Эти изменчивые желания (гет)

Квартира Леона была пустой и тёмной.

Она всегда была осторожна, выбирая время своего визита, когда его не было дома. Это стало привычкой, почти ритуалом — тишина квартиры была для неё лиминальным пространством — буфером между настоящим и предстоящим. Местом, где она собиралась мыслями и набиралась смелости.

Ада подумала, когда же идея видеть Леона стала чем-то, для чего ей нужно готовиться, но от чего она не может отказаться. Так противоречиво, но разве их взаимоотношения не были самым большим противоречием?

Вздохнув, Ада осмотрелась. Это тоже стало обычным порядком. Леон проживал в этой квартире с тех пор, как они начали видеться, он говорил, что переезд — это слишком хлопотно, и ежедневные поездки на работу из другого конца города будут выматывать. Какой-то части неё нравилось думать, что возможно, на подсознательном уровне, ему просто хочется, чтобы ей легче было найти его.

Если это так, то это приятно, но необязательно. Если она захочет увидеть его, то на земле нет такой силы, которая сможет остановить её. Даже её собственная рассудительность, которая когда-то была твёрдой и непоколебимой.

Но всё же она была рада, что эта старая, крошечная квартира стала единственной константой в их беспокойной связи, которая возвращала ощущение, словно ты встретил старого друга. Есть ещё один её ритуал — рассматривать изменения в квартире, запечатлевать крошечное течение жизни Леона, свидетелем которой она едва ли была, частички него, которые останутся для неё неизвестными.

На первый взгляд всё оставалось на своих местах, наверное из-за того, что у Леона никогда не было времени сделать небольшой ремонт или переставить мебель, чтобы создать иллюзию чего-то нового. Бесконечные требования его профессии заставили его сделать из своего дома что-то немного напоминающее номер отеля.

Но даже так, квартира казалась менее обжитой, чем когда-либо. Груда немытой посуды в раковине с засохшими остатками еды. Тонкий слой пыли на каменном подоконнике в гостиной. Полдюжины бутылок на кофейном столике и несколько полупустых бокалов для вина.

Но, что больше сбивало с толку, это мрачный воздух, поселившийся между тревожной тишиной и неуступчивым холодом, и занявший каждый угол и трещину в этом месте.

Ада не помнила, чтобы тут было так холодно. Просто и скромно, но не холодно.

Она подумала, когда это место так изменилось? Было ли изменение быстрым, словно кто-то нажал курок, или медленным и постепенным погружением, словно прогрессирующая болезнь, которую можно опознать, когда она уже проявилась.

Она подумала, что могла бы заметить, если бы приходила чаще или если…

Ада остановила себя до того, как мыслями ушла дальше. В такие дни она замечала, что её разум ступает на этот запретный путь чаще чем следует, и каждый раз, когда ей приходится одёргивать себя, она чувствует, как её решимость становится всё слабее и слабее.

До встречи с Леоном она приучала себя быть призраком. Никогда не оставлять следов. Никаких привязанностей. Это делало жизнь проще, когда нет концов, которые нужно связать, никаких чувств, которые нужно притушить. Поэтому если и появлялось что-то определённое в её неопределённой жизни, то это что-то не должно длиться долго.

Но были времена, когда Ада шла вопреки этим глубоко укоренившимся в ней принципам, когда она не могла просто уйти, не оставив что-то, что Леон смог бы найти. Небольшие безделушки и от руки написанные записки, словно упрямые невидимые нити, тянущие её к нему. Фрагменты и частички её самой, остающиеся в его жизни, там, где она не может остаться.

Когда-то давно она бы усмехнулась такой сентиментальности, но сейчас она едва могла вспомнить человека, которой она была до встречи с ним.

Привязываться к кому-то не очень хорошая мысль. Она всегда знала это, в тот момент, во внутренностях Раккун Сити, когда она, раненная в ногу, взглянула в его слишком серьёзные глаза, она впервые почувствовала что-то ещё, кроме холодного равнодушия. И это что-то с прошедшими годами только росло и вместо того, чтобы сопротивляться, Ада поняла, что просто сдалась этому.

Возможно, если бы Ада была более решительной женщиной, она смогла бы уйти, закончить это, прежде чем появится хоть какой-то шанс начать. Но она была эгоистичной и нерациональной, и Леон был слишком непреодолимым соблазном, которому она была весьма счастлива поддаться, забывая о последствиях.

Леон, в свою очередь старался. Он боролся с ней так, как встречал все невозможные, тщетные битвы — с решительным упрямством, которое только больше пленило её. Это неправильно, — сказал он однажды, разгорячённый и задыхающийся, прижатый к стене, его разум нерешительно сопротивлялся, даже если его тело медленно, но сдавалось. Мы ведём себя безрассудно.

Но всё это было тщетно, эти попытки делали неизбежное ещё более приятным. Все его сомнения, сжатые кулаки и покусанные губы, приводили лишь к одному результату — она знала, без тени сомнений, несмотря ни на что, он всегда уступал ей. В этом смысле они были похожи, оба тянулись друг к другу вопреки всему, несмотря на все негативные последствия. Они были слишком увлечены друг другом, чтобы отпустить, и слишком напуганы, чтобы потерять себя.

Так началась бесконечная борьба, которая определила всю их взрослую жизнь. Она не могла быть с ним, но и не могла оставаться в стороне, так что их взаимоотношения оставались таким же, как и всегда — две планеты, вращающиеся вокруг друг друга, временами выстраиваясь в ряд.

Порой она задумывалась, что бывает несправедливой. Но Леон никогда ничего не говорил, так что она не спрашивала. Притвориться, что не знаешь проще. Не так заморочено.

За окном гремел гром, прерывая тишину комнаты. Приближался шторм.

Ада взяла бутылку и чистый бокал из деревянного шкафчика, и налила себе напиток, только бы занять себя чем-нибудь другим помимо сводящих с ума мыслей.

Они тихо ждала.

* * *

Послышался щелчок, и входная дверь со скрипом открылась, но Ада даже не повернулась в её сторону. Вместо этого она сосредоточила свой взгляд на пятне проезжающей машины, неспешно поигрывая с полупустым бокалом. В этот раз она даст ему сделать шаг первым.

Она услышала шорох, когда он снимал обувь и куртку.

— Знаешь, большинство людей просто стучатся в дверь, — со вздохом сказал он.

— Имена большинства людей не находятся в списке международного розыска, — ответила она, делая глоток и стараясь не морщиться от вкуса напитка.

— Так в чём проблема? Ты могла бы взять себе новое имя, — ответил Леон. Это было не в первый раз, когда она заставала его в не очень хорошем расположении духа, но что-то в его тоне насторожило её.

Она повернулась и посмотрела на него.

Леон выглядел старше с момента последней их встречи, и более уставшим. В глазах была пустота, и несмотря на то, что она знала, он перестал ежедневно бриться некоторое время назад, сейчас его светлая щетина делала его лицо более жёстким, нежели безумно красивым, каким она его помнила.

Ада встала и встретилась с ним. Как и с квартирой, каждое изменение в нём было свидетельством времени, которое они провели раздельно, ещё одно напоминание о фрагментах и частичках его жизни, которые для неё никогда не станут чем-то большем, чем пробелами и пустотами. Она подумала, остаётся ли она для него загадкой?

Может быть однажды, хлипкая привычность унесётся, не оставляя ничего после себя. Если однажды, когда их тела будут сплетены под простынями, они вдруг начнут осознавать, что возможно, они никогда по-настоящему не знали друг друга.

Он всё ещё смотрел на неё ожидающим взглядом своих усталых глаз, а она не могла отвернуться.

