И солнце взойдет над озерами (джен)

2 декада весны, 396 г. Р.Э., Озёрный остров

Предрассветные сумерки — на удивление тихое время, когда ночные жители уже вернулись на лежбище, а дневные еще дремлют в своих норах. Над высокой травой поднимался туман, окутывал лесную опушку, придавая ей вид воистину волшебный и загадочный. Говорят, в такое время часто случаются чудеса. Фаах Аю в чудеса не верил: если бы они случались, сидеть ему сейчас в удобной корабельной каюте, а не пробираться через душный тропический лес. Он тяжело привалился к древесному стволу, искренне надеясь, что под лопатками у него самая обычная лиана, а не какая-нибудь сонная змея — последних на этом забытом Таном острове водилось преизрядное количество. Где-то совсем рядом раздался хруст, и Аю сильнее вжался в дерево, будто пытался раствориться в густых утренних тенях. Он настороженно прислушивался к звукам пробуждающегося леса, но подозрительный шум больше не повторялся, вселяя зыбкое чувство безопасности. Фаах Аю осторожно повел плечом, ощущая, как от него по всему телу распространяется болезненное тепло: небольшая рана, оставленная дротиком, горела огнем, а мутило его при этом так, что никаких сомнений в наличии в крови изрядной дозы яда, столь любимого местными жителями, не оставалось. Во всяком случае, теперь понятно, почему никому не удавалось убраться с проклятого острова живым. Но Аю всерьез рассчитывал печальную статистику разбавить, и это ему практически удалось, если бы не… От слишком резкого движения плечо обожгло болью, разом выметя из головы все посторонние мысли, Фаах Аю закусил губу, стараясь не выдавать свое местоположение слишком уж громкими звуками. Но с судорожным дыханием он ничего поделать не мог, как и с быстрым перестуком сердца.

— Оно того стоило, — беззвучно проговорил он, крепче стискивая в здоровой руке небольшой кусочек породы. Резко оттолкнувшись от дерева, Аю сделал несколько медленных шагов вперед и вышел на опушку. Утренний туман скрывал его не хуже лесных теней: цеплялся за рукава простого черного камзола, оседал холодными каплями в когда-то белых, а теперь грязно-серых спутанных волосах, чертил дорожки на лице, даря контрастное ощущение холода и внутреннего жара. Аю поднес к губам искусно сделанный манок и дунул. Ни один звук не разорвал тишину, но людям и не полагалось слышать его зов.

Мучительно потянулось ожидание. Фаах Аю достал из кармана небольшой цилиндр, раскупорил его, разворачивая лист тонкой полупрозрачной бумаги. Едва заметные грифельные линии на ней складывались в карту: вот протянулась линия гор, глубокая долина и ожерелье озер, набросок змеиной головы обозначил святилище местного божества. Аю несколько мгновений изучал рисунок, а потом грифель заскользил в его пальцах, уточняя контуры, отмечая и добавляя объекты. Сторожевые посты, поселение, входы в святилище. Над головой раздалось хлопанье крыльев, и плечо оттянула тяжесть птичьего тела. Аю вскинул голову, и острый взгляд его выцепил несколько теней, отделившихся от опушки леса в паре сотен шагов от него. Они потеряли его в лесу, но птица не могла не привлечь внимание. На островах таких не водилось. Фаах Аю прищурился, оценивая расстояние до своих преследователей, и снова перевел взгляд на грифельную карту. Короткий росчерк грифеля внизу — пара символов, и бережно свернутая бумага вернулась в цилиндр, следом за ней — небольшой кусочек руды. Они искали слишком долго, чтобы упустить шанс сейчас. Крепкими кожаными ремешками он закрепил цилиндр на лапе крылатого вестника.

— Все, пошла, — беззвучный сигнал манка, и обученная птица резко взмыла вверх. Наберет высоту — и ничто не помешает ей достигнуть корабля.

Оставленные между тем без внимания преследователи были уже недалеко. Тридцать шагов. Туман еще давал неплохой шанс раствориться в густом лесу. Аю видел, как один из троих мужчин вскинул копье, выцеливая выпущенную птицу. Бросок. Узкий метательный нож сорвался с пальцев, безошибочно найдя свою цель. Мужчина коротко вскрикнул, хватаясь за бок: расстояние не позволило нанести достаточно глубокую рану, но момент был упущен: птица поднялась к самым облакам и скрылась из глаз.

— Лети, милая. Твои перышки теперь оплачены преотличной ставкой, — смысла скрываться больше не было: взгляды преследователей скрестились на нем, и Аю весело оскалился в ответ. Утренний ветерок холодил голову, возвращая мыслям ясность, а рапира как влитая ложилась в ладонь. Ставки сделаны, но карты еще не раздали. Окружающий мир плыл и танцевал перед глазами, но все же Аю надеялся, что на еще одно небольшое усилие его хватит. Первый, кто приблизится.

Они обходили его полукругом, редеющий туман обнажал крепкие оливковые тела, размеченные ритуальными татуировками. Все — воины священной храмовой сотни, Хранители Озер. По его следу пустили знатного хищника.

— Сыграем? — сил на поклоны и изящные финты не было, слишком много их уходило просто на то, чтобы стоять не шатаясь. Не замечать дергающей боли в правом плече и бегущей горячей крови. Мир сузился до клинка и трех противников перед ним. Они не спешили подходить, остановившись буквально в паре шагов, обменивались отрывистыми фразами на своем языке: Аю улавливал знакомые слова, но они казались совсем лишенными смысла.

Замах.

Слишком поздно он понял — зачем подходить близко, когда в руках копья? Поединки встречаются лишь в рыцарских балладах. Первый луч восходящего солнца заиграл на железных копейных наконечниках.

Бросок.

Порыв ветра пронесся над островом, разогнал последние клочья утреннего тумана и вырвался на побережье, играя спущенными парусами пришвартованного в небольшой бухте корабля, развернул укрепленное на кормовом флагштоке белое знамя с десятилучевым солнцем.

Стоящий у носовой фигуры человек придержал полу темно-красного плаща и небрежным движением согнал примостившуюся на плече птицу. Он осторожно развернул принесенное ей послание. Взгляд мазнул по тонким грифельным контурам, задержался на короткой приписке внизу листа. Не ждать.

За кормой отплывающего корабля все выше поднималось солнце. Его жадный свет окутывал остров, отражался в водной глади священных озер, тянулся к кромке гор и пропадал, поглощенный бездонными глазами Хау'Эшс — вечного хранителя Озерного Острова.

5 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров

Воды священных озер прозрачны, как воздух. Протяни руку — и уже коснешься дна. Священные озера глубоки настолько, что их дна касались только кости тех, кого приносили в дар божественным крокодилам — посланникам Хау’Эшс. Элама стояла у самой кромки воды и смотрела, как лучи заходящего солнца пронизывают воду, отражаются от красноватого песка, и казалось, что по поверхности озер расползаются кровавые пятна. Дурной знак. Она наклонилась, зачерпывая воду в большую неглубокую чашу из прохладного зеленоватого материала. Когда-то Хау’Эшс низвергнул вниз камни, их поднесли пламени и сотворили формы, которые теперь служили ему. Стараясь не расплескать ни капли, Элама поднялась по каменным ступенькам святилища, что спускались к самой воде, и поставила чашу на большую плиту так, чтобы на нее упали лучи солнца. Она видела свое отражение в прозрачной воде, натертом до блеска дне чаши, видела лучше, чем в тех странных серебристых поверхностях, что пришельцы из-за моря называли зеркалами, но смотреть Элама собиралась не на себя.

Слово за словом — ее голос набирал силу, отражался звонким эхом от нависающих над озерами горных уступов, несся дальше и выше, достигая великих звездных чертогов. Таяло отражение в зеркальной глади, постепенно сменяясь совсем иными картинами. Элама вглядывалась в них, но видела то же самое, что открыли священные озера: поверхность воды окрашивалась киноварью, а из нее выступали резные очертания огромных кораблей. Пахло дымом и гарью. Она видела тонущее в озерах солнце, а потом киноварь заполнила все, и перед Эламой возникло ее собственное лицо. Слова застряли в горле, и она отшатнулась, прикрывая глаза рукой.

— Что ты увидела? — голос Гайи, вождя Хранителей Озер, донесся до нее сквозь шум крови в ушах. Элама ухватилась за него, возвращаясь обратно, ощущая прикосновения грубоватых пальцев к затылку, ниже, очерчивающее каждый выступающий позвонок, татуировки, покрывающие ее лопатки. — Что ты увидела?

— Кровь. Кровь покроет озера, — она ответила, как со стороны слыша свой хриплый голос. Словно кровь уже бежала по ее горлу. — И корабли. Они уже близко, — Элама наконец справилась с голосом, заставив его звучать как подобает, и повернулась.

Гайя был высок, выше, чем любой другой мужчина, которого Элама видела в своей жизни. Его темная кожа, покрытая узором священных татуировок, отливала киноварью, а в черных, будто ночное небо, глазах сейчас отражалась ее собственная тревога.

— Значит, мы встретим их, — он непроизвольно коснулся тонкого белесого шрама на плече. Иногда Эламе казалось, что Гайя готов на себя одного взвалить вину за то, что острова наводнили чужаки. За тот единственный раз, когда копье в его руках не сразило цель. Элама накрыла его пальцы своими, повторяя прикосновение, очерчивая контур одного из многих шрамов, что служили подтверждением того, как ревностно он оберегал покой священных озер. Это было неизбежно. Она все равно пришли бы. Раньше или теперь, но пришли бы.

Элама помнила, как у берегов впервые возникли огромные лодки, корабли, с незнакомыми знаками на парусах. Она, тогда еще не звавшаяся Голосом Хау’Эшс, лишь учащаяся его слышать, не видела их собственными глазами, но озера всегда позволяли Эламе заглянуть намного дальше, чем кто-то мог представить. Так жаль, что тогда они не открыли ей истины. Странные люди в странных одеждах, с голосами, журчащими будто горные ручьи, которых они в начале приняли за духов вод. Они привозили дары — диковинные ткани, блестящие украшения из незнакомых материалов, много всего. И нашлись те, кто в обмен на диковинки приносил фрукты, веревки из агавы. Хранители разрешили, лишь зорко следили за тем, чтобы чужаки не удалялись от побережья дальше одного дневного перехода.

Но кроме даров простых и понятных чужаки привезли с собой дары коварные, напитки из сока растений, что мутили разум и выпускали на свободу злых духов души. На островах тоже умели делать подобные: собирали перебродившие фрукты, сцеживали их сок и размешивали с травами, но Хау’Эшс дозволял употреблять их лишь изредка, в особые ночи, когда душа человека могла принять его слово. Призыватели духов не позволили брать у чужаков такие дары, но сосредоточившись на одном, упустили из вида нечто намного более опасное: шестигранные кубики из дерева и кости звонко катились по доскам кораблей, по утоптанным площадкам, что использовали для обмена. И в их перестуке слышался смех коварного Шин’Джи, чье имя никогда не произносили вслух и не призывали под страхом жестокой кары. Не молись об удаче, не проси чуда. Элама не знала, кто нарушил запрет, как священный амулет Хау’Эшс — дар небес оказался в руках чужаков. Они спрашивали, но никто не сказал истины — слишком боялись возможной кары. Но священные крокодилы все равно не остались без пищи.

Впрочем, тогда они еще не знали, какую беду накликали на свои земли. Кораблей стало больше, все чаще разведчики отлавливали чужаков много дальше, чем им дозволялось быть. Те рыскали по всему острову, а пойманные под крики и рык крокодилов сознались — они искали небесный дар, который в землях чужаков звался железом. Искали то место, где небесный дар мешался с дарами земли. Элама помнила — она стояла в свете костров, а человек говорил, говорил захлебываясь собственной кровью, с ужасом глядя на крокодилов, которые уже полакомились его плотью. Пока Гайя отрубил ему лишь руку, но обещал проделать тоже самое с другой рукой и ногами, если он будет молчать. Чужак говорил, а перед ее глазами будто отраженные в водах священных озер вставали картины — одна за другой, того, что будет. Она видела бесконечные ямы, разрывающие корни гор, видела воды озер, покрытые сажей, видела, как кровь и кость горы, плоть Хау’Эшс, поднимается на поверхность, грузится на корабли… Впервые в жизни Эламе было страшно. Она сказала — никто не посмеет приблизиться к священным озерам.

Хранителями озер становились только лучшие, они носили копья с наконечниками из небесного дара, которые не знали промаха. Пропитанные соком растений, что собирали Призыватели в глубинах болот, они несли смерть от малейшей царапины. Они знали все тропы лесов, все дорожки к озерам. Казалось, никто не мог проскользнуть мимо них и вернуться обратно. Но смех Шин’Джи уже звучал над островом под перестук игральных костей, и бдительность Хранителей дала осечку. Один бросок копья, неверно выбранная цель — и черная птица чужаков унесла с острова тайну священных озер. Пусть осмелившийся пробраться к самым ступням Хау’Эшс поплатился жизнью, случившееся уже было не изменить.

Элама смотрела вслед Гайи, что собирал воинов, чтобы идти сегодня к побережью. Они были на своей земле, духи благоволили им и Призыватели пойдут следом за воинами, но этого могло оказаться недостаточно. Она чувствовала — скоро совсем ничего не будет достаточно. Возможно, скоро у них у всех не останется выбора. Не проси чуда, не молись об удаче. Но что делать, когда не остается ничего иного? Будто услышав ее мысли, Гайя обернулся: «Дождись меня», — непроизнесенные слова сорвал ветер, и Элама подняла руку над головой, прощаясь.

* * *

Волны мерно бились о борт корабля. В их гуле было что-то успокаивающее, вернее, должно было быть. Однако вместо того, чтобы очищать мысли, волны заставляли их кружиться бесконечной спиралью, ударять в виски тупой болью, раззадоривая копящееся в груди раздражение. Держать себя в руках. Эти слова ощущались на редкость унизительным напоминанием о том, что его слово здесь ничего не значило. Вы не у себя на севере, наследник Фаах. Еще одна колкая фраза, пробуждающая уже не раздражение, а самое настоящее бешенство. Действительно, происходи это в землях Фа, именно Илеше Лаю, будь он хоть сто раз старшим иерархом Тан, должен был внимать каждому слову и почтительно слушать, когда говорил Фаах Аю, наследник влиятельнейшей из семей севера Святой Иерархии Тан. Но север остался невообразимо далеко, а на корабле, идущем под флагом церкви Тана, пропасть между старшим иерархом Илеше Лаю и младшим иерархом Фаах Аю пролегала отнюдь не в пользу последнего. Впрочем, свою роль тут сыграла и та цепь событий, вследствие которой Аю на корабле, идущим в сторону окутанных дымкой неизвестности Озерных островов, и оказался.

За последние два года он уже успел несколько раз пожалеть о своем опрометчивом решении выбрать путь иерарха Тан и перебраться в столицу: слишком на слуху были похождения его беспутного дядюшки, с которым Аю мало того, что являлся полным тезкой, так еще и имел определенное внешнее сходство, вполне объясняемое близким родством и общей фамилией. Масло в огонь подливал старый скандал, с которым его дядюшка в свое время покинул отчий дом. Сам Аю обошелся без громких выходок и хлопанья дверьми, но молчаливое неодобрение, которое его отец, некоронованный лорд провинции Фа, Фаах Ою, выразил явственно, попросту урезав содержание в два раза, говорило само за себя. Весьма осторожно принятый в свете, сопровождаемый целым ворохом разнообразных и сплошь нелицеприятных слухов, да еще умудрившийся благодаря крайне неуживчивому характеру буквально с первых дней настроить против себя половину Канцелярии Иерархов, Аю прекрасно понимал, что свою карьерную лестницу строить он начал как-то не так. Но вернуться обратно на Север не позволяла фамильная гордость и фамильное же упрямство. Неизвестно, к чему все это могло привести, если бы формирующий представительство Церкви Тана для очередной экспедиции на Озерные острова Девятый Иерарх Диамман не предложил Аю присоединиться к этому, вне всякого сомнения, благословенному делу. Правда, разговор с Высшим Иерархом у них вышел занятный.

— Господин Высший Иерарх, — Фаах Аю прикрыл за собой дверь кабинета и склонился в точно выверенном поклоне: ни на ноготь ниже, чем требовал этикет.

— Проходите, — Диамман, ведающий дипломатическим корпусом Церкви Тана, коротко взмахнул рукой и вновь вернулся к лежащим перед ним бумагам. Аю чуть прищурился, стараясь разглядеть, что тот изучал с таким вниманием, но ловко расставленные на столе чернильница, богатый письменный прибор и часы не оставляли никаких лазеек для любопытства. Потерпев неудачу со столом, младший иерарх принялся рассматривать кабинет. В отличие от уже виденного им кабинета Шестого Иерарха, под началом которого служил Аю, Девятый явно пренебрегал вопросами красоты и роскоши, целиком сосредоточившись на удобстве и полезности: минимум резьбы и украшений, множество высоких закрытых шкафов и полок, карты, размеченные цветными нитками. Единственным украшением можно было назвать пару на редкость уродливых статуэток, которыми были придавлены бумаги.

Молчание затягивалось. Аю чувствовал, что пока он изучает кабинет, Высший Иерарх точно так же изучает его самого, так внимательно, будто не сам сюда вызвал.

— Сказать по чести, я в небольшом затруднении, — тягучий голос Диаммана зазвучал, когда Аю уже практически потерял терпение, — непривычно видеть человека вашего происхождения в нашей службе…

— Все мы служим Тану так, как это в наших силах. Он своей рукой отмечает тех, кого желает видеть подле себя, — ответил Аю резче, чем ему того хотелось бы. Но слишком часто он слышал этот вопрос, причем далеко не в таких мягких формулировках, что использовал Девятый. Много самых разных вопросов, за которыми прятался только один: «Что ты здесь забыл?». Путь иерарха, служения Тану считался обязательным для всех благословенных им — тех, кого он отметил своей рукой, наделив силой и способностью, возможностью сделать чуточку больше. Этот путь давал возможность пробиться на самую вершину власти Святой Иерархии Тан. Вот только выбирали его, как правило, те, для кого он оставался единственным способом вырваться из круговерти обычной жизни, младшие сыновья благородных родов, не смеющие мечтать о достойном наследстве. Никак не единственные наследники лордов провинций.

— Полноте. Вам следует проявлять больше сдержанности, юноша, — в голосе Диаммана прорезался металл, но уже через мгновение он снова зазвучал тягучей смолой, — теперь я понимаю выражение лица Шестого, когда он говорил о вас. Только, ради Тана, — он поднял руку, заметив, что Фаах Аю собирается что-то сказать, — избавьте меня от своих извинений. Я слышал, вы сдабриваете их такой дозой яда, что мне стоит беспокоиться о своем слабом здоровье.

Аю стоял, глядя куда-то поверх плеча Девятого Иерарха, и сейчас он был чрезвычайно благодарен Тану, что тот при рождении отмерил ему столь малое количество красок: краснеть в кабинете Высшего Иерарха, будто нашкодившему семинаристу, ему совсем не хотелось.

— Уже лучше, — Диамман довольно кивнул, — но, поверьте, я вас позвал не для того, чтобы читать нотации. Как вам может быть известно, наипервейший интерес подчиненной мне Канцелярии сейчас устремлен на Озерные острова. Совершенно дикое место, над которым до сих пор не простерт свет Тана. Но стезя наша такова, что дело приходится иметь даже с Несотворенными, что уж говорить о каких-то дикарях.

«А еще в землях этих, с позволения сказать, дикарей, — мысленно продолжил речь Девятого Аю, — бесценное железо, если верить слухам, лежит практически на земле». Церковь Тана всегда отличалась крайней рациональностью, успешно совмещая функции проповедника и учителя в части духовного и жесткого политика в части материального. Не стоило даже сомневаться, что целиком зависимая от импорта металлов из далекой Империи Несотворенных, Святая Иерархия, а значит и Церковь Тана, вцепится в острова с волчьей хваткой. Даже если окажется, что железа там меньше, чем кузницы Иерархии расходуют за день.

— К сожалению, дикари эти совершенно чужды дипломатического этикета, — Диамман скорбно вздохнул, а Аю с трудом удержался от фырканья: так элегантно назвать возвращение предыдущего посольства к кораблям в расчлененном и частично обглоданном виде мог только истинный дипломат. Слухи о неудаче предыдущей миссии ширились и множились, Шестая Канцелярия, заведующая промышленностью, а потому чрезвычайно в деле заинтересованная, обсуждала их со всем тщанием. И Фаах Аю не мог их не слышать и не интересоваться, все же именно его семья издавна сохраняла за собой практически полную монополию на предприятия по обработке железа и многих других металлов.

— Сейчас интересы Тана на Озерном острове представляет только Орден Паладинов, чего, как вы понимаете, совершенно недостаточно для продолжения миссии.

— И вы предлагаете?.. — Аю уловил паузу в разговоре, демонстрируя, что слушает со всем вниманием. Перед глазами на мгновение вспыхнули цветные нити: быстрое, смазанное видение, но весьма ясно свидетельствующее о том, что какое бы решение он сейчас ни принял, оно изменит его жизнь. Нити, благословение глаз Тана, было с Фаах Аю практически с самого детства, а вместе с ним — способность выбрать лучший вариант из всех возможных. Если, конечно, получалось верно понять открывающийся узор. К огромному сожалению, призывать их осознанно Аю пока не мог, хотя и не сомневался в возможности этого. Но и эти случайные виденья не раз его выручали.

— Да, я предлагаю вам присоединиться к миссии. Конечно же, вы не служите в моей Канцелярии, но, как вы верно заметили, Тан сам избирает тех, кто будет ему полезен в том или ином случае.

— Шестая Канцелярия не может не находить эту миссию полезной и служащей делу Тана. И если Шестой Иерарх дозволит… — Аю вовремя вспомнил о том, что принимать такие решения самостоятельно он не в праве. Это… являлось весьма неприятным для него обстоятельством.

— Не думаю, что он будет против, — Диамман тонко улыбнулся, — в таком случае, не смею вас задерживать.

«Будет рад от вас избавиться», — мысленно перевел его слова Аю, склоняясь в прощальном поклоне.

Да, экспедиция действительно стала для него шансом — последним или нет, но точно одним из немногих. Но даже данный факт не давал права такому надутому индюку, как Илеше Лаю, помыкать им. Уж в этом Аю был совершенно уверен, в отличие от второго младшего иерарха — Шалве Таю, который воспринимал каждое слово старшего иерарха как руководство к действию. Вероятно, Илеше Лаю такое отношение льстило. Кому не хватает собственного достоинства, тот черпает его в лести других. Аю криво усмехнулся и круто развернулся на каблуках, как раз вовремя, чтобы практически столкнуться с Шалве Таю, тот дернулся и выронил богато расшитый саквояж, который нес в руках.

— Какая неловкость, — Аю в притворном сочувствии качнул головой, жадно рассматривая выпавшие из саквояжа бумаги, — мне казалось, слуг учат не ронять вещи. Но, видимо, и это слишком сложно для тебя.

— Вы, — Шалве Таю со свистом выдохнул, торопливо собирая бумаги, подбирая саквояж и выпрямляясь, он был на ладонь выше Аю, но привычка сутулиться и опускать голову сводила это маленькое преимущество на нет. Старший сын аптекарей из Ша, Шалве Таю оказался среди иерархов только благодаря проснувшемуся благословению, а в экспедицию его взял Илеше Лаю, выделявший младшего иерарха за крайнюю услужливость. С равными по сану же Таю обычно держался с легким пренебрежением, но перед аристократией откровенно пасовал, разом вспоминая о своем довольно низком происхождении. Впрочем, поддакивать каждый раз словам Илеше Лаю не стеснялся. Все это вместе давало Аю неплохую возможность выпустить накопившееся раздражение, а так как на протяжении всего путешествия оно исключительно накапливалось и требовало выхода, то к его окончанию Шалве Таю изучил корабль вдоль и поперек и обрел виртуозный навык не попадаться на глаза Фаах Аю, если рядом не было Илеше Лаю. Не то чтобы в этом случае для него что-то менялось, но так внимание наследника Фаах распространялось равномерно на обоих. Однако сейчас перепалка закончилась, так и не успев начаться: над кораблем разнесся звук колокола, оповещающий о начале высадки.

5 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров

Похвастаться полноценным портом Озерный остров пока не мог: бухта, в которой швартовались корабли Иерархии, напоминала больше блокпост, окруженный несколькими деревянными сторожевыми башнями. Острый глаз Фаах Аю подметил на их стенах темные следы сажи и копоти. Кажется, им уже довелось пережить пару поджогов. Но сделать что-то с пропитанной особыми составами древесиной было не так уж просто, если, конечно, в дело не вмешивался колдовской огонь. А местные заклинатели им, как он слышал, владели. За сторожевыми башнями и чертой выжженной земли высился лес. Аю остановился, рассматривая высокие незнакомые деревья с широкими темно-зелеными листьями. Высоко поднявшееся солнце ярко освещало все вокруг, но разглядеть что-то, кроме темной массы, никак не удавалось — издали лес казался монолитом. Единым, застывшим в ожидании организмом, наблюдавшим за ним тысячью настороженных, враждебных глаз. Аю смотрел и смотрел на него, на самом краю сознания он различал едва уловимый шепот. Младший иерарх как завороженный сделал шаг вперед и вдруг остановился, встряхивая головой и сбрасывая наваждение. По пальцам левой руки пробежали колючие искры, будто нечто впилось мелкими зубами, прогрызая плоть до самой кости, болью отделяя реальность от видений. Аю повернулся к лесу спиной и решительно зашагал к выстраивающемуся каравану: сегодня им еще предстоял долгий путь вглубь острова, в какой-то момент ему показалось, что кто-то окликнул его по имени, но он лишь ускорил шаг. Ощущение пристального взгляда было физически осязаемо.

Если бы кому-нибудь пришло в голову составить список вещей, которые младший иерарх Фаах Аю терпеть не мог, и тех, что он находил сносными, то первый получился во много раз длиннее второго, и верховая езда занимала в нем далеко не последнее место. Отношения с лошадьми у Аю не задались ровно с того момента, как он еще в пятилетнем возрасте впервые оказался в отцовском седле. Стремена находились где-то бесконечно далеко (дальше них располагалась только земля), поводья крепко удерживали чужие руки, а норовистая тварь под седлом ржала, шевелилась и вообще делала все, что приходило ей в голову. Ощущение полной потери контроля над ситуацией Аю запомнил надолго и с тех пор к лошадям подходил с тщательно скрываемой внутренней дрожью, приходя практически в бешенство от того, с каким восторгом его сестра Дае отзывалась о верховых прогулках. Фаах Дае превосходно держалась в седле, с легкостью укрощая самых норовистых лошадей, и не уставала повторять, что если женщина не сможет справиться с лошадью, то ей нечего и думать о том, чтобы совладать с собственным мужем. Короткий хлыст в ее руках смотрелся при этом удивительно органично, а выражение лица и вовсе делало Дае похожей на их мать, отдающую распоряжения садовникам с видом генерала, управляющего армией.

Для Аю лошади оставались злом в равной степени неизменным и неизбежным, раз уж Тан до сих пор не создал более быстрого и удобного средства передвижения. Досадное упущение со стороны такого могущественного существа, внушающее изрядные сомнения в продуманности самого акта творения. Потому к коновязям он подошел уже весьма раздраженном расположении духа, мрачно глянул на предназначенную ему серую кобылу, на что та ответила не менее мрачным и злым взглядом, всем своим видом демонстрируя, что тоже не в восторге от будущего седока.

— Вы поосторожнее, она того… кусается, — напутствовал Фаах Аю конюх, передавая из рук в руки поводья.

— Превосходно, — Аю резко дернул уздечку, перехватывая ее повыше, так, чтобы у вредной твари не осталось возможности попробовать его пальцы на вкус. Впрочем, пока кобыла вела себя удивительно мирно, оставляя смутную надежду на удачное начало сотрудничества.

— Вы там до плетня дойдите, удобней будет, — продолжил раздавать ценные советы конюх, разом напомнив о второй причине, по которой Фаах Аю предпочитал передвигаться пешком или, в крайнем случае, в карете: создавая лошадей, Тан допустил еще одну существенную ошибку — он сделал их слишком высокими, изрядно затруднив людям нормального роста процесс покорения этой вершины. Будь Аю один, не постеснялся бы воспользоваться ценным советом, но краем глаза он уже успел приметить внимательно смотрящего на него Шалве Таю, потому только высокомерно фыркнул.

Естественно, стоило Аю поставить ногу в стремя, как кобыла решила двинуться куда-то без него, он рефлекторно вцепился рукой в гриву, торопясь оказаться в седле раньше, чем ситуация станет окончательно непоправимой, вот только вместо относительно безболезненной хватки на холку, пальцы его сжались ниже, что не добавило лошади хорошего настроения.

— Осторожнее, — попытавшуюся взбрыкнуть лошадь кто-то остановил, и Аю удивленно вскинул голову, услышав полузнакомый голос.

— Ию?! — целое мгновение он потратил, чтобы соотнести хранящийся в памяти образ давнего друга и человека, поглаживающего по носу в миг успокоившуюся лошадь. Южное солнце вызолотило его кожу загаром, практически спрятав веснушки, и высветлило русые волосы, паладинские доспехи добавили стати, но улыбался Ию все также солнечно, а выбившиеся из высокого хвоста прядки сводили на нет всю строгость облика. Аю понял, что молчание затянулось много дольше положенного любым этикетом, лишь когда Ию заговорил снова:

— Я тоже рад тебя видеть. Во всяком случае, будем считать, что «тоже» тут уместно, — он коротко свистнул, и Фаах Аю со смутной завистью мог наблюдать, как гнедая лошадь, будто преданная собачонка, спешит на зов. У Фалве Ию всегда был талант договариваться даже с самой строптивой живностью. Как когда-то неудачно пошутила матушка, перед этим обаянием не устояли даже фаахские куницы. Что совершенно не соответствовало действительности.

— Я вижу, слухи о тяготах паладинской службы слишком преувеличены, — с тщательно скрываемым неудовольствием произнес Аю, отмечая, что тревожная необходимость задирать голову, чтобы увидеть лицо собеседника, возникшая к их с Ию совместному выпуску из семинарии, за прошедшие два года приобрела просто катастрофические масштабы. И дело тут отнюдь не в лошадях. Пожалуй, Аю согласился бы потерпеть этих животных при условии, что кое-кто остался на земле.

— А тяготы службы в Канцелярии изрядно преуменьшены, — Ию задорно улыбнулся, и только многолетняя практика позволила Аю с высокомерным видом фыркнуть и надменно вскинуть подбородок. Накопившееся с утра раздражение растаяло без малейшего следа.

Дороги от блокпоста не было, во всяком случае считать за таковую тропу, по которой с трудом могли разъехаться две лошади, Аю отказывался. Ветви деревьев переплетались где-то высоко над головой, с трудом пропуская солнечный свет, и младший иерарх чувствовал себя откровенно неуютно. Смутное чувство тревоги накатывало волной, от него хотелось передернуть плечами, а лучше укрыться за чем-нибудь надежным. Будто прямо промеж лопаток кто-то нарисовал мишень. Фаах Аю сдавил коленями бока лошади, подгоняя ее, и поравнялся с едущим впереди Ию.

— Что здесь происходит на самом деле? А то, если верить последним отчетам, Острова готовы свалиться нам в руки не сегодня, так завтра, — лучше уж занять себя полезным разговором, чем поддаваться тревогам. Злой же взгляд Илеше Лаю, сверлящий ему спину, Аю предпочитал не замечать. Если уж Фаах Аю предпочел Илеше Лаю компанию паладинов, то это роняет достоинство исключительно самого Илеше Лаю.

— Скорее они готовы свалить нас. Не сегодня, так завтра, — Ию отвечал, не поворачивая головы, а взгляд его не отрывался от зарослей вокруг. Аю отметил, что все паладины выглядели так, будто в любой момент ожидали атаки. — Такое чувство, что мы схватили голой рукой змею, а она извивается и норовит ужалить. Вот только головы у нее как минимум две.

— Вы ждали подкрепление, а не дипломатов, — Аю поймал себя на том, что бессознательно поглаживает кольца: прохлада аметистов действовала на него успокаивающе. — Ты бы надел шлем, что ли, — неодобрительно заметил он.

— Если я пропущу начало атаки, никакой шлем уже не спасет.

— Как знаешь, — переубеждать в чем-то Ию всегда было делом долгим и неблагодарным, а спорить в дороге на виду у всех Фаах Аю считал неприличным. — Как тебе Орден?

Идеей военной службы Фалве Ию загорелся чуть ли не раньше, чем получил имя, и все свое обучение направил на превращение мечты во вполне достижимую цель. Но представления — это одно, а реальность — совсем другое, в этом Аю убедился на собственном опыте, но все же надеялся, что Ию повезло чуть больше. Впрочем, учитывая особенности характера его друга, последнее предположение веяло откровенной наивностью.

— Терпимо, — жаловаться Ию не умел в принципе, потому даже такого размытого определения было более чем достаточно, чтобы насторожиться.

— Все так плохо? — осторожно уточнил Аю, припоминая разом все свои прогнозы, касающиеся ожидающих Ию трудностей: от несоответствия аристократического имени совершенно простонародной фамилии до едва не прилепившегося еще в семинарии сомнительного звания выскочки. Положение сына ювелира Фалве Ию не слишком отличалось от положения сына аптекаря Шалве Таю, но, в отличие от последнего, Ию не мог похвастаться не то что излишней, но даже необходимой почтительностью. Абсолютно не умеющий льстить, молчать и подстраиваться, Фалве Ию ухитрялся наживать врагов и находить неприятности быстрее, чем успевал представиться. Редкое же сочетание ума, таланта и упрямства только усугубляло ситуацию, и если на севере за спиной Ию всем желающим ненавязчиво мерещился хищный оскал фаахских куниц, то в Ордене он был целиком предоставлен сам себе.

— Ты был во многом прав.

— Я всегда прав, ты мог бы уже это заметить, — привычно отозвался Аю, но мысли его занимало совсем другое.

— Ты не меняешься, — Ию против воли улыбнулся, ощущая как окончательно расползается поселившийся было в груди ледяной комок.

«Все меняется. Сын золотаря может считаться другом сына лорда, только пока они не вышли из детского возраста. Немного времени порознь — и эта блажь пройдет», — расчетливые слова Фаах Тае, матери Аю, звучали у него в голове все эти два года. Пусть времени на размышления у Ию было совсем немного, но раз за разом сталкиваясь с высокомерными взглядами и откровенным пренебрежением молодых аристократов, которых в офицерском корпусе Ордена Паладинов занимали неоспоримое большинство, он возвращался мыслями к Фаах Аю. Высокомерия в последнем хватило бы на весь Орден и еще осталось бы про запас, но пренебрежения от него Ию не ощущал никогда: будто весь холод и яд, адресованные миру, обходили его, заключенного во внутренний незримый круг. И, окликая сегодня Фаах Аю по имени, Фалве Ию больше всего боялся оказаться за пределами этого круга: сколько бы Аю не говорил, что он совершенно не чувствует нюансы, Ию прекрасно понимал, что их встреча здесь, практически на краю земель, говорит лишь об общем весьма шатком положении. Не то время и не то место, чтобы козырять сомнительными знакомствами. Но Аю это все словно бы и не касалось: наследник Фаах по-прежнему смотрел на мир так, будто тот принадлежал ему по праву рождения. А значит уже успел перессориться со всеми несогласными с такой позицией.

Ию тихо вздохнул, подумав, что это еще выйдет боком им обоим, и принялся внимательно обшаривать взглядом свой сектор: островитяне были мастерами засад и ориентировались в здешних лесах не в пример лучше паладинов. Он чуть придержал лошадь, пропуская Аю вперед: просить держаться рядом было бессмысленно, да и неудобно с учетом местных дорог, а накрыть Покровом¹ зону впереди он сможет при любом раскладе. Ию мазнул взглядом по едва заметно шевелящимся зарослям вдоль тропы и снова посмотрел вперед. Разум еще фиксировал некоторую странность в том, как Аю неуловимо быстро наклоняется к шее лошади, будто его что-то толкнуло в спину, а инстинкт уже бросил вперед его самого, заставляя рвануть вверх пристегнутый к седлу щит и оттеснить чужую лошадь от показавшихся вдруг такими опасными деревьев.

— Поднять Покров! — он не думал о том, кто еще среагирует на команду, только чувствовал, как в ощущение тепла вместе с пульсом крови рванулось в стороны и вверх, и старался растянуть его как можно дальше. Его голос слился с отчетливыми щелчками тетивы. Покров растягивался, смыкался с другими, создавая прочную и нерушимую стену.

— Змеи! — чей-то крик слился с испуганным конским ржанием. Лошадь резко взбрыкнула, вставая на дыбы и молотя копытами в воздухе, и Ию с трудом удержался в седле. Растянутый Покров сжался, резко уплотняясь и целиком сосредотачиваясь вокруг одного человека. Во все еще поднятый щит ударили стрелы, пара чиркнула по пластинам доспехов.

— Спешиться! Это иллюзии! — зычная команда вернула подобие порядка, но общий Покров уже дрожал и рассыпался, превращая линию обороны в разрозненные куски. Ию спрыгнул с седла, давя внутреннюю гадливость: вся земля под ногами была покрыта извивающимся змеиным ковром, и тот факт, что существовали гады исключительно в собственном воображении, спокойствия не приносил. Среди сотни иллюзий вполне могла притаиться парочка настоящих.

