Царицу заказывали? (джен)

Наташа знала, что кто-то умрет. Вторые шансы не даются так просто. Особенно если вы с треском проиграли, и этот проигрыш стоил вам всем всего. За надеждой — это вам к Стиву Роджерсу, не к ней. Она всегда была реалисткой со здравым налетом пессимизма. И хотела спасти Стива, который потух, когда развеялся Зимний. Клинта, который сломался, когда его семью забрал Щелчок. Тех, кого Танос стер. Наташа была готова рискнуть всем. Буквально всем. И собой в первую очередь.

На Вормире она выбрала за Клинта. Ему нужно жить. Она верила, что у команды получится и Лора с детьми к нему вернутся. Он им нужен. Нат же сделала лучший выбор в своей полной крови жизни. Она умерла.

Умерла, почти ни о чём не сожалея. Если только о своей застарелой страшной боли. Наташа всегда хотела быть матерью. Но Красная Комната её этого шанса лишила. До появления Клинта и его семьи она избегала детей, как чумы, чтобы внутри не болело, не рвалось. Лучник её изменил. И за это Наташа ему была бесконечно благодарна и отдавала долг, спасая его.

Падение в пустоту завершилось тем, что она проснулась от детского плача. Надрывался в реве кто-то очень громко и с полной отдачей. Суетились незнакомые девицы в роскошных платьях, каждая с длинной толстой косой. Все как на подбор, статные красавицы. Наташа потянулась, и рукав полупрозрачной ночной одежды упал с тонкого запястья. Шрама не было. И это были не её пальцы и руки.

Тем временем красотки сюсюкали над кем-то в золотой колыбельке под златотканным же пологом. А он всё ревел, и плач ребенка отозвался внутри нее потребностью успокоить его. Взять на руки. И панику от того, что совершенно непонятно, какого хрена случилось и где она, заглушил.

— Магрит, дай мне моего сына…

Это сказала она. Нежным, нечеловечески мелодичным голосом, от которого и без того светлые покои стали еще светлее. Маленькие ножки утонули в ковре, когда Наташа села. К ней тут же кинулись две девицы с обувью. Она привычно скользнула в мягкие, словно пух, тапочки и так же привычно откинула за спину две тяжелые золотые косы.

Она взяла ребенка и покачала, любуясь раскрасневшимся от крика личиком.

— Сейчас мама тебя покормит, мой хороший. Валборг, царь уже в трапезной?

Наташа кормила ребенка грудью. Одна её часть была умиротворена и счастлива, а вторая боролась с паникой от понимания, куда именно она попала. Умилительно сердитый золотоволосый кроха, царь и скандинавские имена, всеобщее почтение к ней и вся эта кричащая роскошь. Она — Фригга, мать Тора и Локи, царица Асгарда и супруга Одина. А этот мальчик с хорошим аппетитом и есть Громовержец. Друг и Мститель. Тогда, в прошлой жизни.

— Да, моя царица.

Наташа покачивала сыто прикрывающего глазки сына и даже не дёрнулась, когда чужие руки помогли ей одеться. Внутри плескалось раздражение. Она помнила, что супруг собирался на охоту. В Альвхейме завелось очередное чудовище, и муж собирался его истребить. Фригга никогда не была красивой дурочкой, но Один об этом всегда забывал. Она знала, что у мужа очередная страсть. И улыбалась ему каждый день, благосклонно принимала комплименты и подарки. Один был заботлив и мил. Ещё бы! Царевна Ванов родила ему законного сына.

Празднества длились почти месяц. Царская чета принимала послов из всех покорённых миров с дарами. И всё это время юная Фригга сияла спокойным счастливым светом влюблённой женщины, несмотря на то, что во дворце шептались о любовнице её мужа. А что ей оставалось? Брак был договорным. Один взял её как гарантию мира с Ванахеймом. И, несмотря на все красивые слова жениха, Фригга всегда знала, что будет заложницей и символом победы одновременно.

И первая измена оскорбила её, но не стала таким уж сюрпризом. Она была умна. Понимала, что муж-ходок вряд ли изменится, какой бы красавицей она ни была. Козел!

Умная, на взгляд практичной Наташи, выросшая во дворце под опекой обожающего её брата, была слишком мягка. Ни упрека, ни попытки устроить муженьку скандал. Даже притащенных Одином мальчишек Вали и Видара приняла и начала о них заботиться. Муж отлучился и вернулся с двумя детьми, которых публично признал своими сыновьями и царевичами Асгарда. О матери детей ничего не было известно. Фригга и не спрашивала. Просто занялась детьми, за что получила от довольного такой покладистой и тихой женой супруга целую гору сундуков с дарами, достойными царицы.

— Магрит, уложи спать моего сына.

Наташа встала и подошла к круглому зеркалу выше её роста. То, что она увидела, ей понравилась. Фригга была лучезарна, как заря и излучала царственность. Наташа же привыкла использовать внешность как оружие. Ну что же, ей хоть в одном повезло.

— Царица, ваша купальня готова.

Она тряхнула головой и послала улыбку своему отражению. Да, страшно. Но это жизнь. И у неё могут быть дети. То есть уже есть. Наташа с нежностью посмотрела на колыбельку. Что бы ни случилось, она постарается стать мужчине, с которым дружила в прошлой жизни, хорошей матерью. Она молода, красива и впереди вечность. Супруг и прочие проблемы, правда, тоже были.