— Я привязалась к нему, — наконец сказала она, что было не совсем ложью. Ада Вонг было вымышленным именем, сфабрикованной личностью, созданной лишь для того, чтобы помочь ей выполнить задание в Раккун Сити. Ещё одна маска, использованная и отброшенная, как только цель достигнута.

Но в итоге оказалось, что она держится за него. Она сделала его частью себя. С той ночи, в течении шестнадцати лет она никогда не брала себе другое имя, кроме имени Ада Вонг. Теперь у неё были дополнительные трудности из-за её узнаваемости — такая обуза для тех, кто поддерживает секретность — но женщина продолжала придерживаться его.

— Привязалась? — удивился Леон, словно никогда не верил в то, что она говорит.

— Я привыкла, — она пожала плечами, не имея лучшего ответа.

— Поэтому ты держишь меня рядом? Из-за привычки? — уголки его губ дёрнулись в грустной улыбке.

Ада скрестила свободную руку на груди, глядя на него. Она почувствовала, что с Леоном что-то не так, как только он вошёл в комнату, но оказалось, что она недооценила масштаб. И сейчас она подумала об этом, тяжёлый запах спиртного, висевшего в воздухе, не мог исходить от одной лишь открытой бутылки или бокала в её руке.

Мудрый человек избежал бы этого разговора. Деликатный — попытался бы аккуратно разузнать. Ада была не первым, ни вторым.

— Ты это к чему? — прямо спросила она.

Леон провёл рукой по лицу, переминаясь.

— Я не знаю, Ада, к чему? Ты скажи мне. Я не видел тебя сколько, девять месяцев? Год? И тут я прихожу ночью домой и вижу тебя, стоящую в моей гостиной, спокойно пьющую мой алкоголь, будто и не было этого молчания всё это время.

— Не беспокойся, от одного бокала твоя коллекция не опустеет, — вернула она ему, не успев себя остановить. — Вижу, она немного разрослась с момента моего последнего визита. Если бы я не знала тебя немного лучше, я бы сказала, что ты упорно загоняешь себя в могилу раньше времени.

Леон печально усмехнулся.

— Если моя работа не сделает это первой.

— Ещё одна причина держать голову трезвой, — сказала она.

Он снова посмотрел на неё, его лицо стало непроницаемым.

— У тебя это хорошо получается, — он покачал головой. — Ведёшь себя так, будто тебе не всё равно.

Слова задели её, неожиданно и больно.

— Думаешь, мне всё равно?

Мужчина продолжал смотреть на неё, так смотрят на неподдающуюся расшифровке головоломку. Она подумала, что в каком-то смысле она ею и является.

— Честно говоря, я больше не знаю, что мне думать.

Между ними возникла тишина, тишина такого рода, которая не предвещает ничего хорошего. Затишье перед бурей. Две планеты перестали вращаться вокруг друг друга и теперь встали на встречный курс, мучительно медленный и пугающе неизбежный.

Или, возможно, они уже давно стояли на этой разрушительной линии, но были слишком увлечены волнительным удовольствием, чтобы заметить это. Возможно, всё это было так, как и должно было быть с самого начала.

Когда она снова посмотрела на Леона, он отвёл взгляд. Он выглядел почти пристыженным, словно гордое создание, которое застали в момент слабости. Казалось, она стала свидетелем той его стороны, которую не должна была видеть.

Вонг привыкла думать, что после всех этих лет им больше нечего скрывать друг от друга. Они видели лучшие и худшие стороны друг друга, были свидетелями всех взлётов и падений, выучили наизусть каждый миллиметр тела друг друга. Но сердце таинственная и незнакомая штука, и его секреты сложно разгадать.

— Прости, — наконец сказал Леон. Его плечи поникли, отчего он стал выглядеть ниже. — Просто… столько всего навалилось.

Ада задумчиво посмотрела на него.

— Хочешь, чтобы я ушла?

Он снова посмотрел на неё, на его лице отразилось мучение, а взгляд стал нечитаемым.

— И когда мне ждать тебя снова? Через год? Два? Сколько?

Она шагнула к нему.

— Ты знаешь, что на этот вопрос не так легко ответить.

Он кивнул со спокойным смирением.

— Ничего не бывает легко. Особенно с тобой.

— Ты не ответил на вопрос, — заметила Ада. — И я думаю, что он простой. Хочешь, чтобы я ушла?

Леон шагнул ей навстречу. Когда он снова заговорил, его голос был уверенным, а в глазах была тоска, граничащая с голодом.

— Нет.

Она медленно вздохнула, заставляя успокоиться своё бешено стучащее сердце. До сих пор, оно было единственным, что предавало её, когда дело касалось этого мужчины.

— Тогда, чего ты хочешь?

Он помедлил, что-то загадочное промелькнуло на его лице, что-то томительное и грустное, это случилось так быстро, что она не успела понять.

— Я хочу забыть всё это. Хотя бы ненадолго.

Ада смотрела как его рука потянулась к её лицу и не коснувшись остановилась, пальцы подрагивали в воздухе, словно каждая частичка его воли сопротивлялась этому прикосновению.

Его взгляд был тёмным и пронзительным, переполненный едва сдерживаемым желанием, когда он скользил по её телу.

— Чего же ты ждёшь? — прошептала она, встречаясь с ним взглядом, пронзая напряжённый воздух. Она шагнула и едва коснулась его губами, делая в один вдох на двоих.

Всё случилось быстро, как вспышка молнии, Леон толкнул её к деревянному шкафчику, создавая симфонию из звенящего стекла, когда растревоженное содержание шкафчика задрожало от напора. Его губы нашли её в подобии безумной лихорадки, руки обхватили её шею сзади жёстче, чем она помнила. Его поцелуй больше походил на укусы и не был ласковым, и она вспомнила время, не такое давнее, а может это было тысячелетие назад, когда его поцелуи были нежными и трепетными, а его взгляд мягким и уступчивым.

По крайней мере у него остались манеры, чтобы постараться смягчить свою хватку вокруг неё. Она ответила ему с равным энтузиазмом, женщина сильнее сжала кулак с его золотистыми волосами, а другой рукой нетерпеливо возилась с его ремнём, потому что Ада Вонг никогда не уступает ни перед чем и не перед кем, даже если этот кто-то Леон. В особенности Леон.

Леон издал низкий, звериный рык, быстро расправляясь с её одеждой, предмет за предметом, с такой ловкостью, близкой к мышечной памяти. Ада бы хмыкнула на это, если бы её рот не был занят.

Когда его жадные поцелуи наконец дали ей возможность вздохнуть, она воспользовалась возможностью и сняла с него рубашку, скидывая её на пол к уже образовавшейся груде из сброшенной одежды. Леон поднял её в своих объятиях, а её ноги сомкнулись вокруг его талии.

Ада помнила времена, когда Леон благоговейно любил её, словно богиню, она помнила его заботливые объятия, её собственное тело было зажато между нежными ласками и мягким хлопком. Но, вероятно, времена унесли всю его нежность, и мужчина перед ней теперь приобрёл грубые края и острые зубы.

Когда край шкафчика с каждым новым толчком начал неприятно давить на кожу, вокруг её внутренностей скрутились смешанные чувства.

Когда-то он любил её медленно, смакуя каждый её вкус, запечатлевая каждое прикосновение в памяти, словно он хотел прожить это ощущение позже. Сейчас же он любил её суматошно, почти зло, будто выплёскивал наружу каждую сдерживаемую эмоцию, которую не мог облечь в слова, оставляя свою метку на ней, чтобы она вспоминала его, когда уйдёт.

— Ты скучал по мне? — прошептала Ада ему в ухо, и на краткий миг Леон затих. Движение было почти неуловимым, и, если бы на её месте был кто-то другой, оно бы осталось незамеченным. Но не для неё. Она знала его тело слишком хорошо, чтобы не заметить.

