Оборотень (джен)

Сказать по правде, мое распределение меня разочаровало и обидело — какое-то сибирское захолустье, аэродром с перехватчиками и невесть зачем приписанная к нему рота десантников. Конечно, будь у меня побольше опыта, я бы сразу поняла, что дело нечисто — но я была глупой девчонкой, только что получившей лейтенантские погоны, и я написала начальнику училища рапорт. С жалобой. Я, мол, одна из лучших в выпуске, а меня посылают в такую дыру, что дальше разве что Кушка! А все потому, что я — единственная на весь выпуск девушка...

Выглядело это довольно глупо, но сама себе я в тот момент казалась исключительно храброй. И когда начальник училища вызвал меня к себе, я была готова... Даже и не знаю, на что именно.

— Видите ли, товарищ курсант, — начал он, — я направил вас в эту роту именно из-за ваших успехов. Не понимаете? Так вам пока и не требуется понимать, а когда придет время — поймете сами. В общем, рапорта никакого вы не подавали, я его, понятно, не получал, а долго вы там не задержитесь, обещаю. Мне же потом спасибо скажете, когда маршалом станете...

Спорить с ним всегда было бесполезно, да я и не собиралась — заподозрила, что рота — некое особое учебное подразделение. Что, в общем, было близко к истине.

Встретили меня довольно равнодушно, благо, командир был в отпуске. Меня занесли в списки, показали комнату в общаге и назначили командовать взводом...

Что меня сразу удивило — так это количество сверхсрочников. Призывников в роте почти не было, и это показалось мне довольно странным. А вот то, что мало кто служил здесь дольше полугода, меня не заинтересовало... А должно было.

Через три недели после моего приезда вернулся ротный — майор Чацкий, прозванный, естественно, "Горе-от-ума", причем не только за фамилию — был майор человеком излишне умным. Выходило это ему боком регулярно, однако же и выкручивался он не менее регулярно...

...И меня он удивил сразу же, как только приехал. Выбрался из машины, закурил папиросу на длинном мундштуке и осведомился:

— А что, товарищи офицеры, не устроить ли нам в честь Владилены охоту на медведя?

Товарищи офицеры согласились единодушно и как-то странно на меня посмотрели...

— Да вы не смущайтесь, товарищ лейтенант, — обратился Чацкий уже ко мне, — это у нас традиция такая. И увиливать даже и не пытайтесь!..

Так вот я и оказалась на следующий день в лесу — с ружьем и компанией самых странных офицеров Советской Армии, каких мне только доводилось видеть. Искала следы и ломала голову над тем, что я тут делаю — да так увлеклась, что почти пропустила зверя.

Медведь абсолютно бесшумно взметнулся из неглубокого оврага прямо перед нами, так что на выстрел оставалась от силы пара секунд — но мне хватило...

— Редкий случай, — заметил майор, — завалить медведя первым же выстрелом... Ладно, товарищи офицеры, впрягаемся и тащим.

Зачем нужна медвежья голова на столе, я не понимала, а зачем перед ней поставили стопку водки — тем более...

— Ну, — Чацкий встал, — за сына неба, пусть будет легок его полет!

Странный тост я пропустила мимо ушей, куда более заинтересованная медвежатиной. Второй тост подняли за меня, третий... На третьем тосте я почувствовала дикую тошноту и выскочила из-за стола.

Далеко я не убежала — упала с крыльца и после приступа мучительной рвоты потеряла сознание... Наверное...

Я стояла на лесной поляне, нагой и безоружной, а передо мной вскинулся на дыбы громадный медведь, готовый к схватке.

От первого удара огромной лапы я увернулась только чудом. Отломила подвернувшийся большой сук, отбила еще один удар... а затем бритвенно-острые когти ударили меня по лицу. Мир взорвался кошмарной болью, правый глаз ослеп. С криком боли и ярости я ударила, целясь в глаза зверя... Дернула головой, уворачиваясь от летящего в глаза сука...

Я стала медведем! И, что поразительно, восприняла это совершенно спокойно...