Начать стоило с малого. Например, с того, чтобы привести себя в порядок. Наташа не собиралась мчаться здесь и сейчас, отрывать голову Таносу, но ублюдок умрет обязательно. Или искать друзей. До их рождения еще тысячи лет. Она просто постарается обвыкнуться здесь. И решить, что делать дальше.

С практической точки зрения роль царицы устраивала её едва ли не больше, чем роль матери. Нет, внутри отзывалась нежность к маленькому Тору. Она не играла. Просто Нат с детства была пешкой в чужих играх, слабой и зависимой. В Красной комнате ей отлично вбили в голову, что она — инструмент в более умелых руках. Ей самой на первых ролях не быть никогда. Да, сейчас Фригга — придаток к мужу, но всё можно изменить. В Щите же у неё была определённая роль, и прыгнуть выше неё ей бы тот же Николас Фьюри не дал. Ей до конца никто не верил. Может быть, кроме Стива. Поэтому в сваре Наташа выбрала его сторону.

Встреча с супругом произошла за ужином. Хотя вот этот радостный миг она предпочла бы оттянуть, насколько возможно. А так пришлось изображать радость, слушать похвальбу и старательно относить довольный вид мужа не к очередному походу налево. Хотя флер чужой женской магии ощущался на Одине прекрасно. И весь его вид довольного кобелины был легко объясним.

Почему сейдмэн, то есть маг Один, не уничтожил компрометирующие следы? Наташа была уверена: ему пофиг, что подумают придворные и что ощущает жена. И чем сильнее она закипала внутренне, тем нежнее была её улыбка.

С другой стороны, спать с ним не пришлось. Один, быть может, и не против, но его царица недавно родила ему ребенка. Да и как спать с ним сразу после другой бабы? Может, Нат и не брезглива, но не настолько же. Поэтому они лишь чинно попрощались.

Она покормила сына, спела ему колыбельную, позволила служанкам себя раздеть. И лишь оставшись в спальне одна, решила, что злится напрасно. Кого бы Один ни трахал, лишь бы не её. Но вот дети. Тут Наташа почти хваталась за голову. Обычно свое потомство царь забирал и тащил сюда, где отдавал ей на попечение. И каждого Всеотец признавал. Да, Тор пока единственный законный сын, но сколько соперников у него ещё будет?

Фригга выросла во дворце. И знала, как легко умирали наследники и те, кто стоял в очереди на трон. Нат от такой радужной перспективы крепко поплохело. Но с другой стороны, заклинание на Одина не наложишь. Какой бы искусной ни была Фригга, она пока не пробовала ничего. А если царь заметит на себе магию, предотвращающую зачатие? Его реакция могла стать, мягко говоря, непредсказуемой.

Оно ей надо?

А с другой стороны. Нежное прекрасное лицо Фригги, царевны Ванайхема и царицы Асгарда, украсила совершенно змеиная улыбка. Ее дорогой супруг — параноик и та ещё сволочь. Она ничего не может магией, зато очень многое умеет из прошлой жизни.

Свечи со специальным составом, чай и милая беседа с женой. Даже Один не заметит подвоха. И ничего, что травяной сбор будет ослаблять его внимание и расслаблять. А дальше нейролингвистическое программирование. Медленно и последовательно. И Один решит, что трахать он может кого угодно, но дети ему больше не нужны. Сам решит.

Потому что это решение не будет противоречить его основным инстинктам. Она же не запретит ему изменять. Просто подтолкнет к мысли, что новые сыновья — угроза Тору, которого Один, едва взяв на руки, нарёк наследником Золотого Трона.

С Халком эта колыбельная работала. И здесь получится.

Засыпала Фригга счастливой и довольной.

Примечания:

Продолжение как всегда на моем Бусти — каждый понедельник в полночь. "звездочка в ночи" оправдывает свое имя))) Ссылка в профиле и ссылку на оглавление "Царицы" оставлю в комментариях под главой. Там остальные 27 глав.

Отец требовал, чтобы Тюр назвал его царицу Матушкой. Царевна Ванахейма, залог мира между асами и ванами, младше него была на полтысячелетия. Мать его брата Тора, законного первенца Всеотца. Как хороший сын, Тюр повиновался без пререканий. Хотя он ведь мог рассчитывать на то, что именно его, своего самого старшего сына, отец сделает наследником Золотого Трона. Разве не он, который поддерживал все решения своего царя, достоин стать вторым после него, особенно после предательства и изгнания Хелы?

Тюр упрямо прогонял такие размышления из головы.

Поднимал кубок за Тора, своего брата и будущего царя на грандиозном пиру по поводу его рождения. Так же, как и все славил отца и его молодую царицу на свадебном пиру. Тюр помнил свой долг, несмотря на то, какие чувства испытывал на самом деле. Вот чего не хватало старшей сестре — покорности отцу и почтения пред волей царя. И где она?

Он славный воин. Тот, кого Один называл своей гордостью, умел молчать.

Поэтому никому и в голову не приходило, что у тихого благородного военачальника могут быть свои амбиции. Даже отец, или прежде всего, отец, смотрел на него, как на слепое орудие в своих руках. Тюр не перечил, даже когда ему был отдан приказ вырезать всех, кто отказался отринуть присягу старшей сестре. Он понимал, что Один тем самым пачкал его руки кровью лучших воинов Асгарда. Однако повиновался, ничем не выдав настоящих чувств. И доверие Всеотца возросло.