— Ты цел? — он не потерял Аю в суматохе исключительно потому, что натянутое полотно Покрова тянуло к нему точнее любого компаса.

— Как видишь, — Фаах Аю, прижавшись спиной к толстому стволу дерева, напряженно всматривался куда-то вдаль, будто его глаза могли различить что-то в стремительно сгущающихся сумерках. — Что это?

— Местные шаманы, — Ию нервно оглянулся по сторонам, усилием воли сбрасывая накатывающее ощущение ужаса: темнота, смутные голоса, какой-то внутренний звериный страх — все это служило оружием в руках служителей островных богов. Внести смуту, посеять панику, разбить на мелкие группки и уничтожить. — Нельзя разделяться, нужно вернуться к остальным.

Где-то там, скорее всего, уже собрали лошадей и выставили в круг щиты: предпринимать активные действия, имея за спиной гражданских, было весьма неразумной идеей, так что сейчас Ордену приходилось обороняться.

Внезапно темноту прорезали алые искры и откуда-то донесся далекий тягучий рев, землю ощутимо тряхнуло, и Ию схватился за ствол дерева, чтобы удержаться на ногах. Из леса на тропу медленно выплывало нечто. Тяжелое щупальце ударило совсем рядом, едва слышно зазвенел Покров, принимая на себя основной удар, а на земле осталась солидная проплешина.

— Что-то не похоже на иллюзию, — голос Аю дрожал, а расширившиеся до предела зрачки почти затопили радужку. Ию и сам чувствовал, предательскую дрожь в коленях, а уж это точно было не первое порождение жутковатой магии островов, что он видел. Хотя ни одно из них до того не было настолько откровенно реальным. Со стороны тропы доносились крики и отчетливые звуки боя. Вот только с кем сейчас сражался Орден: с людьми или чем-то иным?

— Это ведь оттуда, да? — закушенная до крови губа и лихорадочный блеск в глазах Фаах Аю наполнили сердце Ию нехорошим предчувствием.

— Даже не вздумай!

— Прикрой меня, — Аю плавно отступил в сторону, и Ию понял, что совершенно глупо таращится в пустоту.

— Авантюрист, — зло прошипел он, понимая, что никакого выбора на самом деле нет: бросить одного сумасшедшего Фаах в толпе еще более сумасшедших шаманов казалось откровенно непривлекательной идеей, — в озере утоплю! Собственноручно! — мрачно пообещал он пустоте и как мог тихо пошел вперед, ориентируясь на неприятно царапающее кожу ощущение чужой силы.

Чужой и откровенно враждебный лес вокруг не добавлял спокойствия, но то и дело вспыхивающие перед глазами нити подсказывали верное направление, а необходимость сосредоточиться на поддержании Покрова здорово подавляла страх. Фаах Аю всегда знал, что он и в половину не так силен, как его друг, да и их с Ию способности лежали в абсолютно разных сферах. Если мощный защитный Покров Ию без труда отразил все стрелы, а потом подхватил Аю, слетевшего с взбрыкнувшей лошади, то его собственный Покров мог лишь спрятать самого Фаах Аю от посторонних глаз, и это если не вспоминать тех усилий, которые для этого пришлось затратить! Вероятно, послушаться Ию и вернуться к общей группе было разумным решением. Но мелькнувшая перед глазами цветная вспышка узора вероятностей подсказала ясно — у него имелся хороший шанс подтолкнуть чашу весов в сторону Ордена, пусть для этого и пришлось пойти на небольшой риск. Это лучше, чем трястись от страха, скорчившись за чужими щитами, и если Ию в нужный момент успеет прикрыть его — все кончится хорошо.

Глаза слезились, а веки неприятно дергало, будто Аю и правда приходилось напрягать зрение, чтобы удержать в голове четкий образ нитей: они то и дело норовили исчезнуть, а стоило сосредоточиться на них чуть сильнее, как начинал опасно потрескивать Покров. Разделять свое внимание на два предмета, да еще и следить за тем, куда ставить ноги — Фаах Аю сам себе казался жонглером, по недоразумению решившим прогуляться по канату над вольером с голодными тиграми. Но вместе с природной осторожностью, призывавшей то и дело замирать, отклоняться от изначального маршрута, а то и вовсе обниматься с очередным деревом, до пятен перед глазами задерживая дыхание, когда кто-то проходил совсем рядом, по жилам горячей волной разливалось азартное предвкушение, болезненно-сладкое ощущение опасной грани, раз за разом толкающее вперед и не дающее слишком сильно испугаться возможных последствий.

До слуха Фаах Аю уже отчетливо доносилось чужое бормотание, язык казался знакомым, но вместе с тем он не мог толком разобрать смысла услышанного, только уловил ровный повторяющийся и явно стихотворный ритм. Танцующий, затягивающий в себя вместе с боем барабанов. Нити перед глазами вспыхнули особенно ярко и четко, и Аю резко отклонился назад, запоздало понимая, что пропустил момент, когда Покров рассыпался, делая его вполне видимым и осязаемым. Они замерли друг напротив друга: Фаах Аю, неизвестно когда успевший выхватить рапиру, и высокий темнокожий воин, на лице которого отразилось странное узнавание вперемешку с суеверным страхом:

— Злой дух! — он поднял руку, совершая какой-то ритуальный жест, и Аю понял: сейчас или никогда. Одно мгновение до того, как копье оборвет нить его жизни. Рапира взлетела в академически четком выпаде, который воин принял на древко своего копья, а кинжал для левой руки вонзился точно под ребра, Аю интуитивно повернул его и отпрыгнул назад. Островитянин медленно осел на колени, он силился что-то сказать, но горло забивала кровь, пузырилась на губах, стекала по подбородку… Фаах Аю отступил еще на шаг назад, ощущая как сердце колотится где-то под подбородком, а руки начинают ощутимо дрожать. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя! Он заставил себя медленно выдохнуть, осторожно приблизился, глядя уже в затягивающиеся мутной пленкой глаза, и потянул на себя кинжал. Оружие ему еще пригодится. Лезвие выходило медленно, а от запаха крови хотелось задержать дыхание, в какой-то момент Аю померещилось, что воин вздохнул, и он сам не понял, как опять оказался в нескольких шагах от завалившегося на бок тела. От одного взгляда на покрытое бурыми разводами лезвие к горлу подкатывала желчь. Аю кое-как вытер его о листья куста и сосредоточился, стараясь вернуть Покров. Времени оставалось совсем немного.

Если в этом мире были какие-то запасы удачи, то сегодня они целиком и полностью просыпались на него — в этом Фалве Ию был совершенно уверен, потому как это единственное объяснение тому, что он смог пробраться так далеко и избежать любых нежелательных встреч.

Всего в нескольких шагах от тропы, скрытые густыми зарослями, трое шаманов сидели вокруг небольшого бездымного костерка. Взгляд Ию приметил двух воинов со знаками Хранителей Озер — только у этих были копья с настоящими стальными наконечниками, да еще настолько хорошего качества, что без труда пробивали доспехи паладинов. На тропе все еще шумел бой, над барабанами вились странные дымные следы, видимо, именно отсюда управляли той странной тварью. Стоило признать, что и цель и момент Аю выбрал идеально. Осталось понять, где в этот момент был он сам.

Ию напрягал зрение, стараясь хоть что-то разобрать в окутывающим поляну полумраке, когда его внимание привлек тихий хрип: он увидел, как один из шаманов ткнулся лицом в свой барабан, дымные следы заметались быстрее, а двое других разом закричали:

— Чужак здесь! — один из них обернулся, взмахнув рукой, с которой посыпался какой-то порошок, мгновенно очертивший фигуру с занесенным кинжалом. Тот еще опускался, когда Хранители Озер синхронно повернулись и метнули копья.

«Дза-н-н-нг» — тихий звук, с которым копья столкнулись с взметнувшимся Покровом, прозвучал в ушах Ию громовым раскатом. Ему ни разу не приходилось поднимать Покров так резко и так далеко от себя. Успел. Аю между тем даже не обернулся, будто пронесшаяся совсем рядом смерть его совсем не касалась. Кинжал опустился, вонзившись куда-то над ключицей не успевшего подняться шамана.

Последний оставшийся в живых шаман уже был вне досягаемости, надежно отгородившись спиной одного из воинов. Он приложил ладони ко рту и издал громкий протяжный крик, а Ию с внезапной ясностью осознал — совсем скоро здесь будут все воины, что сейчас ведут бой на тропе. Он бросился вперед, принимая на щит удар копья, подныривая под него и нанося быстрый удар коротким мечом. Там впереди еще слышалось мерное гудение его Покрова, позволявшего Аю как-то держаться. Впрочем, геройствовать тот больше не спешил, осторожно отступая ему навстречу.

— Есть идеи как их отвлечь? — ощущение такого знакомого присутствия за спиной тем не менее не принесло покоя: на них наступали оба Хранителя Озер, и пусть один из них был ранен, это вряд ли станет серьезной помехой, особенно когда подкрепление совсем близко, а шаман рядом завел какой-то речитатив.

— Тебе не понравится, — очень тихо откликнулся Аю, — сейчас!

Ию не видел, что именно произошло у него за спиной, но даже так отчетливо увидел зарево: что-то громыхнуло, воин впереди прикрыл рукой глаза, и рассуждать тут было пустой тратой времени. Он забросил за спину щит, схватил за руку отчего-то замешкавшегося Аю и пихнул его в сторону ближайших зарослей. На мгновение обернувшись, Ию увидел, как небольшой костерок полыхает практически на уровне нижних веток деревьев, шаман и Хранитель Озер поднимаются с развороченной земли, а с другой стороны на поляну высыпают островитяне. Короткими перебежками они вернулись к тропе.

— Сказано же было — не расходиться! — для того, чтобы отвесить Фалве Ию подзатыльник, рыцарю-паладину Лаар Исаю пришлось приподняться на цыпочки, но он никогда не считал подобные мелочи нарушением своего достоинства. — Семинарии мы позаканчивали, а как уследить за одним единственным гражданским…

— За ним уследишь, — тихо пробормотал Ию, наблюдая за тем, как Фаах Аю с крайне высокомерным видом, дивно сочетающимся с бледно-зеленым лицом, идет к своей лошади. Что-то выговаривающий ему Илеше Лаю был проигнорирован с истинно королевским достоинством.

— Вот и следи теперь, персональное задание, — Лаар Исаю ехидно улыбнулся, и Ию понял, что того уже успели просветить, каким чудным подарком облагоденствовала их всех Канцелярия.

— Служу Тану, — напустить на себя приличествующий случаю скорбный вид Фалве Ию не удалось, но подавить неуместную улыбку он все-таки сумел.

Примечания:

[1] Покров (Благословение Оберегающей Руки Тана) — одна из десяти особых способностей, которая встречается у людей Иерархии (Благословенных). Покров может иметь разную форму и специализацию, но основная функция у него всегда одна — защитная. А уж в какой форме эта защита выразится, зависит от личных особенностей конкретного Благословенного.

6 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров

По воде разбегались круги. Они ширились, приближались к берегу, выплескивая к ногам тину и ряску. Ее становилось все больше, настолько много, что она громоздилась кучами и курганами, падала обратно в воду, пока всю поверхность озер не затянула мутная зеленоватая пелена.

Элама с беззвучным криком распахнула глаза: видение будто отпечаталось под веками, забило ноздри тяжелым гнилостным запахом. Она села, подтянув колени к груди, и замерла, чутко вслушиваясь в ночную тишину. В узкие окна внутренних помещений щедрой рекой лился лунный свет — Белый Змей уже обогнал Золотого, а, значит, до рассвета осталось совсем немного времени. Воинам пора бы уже вернуться. Но сколько бы Элама ни прислушивалась — ничто не нарушало тишину внешнего города, куда Избранница Хау’Эшс приехала для встречи с чужаками. Впрочем, она надеялась, что ни с кем встречаться не придется. Или они будут настолько напуганы, что наконец услышат что-нибудь, кроме собственных голосов.

Где-то громко вскрикнула ночная птица, Элама вздрогнула и подняла голову: она и не заметила, как снова провалилась в смутный тревожный сон, но теперь голова ее была ясной. Сейчас. Жрица медленно поднялась на ноги, растирая замлевшие от неудобной позы конечности, и, набросив на плечи пятнистую шкуру лесного страха, вышла в общую комнату. Молодые жрицы еще спали, устроившись у почти потухшего очага, Элама проскользнула мимо них и вышла на улицу. По босым ногам и обнаженным рукам мазнуло прохладным ночным ветром, она плотнее закуталась в шкуру и пошла к выходу из города. Охранявшие вход воины тенями последовали за ней.

Элама остановилась у длинного полуразрушенного здания и стала ждать, тревожно вглядываясь в темноту. Перед глазами то и дело возникали смутные, пугающие картины, похожие одновременно на видения и отголоски последних снов. Жрица не обращала внимания на них: она до рези в глазах всматривалась в кромку леса, стараясь приметить малейшее движение.

Белый лунный свет уже почти померк, а босые ступни сковал холод, когда из предутреннего тумана появились фигуры. Элама пыталась сосчитать их, но все время сбивалась, только все яснее осознавала — к берегу она провожала больше людей. И теперь сердце то замирало, то срывалось в быстрый неровный стук, пульсом отбивая в голове один единственный вопрос — кто? Сердце ее рвалось вперед, пройти еще несколько шагов, разглядеть, узнать, убедиться, но Элама заставила себя отступить глубже в тени домов, а спустя один удар сердца — повернулась спиной к возвращающимся. Она встретит их позже и как подобает.

— Я слушаю. — Элама, скрестив ноги, сидела на небольшом возвышении, а взгляд ее был устремлен на замершего напротив нее Призывателя. Только одного из трех, отправившихся к побережью. Она мысленно благодарила широкую тростниковую юбку — под ней не было видно, как ногти вонзились в кожу почти до самого мяса, чтобы болью сохранить спокойствие в голосе. Избранница Хау’Эшс не должна показывать страх.

— Я слушаю, — с нажимом повторила она, но Призыватель лишь ниже склонил голову. Его покрытые ритуальным узором пальцы были перемазаны сажей и едва заметно подрагивали. Запах гари исходил и от курчавых, чуть обгоревших волос.

— Мы вышли к тропе, что чужаки проложили к большой воде, — слова зазвучали, но вместо Призывателя заговорил Гайя — пусть воинам не следовало говорить впереди избранников богов, но если тем не хватало сердца, чтобы открыть рот — копьям приходилось принимать удар на себя. — Призыватели указали место, хорошее место: духам понравилось. Я оставил им трех воинов, а остальных забрал с собой. Мы делали так раньше.

— Но теперь получилось не так, — Элама не смотрела в воды озер и не задавала вопросов, но она умела считать и помнила, сколько человек отправляла к берегу. И если бы все было как раньше — они не потеряли бы Призывателей.

— Да, — Гайя кивнул. Вопреки обычаю он не опускал глаз, и Элама кожей чувствовала исходящую от него готовность — к любому слову, что она изберет. — Мы бросили стрелы, но они успели призвать своих духов. Правда, когда Призыватели открыли таящихся-в-траве, мы взяли свое. А когда пришел Дух Гнева — мы сумели прорваться к самым щитам. Если бы не их железо — взяли бы всех.

— Но не взяли, — Элама слушала, но никак не могла понять, что и когда пошло не так: когда смех Шин’Джи нарушил волю Хау’Эшс.

— Мои воины сказали: в круг Призывателей ворвался злой дух. Он забрал две жизни и скрылся в пламени.

— Не дух, — Призыватель наконец заговорил, и от его ровного, будто неживого голоса, Эламе показалось, что ночной холод пробрался даже сквозь теплые шкуры. — Человек. Духам не нужны кинжалы. Духам не нужны наши отвары.

— Если это человек, то это он убил Глата, — Гайя кивнул: он не собирался спорить с Призывателем, уж в духах тот понимал больше любого воина. — Но как он прошел незамеченным к самым огням?

— Не знаю. Чужаки привезли с собой сильных духов, они защищают их. Теперь мы знаем — могут и спрятать.

— Тогда почему они не спрятались так раньше? — Элама внезапно осеклась и нахмурилась: раньше она думала, что это воля Шин’Джи позволила чужаку пробраться к самым стопам Хау’Эшс, но если это были духи? Духи чужаков — странны и непривычны, они не призывали их словами и танцами, не плели оберегов и не жгли трав: духи будто следовали за людьми всегда, вились едва видимой золотистой дымкой, которая то обращалась несокрушимыми щитами, то делала глаза излишне острыми, предупреждая об опасностях. И Элама никак не могла отделаться от жуткой мысли — чужаки давно впустили духов в себя, разделили с ними свои душу, разум и сердце. И можно ли после этого звать их людьми? Греться у одного костра? Делить горячие лепешки и ледяную воду ручьев?

— Что случилось дальше? — Элама заставила себя вернуться к недавним событиям. О духах и чужаках она подумает потом.

— Я почувствовал, как песня прервалась. Дух Гнева вырвался из нашей хватки. Я видел, как человек пересек обережный круг, и духи указали его нам. Но воины не смогли убить его — сильный дух защитил.

— Их было двое. Но воины сказали — второй Призыватель, что наслал злого духа, а потом увел его с огнем. Если это люди — Хранители бы убили их. Разве чужаки могут править огнями?

— Не могут. Это… — Призыватель запнулся, опуская глаза, — это был наш оберег: чужак сорвал его с пояса моего брата и бросил в огонь.

— Откуда чужакам знать о наших оберегах? — Обереги из черного камня, оставлявшего на руках следы, Призыватели собирали где-то в глубинах своих болот, они могли раздуть почти затухшее пламя, но никто из Призывателей никогда не торговал с чужаками и не показывал им камней.

— Не знаю. — Слово не прозвучало, но будто повисло в воздухе жирным чернильным следом: Шин’Джи вновь направил руку чужака или духи указали ему путь?

— Я услышала вас, — Элама подняла руку, отпуская Призывателя, и закрыла глаза, беззвучно молясь, чтобы Хау’Эшс указал ей правильный путь.

— Они никогда не делали так раньше, — голос Гайи касался слуха так же мягко и обволакивающе, как его пальцы легли сейчас ей на плечи. — Не уходили с троп, не прятались в тенях. Что-то изменилось.

— Все когда-нибудь случается в первый раз. Может быть, раньше не было нужно, а может быть, не было тех, кто умеет говорить с такими духами. Чужаки, — пальцы Эламы сжались на коленях, она с трудом давила глухой болезненный гнев: стоило столкнуться, как чужаки начинали выцеливать Призывателей в ярких ритуальных цветах — за последний оборот они потеряли уже семерых, а сегодня еще двоих. Как скоро их не будет хватать, чтобы усмирить всех духов островов? Элама уже давно сказала воинам действовать так же, но чужаки оставались чужаками — их Призыватели носили те же одежду и знаки, что и все остальные, слушались тех же слов и говорили как равные с равным. Иногда Эламе казалось, что совершенно все чужаки говорят с духами, но эта мысль была уж слишком чудовищной. Призывателей никогда не было много — лишь один из десятка претендентов проходил испытания Хау’Эшс. Она никак не могла поверить, что может существовать народ, сплошь состоящий из Призывателей. Пусть в старых легендах, рассказанных Хау’Эшс, и говорилось об ином. Когда-то давно жил народ, подчинивший себе духов и воевавший с другими духами за Сердце. Но тот народ пал в Бездну, а пыль его развеялась по ветру. Такого больше не будет.

— Не думай, — голос Гайи прорвал смутную пелену видений, в которой не было ничего от знаков Хау’Эшс, только долгое, изматывающее душу отчаянье. — Все будет потом. Сейчас — не думай. — И Элама не думала, следуя воле сильных рук и запаху теплых тел.

* * *

Элама сквозь тончайшие хлопковые занавеси смотрела, как светлый зал, украшенный изображениями с деяниями Хау’Эшс, постепенно заполняется людьми. Никогда еще чужаков не допускали во внешний храм Хау’Эшс. Никогда Избранники Небесного Змея не говорили с ними напрямую. Но все меняется. И теперь Элама украдкой рассматривала такие похожие друг на друга лица, тяжелые и громоздкие одежды с незнакомыми узорами, вслушивалась в непривычно звучащие слова. Иногда чужаки и впрямь казались гостями той стороны, совсем не похожими на людей — такие светлокожие, будто солнце никогда не касалось их своим объятием, они не носили амулетов, не заплетали кос. Элама вообще не видела ни у кого заплетенных волос, будто и не боялись духов, способных похитить облик и мысли. А то, как они различали положение друг друга без ритуальных знаков на лицах, и вовсе казалось неразрешимой загадкой. И Элама всматривалась пристальнее, стараясь по поведению, манере держать себя и едва заметным жестам понять — кто из них кому подчиняется, кто будет говорить, а кто решать. К кому следует обратить свое слово.

Первыми в зал зашли воины — Элама почувствовала, как напряглись Хранители, стоявшие по углам ее помоста, но чужаки соблюдали договор, и плащей цвета киновари в зале было всего пять. Если только кто-то из них не снял свой у входа. Она внимательно посмотрела на них и чуть сжала губы: по крайней мере трое из воинов чужаков говорили с духами, и от золотой дымки вокруг одного из них слепило глаза. Такой же сильный, как лучшие из Призывателей. Элама не хотела думать о том, что чужак мог потягаться на равных и с Избранниками Хау’Эшс. Почти так же силен, как Элар. Она поспешно отогнала мелькнувший перед глазами образ брата и сосредоточилась на тех, кто вошел в зал вслед за воинами. Мысли об Эларе никогда не несли добра. Дурной знак.

Трое чужаков подошли почти вплотную к помосту, и только потому, что ее чувства были напряжены до предела, Элама услышала, как совсем рядом судорожно выдохнул Гайя.

— Я, Илеше Лаю, посол Конфедерации Священной Льятты, Шансата, Таргана, Фаах и Энарата, объединенных волей Святой Иерархии Тан…

Чужаки всегда были многословны: их речь лилась полноводными ручьями, а найти смысл в ней было не легче, чем ловить мальков по весне. Элама почти не вслушивалась в незнакомые имена и названия, вместо этого она внимательно рассматривала послов, вслушивалась в голоса, пытаясь угадать, что же скрывается за витиеватыми речами. Неприятие, превосходство, тщательно сдерживаемый страх. Как и многие до него, Илеше Лаю свысока смотрел на народ озер, но все же Призывателям и Духу Гнева удалось поселить в нем страх. Элама чувствовала его как мельчайшую трещинку в солнечной броне, которую они могли превратить в зияющую рану. Но будет ли этого достаточно? Был ли он тем, кто нужен ей? Обычаи чужаков представлялись жрице весьма запутанным делом: на островах она всегда знала, что Призыватели говорят перед воинами, а голос воинов звучит громче голоса ремесленников. У чужаков же Призыватели встречались и среди воинов, а не слышавшие духов говорили вперед всех остальных. И порядка здесь было меньше, чем среди служителей Шин’Джи.

— Я требую объяснений этому безосновательному нападению на посольство! — на последних словах своей долгой речи Илеше Лаю повысил голос.

— Мы говорили — лес не терпит вмешательства. Мы говорили — духи леса будут разгневаны. Я не правлю духами леса. Если хочешь кого-то обвинить — говори с лесом. Или ты будешь обвинять меня и в штормах, потрепавших твои корабли?

Элама знала — на поле боя не осталось ни убитых, ни наконечников стрел. Призыватели укрыли тенями Хранителей и никто не видел их лиц. Кроме тех, кто вышел к самым огням. Но если бы Илеше Лаю знал об этом — он не преминул бы выдвинуть обвинение, но слово сказано не было. Жрица отвела взгляд от непривычно выглядевших узких глаз посла и, следуя за золотистой дымкой, посмотрела на его спутников: чье-то острое любопытство царапало ее, как стебли болотной травы. Илеше Лаю не назвал ничье имя, кроме своего. Значило ли это, что остальные не стоили внимания?

— Духов не существует. Есть люди, которые прячутся за их масками. И если вы не желаете выдать виновных, что ж, мы сами отыщем их. Свет Тана укажет путь и Рука Карающая коснется каждого, не осмелившегося внять Слову. Безнаказанности не будет. Но все же пока мы протягиваем руку мира. Святая Иерархия Тан даст вам время, чтобы отыскать своих… духов.

Элама знала — за хлопковыми занавесями не видно ее лица. Не видно, как его искажает глухой гнев, а пальцы крепко сжимаются в кулаки. Как этот человек смел разговаривать с ней так? В ее доме и на ее земле? Как смел он говорить так, будто острова уже принадлежали ему и его богу?

— Вы услышите наш ответ. После восхождения Хау’Эшс, — холодно изрекла она. Перед глазами расцветала киноварь. Если он хочет спросить ответа с духов — духи ему ответят.

Чужаки уходили. Элама смотрела им вслед, и ее не оставляло ощущение холодного колкого взгляда. Будто кто-то уже стоял за самым плечом.

— Что ты задумала? — разговаривать таким тоном с Избранницей Хау’Эшс не дозволялось никому, но Гайя, верно, был слишком встревожен, чтобы думать об этом. Иногда он замечал намного больше, чем Элама хотела показать кому-либо. Даже ему. Она не ответила на вопрос. Жрица остановилась у дальней стены, на которой уже потускневшие от времени краски рассказывали историю о том, как в старые времена Хау’Эшс сражался против Зверя. Он поверг врага и заточил его в Бездну, но, прежде чем сгинуть, Зверь ранил крылья Небесного змея, тот рухнул на острова и долгие года передавал свою мудрость людям, пока вновь не смог подняться к звездам. Даже Хау’Эшс оплатил свою победу немалой ценой. Они же — всего лишь люди.

— Что ты заметил сегодня? Я почувствовала… так странно.

Гайя всегда оставался спокоен — сколько Элама помнила и могла чувствовать, молчаливое ощущение полноты и твердости всегда было с ним. Почти такое же, как от старых камней у стоп Хау’Эшс, где она еще девчонкой пряталась от слишком ярких ночных кошмаров. Но сегодня по этой твердости словно прошла рябь, и это новое ощущение Эламе совсем не понравилось. Гайя помедлил мгновение, но все же решил вначале ответить на ее вопрос. Но это не значило, что он забыл о своем. Отвлечь Гайю от намеченной цели было не легче, чем сбить со следа лесного страха, ведомого запахом крови.

— Это действительно было странно. Не может так быть, чтобы мертвые ходили среди живых. До Перелома еще далеко. Но я видел.

Глаза, уши, нос — Гайя привык доверять им и доверять себе, потому не слишком-то любил Призывателей, которые с помощью духов умели обманывать даже хороших воинов. Но не Гайю: Элама знала, что, проходя Испытание Озер, он едва не убил Призывателя, безошибочно отыскав его среди множества призванных теней и духов. Но сейчас она ясно слышала сомнение в его голосе.

— Я знаю. Если ты так говоришь — значит, так оно и есть, — Элама повернулась к Гайе, подходя на шаг ближе, — расскажи.

— Я убил этого человека три оборота назад. Но он был здесь.

— Здесь не было призраков, — тихо, но твердо произнесла Элама. Пальцы ее коснулись груди Гайи, точно напротив сердца, — у всех бились сердца. Я чувствовала их дыхание, слышала мысли. Но чужаки так похожи друг на друга… — но как бы уверенно она ни старалась говорить — жрица чувствовала, что только что коснулась очередного дурного знамения. Все, что искажает мысли и рождает сомнения — проделки Шин’Джи. Оборот еще не добрался до своего пика, а его смех уже звучал настолько отчетливо.

Эхо донесло приближающиеся шаги, и Элама отступила, возвращаясь к еще не убранному помосту.

— Ты нашел? — она пристально посмотрела на торопливо поклонившегося Призывателя. Элама не разрешила им показываться на глаза чужакам, но приказала смотреть и наблюдать. Искать осмелившихся подобраться так близко.

— Да, Избранница. Тот чужак был здесь.

— Покажи мне, — Элама поставила перед Призывателем глубокую чашу, в которую налила привезенную с собой воду священных озер. Она застыла неподвижной гладью, когда их руки встретились над поверхностью, а потом вода будто исчезла, исчез весь мир вокруг, и Элама увидела.

Дневной свет казался блеклым и рассеянным, а люди двигались медленно, будто пробивались сквозь толщу воды. Вот тот, кого она еще не знала как Илеше Лаю, повернулся: он что-то говорил, обращаясь к своим спутникам, но губы его двигались столь медленно, что прочесть по ним слова никак не удавалось. Вдруг один из них обернулся, резко, даже в замедленном восприятии видения. Картинка сменилась — движение наложилось на движение, дневной свет сменился светом костров. И теперь в отсветах пламени ясно было видно лицо, высвеченное дневным светом.

— Был здесь. Стоял у левого плеча, но не сказал ни слова, — Элама отняла руку, все также глядя на поверхность воды, которая теперь была просто водой.

— Где ты видел своего призрака, Гайя? — она спрашивала, уже зная ответ. Считала с губ прежде, чем ветер донес слова. У левого плеча того, кто говорил с тобой.

* * *

Поджав под себя ноги, Элама сидела на широком плоском камне. Пальцы ее нервно комкали край полотна, в которое она закуталась. Будто это могло хоть как-то помочь, когда причина дрожи, то и дело пробегавшей по телу, была далека от холода камней. Гайя стоял совсем рядом, и весь вид его излучал молчаливое неодобрение. Элама опустила голову ниже, натягивая край покрывала на самые глаза. Она не должна была приходить сюда. Но разве оставался иной выбор? Если кто-нибудь узнает…

— Что ты задумала? — Элама вздрогнула всем телом, когда рука Гайи сомкнулась на ее плече, и на этот раз в жесте не было нежности. Он стоял перед ней, напряженный, как зверь перед прыжком, и даже глаза в полумраке отливали золотистым звериным отблеском.

— Отпусти меня. — Она не пыталась вырваться: не ей тягаться в схватке с сильным воином, но Элама и не была воином, она — Избранница Хау’Эшс, и ее оружием всегда оставалось слово.

— Ты идешь к нему, — Гай не спрашивал, он утверждал, а низкие тяжелые нотки в его голосе могли поколебать любую решимость.

— Так надо. — Самый трудный шаг — за порог — Элама уже сделала и отступать теперь не собиралась. — Не останавливай меня.

Гайя не сдвинулся с места, все также тяжело и настороженно глядя на нее, и Элама отсчитывала мгновения до того, как он все же решит позвать Призывателей, а уж они не позволят Избраннице Хау’Эшс покинуть внешний храм.

— Я видела — кровь покроет озера. От края и до края. Храмы чужаков призовут солнце, и духи островов уснут, как уснули духи тех мест, откуда они пришли. Я видела. Это… предрешено. И я хочу изменить судьбу.

— Ты думаешь, он не потребует крови? Или что ее прольется хоть на гран меньше?

— Может быть, да, а может быть, и нет. Но острова останутся островами. Это стоит любой цены. Не мешай мне.

— Я пойду с тобой, — хватка Гайи ослабла, он прошел мимо нее в комнату, а спустя мгновение вернулся с широким покрывалом. — Ты же не собиралась идти так, что тебя может узнать каждый?

Элама опустила глаза, принимая покрывало и чувствуя, как щеки заливает предательский румянец — всей ее решимости хватило на то, чтобы сделать шаг за порог, обо всем остальном сил думать уже не осталось.

— Тебе не нужно идти со мной.

— Если идешь ты — иду и я. Или не идет никто.

Элама не услышала шагов и не почувствовала ничьего приближения, просто в один момент Гайя схватился за копье, как-то по-особенному ссутулился, вглядываясь в ночные тени, и она тоже настороженно замерла, вслушиваясь в редкие крики ночных птиц. Вот только тихий смех донесся совсем с другой стороны.

— Го-о-ости! Вы только посмотрите, а? У меня го-о-ости! — высокий, захлебывающийся смех доносился сразу со всех сторон, мешался с хлопаньем множества крыльев и оборвался так же резко, как и возник. Все это время Элама сидела неподвижно, лишь непроизвольно сжалась, когда прикосновение невидимых крыльев сдернуло покрывало с ее головы. Не только Призыватели умели обманывать чувства.

— О, дорогая сестра, неужели сама Избранница снизошла к нам? — голос раздался совсем близко, Элама почти ощутила тепло протянувшейся к ней руки, но Элар замер, с любопытством разглядывая наконечник небесного копья, упершийся в его горло. Золотой Змей, показавшийся из-за облаков, высветил лицо Элара, рассеченное надвое белой полоской ритуального узора, с плеч его свешивалось изодранное полосами покрывало, а на открытой груди прибавилось длинных бугристых шрамов.

Элар провел пальцами по лезвию копья, почти с восхищением уставился на выступившую на них кровь, но уже через мгновение лицо его омрачилось:

— Так не пойдет, сестренка. Я думал, ты соскучилась по мне, а ты привела с собой своего шакала. Но ты же соскучилась, правда? — Элар подался вперед, не обращая внимания на тонкую струйку крови, возникшую, когда копье прокололо кожу. — Значит, он уйдет. А по-другому разговора не получится.

Элар смотрел прямо в глаза Эламе и с каждым ударом сердца улыбался все безумнее. Он не сомневался в том, какое решение она примет.

— Гайя, это лишнее, — она подняла руку, и воин неохотно подчинился, отводя лезвие в сторону. — Мы поговорим. Наедине, — Элама выделила последнее слово, чувствуя, как неохотно Гайя подчиняется, отступая в сторону.

— Какой послушный шакал! Ты славно выдрессировала его, сестра, — Элар весело рассмеялся, но не успело новое облако закрыть лик Золотого Змея, как его глаза словно утратили живой блеск, превращая лицо в застывшую посмертную маску. — Так ты скучала по мне?

— Да, Элар, я соскучилась, — Элама так и не решилась протянуть руку, чтобы коснуться его, вместо этого она лишь плотнее закуталась в покрывало.

— Ты скучала не по тому. Элар умер, ты же помнишь. Ты все помнишь. Элар умер, когда родился Ралэ.

Элама помнила.

Он всегда и во всем был впереди, ее Элар. Любимый сын Хау’Эшс. На год раньше увидел свет, первым запоминал травы и творил амулеты, первым приручил священных крокодилов, первым вступил в озерные воды. Эламе оставалось лишь следовать и смотреть издалека, не решаясь поднять глаза — когда смотришь на солнце, всегда есть риск ослепнуть.

Никто не сомневался в том, кто станет следующим Избранником Хау’Эшс. Вступая под высокие своды храма для Испытания, Элама не сомневалась — это просто дань традиции. Нет необходимости проверять, кто окажется достойнее. Элама никогда не боялась темноты — ведь брат всегда светил слишком ярко, и рядом с ним любая темнота казалась лишь мгновением перед рассветом. И когда темнота пещер сомкнулась над ее головой, зов Хау’Эшс вывел на поверхность.

Элама никогда не верила, что будет первой, кто выйдет к священным глазам. Но она стояла на высокой площадке одна, а люди внизу тянули к ней руки и звали Избранницей. Она так и не смогла никому объяснить, что это лишь нелепая случайность. Элар просто не мог не найти дорогу наверх. Не мог запутаться в собственных сомнениях и страхах. Не мог заблудиться в собственной душе.

Элар умер, а от священных озер прочь уходил Ралэ — проклятое дитя Шин’Джи. «Ты еще придешь ко мне. Тебе не хватит сил, чтобы справиться с ношей, которую ты украла у меня. Ты придешь, и я буду смеяться над твоей слабостью. А ты будешь слушать, потому что другого выбора не будет».

— Так что же за беда случилась у великой Избранницы, раз она осмелилась прийти сюда? Лесные страхи слышали твои шаги, а змеи наслаждались страхом. Но не надо бояться, — Элар медленно наклонился к самому ее уху, понижая голос до шепота. — Я ведь здесь, сестренка, а значит, бояться нечего. Твой брат умеет прогонять страхи.

Прикосновение пальцев к плечу обдало таким холодом, что Эламе показалось, что она нырнула в самое глубокое из священных озер.

— Тш-ш-ш, не говори ничего. Дай я сам все услышу. Дай прочитать твое сердце. Ты же никогда ничего не скрывала от меня, сестра? — Элар оперся на ее плечо, наматывая на пальцы тонкие косички, в которые были заплетены волосы Эламы. — Да-а, я вижу, ноша и впрямь оказалась тяжела… длинные, тревожные, такие гнетущие видения… Ты так измучилась, так исстрадалась. Скажи, ты плакала о них, Элама? Ты плакала о тех, чьи глаза отразились в твоих озерах? Мертвые, изъеденные червями глаза? — Элар сжал руку в кулак и резко дернул сестру за волосы, заставляя запрокинуть голову. Голос его вновь взвился вверх, обрываясь резким по-птичьи криком.

— Ну ничего, это ничего. Таким красивым глазам не нужно плакать. Все исправится. Все будет лучше. А плакать будут другие. Кровавые слезы. Ты хочешь увидеть кровавые слезы в глазах этих глупых людей? Не хочешь, да? Ты слишком добра для этого. Но по-другому не получится, никак не получится. Ты же понимаешь? Ты пришла, значит, понимаешь.

Элар соскочил с камня, продолжая бормотать себе под нос, крутанулся на месте, запрокинул голову вверх, остановился, резко припал к самой земле и глухо, утробно рассмеялся. В его руках что-то мелькнуло, он резко швырнул это Эламе, и она вздрогнула, когда ее пальцы сомкнулись на чем-то едва теплом и всего мгновение назад бывшим живым. Мертвая ласка смотрела на нее потухшими глазницами.

