Найденное прощение (гет)

Проснувшись, Нюша, как и обещала себе вчера, принялась тот час быстро собираться к Совунье в гости. Она долго не могла заснуть ночью и впала в сон только лишь из-за сильной усталости. На душе остался горький осадок вчерашней истории: Нюша была в нехорошем расположении духа. Как там совушка? Наверное, ей сложно там одной справиться со вчерашним потрясением… Именно так думала свинка, заплетая наскоро хвостик у туалетного столика.

Свою разбитую мудрую наставницу девочка не видела никогда. Не видела никогда её слёз, которые проливала она вчера над письмами — упущенными возможностями. Прошло уже слишком много времени, позади остались те года, и ничего уже не вернёшь обратно. Ни сказанные слова, ни совершённые поступки, ни принятые решения…

Может, то и к лучшему. Жизнь поворачивается к нам разными боками, а иногда и разворачивается спиной. Кто знает, как бы она повернулась тогда.

«Но… почему ты уехала? Наверное, ты не хочешь меня видеть. Извини…» Эти слова, произнесённые срывающимся, прерывистым голосом, с разрывающимся сердцем в груди; как рыдала Совунья, читая роковые строки, пока слёзы закрывали всё пеленою и туманом, вспоминала с досадой Нюша.

— Он мог объясниться. И объяснился, — говорила Нюша и вышла за калитку, вспоминая прошлый разговор. — И вот зачем письма вложили в журналы!

— А ведь она и вправду любила его, — вдруг с ужасом осознала девочка, — раз уж не забыла и так расстроилась из-за писем. Значит, она ждала эти строки, тогда, ждала и надеялась. А он?.. У-у-ужас…

Нюша засеменила ногами по тропинке, и осознание случившегося, которое приходило к ней с каждой секундой, пробирало до самых костей. По пути вспоминала она ненароком свои любимые сказки и начинала понимать, что истории в них такие наивные и умышленно добрые, со счастливым концом, и реальности в них нет ни капли. Реализм жесток, непредсказуем и печален. История Совуньи тянет на драматическую, трагическую повесть.

По той же тропе к домику свинки шёл меланхоличный романтик Бараш с букетом пышных, пахучих полевых цветов, вприпрыжку, фантазируя о предстоящей прогулке со своей музой, девушкой души. И вот она перед ним, быстро шагает навстречу. Бараш остановился и, вздохнув, заговорил развесёлым тоном:

— О! Нюша! Слушай, а, может, мы…

Девочка прошла лишь мимо, не вскинув в сторону поэта даже взгляда, и грозно сказала, не останавливаясь:

— Не до тебя сейчас, Бараш! Давай в другой раз. — И скрылась.

Поэт что-то хотел было сказать вслед, но не успел. Юноша взбесился и швырнул в сторону букет…

На опушке, где раскинулся завораживающий вид на высоченные горы, восхищающие своей величественностью, показался такой же величественный старый дуб, в дупле которого и жила Совунья. Всегда из трубы выходил серый дым, окна открыты настежь. А ароматы печёных пирогов и фруктового варенья разносились по всей Ромашковой долине. Но не сейчас: двери и окна плотно прикрыты, из трубы не валит дым…

Нюша насторожилась. Никогда такого не было, чтобы около домика Совуньи застаивался воздух. Она быстрее побежала туда, вскарабкалась по лестнице и отворила дверь.

Девочка вбежала в дом, переводя дыхание, и остолбенела на месте: Совуньи дома не было, что случалось с ней нечасто. Но где же тогда?

— Может, — рассуждала свинка, — она на ромашковой поляне? Или собирает грибы в лесу? Точно!

С такими мыслями Нюша, ловко спрыгнув с лестницы, побежала туда.

Много каких мыслей приходило в голову Совуньи, пока шла она по тропинке. Может, стоит развернуться, сжечь письма и никогда не вспоминать о случившимся? Выкинуть сейчас их в воду, и всё будет как прежде. Ноги наливаются свинцом при одной лишь мысли о предстоящей встрече. Но нет. Как бы ни было тяжело ступать, но что-то заставляло идти вперёд.