Взмахом лапы выбив палку, я-медведь с яростным рыком насела на врага, разрывая плоть и ломая кости. В ноздри ударил запах крови... и я услышала, как Горе-от-ума говорит, словно читая лекцию:

— ...Хотя в эпоху крещения Скандинавии слово "берсерк", как правило, обозначало жестокого воина или просто разбойника, память о его первоначальном смысле все еще сохранялась. Традиционно берсерки описывались как абсолютно бесстрашные и неуязвимые воины, которые "бесновались и ярились, грызя щит, и ни огонь, ни железо не разили их ". В более ранний период берсерки представлялись воинами-оборотнями, одержимыми... А, вот и вы, Владилена! Ну, как самочувствие?

Не знаю, как он понял, что я очнулась, но отрицать это было бессмысленно, и я ответила:

— Самочувствие... Странное, товарищ майор.

Я действительно чувствовала себя очень необычно — слегка кружилась голова, но в то же время меня переполняла энергия — случись мне по правде схватиться с медведем — пожалуй, и справилась бы.

— Где я и что со мной случилось? — я села, попутно обнаружив, что нахожусь в медчасти, а вокруг собрались все офицеры роты, кое-кто из сверхсрочников и даже пилот из эскадрильи, которую мы вроде бы охраняли...

— А вот вы, товарищ лейтенант, и расскажите, что с вами случилось, — предложил пилот, — а мы послушаем...

— Ну... Сначала мне стало плохо от мяса или от грибов. Потом... Потом я потеряла сознание и... А это еще что? — только тут я заметила следы на запястьях.

— Привязать тебя пришлось, — проворчал врач, — больно уж развоевалась...

— Вернемся, однако, к нашим баранам. Что вы видели, пока были без сознания? — вернул разговор в прежнее русло майор.

— Я дралась с медведем, а потом превратилась в него и... Что-то не так? — я сбилась, увидев на всех лицах выражение глубокого изумления.

— Медведь принял ее... — пробормотал кто-то.

— Что ж, сестра, — Чацкий присел на край койки, — добро пожаловать в наше братство. Ты — берсерк.

— Что?!

— Ты — берсерк, Владилена. Воин-медведь...

— Что за ерунда? Ты что, хочешь сказать, что я оборотень?

— В некотором смысле... Ты ведь помнишь, что чувствовала, став медведем?

— Ну... Да.

— Ты сможешь вновь вызвать эти чувства?

Я прислушалась к себе — и поняла, что медведь не исчез. Он, словно в берлоге, скрылся в глубинах моего сознания...

— Да.

— Вот и ответ на твой вопрос... Неважно, считаешь ли ты это некими древними рефлексами или духом медведя — ты всегда сможешь использовать в бою силу зверя и разум человека... Возьми, — он протянул железное кольцо и нож с черной рукоятью.

— Что это?

— Нож — знак твоего права найти и убить врага, а кольцо — символ того, что ты отрекаешься от мирной жизни...

И только теперь — видимо, сказался шок — я заметила, что все собравшиеся носят такие же кольца. Что ж...

Я надела кольцо. Воин-оборотень? Пусть будет так.

— Товарищ майор, разрешите вернуться к несению службы!

— Разрешаю, товарищ лейтенант, — Чацкий поднялся, — советую подумать о переводе...

Я не задержалась в этой части надолго — вскоре мой рапорт о переводе в Афганистан был принят, и меня отправили командовать элитным взводом сверхсрочников.

Не знаю, чего они ожидали, но вряд ли того, что за глупое замечание их сержанта легко собьют с ног и основательно изваляют в пыли...

Я прошла эту войну до самого конца — и не раз и не два только мой дар позволял мне спастись и спасти людей... И когда раскаленные осколки врезались в мое лицо — точно туда, куда ударили когда-то когти в моем видении — тоже.

Но даже тогда это видение оставалось в прошлом — до того самого боя у скрытых скал... Тогда, в операционной, я вновь сразилась с медведем — а затем этот сон повторялся снова и снова. Медведь вернулся — и я не могу не думать: не пришел ли он за мной? Может, уже исчислены, взвешены и разделены оставшиеся мне дни?..

Что ж, если это так — пусть. Я знаю: когда бы не пришел мой час, он будет часом сражения, и если есть что-то за гранью смерти — я смогу спокойно смотреть в глаза тем, кто ждет меня там. Потому, что нас будет двое — я и медведь...