Но она не так хорошо знала его сердце, чтобы спросить, так что она просто позволила этому раствориться в пустоте, там же, где пропадало всё, что они хотели спросить, но боялись озвучить.

Когда их взгляды снова встретились, в его глазах промелькнул вызов.

— А ты? — вместо ответа спросил он её, и Ада задумалась, когда он стал таким смелым, избегая её вопроса и задавая свой, не просто играя в её игры, а переигрывая её. Наверное, она повлияла на него в большей степени, во всех смыслах.

— О, очень, — поддразнивая промурлыкала она. Прозвучало не так игриво, как она хотела, и когда слова вырвались из неё, она задумалась, насколько в них было правды.

То, в чём она никогда не признается, только себе, в свои самые слабые, сентиментальные моменты одиночества: были времена длительной разлуки, тогда она чувствовала отсутствие Леона как постоянную боль в костях, такую мучительную, словно неизбежная сила толкала её к нему, куда угодно, где бы он не находился.

Уголки губ мужчины дрогнули в ухмылке, которая не отразилась в его глазах.

— У тебя это хорошо получается, — повторил он слегка дрожащим голосом. Этот тоскливый взгляд она уже видела у него сегодня, этот взгляд говорил ей, что он хочет верить ей, но не может.

Для двух людей, которые так легко с готовностью обнажались друг для друга, некоторые слова казалось предназначены, чтобы оставаться невысказанными — рвущиеся с кончика языка, но так и не сорвавшиеся.

Вместо того, чтобы ответить, Ада потянула его для ещё одного поцелуя, жаркого и задыхающегося. Леон пах дешёвым напитком, таким же, какой она налила в свой бокал, он опьянял, заставляя её голову кружиться.

Оставшаяся рациональная часть её сознания твердила, что им не стоит делать этого — возвращаться к плохим привычкам, когда между ними столько невысказанного. Но что такое угроза быть раздавленным под тяжестью невысказанности в сравнении с чистым наслаждением?

Она снова сдалась этому, сдалась ему, всем сердцем и без сопротивления.

За окном бушевал шторм.

* * *

Когда Ада открыла глаза на улице было уже светло, солнце заглядывало через распахнутые занавески. Она проснулась в кровати Леона, одеяла скрутились вокруг её ног, подушка под головой лежала криво.

Самого Леона нигде не было видно.

Было какое-то странное ощущение, будто они поменялись местами. Обычно она просыпалась первой и исчезала, пока её отсутствие не будет замечено. Проснуться одной в холодной постели, когда солнце уже высоко, было совершенно незнакомым для неё чувством. Она была сбита с толку и ощущала себя одиноко, Ада подумала, может это лишь малая часть того, что Леон чувствует каждый раз, когда она покидает его, даже не сказав «пока».

Какое-то неприятное чувство близкое к вине угнездилось в животе, игнорируя её попытки отбросить его.

— Доброе, — раздался в дверях голос Леона. Она развернулась и увидела его, одетого лишь в серые штаны, которые дополняла надетая на Аду рубашка, он держал в руках две кружки, от которых исходил пар. Он выглядел расслабленным и беспечным, таким она видела его редко, и Ада постаралась не представлять себе, как было бы, если бы он приветствовал её так каждое утро.

— Ты казалась такой вымотанной. Я подумал, что ты давно хорошенько не отдыхала, — быстро сказал Леон, словно прочитал невысказанный вслух вопрос в её выгнутой брови. — Я не решился тебя будить.

— Какой ты заботливый, — тихо сказала Ада, принимая из его рук кружку, и принюхалась.

Лапсанг*, узнала она с улыбкой. Видимо, приятели Леона не совсем потерянные для общества люди.

Она поднесла кружку к губам, однако, что-то странное промелькнуло в его голове. Для начала, казалось Леон держит дистанцию. За исключением быстрого наклона к ней, чтобы передать чай, он держал её на расстоянии вытянутой руки.

Второе, он избегал смотреть ей в глаза, вместо этого он посматривал в окно и рассматривал содержимое собственной кружки с таким вниманием, словно он держал что-то более интересное чем чай. Затем его выражение сменилось на беспокойное и сожалеющее, и Ада знала, ей не понравится то, что он собирается сказать.

— Слушай, — нерешительно начал Леон, — по поводу прошлой ночи… Нам не стоило этого делать. Мне не стоило.

Ада закусила губу, почувствовав волну негодования, подступившую к горлу. Буря сложных, противоречивых эмоций накрыла её. Упрямая часть неё, часть, которая всегда заставляла её сказать последнее слово, всегда готовая спорить, даже если её рациональная сторона знала, что он прав. Она знала это даже прошлой ночью, но всегда стремилась подавить трезвый расчёт. Так бывает всегда, когда Леон выражает беспокойство. Опасная тенденция, которую легко забыть в пылу момента, снова и снова.

Его слова обожгли. Укололи её непоколебимую гордость, ту часть, которая всегда контролировала и заказывала музыку.

— Хочешь сказать это было ошибкой? — вызывающе спросила Ада.

Леон продолжал глядеть на неё, обдумывая её вопрос. Когда он снова заговорил, его лицо стало непроницаемым.

— Да.

Что-то внутри неё скрутилось и обожгло. Леон и раньше сопротивлялся ей, но в этот раз было по-другому. Он никогда так откровенно не отвергал её, не отказывался после произошедшего. В более благоразумные моменты он говорил, что это неправильно, безрассудно, но никогда не говорил, что это было ошибкой.

До этого момента.

— Понятно, — Ада кивнула, ставя кружку на прикроватную тумбочку, даже не сделав глотка. Она отбросила одеяло и потянулась за своими вещами, которые беспорядочно висели на рядом стоящем кресле. Она чувствовала безмолвный взгляд Леона, сверлящий ей затылок, пока она педантично надевала каждый предмет одежды.

— Ада, я… — начал Леон, а потом замолчал. Больше не было никакого огня и напора, которые она видела прошлой ночью, словно утреннее солнце каким-то образом уничтожило все следы, оставляя его истощённым и пустым.

— Я не это имел в виду, — медленно выдохнул он. — Мне просто нужно больше пространства.

— Конечно, — её голос звучал холодно, и почти чужеродно. — Не буду тебе мешать.

— Ада, — он попытался взять её за локоть, но она выдернула руку, метнув в него предупреждающий взгляд. К его чести, он сделал шаг назад, опуская руки.

— Давай не будем ещё больше усложнять, — сказала она, замечая, что её голос стал беспристрастным и отстранённым, каким бывал, когда она находилась на задании. — Ты большой мальчик, Леон. Кто я такая, чтобы лишать тебя пространства? Ты делаешь, что лучше для тебя.

Что-то в лице Леона ожесточилось.

— Я имею право.

Ни говоря ни слова она прошла мимо него в гостиную. Сначала она хотела уйти через дверь, просто чтобы получить удовольствие хлопнув ей, но решила по-другому — не стоит устраивать спектакль для посторонних глаз.

Вместо этого Ада решила уйти так же, как и пришла, через окно. Не то чтобы она хотела уйти с достоинством или гордостью, она просто хотела получить удовольствие от того, что заставит Леона поморщиться от раздражения в последний раз.

Леон не остановил её, а она не обернулась.

Она не убегала, убеждала себя Ада, хотя её шаг перешёл на спринт. Она просто делала то, что её инстинкт самосохранения говорил ей делать — уйти, не оставаться той, кого покидают. В этом и была разница между победой и поражением, борьба, которая определяла всю её жизнь до этого момента.

Но ощущения победы не было. Если это была победа, тогда она ощущалась горечью и пустотой.

Что-то в этом было ужасно неправильно, но Ада устала уточнять, что именно.