— Вот так. Вот так все и будет. Ты не находишь это добрым знаком, а, сестра? Но не нужно. Не нужно думать. Шин’Джи обо всем позаботится. Ему весело, понимаешь? Его давно так не веселили. И он явит свою благосклонность, не сомневайся. Смех прольется кровью и слезами, когда грянет день гнева. Ты хочешь избавить острова от принесенной чужаками грязи? Она стечет до самого моря… тебе понравится…

Элар внезапно осекся и замер, прислушиваясь к чему-то, а по губам его блуждала все та же безумная улыбка.

— Или не понравится. Но… это уже не важно. Слово сказано, и камешки покатились вниз. Приготовься танцевать, тебе придется славно плясать, чтобы увернуться от камнепада! А теперь уходи, — Элар заговорил резко и отрывисто, и голос его как никогда раньше напоминал тот, давний, что когда-то Элама слышала, засыпая под очередную сказку. — Я видел тебя достаточно и больше не желаю. Уходи. Быстро! — голос взлетел вверх, хлестнул плетью, и Элама сама не поняла, как оказалась у самой границе деревьев. На нее накатывала дурнота, а деревья словно надвигались со всех сторон, чужие, безжалостные, готовые разорвать на части. Она глухо всхлипнула, рванулась вперед, наткнулась на что-то и замерла, вслушиваясь в такое живое биение сердца.

— Не надо было приходить сюда. — Ровный голос Гайи возвращал спокойствие. Элама выпрямилась, стирая со щек непрошенные слезы, и с отвращением отбросила в сторону звериный трупик, который все еще держала в руке.

— У меня просто не осталось другого выбора. У нас всех его не осталось.

— Нельзя доверять детям Зверя.

— Элар все еще мой брат, — Элама вырвалась из объятий, гордо поднимая голову, выпрямляясь — до сведенных болью лопаток, как и положено Избраннице Хау’Эшс. Которая только что заключила сделку с самым страшным его врагом.

— Главное, чтобы он помнил об этом.

7 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров

— И тут старший рыцарь-паладин смотрит на меня, смотрит на подпись и медленно так багровеет. Я думал, его удар хватит. В общем, он начал кричать, чтоб я шёл с глаз его долой и все такое, а мимо как раз проходил рыцарь-паладин Лаар Исаю. Ну он и предложил — дальше, чем острова, «с глаз долой» все равно не получится, — закончил Ию с улыбкой, вот только за ней Фаах Аю отчетливо мерещилось напряжение, тот отголосок смеха, что появляется на масках в театрах трагедий. Он нахмурился, вертя в руках простую солдатскую кружку. Они шли с разных сторон, но дороги поражали удивительным сходством.

— Аю, как думаешь, что не так с моей подписью? — Ию поднялся со стула и прошелся по небольшой комнате, которую занимал Аю. Три шага от стены до стены и узкое окно под самым потолком — если бы он не видел, что похожие помещения занимали все члены дипломатической миссии, Фаах Аю точно решил бы, что находится под незаметным арестом. Особенно тесной комната стала казаться после того, как в ней появился Фалве Ию. Впрочем, в его присутствии любые стены казались неуместной преградой. Ию между тем добрался до дорожного письменного прибора и теперь вертел в руках кисть, отыскивая подходящую поверхность для наглядной демонстрации.

— Не знаю, — Аю небрежно пожал плечами и потянулся, разминая спину. В свете ламп блеснули фиолетовыми искрами аметисты.

— Ты же говорил, что аметисты Фаах потеряны? — Ию откинулся назад, перехватив руку Аю практически у самого своего носа, и пристально уставился на три массивных перстня, украшенных аметистами.

— Я их нашел, — Аю небрежно пожал плечами, будто говорил о какой-то незначительной мелочи, а не об обретенной семейной реликвии, но все же подавить довольную улыбку не смог. Временами, чтобы Ию что-то заметил, это нужно было сунуть буквально ему под нос.

— Ты не писал об этом. — рассеянно произнес Ию и провел пальцами по камням, он склонил голову к плечу, будто прислушивался к чему-то.

— Не все можно доверить бумаге. — Аю ощутил смутное беспокойство и дернулся, пытаясь вырвать руку из крепко сжавшихся пальцев, но Ию его движения будто и не заметил: его лицо казалось застывшим и отрешенным, а кончики пальцев на мгновение осветились золотистым светом.

— Так где ты их нашел? — сияние угасло, и теперь Ию смотрел прямо ему в глаза жестко и требовательно. — Это все? — он разжал руку, и Аю украдкой потер запястье: хватка у Ию оказалась железная.

— Не поверишь, но в доме моего драгоценного дядюшки, — он фыркнул, выражая свое отношение к родственнику. — Там полно разных тайников и… в общем, чувство юмора у него было преотвратное, — желание делиться историей пропало, но начатое следовало закончить, а на долю мгновения вспыхнувшие за уголком глаза нити молчаливо советовали: не лгать. Впрочем, это никогда не означало необходимости говорить всей правды или пускаться в подробности. — Но кольца я нашел. Все пять, — Аю потянул вверх длинный рукав и продемонстрировал левую руку. Аметистов тут не было, только два простых железных кольца, покрытых странными полустертыми символами, — почему-то обычно помнят только об аметистах.

— Истории о драгоценностях всегда интереснее, — Ию лишь мазнул взглядом по железным ободкам. Странное и непривычное в его присутствии ощущение тревоги пропало так же быстро, как возникло.

— Ты… что-то заметил? — Ию никогда не был одарен Глазами Тана, но для некоторых вещей глаза и не нужны. Фаах Аю всегда осознавал, что Тан одарил его друга намного щедрее, и если он что-то почувствовал… об этом необходимо было хотя бы знать.

— Ничего, сам не знаю, что на меня нашло, — Ию заправил за ухо выбившуюся прядь русых волос, — а что?

— Это я и хочу понять, — Аю смотрел на него и все смутные тревоги, на мгновение мелькнувшие в голове, казались полной чушью. Это же Ию.

— Кстати, что слышно в высоких кругах? Надолго мы здесь застряли? — Ию вернулся к проблемам более близким и понятным. Пребывание среди островитян ему откровенно не нравилось, да Аю и сам предпочел бы более надежное соседство — до строящегося форта было добрых два дневных перехода, но Илеше Лаю предпочел ждать ответа жрицы именно здесь, несмотря на бурные возражения Лаар Исаю. А может, и исключительно благодаря им.

— Не знаю. Эти… Призыватели сказали, что Хранительница должна посоветоваться с духами, — Аю скривился. Все это слишком отчетливо напоминало ловушку. — В полнолуние наступит ясность, так они сказали.

— Ну, вроде недолго. Продержимся, — Ию оптимистично улыбнулся, но радости в этой улыбке было немного.

— Если нас все же не отравят и не прирежут в собственных постелях, — Аю его оптимизма не разделял, а унявшаяся было тревога вернулась с новой силой. Теперь она несла сладковатый привкус ночных кошмаров.

— Тан защитит нас. Я уверен, — Ию быстрым жестом сжал его плечо, и Аю в душе позавидовал столь непоколебимой уверенности. Хотел бы он разделить ее хотя бы на половину.

— Аю. Я вот все думаю. Почему тогда… ну как только приехали, Илеше Лаю ничего не сказал о Призывателях? Что на тропе были не только тени. Все-таки мы видели их собственными глазами, — Ию нахмурился, вернувшись мыслями к мучавшему его вопросу.

— Понятия не имею, — Аю равнодушно пожал плечами. Если Илеше Лаю настолько глуп, что не стал задавать вопросов, то кто он такой, чтобы помогать ему?

— Ты не сказал ему! — Ию потрясенно уставился на него и покачал головой, будто не веря собственным словам. Иногда он соображал слишком хорошо.

— Он меня и не спрашивал. Что я в конце концов могу знать? — Аю саркастично улыбнулся.

— Аю! Но это же важно! — Ию сжал губы, явно сдерживая большую часть триады, что просилась ему на язык. — Ты должен рассказать ему.

— Должен? — Фаах Аю вскинул бровь, чуть ли не по слогам произнося царапающее горло слово.

— Как бы вы друг к другу ни относились — вы здесь вместе, — Ию не обратил никакого внимания на его тон, только в голосе будто добавилось стальных ноток, а в воздухе поплыл едва ощутимый медово-пряный аромат. — Нельзя утаивать информацию.

— Ию! — Аю сосредоточился, не позволяя мягкому теплу коснуться разума. Убеждать его друг умел очень хорошо, только вот исключительно не к месту.

— Прости, — Ию продолжил уже нормальным голосом, — но все-таки, пообещай мне, что расскажешь, хорошо?

— Хорошо, — Аю выдержал приличную паузу, прежде чем все-таки согласиться. Нарушать обещание он не собирался, но о сроках исполнения они не договаривались. Пусть Илеше Лаю еще некоторое время обойдется без подсказок.

* * *

В свете лун и костров мир кажется иным. Тень причудливо искажают тела, скользят по ним, покрывая новыми символами. Их становится все больше, и вот уже кажется, что вокруг костра танцуют не люди и не духи — нечто иное, чуждое и тем, и другим. Элар наблюдает за танцем сквозь клубы дыма болотных трав. Он видит — видит намного больше, чем рисунки тел и изломанные движения танца. Он видит нити, множество — больше, чем листьев в лесах — нитей, которые оплетают мир. Стоит потянуть за одну, и мир изменится. Элар смеется, высоко и страшно, он смеется, а нити танцуют и пляшут в его руках. Он рвет их, одну за одной, путает и связывает, а мир изгибается и пляшет вслед за ним, и за собственным смехом Элар слышит совсем другой, тот, что звучит в перестуке игральных костей.

— Ты слышишь мой зов, Шин’Джи? Слышишь мой смех? Давай посмеемся вместе… а мир пусть попробует не засмеяться вслед за нами! — Элар кричит в небо, поднимает руки высоко-высоко, так что кажется — сейчас достанет Багровой Луны. Ее свет льется вниз, красит пальцы Элара багрянцем, смешивается с текущей по ним жертвенной кровью. Внезапно Элар замирает, он склоняет голову набок и слушает, хмурится так, что лицо искажается сильнее, чем все маски демонов, под которыми так любят прятать лица Призыватели духов.

— Вы не смеетесь! Почему вы не смеетесь? — он кричит, взмахивая ритуальным ножом, но отвечать ему некому — вокруг догорающего костра лишь круг из мертвецов, замерших посреди танца. Элар огорченно вздыхает, тихо бормочет себе под нос: — Вы умерли. Опять вы умерли слишком быстро.

Слова прерывает смех. Он тихо смеется, пинает одно из раскрашенных тел и смеется еще громче.

— Ну ничего. Это ничего. Скоро со мной посмеется сама земля. А пока — танцуй. Танцуй, я тебе сказал! — он кружится на одном месте, щедро раздавая пинки мертвецам, пока те не начинают дергаться. А может, это начинает подрагивать под ними земля…

* * *

Мир содрогнулся. Элама почувствовала его дрожь слишком поздно: с расплескавшейся из священной чаши водой, дрожанием занавесей и тревожным скрипом опорных столбов. Она выбежала на улицу, оказавшись лишь одной из многих — Призыватели, воины, ремесленники — сейчас не было разницы между людьми, чей взгляд был прикован к одной точке. Над вершиной Хау’Эшс танцевало зарево.

— Гнев Хау’Эшс! — Элама не поняла, кто первым закричал это, но крик подхватили, а потом люди единым порывом опустились на колени, прикрывая головы руками. Земля под ними содрогнулась.

Мощный толчок едва не опрокинул Эламу — единственную, кто остался стоять, — на землю. Она взмахнула руками, удерживая равновесие, и переступила с ноги на ногу. Будто начала двигаться в диковинном танце.

— Избранница! — к ней подбежал один из Призывателей, — почему ты не предупредила нас о гневе Хау’Эшс? За что он послал знамение?

Потому что это не Хау’Эшс. Небесный змей не посылал мне знамений. Его гнев пробудили иные руки.

— Чужаки, это они разбудили небеса, — Гайя будто и не замечал танцующей под ногами земли, двигался легко, будто лесной страх на охоте. — Смотрите! — он указал на небольшой храм, который целиком отдали чужакам. Обычные дома им чем-то не понравились.

Элама вслед за Призывателем повернулась туда, куда указывал Гайя и замерла. Храм дрожал — весь от вершины до грубого фундамента содрогался, как будто земля действительно хотела стряхнуть его со своей груди. Еще один мощный толчок бросил Эламу вперед, и Гайя едва успел подхватить ее. Вместе они отступили от открывшейся на мгновение трещины. Жрица крепко прижалась к Гайе — плечами и лопатками — сожалея, что не может раствориться в нем целиком, обрести такое же ровно бьющееся сильное сердце. Ее собственное рвалось из груди вспугнутой птицей, когда она смотрела, как одна половина храма медленно оседает, исчезая где-то в недрах земли, а другая рушится беспорядочной грудой камней. Грохот заполнил весь мир.

— Ты этого хотела? — Гайя говорил негромко, но в той звенящей тишине, что пришла на смену грохоту, его голос казался криком. Элама не ответила. Она медленно отстранилась, кутаясь в свою накидку, и оглянулась назад: некоторые дома были разрушены, другие выглядели так, будто вот-вот развалятся на части, а с большого общинного дома слетел символ Хау’Эшс. Дурной знак.

— Собери воинов и отправляйся к храму. Посмотри, кто из чужаков выжил. Хау’Эшс не должно достаться слишком мало душ.

— Как прикажет Избранница, — Гайя медленно склонил голову, прижав руку к сердцу. Элама видела это лишь краем глаза — все ее внимание было приковано к зареву над горами. Что же ты разбудил, Элар?

Что-то коснулось ее щеки. Элама провела пальцами по лицу и удивленно уставилась на черную полосу. Небо плакало пеплом.

* * *

— Держать Покров! — Лаар Исаю отработанным движением рухнул на колено, раскидывая руки в стороны. Будто совершенно дурацким образом пытался удержать на плечах рушащийся над головой храм. Крепость Покрова не зависела от жестов или слов — только веры и силы самого благословенного, но отучиться от глупого жеста Исаю никак не мог: Покров он ставил так, как получилось в самый первый раз, и где-то очень глубоко в душе верил, что так выходит все-таки крепче.

Покров звенел где-то за гранью слышимости, опасно прогибался, но пока стоял. Совсем рядом рухнула огромная колонна, поддерживающая свод. Чуть-чуть левее — и накрыла бы. Какую позу не избери — Лаар Исаю точно знал, что некоторое количество камней — его предел. В голове что-то отчетливо хрупнуло, дышать вдруг стало легко и влажно. Исаю крепче стиснул зубы и подровнял край, смыкающийся с другим Покровом. Сколько еще они смогут держаться? Пол под ногами ходил ходуном, камень то и дело прорезали мгновенно смыкающиеся трещины. Лаар Исаю не хотел думать о том, каково приходится оставшимся на подземных уровнях. Им тут еще повезло.

Храм тряхнуло сильнее, и по всей южной галерее побежала трещина. Узорные плитки, мозаика — все стремительно осыпалось в распахнувшийся зев земли. Лаар Исаю показалось, что там мелькнул чей-то силуэт, сквозь грохот до него донесся отголосок крика, а потом трещина сомкнулась. Исаю вознес короткую молитву Тану — кем бы ни был померещившийся ему человек, умирать таким образом — не самая лучшая участь. Молиться сегодня ему придется ужасающе часто.

Совсем рядом с короткой золотой вспышкой погас второй Покров. Исаю беззвучно выругался, растягивая свой дальше, но тут же свернул обратно: живым защита была нужнее. Ты был хорошим человеком, Кею, думаю, Тан отыщет для тебя достойное местечко. Под его Покровом слабо мерцало пять горячих огоньков. Держаться.

Шалве Таю опустил руки и неуверенно поднял голову — страшный грохот утих, но вокруг по-прежнему было слишком темно, чтобы разглядеть даже собственные руки. Он неуверенно коснулся стены, зашарил по ней, приподнимаясь на цыпочки, но вместо узкого окна нащупал только камни. Таю отдернул руку, сжал и разжал пальцы, пытаясь унять слишком быстрое сердцебиение. Не паниковать. Ему показалось или дышать стало… сложнее?

Он тряхнул головой и ощупью двинулся к выходу. Ударился об угол лежанки, наткнулся на сваленные тут же саквояжи господина Илеше Лаю, снова наткнулся на стену. Шалве Таю двигался и двигался вдоль нее, но стена никак не кончалась. Он пошатнулся, споткнувшись обо что-то и полетел вперед, обдирая ладони. Под пальцами была жесткая кожа саквояжей. Таю резко вскочил на ноги, заметался, в темноте беспорядочно натыкаясь на стены — вокруг были камни и ничего, кроме камней.

— Помогите! — он закричал, но собственный голос казался глухим и тихим. Будто даже ему было не под силу покинуть сомкнувшиеся над головой стены.

Мир танцевал и двоился в глазах. Илеше Лаю с трудом разомкнул воспаленные веки, пытаясь проморгаться от пыли. В ушах все еще звенело, и он никак не мог понять, где находится и что вообще происходит: в голове была настоящая каша. Он медленно провел рукой по лицу, размазывая что-то липкое, и попытался сесть, но на это простое движение все тело внезапно отозвалось такой болью, что Илеше Лаю закричал, но тут же закашлялся от набившейся в горло пыли. Он откинулся назад, быстро и тяжело дыша. Над головой был виден кусочек серого, затянутого облаками неба.

— Кто-нибудь! — предпринял он еще одну попытку подать голос. — Помогите!

Илеше Лаю прислушался, ему показалось, что совсем рядом раздался какой-то шорох. Он повернул голову, собираясь сказать что-то еще, но все слова застряли в горле: прямо рядом с ним лежала рука. Пальцы самую чуточку шевелились, сжимаясь и разжимаясь, Илеше Лаю перевел взгляд дальше, но увидел только груду камней.

— О пресветлый Тан! — он закрутил головой, пытаясь понять, что вообще находится вокруг, но взгляд натыкался только на тела. — Помогите! — снова закричал он, с каким-то подсознательным ужасом ощущая, что на голос никто может и не отозваться. Но вот в тишине раздались шаги.

— Помогите, ну же! — требовательно позвал Илеше Лаю, пытаясь понять, кто может подходить к нему и почему этот человек остановился. Ему чудился внимательный взгляд с той стороны, куда Илеше Лаю никак не мог повернуть голову.

— Фаах Аю, это ты? — кому еще могло хватить дерзости просто стоять и смотреть. Шаги приблизились, и Илеше Лаю решил, что угадал, и, пожалуй, сейчас он был рад видеть и заносчивого северянина. Вот только в следующий миг над ним склонилось совсем другое лицо. Илеше Лаю потерянно смотрел в черные, будто матовые глаза одного из дикарей — лиц за их глупой раскраской было не разобрать — и чувствовал, что лучше бы его не услышал совсем никто.

Покров устоял. Лаар Исаю вознес краткую молитву Тану и посмотрел на тех, кому посчастливилось оказаться рядом, когда проклятый храм вознамерился рухнуть им на головы — четверо солдат и слуга, принесший караулу обед. На тех, кто оказался под рухнувшим Покровом Кею, он старался не смотреть — заботиться о мертвых времени не было.

— Осмотреть входы на подземный уровень! И слушайте внимательно, может быть, найдем еще живых, — отдал команду Исаю и сам отправился к дальней лестнице. По пути он чуть не споткнулся о рухнувшую с постамента статую местного бога.

— Плоховато ты смотришь за своими храмами, — Лаар Исаю приостановился, неприязненно разглядывая змеиные черты лица идола, — впрочем, в таком положении твоя рожа нравится мне намного больше.

Все дальние выходы оказались завалены упавшими колоннами, кусками крыши и битым кирпичом. Ближний выход с южной галереи и вовсе ушел под землю, а вот северный преграждала всего одна колонна.

— Здесь крыша рухнула! Можно попробовать спуститься, если найдем вере… — радостный голос одного из солдат оборвался коротким вскриком. Лаар Исаю обернулся, глядя, как алтарный зал заполняют воины дикарей. Часть из них тут же устремилась к северному входу, кто-то деловито тащил веревку. Не слишком похоже на присланную Таном помощь… Лаар Исаю еще тихо ругался, а о рефлекторно раскинутый Покров ударилась первая стрела. Он побежал вперед, стараясь дотянуться и прикрыть оставшихся в живых.

— Все ко мне и отходим! — вырваться из западни было необходимо любой ценой. Иерархия должна узнать о случившемся, а не выслушивать байки о гневе духов. Стрелы выпускали живые люди.

— А как же… в галереях еще остались наши люди! — кто-то из солдат изумленно смотрел на него.

— Будем надеяться, Тан будет достаточно милосерден к ним, — чтобы подарить быструю смерть. — Здесь и сейчас мы можем ради них только красиво сдохнуть. Поэтому — постараемся выжить. Ради них, — сквозь зубы ответил Исаю, пытаясь сделать Покров хоть чуточку тверже и плотнее.

— Придержите командира! Отходим!

Ну хоть у кого-то в голове мозгов больше, чем геройства. Слова доносились до Лаар Исаю словно сквозь вату, но Покров все еще стоял, и это единственное было по-настоящему важно.

* * *

Он тонул. Вода захлестывала с головой, давила и выбивала остатки воздуха из груди. Фаах Аю рванулся куда-то, спасаясь от придавившей его тяжести, врезался затылком во что-то мягкое и замер, приводя в порядок пустившиеся вскачь мысли.

Вспышка нитей обожгла глаза так, что Аю на миг потерял ориентацию: все затянуло алым, он все прибывал, не оставляя выходов и шансов. Пол под ногами ощутимо тряхнуло, и сквозь алое марево он увидел стремительно приближающийся потолок. Аю смотрел на него, будто зачарованный, когда Ию резко схватил его за плечо, опрокинув на пол, а потом все потонуло в грохоте.

Ию. Разбегающиеся мысли резко остановились, обретая четкую цель и направленность. Аю осторожно пошевелился и медленно принялся отползать в сторону. На спину давило, но нити молчали настолько успокаивающе, что мороз пробирал по коже. А нет, это просто поток воздуха. Аю с трудом поднялся на четвереньки и в слабом свете, пробивающимся сквозь обломки потолка, наконец смог как следует осмотреться.

Крыша просела, и внутрь тонкой струйкой сыпалась земля и мелкие камни, часть перекрытий обрушилась, но как-то странно, будто съехала по какой-то преграде. Взгляд Аю наткнулся на торчащий из-под обломков сапог. Он целую минуту пристально рассматривал его, но проверить, прилагалось ли к нему что-то еще, так и не решился. На самом краю сознания билась успокаивающая мысль, что где-то там находилась дверь, и ровно в тот момент, когда он ослеп от алой вспышки, в проеме кто-то стоял. Он не хотел вспоминать — кто именно. Еще меньше Аю хотел думать, почему его глаза никак не могут сосредоточиться на том, что находится прямо перед ним.

От пыли русые волосы казались серыми. Везде, где сквозь серость не пробивались бурые разводы, такие же, как мелькавшие совсем недавно нити. Аю протянул руку, но так их и не коснулся, только бережно стряхнул со спины мелкие камешки. Мелкими они казались исключительно в сравнении с теми, что сейчас наполовину преграждали дверной проем. Каждый из них мог разбить ему голову, но… Аю не нуждался в дополнительных осмотрах — он и так чувствовал, что весь этот хаос не оставил на нем и царапины. Прикрывший его щит оказался слишком надежен. Медлить больше было нельзя. Аю осторожно, стараясь не смотреть на собственные дрожащие пальцы, отвел в сторону волосы Ию и закрыл глаза, нащупывая пульс.

Под пальцами ощущался отчетливый стук. Аю сжал переносицу, медленно выдыхая сквозь зубы и давя рвущийся наружу истерический смех. Живой. У рухнувшего Покрова была намного более прозаическая причина, чем подумалось ему в первый момент.

— Ию! — Аю уже уверенно потряс его за плечо, пытаясь привести в чувство. — Давай, нужно выбираться отсюда.

То, что сейчас вокруг царила тишина, совершенно не значило, что так будет продолжаться и дальше. За уголком глаза вспыхнула тревожная оранжевая нить. Что-то приближалось.

— Ию! — мимолетно вспыхнувшая радость растаяла без следа. Аю бросил быстрый взгляд по сторонам, стараясь отыскать хоть что-нибудь, что могло помочь. Впору было жалеть, что он не обморочная девица, всюду таскающая с собой нюхательную соль.

— Надо вставать, я тебя отсюда не вытащу. И ты это отлично знаешь!

Нити вновь окрашивались в алый, а возможности ускользнуть сгорали одна за другой. Если он собирался вырваться — делать это нужно было прямо сейчас.

— Ию! — беспомощность в собственном голосе сейчас Аю просто ненавидел. Нити вспыхнули обжигающе алым. Сейчас или никогда.

Фаах Аю усилием воли погасил нити, загнав их куда-то глубже. Мерцание перед глазами сейчас было совершенно лишним. Плотная ткань камзола трещала и выскальзывала из пальцев, он потянул, как мог, сильнее, искренне молясь, чтобы два куска плит, так удачно вставшие «домиком» не выбрали именно этот момент, чтобы рухнуть вниз. Ноготь сорвало, руку прошило дергающей болью, но такое тяжелое тело все же сдвинулось с места. Опасность остаться под обломками теперь казалась более призрачной.

— Это абсолютно невозможно, — Аю неловко перекинул через плечо руку Ию и попытался приподнять его. В глубине души он прекрасно понимал, что человека на две головы выше и тяжелее себя ему не вытащить ни при каких обстоятельствах, но жившее где-то еще глубже упрямство (он предпочитал называть это именно так) просто не позволяло отступить не попробовав. Каким-то чудом он и правда смог подняться и даже сделал шаг, прежде чем рухнуть на колени. За спиной раздался слабый стон.

— Аю? — он не шевелился, чувствуя, как Ию медленно садится, опираясь на его спину. Чужая хватка на плече ощущалась на редкость болезненно.

— Видимо, чтобы привести тебя в чувство, следовало уронить еще раз. Как я сразу не догадался… Ию? — молчание за спиной казалось достаточно настораживающим, чтобы обернуться.

— Он… стоял слишком далеко. У меня не получилось бы удержать так много. Пришлось выбирать, — Ию смотрел на дверной проем. Аю сглотнул, избавляясь от появившейся во рту горечи.

— Всегда приходится выбирать. Наверное, мне надо радоваться, — когда-то давно он уже говорил Ию, что спасти всех не получится, что никогда не будет гарантий, что стрела не найдет того, кто окажется на самом краю защиты. Ты ничего не изменишь, просто оказавшись на поле боя. Аю и сейчас считал, что исходы сражений так не меняют, но внезапно осознал, что, кроме них, существуют и судьбы отдельных людей. А если бы Ию стоял немного ближе к проему? Он зажмурился, отгоняя некстати возникшую перед глазами картину: мысль показалась глупой и странной, слишком отчетливо Аю помнил, как в самый первый раз Ию поднял Покров, защищая его и совершенно забыв о себе. Хорошо, что в этот раз они стояли достаточно близко.

— Нужно выбираться, — повторил он, — времени… не осталось.

Обрушившееся перекрытие и вздыбившийся пол оставили от двери лишь узкую щель. Аю осторожно наступил на камень, уцепился за другой, подтягиваясь выше. О том, что сейчас под его ногами находятся не только камни, но, вероятно, и прочие части несчастливого обладателя сапог, он старался не думать. Щель оказалась достаточно широкой, чтобы голова и плечи прошли без затруднений. Аю огляделся, но коридор был пуст и темен, лишь где-то в отдалении ему померещился отзвук шагов. Нужно спешить. Он подтянулся вперед, наощупь касаясь пальцами стены, пола и выскользнул в коридор, постаравшись приземлиться потише. Даже слабое эхо казалось слишком громким.

Аю прижался к стене, прислушиваясь к шорохам: камни совсем рядом — это Ию. Вот уж для кого щель оказалась тесновата. Он бы улыбнулся, но все более отчетливое эхо шагов морозом прошлось по коже, так, что кончики пальцев обратились в лед. Аю сосредоточился, стараясь вновь вызвать нити — эхо двоилось, и он никак не мог разобрать, с какой же стороны оно исходит. Красно-рыжая вспышка перед глазами совпала с весьма громким появлением Ию рядом с ним.

— А…

— Тихо! — прошипел Аю почти на грани слышимости, искренне жалея, что, чтобы зажать Ию рот рукой, ему пришлось бы подпрыгнуть. Вместо этого он нашарил чужую руку и медленно двинулся вперед. В коридор откуда-то пробивался слабый свет, позволяющий разбирать очертания, но этого точно было совершенно недостаточно, чтобы Ию разглядел хотя бы собственные ноги.

Красного перед глазами становилось все больше, а шаги впереди уже не вызывали никаких сомнений в своей реальности. Отчетливое шлепанье босых ног точно не могло принадлежать паладинам. Близко. Едва пробивающаяся сквозь красное бледно-желтая нить подсказывала выход — еще один проем, доверху заваленный камнем, образовывал нишу достаточную, чтоб на них не наткнулись прямо посреди коридора. Аю втолкнул Ию туда, запоздало осознавая, что места для двоих — маловато. Впереди показались отсветы факелов.

Свет Ию видел так же ясно, как и он сам, а донесшийся до них гортанный голос, странно искажающий слова, и вовсе не оставил сомнений в том, что идет к ним вовсе не помощь.

— Я выйду вперед, а тебе будет несложно проскользнуть, — тихий шепот Ию прозвучал так спокойно и буднично, что Аю всерьез решил, что ослышался.

— Заткнись и не мешай, — свой ответ он сопроводил резким тычком локтя под ребра и плотнее прижался спиной к Ию, будто хотел втиснуть их обоих в камни. Аю всегда очень хорошо представлял пределы собственных сил: даруя ему Покров, Тан явно не предполагал, что тот может понадобиться для чего-то большего, чем сам Фаах Аю. Он закрыл глаза, отчетливо представляя, как невесомая призрачная дымка разливается вокруг, кутает плотной вуалью, сливаясь с темнотой и камнями вокруг. Еще в семинарии у него неплохо получалось прятать так бутылки с вином и другие мелочи, семинаристам не положенные. Ию определенно был слишком велик для бутылки. Аю распахнул глаза, вымеряя оставшиеся мгновения: свету факелов оставался один проем.

Покров полз медленно, каждый рывок отзывался изматывающей болью. Будто он пытался натянуть на кого-то свою собственную кожу. Факелы приблизились. В неровном свете Аю видел темные тела, покрытые белыми узорами — если бы не они, островитяне казались бы частью коридорных теней. Тускло поблескивали украшения и наконечники копий. Хранители Озер, совсем как те, кого он видел на тропе. Хранители остановились, один из них поднял факел выше и медленно повел им из стороны в сторону. Аю задержал дыхание, затылком ощущая, как быстро и неровно бьется сердце Ию. Слишком много лишних звуков. Факел опустился ниже, и небольшой отряд медленно двинулся дальше по коридору.

Вместе с воздухом из легких, казалось, вытекали последние силы. Покров развеялся с тихим шелестом, Аю неуверенно шагнул вперед, покачнулся и почти повис на подхватившем его Ию. Он упрямо потряс головой, прогоняя муть, застилающую глаза. Нужно добраться до лестницы раньше, чем отряд вернется. Аю крепче стиснул запястье Ию и двинулся вперед. Если не задумываться слишком сильно, то можно представить, что вокруг — темные коридоры поместья Фаах или семинарии. У Ию никогда не получалось толком ориентироваться в темноте.

Возле лестницы света оказалось достаточно, чтобы убедиться в одном — выхода здесь нет. Аю обессиленно привалился к стене, рассматривая перекрывающую проем колонну и россыпь мелких камней. Чтобы разобрать их, потребуется вечность. Единственным его шансом выбраться было опередить отряд у другой лестницы. Но светло-зеленая нить сгорела, когда его пальцы слишком крепко вцепились в паладинский мундир. Сейчас, сколько бы Аю ни старался, перед глазами не было ничего, кроме темноты. Ни одного подвластного ему исхода. Аю закрыл глаза, проваливаясь в подступающую со всех сторон черноту.

— Аю, сколько у нас времени? — чернота разлетелась, вспугнутая спокойным деловитым голосом. Аю открыл глаза, молча глядя, как Ию ощупывает камни, чуть надавливает, будто и впрямь надеялся отыскать слабое место. — Я могу попробовать расчистить путь.

— Боюсь, на грохот сбежится половина острова, — Аю качнул головой, вновь пристраивая затылок на показавшемся таким уютным выступе.

— Тогда нам придется бежать немного быстрее, — беспечность голоса совсем не вязалась с серьезным взглядом. — Мы еще живы, значит, выберемся, — на долю мгновения Аю показалось, что в коридоре стало светлее и откуда-то повеяло теплом.

— Не трать силы на ерунду. Если хочешь — тогда уж пробуй проделать нам выход. И чем быстрее, тем лучше. Не думаю, что тот отряд просто так сунется сюда, но шум они точно услышат, — главное, чтобы не ждали с той стороны. Последнюю часть фразы Аю предпочел оставить при себе.

Ию снова коснулся пальцами колонны, провел ладонью по засыпавшим проход осколкам. Мелкая крошка посыпалась вниз, но сами камни даже не шелохнулись. Невозможно поверить, что всего несколько часов назад никакого завала не было. Он выглядел так, будто стоял вечность. Ию оглянулся назад: Аю все также сидел на ступеньках, привалившись к стене, а его бледное лицо в слабом свете, пробивающимся сквозь потолок, казалось серым и осунувшимся. Взгляд задержался на изорванных кружевных манжетах и сбитых пальцах. На его памяти наследник Фаах никогда не позволял себе выглядеть подобным образом. Словно что-то почувствовав, Аю открыл глаза. Сквозь мутную пелену пробивался привычный колкий лед.

— Будет проще, если ты сможешь подсказать, где слабое место, — Ию не слишком хорошо представлял способности Аю, но эта идея вполне укладывалась в его собственные слова о «наилучшем выборе».

— Я могу видеть только свои исходы и ничего не могу поделать с твоими, — Аю снова закрыл глаза, а голос его звучал настолько тускло, что Ию захотелось его хорошенько встряхнуть.

— Но с Покровом же получилось, — воспоминание о прикосновении чужого благословения осталось в памяти колким ощущением множества иголок, забирающихся под кожу.

— Считай это личным вмешательством Тана.

Ию тихо вздохнул: если уж Аю заговорил о Тане, то дела и правда обстояли хуже некуда. Он перевел взгляд на все еще казавшуюся несокрушимой стену. Если бы точно знать, что здесь есть хотя бы один изъян. Колонна выглядела достаточно устойчивой, чтобы сдвинуть ее мог только очередной катаклизм, а вот со всем остальным можно было попытаться, во всяком случае, Ию казалось, что если убрать весь этот мусор, то дыра должна получиться достаточно широкой, чтобы в нее пролезть. Он положил ладони на камни, пытаясь отыскать внутри хотя бы крупицу привычного тепла. Сейчас оно как никогда ощущалось далеким и зыбким. Будто он ловил белые зонтики одуванчиков, рассыпающиеся под пальцами. Ию упрямо стиснул зубы, стараясь толкнуть это эфемерное тепло перед собой, сделать таким плотным, как только возможно. Если уж оно справилось с сыпящимися с потолка камнями, то и тут должно. Какая разница, в конце-то концов? Последняя мысль обожгла вспышкой, и тепла стало чуточку больше. Ию усилил напор, концентрируясь на одном единственном желании — выбраться. Аю как-то сказал, что он может поучить упрямству камни. Самое время проверить, так ли это.

Камни под руками отчетливо дрогнули, что-то заскрежетало. На мгновение Ию показалось, что стена прогибается под его волей, камни трутся друг о друга, неумолимо проталкиваясь вперед, а потом что-то внутри него дрогнуло, будто разорвалась до предела натянутая нить, и тепло исчезло. Ногти бессильно заскребли по стоящей монолитом стене. Ию привалился лбом к чуть потеплевшему камню и впервые в жизни подумал, что выхода и правда может не быть.

— Давай еще раз, — он не заметил, когда подошел Аю, только почувствовал, как тот сжал его плечи. На мгновение в голове мелькнула совершенно дикая мысль, не собирается ли Фаах Аю проделать необходимый ход его головой. Возможно, это будет не самое худшее ей применение. — Будет глупо выбраться оттуда и остаться здесь.

Ию молча кивнул. С чувством кого-то за спиной у него всегда получалось лучше, но он не рискнул бы просить Аю остаться вот так. Но ощущение присутствия не исчезало. Вместе с ударом сердца по жилам побежало тепло, оно стекало с кончиков пальцев, заставляя едва ощутимо, а потом все сильнее и сильнее вибрировать камни. В какой-то момент Ию показалось, что привычное вязко-медовое чувство вплелись колкие холодные искры. Снова раздался отчетливый скрежет, а потом самый крупный камень вылетел куда-то вперед, а вслед за ним по ступенькам осыпались его мелкие собратья. Света в коридоре стало намного больше.

Они замерли, прислушиваясь и невольно задержав дыхание. Где-то на самом краю сознания Ию вертелась мысль, что еще немного, и Аю порвет на нем камзол, рубашку и снимет солидный кусок кожи всем островитянам на зависть. Звука шагов не было.