И Тюр, пока Один путешествовал, отвечал за безопасность дворца и Асгарда. Он был назначен командующим гвардией и нашёл путь к сердцам воинов. Тюр мог избавиться от спящего в золочёной колыбельке младенца в любой момент, но не делал ничего. Лишь старательно и неукоснительно выполнял свой долг. Не давал отцу повод в себе усомниться. И ждал.

Тор, пока ещё не умеющий даже ходить, приводил Одина в дикий восторг. Царь без колебаний назвал его своим преемником, и многие при дворе решили, что это дело рук царицы. Прекрасной Фригги, которую отец любил настолько пламенно, что слагал в честь супруги стихи и изменял ей в открытую. Плоды этих походов налево Тюр был вынужден учить сражаться и вытирать сопли, как хороший старший брат.

На самом деле он сделал всё, чтобы Видар и Вали его обожали. Щенята были забавными и абсолютно не годились в соперники. Всеотец никогда не отдаст Асгард тому, кто хоть немного сродни животному. А близнецы были оборотнями и берсерками. Отличное сочетание для будущих цепных псов. И Тюр всего лишь заботился, чтобы братики были привязаны к нему намного больше, чем к отцу, которого они видели очень-очень редко. Он говорил о верности своему царю и прекрасно осознавал, что любимому старшему брату, который подарил им первые мечи, близнецы будут вернее, чем Одину.

Тюр был первым, кто понял, что царица немного изменилась. Нет, она улыбалась с тем же теплом, была так же лучезарна. И время Видару и Вали Фригга тоже уделяла. Брала с собой совсем маленького Тора и могла, отпустив служанок, пару часов провести в детской. Царевна Ванов делала всё, чтобы возможные конкуренты её сына полюбили малыша, и не было семян вражды в семье. Тюр даже оценил бы её усилия, если б это прекрасное златовласое и голубоглазое создание не поломало его планы.

Он так же постоянно бывал у близнецов, кланялся жене отца и просил разрешения поиграть и подержать на руках брата Тора. Тот весело агукал, тянул Тюра за рыжие волосы и вообще улыбался, стоило его пощекотать. Вот только, несмотря на эту идиллию, взгляд Фригги оставался тревожным. Она будто знала, что Тюр ей не друг, хотя тот обманывал даже отца, насколько был безупречен в своей игре в героя.

Но царица ни жестом не давала понять, что боится его, не шла к Одину. И Тюр успокоился. Избавиться от царицы Асгарда потихоньку не мог даже он. Да и зачем? Отца он знал, тот скорбеть долго не будет и вместо неконфликтной Фригги притащит в качестве жены какую-нибудь мегеру. В любовницы Один брал исключительно дам с темпераментом. Спокойная, показательно милосердная, полная царского достоинства супруга Одина не слишком возбуждала. Она сияла, но в ней не было огня.

И временами, глядя, как смеется бывшая царевна Ванахейма, Тюр не понимал, чего отцу надо? Огонь был. Он в ней просто спал. И Один не смог его разбудить. Походы по любовницам крепости брака не способствовали. Тюра более чем устраивало, если Фригга возненавидит мужа. Он был уверен: за всей покорностью и безропотностью в царице прятался характер. И пока Один ни в чём себе не отказывал, царица слушала сплетни о его удали. Ей с радостью доносили об очередной победе её мужа на чужом ложе. Тюр к этому руку не прикладывал. Было полно желающих разрушить политический брак Одина и избавить его от жены.

Царевна Ванов или аристократка из знати Асгарда? Тюр считал оба варианта одинаково неудобными лично для себя. Но все же молодой царице не давали забывать, что она лишь вира за мир. А к своей могли отнестись благосклоннее.

Он не мог назвать точный день, когда жена отца изменилась. Едва заметно и вместе с тем поражающе. Прежде всего, Фригг больше не смотрела на Одина с любовью. Нет, глаза ее сияли. Только Тюр был уверен, что чувств к отцу у царицы не осталось. Она больше не сбегала в сады, когда слышала сплетни о новой любовнице. Царица почти всё время делила между детьми и двором, делами которого начала живо интересоваться.

Женщине, родившей ему законного первенца, Один позволил бы и больше, чем мелкие перестановки. Но Фригг, к крайнему раздражению Тюра, не наглела, показывала Одину, что остаётся той же смиренной просительницей. Только это было не так. У той царицы не было такого взгляда, который на миг, но всё же выдавал её настоящее настроение. И Фригг смотрела на славнейших мужей Асгарда с насмешкой, словно на куски мяса.

Тюр, конечно же, своими выводами с отцом не делился.

Не сейчас, когда Тор занимает место любимейшего из сыновей. А женщина, его родившая, безукоризненна в глазах Всеотца. Настроить Одина против жены не получится, только если она сама не даст повод. Только вот не даст же. Умна, стерва! Этого Тюр с толикой восхищения отрицать не мог.

Умна! И с толком пользуется положением, чтобы укрепить позиции своего ребенка и свои собственные. Да и начавший ходить Тор до глупости умилял всех, кто знал Одина еще ребенком. Слово стариков, служивших еще деду Беру, значило многое. Именно они помогли отцу решить, что женщина править не достойна.

Тюру оставалось только ждать. Это он умел лучше всех на свете. И быть хорошим сыном, идеальным, не мечтающим свернуть тонкую, белую, словно крыло лебедя, шейку матушки.

То, что не всё радужно в царстве Златом, Наташа поняла почти сразу. Тут двойной шпионкой быть не обязательно. Просто уметь видеть и делать выводы. Элементарный и поверхностный анализ показывал, что она попала в тот еще гадюшник. За тяжеловесной роскошью, улыбками и подобострастными поклонами скрывались пасти, полные ядовитых клыков. Молодую царицу и жену Всеотца рады были сожрать. Но не получалось.