* * *

После её ухода комната погрузилась в тишину. Так было всегда, когда дело касалось Ады, которая влетала в его жизнь с непредсказуемым пылом вихрящегося торнадо, переворачивая всё с ног на голову дезориентирующем и оставляющем в недоумении вихрем, а после исчезала так быстро, словно отступающая вода, не оставляя никаких следов, будто и не было её.

Она оставляла его собирать кусочки и склеивать их в нечто напоминающее нормальность. И неважно сколько раз он собирал их вместе, но один взгляд, слово «привет», прикосновение её тонких пальцев, и всё снова переворачивалось вверх дном.

Когда ему было двадцать, Леон негодовал — эта неопределённость, постоянное дежавю, сопровождающее их бесконечные игры в кошки-мышки. В тридцать — к нему пришло принятие, он любил её не только поэтому, но и вопреки. В конце концов, он всегда знал кем она была, и всё равно он выбирал её, раз за разом.

Но сейчас он не знал, осталась ли в нём эта уверенность, чтобы продолжать. Сейчас у него были лишь усталость, проникающая в мозг костей, и неровные осколки, режущие пальцы каждый раз, когда он пытался собрать их воедино.

Наверное, так и ощущается сумасшествие, ходить по кругу, отчаянно цепляясь за надежду, что в этот раз будет по-другому.

Он устал. Находясь рядом с ней, он лишался нужной ему ясности и достаточно долго оставался сбитым с толку.

Было что-то подавляющее в этом уединении. В тишине его разум ступил на опасный путь размышления о том, о чём он никогда не задумывался прежде, отдаваясь темноте и навязчивым мыслям. Он налил в бокал напиток, что бы ни случалось, он всегда поддаётся одной плохой привычке или другой.

На краю бокала остался красный след помады, единственное визуальное напоминание того, что Ада была здесь, яркое напоминание их ночи. Леон уставился на него замерев, словно это могло помочь получить все ответы на водоворот вопросов.

Он подумал, что, если она всегда была такой, мимолётный, непостоянный след, чего-то случайно прошедшего сквозь всю его жизнь, но так и не задержавшийся надолго, чтобы что-то изменить. Только в таком качестве она была у него, либо на краткий миг, временным осколком, либо вообще никак.

Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

Где-то вдали звонил его телефон, пронзительный звук становился ещё более настойчивым с каждой секундой. Слишком скоро всё начнётся сначала. Круг тщетности, ты пытаешься исправить мир только для того, чтобы он снова распался на части. И так по кругу.

Всё, чего он хотел, это закрыть глаза и забыться. Но вместо этого, он не глядя начал шарить в поисках телефона пока его пальцы не приблизились к вибрирующему металлу, и нажал на кнопку.

---

Прим. пер.:

*Лапсанг (Сушонг) — Китайский сорт чёрного чая, цельнолистовой, копчёный дымом сосновых веток. Редчайший, древний вид чая.

Он должен был заметить с самого начала. Он должен был начать подозревать, что что-то упущено. Ему следовало задать больше вопросов. Он должен был бороться сильнее.

Он должен был понять, что это ловушка.

Его работе всегда сопутствовали риски, о которых никто не хотел говорить, риски, которые тем не менее сопровождались ожиданием, что он будет готов к ним, с негласным пониманием, что когда они возникнут, он будет готов сделать то, что должен.

Гладкий металл его пистолета обжигал кожу огнём и холодом, когда палец касался спускового крючка.

Окровавленное, искажённое мёртвое тело пошатываясь приближалось к нему волоча одну свёрнутую, сломанную ногу, оставляя отвратительный кровавый след на асфальте. Леон почти не знал этого парнишку — новенький, который едва перешагнул возрастной порог, когда ему разрешалось пить. Его неразборчивые слова превратились в нечеловеческое рычание, словно тот увидел свою жизнь, которую теперь не сможет прожить: всё, что он планировал сделать и что теперь не сделает.

Он задумался, возможно такова была бы и его судьба в той, другой жизни. Возможно, так было бы и лучше.

Леон привык думать, что худшее, что может случиться это быть съеденным одним из немёртвых, его тело будут рвать на части, пока не останется ничего. Он привык думать, что нет ничего хуже, чем стать одним из них, безмозглым чудовищем, чьё тело больше не принадлежит ему.

Он ошибался. Ничего из этого. Худшим было — смотреть на то, что осталось от знакомого лица и понимать, что единственное, что он может сделать, это нажать на курок.

Он уже испытывал подобное. Лейтенант Брана, президент Бенфорд. Казалось, он должен обрасти толстой кожей, но почему-то с каждым разом становилось труднее, словно каждый выстрел забирал часть его души.

Самым худшим, что может случиться, это остаться одним из выживших, тем, кто станет свидетелем смерти и разрушения.

— Мёрфи, — позвал Леон, его голос был низким и нерешительным, как будто он пытался успокоить раненое животное, хотя знал, что остатки сознания давно покинули пустую оболочку Мёрфи. Хватка на пистолете усилилась, палец на курке подрагивал. — Мне жаль, что так вышло.

У него тряслись руки. Он отстранённо подумал о квалификационном тесте по стрельбе. Почти идеальный счёт. Как он этим гордился. Как мало он тогда знал.

«Как странно», — рассеянно, с некоторым отстранённым интересом, думал он, — «что во времена подобные этим, мозг вытаскивает самые бесполезные, случайные воспоминания».

Прозвучал выстрел, и тело Мёрфи рухнуло словно кто-то обрезал нити у куклы.

Прошла минута или час, вокруг было тихо.

И вдруг его осенило, он не нажимал на курок.

Где-то из тёмного угла возник знакомый силуэт. Леону не нужно было спрашивать, чтобы узнать кто это. Он оказывался в такой ситуации и раньше, столько раз, что не мог сосчитать.

— Мне кажется, я предупреждала тебя, держать голову трезвой, — укоризненный тон Ады был поразительно знакомым, и в какой-то момент Леону захотелось рассмеяться.

— У меня всё было под контролем, — холодно ответил он, глядя как её фигура медленно выплывает из тени, так легко и элегантно, словно она была созданием тьмы.

— Настолько, что две секунды и твоя симпатичная шея была бы разорвана, — кивнула Ада. — Одной пули хватило бы, но сдаётся мне, что ты утрачиваешь хватку, Леон.

— Одна пуля, — грустно рассмеялся он. — Звучит легко, когда дело не касается кого-то знакомого, того, к кому ты привык, — он произнёс каждое слово, будто проклятье. — Так вот, что значит быть тобой?

Что-то холодное промелькнуло в её взгляде и сожаление прокралось во внутренности Леона, словно шипастая, извилистая лоза, но он промолчал. Он боялся того, что скажет дальше, ослеплённый своим раненым сердцем.

Ада развернулась на каблуках.

— Я кажется вторглась в твоё пространство. Так что я тебя оставлю.

Так заканчивалось всегда, каждый раз. Леон думал, что привык принимать неизбежное. Но оказалось, что нет. Он провёл невидимую «не пересекать» линию на земле между ними, но всё равно не чувствовал удовлетворения, никакой свободы, которую, как он думал, получит от обретённого чувства контроля.

Напротив, он сопротивлялся желанию пересечь её, втоптать в ничто и заключить женщину в свои объятия снова, всё остальное может идти к чёрту.

Он покачал головой, отбрасывая опасные мысли. Ада задержалась чуть дольше, чем он привык, как будто ждала чего-то, но пока он пытался избавиться от комка в горле, чтобы воспроизвести что-то разборчивое, она ушла.

* * *

Ни с того ни с сего, он решил обыскать квартиру на предмет жучков — сувениров от правительства США и их безграничной паранойи. Фишки жилья, выданного правительством, и Леон хорошо знал, когда стоит вступать в прямую конфронтацию, а когда спросить своего нанимателя об этом. Он игнорировал их, когда мог, разыгрывал незнание, когда не мог, и временами показательно принимал их существование демонстрируя молчаливое неповиновение.