О чём говорить? Через столько-то лет… Может, это останется теперь анекдотом на остаток жизни, и бояться не стоит. Но именно это совушку и пугало.

Тропинка свернула к пруду; показалась синяя скамейка, фонарь и стены домика Кар-Карыча, из-за которых слышалась звонкая, радостная мелодия рояля. Окошко как всегда отворено, и симфонию с великолепной арией ворона слышно было отчётливо. Пути назад уже нет. Совунья прошла вперёд, поднялась по ступеням и, тяжело выдохнув, постучала в двери, спрятав принесённые письма за спиной.

Мелодия стихла, и раздались шаги. Дверь со скрипом отворилась — по ту её сторону показался важный педант Кар-Карыч. Ворон выглянул и, признав свою гостью, улыбнулся.

— Совунья! Проходи скорее! — проговорил он со всем благородием и распахнул двери шире.

— Ух-ух! — силилась она улыбнуться. — Здравствуй, Карыч.

Совушка зашла в дом, ворочая руками, чтобы спрятать письма. Пока Карыч отвернулся закрыть клавиши рояля крышкой, она села на стул и вставила бумаги между спиной и его спинкой. Тем временем ворон, напевая под нос мелодию, принёс пару чашек на стол и разлил чай из самовара себе и своей дорогой гостье.

Ворон сидел напротив и расхваливал маринады умелой хозяйки, которые ему дала намедни дала совушка. Совунья изредко улыбалась, но не проронила ни слова, что было довольно странным. Она чувствовала, как силы держаться её покидают, и минуты приближают роковой разговор. Карыч замолчал и насторожился, взглянув на гостью.

— Дорогая моя, — заговорил он негромко, — что-то случилось? Вид у тебя нерадостный.

— Что ты? Нет, — отвечала она то, что ранило ещё пуще. — Всё в порядке, на твёрдую четвёрочку.

Разговор не клеился. Совунья чувствовала себя неловко, четно обдумывая, с чего начать разговор — главный повод, зачем она пришла к нему. Растерянный был и Карыч: ворон сидел в недоумении. Уже он обдумывал, как добиться правды от подруги и причины прихода. Было ясно, что пришла она не просто попить чай и поболтать.

Так они сидели в молчании.

— Ты помнишь первую нашу встречу? — вдруг заговорила Совунья, глядя отчаянно в пол.

— О-о-о, — удивился ворон такому повороту, — конечно, помню. Это было на вокзале в * * *

году…

— Помнишь, как ты впервые приехал в Ромашковую долину? — продолжала она также.

— Помню, — коротко ответил Кар-Карыч. — Я никогда не думал, что найду здесь настоящий друзей. Да что уж говорить, что я в общем найду их, как вы.

Совунья ничего не отвечала и продолжала смотреть в пол. Затрепетало ли что-то в душе немолодого ворона от столь прямых вопросов? Или он так умело скрывает это? Понимает ли он ту основную связь, которая спутала два этих события его биографии? Увы, но мысли друг друга мы не в силах знать. Единственная пилюля, и ту Карыч когда-то отдал скептику Лосяшу…

Снова нависло неприятное молчание, которое напрягало ворона всё сильнее и сильнее.

— Я тоже всё помню, — вдруг проронила совушка, сделав акцент на слове «всё», и, достав письма, положила их на стол.

Листики покатились друг на друге, как будто их положили на тонкий скользкий лёд.

Кар-Карыч впал в полный ступор, и лишь через паузу он дотронулся до бумаг, которые ему показались до боли в груди знакомыми. Будто он видел их уже когда-то, будто с ними связано что-то очень важное и нерешённое; что он хотел когда-то напрасно забыть, но никак не удалось. Воспоминания деформировались, утратив истинный вид, но даже в такой форме они оставались где-то на задворках души и изредка тянули за тонкие ниточки.

Карыч поднёс один конверт к лицу, и искажённые воспоминания вдруг приняли изначальный облик и с силой дёрнули за болезненную нить: сердце его участило ритм. Чернильные буквы в строках конверта закручивались диковинными узорами — это его почерк, он понял это сразу. Он брал конверт один за одним, и везде значился отправителем.

Послышался глухой всхлип напротив. Карыч вскинул голову. По щекам Совуньи скатывались слёзы, оставляя мокрый след, а в руках она сжимала полосатую шапочку.