Ию с наслаждением выпрямился и тут же пошатнулся, в последний момент вцепившись в чудом уцелевшую колонну. Алтарный зал напоминал больше свалку камней, в которых с трудом угадывались элементы статуй, перекрытий и редкие кусочки стенных мозаик. Он протянул руку, помогая Аю подняться. Взгляд зацепился за слишком ровный полукруг камней, виднеющиеся то тут, то там бурые пятна. В алтарном зале шел бой, но тел не осталось. Ию зябко повел плечами, прогоняя поселившийся где-то внутри холодок. Остался ли еще хоть кто-нибудь, кроме них?

— Идем, — Аю покончил с изначально обреченными попытками привести себя в достойный вид и теперь настороженно осматривался по сторонам. Невозможно было поверить, что всего полчаса назад этот человек всерьез собирался сгинуть где-то под завалами в шаге от выхода. — У нас нет времени на то, чтобы кого-то искать, к тому же я думаю, что местные уже справились с этим намного лучше нас. Нет смысла оставаться здесь.

Фалве Ию кивнул, признавая правоту сказанного. Выход все еще был невероятно далек от них — они сделали только первый шаг к нему.

— Нам нужно добраться до форта. Не блокпоста на побережье, а нашей базы. Если кто-то еще выжил — они тоже придут туда.

— Хорошо. Ты знаешь, где это?

— Два дня пути на северо-восток. Не знаю только, уцелел ли мост после всего этого.

7 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров

Солнце медленно тонуло в озерной глади, далеко отбрасывая густо-алые лучи. Они текли вперед, к самому подножью длинных лестниц, спускающихся от главного храма Хау’Эшс. Элама смотрела, как вода омывает белые ступени, и ей чудилось, что вся она пропитана киноварью. Не той, что мерещилась ей в видениях, но другой — сытой и ленивой, как храмовые крокодилы. Хау’Эшс принял жертву.

— Никого не осталось? — Гайя как всегда двигался бесшумно, но мир вокруг говорил с Эламой, и она чувствовала каждый его вздох, каждое мимолетное движение ветерка.

— Только те, что ускользнули из алтарного зала. Они обрушили мост через ущелье. Если лесные духи не забрали их — к рассвету доберутся до других чужаков.

— Они могут сказать слишком много. Но будет ли кому слушать их? — Элама медленно повернулась, вглядываясь в дым, все еще вьющийся над горами. Земля все еще дышала, отдавалась едва слышными отголосками в босые ступни. Элама нахмурилась: какая-то тревожная мысль не желала оставлять ее наедине с покоем гор. — Скажи, Гайя, вы отыскали твоего призрака?

— Нет. Но камни похоронили многих, — Гайя, кажется, совсем не удивился вопросу.

— Жаль, — Элама равнодушно пожала плечами, но тревожное чувство не рассеялось. — Идем, я хочу еще раз взглянуть на жертву, избранную для Хау’Эшс.

Они вместе поднялись по ступеням, вместе прошли внешний зал, в котором оставляли свои подношения Хау’Эшс воины: сегодня ряд высушенных голов пополнился знатной добычей. Элама мазнула по ним взглядом, где-то глубоко внутри сожалея, что светловолосых среди них оказалось меньше, чем она рассчитывала. Во внутренний зал Хау’Эшс Элама вошла в одиночестве.

Гортанное пение Призывателей Духов окутало ее невесомыми одеждами. Они неторопливо двигались, покачиваясь в такт поднимающемуся дыму из разожженных трав. Элама влилась в круг, подхватывая пение, и повела его за собой, следуя не дыму, но охватившему ее ощущению причастности. Она пела и будто бы поднималась по могучему хребту Небесного Змея к далеким звездам.

— Вы не посмеете! — чужой грубый голос ворвался в мелодию, разрывая ее и возвращая ощущение каменных храмовых стен вокруг.

В центре круга Призывателей находился небольшой каменный бассейн — священная чаша, которую Элама обычно использовала для предсказаний. Над чашей, подвешенный на крепких веревках из агавы, покачивался человек. Без своих многослойных одежд он казался маленьким и жалким. Элама остановилась, рассматривая дряблое бледное тело, какие бывают у тех, кто не слишком воздержен в еде и не упорен в работе. И этот человек смел ставить ей условия?

— Ты говорил, что духов не существует. Я послушаю, что ты скажешь, когда они придут за тобой, Илеше Лаю.

Пение возобновилось. Элама выскользнула из круга, поднимаясь на свое возвышение, откуда ей все будет хорошо видно. Бассейн был соединен с верхним из озер, и совсем скоро голоса Призывателей привлекут сюда его обитателей. Элама улыбнулась, когда заметила мелькнувшую в прозрачной воде гибкую спину. Храмовые крокодилы были голодны всегда. И ничего не услаждало слух лучше, чем хруст костей на их зубах.

Она распорядилась подвесить Илеше Лаю достаточно высоко, чтобы крокодилам пришлось постараться, чтобы сорвать его тело с веревок. И Элама надеялась, что опасность он заметит чуточку раньше, чем все закончится.

Сильное тело выскользнуло из воды практически беззвучно, но Илеше Лаю каким-то внутренним чутьем заметил угрозу. Он опустил глаза вниз ровно в тот момент, как зубы крокодила сомкнулись на его лодыжке. Первый крик эхом отразился от храмовых стен, а священные воды окрасились алым.

Пение Призывателей взметнулось вверх и оборвалось, когда они припали к земле, склоняясь перед зримым воплощением присутствия Хау’Эшс. Элама подалась вперед, вглядываясь в смутные узоры, что рисовало в воде движение крокодильих тел. Хорошее начало — добрый знак. Вверх взметнулось еще одно тело, но зубы лишь клацнули в воздухе. Мелочь, что проскользнула сквозь пальцы. Но уже следующее движение огласило храм новым криком. Большая удача, что придет внезапно. Один из крокодилов набросился на другого, отбирая добычу. Но достаться она может не нам. Удача, коснувшаяся краем. Следующий прыжок лишь прибавил багряных бликов воде.

Элама досадливо щелкнула языком: жертва потеряла сознание слишком быстро, да и с высотой она немного не рассчитала — Илеше Лаю явно был ниже ростом даже ее самой, и крокодилам только осталось, что бессильно кружить под подвешенным телом, ловя редкие капли крови. Она подала Призывателем знак обрезать веревки.

Крик прозвучал в последний раз. Совсем немного времени — и гладь священного зеркала вновь стала спокойной. Хороший знак.

* * *

Ночной мрак густым покрывалом окутывал опустевшую деревню, развалины храма. Безмолвный, он проникал во все щели, заполнял их шелестящим бархатом. Мир казался спокойным — невозможно поверить, что всего пару дней назад здесь бушевала стихия.

— Ла-рам, ла-ла, ларам! — приглушенный голос не разносило эхо, он казался таким же вязким и густым, как породившая его темнота. Элар не спешил отделяться от нее, следуя причудливому танцу лунных теней, он ловко перескакивал по камням, кружился на месте и что-то напевал себе под нос.

— Мы славно потанцевали, сестра. Было ли тебе так же весело, как и мне? — он остановился, приложил ладонь к глазам, сквозь растопыренные пальцы глядя точно на юг, и тихо рассмеялся. — Я спрошу тебя, обязательно спрошу, только немного позже. А сейчас я хочу посмотреть, не оставила ли ты мне чего-нибудь интересного.

Через разрушенную арку Элар вошел в храм Хау’Эшс. Слабого света двух поднимающихся над горизонтом лун ему было более чем достаточно, чтобы рассмотреть все в деталях. Он скользил по алтарному залу, следуя только ему понятной логике, останавливался, подолгу замирая у совершенно непримечательных камней, припадал к самой земле, жадно ведя пальцами по потемневшим и высохшим бурым разводам на камнях. Вот он коснулся округлого булыжника и тут же отпрянул назад, зло шипя и дуя на обожженные пальцы.

— Жжется! До сих пор жжется! — выкрикнул он, обращаясь непонятно к кому. — Ах, какой плохой подарочек…

Вдруг Элар замер, склонив голову к плечу, а по губам его пробежала слабая улыбка.

— Но ведь это не все, да? Здесь для меня приготовлено что-то… интересное. Очень интересное.

Он тихо рассмеялся и, совсем забыв о камне, побежал к одному из темнеющих лестничных провалов. Но на полпути Элар остановился, резко развернулся и потрусил к тому месту, где раньше был алтарь. Место статуи пустовало. Элар широко раскинул руки и закружился на месте.

— Ты видишь, Шин’Джи? Одного твоего дыхания хватило, чтобы хваленый Небесный змей рухнул со своего пьедестала, а что будет, когда он услышит твои шаги? — он остановился, наткнувшись на обломки статуи, и тут же запрыгнул на откатившуюся голову Хау’Эшс, постучал по ней босой пяткой и уселся, почти ласково поглаживая по выступающим надбровным дугам.

— Лежишь, да? Поди, неудо-о-обно. Но мы поправим, мы поможем! — Элар тихонько захихикал, и, подхватив каменную голову, вновь направился к пьедесталу.

— Вот видишь, моя сестра бросила тебя здесь, а я верну обратно. Да-да, верну. И может быть, — тут голос Элара упал до едва различимого шепота и в нем зазвучали ожесточенные нотки, — тогда ты поймешь, как ошибся, когда избрал ее, а не меня? Что она может для тебя сделать?

Он резко перевернул голову и ударил ею о постамент, установив вверх ногами, отпрыгнул в сторону, любуясь творением рук своих, помочился на статую и звонко расхохотался:

— Поверил? Ты мне поверил? А я тебя обманул, снова обманул! Ты искал меня во мраке, но я спрятался. Так хорошо спрятался, что твоим рукам не достать меня.

Элар снова быстро подскочил к постаменту и ударил кулаками каменную голову, он бил ее и бил, не замечая, как по разбитым рукам течет кровь, бил до тех пор, пока по камню не поползли трещины, и он не раскололся на три равные части.

— Так вот чего ты хочешь? — Элар замер, жадно слизывая собственную кровь. — Все поровну, да? Так этому не бывать. Никогда не бывать! Все падет… да… падет во мрак, — последние слова звучали едва слышно, глаза Элара закатились, и белки словно светились в лунном свете. Будто во сне он отошел от постамента и снова направился к лестнице. Мгновение — и мрак поглотил его целиком, не оставив и звука шагов.

Темнота казалась бесконечной. Вечной. Шалве Таю настолько сроднился с ней, что даже перестал замечать. Он поднес к губам найденную в саквояжа флягу и сделал глоток, не замечая, что та уже давно опустела. Он потерял счет времени, событий… иногда Таю казалось, что вокруг него всегда была темнота, а все остальное — глупый сон, видение, каким-то чудом пробившееся в затянутый удушливой пеленой разум. Каждый вдох здесь казался последним. Иногда Таю казалось, что, чтобы пересчитать оставшиеся ему крупинки воздуха, хватит пальцев одной руки.

Он смутно помнил, как кричал, звал кого-то, пока не затихло сорванное горло, как скреб камни, пытаясь проделать себе выход наружу, пока не содрал ногти и не разбил в кровь руки, но все, что ему удалось — жалкая кучка мелких камней. Потом он молился, пока в голове звучало хотя бы одно слово, но сейчас все это казалось странным, зыбким и абсолютно ненужным. Шалве Таю сидел, прислонившись спиной к камням, слушал тишину и считал собственные вдохи.

Сквозь тишину прорвался звук. Шорох и скрежет, вначале совсем незаметный, но с каждым вдохом он становился все громче и отчетливее. Еще мгновение, часы, целую вечность назад — Таю уже вскочил бы, закричал, сделал бы хоть что-нибудь, но сейчас он просто слушал и не верил собственному слуху. Нет ничего, кроме темноты.

— Я был пра-а-ав, сестра, ты оставила мне знатный подарочек, — совсем близко раздался чей-то мурлыкающий голос, но Шалве Таю даже не обернулся, все также бездумно таращась в темноту перед собой.

— Эй! — резкий удар в плечо повалил его вперед, в нос ударила жуткая смесь запахов, а вместе с ними легкие получили такой глоток воздуха, что Таю закашлялся. Он с трудом поднялся на колени и обернулся. Темнота вокруг казалась все такой же абсолютной, но теперь его глаза отчетливо различали в ней какое-то движение.

— Кто здесь? — Таю задал вопрос и не узнал в этом хриплом звуке собственного голоса.

— Тебе действительно хочется знать? — все тот же мурлыкающий голос зашелся смехом. — Тебе есть разница, кого слышать сейчас? Или ты думаешь, что кто-то вернулся за тобой? — голос резко приблизился, и Таю обдало кислым, выворачивающим наизнанку дыханием. — Нет! — резкий толчок, и он неловко завалился на спину, больно приложившись лопатками о камни.

— Никто не пришел за тобой. Кроме меня. Они все тебя бросили. Здесь. Одного. В темноте, — голос внезапно изменился — теперь он лился медом и сочувствием. Шорох раздался совсем близко, и Таю почувствовал, как его осторожно обняли за плечи и помогли сесть. — Это страшно, да? — голос доверительно звучал у самого уха, а лица касались перепачканные чем-то липким пальцы. Теплые. Живые.

— Страшно, — слово протолкнулось сквозь искусанные в кровь губы, и дышать сразу стало легче, будто он выпустил из себя непомерную тяжесть.

— Я знаю. Я понимаю. Темнота страшная, она накатывает со всех сторон, зовет, заглатывает, и тебе кажется, что все… все закончится и растворится, — голос звучал лихорадочным шепотом, а пальцы все гладили и гладили его лицо, шею, пока вдруг не сомкнулись железной хваткой, лишая последних остатков воздуха. — Но ничего не кончается. Темнота растворяет тебя в себе и прорастает в тебе. Тебе кажется — задохнулся, но, — рука разжалась, и Таю готов был рыдать, делая следующий вдох, — ничего не меняется. Темнота страшна лишь не коснувшимся ее. Ты хочешь не бояться?

— Я… хочу уйти отсюда. Куда угодно, лишь бы там было чем дышать, — Таю дышал быстро, судорожно, будто думал — воздух снова отберут, и торопился взять его как можно больше.

— Я научу тебя, — пообещал голос, — пойдем.

Сильные руки подхватили его подмышки, вздергивая на ноги. Таю шел, цепляясь ногами за камни, спотыкаясь, но неизменно ощущая чужую твердую хватку.

— Как тебя зовут? — темнота поредела, и голос зазвучал снова.

— Таю. Шалве Таю, — собственное имя казалось частью какой-то другой далекой жизни.

— Шалве Таю умер. Темнота забрала его, — в мягких терпких интонациях чужого голоса хотелось тонуть, а может быть, воздуха вокруг просто стало слишком много.

— Да, умер, — заторможено повторил Таю.

— Я буду звать тебя Юат.

— А ты? Кто ты? — сознание ускользало, но Таю, нет, Юат, цеплялся за его осколки, так же, как его пальцы цеплялись за чужие руки.

— Называй меня Ралэ, — слова казались далекими и едва слышными, но отчего-то отпечатались в гаснущем разуме с невероятной четкостью. Будто выжгли все, что наполняло его раньше.

* * *

Лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь густую листву. Ию поморщился, прикрывая ладонью глаза, лениво потянулся и вздрогнул, наткнувшись ладонью на что-то прохладное и скользкое. Он сел, как подброшенный пружиной, осоловело уставившись на толстую змею, примостившуюся у него на груди. Потревоженная змея тихо шипела и выглядела весьма угрожающе.

— Н-надеюсь, ты не очень ядовитая, — шепотом проговорил Ию, — может того… пойдешь, а? — последняя фраза прозвучала почти жалобно. Несколько мгновений они играли со змеей в гляделки, а потом та с видом величайшего одолжения соскользнула в сторону и скрылась в густой траве. Ию медленно выдохнул и тут же зажал себе рот рукой, чтобы не стучать зубами слишком громко.

Рядом завозился Аю, но так и не проснулся, лишь крепче сжался в комок. Ию осторожно набросил на него собственный камзол и невольно улыбнулся: сколько он помнил, Аю постоянно жаловался на неудобные кровати в семинарии, на которых и выспаться толком невозможно, а вот на земле под чужим камзолом их светлости спалось на удивление сладко — даже на копошения Ию не проснулся, чего раньше за Фаах Аю, отличавшегося очень чутким сном, не водилось.

На самом деле здесь было мало поводов для улыбок — они оба слишком устали за последние сутки, настолько, что рискнули ночевать прямо под каким-то деревом, пусть Аю выбрал и именно это, ни в какую не желая соглашаться на соседнее, у корней которого виднелась такая удобная на первый взгляд ложбинка. Они даже не дежурили ночью, рассудив, что сделать все равно ничего не смогут, а отдых нужнее. Чудо, что эта ночевка закончилась настолько безобидно, особенно после всего, что случилось за день.

Алтарный зал они покинули без приключений. Деревня внизу казалась подозрительно опустевшей, впрочем, куда делись люди, они узнали довольно быстро — стоило приблизиться к небольшой площади в центре. Там что-то происходило, но в гортанных криках невозможно было разобрать конкретных слов. Ию будто что-то потянуло вперед, он отмахнулся от Аю, настаивающего на том, что нужно не упустить момент, и пробрался к первой линии домов. Темно-коричневые спины теперь были на расстоянии вытянутой руки, стоит кому-нибудь из них обернуться…, но островитяне были слишком заняты происходящим на площади.

В какой-то момент они расступились, позволив Фалве Ию увидеть всю картину целиком. Тела. Они были небрежно свалены в кучу, и все казались какими-то неправильными. Нецельными. Только спустя мгновение Ию осознал, что всем им не хватало голов. Нанизанные на копья, они стояли по краям площади, и у каждой раскрашенный белой краской воин.

В центр площади двое Хранителей со стальными копьями втолкнули человека. Его руки были крепко связаны за спиной, а одежда потемнела от крови. Одни из воинов резко ударил пленника под дых, заставляя опуститься на колени, а другой достал широкий, чуть изогнутый меч. В этот момент пленник поднял голову, и Ию с ошеломляющей ясностью узнал его. Он не слышал ни звука, но по шевельнувшимся губам различил отчетливое «помоги мне». Он дернулся вперед, больше не думая ни о толпе воинов впереди, ни о том, что в руках нет даже самого захудалого ножа.

— Стоять, — резкий голос Аю сталью вцепился в уши, а предплечье он стиснул с такой силой, что Ию показалось, что пальцы сейчас прорвут плоть до самой кости. Он обернулся, желая сказать, что времени нет, что… Но все слова просто примерзли к языку под совершенно ледяным взглядом серых глаз.

— Ты ничем не сможешь помочь ему, — каждое слово, произнесенное едва слышным шепотом, звучало так громко и четко, что хотелось закрыть уши руками, а Аю все цедил слова одно за другим, и не слушать было никак не возможно, как и не смотреть на безумные искорки, то и дело прорывающиеся сквозь лед.

— Но,.. — Ию с трудом разорвал наваждение и отвернулся, с ужасом глядя, как меч опускается вниз, и сделать уже ничего нельзя, потому что голова катится и катится к чьим-то ногам. Босые ноги пинают ее обратно в круг, воин подхватывает ее за волосы, высоко поднимает над головой, а потом опускает на собственное копье, а в круг уже вталкивают нового пленника.

— Тан и так оказал нам сегодня слишком много милости. Не думаю, что он расщедрится на еще одно чудо, — хватка у Аю оставалась все такой же стальной, но голос звучал непривычно мягко.

— Я… это нельзя так оставлять, — Ию опустил глаза, ненавидя себя за это и ненавидя ту правоту, с которой звучали слова Аю. Сейчас он не смог бы защитить даже себя самого.

— Не оставим. Даже не сомневайся, Острова хорошо запомнят этот день, — Аю произнес это настолько ровно и буднично, что Ию поверил ему — сразу и безоговорочно.

Но чтобы слова стали явью, им еще следовало добраться до форта.

— Аю, — Ию протянул руку и потряс друга за плечо, — просыпайся. Солнце уже достаточно высоко.

От горячего и влажного воздуха кружилась голова. Капельки пота стекали по спине, добавляя грязных разводов неприятно липнущей к телу рубахе. Периодически на краю сознания возникала крамольная мысль снять камзол, как это уже давно сделал Фалве Ию, но судя по его виду, особого облегчения это не принесло, потому Фаах Аю предпочел сохранять хоть какое-то подобие достойного облика. Впрочем, о каком достойном облике может идти речь, когда ты лежишь на земле под кустом в каком-то забытом Таном лесу? Мысль приняла опасное направление, и Аю предпочел сосредоточиться на том, что находилось прямо перед глазами. Но не задумываться о слишком подозрительном шевелении прямо под собой было выше его сил. Тан! Он всей кожей чувствовал копошение местных обитателей и думать не хотел, сколько всякой гадости успело заползти ему в рукава.

— Ну что там? — пусть Ию и старался двигаться потише, но обостренный нервным напряжением слух отчетливо различал каждый шорох.

— Никого из островитян поблизости от моста я не заметил, — начал Ию, устраиваясь поудобнее и вертя в руках какой-то местный фрукт. Он тщательно осмотрел его, протер не менее грязным, чем тот рукавом, и запустил зубы в сочную мякоть. — Будешь?

— Воздержусь, — есть хотелось неимоверно, но от такой еды можно было только отравиться, — и твое бессознательное тело дальше не потащу, так и знай.

— Да нормальный он, — беззаботно отмахнулся Ию, но тут же серьезно продолжил: — моста я тоже не заметил, не знаю уж, кто его обрушил — наши или местные, но придется искать другой путь. Так что лучше немного подкрепиться.

Преподносить отвратительные новости вот так, между делом, это тоже особое искусство.

— Есть ли другой мост? — спасение, казавшееся таким близким, снова откладывалось на неопределенное время. Хватит ли у них сил и милости Тана сделать его явью?

— Должен быть путь, который раньше использовали островитяне. Мы разрушили его, но, возможно, они восстановили его. Правда, понятия не имею, где он находился.

Хороших новостей не прибавилось. Аю задумался, пытаясь припомнить все, что слышал об Озерном острове, те карты и схемы, которые показывал Лаар Исаю Илеше Лаю. Должно быть что-нибудь. Хоть какая-то подсказка. Под зубами хрустнула кожица заботливо подсунутого Ию фрукта, но Аю этого даже не заметил, слишком далеко ушедший в попытках отыскать в окружающей их черноте горсточку таких нужных сейчас возможностей.

— Пойдем вверх вдоль ущелья, — вызывать нити по своей воле раньше у Аю никогда не получалось, но как теперь ему казалось — он никогда и не старался особенно сильно. Не нуждался в них настолько отчаянно. И теперь изо всех сил старался удержать видение перед глазами, не позволить растаять без следа. Кто знает, удастся ли вызвать их снова.

— Вверх, так вверх, — с точки зрения Ию, не было никакой разницы, в какую сторону идти — в итоге они или найдут выход или потратят в два раза больше времени, чтобы его отыскать. О том, что до него можно просто не дойти оба по молчаливому соглашению предпочитали не думать.

— Почему они тебя не кусают? — Аю ожесточенно прихлопнул очередную кровососущую тварь, безмерно раздражающую своим жужжанием над ухом. Прошло уже больше часа с тех пор, как они вышли к обрушенному мосту, но пройденное с той поры расстояние не внушало оптимизма: казалось, вся местная растительность переплелась корнями и ветвями с единственным желанием не позволить им пройти дальше. Фаах Аю даже начал жалеть, что он не сумасшедший тарец, спящий в обнимку с собственным мечом: сейчас и захудалый нож облегчил бы движение. И оставил бы слишком очевидный след для преследователей. Но мечей и даримых ими соблазнов под рукой не было, потом приходилось аккуратно распутывать лианы, перебираться через поваленные стволы или проползать под ними. Еще немного и чтобы замаскироваться под местную фауну достаточно будет просто замереть. Запахом они с ней уже сравнялись, осталось немного дотянуть по цвету.

— Кусают, просто я не реагирую на это настолько бурно, — обнадеживающе заверил Ию, но Аю ему не поверил: как можно не реагировать на попытку вытащить из себя галлон крови, он не понимал. — Водички бы.

Аю согласно кивнул: от питья он бы и сам не отказался. Но пара попавшихся им по дороге ручьев не внушала доверия. Впрочем, еще немного и они обрадуются даже грязной луже. Ни тем, ни другим лес их баловать не спешил.

— Тихо! — за уголком глаза вспыхнула тревожная желтая нить, и Аю замер, прислушиваясь и пытаясь сообразить, с какой стороны может исходить опасность. Ию тоже прислушался, во множестве лесных звуков он явно разбирался лучше.

— Наверх, быстрее! — резко скомандовал он, и Аю даже не подумал возражать. По деревьям в последний раз он лазил довольно давно, но наличие неизвестной опасности и толстых лиан, за которые можно уцепиться, изрядно добавило ему прыти. Ию подобными упражнениями явно занимался не в пример чаще.

Сквозь густую листву лес выглядел как-то иначе. Аю пристальным взглядом обшаривал его, пытаясь отыскать какие-то признаки, что могли их выдать, глаза его не замечали ничего подозрительного, но кто знает, что может увидеть кто-то еще. Тревожное чувство стало отчетливее, а вместе с ним внизу наметилось движение: темная тень выскользнула из густой листвы, они не услышали бы ее приближения, если при каждом шаге неизвестное существо не издавало бы звон, постукивание и странные щелкающие звуки. Но все же перед ними явно был человек — закутанный в грязные тряпки и почему-то идущий задом наперед. Он то и дело поднимал вверх руки, встряхивал многочисленными браслетами, что-то бормотал под нос и подпрыгивал на месте. За собой он тащил какой-то мешок, в котором Аю после некоторых колебаний признал полувыпотрошенную оленью тушу. Человек совершал со своей ношей несколько шагов, встряхивал браслетами, кружился и снова тащил что-то бормоча себе под нос, над тушей вились мухи, поднимающиеся при движении и опускающиеся снова, стоило человеку остановиться. Постепенно странный человек скрылся с глаз, но тревожные нити погасли только после того, как вдалеке растворился перестук браслетов.

— Что… это было? — спросить «кто» у Аю почему-то не получилось.

— Есть тут… последователи одной твари, которых боятся даже местные. Абсолютно безумны и опасны, как бешеные лисицы. Никогда не угадаешь, что им может прийти в голову. Но если один здесь — из кустов может высыпать и десяток.

Аю медленно кивнул и передернул плечами: его до сих пор не отпустило ощущение какой-то осклизлой мерзости. Будто он замарался, только коснувшись взглядом. Все еще погруженный в странное ощущение, он углубился в лес вслед за Ию.

Солнечный свет с трудом пробивался сквозь кроны деревьев, здесь всегда царил полумрак, но теперь по внутреннему ощущению Аю, слишком много света они не отыскали бы нигде. Вокруг расстилалось зеленое древесное море, и сказать даже приблизительно, с какой стороны они пришли и где находится ущелье, он не смог бы и под страхом немедленной смерти. Ию тоже молчал, и обреченное «мы заблудились» так и осталось непроизнесенным. Будто пока слово не сказано, что-то еще может измениться.

— Давай искать место для ночлега. Предлагаю на этот раз забраться повыше, все-таки второй раз ночевка на земле может так хорошо и не кончиться, — предложил Ию. Аю подозрительно посмотрел на него, подсознательно ощущая, что есть какие-то подробности прошлой ночи, оставшиеся ему неизвестными. Но друг молчал, а выпытывать что-то сейчас казалось абсолютно неуместным. Пустой желудок и пересохшее горло занимали мысли намного сильнее, чем чьи-то тайны.

Не зря для сна Тан определил человеку ровные горизонтальные поверхности. Аю осторожно пошевелился, пытаясь как-то поудобнее пристроиться на развилке ветвей и при этом не рухнуть вниз. Сон в подобном положении не шел совершенно, но усталость брала свое и он то и дело проваливался в зыбкое ощущение забытья, полное звуков шагов, падающих с неба камней и перестука костяных браслетов.

Во сне он снова стоял за шевелящейся массой коричневых тел и все силился рассмотреть, что же происходит за ними, вот они разомкнулись в стороны — и это уже не тела, а гибкие коричневые лианы, и с той стороны на него идет человек с костяными браслетами на руках, а вокруг него вьется целая стая мух. Он гнусно ухмыляется, выворачивая наизнанку полные губы и что-то бросает ему. Предмет летит, сверкая и переливаясь на солнце как драгоценный камень, но стоит рукам сомкнуться на нем, как они проваливаются в осклизлую гниль. Он опускает глаза, смотрит и видит лицо Ию, черты его смазываются и плывут багрянцем, его становится все больше, он тонет и захлебывается в соленой темноте с солоноватым привкусом крови.

Аю резко открыл глаза — ему казалось, всего мгновение назад он кричал, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Багрянец не исчез. Ярко-алая нить ударила по глазам чувством опасности, и Аю сам не понял, как соскользнул вниз к Ию, выдохнув только одно слово:

— Покров!

Не проснуться, когда на тебя сверху валится что-то тяжелое, просто невозможно. Фалве Ию еще пытался хватануть ртом напрочь выбитый воздух, так толком не осознав, что и почему на него свалилось, но вбитые за год службы рефлексы работали быстрее толком не проснувшегося разума. Покров развернулся за долю мгновения до того, как в него врезалось что-то еще и рухнуло вниз с каким-то звуком, отдаленно напоминающим кошачий мяв.

— Ч-что это было? — Ию наконец сумел нормально вздохнуть и теперь слепо щурился в темноту, пытаясь рассмотреть Аю. Во всяком случае, он очень надеялся, что вон то тяжелое, что сейчас вцепилось в него всеми конечностями, это именно Аю, а не очередная змея.

— Понятия не имею, — нервный голос Аю принес хоть какое-то подобия спокойствия, — но Покров не опускай. Оно вернется, — точно в подтверждение его слов ветка качнулась, принимая что-то тяжелое, и раздалось едва слышное рычание. В темноте Ию отчетливо разглядел мерцающие огоньки глаз.

— Уже вернулось, — мрачно сообщил он, настороженно прислушиваясь к скрипу дерева: проверять, как хорошо оно выдержит тройной вес откровенно не хотелось. — Не шевелись, — стоило Аю попытаться отстраниться и принять более… удобное с его точки зрения положения, как скрип стал откровенно угрожающим.

— Теперь это ему скажи. Что ты там говорил про безопасные ночевки на деревьях? — иногда Ию казалось, что язвить Аю не перестанет и лежа в гробу. Но верность этой мысли он категорически не хотел проверять.

Между тем ночному гостю надоело их слушать, и на Покров обрушился удар тяжелой лапы. Ию свернул его плотнее, благо закрыть нужно было совсем немного. Удерживать его оказалось непривычно тяжело.

— Как быстро ему надоест? — Аю — Ию отчетливо ощущал это всем телом — вздрагивал при каждом обрушивающимся на Покров ударе.

— Не знаю, — Ию почувствовал, как давление увеличилось, когда неведомая тварь приземлилась на Покров сверху и принялась скести его когтями. Он крепче прижал к себе Аю и коротко попросил Тана поделиться лишней выносливостью. — Кто это хоть?

— Вот веришь — мне не интересно, — мрачно отозвался Аю, но все же повернул голову, стараясь рассмотреть ночного гостя. — Здоровая пятнистая кошка. Кажется, это их местные обзывают «лесными страхами»?

— Очень хорошее название, — дрогнувшим голосом заметил Ию, спиной ощущая, как ветка прогибается и угрожающе трещит. — Аю, падаем! — он зажмурился, собирая Покров в плотный жесткий кокон.

Падение вышло коротким, но запоминающимся: они то и дело притормаживали о ветки и кусты, напоследок прокатившись по земле. Лесной страх (кажется, в старых книгах таких звали леопардами, и на гербах они Ию нравились определенно больше, чем в живую) напоследок царапнул неподатливый Покров когтями и растворился в ночном мраке. Но ощущение хищного взгляда не пропало. Затаился.

— Ию, слезь с меня, ты тяжелый! — затихнувший и вообще удивительно мирный и молчаливый во время кошачьего выступления Аю снова подал голос, и Ию решил, что опасность временно миновала. Он поднялся на колени и только после этого отпустил Покров, настороженно прислушался, в любой момент готовый поднять его обратно.

— Снова туда не полезем, — категорично заявил Аю, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

— Предлагаешь идти ночью? — мрак редел, но все еще недостаточно, чтобы Ию видел что-то кроме неясных силуэтов.

— Уже почти утро, все нормальные хищники расползлись по норам. Только этот… неподалеку. Выжидает, тварь.

— Думаешь, нападет еще раз? — Ию не развернул Покров снова только потому, что Аю был слишком спокоен для человека, ожидающего нападения вот прямо сейчас.

— Почти уверен, так что нечего сидеть. Завтрак нам все равно не светит, — Ию не увидел, скорее угадал движение и безошибочно схватился за протянутую руку, поднимаясь на ноги.

— Раз ваша светлость так настаивает… то может быть и знает, куда идти?

— За мной, конечно, — Аю ухитрился принять шутливое обращение как само собой разумеющееся, и потащил его вперед с такой уверенностью, будто и правда видел там дорогу.

В том, что Аю действительно что-то нащупал, Ию убедился, когда в рассеявшихся утренних сумерках разглядел мост. Сплетенный из веревок и весь перевитый какими-то лианами, он выглядел ужасно ненадежным, но он все-таки был. Как и охраняющий его часовой с темной, покрытой белым узором кожей. Ию пристально следил за ним, осознавая, что вокруг вырубленная открытая площадка, и подобраться к человеку вплотную просто невозможно. Он покосился на Аю, вспомнив его кажущиеся сейчас такими далекими фокусы с Покровом: наследник Фаах был бледен до синевы, глаза ввалились, но все еще будто светились внутренним безумным блеском. Он довел их обоих до сюда. Требовать чего-то еще было бы слишком.

— Эта тварь все еще здесь. Идет за нами, — едва слышно прошептал Аю. Леопард действительно не оставлял их всю дорогу до моста: кружил вокруг, выбирая момент для нападения. Ию еще дважды едва успевал подставить Покров, кажется, съесть их стало для зверя делом принципа. Но сейчас это могло пригодиться. Ию посмотрел на свое запястье, испещренное глубокими лунками от ногтей: Аю выбрал самый оригинальный из всех возможных методов предупреждения об опасности, но срабатывало отлично, Ию даже начало казаться, что по направлению нажатия он начинает чувствовать с какой стороны Покров ставить.

— У меня есть прекрасная идея, как решить сразу обе наши проблемы, — так виртуозно шипеть как Аю, он никогда не умел, но всё же излагать свой план Ию старался как можно тише. Удивительно, что никаких возражений со стороны Аю не последовало.

Часовой стоял неподвижно, если не присматриваться — легко перепутать с деревянным столбом с изваянием, что стояло с другой стороны моста. Сумерки постепенно редели, а тишина стояла такая, что Ию уже успел усомниться и в успехе затеи и в том, что им не придется ждать тут следующей ночи. Кто знает, когда и сколько людей придут сменить часового. Он медленно открывал и закрывал глаза, стараясь не держать их закрытыми слишком долго — сказывалась усталость последних дней. Аю и вовсе, казалось, задремал, уткнувшись носом в сгиб локтя. Но ему и не нужно было ничего видеть. Вдруг он резко сжал запястье Ию, оставляя очередной глубокий след. На мгновение Ию самому показалось, что он видит, до мельчайших подробностей видит гибкое тело, поднимающееся над высокой травой. Навстречу взлетел Покров, только не стал монолитной стеной, как все предыдущие разы, а развернулся, нанося резкий удар наотмашь, так что тело леопарда перевернулось в воздухе, приземляясь совсем рядом с часовым. Тот вздрогнул и схватился за копье. Целую томительную секунду зверь и человек смотрели друг на друга, а потом зверь прыгнул, грациозно уклоняясь в воздухе от летящего в него копья, и они оба — леопард и часовой — рухнули в гостеприимные объятия ущелья.

— А теперь — бегом! — эхо от долгого крика еще не смолкло, а Аю уже порывисто вскочил на ноги, в два прыжка пересекая расчищенную площадку, но у самого моста остановился. Ию и сам замер, с опаской рассматривая шаткую конструкцию.

— Надеюсь, никто не увидит нас раньше, чем окажемся на той стороне, — Аю медленно поставил ногу на первую из веревочных перекладин и тут же вцепился обеими руками в другую веревку. Шаг, другой, мост опасно закачался, а Ию очень четко осознал — если не последует за другом сейчас, так и останется здесь, не решившись коснуться ненадежной конструкции, так живо напоминающий извивающуюся змею.

Аю с трудом осознавал, что происходит вокруг: весь его мир сузился до раскачивающегося моста и необходимости двигаться вперед. Только потому, что позади него мост тоже продолжал раскачиваться, он понимал, что Ию идет следом. Даже если бы за спиной собрались все жители островов во главе со своей жрицей, он не смог отвести взгляд от веревки прямо перед собой. Шаг, еще шаг. Он шел, а мост все не кончался и не кончался, он следовал по нему уже целую вечность, и тянулась она невероятно медленно. Аю не понял, что следующий шаг его ноги сделали уже по твердой земле. Он прошел еще немного вперед и только после этого рухнул на колени, ощущая как отпускает сковавшее руки напряжение.

