ей нужно время поверить самой. И убедиться, что ей есть, что предложить своему народу взамен.

— Разве в вашу с братом задачу не входило ее убедить?

— Если бы Зарину было так просто убедить, — фыркнул Азелл, — она бы сейчас была бы нашей мачехой, а не царицей Гвинланда.

Да, глупость сказал, они бы вообще не появились на свет, но смысл его слов, Азелл надеялся, был ясен.

— Чем дольше вы с этим тянете, тем хуже для вашего союза. Если Зарина не примет Иснана, она не сможет покинуть Империю. Так или иначе, ее душа должна будет принадлежать Белому Ткачу.

— Вы хотите держать ее силой? — спросил Азелл, но тут же осознал, о чем на самом деле шла речь. — Нет, отец не позволит причинить вред гостье.

— Это не ему решать.

Несмотря на все семейные разногласия, такое дерзкое заявление об отце возмутило Азелла.

— Не забывайся, ты говоришь об императоре, — процедил он гневно. — Ты служишь ему!

— Считаешь своего отца выше бога? — сталь в голосе, звучавшая из уст ни в чем не повинной прислуги, царапала не только слух, но, казалось, и саму душу. — Нет, иначе бы не трясся так передо мной. Ни отец, ни брат не защитят тебя от твоей судьбы, и ты это знаешь. Но если ты хочешь в будущем думать, что я служу тебе, а не кому-то еще, то ты будешь делать то, что тебе велят. Ты убьешь Зарину, если она решит вернуться домой ни с чем. Ты нас услышал, Азелл?

— Услышал, — с глубоким презрением к самому себе ответил Азелл, отведя взгляд в сторону за миг до того, как пустая оболочка юной девы упала на пол.

«Как по-твоему, Валент, а это то, чем должен заниматься сын императора?»

Бездонное черное небо и раскинувшийся под ним серый простор давили на сердце непосильной тревогой. Жрецы постоянно твердят, что безмолвие «той стороны» гонит прочь всю суету, обволакивает душу спокойствием, дарит порядок мыслям и чувствам, но на молодого царя изнанка мира никогда не действовала подобным образом. Он смотрел на возвышающуюся над горизонтом могучую тень, обратившую в его сторону клюв белесой маски, и не знал, как унять клокочущее волнение в груди.

Возможно, закончи он обучение, «та сторона» принимала бы его иначе. Возможно, стань он жрецом, он посещал бы ее не только в столь мучительных видениях.

— Южане затевают опасную игру, — прогремел над пустошью громоподобный глас. — Если им удастся сломить волю львиной царицы, граница падет. Время на исходе.

Казалось, время уже давно истекло. Его жалкие остатки истлели еще до того, как эта миссия была возложена на юные плечи царя. Но он не терял уверенности, что как только ему удастся найти отступников, все прочее перестанет иметь значение. И нескончаемые распри, и границы, и время, как минувшее, так и отведенное.

— Белый Ткач сплел тугое полотно, я по-прежнему слеп к тому, что происходит среди песков, — продолжила тень, отвернув клюв маски.

Вид лишенного глазниц вороньего черепа накрепко приковывал взгляд и тревожил сердце еще хлеще, чем безликая пустошь, будто не коварство врага было в том повинно, а собственная беспомощность.

Если бы только Бог-Ворон доверил своему ставленнику силу «той стороны», если бы позволил прибегнуть к помощи ее эха, тот уже давно бы усмирил смуту на севере, а не тратил бы драгоценное время на доказательство своего права вести его за собой. Давно бы обрушил весь гнев своего народа на царство песков, перешел бы границу и отыскал малодушно спрятавшихся за ней отступников.

Давно бы закончил эту проклятую войну.

Но его испытывали. День ото дня. И те, кто служил ему, и те, кто обязан был служить, да даже тот, кому служил он, — мешали исполнить свой долг.

Будто он смел свернуть с намеченного пути. Будто после всего, что у него отняли, мог остаться иной путь.

Самозванец. Это слово передавалось из уст в уста везде и всюду. Так говорили жрецы, не признающие в нем ставленника своего бога. В этом уверяли солдаты, убежденные в его гибели. На том настаивали дворяне, не желающие делиться властью. А тот, кто ведал о нем все, в чьих силах было возложить в его руки неоспоримое доказательство — трусливо отказывался это делать. Недоверие и ошибки прошлого стояли поперек его же собственной воли и обязывали его избранника к излишней осторожности, унизительному покорству и едва ли не слепому подчинению. Вынуждали убеждать в верности каждого решения, каждой идеи, буквально отстаивать каждый, даже самый незначительный шаг.

Эта скованность злила и в то же время словно закаляла ум. Держала в постоянном напряжении, учила быть хитрее, реагировать быстрее, использовать все доступные средства.