— Я даже не знала о них, — скорбно, тихо произнесла она срывающимся голосом, и всхлип повторился снова.

Карыч не совсем понял её слов, но сердце его защемило при виде плачущей подруги прошлого и нынешнего. Сейчас оно разрывалось и пылало, обжигая изнутри грудь.

— Их по случайности нашла Нюша, — залепетала она, — роясь в моём сундуке. И в журналах лежали они. Я даже не притрагивалась к ним из-за переезда и прочих хлопот, что просто забыла про них…

С каждым новым словом голос ещё повышался на октаву, а слёзы изливались на её лице густым потоком капель. Дыхание прерывалось; она плакала в шапочку, которую преподнесла к лицу.

Эмоции ворона сменяли друг друга с немысленной скоростью. Он чувствовал, как много ему нужно сказать сейчас, когда карты раскрыты и лежат перед ним на столе в виде разбросанных писем. Теперь он понимал и внимал все слова, которые произнесла Совунья. Он не винил её ни в чём.

— Я думала, ты не извинишься передо мной, — продолжала она уже тише. — Ты хлопнул тогда дверью и удалился на совсем. Я ждала… Когда ты начал здесь жить, я думала, что ты не вспомнишь тот случай, что ни разу не подошёл и не заговорил… Что это теперь оставалось в прошлом…

— А я думал, что ты прочитала их все и не простила, — заговорил глухо ворон, глядя куда-то в пол. — Я отправляй их каждый день, но ответа не приходило. И даже уже тут, в Ромашковой долине, ты не дала мне никакого ответа. Если бы ты знала, сколько я таких писем изничтожил, колеблясь, отправить или нет…

Совунья вскинула усеянные слезами ресницы на давнего друга и прошлую любовь и снова горько зарыдала, услышав признание. Ворон всё сидел неподвижно и томно вздыхал, перебирая в памяти моменты их дружбы и ссоры и осознавая, как был неправ и сколько времени упустил тогда:

— Все мы о чём-то думали… Даже не удосужившись банально спросить, — скорбно произнёс он и встал с места.

Карыч подошёл к стулу Совуньи и, подняв её с места, прижал к себе в объятия. Совушка не противилась, лишь прижалась ближе к груди ворона и обвила руками его спину.

Полосатая шапочка упала на пол.

* * *

Нюша в это время бродила по закоулкам Ромашковой долины: обошла все места, где могла быть Совунья, по нескольку раз, но не нашла её нигде. Совушка будто испарилась. Это настораживало девочку. Нюша была на ромашковой поляне, ходила по тропам леса, поднималась на утёс, с которого раскидывался вид на море. Оставалось только объявлять вседолинную тревогу.

Нюша побежала обратно через опушку, где стоял домик совы. Она мало на что обращала внимание, поглощённая переживанием о пропаже мудрой наставницы. Как вдруг, пробегая мимо, она услышала знакомый голос, который пробрался к ней в голову в потоки бесконечных хаотичных мыслей:

— Нюша! Куда это ты так бежишь! Сейчас набегаешься, вспотеешь и простудишься, ох-ох!

Девочка оглянулась на дуб: из форточки выглядывала Совунья, хмуря в негодовании брови. Нюша засветилась от счастья при виде привычной, а главное невредимой совушки. Она скорее побежала к ней, чтобы получить объяснения о её неожиданной пропаже.

— Не знаю, — говорила Совунья, — я была дома. Может, получилось так, что мы разминулись.

— Я обошла всю долину, — тараторила Нюша. — И не нашла тебя нигде!

— Ох-ох-ох, — посмеивалась тепло сова, — всё-таки мы разминулись где-то в лесу, деточка.

Это и правду имело место быть, думала Нюша, ведь она искала её везде, но не додумалась ещё раз сходить к дому — единственному месту, где она была лишь утром. Она тоже рассмеялась.

— Я так испугалась, — говорила Нюша, кончив смеяться.

Совунья, щурившись, посмеивалась над наивными, добрыми словами девочки.

— В жизни и такое бывает тоже, — сказала она. — Ну, что ж, — вдруг воскликнула совушка, — у нас с тобой ещё гора не начатых дел! Нюша! Доставай гладильную доску!..