Наташей эти снобы могли запросто подавиться и отравиться. В разряде тварей она им всем сто очков форы даст. Просто на первых порах Наташа отыгрывала роль нежной, милой и прямой, как палка, дурехи. Муженек прямо млел. А бывшая Черная Вдова задавалась вопросом: здесь все такие идиоты или это ей просто с мужем так не повезло?

Один жил тысячи лет, и в его царственной голове как-то уживалось представление о выросшей во дворце девице, как о трепетном цветочке. Который нужно оберегать и превозносить. Выставлять, как ценный трофей. И временами напоминать, что Ваны Асам не ровня. И что она, Фригг, была взята, как вира, за мир. Ну-ну. Говорить такое жене, царице и матери своих детей. Чужая дурость ей была только на руку.

А к шепоткам за спиной Наташа еще в прошлой жизни привыкла. Один видел в ней дивное создание. И это создание последовательно проводило стерилизацию одноглазого кобеля. Трахай кого хочешь, дорогой, только детей мне больше не надо. Причем ревности как таковой она не испытывала. Вот еще. Красная комната прекрасно выбивала любые сантименты. И Фригга теперь просто не могла себе позволить расстраиваться из-за похождений супруга.

Ей бы выжить. Причем она рассматривала тот вариант, что покровительство Одина внезапно может исчезнуть. И не сказать, что у царицы целый ряд защитников. Фригга занималась своим ребенком, Видаром и Вали, гуляла в садах. Принимала знатных дам и практически никогда не оставалась одна. С одной стороны, ей не позволяли абсолютно ничего делать самой, а с другой — она всей кожей ощущала пристальное внимание свитских.

Наташе было не привыкать вживаться в роль полностью. Стирать свое настоящее Я ради миссии. Все, чтобы выжить. И ее терзания, а так же кошмары — они ей все же снились, значения не имели. Она могла сожалеть о произошедшем там, скучать и понимала, что ей оставалось только ждать. Тысячи лет ждать. Прежде чем родятся первые из ее друзей.

Ведь кроме них у нее не было другой семьи, поэтому неудивительно, что сердце рвалось. Впрочем, некую меланхолию царицы двор отнес к слухам о новом любовном увлечении Одина и тоске по дому. Заботливый муж изолировал ее почти сразу же от тех ванов, которых Фригга взяла

с собой в новый дом. Их быстро заменили слуги из асов, верные прежде всего царю.

Так что фактически она могла полагаться только на саму себя. Новая Фригга разглядела уже в дорогом супружнике легкое пренебрежение к женщине, которую Один назвал своей царицей. Да, она была сильно младше, была чужой в Асгарде. И все же Фригга — его царица и мать его детей. Несколько неосмотрительно для существа, что жило столь долго, показывать такое жене.

— Видар, осторожнее.

Нежный, словно трель, мягкий голос, полный заботы. Наташа присела на корточки прямо на садовой дорожке, заправила длинный жесткий черный локон за ухо. Смахнула соринки с рубашки мальчишки, которого уже назвала сыном. И поймала настороженный звериный взгляд. Протянула белую руку другому ребенку, зеркальному отражению этого мальчика. Видар и Вали были одного возраста, на вид лет десяти. Человеческих десяти. И они были близнецами.

Причем ее, обученную забираться под любую кожу, сразу же насторожило, насколько дети синхронны в своих действиях и реакциях. Не просто, как бывает у близнецов, это было большим. И учитывая, что оба оборотни, могло сулить как проблемы, так и возможности. Смотря как учить и воспитывать.

Власти у нее не было никакой. Но Один доверил ей свое потомство. Всех детей, что имелись на данный момент. Единственный, кого она не могла воспитывать в силу возраста последнего — царевич Тюр. Он был даже старше самой Фригг. Но к мачехе относился неизменно почтительно и звал матушкой.

Да с такой нежностью, что у бывшей Черной Вдовы рука тянулась к любимой удавке и к пистолетам. Там была не просто неприязнь к новой игрушке отца, к пленнице и той, которую Один требовал звать мама. Нет, что-то более личное. Настолько, что Наташа глаз не спускала с Тора. Он был самым маленьким, единственным, кого это тело родило, и она его грудью кормила. Поэтому иррационально, но зато очень эмоционально беспокоилась.

— Магрит, пусть нам накроют в беседке, хорошо? Мальчики, пообедаем там?

Наташа подавила тяжелый вздох. Держим спину прямо и сияем. Царица, твою же мать. Звереть никак нельзя. Ведь она сама доброта, свет и милосердие. Как это в тех местах, где почвы касаются туфельки, не растут цветы? Непонятно. И да, это был усталый такой сарказм. Налаживать отношения с двумя настороженными, недоверчивыми волчатами было нелегко.

Видар и Вали не огрызались на нее только потому, что наставники, коих выбрал Один для сыновей, буквально вбили в них понимание, что так нельзя. Она ведь матушка. Плюс Фригга — пара их альфы. Вот и терпели ее волчата без особых восторгов. Правда, стоило отметить, что внешне, издалека они казались идеальным дополнением к картинке такой же идеальной семьи.

Казаться и не быть. Это было как раз о царстве богов.

