Memory Catcher (джен)

Слово «дом» — это зов.Зов, на который я теперь не могу откликнуться.

* * *

Она чувствовала, как по её стальным конечностям — люди называли их «руки» — скользил лёгкий ветер, который неожиданно превращался в яростный порыв, стоило ей набрать скорости при спуске. Чувствовала, как покрываются дорожной, степной пылью два пластмассовых глаза. Чувствовала, как трутся друг о друга железные пальцы, которые она постоянно забывала смазывать.

Модель «M-L», или, как её ласково называли создатели, «Мэлли», сейчас застыла, сидя на высоком сиденье красного велосипеда.

Она была до боли похожа на человека — обычную девушку лет семнадцати-восемнадцати. Искусственные русые волосы никогда не распускались из неаккуратного хвоста, футболка и джинсы, надетые без причины, тёрлись об её металлическую кожу — только она и выдавала Мэлли. Уж слишком подвижными были у неё шарнирные локти и колени, которые не скрывали, что представляют собой сложные сплетения механизмов. Ну и глаза — пускай создатели и попытались вложить в них яркий блеск голубых радужек, на деле они никогда не смогли бы наполнить их главным.

Жизнью. Жаждой жизни. Интересом к жизни. Любовью и какими-либо эмоциями.

Мэлли двигали очередные параметры заказа — и, вопреки её покорной сущности, она не могла не ощутить едва пробивающееся недоумение.

«Это же просто… Поля. Они похожи все друг на друга. Но меня попросили последовать именно сюда…»

Мэлли стояла на вершине небольшого пригорка, по которому добрую сотню лет назад проложили асфальт. Впрочем, он уже всё равно был прорезан миллионами трещин. У M-L в распоряжении находились лишь велосипед — необычный транспорт, который она сама отремонтировала, проезжая очередную свалку. Как оказалось, на нём передвигаться гораздо быстрее, чем на своих двух, пусть и никогда не устающих ногах. И ещё за спиной у неё болтался рюкзак с аппаратурой — фотоаппаратом, для любителей «живых» снимков, а кому без разницы — «кэтчер». Он сам настраивал нужный кадр и мгновенно отправлял готовые фото заказчику.

Мэлли оглядела местность, и, как ей самой показалось, из груди у неё вырвался хриплый вздох.

«Странные всё-таки существа — люди. Платят моим создателям немаленькую сумму, чтобы… что? Поглядеть на высохшие поля? На жалкие блёклые цветочки? Странные… Очень странные…»

Но у Мэлли не было особо много времени распыляться на рассуждения о людских желаниях — она вытащила из рюкзака кэтчер и установила его ровно на три минуты — снимков двадцать сделать успеет.

М-L, наверное, искренне хотела увидеть, почувствовать — что же так восхищало людей (даже её создателей!) в этом ничем не примечательном пейзаже.

Немного пожухлая, выжженная солнцем трава высоко поднималась и расстилалась колючим и цепким ковром на многие, многие километры. Только на линии горизонта можно было увидеть примостившиеся кучки пушистых, густых, темно-зелёных шапок деревьев. Под натиском жаркого суховея бледные шуршащие стебельки шелестели, создавая невесомый шёпот. Иногда казалось, что он — застывшие слова людей, которые когда-то давным-давно здесь проходили. Если прислушаться — можно разобрать протяжное «Иду-у-у» или краткое «Здесь!»

Иногда траву прорезали невзрачные цветочки — колючий чертополох, хрупкие тысячелистники, ярко-жёлтые лютики или небесно-голубые васильки. Мэлли не знала, от них ли исходит этот полевой запах — горьковатый, с примесью лёгкой сласти, такой густой и такой заметный. Но он жил — этот запах — в каждой клеточке растения, в каждой застывшей капельке воды, в каждом иссохшем листе и в каждой дорожной пылинке.

Да, точно, пыль. Она доставляла адские неудобства. Иногда казалось, что её коричневые тучи повисли над дорогой. Её было много — и она оседала на каждой поверхности, подгоняемая жаром предвечернего солнца. Мэлли постоянно жаловалась на пыль самой себе — она безмерно раздражала тем, что могла засорить механизмы.

Небо только-только тронул розоватый румянец. Он растекался по самому краю, и Мэлли пришлось признать: из всего многообразия мест, которые она посетила, закатный цвет именно здесь — самый нежнейший и лёгкий на её памяти. Он сталкивался с лазурной голубизной, смешивался и превращал небо в причудливую картину — бесконечную, широкую. Ничего не нарушало её целостности, даже прозрачные хрупкие облака не задерживались надолго: они растворялись в небе, как тонкая сахарная вата.