— Поднимайся, мы тут как на ладони, а попасться хотелось бы нашим, а не местным, — Ию помог ему подняться, и Аю медленно пошел вперед, ощущая, что все сильнее опирается на друга. Перед глазами проносились какие-то смазанные контуры деревьев, в лицо лезли крупные листья, но все это казалось невероятно далеким и туманным, мир вообще потерял всякую четкость с той секунды, как он позволил себе отпустить нити. Он держал их всю ночь — с той секунды, как твердо решил непременно вывести их обоих из этого проклятого леса.

Аю не запомнил, как они вышли на тропу, достаточно широкую, чтобы там могли разъехаться двое конных, он только смотрел на появившееся вдали облачко пыли, которое становилось все больше, пока не превратилось во всадников. Он не видел лиц и не слишком разбирал слова, но восходящее солнце играло на золотистом шитье, украшающим плащи, перебирало все десять тановских лучей, и этого было достаточно, чтобы ощущать себя в полной безопасности.

Дорога в форт слилась в сплошное покачивание в седле и видение вылинявшей вышивки на чьем-то плаще. Аю крепко цеплялся за заднюю луку седла, отчетливо осознавая, что если соскользнет — позвать кого-то он просто не сможет. Потом все — и чужая спина, и вышитые солнца снова плыли перед глазами, со всех сторон на него падали стены, но он почему-то очень ясно видел Лаар Исаю, обнимающего Ию, и слышал его голос:

— Живой, сынок! Как же вы выбрались?

— С нами был Тан.

Аю на это почему-то отчаянно хотелось хмуриться и возражать, потому что если Тан и принимал участие во всем этом, то самое минимальное: им вполне хватило собственных благословений, с другой стороны, благословения были как раз тановские, но все это оказалось слишком сложной мыслью, а стены падали и падали — и все как одна прямо ему на голову, над которой на этот раз не было никакого Покрова.

2 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров

Фаах Аю медленно провел рукой по непривычно жесткой ткани камзола. Чужая одежда ощущалась… странно, будто ее и не было вовсе. Будто он все еще оставался чудовищно уязвим. Пальцы задержались на золотистой вышивке, покрывающей темно-бордовую ткань.

— Это здесь… лишнее. Возможно ли убрать вышивку? — вероятно, ему не следовало жаловаться на излишне грубую ткань или что-то в этом роде. Если он не собирался снова обряжаться в лохмотья, оставшиеся от его собственного костюма. Но все же хотелось сделать одежду максимально комфортной для себя, пусть даже в таких мелочах.

— И чем же вашу светлость не устроили наши солнца? — Одежду Фаах Аю принес кто-то из солдат форта, и если вначале он выглядел просто не очень дружелюбно, то теперь в воздухе повисла отчетливая враждебность.

— Это символ, — Фаах Аю мягко коснулся поблескивающей в свете ламп вышивки, — символ веры и принесенных обетов. Не думаю, что я имею на них право, — объяснение вышло ничем не хуже прочих, во всяком случае, солдат ощутимо расслабился и кивнул уже намного более дружелюбно:

— Ну да. Таких, как вы, у нас не увидеть, — пожалуй, теперь это прозвучало даже сочувствующе. Фаах Аю с трудом удержался, чтобы не поморщиться слишком уж откровенно.

— Каждый идет к Тану своей дорогой, — сухо ответил он.

— Мне казалось, что Сестра Тае еще не собиралась выпускать тебя из госпиталя, — Фалве Ию возник рядом с ним чуть ли не быстрее, чем Фаах Аю успел обзавестись одеждой, подходящей для того, чтобы покинуть спальню, и Аю подивился скорости, с которой по форту разносятся слухи.

— Я и так задержался там слишком надолго, — нити возникли перед глазами сразу, стоило только о них подумать. Они искрились и таяли, если он не поторопится — исчезнут все до одной. — Что здесь происходит?

— Кроме нас из того храма выбрался рыцарь-паладин Лаар Исаю, он привел с собой двоих рыцарей и слугу. Повезло ему — приносил вино караулу. В другое время точно бы выпороли, а так спас себе жизнь. Мы потеряли паладина Шиене Кею, еще двух благословенных и шестнадцать солдат.

— Известно что-нибудь об Илеше Лаю и об остальном дипломатическом корпусе? — Ию рассказывал слишком спокойно, настолько, что Аю начинало казаться, что эти потери как-то касаются лично его. Но сейчас было неподходящее время, чтобы щадить чьи-то чувства.

— Нет, из всего вашего корпуса здесь только ты и тот слуга, — Ию чуть замедлил шаг, — и знаешь, мне кажется, они вообще ничего не собираются делать. С того момента, как я встал — только и слышу, что Лаар Исаю собачится с комендантом форта: один говорит, что все это нельзя так оставить, другой, что островитяне начали войну и надо просить помощи у Святого города и готовиться к осаде.

— Вот как, — нити перед глазами вспыхнули отчетливее, — а что думаешь ты?

— Нас здесь меньше пяти десятков, но достаточно оружия и доспехов. При необходимости мы даже сможем закрыть Покровом весь форт. Но в этом нет смысла — если мы укроемся сейчас, островитяне решат, что мы испугались, что что бы они там ни сделали — это сработало. А значит, они попробуют еще раз. Если с фортом случится тоже самое, что с храмом… они сумеют перебить оставшихся.

— Этого Иерархия им не простит, — Аю аккуратно подхватил Ию под локоть и увлек в сторону. Сквозь узкое окно он видел деловую суету во внутреннем дворе крепости.

— Конечно, но все придется начинать заново — воевать за каждую пядь земли, начиная от побережья. К тому же нам от этого точно будет не легче, — Ию тоже смотрел в окно, и солнечные лучи бликами отражались от вышитых солнц, украшающих его плечи.

— Хорошо. А что предлагаешь ты? — Аю заставил себя сосредоточиться на словах, отгоняя поднимающийся в голове золотистый дурман.

— Атаковать. Конечно, никаких больших сражений тут не получится, да и у нас нет для этого людей. Но их ремесленники не слишком умеют сражаться, главная опасность — эти Призыватели Духов. Их и надо выбивать. Они используют против нас засады, можно ответить точечными ударами.

— И что здесь думают о твоем плане?

— А ты догадайся.

Они возобновили движение по коридору и вскоре остановились у низкой тяжелой двери. Стоящий у нее часовой обменялся с Ию коротким приветствием.

— Но если скажешь ты — могут и послушать, кто знает.

Аю медленно кивнул и шагнул вперед берясь за дверную ручку. С плеч будто соскользнуло что-то невесомое, мгновенно возвращая исчезнувшее было чувство крайней уязвимости. Он обернулся, понимая, что Ию остался в нескольких шагах позади.

— Саном для советов не вышел, — он почти виновато развел руками и развернулся, чеканный шаг эхом звучал в полупустых коридорах.

В следующий раз будет не так. Фаах Аю напустил на себя самый высокомерный вид из своего богатейшего арсенала и с явным трудом открыл тяжелую дверь.

Аю ожидал любопытства, вопросов, недоумения, да хотя бы пренебрежения. Реакции. Но взгляды собравшихся в небольшом зале паладинов лишь равнодушно скользнули по нему, а потом они вернулись к так и не прерванному при его появлении спору. Фаах Аю гневно сузил глаза, этим единственным жестом обозначив свое настроение, и уверенно шагнул к разложенным на столе картам.

Северная семинария Тан всегда считалась военной, ориентированной на Тарган и Сиальское Приграничье, но все же военная тактика и стратегия никогда не занимали Фаах Аю слишком сильно. В отличие от Фалве Ию, способного в любое время дня и ночи перечислить все крупные сражения за последние четыре сотни лет. Но все же в картах он разбирался достаточно, чтобы безошибочно найти и форт, в котором они находились, и разрушенный мост, а еще несколько разбросанных точек, обозначающих поселения островитян. Вряд ли на самом деле их было настолько мало, но Острова не спешили раскрываться пришельцам.

— Мне всегда казалось, что в вашей голове больше разума! — Шиан Талаю, комендант форта, резко ударил ладонью по столу. Аю мысленно поморщился — все эллаанцы говорили так, будто половина слогов в слове лишняя, а уж когда волновались…

— По-моему сейчас разум отказывает вам, — Лаар Исаю напротив выговаривал слова с ласкающей слух северной четкостью. — Сейчас гонец попросту не доберется до побережья. А высылать отряд ради одного несчастного письма…

— В форте нет почтовых птиц? — Аю решил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы включиться в обсуждение.

— Дикари неплохо научились их сбивать и форт без внимания не оставляют, — Шиан Талаю мельком оглянулся на него, медленного моргнул, будто только теперь осознал, что количество людей в зале увеличилось. — Вижу, вы вполне восстановились, господин Иерарх.

— Тан счел, что пока не готов лицезреть меня в непосредственной близости, — никакой радости в словах коменданта Аю не услышал: тот совершенно обоснованно ожидал грядущих неприятностей. — Есть ли сведения о других членах посольства? — ответ на этот вопрос был известен, но Фаах Аю считал уместным задать его еще раз. Должен же он как-то донести до спорщиков мысль, что глава миссии — это теперь он, а не кто-то иной.

— Никаких, — Шиан Талаю скривился, — рыцарь-паладин Лаар Исаю был намного больше озабочен спасением собственной шкуры, чем выяснением судьбы порученных его заботам людей, — голос эллаанца так и сочился ядом, — а сейчас из-за моих стен еще и рассуждает о каких-то ответных ударах. Я не доверю вам своих людей!

Лаар Исаю выпрямился, его лицо застыло неподвижной маской, и только побелевшие ноздри выдавали охватившее его бешенство. Но он молчал. Аю на мгновение прикрыл глаза: в памяти отчетливо стоял грохот камней и охватившее его самого тогда ощущение ужаса. Будто ночной кошмар, который не разорвать, проснувшись, и не открыть глаза.

— Я полагаю, рыцарь-паладин сделал все, что было в его силах, — ровно произнес он. Вас там не было. В ушах все еще звучал грохот, сквозь который доносилось отчетливое «шлеп-шлеп» босых ног по камням. — Или вы предпочли бы отвечать перед Канцелярией в одиночестве? — он насмешливо вскинул бровь, ощущая, как его окутывает привычное ощущение чужого раздражительного недовольства. Оно играло яркими колкими искрами, прогоняя кислое ощущение страха, разбуженное воспоминаниями.

— Но до составления отчетов нам нужно ещё дожить, — Фаах Аю заговорил увереннее, чувствуя направленные на него взгляды. Разноцветные нити плясали перед глазами, но он нарочно отодвинул их в сторону, целиком сосредоточившись на каждом сказанном слове. Аю и так знал, что шанс у него будет только один.

— Я свое слово сказал, — Шиан Талаю непримиримо скрестил руки на груди.

— Предпочитаете ждать, пока вам на голову рухнет ваша собственная крепость? — Аю прищурился. Эллаанец ему не нравился, но он не выглядел как человек, которого будет сложно переубедить. Достаточно дать понять, что отвечать за все придется кому-то другому. — Поверьте, ощущение не из приятных.

— Как и стрелы из этих проклятых зарослей, — Шиан Талаю передернул плечами.

— Я имел удовольствие сравнить, не забывайте. И камни мне не понравились намного больше, — шелест лесов пугал, но там он знал, что делать. Каждый шаг мог изменить реальность. Невозможность действия… угнетала.

— И что вы предлагаете? — Лаар Исаю уже взял себя в руки и теперь рассматривал Аю с недоверчивым интересом. Будто какую-то деталь доспеха, что никак не желала заходить в предназначенное для нее крепление.

— У нас есть информация об их поселениях, — Аю коснулся рукой карты, — вероятно, следует навестить их. И заодно поискать информацию… об остальной части посольства, — вряд ли им удастся отыскать что-нибудь кроме пары голов на копьях. Воспоминание подкатывало горечью к горлу, но он сдержал ее, неотрывно глядя на красные точки на карте.

— Вы так всколыхнете все острова! Если толпа дикарей хлынет сюда… — Шиан Телаю фыркнул.

— Не хлынет… островитяне… не враги нам, но их Призыватели, — Фаах Аю все так же смотрел на карту. Он вцепился пальцами в столешницу, чтобы сдержать пробегающую по ним дрожь. Перед глазами вместо чернильных линий расцветали алые ленты.

— Излюбленная тактика несотворенных, — Лаар Исаю медленно кивнул, — помнится, Сиальское Приграничье перестало сражаться, как только разобралось, что дейм не убивают тех, кто не поднимает на них оружие. Еще быстрее они научились только таскать им наше зерно в обмен на сталь.

— Да, мы расколем их… и они сами отдадут своих колдунов, — а без них некому будет рушить крепости. Острова склонятся, так или иначе, но склонятся непременно. Возможно, тогда это холодное ощущение беспомощности оставит его.

— Все это звучит прекрасно, — теперь Лаар Исаю стоял рядом с Фаах Аю и так же пристально разглядывал карту, — вот только помнится мне, когда я последний раз подавал рапорт о необходимости погонять по кустам слишком наглых стрелков, ваше ведомство чуть не предало меня анафеме.

— С каждым должно говорить на его языке. Неспособный услышать слово Тана примет его Волю, — процитировал Аю комментарии к Завету, написанные Фаах Ию Таннаром еще на заре истории Святой Иерархии. — Мы пробовали добиться своего словами, но они сами показали, что договариваться придется сталью.

— Золотые слова, — Аю не понимал, как взгляд Лаар Исаю может быть одновременно настолько тяжелым и снисходительно-насмешливым, — только хватит ли решимости довести все до конца? Не та дорога, где можно остановиться на полпути.

— Фаах не первый раз нести слово Тана на кончиках мечей, — Аю хотел, чтобы это прозвучало равнодушно, но так и не сумел изгнать запальчивые нотки из голоса. От стиснутых пальцев вверх по рукам разливался холод, царапал внутренности, а ледяной ком в горле никак не хотел уходить. Нити замерли подрагивающим узором. Да или нет?

— Лавры Иссата покоя не дают? — Лаар Исаю чуть наклонился, чтобы перехватить его взгляд. Аю не знал, ответы на какие вопросы он пытается отыскать, но только медленно покачал головой. Он помнил — Фаах Аю Иссат залил кровью Энр от края до края, прежде чем тот присоединился к Святой Иерархии Тан. Впрочем, официальная хроника об этой кампании имела… намного более благопристойный вид, чем семейные архивы Фаах. Вот только в самом Энре «Южный Свет» Иссата величали не иначе как Кровавым дождем. И подобная слава — совсем не то, что желал для себя Фаах Аю. К тому же нет такой армии, что отправилась бы за ним. Знамена достанутся другому.

— Я не Иссат и никогда им не буду.

— Как знать, — Лаар Исаю отвернулся. Ладонь его заскользила по карте, намечая направления предстоящих ударов. Фаах Аю встряхнулся, тут же включаясь в обсуждение и вспоминая все, что ему успел наговорить Ию перед Советом.

— Господин младший иерарх, — голос нагнал Аю, когда он уже собирался покинуть зал вслед за Шиан Телаю. Лаар Исаю все еще стоял у испещренной пометками карты и хмурился, переводя взгляд с нее на Фаах Аю.

— Что-то не так? — Аю чуть вскинул бровь, пытаясь угадать, что заставило Лаар Исаю задержать его. Нити молчали.

— Да вот понять не могу… чем вам Военная Канцелярия не приглянулась? — рыцарь-паладин недоверчиво рассматривал его, и Аю вполне мог понять его чувства. На человека увлеченного военным делом он не походил совершенно.

— Мне всего лишь подвернулся хороший консультант, — мысль высокомерно свалить все на «семейные таланты» оказалась до того смутной и неоформленной, что даже не всколыхнула нити. Несуществующая вероятность. — Вам следует лучше следить за кадрами. Пока они не оказались в Военной Канцелярии.

Фалве Ию слишком долго и упорно болел своим Орденом Паладинов, чтобы у Пятой Канцелярии нашлось, чем переманить его, но Лаар Исаю знать об этом было совсем не обязательно. А вот чуть пристальнее взглянуть на своих подчиненных — без сомнений стоило.

Фаах Аю застыл на крепостной стене, вглядываясь в редкие лучи восходящего солнца. Ворота форта не распахивались во всю ширь, выпуская ряды латников со знаменами, как это обычно бывало в легендах, что так любил читать Ию. Паладины небольшими группами выскальзывали из узких боковых ворот, и каждый отряд направлялся к своей цели. Налетевший порыв ветра показался Аю невероятно холодным для здешних мест, он потянул рукава ниже, пряча внезапно озябшие пальцы. Клочья тумана, оседавшие влажными пятнами на темно-красной ткани камзола, навевали неприятные ассоциации. Не слишком ли велика цена избавления от подкрадывающихся в темноте шагов?

* * *

В отсветах очага бесновались тени. Изломанные силуэты танцевали на каменных стенах, впивались в камни, отчаянно царапали их, будто пытались вырваться наверх вслед за дымом, уходящим в узкое отверстие над их головами. Совсем как Элар. Элама сидела неподвижно, только пальцы ее крепко сжимались вокруг простой глиняной чаши с дымящимся отваром.

— Они поплатятся! Поплатятся! — отчетливо выкрикнул Элар, с силой ударив кулаком в стену. Элама не шевельнулась: эту фразу, повторенную на разные голоса, яростную, плачущую, невнятную и невероятно отчетливую, она слышала уже много раз. Нужно ждать.

— Почему ты молчишь, сестра? — Элар круто развернулся к ней — первый раз за все время, что они провели здесь. Его глаза мерцали в полумраке желтоватыми звериными огоньками.

Он явился на закате, принеся с собой запах гари и дыма, а еще тот приторно сладкий медовый дух, от которого кружилась голова, а внутренности скручивало болезненным спазмом. Элама сама встретила его в предгорьях. С Элара сталось бы заявиться прямиком в Верхний Храм, к самым очам Хау’Эшс.

— Ты обещал мне, что чужаки уйдут. К самой большой воде, но они здесь — Элама медленно, чтобы не расплескать ни капли, поднесла чашу к губам. Густой горячий отвар согревал изнутри и давал силы — говорить так твердо, будто сама она сделана из камней предгорий, а не из мягкой сыпучей глины. — И ты… здесь.

Хау’Эшс обещал свое благословение ей, а Шин’Джи расплатился со своим служителем по-своему. Редко кому удавалось наткнуться в лесах на скрывающихся от взора Хау’Эшс, даже когда ее отец посылал Хранителей Озер — они не отыскали безумных. А чужаки сумели напасть внезапно, настолько, что сам Элар едва успел унести ноги, зачем-то прихватив с собой чужака, в котором Элама с трудом узнала того, кто молчал, стоя за правым плечом Илеше Лаю. Конечно, Элар не сказал ничего из этого, в его бормотании вообще было мало человеческих слов, но Элама умела читать в судорожных движениях и жадных отблесках пламени.

— О, как славно ты теперь запела, сестрица. Я сказал — камни полетят вниз, и они летят. Ты увернулась лишь от первого и думаешь, что весь камнепад пройдет мимо? — Элар зашелся безумным смехом, — ты думаешь, что чужаки заметят разницу? — он смеялся и вытирал выступающие на глазах слезы. — Камни ле-е-тя-ят, ле-тя-ат, но мы еще развернем их, да, развернем… Неужели священные воды не открыли тебе истину?

Элама молчала, лишь крепче стиснув в ладонях чашу. Отвар обжигал горло и застывал камнем. Перед глазами расплывалась киноварь. Элама отчетливо видела ее капли, стекающие по белой шерсти неведомого зверька, и тонкую цепочку следов, расползающуюся по желтоватой кости змеиного черепа. Но это видение было лишь одним из многих, и Элама предпочла верить другим, тем, где черный змей о трех зрачках обвивал солнце, где солнце сжигало змея и гасло в водах священных озер. Пусть бы чужаки искали безумцев в лесах, а воины Хау’Эшс смогли бы совладать и с теми, и с другими, когда они достаточно измотают друг друга. Если уж одного знака чужакам окажется недостаточно.

— Ты обещал мне, — еще раз повторила она.

— Они не увидели достаточно темноты, — Элар взмахнул руками, обиженно-огорченное выражение на его лице казалось совсем таким, как в детстве, — Но это только начало… мы продолжим и тогда, тогда они непременно увидят.

— Нет, — Элама медленно покачала головой. Обрушение храма Хау’Эшс многие сочли дурным знаком. Взор Небесного Змея отвернулся от нас — Элама слишком часто слышала этот шепот в последнее время. Еще один шаг — и ее связь с Шин’Джи будет уже не скрыть, и тогда люди быстро найдут причину, по которой Хау’Эшс больше не смотрит на них. Лестница от Очей к Ступням Небесного Змея была длинной и крутой, Элама не хотела проверять своими костями крепость ступеней на ней.

— Зачем ты притащил сюда чужака? — Элама прямо посмотрела на Элара. От чаши по пальцам бежало тепло, оно разливалось по всему телу, внушая непоколебимое спокойствие. Она бросила неприязненный взгляд в дальний угол пещеры, где прямо на полу, опустив голову, сидел человек. Он кутался в какие-то обрывки плаща, а непривычно светлая кожа резала глаза. Несмотря на покрывавшую ее грязь и густую сеть порезов: свежие перекрывали полузажившие, сочились сукровицей, притягивали взгляд, выстраиваясь в диковинный узор.

— Чужака? — Элар вздрогнул, будто просыпаясь, взгляд его неожиданно острый и тяжелый обежал всю пещеру, словно отыскивая кого-то, кто мог укрыться в тенях, — Здесь нет чужаков, — он беззвучно рассмеялся, голос звучал четко, а плечи все тряслись и тряслись, будто сквозь его тело проходили небесные огни, — никого не-е-т! Они умерли, понимаешь? Все умерли, — он вновь приблизился, доверительно наклоняясь к Эламе, и она почувствовала, как за ее спиной напрягся Гайя, готовый в любой момент оттолкнуть Элара подальше. Элама не шевелилась, только смотрела на пляшущие по лицу Элара тени, пытаясь в их узорах прочитать хоть что-нибудь.

— Да… никого не осталось, — Элар отпрянул так же резко, как приблизился. — Только Юат, — он мгновенно оказался рядом с чужаком, хватая его за волосы и разворачивая к себе, тот не дергался — подчинился легко и естественно, будто кукла из тростника, которыми любили играть дети. — Ты ведь останешься со мной? Они не отберут… никто не отберет, ни она, ни он. Никто. — Элар почти мурлыкал, а пальцы его касались чужого лица, впивались в кожу обломками ногтей, прочерчивали новые кровавые дорожки. Элама смотрела и больше не чувствовала исходящего от чашки тепла — Юат тянулся к ранящим его пальцам, а тени закручивались вокруг и в их танце отражалось зарево. Хороший знак, если бы за пламенем не проступали контуры огромных глаз о трех зрачках каждый. Глаза Шин’Джи и впрямь смотрели на мир — пристальнее, чем когда-либо до того.

— Не стоило идти к нему, — Гайя заговорил только после того, как они покинул предгорья, вновь поднимаясь к самым Очам Хау’Эшс.

— Может быть да, а может быть и нет. Теперь мы знаем — чужаки ищут безумцев. Значит, их Призыватели верно истолковали знаки.

Гайя замолчал, а Элама вновь вернулась мыслями в пещеру, туда, где за бешеной злобой и безумием Шин’Джи впервые различила отголоски страха. Смерть никогда не подкрадывалась к Элару настолько близко.

— Избранница! Вождь! — стремительный и легкий, Хранитель Озер почти летел над горной тропой. Он остановился перед ними, прикладывая пальцы ко лбу.

— Что случилось? — голос Гайи оставался все таким же спокойным и ровным, а Эламе казалось, что в ее ушах гремит камнепад.

— Чужаки! Они они захватили два поселения из ближних к реке! — воин говорил быстро и четко, умеряя сбитое бегом дыхание.

— Скольких они убили? — поселения у реки были крупными, не сравнить с горными поселениями у Стоп Хау’Эшс.

— Только Призывателей и тех, кто пытался сопротивляться, — голос с трудом пробивался сквозь грохот камнепада в ушах Эламы, — тот мальчишка, что принес весть… они сказали: «Мы обращаем оружие к обратившим его на нас. Призвавшие скверну познают меч, принявшие свет — обретут щит».

Ты правда думаешь, что они заметят разницу?

5 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров

Солнечный свет, проникающий сквозь листву, расчерчивает землю квадратами: светлые, темные, они причудливо чередуются друг с другом, скользят, повинуясь шелесту ветра и движениям листвы. Юат следит за ними так внимательно, как только может. Он то замирает на одной ноге, то отпрыгивает назад, подобрав полы рваного плаща. След в след за ускользающей тенью, так чтобы солнечный свет не коснулся его и краем.

— Не поймаешь! — радостно шепчет он, отпрыгивая назад, и тут же болезненно шипит, когда прямо над его головой вспыхивает солнечный луч. Будто свет и впрямь способен причинить ему боль. Юат гортанно смеется, а потом сплевывает вязкую слюну. Свет его не пугает, как не пугает больше и темнота с ее душными, влажно ворочающимися щупальцами. Он чувствует их, чувствует обвивающие его влажные ленты острее и отчетливее, чем раньше ощущал касания солнца. Но они не пугают. Юат знает — тени касаются его лишь самым краешком, он не интересен им, пока рядом есть добыча позанятней. И тогда Юат лишь крепче прижимается к Ралэ — тени хотят его всей густотой, а значит, просто не заметят самого Юата. И все будет хорошо. Ралэ отмахивается от него, шипит недовольно, но Юат слишком ясно видит в недовольстве одобрение. Он не хочет думать, как ясно Ралэ слышит шепот теней и как громко смеется, чтобы заглушить его.

— Она придет, — бормотание Ралэ становится отчетливее, дробится на отдельные слова, которые Юат понимает практически против собственной воли. Он не хочет слушать про нее, но не может и заткнуть уши пальцами — его руки перевязаны тряпками, а обрубки на месте части пальцев все еще дергают и ноют, напоминая, что иногда боль он все-таки чувствует. Ралэ не любит, когда его не слушают.

— Придет ведь? — Ралэ заглядывает прямо в глаза, его лицо близко-близко, и Юат отчетливо видит, как чернота зрачков распадается на три части, и вокруг них танцуют золотые радужки.

— Придет, — успокаивающе говорит он, — придет, — Юат сказал бы еще, но Ралэ его уже не слушает, он кружится по поляне, что-то напевая себе под нос, и за этим танцем можно следить долго-долго, пока им обоим не надоест играть с солнцем, а первая из лун не прольет свой слабый свет между деревьями. Она всегда приходит между Белой и Золотой луной, будто стыдится показаться на глаза своему богу, прячась, как вор, в тенях деревьев и капюшона. Идет, беспечная, и не замечает, что черные ленты уже обвились вокруг лодыжек и поднимаются выше и выше. Юат беззвучно скалится и смеется. Никто не видит этого. Даже Ралэ не видит. А он — видит. И скоро, совсем скоро…

* * *

— Рассыпались! — Лаар Исаю поднял руку, отдавая приказ и наблюдая, как ровный строй разбивается, чтобы взять в кольцо очередную деревеньку. Таких небольших поселений, в которых насчитывался едва ли десяток домов, в лесах было много. Намного больше, чем значков на их картах. Но отмеченные на картах деревни островитян закончились еще в первую декаду кампании — дикари дураками отнюдь не были и быстро снялись с известных мест. Ловить их было бы все равно, что черпать воду решетом. Если бы не… Лаар Исаю оглянулся на Фаах Аю как раз вовремя, чтобы увидеть как тот, вместо того, чтобы оставаться на безопасном расстоянии, направил лошадь вперед. Как раз туда, откуда уже донесся первый крик.

— Куда! — рыцарь-паладин тоже дернул поводья, направляя лошадь следом. Он не слишком рассчитывал на ответ — не тогда, когда бледное лицо напоминало застывшую маску, а пустой отрешенный взгляд блуждал много дальше очередной опушки. Глупо окликать человека, который идет на зов Тана. Лаар Исаю беззвучно ругнулся и на всякий случай накинул на них обоих Покров.

Деревенька пряталась на самом берегу узкой лесной речки, а уж выехавшие на залитый солнечным светом пригорок всадники высыпавшим на улицу людям были видны особенно отчетливо. Кто-то закричал, указывая на них пальцем, и Лаар Исаю приготовился отражать стрелы. Но атаки не последовало. Вместо этого люди закрывали головы руками и опускались на землю. Сверху было отчетливо видно, как двое крепких мужчин тащили третьего в ярких одеждах шамана, а потом бросили его, связанного, на краю. План действительно работал. Лаар Исаю посмотрел на своего спутника: тот отстраненно наблюдал, как отряд паладинов сноровисто обходит местных, собирая сваленное кучей оружие и амулеты из железа, и досадливо покачал головой.

Он изначально был против присутствия в отрядах гражданского лица, но обыграть иерарха в искусстве словесных кружев — задача изначально гиблая. Да и аргументы Фаах Аю привел такие, что и не возразить: и в пустых блужданиях по лесам смысла не было, и способных отыскать снявшихся с места островитян среди паладинов было не так много (а точнее из всех оставшихся благословенных следы шаманов прочитать мог только Шессах Лею, но тот был один, его на все отряды не хватит), так что помощь была совсем не лишней. Но Лаар Исаю был против и в правоте своей убеждался изо дня в день: если в первый день на побережье он увидел просто очередного высокомерного мальчишку-аристократа, на злополучном совете в крепости с ним спорил все тот же аристократ, пусть и испуганный до отчаянного желания кусаться, то, кто смотрел на него теперь сквозь светлые до прозрачности глаза — он не знал. И какой толщины кирка потребуется, чтобы сорвать эту ледяную корку и добраться до человека под ней — тоже.

— Мы все осмотрели! Этот колдун — единственный. Солдат здесь нет, — рыцарь быстро коснулся пальцами лба, завершая краткий доклад. Зачем лишние слова, когда они и сами все видели.

— Хорошо, — Фаах Аю больше не смотрел на деревню, все его внимание было приковано к начавшему шевелиться шаману. Видно, не слабо его свои приложили. Боялись. Но как бы тот ни выглядел, Покров Лаар Исаю убирать не спешил. — Где ваши жрецы? Где… Избранница Хау’Эшс?

Вопросы эти Лаар Исаю слышал не первый раз, много раз задавал их сам, но ответа никто так и не получил. Шаманы молчали, а если и начинали говорить, то несли такую чушь, что понять их нормальному человеку было никак нельзя. Вот и сейчас шаман молчал, только смотрел на них налитыми кровью глазами, а губы его едва заметно шевелились.

— Ты будешь жить, если ответишь, — от холодного голоса становилось неуютно и самому Лаар Исаю, а может быть, виновато было нарастающее беспокойство. Он усилил Покров и поудобнее перехватил древко копья.

— Гнев Хау’Эшс падет на вас! — шаман дернулся в своих путах, резко выплевывая что-то изо рта. И дернулся еще раз, когда тело пронзило два коротких меча. По полотну Покрова в траву скатилось дымящееся черное нечто, шевелящее отростками лап. Лаар Исаю пригвоздил его копьем, наблюдая, как оно бессильно растворяется от прикосновения благословленной стали.

— Жаль, — Фаах Аю даже не шевельнулся, лишь лошадь под ним переступила копытами, будто брезговала наступить в грязь. — Теперь на север.

Лаар Исаю снова тихо выругался, торопливо собирая отряд и устремляясь следом. Это последняя поездка в такой компании. В следующий раз он поставит командиром рыцаря Фалве Ию, и пусть тот сам мучается с этой ненормальной аристократией. А он, Лаар Исаю, еще хочет закончить службу при своем душевном здоровье.

* * *

Взор Хау’Эшс отвернулся от нас. Небесный Змей гневается. Он послал Белого Призрака в наказание. Слова звучали у Эламы в ушах множеством шепотков, которые поднимались от Ступней Хау’Эшс к самым его Очам, слова отражались в глади Священных Озер, плясали отблесками огоньков в ее чаше.

— Люди… напуганы, — воин отвел глаза. Элама слушала его и в молчании читала все те же слова. Она приказала людям сниматься с места сразу после первого нападения, уходить от известных чужакам троп и стоянок, но они снова нашли их. Первый раз — случайность, но чужаки приходили снова и снова, шли нехожеными тропами, будто сам Хау’Эшс вел их. Хау’Эшс послал за нами Белого Призрака. Элама готова была собственными руками растерзать того из воинов Гайи, кто проговорился о том чужаке. Хранители Озер убили Белого Духа, а теперь он вернулся Белым Призраком и привел чужаков. Эти слова еще не прозвучали, но Элама отчетливо слышала их сквозь прозрачную озерную воду.

— А ты? Ты тоже боишься? — Элама перехватила взгляд воина, останавливаясь всего в шаге от него.

— Хранители Озер помнят свой долг. Мы исполним его до конца. Даже когда в спину полетят собственные копья, — голос воина дрогнул, но взгляда он не отвел.

— Хау’Эшс еще укажет нам путь. Это Испытание, и мы должны принять его достойно, — хотела бы сама Элама испытывать хоть каплю той уверенности, что звучала сейчас в ее голосе.

— Как скажешь, Избранница, — воин поклонился и вышел. Элама смотрела, как опускаются за его спиной тонкие хлопковые занавеси, и чувствовала — веры у них больше не осталось.

Совсем скоро Белому Призраку не понадобятся воины. Достаточно будет выйти к деревне, и люди отдадут все, что он захочет взять. Никому не понравится бежать, когда можно остаться на месте. Совсем небольшой ценой в одного Призывателя и словами, где искать следующего. Так просто. Вот только что все они станут делать, когда Призывателей не останется совсем? Когда чужаки сбросят вниз лик Хау’Эшс и вывернут его чрево наизнанку? Когда гнев его обрушится на всех и не найдется никого, способного сдержать его? Захотят ли чужаки защитить их от духов Островов, над которыми у них нет власти?

Элама смотрела на лучи заходящего солнца, а по поверхности Священных Озер расползалась киноварь.

— Ты снова идешь к нему, — Гайя застыл, перегораживая своей массивной фигурой проход и всем собой выражая недовольство.

— Отойди, — Элама упрямо наклонила голову, рука ее сжалась в кулак, комкая край широкого покрывала.

— От его помощи нет никакого прока. Разве не стало все хуже, чем было до того? Он несет хаос и разрушения. Ничего больше, — Гайя говорил ровно. Его голос звучал успокаивающим шелестом озерных волн. Больше всего на свете Элама хотела ему подчиниться. Она чувствовала: шагнуть за порог — и дороги назад уже не будет.

— Хаос и разрушения… возможно, именно они и нужны нам. Чтобы вспомнить. Если не действовать сейчас — чужаки заберут все. Чем будут острова без своих душ? Мертвые камни и мертвые листья. Ты желаешь нам всем такой судьбы?

Гайя не отвечал. Он только смотрел, долго и пристально, и Элама ничего не могла прочитать в его сердце. Будто ее собственный взор закрыла какая-то пелена. Как киноварь на поверхности Священных озер, за которой не разглядеть ни прошлого, ни будущего.

— У нас нет другого выбора, — Элама покачала головой. Жаркая речь будто выпила из нее остатки сил, и она как никогда ясно ощущала ночную прохладу.

— Ты уже говорила это, — слова ее казались водяной пеной и брызгами, разбившимися о скалу.

— Значит, и ты оставляешь меня? — она закрыла глаза. Зажмурилась так крепко, как только могла, чтобы ни одна капля влаги не выбралась из-под век. — Достаточно оступиться один раз, чтобы из-под ног вылетели все камни. Когда ты вынесешь меня чужакам, Гайя?

— Избранница! — Элама услышала какой-то шорох, но глаз не открыла: враз обострившихся чувств и потрясенного шепота Гайи было достаточно, чтобы видеть. — Хранители защитят тебя. Доверься нам!

— Ты так и не понял? — она мимолетно коснулась пальцами плеча Гайи: даже коленопреклоненный он оставался высок. — Хау’Эшс или… Шин’джи, — она почти не запнулась, произнося последнее имя. — Чужаки сметут всех. И этого достаточно, чтобы Небесный и Подземный Змей сплясали вместе. Друг с другом они разберутся и позже. Ведь тогда впереди будет еще множество циклов.

— Мы справимся с этим, — Элама замолчала, не давая сорваться с губ последним словам. Элар и я. Мы справимся. Может быть, так и было предначертано изначально? Поэтому ты выбрал меня, Хау’Эшс? Потому что в самом конце Избранников должно быть двое?

— Я последую за тобой. В бездну или в храм — я с тобой…

* * *

Она пришла. Юат почувствовал это раньше, чем лесные страхи принесли шелест шагов: по взметнувшимся танцем теням, по хищному шепотку лент, по загоревшимся особенным блеском глазам Ралэ. Юат наклонил голову, закрывая рот обеими руками, так крепко, как только мог, чтобы не дать сорваться с губ злому рычанию. Ралэ это не понравится.

— Бы-ы-ыстро, так бы-ыстро пришла, — Ралэ беззвучно смеется. Она отчетливо вздрагивает, и Юат зло усмехается: черные ленты поднялись настолько высоко, что уже закрыли глаза. Он смотрит, как Ралэ кружится вокруг нее, ловко избегая удара копья.

— Я еще не соскучился, а ты пришла и привела своего шакала, — Ралэ недовольно цокает языком и замирает на одной ноге, — зачем он здесь, а?