Ей они были нужны по многим причинам. Тогда, в прошлой жизни, ее, не спрашивая, перековали в оружие, забрав шанс стать матерью. Наташа тосковала и именно поэтому очень любила семью Клинта. Теперь же быть матерью — это все, что ей пока оставалось. Причем ее холодная, трезвомыслящая часть в этой роли увидела перспективы. По итогу не Наташа выбирала карты, какими играть. Но и проигрывать не собиралась.

Правда, быть приходящей тетушкой Нат и настоящей мамой — это две существенные разницы. Даже если за большинством нужд детей следили другие. Ей лишь предстояло с ними поладить. А с этим были сложности. Дети вообще прекрасно ощущают фальшь. Это Наташа знала по ребятишкам Клинта. А Видар и Вали еще и больше доверяли своему звериному началу.

Так что понравиться им было делом нелегким. Наташа была уверена, что отца, то бишь Одина, близнецы признали только как старшего и более сильного. О любви и привязанности в обычном понимании этих слов даже речи не шло.

— Вкусно?

Фригга покачивала на руках проснувшегося Тора. Чудо, а не ребенок. Ее маленький Громовержец. Свиту она выставила за пределы ажурного и снова золотого сооружения. Можно было сказать, они получили подобие уединения. Причем говорить слишком много и преувеличенно радостно Фригга не стремилась. Мальчики почуют фальшь сразу.

— Да, матушка, — ответил за себя и брата младший Вали.

Причем ответил до зубного скрежета официально, без капли живых эмоций. Наташа и бровью не повела. С одной или двух прогулок она не станет им родной, как и Тор на ее руках. Пока что пищащий комочек куда более интересен, чем она. Враждебности в сторону Тора она не заметила, как и любви. Только любопытство. Но для начала — это отлично. Она не спешила. У нее впереди вечность.

Щебетали птицы. Небо было безмятежным. Все вокруг было ярче и совершеннее, чем на Земле. В Асгарде она скучала. Хорошо, что причины ее печалей выдумывали за нее. Удобно.

Тор приготовился плакать, и пришлось петь колыбельную, укачивая сына. У нее сердце щемило, настолько много всего чувствовала к ребенку в своих руках. Настолько, что мыслить рационально Фригге-Наташе было тяжело. Сын становился центром ее мира. И в то же время она достаточно прямолинейно была готова убивать ради его благополучия.

Она отпустила Видара и Вали на занятия, не стесняя мальчиков объятиями. Фригга им чужая. У них была настоящая мама, а не женщина, которую отец и царь велел называть так. Терпения Наташе, к счастью, было не занимать. Кирпичик за кирпичиком она построит свой мир, комфортный и безопасный.

— Что царица?

Один посмотрел на своего самого доверенного советника. Алгрим — последний из темных эльфов Вселенной. Он — все, что осталось от некогда великого и помнящего еще Миры без Искры Света народа. Верный, умный, терпеливый и рассудительный. Один ценил его мнение и всегда давал себе труд выслушать. Алгрим был предан Всеотцу, как вернейший пес.

Именно ему Один доверил деликатную миссию пригляда за собственной прекрасной женой. Той, которую нарек царицей и короновал собственноручно. Лучезарная Фригг, царевна Ванахейма и единокровная сестра царя Фрейра. Та, которую он никогда бы не получил, если бы не разбил ее братца и не взял столицу гордых Ванов. Этого Один сын Бора, внук Бури, никогда не забывал.

Как и знал, что его супруга, которую придворные скальды сравнивали то со звездой, то с лебедем белым, то со алмазом, тоже не забыла. Она родила ему сына. Законного первенца. Того, в ком Один видел себя самого и был уверен, что Тор вырастет достойным скипетра Асгарда. Только взяв младенца на руки, Один уже знал, что передаст свой трон именно ему. Своему самому любимому сыну.

Ребенок связал его и Фригг крепко-накрепко. Теперь у бывшей царевны Ванахейма не было причин беспокоиться о братце больше, чем о собственной семье. Она мать. И сына любила неистово и сильно. Один это видел. И все равно своих приказов не отменял.

Долгая, очень долгая жизнь и тысячи лет властвования научили его осторожности. Скользкий подонок Фрейр — ее близнец, ее семья. Он хоть и склонил голову перед Одином, войдя в его империю, царь был уверен, что спесивый Ван считал себя выше до сих пор. Ведь по меркам ванов кровь любого аса грязна. А уж кровь самого сына Бора тем более.

Фригга получила богатые дары с родины и личные дары от брата. Было снаряжено пышное посольство в честь рождения Тора. Только Один желал взглянуть на надменную морду Фрейра. Как ему племянник-полукровка? Да еще запачканный кровью потомка ледяной великанши? О матери Один вспоминать не любил.

Дочь Бёльтрона не была той, чье имя было принято помнить и чтить в Асгарде. А дед… Тут Один и вовсе начинал ненавидеть все живое лишь за одно упоминание Шипа Бедствий. Времена Первозданных канули в забвение. И это хорошо.

— Занята вашим наследником, мой царь. Пытается наладить отношения с Видаром и Вали. Мальчики огрызаются, но в пределах приличий.

Темную кожу лица вспарывают тонкие морщинки от улыбки. Алгрим очень стар. Он служил еще отцу Одина и служил верно. Эта улыбка — это все эмоции, которые себе позволяет темный эльф. Закутанный в темную хламиду советника, с тяжелым золотым медальоном на груди, где между звеньями цепи зажаты пластины с рунами, описывающими статус эльфа при дворе. Один помнил, как отец надел на коленопреклоненного эльфа этот знак отличия. За преданную службу трону.

— Ничего подозрительного?