Всё же Бараш остыл. Шагая к дому, он пытался понять причину такого холодного приёма к себе. Неужели Нюша не простила его за тот вчерашний случай? Но поиск ответа притягивал к себе, как магнит, множество других вопросов, пока не притянул заключительный, вокруг которого крутились остальные вопросы: любит ли она его?

Это Бараш силился понять уже долгое время. Нюша часто давала ему надежду и тут же жестоко вырывала её прям под его сиреневым носом. Когда-то она одарила его поцелуем, но на этом, кажется, всё и кончилось. К чему эти распри бессвязных её выходок? Неужели это лишь слепые манипуляции или игры, которыми тешится свинка? Такое принять простреленное насквозь сердце поэта не могло…

Он понимал это разумом, то, что сердце яро отвергало. Она муза, отголосок его меланхоличной души, к которому его тянет раз за разом. И даже будучи обиженным и уязвлённым её выпадами при очередной встрече их взглядов он терял всё самообладание, и обиды его улетучивались разом. Под ночною луною перо выводило её имя на желтоватой бумаге в стихах оды. Как это возможно?! Куда стреляет Купидон?..

Убитый горем от этих мыслей, пронесшихся в его голове стадом, он продолжал плестись по тропе, не замечая вокруг себя ничего и никого.

— Дружище, что-то стряслось? — послышался приветливый голос.

Бараш вышел из дум и огляделся: он проходил мимо домика Карыча. Хозяин дома стоял у крыльца и вопросительно глядел на него.

— Да так, — начал хмуро Бараш, — всё думаю. Этот мир жесток, и даже та, которая подаёт раз за разом ложные надежды, растворяется и ис-че-за-ет. Я хочу быть одиноким, но каждый раз меня заставляют в этом усомниться. И опрокидывают в итоге навзничь.

Карыч прекрасно понимал, о какой говорит он, которая подаёт ложные надежды и заставляет усомниться в меланхоличных желаниях мягкого Бараша.

— Мой юный друг, — сказал он, улыбаясь, и подошёл к поэту, — иногда вместо множества раздумий достаточно лишь один раз спросить.

Бараш поднял голову на Карыча и вопросительно взглянул на него…

В домике Кар-Карыча есть много сувениров, которые он привёз с собой из путешествий. Не зря же на стене висит географическая карта, которая напоминает ворону о его незабываемых моментах биографии.

Ранее, когда зверей удивляли банальные вещи, прочитанные из газет или сказанные диктором по радио, а телевизоры были роскошью для многих, где, собственно, говорили те же вещи, что в газетах и по радио, были очень популярны труппы «бродячих» артистов, тем более циркачей и фокусников. Наш Карыч колесил по всему миру, забавляя публику своим мастерством. Потом появились желания побольше, тяга к прекрасному, и гастроли всё более походили на вояжи по странам. С каким удовольствием ворон рисовал карту Перу, которую позже подарил Нюше, и с какими эмоциями рассказывает молодёжи о своих приключениях в городах...

Каждому живому существу в жизни необходимо получить своё местечко — спокойную обитель. Усталость приходит даже от таких поездок, которые для многих остаются несбывшейся мечтой до самого конца. Но каково это место? и где его искать? Этот вопрос требует долгих демагогий. Домик у моря или посреди тайги, крохотная квартирка в старом районе, пентхауз со всеми удобствами или, может, малая Родина? Там, где родительский дом, родные закоулки, тень крон высоких деревьев и особенный воздух?

Кар-Карыч помнит своё родовое гнёздышко в Ромашковой долине, где он, будучи младенцем, сидел в скорлупке, перевязанный голубой ленточкой. Через несколько лет родители с сыном перебрались в город... Но связь с долиной осталась навсегда.

* * *

И надо же! Даже через столько лет к Ромашковой долине не смогли провести железнодорожную сеть! Хотя бы её! Но увы... Добраться до долины можно лишь одним способом: остановиться в городе, а дальше идти пешком. Что поделать? Карыч натренирован длительными походами, и пройти пару километром для него не составляет труда.