Как сегодня.

Молодой царь рисковал, очень сильно рисковал, и не только собственной жизнью. Но он не мог упустить выпавшую ему возможность. Есть вещи, которые не свершить ни целым армиям, ни даже богам, но которые более чем по зубам одному единственному человеку. Знающему свое дело и своего врага.

Осталось только изловить этого человека.

— Предательская кровь прольется точно в срок, — сорвались с губ покорные слова. — Мы не проиграем.

— Душа, — требовательно проговорила тень бога. — Мне нужна наполненная душа.

— Я добуду ее тебе.

— Для начала выживи. — Клюв маски резко обернулся обратно. — Она пришла за тобой!

Наконец-то.

Руки сами собой взметнулись вверх, прикрывая лицо и шею, еще до того как серая пелена «той стороны» окончательно сменилась красками яви. Где-то под самым ухом глухо звякнули кольца кольчуги. Быстро проморгавшись, юноша увидел над собой едва различимую в полумраке шатра тень, живую, человеческую, приготовившуюся к новому удару. Времени на то, чтобы подняться на ноги или отскочить уже не оставалось, поэтому он снова выбросил руки навстречу ярко блеснувшему острому клинку, нацеленному в открытое горло. Лезвие вновь разрезало черную ткань рукава, обнажив стальные звенья, да прошло мимо намеченной цели, ужалив кожу на щеке. Отведенный выпад помог ухватиться за руку нападающей тени и, пока она не нанесла более точный, смертельный удар, потянуть ее на себя, заваливая на пол шатра. Ни силы, ни ловкости не хватило, чтобы скрутить укрытую с ног до головы в темную одежду фигуру или придавить ее к земле, но вызвать замешательство, столь необходимую заминку — удалось.

— Постой! — Чувствуя, как его самого прижали к устланному коврами полу, юноша что есть мочи вцепился в ладонь, сжавшую рукоять клинка, не позволяя ему опуститься. — Мы оба знаем, что моя смерть ничего не изменит. Убьешь меня, и мое место займет кто-нибудь другой. Не моя жизнь нужна богам!

Получилось. Фигура хоть и не ослабила хватку, но на рукоять давить перестала, остановив кончик острого лезвия в опасной близости от обнаженной глотки.

— Мы оба были там, — судорожно сглотнув, торопливо продолжил он. — Ты своими глазами видела, сколько крови было пролито. Ты видела момент его слабости. И знаешь, что именно он должен принести эту жертву. Только так мы освободим север от этой ноши. — Из-за повязанной на манер подшлемника темной ткани почти не было видно лица нападающей, но горящие болезненной яростью зеленые глаза яснее любых слов говорили, что слова попали точно в цель. — Помоги мне его найти. Помоги взять с него долг.

Во взгляде тени тут же вспыхнуло возмущение вперемешку с отвращением, и она снова налегла на рукоять, пытаясь пересилить хватку царя и оборвать его жизнь.

— Мы можем закончить эту ненавистную войну, — прошипел он. — Я устал от нее не меньше твоего.

И тень замерла. Шумно выдыхая через нос, гневно насупилась. А затем резко дернула клинок на себя, освобождаясь из обессилевших рук, и вскочила, нависнув над лежащим у ее ног царем. Наградила его долгим тяжелым взглядом, в котором теперь, как ему показалось, все иные чувства затмила черная, бездонная, как небо «той стороны», скорбь, а после кинулась прочь из шатра, скрываясь в ночи.

Не сразу он позволил себе подняться. Не сразу решился даже перевести дух. Лежал на полу, слушая шальной перестук сердца в ушах, чувствуя, как постепенно в груди разливается горячее воодушевление.

Ему же удалось? Похоже, что удалось. Если бы он не перенаправил ее гнев, он бы уже не дышал. Выходит, он изловил ту, что знает свое дело и своего врага.

Молодой царь, по-прежнему лежа на полу, нервно рассмеялся.

Удалось! Как только выяснилось, что она идет по его следу, он сразу понял, как стоит поступить. Да, это был отчаянный шаг, отослать прочь стражу и позволить ей пробраться в собственный шатер, но этот риск того стоил. Только она сможет отыскать след отступников даже за завесой, что ослепила бога.

— Невен? У тебя все в порядке? — за пологом послышался скрипучий голос и внутрь шатра заглянул обеспокоенный старый жрец. — Ты ранен? У тебя кровь! — ахнул он, с ужасом уставившись на раскинувшегося на полу царя.

Осознавая, до чего нелепо он сейчас выглядит, тот засмеялся еще громче.

— Все хорошо, — выдохнул он, поднимаясь, и провел ладонью по щеке. — Она была здесь. — С широкой победной улыбкой Невен Таламийский взглянул на кровь на своих пальцах. — Она начала свою охоту.