Алгрим кланяется, вынимает ладони из широких рукавов и наливает царю и себе по кубку отличного вина. Эльф знает тяжкий нрав нынешнего Всеотца. В конечном итоге он помнит Одина еще мальчишкой. Он помнит непреклонную волю Бора и его неистовую злобу. И он прекрасно понимает, в каких случаях нужно и полезно показать, что ты не просто слуга, пусть и доверенный, но еще и друг. То есть вести себя менее формально.

Власть тяжела, и потомки Бури цепляются за нее до последнего вздоха. Но иногда и им нужна иллюзия, что и у царя может быть что-то, кроме трона и скипетра. Например, дружба. Алгрим очень осторожен. Он никогда не злоупотребляет своими привилегиями, хотя может говорить со Всеотцом, как со старым другом. Сегодня Один устал. Действительно устал. И участие ему не помешает, раз супруга холодна, словно скалы Хейльхема.

— Нет, она умная девочка, мой царь. Придворные пытаются укусить новую царицу, но очень осторожно. Все же ты, владыка, к ней неизменно благосклонен. И царица родила тебе сына, нареченного наследником в день рождения. Это остудило горячие головы.

В полутьме роскошного кабинета мерцают рубиновые глаза, такие же алые, как вино в золотых кубках. Эльф замолкает и делает пару глотков, смакуя. Погреба дворца превосходны. Алгрима и его царственного друга молчание не тяготит. Темный тонко чувствует, что Одину нужно это понимающее молчание между старыми товарищами.

Царь сидит, откинувшись на спинку кресла. Один не потерял ни грана властности и стати, которая сразу выделяет царя Асов из любой толпы. Высокий, выше многих, сильный, как бык, и свирепый, как медведь, славный на поле сечи и на ложе любви. Истинный баловень судьбы. Нет счета тем дарам, коими сын Бури и Бестлы одарен.

Но, думая о горечи и боли своей и своего народа, Алгрим сохраняет самое благожелательное, даже меланхоличное выражение лица. Он настолько давно играет в эти игры, что порой кажется, это лицо и есть его настоящее я. Он верен Трону и Всеотцу. Иначе ему не жить.

— На Фрею больше не смотрят, как на ванахеймскую выскочку, что ты взял как трофей. А с появлением Тора, мой царь, для твоего народа она отныне и навеки Фригга.

Алгрим почти всезнающ, что касается интриг в пределах Асгарда. Царь довольно кивает. Он бы не хотел, чтобы мать его сына затравили или сломали. Он взял в жены прекрасную и гордую деву. Не ничтожество и не тень. Ему не нужна пустая, сломанная и лишенная жизни кукла. Какого сына такая сможет вырастить? И все же Один позволяет обтесать Ванскую гордость. Фригга должна понять, что она теперь его навеки.

— Тюр?

Теперь его старший сын. Тот, кто метит выше, чем Один, позволит ему взлететь. Зря мальчик верит, что его потуги Всеотец и советники в упор не замечают. Один все учитывает, даже нелепые попытки Тюра его впечатлить и показать себя достойным. Пока сын подчиняется, вреда от его иллюзий нет. Так пусть дитя тешится, интригуя помаленьку. Тем более Один не чудовище, он не хочет убивать еще одного своего ребенка.

— Все как обычно, Всеотец. Ничего, чтобы выходило за рамки. Иначе я бы сразу доложил.

— Я знаю твою дотошность, Алгрим. Как и верность. — голос Одина как мед и он поднимает кубок. — За верность, старый друг.

Алгрим склоняет белую голову в поклоне и делает щедрый глоток. Это короткая пауза перед плодотворной и долгой работой. Златой город снова зальет свет, и ночь отступит под его натиском. Однако совещание будет продолжаться и дальше. На границах неспокойно, в покоренных провинциях тут и там вспыхивают бунты. Генералы Всеотца топят их крови, слезах и дерьме. Но для спокойствия власти нужно, чтобы они не повторялись. Еще и Йотунхейм — вечная незаживающая рана.

— Есть вести от Лафея?

— Мой царь! Шпионы доносят, что Лафей созывает армию. Йотуны готовятся к войне.

— Вернее, к экспансии, Алгрим. И мы оба это знаем, — царь встает и нависает над столом опираясь на кулаки, — Куда ледяные великаны ударят в Мидгарде? Я не могу позволить Лафею победить. Ты передал мое предупреждение царю?

Алгрим кланяется и разводит руками. Передал, конечно, и посланцев от Одина никто не тронул, но Лафей был в ярости. Войны между асами и йотунами пока не случилось, на что темный эльф и уповал. Да и не только уповал. Простой, как два плюс два, расчет показывал, что в конечном итоге война неизбежна. Один пока медлил, что было несвойственно для него, быстрого и жестокого в битвах.

— И ваши слова, так же взывающие к общей крови с Бестлой.— Голос Алгрима, как сама тягучая тьма, мягок, тих и усыпляющ.— Но это не возымело эффекта, Всеотец.

Единственный глаз Одина загорелся гневом, который он тут же обуздал.

— Ну что же, видят Норны, Лафей сам накликал это. Война падет на его голову и головы его подданных. Так тому и быть.

Один опустился в кресло.

— Алгрим, проследи, чтобы мои сегодняшние слова внесли в Хроники Асгарда. Мы снизойдем в Мидгард как защитники. Хочу, чтобы все миры об этом знали. И что там наложница моего родича?

— Беременна от Лафея, и тот дышать на нее боится. Нарек бы своей царицей. Вот только асинью-полукровку йотуны не примут царицей.