Путь прелестного, талантливого артиста его окончен. Он много лет потратил на это ремесло. Силы с каждым годом увядают; стариков — ветеранов сцены — вытесняют молодые артисты и технологическая революция... Пора возвращаться домой блудному сыну.

Наконец показался знакомый ландшафт, который изменился за столько-то лет, но ворон может отличить его из тысяч таких же, если даже он изменится до неузнаваемости. А вороны знамениты своей памятью. Лесок разросся, стал выше — вознесясь величественной стеной. Именно рядом с ним когда-то находились то самое дерево и домик семьи Кар-Карыча. Правда, сейчас без слёз не взглянуть: мало что осталось от родового гнезда, только старая, иссушенная коряга вместо деревца. А хотя на нём распустились пару зелёных листочков. Они единственные радуют глаз в этом забытом месте.

Карыч вздохнул, рассматривая остатки его детства. Ну, что ж? Остаётся только начинать всё с нуля.

Интересно, как сейчас обстоят дела в долине? Наверное, она так и осталась крохотным поселением с несколькими домишками и маяком — единственной достопримечательностью в этом месте. Как-то маленьким мальчиком он слушал разговоры родителей, где они упоминали жителей Ромашковой долины, но не обращал на них никакого внимания. Да и встречать жителей ему приходилось иногда. Но вспомнить их лица, а уж тем более имена, уже задача не из простых. С этими мыслями Карыч, ухватив ручку чемодана крепче, пошёл по заросшей сорной травой тропинке дальше через лес.

Лес пройден. К сожалению, за тропами уже мало кто следит. Раздвигая ветки, ворон вышел к знакомому ручью, который изменил своё направление за столько лет. Как вдруг, когда ворон поднял глаза, за деревьями показалась рогатая крыша какого-то дома.

— Это что такое?.. — проговорил про себя Карыч. — Я не помню на этом месте никакого дома. Тем более подобного.

Прогулка начинает принимать новый оборот. Ворон направился дальше — мелькнула ещё одна, но уже соломенная крыша, которая показалась ему знакомой, и в дали ещё одна у побережья моря, дощатая, выкрашенная красной краской. Неужели долина ещё жива и обрастает новыми домишками? у которых, собственно, есть хозяин.

Увлечённо читая квантовую физику, налегая на бутерброды с чаем, Лосяш краем глаза заметил фигуру, шедшую по тропе. Вскинув голову и струси́в рукой хлебные крошки из уголков рта, лось выглянул в окно. К его большому удивлению, это был не Копатыч и не Пин, а какая-то незнакомая для него птица. Он удивлённо рассматривал незнакомца, пока тот не двинулся вперёд.

— Феноменально... — озадаченно буркнул Лосяш и протёр глаза. Не мерещится ли ему это? — Кто это?

Для Лосяша было также удивительно увидеть в этих краях новое лицо не меньше нашего Карыча, увидевшего новые крыши. Захлопнув учебник, лось поспешил к другу Копатычу...

Кар-Карыч продолжал всё идти, рассматривая пейзажи вокруг себя. Да, сравниться с ними не может ничего: ни высотки, ни городские аллеи, ни жаркие пляжи... Но его всё не покидали мысли о новых, для него по крайней мере, жителях его малой Родины. Нужно будет обязательно познакомиться со всеми. И это не какое-то там желание, а необходимость. Вдруг Карыч, поглощённый раздумиями, вмиг очнулся, услышав за спиной шаги. По звукам, это был не один зверь: шума много и шаги все разные. Карыч обернулся.

Перед глазами ворона представились трое: пингвин в шлемофоне лётчика, медведь в соломенной шляпе и лось. Встретившиеся удивлённо смотрели друг на друга, даже несколько испуганно.

— Здравствуйте, — проговорил Карыч, нарушив неудобную тишину.

— Здравствуйте... — отозвался неуверенно лось. — Вы приезжий? Мы не видели вас здесь ранее.

— Ja, ja, — заговорил пингвин на немецком, чем очень удивил ворона, и почесал затылок гаечным ключом, — не видайт таких...

Медведь стоял молча.

Карыч замешкался:

— Я здесь родился, — начал он, — и вот, вернулся обратно.