— Я подумала над твоими словами, Элар, — она говорит, глядя только на Ралэ, будто не видит никого больше. И он, этот шакал, тоже смотрит только на него. Никто из них не видит Юата. Не замечает. Он скалится яростно, так, что немеет челюсть от желания вонзить зубы в чью-нибудь плоть, так остро и глубоко, чтобы побежала кровь. Чтобы зазвучал крик, а боль очистила глаза и они увидели. Они бы все увидели его. Но вокруг лишь темнота и громкий шепот теней. Зачем замечать мусор? Так было всегда. Юат поднимает голову и смотрит прямо в глаза Ралэ. Она что-то говорит там, за спиной, но Ралэ не слышит ее, он смотрит только на Юата. Он видит его. Единственный из всех видит. Юат улыбается и начинает слышать, слышать все, что происходит за темнотой.

— Поздно, сестрица, по-о-оздно. Ты пришла слишком поздно, — Элар рассмеялся так громко и резко, что Элама невольно отшатнулась, но он уже не смотрел на нее, прыгнул куда-то в сторону. Только теперь Элама заметила: в углу, на куче тряпья сидел все тот же чужак. На мгновение черный, будто застывший взгляд, остановился на ней, и тихонько зазвенели обереги Хау’Эшс, вплетенные в волосы.

— Горы молчат, они больше не ответят тебе, — шепот Элара звучал царапающей мурлыкающей нежностью, и Элама никак не могла понять, говорит он с ней или сам с собой. — Что же нам делать, а? Может быть, ты пришла не только просить, но и знаешь, о чем просить? Ведь Избраннице положено знать. Видеть. Но ты слепа, совсем слепа, Элама. И пришла ко мне, — Элар визгливо рассмеялся. — О, незрячий Элар — лучший из тех, кто говорит для всевидящей Эламы.

Смех звучал и дробился эхом, отражался от земляных стен пещеры и возвращался шелестом листвы над головами. Элама невольно отступила назад, почти прижавшись спиной к Гайе.

— Неправда… ты… всегда видел лучше меня, — слова давались с трудом, но она все же протолкнула их сквозь горло вместе с воспоминанием, давним и полустершимся, но все еще достаточно живым. Пока сама Элама едва различала в священных водах смутные силуэты грядущего, Элар говорил, и она не помнила, чтобы он хоть раз ошибся в своих словах.

— Ложь, какая ложь, — Элар расхохотался так, что на глазах выступили слезы, он утирал их и смеялся снова, все громче и громче, пока внезапно не затих, раскачиваясь на одном месте, — твои священные воды лгут. Они никому и никогда не открывали истины. Так что же нам делать, сестра?

— Корабли, — голос звучал хрипло и надтреснуто. Элама вздрогнула, переводя взгляд на чужака. Она опять забыла о его присутствии. Он сидел на корточках, раскачиваясь точно в такт Элару и говорил, невидяще глядя прямо перед собой. — Корабли у самой воды. Сжечь их — и пути назад не будет. Не будет вестей, и не будет подкреплений. Не ждать подмоги и некуда отступить. Страшно. Ужасно страшно, когда вокруг темнота и бежать некуда, — с каждым словом он раскачивался все быстрее и сильнее, пока не рухнул на землю. Элама видела только белки закатившихся глаз и вязкую нитку слюны. Насколько можно доверять словам безумца?

— Это может сработать, — Гайя выглядел задумчивым и почти убежденным, — нам понадобятся Призыватели и огонь духов. Если чужаки не смогут отослать весть… другие придут не скоро и мы просто не позволим им ступить на берег.

— Значит, корабли, — Элама прикрыла глаза. За расплывающейся под веками киноварью невозможно было разглядеть что-то еще.

* * *

Элама сама говорила с Призывателями. С каждым из них — отдельно, всматривалась в глаза, читала жесты и подбирала слова. Для каждого — свои. И каждому она сказала одно и то же. Все они были слишком напуганы, и все они собиралась сражаться за одно и то же — свою жизнь и свой мир, который вот-вот грозился рухнуть под напором чужаков. Призывателям никогда не доводилось убегать и прятаться, опасаться удара в спину от своих же. Они испугались, но все же достаточно отчетливо помнили, как было по-другому. И теперь они готовы были напомнить об этом остальным. Разговаривать с Хранителями Озер не требовалось вовсе, но Элама все же подошла к каждому, раздавая обереги Хау’Эшс — небесный дар, за которым так охотились чужаки. Главная ценность и проклятие островов.

— Ты провожаешь нас, — Гайя единственный из Хранителей Озер рисковал сам подниматься к Очам Хау’Эшс, и единственный, кому Элама позволила бы идти сейчас за собой. — Что открыли тебе Священные воды?

— Ничего, — Элама покачала головой, — озера молчат, и я не знаю, увижу ли что-нибудь после восхода. Только киноварь…

— Значит, все зависит только от нас самих, — Гайя успокаивающе положил руки на ее плечи, — чтобы не случилось потом — это будет лишь нашим деянием. Небесный Змей подарил нам право творить судьбу.

— Это должны быть мои слова, — Элама слабо улыбнулся, откидываясь назад, доверяясь кольцу сильных рук и надежному биению сердца. Хорошие слова. И они могли быть верными, если бы она не знала — Шин’джи рушит любую судьбу, и его смех сейчас единственное, что правит Озерным островом. — Мир выскальзывает из наших рук.

— Тогда самое время схватить его как следует, — Гайя лишь крепче сомкнул объятия, так, что на целое мгновение Элама и правда поверила каждому сказанному слову.

— Иди и принеси его мне…

7 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров

Время перед рассветом — особенное, сонное, обманчиво-безопасное. Утренний туман густ, в нем легко теряются все звуки. Сейчас он поднялся особенно высоко, надежно скрывая русло тихой лесной реки. Ее воды текли между высоких деревьев, прятались в лощинах и изливались в древнее, как сам мир, море. Реку эту не слишком любили: нарушая всякий порядок вещей, каждый прилив вода ее поднималась особенно высоко и начинала течь вспять, неся ядовитую соль. Трудно отыскать более дурное знамение. Но мир изменился, и дурных знамений вокруг прибавилось настолько, что норовистые воды уже не казались чем-то слишком… неправильным. По лесной реке скользили лодки.

Гайя пригнулся еще ниже, отталкиваясь от дна шестом: Призыватели как следует потрудились с туманом, но все же поднять его слишком уж высоко над водой не смогли. И если глаз с берега Гайя не опасался совсем, то другие глаза заботили его намного больше. Такие же зоркие, как у Избранников Хау’Эшс. Туман должен был укрыть и от них.

Ветки деревьев у самого берега расступились, и десять длинных узконосых лодок выскользнули в открытую воду. Здесь тумана уже не было, но любым глазам, способных увидеть их, скоро станет вовсе не до воды. Гайя поднял руку, коротким жестом приказывая рассредоточиться. Ваше время придет, когда над берегом поднимется зарево.

Элар поднял руку вверх и пошевелил пальцами. Они двигались, извивались и напоминали то ли клубок гадюк, то ли черных пауков. Он потянулся вперед, распластавшись на ветке, как лесной страх, чья шкура, еще горячая и пахнущая кровью, сейчас покрывала голову и плечи. Внизу беззвучными тенями скользили Призыватели Хау’Эшс. Они хотели быть тенями: невидимыми и неслышными. Они боялись теней и покрывали белыми узорами лица, чтобы не спутаться с ними. Элар оскалился, ощущая зарождающееся в горле рычание, но не шевельнулся. Лесной страх охотился, выжидая.

Призыватели расходились в стороны: выжженная мертвая земля, которой чужаки окружили себя, не давала подойти ближе. Сегодня она их не спасет — Призыватели принесли с собой вдоволь стрел и колдовского болотного огня. Но раньше этого оказывалось недостаточно. Элар напружинился и прыгнул вниз — прямо в центр разведенного Призывателями пламени.

Зеленые языки огня поднялись вверх, зашипели зло и обиженно, обвились змеями вокруг лодыжек. Элар повернулся вокруг собственной оси, ловя взгляды — испуганные, ненавидящие, презрительные… они обжигали лучше колдовского огня, грели так жарко, что он кружился и кружился, разнося над опушкой восторженный смех, а колдовской огонь поднимался вместе с ним, вился стеной, заставляя Призывателей отшатываться и закрывать лица руками от жара и едкого дыма.

Элар остановился, резко поднимая руки вверх, а потом опустил, выбрасывая вперед, и, повинуясь его жесту, пламя помчалось вперед быстрыми лесными страхами, извивающимися змеями, быстрокрылыми птицами… Зеленое пламя танцевало над пнями и шагало вперед призраками срубленных деревьев. Лес запомнил и сохранил много, а теперь яростно рвался обратно. Элар наблюдал за ним, расширившимися зрачками ловя каждый шаг, вслушиваясь в первые крики и жадно вдыхая запах гари. Внезапно он обернулся, резко и высоко вскрикнул, подпрыгивая и вцепляясь зубами в запястье потянувшегося к нему Призывателя. Амулет из небесного дара выскользнул у того из ладони, а Элар дернул Призывателя к себе в пламенный круг, восторженно глядя, как пламя вцепляется в плоть, а рот искажается в крике. Пламя взметнулось вокруг них выше, живыми плетями обвивая корчащееся тело, забираясь в уши, нос, рот, выжигая глазницы. Пальцы Элара следовали за пламенем, проникали под кожу, рвали, царапали, пока не добрались до самой кости. Элар дернул вверх пламенными руками, выламывая ребра и выворачивая грудину, жадно вцепился зубами в еще бьющееся сердце, рванул и бросил под ноги — прямо в раззявленный пламенный рот.

Огонь взметнулся выше, подкрепленный новой жертвой, разнесся в стороны неудержимой стеной, выжигая лес, наступая на побережье и с обиженным шипением откатываясь от кромки воды.

— Гори со мной! — Элар рассмеялся, снова кружась на месте, все быстрей и быстрей, так что мир смазывался перед глазами. Призывателей вокруг уже не было — пламя гнало их, как диких животных, прочь от побережья. Под ногами вместе с углями все отчетливее хрустели кости.

Началось. Гайя увидел поднявшуюся над побережьем зеленую вспышку и махнул рукой. Веревка с когтем на конце, из тех, что они использовали в горах, зацепилась за темную громаду корабля. Гайя дернул за нее, проверяя прочность, а потом бесшумно полез наверх. Он знал, все остальные лодки делают тоже самое — по две на каждый большой корабль и по одной — на маленький. Босые ступни коснулись земли, такой же неверной и шатающейся, как вода далеко внизу. Нужно быть чужаками, чтобы добровольно оставаться на чем-то подобном. Гайя прислушался, но услышал только песню воды и едва слышный звук, с которым к нему присоединились другие Хранители Озер. Он вынул из сумки первый глиняный сосуд и пристроил в какое-то углубление. Хранители медленно пошли вперед, разматывая смазанную маслом тонкую пеньковую веревку. В каждое место, которое казалось ему подходящим, Гайя опускал глиняный сосуд. План этот изначально ему совсем не нравился, но теперь он вполне готов был признать, что зерно истины тут было — сражаться, когда земля танцует под ногами — плохо.

Они уже почти закончили и медленно пробирались обратно, когда око Хау’Эшс над ними сменилось глазами Шин’Джи.

— Кто здесь? — чужак вырос будто из неоткуда, всматриваясь в полумрак непривычно узкими глазами. Водные чужаки изрядно отличались от тех, кто спустился на берег. Но различия между чужаками волновали Гайю сейчас в последнюю очередь. Он поудобнее перехватил копье, готовясь нанести быстрый и точный удар, но в этот момент кто-то у него за плечом шевельнулся.

— Дикари! — визг чужака ударил по ушам. Он рванулся в сторону, будто преследуемый лесным страхом зверек, взбежал по небольшой лесенке, нелепо взмахнул руками и рухнул, когда копье вошло под лопатку. Рука чужака скребанула воздух, вцепляясь в какую-то веревку, тело завалилось вперед, а по воздуху разнесся резкий и тревожный звон колокола.

— Уходим! — уже не скрываясь, они побежали к тому месту, где оставили лодку. Гайя проследил, чтобы все спустились вниз, оглянулся на выбегающих, будто лесные мыши, из всех щелей чужаков, и швырнул последний глинянный горшочек, тут же прыгая в воду. В спину дохнуло жаром и криками, в которых удивление быстро сменили боль и страх.

— Капитан! — взволнованный голос ворвался в успокаивающий шелест бьющихся о борт волн, дернул вслед за собой на поверхность. Эше Кью открыл глаза и поморщился от заполошного стука в дверь. В небольшое корабельное окно едва проникал серый предутренний свет, и у подчиненных должна была найтись чрезвычайно веская причина, чтобы будить его в такую рань. Особенно столь неподобающим образом. Кью набросил на плечи китель, прихватил перевязь и открыл дверь.

— Что случилось? — только очень хорошая реакция помогла ему перехватить чужой кулак у самого носа. Под его тяжелым взглядом лицо подчиненного стремительно побледнело, а потом еще стремительнее покраснело.

— Т-там. На берегу…

— Что на берегу? — Кью разжал пальцы, все так же пристально вглядываясь в такое похожее на его собственное лицо, только искаженное совершенно неподобающим волнением и страхом. — Докладывайте по уставу, Эше Нею, — резко добавил он и, не дожидаясь ответа, стал подниматься по трапу вверх. Проще было взглянуть самому.

Над берегом поднималось зарево. Отчетливо видимое с борта корабля без всяких оптических стекол, неестественного ядовито-зеленого цвета. На мгновение Эше Кью показалось, что он видит какое-то чудовище из старых сказок.

— Поднять тревогу. Известить все корабли. Перегруппироваться, — сухие отрывистые фразы потонули в тревожном сигнале, раздавшемся с борта «Саянсы». В тот же миг загривок будто обдало холодом, а в голове стало пронзительно пусто. Кью не думал, он по-звериному стремительно развернулся, отшвыривая в сторону стоящего рядом Нею, и пронзительно свистнул — древний сигнал, означающий только одно — абордаж. В узорчатые ножны вскинутой для защиты сабли ударило копье.

Долгое мгновение Кью всматривался в лицо своего противника: еще не истаявший сумрак скрадывал силуэты и очертания, так что нападавший казался лишь частью окружающих теней, если бы не белые оскаленные зубы и белые же полоски, складывающиеся в диковинный узор. Дикари.

— Нею, я отдал приказ, — Кью все еще ощущал чужое присутствие за спиной: заполошное дыхание, за которым ему мерещился испуганный стук сердца. Колебание. — Выполнять! — рыкнул он, с облегчением вслушиваясь в удаляющийся топот. Противник замахнулся копьем снова, но сражаться на узком шатающимся под ногами пространстве для него явно было непривычно. Кью отпрыгнул назад, извлекая саблю из ножен, и швырнул их в голову противника. Вслед за первой черной тенью выросла вторая, а за ней и третья. Сумеет ли он продержаться достаточно? И не поднимаются ли с других бортов такие же тени?

За спиной глухо щелкнула тетива. Макушку обдало ветерком, когда прямо над ней промчался арбалетный болт, чтобы с силой врезаться в плечо ближайшего дикаря. От удара тот пошатнулся, его чуть развернуло, и Кью воспользовался моментом, чтобы вогнать саблю в незащищенный живот. Доспехов дикари не признавали.

— Ты вовремя, — Кью не оборачивался, но только у Эше Шилаю могло хватить наглости и лихости стрелять прямо поверх его головы. Впрочем, Шилаю почти не рисковал — проклятые дикари были на добрых две головы выше любого нормального льяттца.

Шилаю не ответил, быстро перезаряжая арбалет. Кью пнул зашатавшегося дикаря на его собратьев, и в этот момент его приказы наконец-то сработали: «Илльятсе» начала разворот. Палуба под ногами закачалась сильнее, дикари замешкались, и этого было вполне достаточно, чтобы еще один повалился вперед с болтом Шилаю в горле. Знакомый холодок швырнул Кью вперед, он оттолкнулся от плеча рухнувшего ему под ноги дикаря. Сабля свистнула, отсекая кисть третьего с зажатым в ней глиняным сосудом, который Кью бережно подхватил. Еще один болт ударил дикаря в грудь, тот пошатнулся и неловко перевалился через борт. Туда же Кью отбросил отрубленную кисть. Глина в руках казалась теплой и практически живой. Сам он подобных штуковин еще не видел, но был наслышан достаточно, чтобы не обращать внимания на выразительный хмык Шилаю за спиной. Вряд ли он сказал бы что-то вслух — во всяком случае, до тех пор, пока они оставались на борту, но Шилаю редко требовались слова, чтобы выразить свое мнение. Но если Кью начнет раздавать наказания за хмыканье, его точно запишут в самодуры.

— Капитан, — Шилаю приблизился и протянул руку, — это одна из тех взрывающихся штуковин? — он повертел глиняный сосуд в руках и приблизился к борту. — Надеюсь, вы не собрались свешиваться за борт и ловить случайное копье? — прежде чем Кью успел ответить, Шилаю проделал именно то, о чем говорил. — Ага, их отнесло к берегу, но пожалуй… — он прищурился и с силой швырнул сосуд. Над морем расцвел огненный цветок.

— Шилаю, — Кью только качнул головой, подбирая с палубы ножны и закрепляя их наконец подобающим образом. Куда в пылу схватки делся китель, он так и не увидел. — Необходимо проверить весь корабль. — Слуха достигал звон оружия, но тревоги Эше Кью больше не ощущал — если команду «Илльятсе» не удалось застать врасплох, то шансов у дикарей не было.

— Кью! «Саянса»! — они уже поднялись на корму, когда Шилаю до боли вцепился в его локоть, указывая вправо. Впрочем, поднимающееся над морем зарево Эше Кью увидел и так. «Саянса» вспыхнула целиком — от носа до кормы распустилось пламя, напоминающее диковинные цветы. Но ничего красивого в них сейчас не было — только жадность, с которой они лизали мачты, борта, мечущихся в панике людей.

— Разворачиваемся! — Кью стряхнул с себя руку Шилаю и перехватил штурвал. — Иди к канонирам, пусть готовятся.

Кью видел, как с другой стороны разворачивается почти ускользнувшая в море «Пиласса», за кормой которой восходило солнце. Сегодня Тан прикорнул слишком уж крепко, раз допустил такое. Море горело, и одной «Саянсы» было слишком мало для такого зарева. Слава Тану, что на корветах оставались только смотровые. Хотя стоило подумать о том, где были их глаза, когда все только началось.

Гайя уцепился за край лодки, подтягивая себя вверх и хватаясь за протянутую кем-то из Хранителей руку. Им удалось поджечь несколько небольших кораблей чужаков и это было хорошей новостью. Но из больших совладать удалось только с одним. Еще один успел уйти в большую воду, и лодки не рискнули к нему подобраться, а на другом Хранителей постигла неудача — чужаки заметили их слишком рано. Осталось совсем немного. Гайя взялся за весло, выравнивая лодку, и готовясь направить ее в русло реки. За ними поднималась вода, и скользнуть с проклятой соленой водой под сень леса будет несложно. Сегодня духи благоволили к ним.

— Там! — Гайя обернулся на хлопок в плечо и увидел, что один из больших кораблей преследует их.

— Близко не подойдет, — тот чужак, Юат, говорил, что вода у берега слишком мала для больших кораблей. И действительно — вскоре корабль чужаков остановился, плавно развернулся к ним боком, вдоль которого в лучах восходящего солнца что-то блестело. С внезапно накатившей тревогой Гайя подумал, что у самого устья лодки слишком уж сбились в кучу, и…

Додумать мысль он не успел — раздался страшный грохот и свист, что-то обожгло, ударило в бок, протаскивая вперед. Гайя врезался головой в борт лодки, в нос и рот полилась вода. Инстинктивно он дернулся, вцепился во что-то, всплывая вверх и оглядываясь по сторонам. В голове все плыло, ужасно пахло дымом и еще чем-то незнакомым. Он барахтался, а поднимающаяся приливная волна несла его против течения. Гайя силился рассмотреть хоть что-нибудь, но вокруг он видел только обломки лодок и тела. Кто-то кричал, но крик казался слишком далеким и неправильным. В голове зашумело сильнее, Гайя почувствовал, как его тянет ко дну. Последней мыслью, мелькнувшей, прежде чем над ним окончательно сомкнулась темнота, была мысль об оставшихся с Призывателями отрядах. Сделал ли болотный огонь свое дело?

Кью опустил оптическое стекло в искусной оправе. Мощный картечный залп льяттских орудий разметал утлые суденышки дикарей, как щепки. Когда-то давно именно артиллерия проложила дорогу тому, что на континенте до сих пор называли Льяттским Завоеванием. Залпы орудий заставили говорить на равных с пришельцами даже высокомерных северных лордов. Возможно, этого хватило бы даже чтобы взять неприступные стены Сиаальской державы. Льяттское Завоевание остановили не стены или солдаты и даже не хваленые жрецы. Могучая артиллерия замолчала, когда закончилось железо для ядер. Все железо континента было сосредоточено в Сиаале. Льяттцы рвались к шахтам Рубежа Фа, но без поддержки флота и артиллерии их наступление захлебнулось, оставшись кровавыми разводами на белой шерсти северных куниц. С тех пор и на долгие годы пушечные залпы оставались последним и решающим льяттским аргументом. «Илльятсе» могла дать три залпа.

Рядом с Кью так же молчаливо стоял Шилаю. В любое другое время у него нашлось бы что сказать о подобной расточительности, но за их спинами догорала «Саянса», и Шилаю понимал. Эше Кью был уверен, что и семья его тоже поймет.

— Идем к берегу, — зеленое зарево все еще полыхало, а значит, ничего не закончилось. Выживших подберет «Пиласса», а Кью намеревался еще как следует потолковать с дикарями.

* * *

Лоям призывал духов уже многие обороты. Лоям всегда знал, когда духи готовы его слушать, а когда не стоит и пытаться. И пока молодые Призыватели раскладывали вокруг мешочки с травами, амулеты и камни, Лоям ждал. Его узловатые, но все еще ловкие пальцы скручивали трубочки из широких древесных листьев, перекатывали их. Лоям ждал. Время, названное Избранницей Хау’Эшс, миновало, а Лоям ждал.

— Время, — кажется, один из молодых решил, что он задремал, и рискнул коснуться локтя Лояма.

— Нет, — Лоям открыл один глаз и снова закрыл его.

— Мы… не будем призывать болотный огонь? — лицо этого мальчишки, духи еще даже не удосужились запомнить его имя, забавно вытянулось.

— Нет, — еще раз повторил Лоям и сунул ему древесный лист, — на, пожуй.

Будто в ответ на его слова на другой стороне от уродливой отметины чужаков полыхнуло зеленое пламя. Лоям прищурился, всматриваясь в него, и укоризненно покачал головой. Древесные листья были ужасно горькими на вкус, но Лоям жевал и ждал — духи затихли, испуганно умолкнув, когда в свой танец вышел Подземный змей. Стоило подождать и им.

— Приготовь своих лучников, Хранитель, — Лоям не поворачивался, но он знал, что приставленный к ним воин слушает. — Пусть готовятся. Когда чужакам станет слишком жарко, они побегут.

Он сунул в рот особенно горький лист и покачал головой. Когда-то давно, когда в волосах Лояма было намного меньше лунного света, а морщины еще не отметили лицо, он знал одного мальчика, которого звали Элар. Никто лучше него не управлялся с болотными огнями. Однажды он слепил из огня болотную птицу. Лоям тогда долго ругал его. Жаль, что Элар так и не понял, что не след творить живое из неживого. Но это было слишком давно, мальчик Элар умер, а старый Лоям и вовсе не годен больше ни на что, кроме как жевать древесные листья.

— Бей и не промахивайся, Хранитель.

Глаза Лояма заволокла белая пелена. Но она совершенно не мешала ему видеть, как пламя Шин’Джи разгрызло стены, которые устояли раньше перед болотным огнем, просочилось во все щели, голодно кусая пытающихся укрыться от него людей. Лоям чувствовал удушливый и едкий запах дыма, он выбегал из-под обрушивающихся на голову крыш, жадно вдыхал крупицы свежего воздуха и падал, захлебываясь кровью от пронзившей горло стрелы.

Лоям смотрел, как кучка выбравшихся из горящих построек людей сбивается в стальной огрызающийся комок, вертится между ядовитым зеленым пламенем и щетинящимся стрелами лесом. Он почувствовал, как духи чужаков потянулись к ним, взвились в рассветных лучах золотистой дымкой, стремясь защитить, но только качал головой.

— Нет, — узловатый палец врылся во влажную от росы землю, прочертил крест накрест линию, и золотая дымка развеялась, растащенная в стороны мелкими зубастыми духами, что прячутся в листьях.

Лоям видел, как по высокой утренней воде к берегу идет большой корабль, разворачивается опасным боком к лесу.

— Нет, — снова повторил он, проливая в начертанные линии соленую воду, волна взбрыкнула под кораблем, не давая замереть и приблизиться, а стрелы все частили в сжимающееся кольцо людей, пока не угас последний из золотистых угольков.

— Да, — Лоям тяжело поднялся на ноги и не оборачиваясь пошел прочь. Он знал — за ним идут. И молодые притихшие Призыватели, и воины, и множество мелких лесных духов, что идут вперед и переговариваются.

— Куда мы..? — молодой Призыватель, чье имя никак не запоминалось духам, снова коснулся его руки.

— К воде, что течет вспять.

Лоям хорошо помнил девочку Эламу, которая всегда расстраивалась, когда умирали подобранные ею птицы. Следовало поспешить, чтобы она не плакала и над своим воином.

8 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров

Руки Избранницы Хау’Эшс — не для забот о раненных, но Элама сама затягивала тугие повязки, толкла травы и звала духов. Думать о живых всегда было проще, чем считать мертвых. Полоборота Золотого Змея назад она сказала, что Хранители Озер прогнали чужаков в море. Говорить было легко — за ее спиной стоял отряд Лояма, не потерявший ни одного человека, и за их спинами совсем незаметны оказались и поредевший и весь израненный отряд Гайи, и обожженные проклятым огнем Шин’Джи Призыватели. Но сейчас Золотой Змей стремительно катился за горизонт, и в небесах сверкал лишь самый кончик его хвоста. Элама знала — где-то очень высоко прокладывал свой неспешный путь Багровый Змей, а вместе с ним в сердце рвались отступившие было тревоги. Хранителей Озер осталось мало, всего четыре десятка тех, на кого она действительно могла положиться. Пусть другие воины били копьями о щиты и обещали прогнать чужаков и из сердца острова — этого могло оказаться недостаточно. Элама говорила с птицами, смотрела в дымные кольца горящих трав и холодные воды озер в священных чашах. Сгибала и разгибала пальцы, перекладывая тонкие палочки одну за другой — чужаков на островах осталось ненамного больше, но будет ли этого достаточно, Элама не знала. Чужаки вытворяли слишком много того, что не могли отразить священные воды. Она не знала, что за смерть сорвалась с их кораблей и почти уничтожила отряд Гайи.

Элама собрала глиняные плошки и вышла из-за хлопковых занавесей. Отец слышал от своего деда, а тот от своего, что еще когда Хау’Эшс говорил с людьми, они жили в высоких домах из камня. Но с той поры миновали обороты и обороты, лес взял свое, обрушив вниз каменные своды, оплел лианами колонны и скрыл древний камень от чужих глаз, но люди все еще жили здесь, у самого хвоста Хау’Эшс. Элама поставила плошки у небольшого родника: узкий поток воды срывался вниз из оскаленной крокодиловой пасти и наполнял небольшой бассейн. Он не годился для священных чаш, но воды всегда хватало, чтобы напиться. Элама опускала в холодную воду плошки — одну за другой, смывая следы трав и дурных мыслей. Вода унесет все. Пальцы онемели от холода, но Элама не торопилась заканчивать — ведь тогда придется повернуться и говорить. Взгляд старого Лояма давил сильнее каменных сводов.

Когда Элама звала Призывателей — она не ждала, что старик выберется со своих болот. Он ушел в тот оборот, когда она стала Избранницей, и больше не показывался у Священных Озер. Лишь молодые Призыватели уходили на болото, желая обрести мудрость, и возвращались обратно, рассказывая, что старый Лоям все еще жив. Элама не знала, кто послал ему весть на этот раз. Были это духи болот или сам Хау’Эшс? Но сейчас Лоям был здесь, а Элама чувствовала себя той маленькой девочкой, что впервые заглянула в воды Священных Озер.

— Вода течет, и вода возвращается, чем больше вольешь — тем больше выплеснется обратно, — Лоям говорил размеренно, будто вокруг и не было никого, а узловатые морщинистые пальцы один за другим рвали в мелкие клочки прочные древесные листья. Элама не слушала: под ее взглядом вода ударялась о глину, во все стороны летели брызги, а них все ярче проступали картины — не будущего, уже случившегося.

Они вернулись к закату и принесли с собой запах крови, болотного огня, соленой воды и чего-то незнакомого, от чего Элама лишь плотнее закуталась в широкую накидку. Она всматривалась в лица — один бесконечно долгий удар сердца, пока не увидела Гайю, опирающегося на плечо Лояма. Старый Призыватель рядом с воином казался сухой веткой, подпирающей молодое дерево, но стоял и держал он крепко — как корневище болотных растений.

Тогда старый Лоям не пожелал говорить с ней — собрал Призывателей и ушел к дальним кострам, Элама слышала, как они пели там, заклиная землю, воды, огонь и воздух. Мы пролили кровь — пусть она станет водой, пусть кости станут землей, а дыхание — воздухом. Пусть погаснет возожженный огонь. Элама слушала, губы ее шевелились, повторяя слова, а мерный рокот барабанов усмирял терзающий ее огонь.

— Жа-а-алкое, жа-а-а-алкое зрелище, — мягкий смех вплелся в гул барабанов, опустился холодным прикосновением на плечи. Элама вздрогнула и обернулась. Элар смотрел на нее желтыми звериными глазами, в которых все еще танцевал зеленый колдовской огонь.

— Мыши! — он наклонился к самому ее уху и зашептал быстро и горячо: — Перепуганные мыши, вот кто они все. Так быстро и славно бежали, стоило выпустить на волю хотя бы искру. И они смеют называть себя Призывателями? — Элар резко отстранился и громко рассмеялся. — И они думают, что смогут усмирить мой огонь?

— Ни-ког-да! — Элар раскинул руки, отступил на шаг и закружился на месте. Его смех ворвался в стройный гул барабанов, смешал, повел за собой, и вот Эламе почудился уже совсем другой ритм и другие слова.

— Зачем ты пришел? — о выходке Элара на побережье она уже слышала достаточно. Призыватели всегда с особой осторожностью относились к пламени, и немногим доставало сил, чтобы заклинать его. Пламя легко позвать, легко отпустить, но всегда так сложно загнать обратно. Элама знала — лес все еще горел, пока найдется пища — огонь будет полыхать, а потом сожрет сам себя и только потом потухнет.

— Тебя же там не было, сестрица, — Элар сочувственно покачал головой, но тут же радостно улыбнулся. — Но я расскажу. Я покажу. Ты бы видела, как славно хрустели их кости! Как сладко пах страх… — Элар снова оказался совсем близко, лбом касаясь лба, а с его громким неровным дыханием Элама будто погружалась во все это — треск пламени и запах горящей плоти, крики и раздирающий легкие дым, пока все не поглотил запредельный ужас.

Видение закончилось внезапно — Элама вдохнула лишь чистый ночной воздух и открыла глаза: Элар тихо и зло шипел, поднимаясь на ноги, а прямо перед ней грозовой скалой застыл Гайя.

— Явился. И притащил свою тварь, — Гайя стоял, как всегда, твердо и нерушимо, но Элама знала, каких усилий ему это стоит сегодня. Она встала рядом, настороженная и напряженная — Элар никогда не терпел, чтобы на него поднимали руку. Но сейчас его занимал совсем не Гайя. Оба они смотрели на скособоченную тень, примостившуюся у подножия высоких колонн. Юат. Чужак, которого с таким упорством таскал за собой Элар.

— Ты знал? — Гайя шагнул ближе. Юат лишь сильнее скорчился, закрывая обрубками пальцев глаза, и что-то забормотал себе под нос.

— Нет-нет-нет, — голос набрал силу, поднимаясь все выше, пока не сорвался на визг, — тебя нет. Я не вижу тебя. Тебя нет-нет-нет.

— Так посмотри! — Элама не увидела само движение — Гайя просто вдруг оказался на два шага впереди и дернул чужие руки на себя, заставляя посмотреть в глаза. — Я здесь. А вам хотелось не так. Корабли не подойдут близко. На кораблях только люди. Их будет легко взять. Так ты говорил?

— Не знаю-не знаю-ничего не знаю, — Юат затрясся, тщетно пытаясь вырваться из чужой хватки. Он тонко выл на одной ноте, бился затылком о колонну и бешено сучил ногами.

— Что за гром сошел с кораблей? — Гайя сильнее встряхнул его, так что клацнули зубы, а по уголку рта побежала струйка крови от прикушенного языка.

— Последнее слово Священной Льятты, — неожиданно очень четко и ровно произнес Юат, — они… давно молчали. Очень-очень давно.

— Знал и не сказал. Хотел, чтобы мы все остались там, — пальцы Гайи сжались сильнее, и Юат снова заголосил и забился в чужих руках.

— Юат забыл. Юат все сказал, не было, этого никогда не было, — обрубленные пальцы бессильно скребли, он мотал головой из стороны в сторону и крепче жмурил глаза.

— Что еще ты забыл сказать?

Юат захрипел, и в этот момент на Гайю обрушился вихрь. Бешено рычащий Элар вцепился в него ногтями и зубами, оттаскивая в сторону.

— Мое! — шипел Элар, пока Гайя крутился на месте волчком, пытаясь оторвать его от себя, — Не смей трогать мое!

— Прекратите! — Элама взмахнула рукой, и словно откликаясь на ее слова, вокруг закружились сорванные с деревьев листья, ударили, растаскивая дерущихся в стороны. За ее спиной стоял Лоям и вертел в руках плотный древесный лист.

— Дети, — он медленно обошел Эламу и направился к злобно шипящему Элару, — совсем не вырос. — Лоям покачал головой и сплюнул вниз древесную мякоть. Элар забранился в ответ, но Элама уже не слышала — все ее мысли занимали глубокие царапины и укусы на плечах и лице Гайи.

Брызги стекали вниз, смешиваясь с водой. Элама распрямилась и, растирая озябшие пальцы, обернулась к Лояму.

— Если перекрыть одно русло — вода может найти другое и не вернуться.

— Может, и так, — старик пожал плечами. Его глаза давно затянули бельма, но сейчас Элама чувствовала — он смотрит прямо на нее. — Ты выбрала для танцев скальный обрыв, девочка, но так или иначе — мы все будем танцевать с тобой.

— Я видела, — тихо и упрямо повторила Элама. — Солнце погаснет в водах Священных Озер, — она говорила, а перед глазами снова расползалась киноварь.

* * *

Пламя отступило от выжженной опушки в чащу, но не погасло совсем. Эше Кью наблюдал, как корабельные иерархи вместе благословляют землю, пытаясь если не погасить колдовской огонь, то хотя бы не подпустить его обратно. Кью отвернулся и покачал головой: паладинам эти молитвы удавались не в пример лучше, но ждать последних следовало много позже. Птицу в форт он отправил еще утром, возможно, в самом начале нападения это же успели сделать из блокпоста, но чтобы добраться от форта до побережья, потребуется время. Если, конечно, отряд не остановит пламя.

Но и без ожидания на берегу хватало дел: разбирали обгоревшие развалины блокпоста, искали выживших, но только пополняли ряды тел, укрываемых алой тканью. Тела приносило и море. «Пиласса» избороздила все воды у «Саянсы», но выжить, когда весь корабль разметало на обломки, удалось немногим: одна зажигательная смесь дикарей не смогла бы причинить столько разрушений, но у «Саянсы» была своя артиллерия, и когда пламя добралось до пороха… В живых остались лишь трусы, успевшие прыгнуть в воду раньше, чем корабль обратился пылающей ловушкой. Ни одного Санше среди них не оказалось. Как не нашлось бы ни одного Эше, случись подобное с «Илльятсе». Но все же Кью надеялся. Даже когда шел за Шилаю вдоль кромки воды.

— Кью…

Он не слышал голоса Шилаю. Как во сне Эше Кью медленно наклонился. Волны вынесли на берег изломанное тело в жалких клочьях темно-багровых одежд. Крови не было — она вся осталась в воде. Он не глядя протянул руку и сжал пальцы вокруг прохладной ткани, опустился на колени, бережно закрывая дорогой шелковой вуалью лицо. Ту часть, что оставил от него взрыв и огонь. Духовные Сестры безлики. Их лица, так же, как и их души, принадлежат Тану. В жизни и после смерти тоже. Кью всегда знал это. Эше Лье ушла к Тану семнадцать лет назад, но сегодня она оставила его окончательно. Эше Кью вглядывался в плотный шелк и никак не мог понять, отчего так режет глаза, будто в них насыпали целую пригоршню морской соли.

Он очнулся, только когда Шилаю опустился напротив него. Тот осторожно снял китель, раскладывая его на песке, посмотрел вопросительно, и Кью дернулся, торопливо расстегивая пуговицы и стягивая свой собственный. Они вместе осторожно подняли тело и понесли его к лодке. Души Духовных Сестер принадлежат Тану, но души Эше всегда принадлежали еще и морю.