Один кивает. Он знает, что Алгрим хочет сказать. Йотуны вымирают и планета погибает. И захватить Мидгард — их последний шанс. Вот только его Всеотец давать родичам не собирается. Ему не нужен процветающий Йотунхейм или усиливающийся Лафей, чьи амбиции и стремления ненасытны. Йотуны не станут соперниками асов. Их участь тихо вымереть. Раз Лафей не захотел по-хорошему, то Один их вырежет столько, сколько сможет. А смогут асы много, очень много.

Он хладнокровно планирует забрать Ларец Вечных Зим — реликвию, что не дает замерзнуть миру Ледяных Великанов до того состояния, что они там не смогут жить. Внезапную любовь пленницы-рабыни и Лафея Один тоже учитывает в своих планах. В конечном итоге родичу ни к чему наследник. Что такой царь может передать сыну? Гораздо милосердней, если ребенок умрет, не познав тяжестей бытия.

Такая трагедия заставит Лафея действовать более опрометчиво. Он будет слеп от горя и ярости, и ослаблен. То, что нужно для менее затратной победы. Всеотец не желает терять слишком много своих воинов. К счастью, шпионы Алгрима выполнят и такой его приказ. А затем тихо отойдут в мир иной, чтобы родич никогда и ничего не смог доказать.

— Алгрим, я прошу тебя позаботиться о наложнице царя Лафея и о ребенке. Ты меня понял?

— Да мой царь.

Эльф поклонился, и оставив царя одного, отступил спиной к дверям.

Примечания:

Как всегда обновление на моем бусти, каждый понедельник в полночь. Там уже 31 одна глава.

Нежнейший белый мех, небрежно брошенный на грубый каменный пол. Жаркое пламя в чаше очага и запах смолы. На высоком ложе спокойно спит очень красивая темноволосая беременная девушка. Живот выделяется даже под грудой мехов, что ее согревают. Ее срок близок, и теперь красавица чаще спит, чем бодрствует, и дарит улыбки и ласки своему господину.

Лафей не хочет ее тревожить. Поэтому лишь сидит на лавке у очага. Он недавно вернулся с охоты и, наскоро посетив купальни, пришел сюда. В эту комнату, где было его ледяное сердце. Царь Йотунхейма не верил, что способен любить. Он слишком стар для такой ерунды. Но вот он здесь и боится разбудить свою же пленницу. Ту, которая носит его сына.

Ему нужно планировать военную компанию, а не предаваться мечтам. Химерам, которые приносят за собой только пустоту. Но Лафею трудно уйти, хотя работа не ждет. У него мало слабостей, и возлюбленная — самая драгоценная из них. Тем более сейчас, когда она в тягости и у него есть надежда обрести наследника. Но это лишь в том случае, если удастся завоевать Мидгард. От царя, который спасет всех йотунов, воины примут даже весть о будущем правителе-полукровке.

Лафей взял золотые наручи, надел их на руки и встал. Ему было пора. Дела не ждали. Подготовка к вторжению длилась долгих три месяца. И все ресурсы истощенного родного мира йотуны вкладывали в эту надежду. Единственную, что у них была. Здесь все они, потомки Имира, обречены на вымирание.

Царь остановился у огромного панорамного окна. Стекло из прозрачного льда отразило грубые черты его лица и вязь ритуальной татуировки у левого виска. И ночь за пределами его замка. Ночь неспокойную. Йотунхейм накрыл очередной буран. В лучшем случае он продлится несколько дней, в худшем — недель.

Утгард, столицу Йотунхейма, уже занесло снегом. И только Ларец Вечных Зим не позволял бурану обрушится на город со всей свирепостью. Доходило до того, что ветра крошили стены жилищ йотунов и рвали плоть, словно стая волков. Все они, изменчивые и вечные, сродни льду и камню, стали жертвами родного мира. Йотунхейм погибал, и ни одна магия не могла спасти его. Даже самая изначальная, что жила в ларце.

Лафей отвернулся от безрадостного пейзажа и прошел в большой зал. Махнул рукой советникам и воинам, чтобы не вставали приветствовать его. Незачем. Он не любил лишней пышности или тем более церемоний. Если ты царь Йотунхейма, то ты лишь первый среди равных.

В большом зале было много холоднее, чем в тех маленьких покоях, откуда Лафей ушел с таким тяжелым сердцем. Холод мало что значил для йотунов. Он прошел к своему креслу, которое отличалось от остальных лишь тем, что простая спинка была чуть выше. Да и сверху была наброшена шкура ледяного тигра. В нем сидел еще дед Лафея, и сам он не видел смысла менять его на трон.

— Начнем. Хуман, что с переселением из дальних поселков? Скольких успели перевезти, прежде чем буря отрезала Утгард от остального мира?

Царь прежде всего заботится о своем народе. Лафей видел, что его подданным не терпится обсудить приход посланцев самого Всеотца. Этих напыщенных выскочек от выскочки, который нарек себя правителем над правителями. И зачислил Йотунхейм частью своей империи. Но их гневу Лафей даст излиться позже. Прежде всего нужно решить насущные заботы. Они не могут больше терять своих, как бы тяжело йотунам не было, оставлять исконные поселения и перебираться в огромную столицу. Такова его воля. И они подчинятся своему царю.