Ада была более предусмотрительной, привыкшей к участию в бесконечной упорной борьбе, в которой с каким-то радостным воодушевлением жучки устанавливались, убирались и снова устанавливались. Их накопилось много с момента последней проверки, болезненное напоминание об её отсутствии.

Леон постарался выбросить это из головы и вместо этого сосредоточиться на вытаскивании крошечного устройства, прикреплённого к неприметному углу его книжного шкафа, когда неожиданно заметил что-то между двумя книгами. Сложенный лист бумаги, отмеченный красной помадой.

При взгляде на него, что-то внутри сжалось. Ушедшее время, безмятежная деревушка в Испании, превратившаяся в кошмар, и Ада, оставляющая для него подобные этой записки с советами или инструкциями. За эти годы записки появлялись нерегулярно. То короткое сообщение, то закодированный адрес. Порой они были единственными, что у него было: неопределённые обещания неясного будущего. Он держался за них, потому что неопределённость лучше, чем ничего, и пусть у него будет лишь крошечная часть неё, чем пустота.

Дрожащими руками он развернул записку. На листке элегантным почерком Ады был нацарапан номер, которого он не знал, и кое-что ещё.

«Когда почувствуешь отчаяние».

Леон смял его. Сначала он хотел выбросить его в мусорное ведро. Потом задумался и положил в карман куртки.

Даже сейчас, он продолжал держаться. Потому что это лучше, чем ничего.

* * *

Леон побросал самое необходимое в небольшую сумку, вскочил на свой байк и умчался вдаль без какой-либо цели, лишь бы куда-нибудь.

Он останавливался лишь для того, чтобы наполнить бак, но даже это случалось на автомате, так что на третьей остановке он решил, что небольшой причудливый отель, расположившийся напротив Скалистых гор, станет неплохим местом для передышки.

Определиться с выбором помогло ещё и то, что номер был оборудован хорошо оснащённым баром.

Мало кто признается себе, что чем сильнее ты стараешься убежать от чего-то, тем сильнее это что-то цепляется за тебя. И Леон понял, что думает об Аде, обрывки воспоминаний проигрывались в его голове по кругу, словно неисправный сигнал. Когда он впервые увидел её, всё ещё ошеломлённый после близкой встречи со смертью, как восхитительно она выглядела тогда. Бесчисленное число раз она спасала его в течении последующих лет, всегда в последний момент и всегда оставаясь в тени. Его безмолвный защитник, его ангел-хранитель.

Даже готовые оправдания, казалось, с годами стали менее убедительными. «Я просто проходила мимо». «Надо держать себя в тонусе, Кеннеди». «Кто-то должен показать тебе, как нужно делать».

Неважно как, всё всегда возвращалось к одному: Он, находящийся на грани. Она, появляющаяся в последний момент и вытаскивающая его из пасти смерти.

При всех её загадках и противоречивых сигналах, одно он знал точно — есть часть неё, скрывающаяся где-то глубоко под подшучиванием и бравадой, которая упорно оставалась с ним, даже когда всё было сказано и сделано.

Даже если он действительно проклят всегда быть тем несчастным, оставшимся в живых, чтобы стать свидетелем смерти и разрушения, у него есть странное утешение знать, что он не одни. И никогда не был.

Вот ещё одна правда, вынужденное признание — даже если они не вместе из-за внешних обстоятельств или его собственного желания, часть него скучает по ней, словно по фантомной конечности.

Осознание шло медленно, но сразу — всё это не про контроль, или доминирование, или того, кто отдаёт приказы. Нет никакой победы, ничего, кроме наслаждения, которое в конечном итоге приводит к пустоте.

Так же сильно, как он жаждет большего, представляя себя, без всего этого притворства, стоящего на краю пропасти, он хочет, чтобы она была рядом. Вдвоём, в самом конце, два последних бьющихся сердца против массового вымирания.

Как и должно быть.

Он немного наклонил бокал, глядя как глянцевый напиток плещется с рассеянным безразличием. Почему-то он уже не так привлекал, как пять минут назад, и Леон подумал, каково это будет, если он перевернёт и выльет виски на деревянную поверхность, покрытую царапинами от долгого использования.

Тяжёлые шаги позади него оповестили о конце его короткого добровольного изгнания.

Смятая бумажка казалась тяжёлой ношей в его кармане.

К худшему или лучшему, есть вещи, от которых он не может убежать.

* * *

Была глубокая ночь, когда её телефон зажужжал.

Технически, один из её телефонов. Старомодный, дешёвый мобильник, который она купила пару недель назад, и почти забыла о нём среди всего остального, что происходило в её постоянно бурлящей жизни. До этого момента, когда он неожиданно напомнил о себе в номере отеля, её временном жилье до этого утра.

Первое, что хотела сделать Ада, это выкинуть его в окно, раздражённая этим неожиданным беспокойством, но что-то её остановило.

Есть только один человек, который мог позвонить по этому номеру. В конце концов, она оставила его только лишь для него. Замерев, она смотрела на пиксельную надпись «неизвестный номер» на экране, словно это могло подтвердить или опровергнуть подозрение, которое она ещё не успела облечь в слова, по крайней мере для себя.

Она помотала головой. Крепкие, невидимые нити.

Палец нажал на кнопку «ответить» до того, как она успела подумать.

Секунду или две, на том конце была лишь тишина. Она хотела уже отключиться (с её работой всегда нужно быть начеку), когда услышала знакомый голос, зародивший внутри тревогу.

— Не думал, что ты ответишь.

Ада закрыла глаза, представляя лицо Леона в этот момент, он физически был далеко от неё, но хотя бы его голос касался её барабанных перепонок. Она попыталась представить небольшую складку между его бровей, которая всегда сопровождала один из этих вздохов.

— Не думала, что ты позвонишь, — сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал как можно нейтральнее. Это был момент слабости — оставить номер, пусть даже и одноразовый. Делая это, она дала Леону доступ к себе и теперь мяч был на его стороне. Она открылась возможности быть на связи. Когда-то, подобное напугало бы её, но почему-то она надеялась, что именно Леон сможет достучаться до неё.

Всегда надеясь вопреки, что один из них, всё ещё боящийся сделать первый шаг, всё-таки сможет найти выход из тупика в их равносильной игре.

Ошеломляющим открытием стало то, что именно он его сделал.

Она не знала как долго они молчали. Никто из них не был хорош в разговорах, вместо этого предоставляя своим телам говорить. Но сейчас заполнить тишину было нечем и впервые, с момента самого первого взгляда на него, Ада не знала, что сказать.

— Я думал это то, что мне нужно, — наконец сказал Леон. — То, что я хотел.

Ада сильнее сжала трубку, прижимая её к уху, словно это могло помочь ей услышать то, что не сказал Леон.

— И что это?

Удар сердца.

— Больше, чем у меня есть. Больше, чем я заслуживаю, — тихий смешок, краткий и сдержанный. — Неважно. Ты будешь смеяться.

Ада уловила непривычную нотку ранимости в его голосе. Это приводило в замешательство и захватывало дух. Она одновременно хотела насладиться этим и сбежать от этого. Это было бессмысленно, но по-другому никак.

— Попробуй.

Глубокий вдох. Медленный выдох. Вечность в одной секунде.

— Оказалось, что иметь больше пространства ничего не значит, когда всё вокруг кажется пустым, если там нет тебя.

— Это твой способ сказать мне, что ты соскучился? — непринуждённо спросила она, больше по привычке, чем по какой-либо другой причине. Так у них обстояли дела, скрывая эмоции за шутками и остротами, упрямством и тщетным оттягиванием этого пузыря намеренного невежества.