Тут Карыч почувствовал, что кто-то тянет его за чемодан. Он воззрел вниз. Это был маленький кролик, который уцепился ему за ручку багажа. Видимо, малышу очень любопытно заглянуть внутрь.

— Крош! — вскрикнул лось, тоже заметив это. — Нельзя трогать чужие вещи. Иди ко мне!

Мальчик отпустил чемодан и вприпрыжку побежал к лосю, спрятавшись у него за спиной.

— А это что за оригинал? — ласково сказал Карыч, глядя на малыша, и подмигнул ему.

— Это наши, — добродушно протянул медведь. Видимо, крольчонок здесь такой не один.

За спинами жителей показалась ещё одна фигура, шагающая прямо к ним. Все обернулись, а вот Карыч застыл на месте, вытаращив глаза, будто его огрели чем-то тяжёлым или в него плеснули кипятком. Это была сова в полосатой шапочке с бубоном, с которой у ворона связано много разных воспоминаний.

— О! Совунья! — забасил медведь.

Да, это она, Совунья. Карыч не обознался. Ничуть она не изменилась. Мог ли ворон знать, что после отъезда Совуньи неизвестно куда увидит её именно здесь. Кар-Карыч часто думал о ней. Неужели сердце привело его прямо к её дому? Или не сердце, а нечто иное. Разве такие совпадения возможны? Совунья когда-то лично порвала все связи и даже не отвечала на письма. Просто ушла в закат, не сказав ни слова. Кажется, ничего не могло уже сохранить их связь, как вдруг...

Совунья вопросительно взглянула на ворона и также остановилась в ступоре.

— Здравствуй, Совунья, — проронил тихо Карыч.

— Здравствуй, Карыч, — также негромко ответила совушка.

— Вы знакомы? — удивлённо спросил лось и взглянул на Совунью.

— Так чего же вы молчите! — раздался громом голос медведя. Он подошёл к Карычу и обнял его за плечи. — Смотрите! И стесняется, главное. Молчит как партизан! Хе-хе! Пошли!

— Куда? — уже смелее говорил ворон. — Мне идти некуда.

— Некуда? — переспросил мишка. — Так мы тябе такой дом возведём! На раз-два!

— Ja! ja! — откликнулся пингвин и поставил руки в боки, широко улыбнувшись. — Можешь даже не переживайт по этому поводу.

— Для нас это не составляет большого труда, друг мой приезжий, — тараторил воодушевлённо лось.

Карыч улыбнулся. Где бы он не был, но такого тёплого приёма не получал ещё нигде. Его это тронуло.

— Вот там тебе дом и построим, — говорил медведь, глядя в даль, — вон около того пруда.

— Слушайте, — сказал Карыч, — отличное место! Мне нравится.

— А пойдёмте ко мне, — отозвалась вдруг Совунья, — познакомитесь, чаю попьём. Я пирог испекла...

— Отличная идея! — воскликнул лось.

— Sehr gut! — согласился пингвин.

— Совунья такие пироги печёт, просто пальчики оближешь! — басил медведь, сжимая плечи Карыча сильнее.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — отвечал ворон, глядя на Совунью.

Друзья теперь шли вместе к домику Совуньи, а Крошик бежал впереди всех. Все неумолкая галдели между собой, смеялись и обсуждали случившееся. Кар-Карыч разговорился со всеми, украдкой поглядывая на Совунью. Она всё такая же, как и при последней их встрече. Такая же обаятельная и желанная, с большими красивыми глазами, которые выражают сейчас досаду и тревогу. Это ворона тяготит.

Из разговоров Карыч узнал имена своих новых товарищей, то, что его родители и отец Копатыча знали друг друга (поэтому и домик медведя показался ему знакомым), и что Лосяш тоже когда-то приехал в Ромашковую долину из города.

— Ты решила остановится здесь? — спрашивал Кар-Карыч у Совуньи, сёрбая сладкий чай.

— Я давно сюда приехала, — отвечала совушка. — Здесь я жила с бабушкой.

Они продолжали свой разговор: расспрашивали друг друга о поездках, о жизни, о здоровье. А, когда говорила Совунья, Карыч понимающе кивал головой, не отводя от совушки взгляда.

И никто не осмелился спросить первым...