Музыкант (джен)

…Меня звать О'Келли, испытан я в деле, прошел я в шинели из Лидса в Лахор…

Смешно, но меня и впрямь зовут О'Келли и родом я из Лидса в штате Мэн. Правда, в Лахоре не был, а вот в Карачи — случалось…

Никогда я не славился послушанием, а в шестнадцать лет и вовсе сбежал из дома — нечего мне там было делать. Да еще и гитару прихватил — единственное, что у меня было ценного. Потом… Потом были три года скитаний по Новой Англии. Я ночевал, где придется и играл, где придется — за еду, крышу над головой или несколько долларов. А потом был Портленд… Когда работы нет, в солдаты я иду — бесплатная жратва и пиво дармовое — все, как у Бёрнса, только подался я на флот. Я придумал достаточно убедительную историю, чтобы мне не стали задавать вопросов, а может, флоту, как всегда, не хватало людей — неважно.

Море… Вот чего, оказывается, мне не хватало — беспредельности Мирового океана. «Спрюэнс» редко стоял у причала — по крайней мере, своего. Брест и Картахена, Гибралтар и Стамбул, Сингапур и Иокогама, Рио и Талькауано… Звучит, словно музыка, словно плеск волн и солнечные блики на ряби… Наверное, я был счастлив. Иногда я жалел, что Холодная война осталась в прошлом — просто потому, что тогда мы были бы в море куда чаще. Кто же знал, что ее эхо докатится до меня…

…Тот поход поначалу ничем не отличался от любого другого — разве только никто не знал, куда и зачем мы идем. Необычно — но не слишком, такое уже бывало. И то, что мы не заходили по дороге ни в один порт, тоже не слишком удивляло само по себе. Но вот все вместе… Все вместе оно мне не нравилось. Совершенно правильно не нравилось, как потом оказалось… Я все так же играл в кают-компании, только вот вещи выбирал помрачнее. И в итоге, когда я дошел до киплинговского «Пропавшего без вести», капитан лично запретил эти «квартирники». Я, видите ли, плохо влиял на моральное состояние команды. Как на это состояние влияли его же собственные приказы, он явно не думал. Ну или ему было настолько наплевать… Мне кажется, что второй вариант был правильнее, но капитан уже никогда этого не расскажет.

Тот бой начался абсолютно внезапно. Все, что знал я — что с «Кашинга» отправили на берег вертолет, а затем… Мы открыли огонь, а русские не замедлили с ответом. Ракетный залп лишил «Кашинг» управления, а затем он получил торпеду с русского катера — и мы остались один на один с русским эсминцем, подошедшим на пистолетный выстрел и открывшим огонь. Полагаю, у нас был бы шанс — сообрази капитан сразу дать полный ход и заложить разворот навстречу русским — они попали бы под классический продольный огонь и были бы изрядно потрепаны, но он этого не сделал. «Кроссинг Т» остался лишь в моем воображении, а потом стало поздно — в нас попали. Первый же залп сбил мачты вместе со всем антеннами, так что мы почти ослепли, второй пришелся по кормовой башне, а третий и четвертый… Видимо, попали все восемь снарядов и попали они в ангар. Вертолеты взорвались и сгорели, ангар разнесло в клочья, а капитан… Удар выбросил его из кресла и приложил головой о репитер гирокомпаса, проломив череп. К тому времени, когда на мостик смог добраться хирург, он уже был мертв. Еще один залп — и вряд ли мы вообще остались бы на плаву…

Мы проиграли. То, за чем мы пришли, досталось русским. Старое копье, вся ценность которого — в том, что кто-то вообразил, что оно дает власть над миром… Всего лишь древнее копье… Именно тогда я понял, что больше мне не по пути с этими людьми. С теми, кто готов развязать войну из-за ржавой железки. Я не желаю сражаться ради чужих фантазмов. За свой дом, за тех, кого люблю — да, но за старую сказку, пропахшую кровью…

Когда я поднял над остатками мачт сигнал: «Запишите на свой счет, ублюдки!», я обращался не только к русским. К тем, кто послал нас — тоже. Может быть, даже в большей степени…

Вот тогда-то я и решил, что больше мне с дядюшкой Сэмом не по пути. Тем более, что мой путь имел все шансы оказаться весьма коротким и крайне неприятным… Короче говоря, я окончательно решил дезертировать при первом же удобном случае. В самом деле, что меня держало на флоте и в стране? Прислушавшись к себе, я понял — ничего.

У меня не было ни семьи, ни друзей, ни дома, ни даже счета в банке. Ничего, что я не мог бы забрать с собой. И я ушел.

Мы приковыляли в Мэйпорт и встали на ремонт. А я… Я исчез. Немного денег, нож и гитара — вот и все, что у меня было, да еще — три года бродяжничества за плечами. Более, чем достаточно для того, чтобы раствориться на просторах Северной Америки. Правда, для меня в Штатах больше не было места… Я не хотел проверять, ищут меня или нет, и потому при первом же удобном случае нанялся в команду, которая перегоняла старый танкер на разборку в Индию — и перестал быть американцем.

Вот так я оказался к востоку от Суэца — там, где добро и зло не в счет… Потребовалось немного времени, чтобы из Бомбея перебраться в Мандалай, а оттуда — в Роанапур…

…Десять заповедей — сказки, и кто жаждет, пьет до дна… Да, это он. Роанапур, город, где законы — вне закона, где тебя не спросят ни о чем, где никому нет дела до того, кем ты был и как сюда попал. А самое главное — тебя не станут здесь искать. Именно здесь можно снова начать жить, когда тебя заочно погребут…

В тот день я пришел в «Желтый флаг» и просидел там до вечера, а когда зал заполнился, вытащил гитару и запел:

За темные делишки,

За то, о чем молчок,

За хитрые мыслишки,

Что нам пошли не впрок,

Мишенью нас избрали

Параграфы статей -

И поманили дали

Свободою своей…

Нигде и никогда эта песня не была так уместна, как здесь и сейчас — и меня слушали в полном молчании. Потому что я пел про всех нас — тех кому пришлось навсегда оставить свой дом, исчезнуть в тенях по ту сторону закона…

Тот вечер обошелся без драки — наверное, впервые за всю историю бара. А меня словно подхватило волной — я пел и пел до самого рассвета, и будь я проклят, если не видел слезы на глазах этих людей…

И я остался у Бао.

Так прошло несколько дней — и в один из вечеров в баре появились они — четверо с русского катера. Негр, китаянка-полукровка, японец и блондин неведомой крови. Четверо из пяти… Похоже, они и есть команда этого катера. Солдаты удачи, чужие везде, кроме этого города… Теперь мы на одной стороне. Все, что было у скованных льдом берегов последнего континента, предано забвению, и я буду петь и для вас, «Лагуна». Потому, что мы были там… И только мы.

…Мы часто встречаемся, но редко говорим. И никогда не говорим о том, что случилось у берегов Антарктиды. Лишь изредка, когда в «Желтый флаг» снисходит Балалайка, я пою для них — тех пятерых, кто был там, и более ни для кого:

А в Иокогаме сквозь чад твердят,

сквозь водочный дух вслух

Про скрытый бой у скрытых скал,

Где шел "Сполох" и "Балтику" гнал,

а "Штральзунд" стоял против двух.