Леон видимо был не в настроении поддержать их обычную остроумную беседу.

— Чёрт, Ада, — вздохнул он с этим его милым раздражением, которое она так хорошо знала. — Я скучаю по тебе постоянно.

Он звучал так болезненно и чрезвычайно искренне в этот момент, что она вернулась в самое начало, до всей этой лжи, предательства и расстояния, которое становилось между ними всё больше. Когда в первый раз он вывалил всё это перед ней в темноте рушащегося города, она поборола своё сердце и отвела взгляд.

Она продолжала делать это все эти годы. Почти на пределе. Почти, но не совсем.

— Ты пьян, — равнодушно упрекнула она, и это прозвучало больше как отрицание. — Ты даже не вспомнишь об этом утром.

— Ты сказала мне держать голову трезвой, — сказал Леон, и звучал он поразительно спокойно, и Ада поняла, что сбежать в этот раз не получится. — Так что, вот, что я скажу тебе: я не был таким ясно мыслящим никогда в жизни.

— И что мне со всем этим делать? — с напором спросила она. Нечестно с его стороны так делать. Просто нечестно. — Что нам это даёт?

Удар. Удары её сердца отдавались у неё в ушах.

— Я не знаю, — признался он. — Я просто хотел сказать это тебе. Даже если это ничего не изменит. Даже если теперь уже слишком поздно. Потому что… — он замолчал и глубоко вздохнул, — потому что я не уверен, что когда-нибудь снова смогу набраться храбрости.

Ада прикусила губу, вслушиваясь в ещё один медленный вздох на другом конце.

— Я не знаю, где ты сейчас или где окажешься завтра, но ты знаешь, где можешь найти меня. Если захочешь.

Последовала мучительная тишина. Он ждал чего-то. Может какой-нибудь ответ, обещание или отказ. Знак. Но пока она думала, что ответить, он отключился.

Она упала на мягкую постель, чувствуя странную опустошённость. Неожиданно, огромный гостиничный номер оказался каким-то стерильным, безликим словно палата больницы. Номер не отличался от других таких же номеров, в которых она останавливалась за последние несколько недель, а может быть за всю её жизнь.

Быстротечное непостоянство. Так она определяла своё существование. Кроме того времени, когда она была с ним. Если и было что-то похожее на постоянство в её жизни, то это был Леон. Он был безопасной гаванью, а в свои самые уязвимые моменты жизни (о которых она никогда не признается) — домом.

Когда она по-настоящему задумывалась об этом, она понимала, что окружена лишь пустым пространством.

Если он может быть храбрым, то возможно, и она сможет. Хотя бы раз.

* * *

Невидимые нити перекручивались и путались, но никогда не рвались. Или лучше сказать, никто из них не мог заставить себя разорвать эти связи, которые соединяли их такое долгое время, что теперь трудно было вспомнить каково это было, до того, как их судьбы стали безвозвратно переплетены.

Каблучки стучали по изношенному бетону знакомой улицы, ведя её туда, куда она поклялась больше никогда не возвращаться, только для того, чтобы нарушать клятву раз за разом, ведомая магической силой, которая была выше её понимания. До этого момента.

Они боролись против этого с изматывающим упрямством, убеждённые, что вовлекаются во что-то тёмное и запретное, веря в то, что, сопротивляясь они смогут поддерживать некоторое чувство порядка, логики и рациональности. Сколько времени они потратили впустую, бегая по кругу, продумывая каждый шаг?

Возможно, что ответ был прямо у них перед носом всё это время, но они слишком боялись, были так настойчиво слепы и слишком горды, чтобы увидеть его?

Возможно, есть причина, по которой судьба сводила их вместе снова и снова наперекор всему. Или может никакой судьбы и нет. Может быть есть только они, неосознанно раз за разом борющиеся против сил, угрожающих разделить их, тщательно связывающие эти самые нити, жаждущие эту связь, мельком увиденную той ночью, мимолётную, но несомненно реальную, словно луч света среди бесконечной тьмы.

И может быть, если они просто разрешат себе почувствовать это, насладиться этим без страха или тревоги, кто знает, может они станут счастливыми или испытают что-то похожее на счастье, которое могут иметь два сломанных человека в сломанном мире.

Медленно, но верно, она поднималась по ступням, ведущие к квартире Леона, расположенной на третьем этаже. Не так давно сама эта идея звучала бы дико. Прогуливаться так обыденно при дневном свете, на виду в общественном месте, где любого можно увидеть, было упражнением в безумии.

Она и раньше совершала из-за него безрассудные поступки, и скорее всего совершит снова. Например, с радостью и не раз отдаться той власти, которой он обладает над ней.

По старой традиции Ада хотела воспользоваться своим обычным способом попасть в квартиру через окно, но в конечном итоге решила быть смелой и попробовать что-то другое, хотя бы раз. Подняться по лестнице и войти через дверь, постучав пару раз. Как делают обычные люди.

Встретиться с ним у порога, почувствовать, хоть и на краткий миг, нормальность, которую они так жаждали, но никогда не получали.

Дверь открылась, и она выдохнула, почти ощущая свободу.

Невзирая на всю боль и раны, которые они принесли друг другу, все ошибки и неловкости, она знала, что дверь никогда не была закрыта полностью, она была приоткрыта в надежде и ожидании. Поэтому он и оставался в этой тесной квартирке, несмотря на жучки и постоянный сквозняк, дующий из трещины в окне. Поэтому и она оставалась Адой Вонг, несмотря на риски и издержки поддерживать эту личность.

Возможно всё, что было нужно, это небольшой толчок, встреча лицом к лицу через порог, чтобы по-настоящему увидеть друг друга впервые в ярком дневном свете.

Леон просто стоял там, удивлённый, полный надежд и такой потрясающе прекрасный, что она вдруг подумала, как она вообще могла вновь уйти от этого мужчины.

И вот так просто, стены, которые она возвела вокруг себя, снова рухнули.

* * *

Когда Леон пошёл открыть дверь, он ожидал увидеть разных людей: домовладельца, появившегося для плановой проверки квартиры, время которой обычно увеличивается из-за расспросов; соседа, с третьей на этой неделе просьбой об услуге; обычного курьера, который неверно прочитал написанный от руки номер на посылке.

Но вместо них он встретил её.

Ну конечно, думал он, она появится в тот момент, когда он меньше всего её ждёт. В конце концов, Ада сама непредсказуемость, сила природы, играющая по ничьим, кроме своих, правилам.

Иногда это его возмущало. Но от этого он любил её ещё сильнее.

Её губы сложились в поразительно искреннюю улыбку и на какой-то момент Леон подумал, что она тоже слышит стук его сердца.

— Привет, незнакомец.

Он уже ощущал, как её орбита притягивает его, как она притягивает его, настойчиво и неотвратимо. Он хотел упасть на колени перед ней и раскрыть перед ней все свои самые сокровенные и постыдные секреты. Он хотел заключить её в свои объятия и не отпускать пока мир не превратиться в пыль, дрейфующую на периферии их общего существования.

Но вместо этого, он упёрся рукой о дверной косяк, надеясь, что физический контакт поможет ему удержаться.

— И тебе привет.

Ада оценивающе посмотрела на него, её взгляд был поразительно резким, её губы были красными, словно кровь, руки с идеальным маникюром были сложены на груди. Она выглядела в точности так же, какой он видел её в прошлый раз, несколько недель назад, а почему должно быть по-другому? Но ему казалось, что с того момента прошли десятилетия и почему-то где-то в глубине души он ожидал, что перед ним предстанет совершенно другой человек, потому что она так делала всегда — адаптировала своё поведение, личность, всю свою сущность, чтобы соответствовать заданию.