Дорога к побережью оказалась не в пример короче, чем от него. Возможно, потому что тогда они едва тащились, примериваясь к «благовоспитанному» темпу Илеше Лаю, а теперь перемещались так быстро, как только позволяли лошади и лесные дороги. Заполошное письмо с блокпоста птица принесла в форт еще до полудня — как раз к выезду очередного отряда. И Лаар Исаю точно не хотел видеть рядом с собой Фаах Аю, но переспорить последнего паладину снова не удалось. Вторая птица — вместе с более подробным отчетом о происходящем — нагнала отряд уже в пути. Торопиться к побережью смысла не было, но и идея прохлаждаться по лесам никому не показалась здравой, поэтому скорости отряд не снизил.

Ветерок доносил с побережья запах гари — не слишком сильный, но вполне достаточный, чтобы лошади занервничали. Фаах Аю крепче натянул поводья, мысленно надеясь, животное не будет упираться слишком отчаянно: спешиваться ему не хотелось.

— Засада? — Лаар Исаю понял его заминку по-своему. Аю почувствовал, как по плечам прошлось знакомым режущим ощущением, и с трудом удержался, чтобы не передернуться: чужие Покровы ему откровенно не нравились.

— Все в порядке, — лошадь, в отличие от него самого, успокоилась и пошла вперед.

С каждым шагом запах гари усиливался, временами Аю казалось, что он все еще слышит потрескивание огня. Отряд сбился плотнее, кое-кто сбросил на руку щит и потянулся за копьем, а Лаар Исаю абсолютно бесцеремонно отодвинул Аю за спину. Он беззвучно фыркнул, дернул повод, удерживая вознамеривающуюся зубами восстановить справедливость лошадь, и, спасаясь от удушливого запаха, прижал платок к лицу. Нити молчали.

Просека открылась внезапно, налетела запахом моря, на миг перекрывшим даже набившийся в горло привкус пепла. Аю тронул поводья, заставляя лошадь идти вперед, прямо по прогоревшему в стекло черному песку.

— Что-то нашли? — он наблюдал, как ехавший впереди Лаар Исаю спешился и теперь, сняв латную перчатку, перетирал в ладони еще теплый песок.

— А вы не чувствуете? — паладин поднял голову, между его бровями залегла тревожная складка, сразу придав лицу вид серьезный и сосредоточенный. — Неправильная эта земля… как после несотворенных, но… по-другому.

Он наклонился, будто собирался попробовать песок еще и на вкус, но тут же с отвращением отряхнул руку.

— Никогда тут такого не чувствовал, — Лаар Исаю передернул плечами и бросил еще один тревожный взгляд на Аю. «Что вы разбудили здесь?» — слова отчетливо повисли в воздухе, и Аю, будто защищаясь, лишь выше вздернул подбородок. Но Лаар Исаю отвернулся, так ничего и не сказав, и повел лошадь дальше, к укрытым темно-красной материей телам.

Чуть в стороне складывали погребальный помост. В Святой Иерархии привычка сжигать тела водилась разве что за энаратцами, но сама мысль отдавать тела чужой земле казалась… неправильной. Кто знает, на что способны дикари, если даже выходящий из их рук огонь можно назвать скверным. Аю знал — костер будет гореть до самого заката, а потом пепел соберут в короб и доставят в крепость. Там, у самого фундамента, уже протянулась цепочка гробниц — безмолвное заявление права на эту землю. Оплаченное кровью не отдают просто так. Но все же Аю находил донельзя ироничным позволить святому пламени довершить то, что не удалось колдовскому огню.

— Господин иерарх? — Фаах Аю с трудом оторвал взгляд от колеблемой ветром темно-алой ткани и обернулся. В опасной близости от лошадиной морды стоял молодой льяттец: — капитан приказал проводить вас на «Илльятсе», как только прибудете.

— Идем, — на этот раз лошадь оказалась слишком увлечена попытками укусить неосмотрительно потянувшегося к ней льяттца, и покинуть седло Аю удалось без приключений. Он бросил поводья одному из оставшихся с ним солдат и последовал за своим провожатым, с подсознательным удовлетворением отмечая, что тот был на голову ниже самого Аю.

«Илльятсе» оказалась намного больше посольского корабля, на котором Фаах Аю прибыл на острова. На палубе деловито суетились люди — все сплошь льяттцы, и глаза Аю не находили признаков того, что ночью кораблю довелось принять бой. Если не считать двух укрытых темно-красной тканью тел.

Фаах Аю обернулся с едва ощутимым толчком нитей, как раз вовремя, чтобы увидеть, как на борт бережно, будто величайшую драгоценность вносят еще одно тело. Живым лиц не закрывают. Он отступил в сторону, гадая, на чьи же погребальные носилки не пожалели капитанского кителя, и тут же отвел глаза: из-под слоев ткани выскользнула тонкая рука в обгоревшей белой перчатке с едва различимым символом десятилучевого солнца. Даже Несотворенные не причиняли вреда Духовным Сестрам. Они узнали это в разгромных сражениях кампании 393-го, когда взяв штурмом ставку, дейм обошли стороной лекарские палатки и закрывших их живым щитом женщин в темно-красных одеждах. Внезапное благородство, которого не было в войнах с Та’Ларном, и которого точно не стоило ждать на Островах.

— Господин иерарх, семья Эше приветствует вас на борту «Илльятсе». Я — Эше Кью.

Вести разговоры в соседстве с погребальными тканями Фаах Аю откровенно не хотелось бы, но пока они оставались на корабле — выбирать условия и диктовать места мог только его капитан. Старые традиции, корнями уходящие еще в те далекие времена, когда первый из льяттских кораблей приблизился к берегам большой земли. Аю не был большим знатоком льяттской аристократии, но даже не назови Эше Кью свое имя, что-то безошибочно выдавало в нем принадлежность к тому, что называли «морской Льяттой», потомка тех, кто когда-то штурмом брал северные земли. И эта морская Льятта отличалась от своей сухопутной части так же сильно, как панцирь улитки от скрываемой внутри мякоти. Семья Илеше никогда не была частью морской Льятты.

— Фаах Аю, — так же коротко представился он в ответ, привычно опуская предписанное Канцелярией Иерархов звание. — Получив ваше письмо, я ожидал худшего.

Аю развернулся лицом к берегу, так, чтобы не видеть тел, но и иметь возможность наблюдать за невыразительным лицом льяттца. Впрочем, сейчас оно таковым не было. Фаах Аю видел, как дрогнули и побелели ноздри, когда Эше Кью беззвучно втянул в себя воздух, а на скулах заходили желваки, но голос его все же звучал удивительно ровно:

— Мы потеряли «Саянсе» и три корвета, весь прибрежный гарнизон и укрепление. Вы находите это… недостаточным?

Лично Фаах Аю больше всего беспокоила потеря блокпоста, но Эше Кью явно находил самой существенной вещью гибель одного из больших кораблей. С льяттцами всегда начинали твориться чудные вещи, когда дело доходило до кораблей. Большие экспедиционные суда принадлежали семьям и передавались по наследству, а в их команды никогда не брали чужаков или посторонних. Вероятно, по-настоящему своим домом льяттцы полагали именно корабли.

— Мы могли потерять намного больше, если бы колдовской огонь добрался до кораблей, — Аю не очень понимал, что могло помешать островитянам именно так и поступить: факелы, огненные стрелы — Ию рассказывал, что они не раз сталкивались и с тем, и с другим. Но все же огонь всегда оставался самым обыкновенным. Мог ли где-то здесь таиться страх перед слишком жадным неестественным пламенем? Одной искры хватило бы и самим смельчакам.

— Блокпост… почему так много погибших? — Аю не стал дожидаться, пока Эше Кью достаточно осмыслит мрачную перспективу, и задал следующий вопрос. На побережье точно оставались благословенные, а под защитой Покрова паладины сумели выбраться даже из ловушки змеиного храма. Что могло помешать им здесь?

— Не знаю, — Эше Кью медленно покачал головой, — Мы не смогли толком подойти к берегу — каждый раз то поднималась волна, то ветер менял направление. Море будто взбесилось. Никогда тут такого не видел, — признавать собственное поражение в борьбе с волнами льяттцу явно было сложнее, чем все прочие потери.

— Вот как, — Аю поймал себя на том, что бессознательно поглаживает аметисты, и опустил руки вниз. Причин сомневаться в словах Эше Кью у него не было — если льяттец находил поведение моря неестественным, значит, так оно и было. Но море и корабли могли стать проблемой, только если они соберутся покинуть острова. Или Иерархия все же пришлет подкрепления. И то, и другое представлялось Фаах Аю довольно отдаленным и несущественным. — Но хоть что-то вы видели?

— Отряд точно сумел выбраться, они отходили к кромке воды. И почему-то не удержали Покров. Дикари просто стреляли, пока было в кого стрелять.

— А вот это — по-настоящему плохая новость, — Аю пришлось приложить изрядные усилия, чтобы голос его звучал так же ровно, как у Эше Кью: слишком много тревожных нитей мерцали за уголком глаз от его слов. Смутное беспокойство, становящееся все более отчетливой тревогой. — Мы слишком полагаемся на Покровы, и если островитянам удалось подобрать к ним ключ…

— Тан нас не оставит. Возможно, между стрелами и колдовским пламенем кому-то просто не хватило веры, — успокаивающие интонации льяттца заставили Аю нервно передернуть плечами, и он резко обернулся. — Поговорим позже, — Эше Кью поднял вверх руку с раскрытой ладонью, — сейчас время для мертвых.

Будто в ответ на его слова на берегу вспыхнуло пламя. Алые всполохи поднимались вверх, вплетаясь в синевато-фиолетовые лучи заходящего солнца. Кто-то совсем рядом шептал слова молитвы, но Фаах Аю не вслушивался в них и не молился сам, только смотрел на танец алого и фиолетового, к которому примешивались отдаленные зеленоватые всполохи колдовского огня.

С трудом он заставил себя отвернуться от огня. Молчание на корабле сменилось мрачной и деловитой суетой: «Илльятсе» поднимала якорь, вместе с отливом ускользая на глубокую воду. Аю с раздражением принялся выискивать глазами Эше Кью: ночевка на корабле совершенно точно не входила в его планы, к тому же разговор их явно не следовало считать оконченным. Но в сгущающихся сумерках капитан в простой белой рубахе ничем не отличался от своих матросов, а слаженные действия команды и вовсе превращали ее в единый организм, в котором невозможно было вычленить отдельное звено.

На палубу вынесли три небольших деревянных плота. Аю подошел ближе, слабый запах масла он ощутил раньше, чем глаза различили его блеск. Плоты застелили темно-красной тканью, тоже насквозь пропитанной маслом. Люди у плотов расступились, и Фаах Аю снова увидел Эше Кью: он опустил на плот тело Духовной Сестры, все так же закутанное в капитанский китель, опустил так бережно, будто боялся потревожить ее сон. Аю отступил в тень большой мачты: на мгновение ему показалось, что он прикоснулся к чему-то запретному, не предназначенному для чужих глаз. Будто подглядывал в замочную скважину.

Плоты спустили на воду, влекомые отливом и морским течением, они медленно удалялись от борта «Илльятсе», превращаясь в едва различимые тени. Эше Кью поднял лук, плавным отточенным движением натягивая тетиву, стоящий рядом с ним матрос, тот самый, что провожал Аю на корабль, поднес к обмотанному промасленной ветошью наконечнику факел. Мгновение — и от борта «Илльятсе» отделился рой огненный стрел, некоторые падали в воду, мгновенно затухая, но большая часть их попала в цель: промасленная ткань и дерево вспыхнули, и над водами загорелись три маленьких костерка.

— Волей своей Тан призвал нас из вод, и по воле его мы возвращаемся в воды, чтобы снова идти к нему, — тихие слова Эше Кью разносились по кораблю, будто подхваченные ветром и эхом множества голосов, их подхвативших.

— Из моря и к морю, — беззвучно повторил Аю, как никогда отчетливо ощущая алый шелк траурной ленты, которую сжимал в руках.

— Что вы планируете дальше? — в слабом свете корабельных огней алая лента на плече Эше Кью казалась брызгами крови. — Я слышал, вам удалось нагнать на дикарей достаточно страху, но загнанный в угол зверь начинает кусаться. Это могло быть и жестом отчаянья, но если позволить им поверить в собственные силы…

За все время Островной кампании островитяне не раз приносили колдовской огонь к форту или блокпосту, но до этого он ни разу не оказывался достаточно силен, чтобы повредить укреплениям. Теперь же что-то изменилось. Аю чувствовал это в сгорающих линиях, в быстром переплетении нитей, но никак не мог уловить нужную последовательность, понять, какое же решение окажется верным. Ему не хватало фрагмента, чего-то невероятно важного, чтобы простая россыпь вероятностей стала путем. Без неуловимого присутствия за плечом значки на картах для него всегда оставались просто значками. Но сейчас за спиной не было ничего, кроме темноты.

— Нам нужна Избранница Хау’Эшс — она сердце и душа этих островов. Если склонится их бог — то и у его последователей не останется выбора.

— Вы и так ловите ее по всему острову, — Эше Кью как-то разочаровано фыркнул.

— Скоро Перелом, — Аю говорил медленно, больше занятый тем, что повязывал на рукав траурную ленту, — островитяне чтят его своими ритуалами. У Избранницы не будет выбора — она придет к их Священным Озерам.

— Неужто вам удалось раздобыть проводника?

— Проводники могут солгать, карты в этом отношении намного вернее, — перед глазами вновь возникли тонкие грифельные линии на полупрозрачной бумаге. Илеше Лаю совершенно точно не планировал показывать ему эту карту, но тогда, перед самой высадкой, Шалве Таю оказался слишком нерасторопен, собирая выпавшие из саквояжа бумаги.

— Что нужно от меня? — они были одного роста, и Эше Кью смотрел прямо в глаза Аю так, будто хотел вывернуть его наизнанку.

— Люди и… ваш порох, — Аю улыбнулся. Перед глазами растекалась сиреневая гладь фаахского щита, сквозь которую все отчетливее проступала алая полоса.

8 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров

Фалве Ию тронул поводья, намекая остановившейся лошади, что стоит двигаться дальше. Та недовольно всхрапнула, но возобновила медленный осторожный шаг: местные леса ей не нравились, и Ию был глубоко с ней солидарен, но для них обоих это ничего не меняло. Нужно двигаться вперед. Небольшой отряд добрался почти до самых отрогов гор — разглядеть их отчетливо мешали только деревья. Значительно дальше, чем все отряды до этого. И точно дальше, чем одобрил бы Лаар Исаю для обычной вылазки.

— Ничего? — Ию окликнул ехавшего впереди Шессах Лею. Тот даже не обернулся, но, выдержав порядочную паузу — Ию мысленно успел досчитать до десяти — все же ответил:

— Уже близко. Здесь проходили люди. Может быть день назад, — говорил Шессах Лею так, будто просто рассуждал вслух. Ию мысленно выдохнул, в который раз задаваясь вопросом: почему с северными аристократами всегда так сложно. Даже льяттцы не бывали и вполовину так высокомерны. Большинство тарцев и вовсе становились нормальными ребятами, стоило пару раз скрестить мечи на тренировочной площадке или поменяться дежурствами. С Шессах Лею до Островов Ию знаком не был, да и о семье Шессах не знал ничего, кроме того, что никто из этой семьи в семинарии с ним не учился. Это Аю мог бы навскидку сказать, когда на севере услышали о первом Шессах и сколько раз те роднились с Фаах. Впрочем, судя по чистейшей белой масти Лею — довольно часто. Или Шессах вообще были сиаальцами, которые хлынули на север после Рокового Перелома, чтобы потом вместе с войсками Таннара откатиться обратно. Кампанию по возврату Сиаальских земель Ию знал намного лучше родословных, но приязни в глазах Шессах Лею это ему не добавляло. Иногда Ию казалось, что родословные — это вообще единственное, что занимает мысли любого из северян. Они с Аю оба были младшими иерархами, что в случае Ию превратилось в Ордене в звание рыцаря, но перед именем Фаах северные головы склонялись быстрее, чем их владельцы успевали это осмыслить. Его же Шессах Лею и подобные ему старались просто не замечать. Хотя игнорировать окончательно все же не получалось. Все же Лаар Исаю назначил командиром на этой вылазке Фалве Ию, а не Шессах Лею.

— Хорошо, — Ию благодарно кивнул, не замечая, как от его слов спина Шессах Лею буквально каменеет.

Вскоре Ию и сам стал замечать — Шессах Лею вел их по едва заметной тропе. Она не была утоптанной, но кто-то убрал с нее слишком мешающиеся лианы и ветви. Достаточно для пешего, но почти непригодно для всадника. Спустя еще сотню шагов им все же пришлось спешиться: тропу преградил ствол дерева, странно упирающийся в другой. Ию приостановился, касаясь его, и изумленно замер, когда вместо теплой древесины пальцы его нащупали холодный мрамор камня. Он всмотрелся внимательнее, уже понимая, что видит перед собой колонну. Вероятно, когда-то это было каменной аркой, но теперь от нее остались лишь обломки двух держащих колонн. Но кто мог построить здесь что-то подобное?

Тропа под ногами расширилась, Ию был почти уверен, что под слоем дерна отыщется прочный камень: каменных обломков вокруг попадалось все больше, а потом из-за деревьев показался город. Каменные руины, надежно спеленутые лианами, поднимались вверх на несколько этажей, смотрели провалами стен и окон, врастали в поднимающиеся за ними горы. Среди буйной растительности и ярких островных красок они смотрелись еще более чуждо, чем серый камень возведенной Орденом крепости. Ию услышал рядом судорожный вздох и покосился на Шессах Лею: вот уж кто выглядел по-настоящему ошеломленным. Он, несомненно, слышал рассказы о змеином храме, который совсем не походил на работу местных (особенно если сравнивать с их же бедными хижинами), но слышать и видеть — совсем разные вещи. Да и глупо сравнивать один небольшой храм и целый город.

— Кто мог построить все это? — Шессах Лею нагнулся, счищая дерн с валяющегося почти у них под ногами крупного камня, бывшего раньше капителью одной из колонн. — Это точно не работа дикарей… похоже на сиаальскую резьбу… или энаратская?

— Зато это — точно местная работа, — Ию миновал первую линию зданий и присел на корточки у свежего кострища. Зола уже остыла, но все же выглядело оно намного моложе всего вокруг. Да и вряд ли строителям зданий пришло бы в голову жечь огонь прямо посреди мраморного зала.

— Не расслабляться и смотреть внимательно. Удобных мест для засад тут не меньше, чем узоров. Шессах Лею! Красотами потом любоваться будешь… лучше скажи, как давно ушли отсюда островитяне.

Ию выпрямился и тревожно огляделся по сторонам: на миг ему померещился чужой холодный взгляд, но ощущение пропало вместе с рефлекторно развернутым Покровом. Фалве Ию растянул край, зацепляя в него и Шессах Лею, который в кои-то веке молча послушался, и теперь с озабоченным видом кружил вокруг кострища.

— Они были здесь совсем недавно… кровь… травы… Раненые? — он остановился и уставился прямо в глаза Ию, болезненно и напряженно хмурясь. — Они явно отдыхали после какой-то большой драки.

— Где они теперь? — вариантов, с кем могли сцепиться островитяне, было не так уж много, и думать о них не слишком хотелось. Но Ию упорно пытался сосчитать, мог ли это оказаться тот отряд, который должен был выйти из крепости после них. И с которым собирался отправиться Аю.

— Здесь, — Шессах Лею говорил тихо, но его услышал весь отряд, — они все еще здесь.

Тревога исчезла. Звякнула натянутой до предела тетивой и растворилась в поднявшемся навстречу ей слепящем солнечном свете.

— Ты, ты и ты, — Ию обвел пальцем двоих старающихся держаться подальше солдат и добавил к ним Санше Чию, который точно умел ставить неплохой Покров, — остаетесь здесь вместе с лошадьми. — Если что — дадите сигнал, — он перебросил Санше Чию сигнальный рожок. — Остальные — со мной. Сгруппироваться. Не выходить из-за линии Покрова. Шессах Лею — в центр построения.

Отряд перестроился легко и слаженно, какой-то частью сознания Ию успел удивиться тому, как запросто это получилось, но смутную и мимолетную эту мысль тут же вытеснила насущная необходимость удержать Покров над всем отрядом и не забывать при этом внимательно смотреть по сторонам.

Они продвигались вперед медленно, на всякий случай подняв повыше щиты. Как будто одного Покрова было недостаточно. Но город встречал отряд исключительной тишиной, будто был покинут многие годы назад. Ию мог так подумать — если бы не нарастающее с каждым шагом тревожное чувство, что идут они прямиком в расставленную ловушку. Но Шессах Лею не говорил ничего, только быстрыми знаками указывал повороты древних улиц. И они шли дальше.

Перелом, форт Ордена Паладинов на Озерном острове

Солнце давно миновало зенит, и косые бело-голубые лучи с фиолетовыми предзакатными отблесками щедро заливали совещательный зал сквозь узкие окна-бойницы. Зал, еще совсем недавно полный людьми и голосами, затих, вслушиваясь в почти беззвучное скольжение грифеля по тонкой рисовой бумаге. Стержень чиркнул, уводя линию в сторону, и сломался. Фаах Аю преувеличенно аккуратно отложил его в сторону и опустился на пододвинутый кем-то стул, вытирая платком испачканные пальцы.

Визит на побережье принес… перемены. Аю едва заметно усмехнулся, вспомнив, какое лицо сделалось у Лаар Исаю, когда он понял, что Эше Кью и небольшой отряд льяттцев отправляется с ними. Впрочем, когда он заметил, что они везут в форт, лицо у рыцаря-паладина получилось еще более чудным.

— Признайтесь честно, господин иерарх, какой силы Словом одарил вас Тан? — Лаар Исаю все еще задумчиво косился на невозмутимых льяттцев. Возвращаться пришлось пешком — на лошадей сгрузили ценный и взрывоопасный груз, да и не хватило бы их на увеличившийся в количестве отряд.

— Я не владею Словом, — сухо отозвался Аю. Где-то в глубине души он радовался тому, что не пришлось снова лезть на лошадь. Хотя он полюбовался бы на привычных к корабельной палубе льяттцев в седле.

— Тогда мне страшно представить, что вы обещали Льятте за ее порох.

— Всего лишь возможность его использовать, — Аю тонко улыбнулся, любуясь ошеломленным выражением лица паладина. — Островитяне все сделали за нас, — все же счел нужным пояснить он.

— Месть? — брови Лаар Исаю взлетели вверх. — Кто бы мог подумать…

— Любой, кто имел дело с льяттцами достаточно долго. Или хотя бы внимательно читал хроники.

Но все же этих перемен было недостаточно. Аю поднялся на ноги и оперся ладонями на стол, разглядывая разложенные карты. Взгляд его то и дело возвращался к той, что лежала прямо перед ним. Грифель едва наметил контур побережья, обозначил горную гряду. Где-то в ее сердце скрывались Священные Озера островитян. А еще путь к залежам железа — конечной цели всей экспедиции. Аю осторожно расправил складочку на бумаге и принялся стирать неверно проведенную грифелем черту. Света от закатного солнца становилось все меньше, дальний край стола уже терялся в полумраке, но зажигать лампы Фаах Аю не спешил. Свет не сделает его задачу проще. Когда он намекнул Эше Кью, что карта путей к Озерам существует, то ни словом не обмолвился, что существует она исключительно в его голове. Теперь надлежало превратить зыбкий образ из памяти в реальность.

Фаах Аю никогда не жаловался на память, но все же воспроизвести карту, которую он видел мельком почти полгода назад, представлялось почти непосильной задачей. Чудо, что он вообще о ней вспомнил. Полгода назад он не стал бы и пытаться. Аю полузакрыл глаза, выуживая из памяти нужный образ, и медленно наметил контуры очередного ущелья. Линии в голове растворялись и смазывались, но поверх них ложилась сетка разноцветных нитей, вспыхивала и направляла руку каждый раз, когда памяти оказывалось недостаточно.

После падения Змеиного храма что-то изменилось. Будто вместе с каменными сводами рухнула какая-то стена в нем самом и в пролом хлынули нити. Они всегда были где-то рядом, мелькали перед глазами редкими неясными вспышками, и Аю думал, что так будет всегда. Отец не умел управлять своими видениями — они приходили и уходили, когда считали нужным. Теперь Аю думал, что он не пытался достаточно хорошо. Не имел в этом такой отчаянной нужды. Он и сам впустую потратил годы в семинарии, пытаясь добиться от нитей хоть какого-то порядка и ясности. Проблема оказалась не в нитях, они всегда были ровно там, где должны быть, а в нем самом. В способности не только смотреть, но и видеть.

Грифель завис над бумагой, Аю задумался, медленно перебирая разноцветные нити: карта, без сомнения, существовала где-то в его голове, и существовала вероятность, в которой он ее вспомнил. Оставалось только ее найти. Под мягкую зеленую вспышку на бумаге появился замысловатый рисунок змеиной головы. Аю никогда толком не умел рисовать, но сейчас между лучами заходящего солнца и слабого света появляющейся на небосводе луны он видел призрачные руки, выводящие одну линию за другой. Он следовал им, и из белизны листа проступали извилистые тропы и опасные обрывы, тупики и кусочки сети пещер, пронизывающих горы.

Нити мерцали и гасли одна за другой, отсекая исходы, пока не осталась только одна дорога, испещренная сетью грифельных линий. Солнце уже скрылось за горизонтом, расчертив небо густыми фиолетовыми отблесками, когда Аю откинулся назад, разминая пальцы и затекшую спину. Теперь у него был ключ к Священным озерам, но еще следовало найти руку, способную вставить его в замок и повернуть.

Лаар Исаю? Он смог вывести отряд паладинов из Змеиного храма и неплохо закрепился в форте. Но он же ничего не смог предпринять, пока Аю не взял все в свои руки. Лаар Исаю по силам провести отряд. Но не штурмовать сердце островов.

Эше Кью? Аю почти ничего не знал о льяттце, кроме того, что он был капитаном всей небольшой флотилии, прибывшей к Озерному Острову. К горам корабли не подвести.

Аю закрыл глаза и силой потер их, пока исчезнувшие нити не сменились цветными пятнами. Он знал нужное имя с самого начала. Все остальное — лишь попытка найти аргументы для уже принятого решения. Ему нужен был Ию. За уголком глаза вспыхнула золотистая нить, показывая, что если он хочет получить желаемое, уже следует отправиться на поиски.

Отряд Ию должен был вернуться раньше отряда самого Аю. Что могло задержать их до самого Перелома? Золотистая нить сплелась с тревожно-желтой, и Аю ускорил шаг. Он был уверен, что нити приведут его к Лаар Исаю, который должен принять рапорт от командира вернувшегося отряда, но вместо этого Аю спустился во двор крепости. Тяжелые ворота уже закрылись, отсекая последние солнечные лучи, зажженные факелы больше слепили глаза, чем позволяли что-то рассмотреть, но Аю и не всматривался. Он легко скользил между солдат и лошадей, отмечая странное напряженно-молчаливое состояние всего отряда. Если бы произошла стычка — были бы раненые, убитые, но не молчание. Молчание порождает неизвестность — отсутствие подходящих слов.

Фалве Ию нашелся в конюшне. Аю некоторое время наблюдал, как тот чистит расседланную лошадь, и прислушивался к собственным смутным ощущениям и неопределенному дрожанию нитей. Налетевший сквозняк заставил зябко передернуть плечами, Аю зацепился за непривычное чувство холода и понял: Покрова не было. Мягкое тепло, что ложилось на плечи, стоило оказаться достаточно близко к Ию, так и не появилось.

— Что случилось? — Аю шагнул вперед, опасливо покосился на лошадь, но все же перехватил руку со щеткой, заставляя обратить наконец на себя внимание. — На тебе лица нет! — Слова вырвались прежде, чем он успел поймать их и оценить, но других в этот момент все равно не нашлось бы. Аю чуть нахмурился, гася смутные мотки разномастных нитей, и потянул Ию за собой. — Пойдем. Нечего тут делать, солнце уже совсем село.

Смутное ощущение нереальности не отпускало Фалве Ию до самого форта. Он с трудом понимал, что они куда-то едут, даже что-то говорил, хоть и совершенно не слышал ответов. Чуть лучше стало, когда впереди показались крепостные ворота, но стоило въехать во двор, как весь сумрак будто разом навалился на него вместе с погасшими солнечными лучами. На мгновение Ию представил, что сейчас придется идти к Лаар Исаю, что-то говорить ему, и…

— Шессах Лею, доложишь рыцарь-паладину обо всем, — собственный голос казался еще более чужим и далеким, чем все остальное.

Темнота сгущалась. Ию с трудом различал собственные руки, но упрямо продолжал водить щеткой по шкуре лошади. Мерное однообразное движение позволяло не думать. Он не заметил появления Аю, даже толком не разобрал сказанных слов, только почувствовал прикосновение прохладной ладони и шагнул следом в темноту. Мир сузился до отчетливо различимой во мраке беловолосой макушки.

Это уже было. Ию вдруг с небывалой отчетливостью вспомнил, как однажды, еще в далеком детстве, умудрился рассориться со всеми и сбежать из дома. Тогда он долго блуждал по ставшими такими незнакомыми в темноте улицам родного города, пока не додумался забраться в сад особняка Фаах. Аю тогда точно так же тащил его за собой по аллеям сада и запутанным коридорам собственного дома. Такой мелкий, но уже жутко высокомерный и нелепый в длинной батистовой сорочке с кружевами. Сейчас Аю нелепым не выглядел совершенно, несмотря на то, что количество кружев на рубашке точно не стало меньше, чем в детстве. Ию не представлял, где Аю умудрился раздобыть их и в крепости. Темнота немного отступила.

Аю распахнул перед ним дверь небольшой комнаты, которую занимал в крепости. По размерам она была даже меньше семинарских спален, с трудом вмещая походную кровать и сундук с плоской крышкой, который Аю придвинул к узкому окну и приспособил под стол.

— Сядь куда-нибудь, — Аю двигался, не замечая выключенных ламп, Ию не мог разобрать, что именно он делал, да и не слишком пытался, только вслушивался в успокаивающий шорох чужого присутствия.

— Держи, — в нос ударил резкий и горький полынный запах, и Ию рефлекторно сомкнул пальцы вокруг горячей глиняной чашки. — Побудь здесь пока. Я скоро вернусь, — Аю испытующе посмотрел на него и отошел, только дождавшись кивка.

Закрывшаяся с хлопком дверь вернула темноту.

* * *

Оставлять Ию сейчас было не очень разумно. Аю не помнил, чтобы хоть раз видел друга в подобном состоянии, но ему нужна была информация. Не зная начала, невозможно разобраться с концом. Фаах Аю проигнорировал попытавшегося что-то сказать ему солдата и вошел в кабинет Лаар Исаю. Утруждать себя стуком он тоже не стал.

— Ваша светлость, — осекшийся при его появлении Шессах Лею почтительно склонился, но тут же поправился: — Простите, господин иерарх.

— Продолжайте, — Аю небрежно шевельнул пальцами под беззвучный фырк Лаар Исаю. Возмущаться по поводу вторжения он почему-то не стал.

— Да, — Шессах Лею еще раз склонил голову и заговорил. Обращался он теперь исключительно к Фаах Аю. — После обнаружения свежих следов дикарей рыцарем Фалве Ию было принято решение о продолжении обследования города. Был использован боевой порядок с расчетом на возможную засаду и атаку лучников. До площади мы добрались, не встретив сопротивления, хотя мною был зафиксирован факт наблюдения. На площади же… — гладкая речь прервалась. Аю, до того с донельзя отрешенным видом созерцавший собственные ногти, поднял голову. Шессах Лею смотрел куда-то поверх его плеча, и взгляд у него был совершенно остекленевший.

— Мы слушаем, — нетерпеливо напомнил Аю, когда пауза слишком уж затянулась.

— Да, простите, — Шессах Лею встряхнулся и торопливо заговорил, будто надеялся, что если он произнесет слова достаточно быстро, они потеряют свое значение. — На площади мы обнаружили второго секретаря посольства — Шалве Таю. По его словам, он перешел на сторону дикарей. Он называл себя Юатом. Мне показалось, что он был совершенно не в себе. Не могу точно воспроизвести содержание диалога — с ним говорил рыцарь Фалве Ию. Мне поручили исследовать окружающие дома. Нас явно окружали, но невозможно было определить точный состав и количество. Диалог мог… дать время. Я не вслушивался. Но, кажется, он говорил о какой-то большой стычке с колдовским огнем, — Шессах Лею снова замолчал. Аю переглянулся с Лаар Исаю, и тот едва заметно кивнул.

— Островитяне совершили вылазку на побережье. Блок-пост и находящийся там гарнизон уничтожен. Пострадала часть кораблей. Они использовали там колдовской огонь.

— Вот как, — Шессах Лею прикусил губу и опустил голову, — мы не знали.

— Что было дальше? — пока ничего в рассказе Шессах Лею не казалось Аю из ряда вон выходящим. Новость о Шалве Таю была… неприятна, но не более того. Окажись на его месте Илеше Лаю — все было намного хуже. Посол знал не в пример больше, чем любой из его секретарей. А так оставался хороший шанс, что островитяне не будут знать о карте до самого конца.

— Они вытолкнули на площадь людей. В основном мирных жителей. Я не успел увидеть воинов. Возможно, они там и были, не знаю. Все произошло так быстро. Этот Юат что-то сказал, кажется, отдал какую-то команду, но никто не успел ничего сделать. Такой яркий свет… он вспыхнул и все было в нем. Не знаю, сколько это длилось. Просто вспышка — а потом на площади остались только мы. И никаких следов. Я… не чувствовал дикарей во всем городе. Как будто их тут никогда не было.

— Что за свет? Какая-то очередная выходка дикарей? — Лаар Исаю нахмурился. Подавленное состояние подчиненного он явно не разделял.

— Нет, — Шессах Лею вскинул голову и решительно повторил, — это не дикари. Я думаю, что… это рыцарь Фалве Ию. Свет вышел из его рук. И… там не было и следа колдовства дикарей. Кто-то говорит, что это был свет Тана, — последние слова Шессах Лею произнес совсем тихо.

Фаах Аю потребовалось изрядное усилие, чтобы удержать рвущееся с языка ругательство. В висках тоскливо и очень обреченно заломило. Ию превосходно умел выделяться там, где этого делать не следовало.

— Надеюсь, — холодно произнес он, — вы не поддержали эти глупые измышления. И не будете поддерживать или распространять их и впредь.

Сложно было вспомнить благословение более опасное, чем свет Тана. Причем равно опасное как для тех, кто им обладал, так и для тех, кому не посчастливилось оказаться на пути обладателя.

— Конечно, — Шессах Лею медленно поклонился, не отрывая взгляда от лица Аю, — никаких слухов не будет.

— В таком случае — не задерживаю.

— Ваша светлость, рыцарь-паладин, — Шессах Лею коротко отсалютовал и выскользнул за дверь.

— И что это было? — Лаар Исаю едва дождался, когда за ним захлопнулась дверь. — Я чего-то не знаю, а, господин иерарх?

— Вы знаете ровным счетом столько, сколько и я, — Аю пожал плечами, принимая самое равнодушное выражение из тех, на которые был способен. — Или вы предпочтете подобные слухи?

— Нет, — пальцы Лаар Исаю сложились в отгоняющий зло символ, — вот чего-чего, а такого добра нам не надо, — он замолчал, а потом резко приблизился, почти нависая над Фаах Аю. — Вы знали?

— Нет, — Аю чуть поморщился: такое близкое соседство с кем-либо ему совершенно не нравилось, но ответил он абсолютно искренне. — И я попросил бы…

— Но вы не удивлены, — Лаар Исаю все-таки немного отступил. — И вы уверены в том, что это был именно святой свет и ничто иное.

— А вы знаете еще одно благословение с таким эффектом? — Аю беззвучно вздохнул. Никаких следов. Как будто их никогда тут не было. Лаар Исаю замолчал, царапая ногтем угол столешницы, и Аю был благодарен этой передышке, позволяющей привести мысли в порядок.

Любой семинарист знал, что существует десять благословений — десять подобий, в которых человек смог приблизиться к Тану. Три руки, пять чувств, слово и сердце. Десять благословений и бессчетное множество их проявлений, изрядно затрудняющих процесс их изучения любому, кто на это осмеливался. Деяния, совершенные с помощью благословений, фиксировались, обрастали легендами, и каждый, почувствовавший в себе силу Тана, стремился отыскать в хрониках и сказках себя самого. И только об одном благословении из десяти все наставники говорили в унисон — это сказки. Впервые столкнувшийся с порохом и взрывами мир принял достижение человеческой мысли за волю Тана. Тан звался Трехруким, но человека он наделил только двумя. Истории об обращенных в прах армиях, о Первых Иерархах, наделенных особым даром Тана, считались просто историями.