Он тоже был зол. Один не имел права указывать ему и требовать что-то от народа своей матери, чье имя он так быстро постарался забыть и стереть из истории. Здесь, среди зим, Бестлу, дочь Бёльторна еще помнят и чтут. Родич был на диво нагл, впрочем, как и всегда. Лафей не тронул послов, потому что это суть бесчестье и еще раз бы подтвердило для всех миров то, что йотуны — свирепые звери. Ведь такими их пытался представить Один, сам наполовину йотун.

— Вчера и сегодня прибыли караваны в сотню йотунов. Два других укрылись в пещерах в двух дня пути, мой владыка, чтобы переждать бурю. Мы разместили всех. Я лично проверил каждую семью.

— Спасибо, Хуман. На тебя всегда можно положиться.

Хуман был младше всех в Совете и только сотню лет назад получил татуировку воина. Но Лафей ценил его за светлую голову и дотошность. Именно он отвечал за покой и порядок в столице. И делал это хорошо.

— Теперь о Всеотце, — шипящий смешок не сулящий Одину ничего хорошего. — и его просьбе.

Лафей сжал пальцами спинку кресла, так что старый-старый дуб, прочный, почти как гномская сталь, жалобно затрещал, наглядно демонстрируя, что спокойствие царя — лишь маска и ничего более. Лафей опомнился и отпустил дерево. Не хватало из-за такого пса, как Один, сломать дедов трон. Он уже пожалел о своей вспышке, хотя она была ему на руку.

Легче будет убедить воинов, что он сдерживается лишь ради блага Йотунхейма. Общего блага. Заставить их понять, что гордость — ничто, когда речь идет о выживании целой расы. Им придется забыть оскорбление Всеотца, ведь война — это то, что ищет Царь Асгарда от них. Чтобы йотуны напали первыми и обвинить их в резне. А самому остаться в белом. Мразь одноглазая.

Один решил, что все они, как бабочки-однодневки, не помнят, как он ковал свой золотой трон, где награбил все то золото, от которого Асгард сейчас нестерпимо сияет. И кто вел асов в бой с ними рука об руку. И как он в конечном итоге поступил с девчонкой. Собственной кровью, между прочим. Такое не забыть. И не хватит всех льдов и вод Йотунхейма, чтобы утопить тот стыд, который обличает их родство. Родство с таким существом.

— Нас провоцируют. Это понятно?

Лафей обвел взглядом весь свой совет.

— Нам не нужна война с Асгардом. Не теперь. Приоритет — Мидгард и спасение расы. Я ничем не отвечу на оплеуху Всеотца. Это мое слово. Честь задета, но жизнь моих поданных мне важнее.

Говорить коротко, ясно и по-делу. Пышные словеса и хитрые кружева не для них. Не сейчас уж точно. Лафей не будет сулить им войну после, как они возьмут Мидгард и немного окрепнут. Он не станет делить шкуру неубитого пока что ледяного зверя. Но это не значит, что царь не думает о том, как навсегда сбить спесь с асов. Напомнить, где был бы внук и сын разбойников без знаний и наследства своей матери Бестлы. Сейчас это невозможно, потому несущественно. Но Лафей готов ждать. Долго ждать и действовать.

— Мы согласны.

Старый Дамбр, заклинатель льдов, слушающий, но мало говорящий шаман и волхв встал, опираясь на посох, и выразил общие мнение. Он давно не может махать мечом или копьем, не охотится на вепрей. Но время, согнувшее его, не сделало глупым или менее опасным. Мнение старика вынужден уважать и сам Лафей.

— Но что, если асы и отродье Бестлы придут в Мидгард?

Глаза Дамбра выцвели до прозрачности, но силы его взгляд не потерял. Лафей, как всегда, выдержал. На то он и царь. Даже если спрашивает не раз поровший его в отрочестве наставник. Ворчун всегда зрил в корень и задал самый верный вопрос.

— Одину плевать на смертных. Но он не захочет, чтобы мы усилились. Так что нужно быть готовыми к боям с асами, когда придем брать свое.

Поэтому Лафей так придирчив к подготовке. Поэтому на завоевание нового дома йотуны пойдут не только вооружившись ледяной магией, коей владел каждый из них, но и сталью. Эйтри давно служит Асгарду и не продаст им оружие, какую цену бы Лафей не предложил. Он и не пытался купить жадного гнома. Зачем делать то, что враг от тебя ждет? Тем более, что успеха не будет.

Вместо этого Лафей приказал открыть шахты и добывать породу из недр родного мира. Ковать броню, оружие и машины. Все в тайне даже от практически всевидящего Ока Стража Радужного Моста. Это его козырь. Шанс сравняться с асами и победить их. Научить всех йотунов пользоваться непривычным оружием. Ударить бронированным кулаком в стройные ряды армии Асгарда и смять их.

Планы, лишь планы.

И одна ошибка будет стоит всего. Лафей тверд в своем намерении завоевать Мидгард. Он знает, что Один и его асы привыкли бороться с магией льда. И даже силой одного Ларца Зимы не сокрушить Одина. Однако сделать то, чего проклятый подлец не ждет от них, таких примитивных, почти животных. И в конечном счете, убить столько асов, сколько возможно, чтобы Один отступил.

— Элдр, что там с восстаниями по завоеванным дочерью Одина землям? Пусть Всеотец растягивает и гоняет свою армию почем зря. Познает, какова участь тиранов.

Более того, Лафей тратит драгоценные ресурсы, чтобы поддерживать тлеющий огонь недовольства властью Асгарда. Все что угодно, лишь бы ослабить врага. Даже если это дорого обходится самим йотунам. Он мудр и верит, что вложения окупятся.