Но сейчас, когда она стояла перед ним в своём фирменном красном, он понял — она никогда не менялась. Не с ним. Неважно сколько масок она носила, она всегда была той же Адой Вонг, которую он встретил в ту судьбоносную ночь, что изменила их жизни навсегда.

— И? Собираешься пригласить меня? — Ада выгнула бровь.

Леон тихо хмыкнул. Как всегда, непринуждённая и решительная. Чем больше происходило изменений, тем больше они оставались самими собой. Почему-то сейчас он не был недоволен этим, как раньше.

— Когда тебе требовалось приглашение? Я думал, взламывать и входить, это твой стиль, — вернул он ей, но сделал шаг в сторону, пропуская её. — Не получилось с окном в этот раз?

— Однажды, кто-то сказал мне, что большинство людей просто стучатся в дверь, — небрежно бросила она, направляясь в гостиную. — Хотела узнать, каково это.

— И каков твой вердикт? Стоит всех этих разговоров?

Как и ожидалось, на последней фразе Ада закатила глаза, и Леон сдержал смешок. Примечательно, как легко они могла вернуться на знакомую территорию, где их излюбленные, шутливые подколы были и утешающими, и воодушевляющими. Бальзам на его уставшее сердце после длинного дня полного борьбы с демонами.

Дружественность не так уж и плоха, учитывая обстоятельства.

— Наверное, — сказала она. — Есть в этой нормальности и обыденности какой-то шарм.

— Всё, что не имеет к тебе никакого отношения, — сказал Леон, закрывая дверь и разворачиваясь к ней. — К нам.

— Потому что наша жизнь всё что угодно, но не… — не зло сказала Ада. — Ну, ты знаешь.

Леон только и мог плюхнуться в рядом стоящее кресло.

— Да, знаю. Сложно порой, — он глубоко вздохнул, чтобы успокоить себя. — Я устал, — наконец сказал он, два простых слова, а он чувствовал, будто раскрыл свой самый большой секрет, открылся и выложил свои самые уязвимые точки перед ней, с волнением жаждя принятия, понимания или того и другого.

Но всё же, с его сердца исчезла тяжесть. Неожиданно, Леон почувствовать лёгкость, он подумал, как долго он носил этот груз — лихорадочное стремление разорвать себя на части, чтобы сделать всё лучше, и гнетущую безысходность, когда осознал, что лучше никогда не будет, вне зависимости от того, что он выберет.

Ада шагнула ему навстречу и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Он посмотрел на неё. К его облегчению её взгляд был мягким и нежным, сочувствующим, но не жалостливым. Или это всего лишь игра света, Леон не был уверен, но всё равно чувствовал спокойствие.

— Когда это закончится? — спросил он, вопрос был адресован больше некой всемогущей силе, которая контролировала его извилистую жизнь, чем ей. — Я не знаю, осталось ли что-то во мне, что я могу дать.

Пальцы Ады легко касаясь, провели линию по его челюсти, нежно убирая волосы с его глаз. Леон подался её прикосновению, его губы искали её ладонь в безудержном отчаянии, первобытной жажде, текущей по его венам. Он прижал её к себе, обнимая за талию, зарываясь лицом в её кашемировый свитер, держась за драгоценную жизнь. Будто она была единственным, что удерживало его от падения во всепоглощающую пропасть собственного разума.

— Во мне больше ничего не осталось, — прошептал он, его признание было словно непреодолимая волна. Десятилетия боли, гнева и раздражения, всё вышло разом. — Ничего, кроме этих чёртовых демонов, которые продолжают преследовать меня.

— Так отдай их мне, — сказала Ада голосом нежным, словно шёлк. — Всё, что терзает тебя. Отдай это мне.

— Не могу. Это нечестно.

— Справедливости нет, но мы можем придумать свои правила, — сказала она. — Твои демоны меня не пугают, Леон. У меня самой своих предостаточно.

Он рассмеялся, и ощутил себя свободным.

— И как тебе это удаётся? Так всё упрощать?

Она понимающе кивнула.

— Практика, Кеннеди. Годы и годы практики.

Леон почувствовал, как она провела пальцами по его волосам, как она опустила подбородок ему на голову, прижимая его сильнее, почувствовал, как его тело расслабилось в её объятиях и его скачущие мысли успокоились. На него вдруг снизошло осознание, словно он увидел огромную неоновую вывеску, которую до этого в упор не замечал: Ада никогда не была помехой. Она изгоняла демонов из его мыслей, и он нуждается в ней, как ни в ком другом в своей жизни.

Это придало ему смелости, чтобы задать один вопрос, который всегда крутился на языке, но который он никогда не смел озвучить.

— Останешься со мной?

Она обдумывала достаточно долго, чтобы его сердце забилось в панике.

— При одном условии, — хмыкнула она.

— Каком?

— Прими хороший душ, для начала.

Леон не стал с этим спорить. Он так устал после поездки в Нью-Йорк, что сил у него хватило только на то, чтобы переодеться. Он был уверен, что у него на шее засохли кусочки внутренностей Тирана. И как по сигналу, всё его тело снова задрожало, как напоминание, что его бросили прямо в стеклянное заграждение на крыше.

Однажды, он принял боль, потому что она говорила ему о том, что он жив.

— Да, хорошая мысль. Приму, — решил он. Потом подумал и добавил: — С одним условием.

Уголок губ Ады дёрнулся в довольной ухмылке.

— Не думаю, что можно ставить условие на условие.

— Ты сама сказала, что мы сами придумываем правила, — тихо ответил он.

— Отлично, — вздохнула она в притворном раздражении. — И каковы твои условия?

Он потянул её вниз, чтобы прошептать: — Присоединяйся.

* * *

Никаких трудностей не возникло. В конце концов, они видели друг друга голыми бессчётное количество раз. Леон давно запомнил каждый шрам или родинку на теле Ады. Но стоя сейчас перед ней, он чувствовал себя непривычно застенчиво, открыто, даже больше, чем в первый раз, когда они разделили постель — в 2004 году, пару недель спустя после произошедшего с Лос-Иллюминадос, в дешёвом отеле Мадрида, оставляющий желать лучшего. В конце концов, не это было важно. Они уже давно переросли всё это.

Он так погрузился в свои воспоминания, что не заметил, как Ада смотрит на него. В особенности на его правую часть грудной клетки, где отвратительный синяк уже окрасился в фиолетовый. Он пожал плечами в ответ на её вопросительный взгляд.

— Работа берёт своё. Ты как никто другой знаешь об этом.

Шпионка хоть и выглядела, будто хотела продолжить тему, но не стала.

— Знаю.

Ада взяла на себя инициативу — потому что так делала всегда, а он всегда был ведомым — и включила воду, аккуратно поправила лейку душа, чтобы направить струю ему на спину вместо того, чтобы лить воду на их головы. Слегка тёплая вода ослабила напряжения в плечах и освежающий поток смыл назойливые мысли из его головы.

Он нуждался в этом. Он действительно нуждался в этом.

Ада выдавила немного шампуня на ладонь.

— Можно? — спросила она, показывая на него, и на секунду он застыл от неожиданности, не зная, что сказать.

Он никогда не думал, что Ада будет сначала спрашивать. Все эти годы, что он знал её, она всегда была неудержимой и неумолимой. Всё, что она хотела, она получала. Её уверенность в себе его никогда не волновала, на самом деле, за это он любил её, но сегодня случилась какая-то аномалия — она объявилась у него на пороге, спросила, может ли она войти, вместо того, чтобы ворваться в окно. Была в ней какая-то неуверенность, которой раньше не было, или по крайней мере, она не была такой явной.

— Ты в порядке? — вместо ответа спросил он её.

— А почему я не должна быть в порядке? — Ада выглядела озадаченной.

— Я имею в виду, обычно ты более… — замешкался Леон.

