Иногда, я чувствую боль (гет)

Мелкая паутина испещряла поверхность зеркала, разделяя стеклянные фрагменты темными и грязными венами. Слой грязи и пыли был таким, что возникало ощущение будто это место не подвергалось уборке несколько месяцев. А может так и было. Обычно молодая женщина была более избирательной при выборе жилья. Но в этот раз у неё не было выбора, и она поняла, что сейчас это её не волнует. После Раккун Сити всё ощущается по-другому.

Она посмотрела на себя в зеркало, физическое и моральное напряжение, которое ей пришлось испытать за прошедшие месяцы отразились на её лице тёмными кругами под глазами. Коллекция шрамов, покрывающая её тело, пополнилась новыми. Едва различимые белые линии были словно вышиты на теле. Но её взгляд был направлен на один особый шрам.

Девушка медленно подняла руку и провела пальцами по зарубцевавшейся ткани на правом плече. Всё ещё красная она контрастировала с её бледной кожей. Она надавила на шрам пальцем посылая разряд ноющей боли сквозь мышцы. Это не в первый раз, когда она проделывает подобное в стремлении ощутить острую и сиюминутную боль.

Боль напоминала о полученной ране. Напоминала о той ночи. Напомнила о нём — о его улыбке и ошеломлённом лице, когда она выскользнула из его хватки.

Это заставляло её задуматься о том, что было бы.

Обычно она не развлекала себя подобными идеями, но сейчас Ада чувствовала, что её силы и самоконтроль слабеют с каждой секундой, проведённой у зеркала.

Она видела перед собой молодую женщину, смахивающую с лица единственную слезу, стекающую по её щеке, и всхлипывающую так тихо, будто она и не издавала этот звук. Спустя секунду её спина выпрямилась, а лицо сменило выражение со сломленного на собранное.

У неё есть дело.

Её палец всё еще касался шрама от пулевого ранения.

* * *

Повесив полотенце на шею, мужчина принялся сушить свои волосы. Ванная комната была наполнена влажностью и паром от горячего душа. Он вытер рукой конденсат с зеркала, и оно явило его посвежевшее лицо, на котором читалось ещё больше беспокойства. Он всё ещё выглядел как мальчишка, на что в его семье любили указывать — но теперь к этому добавилось кое-что ещё.

Усталость, а может решимость.

Леон мог думать только о кошмарах, которые он проживал каждую ночь.

Всё его тело было напряжено, даже после душа, так что он потёр шею и левое плечо. Совсем скоро его пальцы нащупали шрам, оставшийся от пулевого ранения. Он провёл пальцем по краям этого шрама. Мышцы болели несмотря на то, что рана уже давно затянулась. Слабая боль, которая никогда не исчезнет. Уголок его губ слегка скривился в печальной улыбке.

В те дни, когда он был особенно чувствителен, он гадал, задела ли эта пуля что-то ещё кроме плоти и крови. Его взгляд упал на отметину и разум вызвал воспоминания о ней.

Он вырезал её на своей коже, и это было больно.

Больно во всех смыслах этого слова.

Леон понимал, что нужно отпустить воспоминания, двигаться дальше, оставляя ту ночь и воспоминания о ней позади. Чёрт, она лгала ему с самого начала. Когда выпал нужный момент, она уговорила его принести ей образец. Он не испытывал иллюзий на этот счёт, но всё равно, не мог забыть её. Потому что, несмотря на ложь и предательство, он оказался прав — она не смогла выстрелить в него. Он смел надеяться, что это было проблеском её настоящей, скрытой за фасадом, и это усложняло всё. А теперь она мертва, и он никогда не узнает, что бы случилось после того как она опустила оружие. Он подозревал, что эта мысль будет жить с ним вечность.

Он должен отпустить её, но какая-то часть него цеплялась за Аду особым, причудливым образом. Это казалось нездоровым, но он вдруг понял, что теперь ему всё равно.

Время всё лечит — кроме единственного выжженного пятна плоти, спрятанного внутри него до конца его дней.

Когда мужчина посмотрел на своё отражение, палец всё ещё лежал на ране, и Леон понял, что его это вполне устраивает.

* * *

Тень улыбки коснулась её губ, а в уголках глаз появились морщинки.

— Эй, — мягко сказала она, пальцем очерчивая линию его челюсти. На подбородке появилась щетина, но она не была жёсткой. Леону каким-то образом удавалось оставаться мягким — или это просто её предвзятое мнение. Он медленно приоткрыл глаза, всё ещё сонные, и выдал едва заметную улыбку.

— Эй, — сонно пробормотал мужчина.

Теперь он выглядел умиротворённым, несмотря на те события, что они успели пройти за годы жизни. Она подумала, может у неё такой же вид, если конечно такое вообще возможно. Эти украдкой собранные моменты были единственными, приближающими её к нормальной жизни, и только тогда, когда она не сбегала, что случалось не часто. Но сегодня не было никакой спешки. Их руки и ноги переплелись, дыхание согревало.

Её взгляд остановился на его левом плече, и она рукой накрыла старую отметину — небольшое пятнышко, которое так и не исчезло.

— Иногда побаливает, — пробормотал он, глядя как его рука накрывает её.

— Полагаю, это напоминает тебе обо мне. Очень уместно, — она сухо хмыкнула.

— Можно и так сказать, — мужчина широко улыбнулся, хотя она не могла не заметить промелькнувшую тень печали в его голосе.

Женщина медленно опустила голову и нежно поцеловала шрам. Извинение, которое она не могла произнести вслух. Он нежно погладил её по плечу, ведя пальцами к тому месту, где пуля пронзила её плоть.

Зеркальные шрамы, — подумала Ада, когда он нежно приобнял её. Если судьба и существует, то у неё очень странное чувство юмора.

— А твой болит? — спросил Леон, поглаживая пальцем края шрама.

«Да», — хотела сказать она. Потому что «что было бы?». Потому что это напомнило ей о том, кем она была — лгуньей, и в тот момент, когда она подумала, что сможет жить с этим и притвориться, что сможет прожить счастливую жизнь — она не смогла произнести это слово. Потому что она не заслуживает счастья.

Поэтому Ада просто промолчала, сжав губы в тонкой улыбке.

Леон не настаивал и не пытался выудить из неё ответ. Он, вероятно, знал, о чём она думает — в конце концов он был здесь. В ту ночь он прочитал её как открытую книгу, понял её намного лучше, чем себя. Она держала его в неведении, но он доказал, что у него острый ум. И он действительно понимал Аду Вонг, даже если порой не осознавал этого.

Это её самый большой секрет.

Она робко поигрывала пальцами на его груди обследуя другие шрамы, которые он получил в последние годы. Мужчина неожиданно зарылся лицом в её шею, губы нашли её собственный шрам и нежно поцеловали.

Он не остановился и продолжил исследовать кожу, покрытую шрамами, путь, построенный из боли. Она не протестовала, позволяя себе получать заботу, и глубоко вздохнула, когда губы прочертили дорожку ниже. Мужчина нашёл шрам на её бедре, который пробудил множество воспоминаний.

— А этот? — поинтересовался он, смотря на неё снизу. Она приподнялась на одном локте.

— Не особо, — ответила Ада и была честна.

Этот шрам напоминал ей об искренней доброте, которую Леон проявил, о его великодушии, его подтрунивании и их наигранном препирательстве. Она хранила эти воспоминания, как и шрам, который они оставили.

Они провели остаток ночи сопоставляя шрамы, целуя их, и всегда находили друг друга в тех двух отзеркаленных шрамах.