Всё это дышало, пылало такой вечной, нерушимой жизнью. Мэлли подняла голову — над ней то и дело стремительно кружили ястребы, грациозно расправив широкие крылья. Подошва нечаянно наступила на поросшую полынью обочину — и туча серо-зелёных кузнечиков вмиг разметалась по округе.

Из любования этой равниной Мэлли вырвал звон кэтчера — снимки с самого лучшего ракурса, уже, как водится, доставлены заказчику.

Мэлли никогда не узнавала, кем являются клиенты создателей. Но сейчас, впервые за её существование, в главном компьютере вспыхнул вопрос — кому же из людей понадобились фотографии этого места? Да, оно было по-своему очаровательно в своей простоте, но… Разве это сравнится с великими руинами древних цивилизаций? С Колизеем или Великой Китайской стеной? Разве сравнится это с бушующими потоками Ниагарского водопада или с цветастыми коралловыми рифами?

Нет, конечно же, нет.

— Знаешь, я ведь слежу за тобой от самой реки. Ты кто?

Мэлли вздрогнула от такого бесцеремонно неожиданного голоса. Это не было удивление, скорее ощущение чего-то неправильного: на Земле не должно быть никаких голосов.

На Земле не должно быть людей.

Мэлли обернулась, и её глаза, словно сканеры, проползли по человеку — параметры выдавали в нём мальчика лет двенадцати-тринадцати. На нём, словно порванные тряпки, болтались холщовая рубаха и подвязанные бечёвкой шорты. На белобрысой голове сидела потёртая кепка, а ноги были босы. Впрочем, в руках мальчишка держал пару видавших время кед.

— Что ты здесь делаешь? — ровным тоном уточнила Мэлли, не спеша пока отправлять данные об этой встрече начальству.

— Живу, — с улыбкой ответил мальчишка, обнажая щель между кривоватых зубов.

— Тебя не должно здесь быть.

— Почему?

— На Земле уже давно никто из людей не живёт.

— А мы живём, — мальчишка пнул ногой небольшой камешек. — Наверное, всё же не все люди покинули родную планету.

— Это плохо. Земля не пригодна для жизни, — продолжала Мэлли, расстёгивая рюкзак, меняя кэтчер на обычный фотоаппарат. — Океаны и моря отравлены, плодородных земель для выращивания урожая почти не осталось. Зимы стали аномально холодными, а лета — запредельно жаркими. И вы жить тут умудряетесь?

— Но… Разве ты тоже не на Земле живёшь? — удивился мальчишка, и лицо у него вытянулось.

— Я — машина. «Ловец воспоминаний». Делаю фотографии на заказ из разных мест планеты Земля, — отчеканила Мэлли по образцу, ни на секунду не задумываясь над словами.

— Машина? — мальчишка разинул рот, но затем его взгляд скользнул по локтям Мэлли и её пустым глазам. — Действительно. И как я сразу не заметил, — он робко усмехнулся.

Мэлли, движимая всё ещё терзавшим её вопросом, протянула:

— Скажи мне, как человек, что люди находят в этом? — она махнула рукой в сторону полей. — Заказчик заплатил моим создателям много денег, которые наверняка долго копил. Он мог потратить их на самые технологичные изобретения, но выбрал фотографии этих мест. Так почему?

Мальчишка внимательно оглядел поля, на которые показала Мэлли, и, недолго раздумывая, бросил, как само собой разумеющееся:

— Так ведь это дом.

— Дом? — Мэлли подняла искусственную бровь. — Нет, дом людей там, на Станции 32. А это…

— Это дом, — твёрдо оспорил мальчишка. — Где бы люди сейчас ни находились, они здесь выросли. Их предки выросли. Я в какой-то книге читал, что Земля — это колыбель человечества. Или, перефразируя, дом.

«Дом» — гулко отозвалось в душе.

Это не просто как здание — дом. Это… Другой дом. Такой, как боялась Мэлли, понять ей не под силу.

— Я понимаю человека, который захотел взглянуть на эти места, — проронил мальчишка. — Наверное, если бы мне пришлось покинуть здешние поля, я бы тоже захотел взглянуть на них позже. Хотя бы на фотографиях.

— Но ведь таких полей ещё много. Почему именно это? — не унималась Мэлли.

— Домов несколько не бывает. Точнее, бывает, но один дом заменить другим нельзя. Построй человеку кирпичный домик и заставь прожить в нем лет десять, а затем пересели в точно такой же — второй домом не станет.

— Люди… Вы странные.

— Может быть. Может быть, мы потому и отличаемся от других живых существ.

Мэлли снова задрала голову и проследила за удаляющимися коршунами.

Действительно… У зверей никогда проблем с логикой не бывает. Они просто пытаются выжить, и не цепляются ни за какой «дом». А люди…

Люди странные.