— …Нахальная? — она рассмеялась, в её глазах мелькнул озорной блеск. — Не отчаивайся. Впереди ещё много времени. Хотя, не уверена, что в этом есть необходимость, учитывая твоё состояние…

— Нет, правда, — он покачал головой. Как он мог быть таким беспечным, он был поглощён своими мыслями, что даже не задумался о том, что чувствует она? — Как ты?

Ада замерла, и на какой-то нервный миг он подумал, что сказал что-то не то или выбрал не тот момент, чтобы задать вопрос, но шпионка хмыкнула.

— Ты как всегда такой джентльмен, Леон, — сказала она. — Ты едва можешь стоять, но всё равно интересуешься, в порядке ли я. А мы с тобой сейчас в душе.

— Извини, — он глупо улыбнулся. — Но ты порой заставляешь понервничать.

— Твоё беспокойство принято и оценено, — небрежно сказала Ада, хотя он уловил лёгкую улыбку на её губах. — Ну так, можно?

— Почту за честь, — торжественно произнёс он полушутя, и сдержал смешок, когда Ада покачала головой в притворном раздражении.

Её пальцы неспешно начали нежно массировать его голову, и Леон задумался, как мог он так долго жить без этого. Он ощущал блаженство, было даже немного стыдно за это. Он мог затеряться в этих ощущениях навсегда. На самом деле, он так расслабился, что боялся заснуть стоя.

— Хорошо, да? — спросила Ада, и он почти услышал веселье в её голосе. — Что бы ты без меня делал, Леон?

— Что-то менее приятное, это точно, — промурлыкал Кеннеди. Он взял губку с душевой полочки. — Моя очередь.

Ада замялась. Он предположил, что для них обоих это неизведанная территория, была в этом какая-то незнакомая, невысказанная близость, к которой никто из них не привык, и даже годы секса не могли подготовить их к этому.

Ему это понравилось. И он надеялся, что и ей тоже.

— Хорошо, — наконец согласилась она, и намылив губку, он аккуратно провёл по её шее и плечам, продолжая свой путь вниз.

Тело Ады поначалу напряглось, но медленно расслабилось, когда Леон продолжил, неспешно изучая каждый шрам на её теле, какие-то из них были ужасными, некоторые — небольшими и почти невидимыми. Он перешёл к недавним порезам и синякам, всё ещё чувствительным и заживающим. Наконец, его рука замерла рядом с пулевым шрамом на её правом плече. У него на левом была почти идентичная отметина. Стоя лицом к лицу, могло показаться, что они получили одну пулю, один выстрел, задевший их в один миг, и изменивший их жизни навсегда.

— Не смей, — сказала Ада, прикрывая рукой шрам. Она намеренно смотрела в сторону, вероятно для того, чтобы избежать его взгляда, или не смотреть на его отметину. Отзеркаленные шрамы. Следы предательства и напоминания о связи, которая сохранилась вопреки этому. Начало всего.

— Всё хорошо, — прошептал Леон, стараясь успокоить, хотя не был уверен, что у него получится, но всё равно попытался. — Ну же, посмотри на меня. — С осторожностью он провёл ладонью по её щеке, и остановился, проводя пальцем по её подбородку. Она встретилась с ним взглядом — в глазах стояла задумчивость, губы были слегка раскрыты, от красной губной помады почти ничего не осталось, и Леон подумал, что сейчас он видит Аду, которую не видел никогда прежде. Редкий взгляд на женщину, скрывающуюся за маской.

Через краткий миг его губы встретились с ней, поцелуй поначалу был жадными и отчаянными, но затем стал медленным, дарящим удовольствие, едва они нашли точку опоры. Вытягивая руку, чтобы опереться об гладкую плитку, он рукой сбил лейку душа, перенаправляя поток прямо на них. Ада обняла его, когда потянулась за поцелуем, её пальцы дразняще касались кожи на его спине, аккуратно избегая едва зажившие порезы, её теплое тело прижималось к нему.

Горячая вода лилась на них сверху, от чего возникало странное ощущение очищения, во всех смыслах. Словно они смывали остатки тех, кем были ранее, их ошибки и промахи, чтобы начать сначала.

* * *

Позже, он наблюдал за тем, как Ада копается в его комоде в поисках её (его) любимой футболки для сна, и это было до боли по-домашнему, то, о чём он не смел мечтать. Но теперь он думал, а почему бы и нет? Вряд ли им удастся зажить идеальной семейной жизнью в доме, окружённым аккуратным белым заборчиком. Но кто мешает им создать свой собственный безопасный рай из бесценных моментов, подобных этим?

И кто сказал, что они не могут быть по-своему счастливы?

— Отличный выбор, — сказал он, когда Ада наконец вытащила голубую футболку, про которую он совсем забыл.

— Это должно подойти, — она неодобрительно нахмурилась. — Я не нашла ту чёрную, которая мне нравилась. Ты что, выкинул её?

Он издал смешок.

— Пришлось. Ты проделала в ней огромную дыру, помнишь?

Она задумчиво склонила голову, пристально рассматривая своё отражение в зеркале. — Я?

Леон отбросил одеяло и сел на кровать.

— Та ночь была запоминающейся, Ада. Поверь мне, это была ты.

— То есть, ты хочешь сказать, что эта ночь не оправдала твоих ожиданий? — спросила она, лукаво улыбаясь, и вскарабкалась на кровать рядом с ним.

— Я хочу сказать, — он сделал глубокий вдох, — что тебе стоит подумать об отдельном ящике. Ну знаешь, для своих вещей.

Она задумчиво хмыкнула, устраиваясь на его груди, и Леон надеялся, что она не слышит, как сильно бьётся его сердце. Где-то в животе он ощущал тревогу, ему казалось, что он предложил слишком большое жизненное изменение, чем простой ящик комода.

Они кружились друг вокруг друга большую часть двадцатилетия. Всегда играя в одни и те же игры, всегда следуя по одному и тому же маршруту. Возможно, этот ящик — это именно то, что им нужно, пробный шаг вперёд, навстречу чему-то новому. Лучшему.

Именно он нашёл ей место в своей жизни, хоть и небольшое. И он надеялся, что однажды, она найдёт место в своей жизни и для него. Когда-нибудь.

— Я подумаю об этом, — сказала Ада, укладывая руку ему на талию и перекидывая через него ногу. — Но сейчас, мне нравится носить твоё.

— Ты отлично в них смотришься, — согласился Леон.

Она приподнялась на локте и бросила на него выразительный взгляд.

— Я во всём отлично выгляжу.

— Так и есть, — хмыкнул он. — Ты шикарно выглядишь и без ничего.

— Когда-нибудь лесть далеко тебя заведёт, Кеннеди, — она легонько ткнула его.

— Я рассчитываю на это, — ответил он. Усталость взяла над ним верх, он понял, что борется со сном. — А сейчас, просто останься со мной.

Ада медленно выдохнула, её тёплое дыхание пощекотало его ухо.

— Вот так? — она обхватила его руками и ногами.

Он кивнул, сознание уже уплыло от него.

— Ещё чуть-чуть.

Когда он отключится, его сон будет безмятежным и лишённым сновидений, впервые за долгое время. И когда он проснётся, солнце будет уже высоко и какофония утренней суматохи стихнет, а она будет рядом, такая расслабленная и привлекательная, с нежной и довольной улыбкой, и тогда он подумает, какое счастье, что после долгих душевных страданий они наконец оказались там, где должны быть.

Не всё будет идеально, потому что идеальным ничего не бывает. Они будут спотыкаться и падать, совершать ошибки и делать вещи, о которых будут жалеть, но они будут учиться, любить и прощать друг друга.

И то, что распалось на части, в будущем соберётся снова, и будет сильнее и лучше.