Любой иерарх, обладающий доступом к архивам и желанием в них рыться, знал, что реальность совсем не похожа на сказку. Фаах Аю не имел доступа к архивам, зато был прекрасно знаком с семейными хрониками и точно помнил, за что в тридцать девятом году Рассветной эпохи. Фаах Ию Таннар получил третье имя. Он не знал, как с этим обстояли дела в Лья, но Иерархия впервые увидела Карающую Руку Тана на полях сражений с Несотворенными. Свидетели благоговейно назвали это Святым Светом, а его обладателя — Гадсатаном, Искоренителем Скверны. Таннар писал, что Гадсатана называли воплощением самого Тана, приписывали способность читать мысли и видеть скверну. Первое Таннар почитал форменной чушью, насчет последнего испытывал сомнения, но полагал, что что-то Гадсатан видел. Или думал, что видит. О том, что стало переломным моментом, в хрониках ничего не было: теоретизировать и строить догадки Таннар не любил, но Аю предполагал, что-то должно было быть. Если только святой свет не имел изъяна в самой своей сути. Факты же говорили, что после отступления Несотворенных Гадсатан обратил взор на тех, кто его окружал. Человек не идеален — свет, тень — в душе его находится место всему. Вопрос лишь в том, чему он решается следовать. В пути и заключается весь смысл. На свою беду, Гадсатан видел скверну во всех, кроме себя самого. Возможно, он просто не рискнул заглянуть в зеркало. О дальнейшем Таннар писал донельзя скупо, но за сухими строчками Аю отчетливо видел выжженный след от приграничья до самой столицы. Святой город тогда еще только строился, да и вряд ли ожидал штурма практически изнутри. У Дворца Иерархов Гадсатан смел всех, кто посмел «мешать ему вершить правосудие», то есть просто оказался на пути. В тот год Иерархия лишилась всех десяти Высших Иерархов. Фаах Ию Таннар ждал Гадсатана на выходе из дворца. Помня о печальном опыте своих предшественников, он выбрал крышу повыше и очень тщательно смазал ядом стрелы. Гадсатан слишком увлеченно сжигал пытавшийся задержать его отряд стражи, чтобы обратить внимание на такие мелочи. Таннар открыл главный изъян всех благословений Рук — ни одно из них не может быть использовано вместе с другим. Все же у человека лишь две руки, и только одной из них он может прикоснуться к богу. Две отравленных шансатским ядом стрелы принесли Фаах Ию имя Таннара — Руки Тана, а еще через два года — кресло Восьмого Иерарха Тан. Изучая хроники, Фаах Аю задавался вопросом — что могло помешать Таннару пустить свои стрелы до того, как Гадсатан вошел во Дворец Иерархов, но эту тему Таннар не осветил даже для семейного архива.

Гадсатан напугал Канцелярию достаточно, чтобы она вымарала из официальных хроник и его имя, и его деяния, а само благословение попало в разряд крайне нежелательных. Аю не слышал ни одной реальной истории о его применении, а Таннар в своих записках сообщал, что лично сжег «еще троих одаренных, возомнивших себя Таном». Список Восьмой Канцелярии на этот счет мог быть намного обширнее.

— Что вы собираетесь предпринять? — своим молчанием Лаар Исаю оставил Фаах Аю достаточно времени на мрачные мысли и предположения, но сейчас раздражающий стук пальцев о столешницу умолк, сигнализируя, что рыцарь-паладин принял какое-то решение.

— Не знаю, господин иерарх, — Лаар Исаю ожесточенно потер переносицу, — вы же читали хроники?

— Хуже, — Аю с трудом удержался, чтобы не повторить его жест, — я читал дневники Таннара.

— Мало подходящая сказка на ночь, — Лаар Исаю нервно усмехнулся. — И что вы думаете?

— Благословение — это только благословение. Выбор его использования всегда на нас самих, — нити вспыхнули под веками, и Аю растворил часть из них, оставляя лишь те исходы, что собирался превратить в реальность.

— Этого я и опасаюсь, — Лаар Исаю совершенно не выглядел убежденным. Но все же Орден Паладинов давно обладал достаточной самостоятельностью от Канцелярии, чтобы иметь собственные тайны и не слишком тщательно следовать предписаниям.

— Никто не пострадал, — напомнил Аю, внимательно посмотрев на паладина, — никого из своих не задело и краем. И не заденет никогда.

— Ваша уверенность — поразительна, — Лаар Исаю смотрел на него со странно не вяжущейся с его обликом ироничной улыбкой.

— Я знаю Фалве Ию, — Аю вскинул подбородок, гася мимолетную мысль — кто, кого и в чем убеждал тут. Или убеждался. — Этого вполне достаточно.

— Воля ваша, — Лаар Исаю склонил голову, но произнес это таким невыносимым тоном, что Аю почувствовал, как к щекам прилила краска.

— Доброй ночи, — кабинет Аю покинул настолько быстро, насколько возможно, чтобы это не сочли бегством. У него еще оставалось дело. Намного более важное, чем все разговоры с Лаар Исаю разом.

* * *

Перелом уже вступил в свои права. Несколько часов между закатом и рассветом, когда мир — на единственную ночь в году — остается без взора Тана, открытый дыханию всех ветров. Фаах Аю чувствовал его — в слишком густой темноте коридоров, в ломком и неверном веере вероятностей, меняющихся с каждым ударом сердца. Причудливые, изломанные исходы, подсказывающие в равной мере невероятные вещи. Казалось, в эти часы действительно возможно все.

Аю бессознательно коснулся колец: железо леденило кожу и несло ясность мыслям. Нет ничего, чему стоило бы верить в Перелом. Он прикрыл глаза, гася разом все нити. Теперь вокруг не было ничего, кроме густой темноты крепостных коридоров, которая вскоре сменилась приглушенным светом, льющимся из-под дверей. Дверь в его собственную комнату казалась островком темноты.

Золотистый свет второй из лун едва проникал в комнату, но Аю хватило его, чтобы понять: с момента его ухода ничего не изменилось. Ию сидел у стены ровно так, как он его оставил, и даже не отреагировал на его возвращение. Плохо. Аю беззвучно прищелкнул языком и принялся на ощупь зажигать лампы. Искусственный свет разогнал темноту, но ее холодное присутствие не пропало.

За дверью то и дело раздавались торопливые шаги, перекликались голоса, но чем выше поднимались луны, тем реже и тише они звучали, пока не прекратились совсем. Ию не заметил, когда в комнате стало больше света, только почувствовал, как вьющийся над курильницей дым заполняет все терпким запахом полыни. Наверное, если закрыть глаза, можно даже представить, что за стенами раскинулся большой сосновый лес, а холодный ветер с холмов вот-вот бросит в окна комья колючего снега. И ничего не было. Мысль отдавала кисловатым привкусом малодушия. И Ию не закрывал глаз, смотрел, не отрываясь, на мутную поверхность давно остывшего чая. В поле зрения возникли руки. Ию безропотно позволил забрать у себя чашку и подвинулся, освобождая нагретое место.

Когда-то давно, сейчас казалось — совсем в другой жизни, они с Аю часто так сидели. Вернее, вначале сидел один Ию: стульев в семинарских спальнях не водилось, а сидеть на кровати, не сбивая каждый раз покрывало, он не умел. Проще было устроиться на полу, чем бессчетное количество раз поправлять несчастное покрывало: на любой попавшийся ему на глаза бардак Аю ругался почище кастеляна. Сам наследник Фаах умудрялся даже на кровати сидеть с идеально прямой спиной, как на троне, а злосчастное покрывало не иначе как приклеивал по утрам. Но разговаривать так было не слишком-то удобно, и к середине вечера Аю как-то очень естественно составлял ему компанию на полу.

Ию украдкой посмотрел на Аю, но лицо того оставалось холодным и непроницаемым. Он знал. Ию не сомневался, что доклад у Шессах Лею получился подробный и обстоятельный. Но Аю все еще был здесь, почти невесомо касаясь плечом плеча, и этого хватало, чтобы тугой болезненный узел внутри самую чуточку распустился.

— Знаешь, это всегда было так близко, — слова подбирались с трудом, но Ию чувствовал, что должен что-то сказать. Не для того, чтобы оправдаться, но чтобы Аю услышал его. Он всегда умел слышать его. Аю молчал, но тишина теперь не казалась неуютной, только успокаивающе-приглашающей. — Мне всегда казалось — произойдет нечто… неправильное, если я позволю себе… выпущу это на свободу.

Ию глубоко вздохнул, ощущая, как из него будто вытекают последние силы, и привалился щекой к чужой макушке, подсознательно ожидая заслуженного тычка под ребра: лишней фамильярности и вторжений в свое личное пространство Аю не переносил. Но говорить, не глядя в лицо, сейчас было проще.

— Я рассказывал, как на гербе Фаах появился красный? — Аю не шевельнулся и будто вообще не услышал его, но он говорил — и Ию вслушивался в тихий ровный голос, с некоторым усилием разбирая отдельные слова.

— Это был тринадцатый год Рассветной Эпохи, разгар войны с Энаратской диктатурой. Столица упорно сопротивлялась, они отбили четыре штурма, прежде чем Фаах Аю Иссат сумел ее взять.

Военную историю Святой Иерархии Фалве Ию знал очень хорошо и точно помнил, что четвертый штурм Иссата считался успешным, впрочем, он давно усвоил, что фаахская семейная хроника часто отличалась от официальной и была не в пример неприглядней.

— Немного шантажа, немного золота и одно маленькое предательство — и в воротах Энараты обнаружилась лазейка, — Аю рассказывал дальше, почти отвечая на его невысказанные мысли. — Диктатор Энра с семьей уйти не успели. Иссат предложил ему принять Тана и подписать договор о конфедерации против Несотворенных, диктатор отказался и заявил, что никто из Энрах никогда не согласится на это, и что если Иерархия хочет получить Энр, придется вырезать всех, способных держать оружие, до последнего человека. Иссат чрезвычайно уважал свободу выбора и потому диктатора повесил на месте, а затем обратился с аналогичным вопросом к его сыну. Молодой Энрах согласился, а когда его отпустили, выхватил кинжал. Что он хотел сделать, никто не знает, потому что рыцари оказались немного быстрее. Кровь Энраха попала на щит, которым Иссат закрылся от удара. Последними словами Энрах проклял Фаах своей кровью. Договор подписывал младший брат диктатора уже после окончательного разгрома Энра в шестнадцатом.

— В хрониках все было не так, — пробормотал Ию. Паладины числили Иссата первым гранд-рыцарем Ордена, а его переход через Сэнские болота и вовсе считался легендарным.

— В хрониках и Энрскую кампанию называют Южным светом, тогда как энаратцы ее до сих пор иначе, как Кровавым дождем, не именуют, — Аю тихо фыркнул.

— А герб? — фаахский герб Ию видел не раз и помнил достаточно отчетливо. Белая куница на сиреневом поле с красной чертой. Будто траурной лентой перевязали.

— Иссат был человеком с прекрасным чувством момента, — Аю вздохнул и оперся затылком о стену, — он нарисовал проклявшей его кровью черту на своем щите и назвал ее своей победой. Первый Иерарх наградил его третьим именем и утвердил герб именно в таком виде. Без королевской короны, но с кровавой энрской лентой.

— Дурной какой-то размен, — про короны Ию тоже был наслышан. Хотя ему всегда казалось, что если лорды Фаах и сняли корону с головы, то припрятали не слишком далеко. Во всяком случае, никому из северян не удавалось про них забыть уже почти три сотни лет. Фаах — это и есть север.

— И что ты предлагаешь мне рисовать на своем щите? — горьковатый полынный аромат неприятно щекотал ноздри, но Ию лишь вдохнул его поглубже, не желая расставаться даже с крупинкой. От Аю всегда пахло полынью.

— Все, что тебе захочется, — Аю откликнулся сразу, как будто ждал этого вопроса. — Главное, успей сделать это раньше, чем рисунок подберет кто-то другой.

Ию мотнул головой, разом вспоминая всю слишком долгую дорогу обратно в форт. А еще был доклад, который Шессах Лею сделал Лаар Исаю. Он не представлял, что может услышать утром на построении. Как вообще сможет находиться рядом с людьми? Идти в бой? Ию поднес руки к лицу, вглядываясь в них, будто пытался отыскать оставленный выпущенным на свободу светом след. Он так долго рвался наружу. Сможет ли он удержать его снова?

— Лишних разговоров не будет, — внимательный взгляд Аю ощущался прикосновением тонких иголочек к коже. — А остальное… я закончу здесь все так быстро, как только смогу, обещаю.

— Ты знаешь, что это было? — в другое время Ию посмеялся бы такой самоуверенности, но сейчас слова Аю звучали почти успокаивающе. Закончить все здесь. Вернуться в приграничье. Несотворенные… это несотворенные. Намного опаснее людей, но сражаться с ними… естественно.

— Святой Свет, — на этот раз Аю заговорил не сразу. Он молчал так долго, что Ию уже не рассчитывал услышать ответ.

— Гадсатан, да? — он закрыл глаза, как никогда четко ощущая идущий от стен и половиц холод. Еще во время учебы в семинарии Ию прочел о войнах с Несотворенными все, до чего смог дотянуться. А у Аю всегда было специфическое мнение о степени секретности семейных хроник. — И что делать?

— Благословение — это только благословение, — мягкое прикосновение, так не вяжущееся с острыми льдинками, звучащими в голосе, заставило Ию открыть глаза. Аю поднялся на колени, и их глаза теперь находились на одном уровне. — Но, если тебя это успокоит, Таннару понадобилось две стрелы. Я стреляю лучше.

— Спасибо, — мутное ощущение зыбкости и неуверенности уходило. Теперь Ию почти был уверен — это все Перелом. Он путает мысли и внушает сомнения. Но все же чувство пустоты внутри так и не сменилось привычным теплом.

— Аю… и все-таки. Что думаешь ты?

— Я собираюсь это использовать, — Фаах Аю небрежно повел плечом. Этот спокойный и деловитый тон Ию уже почти привык слышать на всех обсуждениях тактики в форте. — Атака на побережье… островитяне думали, что получили преимущество. Теперь их уверенность должна дать трещину. Остался последний удар. Но для этого мне нужен ты, — Аю улыбнулся с тем легким спокойным торжеством, что Ию видел у него всякий раз, когда наследник Фаах завершал карточную партию неожиданным для противника удачным раскладом.

— Я или святой свет? — Ию наклонил голову, исподлобья глядя на Аю. Чувствовать себя козырной картой в чужой руке оказалось… на редкость неприятно.

— То, что в твоей голове, — Аю укоризненно взглянул на него и легко ткнул пальцами в лоб, а потом вытащил из рукава тонкий свиток рисовой бумаги. — Ты проложишь мне дорогу к святилищу?

Ию медленно развернул свиток и замер, разглядывая карту сердца островов. Какая-то его часть рвалась напомнить, что в форте хватает опытных и знающих, но… Аю всегда выбирал лучший из возможных вариантов.

— Да.

Последние колебания рассеялись с заглянувшим в окно рассветным лучом.

Перелом, Священные Озера

Горы, укутанные холодным утренним туманом, спали. Гайя беззвучно шагнул вперед и положил руку на плечо стоящего в тени большого дерева воина, тот вздрогнул, просыпаясь, и целый удар сердца слепо таращился в пустоту, прежде чем обернулся. Плохо. Гайя качнул головой и двинулся дальше — нужно было проверить оставшиеся посты, а потом обойти их все еще раз, чтобы разбудить вновь заснувших Хранителей.

Гайя еще помнил — раньше в постах не было необходимости, и все Хранители собирались у Священных Озер, чтобы отпраздновать торжество Хау’Эшс, проводить уходящий круг и встретить новый. Но сегодня Хранители останутся на посту и в праздничную ночь. Гайя не верил в способность чужаков соблюсти древние запреты и мир перед лицом бездны.

Он сорвался на бег, преодолевая короткий подъем. Люди проложили к Священным Озерам только одну дорогу, выложив ступени из камня, но вокруг нее вилось множество троп, вытоптанных лесными страхами и козами с витыми рогами. Когда-то он считал чужаков слишком изнеженными для тайных троп. За по-птичьи яркими одеждами и шумом не разглядел настоящую угрозу. Гайя пригнулся к самой земле, рассматривая едва заметные следы: недавно по этой тропе пробежала маленькая остроухая лисица, а перед ней — целое семейство древесных кривляк. Ничего похожего на легкие следы незнакомой обуви, за которыми он как-то обошел все Священные Озера, стремясь настигнуть неуловимого, будто тень, врага. Он прошел мимо всех ловушек, отыскал самые тайные и нехоженые из троп, будто его вели за руки духи. Гайя взвесил в руке копье: наконечник ярко блестел в свете восходящего солнца. Надежное оружие, ни разу не подводившее его. Какие бы духи ни вели того чужака — против небесного дара они оказались бессильны. Если только чужак не вложил свою душу в черную птицу. Гайя никогда не верил историям, что рассказывали у костров Призыватели, но чем дальше — тем больше мыслей никак не удавалось изгнать из головы. Он коснулся рукой груди — внутри еще жгло, припекало от быстрого дыхания, будто злой огонь, сошедший с кораблей чужаков, так и поселился внутри.

Гайя посмотрел вниз: Священные Озера спали в редеющем утреннем тумане, и казалось, что ничто не способно потревожить их покой. Даже чужакам потребуется время, чтобы добраться сюда. Они придут — редкими каплями и маленькими ручейками, и Хранители будут предупреждены и готовы. Даже детям Шин’Джи не хватило бы безумия вести большие отряды без разведки. Гайя отвернулся от восходящего солнца: сейчас он хотел — должен был быть — совсем в другом месте. Где-то в самой глубине его разума царапала острым когтем старательно гонимая мысль: если душа чужака ускользнула черной птицей, то не вернулась ли она теперь в обличье белого призрака?

* * *

В водах Священных озер отражалось небо. Элар не был здесь много-много оборотов, но оно оставалось таким же безбрежно-неподвижным. Неизменным. Элар ощерился и швырнул в воду камень, который со звонким плеском ушел в воду. По озерной глади побежали круги, отраженное небо опасливо зашаталось. Элар радостно засмеялся и бросил еще один камень, а потом еще и еще, пока небо не рассыпалось множеством сверкающих осколков.

Внезапно Элар остановился: под водой мелькнула тень. Он вытянул шею, наблюдая, как воды разомкнулись и выпустили сильное гибкое тело. Большой крокодил медленно и неуклюже выбрался на берег и издал низкое клокочущее рычание. Элар припал на четвереньки, нос к носу касаясь его, и зарычал в ответ. Пасть, в которую с легкостью поместилась бы голова взрослого человека, приоткрылась, ворчание стало откровенно угрожающим. Но Элар будто и не замечал этого: он тихо порыкивал, сбиваясь иногда на шипение и свист, а потом подался вперед, ловко перехватывая крокодила поперек шеи.

— Ты по-омнишь меня, — промурлыкал он, забрался на чешуйчатую спину и потерся щекой о место между надбровными дугами. Крокодил неуклюже переступал лапами по берегу, подергивался всем телом, но тихое ворчание больше не казалось угрожающим.

— И я по-о-мню…

Он всегда был первым. Никто не ждал ничего иного от первого сына Избранника Хау’Эшс. Никто не принял бы от него меньшего. Элар помнил. И первым он помнил страх. Ледяной, сковывающий кровь страх, с которым он входил в воду Священных озер, шел между скользившими вокруг его тела крокодилами, чьи чешуйчатые бока то и дело задевали живот и бедра. Воды озера казались раскаленными по сравнению с поселившимся внутри холодом. А еще они всегда оставались удивительно молчаливыми, и сколько бы Элар ни смотрел в натертые до блеска чаши, сколько бы ни вглядывался в озерную гладь — вода оставалась только водой. Но Элар умел наблюдать. Его глаза внимательно смотрели по сторонам и никогда не забывали увиденного. Они научились читать чужие глаза — улавливать мысли в едва заметном движении ресниц, ловить невысказанные слова с дрожащих губ. Элар говорил — и Элар не ошибся ни разу. Элар шел — и никогда не смел оглянуться назад. Но сколько бы шагов он ни сделал — их всех оказалось недостаточно.

В абсолютной тьме пещер Хау’Эшс не существовало слов. Не существовало сердец, стук которых давно перестал быть для него загадкой. Не существовало ничего, кроме него самого, и Элар впервые слушал только собственное сердце и дыхание. И впервые не слышал ничего. На его плечи пала тишина. В тишине не было времени, не было шагов и направлений, но Элар шел — или стоял на месте, ни в том, ни в другом не было никакой разницы. Тишина длилась и длилась, а потом ее прорезали голоса — шелестящие, смеющиеся, они кружили вокруг него, тянули во все стороны разом, хватали осклизлыми пальцами за щиколотки, звали, а он… он бежал. Вперед, назад — направления впервые не имели значения, только шаги, звук которых он не слышал, дыхание, которое не звучало, хотя все его тело скручивало жаром от нехватки воздуха.

Когда Элар покинул пещеры, Небесный змей уже скрылся с горизонта и вернулся множеством мерцающих чешуек. Элар не видел их. Он шел прочь от холодных вод, жадного зева пещер и чужих радостных голосов. Они не звали его. Они не ждали его. Им всем не было до него никакого дела. И Элару тоже не стало. Потому что где-то там, в самом сердце тишины и темноты, не стало Элара. Жадно слизывая кровь с разбитых ладоней, от священных озер уходил Ралэ. Вперед или назад — все дороги его вели к Шин’Джи. К тому, кто ждал всегда и всех.

Элар крепче стиснул руки. Крупное тело напряглось, разом реагируя на угрозу, изогнулось, стараясь сбросить незваного седока. Он опоздал всего на один слишком медленный удар холодного сердца: выхваченный Эларом длинный обломок копья вонзился глубоко в сочленение между телом и передней лапой, а крепкая хватка на горле не позволила крокодилу распахнуть пасть. Элар потянул в бок, упираясь в тушу руками и ногами, перевернулся вместе с ней, едва успев извернуться так, чтобы не оказаться прижатым к песку. Крокодил лежал на спине, напоминая больше жука-переростка, чем грозного хищника. Элар наклонился к нему, жадно принюхиваясь, но тут же разочарованно отпрянул: медленный ток холодной крови оказался и вполовину не таким чарующим, как он представлял. Лицо его исказилось гримасой, он резким движением выдернул обломок копья из раны и вонзил его под грудную пластину, прижался всем телом, практически ощущая сквозь слои кожи смертоносное движение небесного дара.

Тело крокодила билось в агонии. Элар проворно соскочил с него, закружился на месте, восторженно хохоча: озерная гладь разламывалась плеском снова и снова, выпуская на волю новые гибкие тела. Священные крокодилы не были слишком голодны, но никогда не отказывались от добычи. Особенно той, что сама ложилась в пасти. Несколько мгновений — и все крокодилы скрылись в озерной глубине, а плеснувшая на берег вода смыла разводы холодной крови.

— Кровь… кровь покроет озера, — едва слышно прошептал Элар, — ты ведь так говорила, сестра? Священная кровь уже пролилась, но чей черед придет за ней?

Элар мягко рассмеялся и, пританцовывая, пошел прочь от берега, туда, где уже горели огни ритуальных костров.

* * *

Пылающий бело-голубым светом глаз Небесного Змея давно миновал зенит, он склонялся все ниже, готовясь нырнуть в ледяные воды Священных Озер. Элама наблюдала за ним с самой верхней площадки — Змеиного Гребня, той самой, на которой так внезапно оказалась в одиночестве многие обороты назад. Тогда ее встречали радостью и надеждами. Сейчас с Эламой говорил только ветер. Легкие порывы трепали вплетенные в волосы перья, играли резными костяными бусинами, и в их беззаботном перестуке не было ничего от тех мыслей, что раз за разом накрывали пеленой воды в гадательных чашах.

Глаз Небесного Змея опустился ниже, разливая вокруг густо-фиолетовое свечение. Элама всматривалась в него — но не видела ставшего уже почти привычным темно-красного ореола. Глаза Хау’Эшс не видели крови. Элама отвернулась и стала медленно спускаться по узким едва заметным ступеням, давным-давно прорубленным в неподатливом камне. Нет новых дурных знамений — хороший знак. Она изо всех сил старалась думать именно так, вот только предательская память раз за разом подсказывала — в прошлый оборот дурных знаков было не больше, чем в другие обороты с самого прихода чужаков. А когда на островах появился Белый Дух, дурных знамений не было совсем.

— Избранница, — младшие жрицы с поклоном вышли к ней, неся тяжелый украшенный перьями убор — корону Небесного Змея. Элама присела, позволяя как следует закрепить ритуальное украшение на ее голове. Тихо звенели костяные бусины. Элама слушала их и понимала — сегодня она не слышит песен. Младшие жрицы всегда пели, когда плели ей волосы, и она пела вместе с ними, но сегодня Элама молчала, и песни стихли сами собой. Остались только взгляды — тревожные, ожидающие. Элама чувствовала их, когда спускалась к ритуальным кострам, чувствовала сильнее, чем стягивающую кожу краску, а нести их оказалось тяжелее, чем ритуальный убор.

Элама шла, и бой барабанов заглушал шаги. Она остановилась на самой границе темноты, куда не доходил свет костров, и смотрела, как в отблесках пламени кружатся фигуры, изображающие демонов. Сегодня многие маски несли острозубый знак чужаков. Гости-из-вне, прогнать которых хотелось больше, чем духов засухи и поветрия. Элама смотрела, и только потому заметила — теней стало больше. Они возникали за спинами танцующих, одна за одной, замирали, напряженные, чтобы спустя один удар сердца, на котором она задохнулась собственным криком, броситься вперед.

— Ай-я-и-яа-а-а-а! — огонь ритуальных костров плясал на наконечниках копий, светились в темноте белые маски Небесных змей: воины танцевали среди «демонов», и ни один не мог ускользнуть от их взора. Но Элама видела — сегодня в ритуале участвовало немного воинов, столько, сколько пальцев на ее ладони и еще один, поэтому они не предупреждали танцующих криками заранее, поэтому и кружились так быстро. Хранители Озер не позволили себе отдыха даже в праздничную ночь.

«Демоны» рассыпались, и воины замерли у костров, воздев копья вверх. Приближалась главная часть ритуала. Тени снова зашевелились, люди закричали на разные голоса, подражая зверям и птицам, потянули за крепкие веревки, поднимая изображение Подземного Змея — получеловеческую фигуру на длинной палке, собранную из прошлогодних стеблей, стянутых старыми тряпками. Элама раскинула руки, пронзительно и высоко заклекотала и шагнула в круг, краем глаза отмечая, что жрицы следуют за ней — выскальзывают из круга танцующих, одна за другой вливаясь в золотистый хвост Небесного Змея.

Элама любила полет Хау’Эшс — самый прекрасный и завораживающий танец из всех, что она знала. Когда-то Элама думала — ее предел стать одним из перьев-хвостов великого змея, следовать за кружащимся в танце братом, как они оба следовали за отцом. Сейчас Элама знала твердо — по-настоящему танцевать полет Хау’Эшс можно только возглавляя его. Она скользнула вперед, и хвост жриц потянулся за ней, ловко ввинчиваясь между разбегающимися во все стороны «демонами». Те кружились вокруг, стараясь вырвать из хвоста то одно, то другое перо, но Элама знала все их уловки, и змей взлетал все выше и выше, знаменуя торжество небес и наступающего дня.

Бой барабанов оглушал, отсветы костров складывались в причудливые тени, и Элама уже практически наяву видела, как облекается плотью чучело, как тянуться во все стороны длинные ленты-щупальца, как оно встряхивается, примеривается, пытаясь выползти из слишком тесной оболочки и наконец-то ворваться в мир. Никогда Подземный Змей не выступал из тени настолько отчетливо. Элама замерла, почти припадая к земле, как делали это воины, и вместе с ней замерли жрицы — золотистый хвост раскинулся сияющими перьями. Она не глядя схватила протянутый одним из воинов меч и высоко воздела его, ощущая наполняющую все тело звонкую силу. Обороты и обороты прошли с той поры, как она испуганно искала красную отметину подруба на шесте. Сейчас Элама точно помнила, где она должна находиться. Меч обрушился вниз, нанося косой удар, сталь врезалась в дерево, отдалась болезненной дрожью в ладони, прокатилась по всему телу холодом и смутным ощущением надвигающейся беды. Шест был не подрублен. Сталь застряла в твердом дереве, Элама надавила, но божественная сила уже покинула ее тело, а собственных едва хватало на то, чтобы держать тяжелый меч. Бой барабанов стих оглушающей тишиной. За спиной нарастал ропот.

Один удар сердца растянулся в бесконечность, в которой липкие от пота ладони скользили по разом ставшей грубой и неудобной рукояти. Внезапно поверх ее рук соткались другие — протянулись из смыкающейся со всех сторон темноты, опалили жаром разгоряченного тела, повели вниз, и шест разлетелся щепками, а чучело рухнуло в костер, подняв тучу искр и густого прогорклого дыма.

Тишина вокруг взорвалась криком — один голос, другой, третий… их становилось все больше, пока они не слились в один торжествующий клич. Никогда еще он не звучал так, будто люди пытались перекричать собственный страх. Вокруг кружились люди, жрицы вытаскивали к кострам воинов, но все это словно не касалось Эламы. Она так и стояла в кругу осыпающихся искр, глядя на собственные руки. На те, что так нежно и оберегающе верно легли — лежали — всего мгновение назад поверх ее.

— Спасибо, Элар, — прошептала она в темноту. Элама подняла голову, и ей показалось, что она действительно видит брата — где-то там, за пределами светового круга, в самой густой из возможных теней.

— Ты замешкалась.

Внизу еще не стих праздник — Элама слышала эхо голосов, видела редкие огни костров. Она ушла сразу и совсем не удивилась, что Гайя последовал за ней. Но все же ждала Элама совсем другого вопроса.

— Что ты видел? — она сидела у кромки малого озера, одного из тех, что звали Очами Хау’Эшс и вода в которых была столь холодна, что в иные ночи покрывалась диковинным узором.

— То же, что и всегда, — Гайя пожал плечами, — разве что тебе никогда раньше не требовался второй удар.

— Вот как, — Элама коснулась пальцами поверхности воды. Она была уверена — глаза и чувства не подвели ее, но как-то Элар сумел остаться невидимым для всех остальных. Избавил их всех от очередного дурного знамения. Было ли это само по себе хорошим знаком? Эламе хотелось верить, но слишком часто то, во что она верила, становилось пылью.

— Ты видела иначе, — Гайя не спрашивал, видения Избранников и Призывателей редко интересовали его, но сейчас Элама ощущала что-то, похожее на любопытство.

— Это был добрый знак.

— Хорошо, — Гайя медленно кивнул. Он молчал, а Элама смотрела, как в неподвижной водяной глади отражаются звезды, складываются одна за одной в знаки. Когда-то они умели читать речь Хау’Эшс, но это было давно. Настолько, что даже старый Лоям помнил только рассказы об этом. Но чтобы знать некоторые вещи, Эламе не требовалось читать знаки.

— Они придут, — тихо проговорила она.

— Ты видела? — Гайя не спрашивал, о ком она говорит, но Элама не сомневалась — мысли их сейчас касаются одного и того же.

— Нет. Но ты оставил сегодня всех дозорных за пределами костров.

— Мы встретим их, — пальцы Гайи коснулись ее плеча, сжали, размазывая ритуальный узор. Он ничего не сказал о том, что будет потом. А Элама впервые закрыла глаза, чтобы не видеть, какой исход покажет озерная гладь.

1 декада весны, 400 г. Р.Э., Озерный остров

Тактики Ордена Паладинов всегда без восторга относились к ночным операциям. Никакая возможность скрытных передвижений не стоила преимуществ благословений. Фалве Ию не знал, уловили ли эту закономерность островитяне, но выступили из форта они в густом предрассветном сумраке. Если он рассчитал все верно, то солнце встретит их тогда, когда будет необходимо больше всего.

Они почти не скрывались, сделав ставку на скорость передвижения — старая, проложенная неизвестно кем дорога изрядно заросла, но все еще позволяла достаточно уверенно проехать конному, а стук копыт тонул в густом мху. Фалве Ию не чувствовал знакомого холодка чужих взглядов, но он был уверен — их заметили. Пусть пока джунгли оставались молчаливы, отпущенное им время таяло быстрее утреннего тумана.

Дорога сузилась и пошла вверх, превращаясь в узкую горную тропу. Нехорошее место, где одному человеку под силу остановить армию. Но других путей к сердцу островов не было. Фалве Ию спешился, закинул за спину щит и повернул голову к медленно восходящему солнцу. Где-то там сейчас тайными тропами пробирался второй отряд. И Аю. Ию предпочел, чтобы тот оставался где-нибудь подальше от всего этого, за прочными стенами форта, но он не знал никого другого, кто мог бы сотворить что-то подобное — провести отряд между сторожевых постов островитян. Только правильность принятого решения как-то не спасала от разливающегося внутри тревожного холода. Если бы там был хоть кто-то, способный поставить Покров… Но все обладающие благословением паладины сейчас были здесь. На открытой дороге каждый не поднятый Покров будет стоить жизней. Он не мог рисковать ими. Рисковать исходом всей кампании.

— Поднять Покров! — в совершенной утренней тишине даже тихие слова казались слишком громкими. Отряд паладинов устремился вверх по тропе, и мерное гудение поднятых щитов слилось со свистом выпущенных стрел.

На последнем совете Лаар Исаю сорвал голос. И был впервые совершенно солидарен с Шиан Талаю: поручить планирование и назначить командующим всей операцией неопытного мальчишку, каким бы талантливым он ни был — форменное безумие. Особенно, когда на карту поставлен исход всей Островной кампании. Фаах Аю с ними не спорил. Не обращал внимания на рассуждения об опыте, ошибках и вообще казалось не слышал ни одного приводимого аргумента. Он требовал их план захвата центрального храма здесь и сейчас. Конец спору положил Эше Кью — на самом деле он единственный остался при голосе, и никто не смог возразить, когда он предложил Фалве Ию хотя бы выслушать.

Любой рыцарь, оказавшийся сразу перед двумя рыцарь-паладинами и адмиралом, чувствовал бы себя неуютно. Если Фалве Ию и испытывал какое-то смущение, то ровно до того момента, как открыл рот. Лаар Исаю еще успел подумать, что быть настолько убежденным в собственной правоте может быть только полный идиот, а идиотом рыцарь Фалве как раз не был, а потом сам не понял, как согласился со всеми выкладками.

Холодный ночной воздух вернул Лаар Исаю убежденность, что вся эта операция — совершеннейшая авантюра, в которую они ввязались личным попустительством Тана, но отступать было поздно. Он почувствовал, как полотно его Покрова слилось с другими. Еще одно свойство именно этого благословения — только Покровы усиливали и сливались друг с другом. Поставь рядом десяток следопытов — и каждый увидит только то, что видит сам, не больше и не меньше. Кто-то говорил, что на самом деле Покров един, и рука Тана простерта над всеми. Лаар Исаю никогда не думал, так это или нет, но Покров даровал уверенность не только в собственных силах: он чувствовал каждого, чья сила в эти мгновения слилась с его собственной. Неуверенное дрожание кого-то из гарнизонных, злая убежденность тех, кто расчищал вместе с ним руины блокпоста… все это стиралось, растворялось в литой тяжелой решимости, окутавшей их всех. Возможно, мальчишка Фаах и был прав в своем выборе.

В полотно Покрова ударили стрелы. Лучники стреляли навесом, щедро заливая тропу смертоносным дождем, но Покров держался. В этом и был их шанс — преодолеть опасность как можно быстрее, положившись на силу собственного благословения и плечо товарища, дать бой выше, на открытом плато, где у дикарей не будет такого преимущества. Любой план идеален до первой сорвавшейся стрелы.

Совсем рядом что-то со звоном разбилось, по ногам потянуло жаром и горячим дымным запахом. Кто-то споткнулся, Покров пошел рябью, в образовавшуюся щель свистнула удачливая стрела.

— Быстрей! — рыкнул Лаар Исаю, вскидывая над головой еще и щит. Он чувствовал — строй сомкнулся плотнее, но Покров не натягивался уже так сильно. Перестроиться удалось не всем. Лаар Исаю стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на тлеющие подошвы — на тропе то и дело вспыхивало пламя, бившийся в самой глубине разума инстинкт требовал остановиться, отступить перед чужеродной стихией, но любой промедливший обречен сам, и погубит оказавшихся слишком близко. Оступившийся первый — погубит всех. Строй шел вперед, увлекаемый текущей по Покровам волей. И Лаар Исаю был рад, что не ему выпал каждый первый шаг на этой тропе.

Узкое пространство закончилось внезапно — они вылетели из дыма и чада прямо под клинки поджидающих дикарей.

— Развернуть каре! — не все еще почувствовали и осознали, где они находятся, но руки, ведомые тягучей медовой волей, действовали быстрее разума. Покров удержал первый натиск дикарей — они отступили всего на шаг, а потом в дело пошли длинные копья.

И все же горные тропы — не место для рыцарей. Пространство сковывало движения, мешало маневру, и Лаар Исаю ощущал себя так, будто его втиснули в одежду на пару размеров меньше. Он услышал слабый крик, справа вдруг стало удивительно свободно, а из-под сапога заскользили камни. Лаар Исаю резко качнулся вперед, смещая строй дальше от обрыва, а в следующее мгновение почувствовал это.

По ушам ударило высоким свистящим звуком, а на плечи будто навалились сами горы. Резко стало нечем дышать. Что-то ударилось в Покров, вгрызаясь в него мириадами острых зубов, полотно затрещало, расползаясь, тяжесть навалилась сильнее, и Лаар Исаю рухнул на колени. Строй перестал существовать.

Из прокушенной губы хлынула кровь, и дышать стало внезапно легче. Он сощурил слезящиеся глаза, пытаясь рассмотреть, что же происходит вокруг. Почему лучники не воспользовались моментом? Чем бы это ни было — дикарям оно понравилось не больше, чем самому Лаар Исаю: они едва шевелились, пригнутые к земле неведомой силой. Но не все. В центре плато стоял старик. Лаар Исаю отчетливо видел протянутую вперед морщинистую руку и закрытые бельмами слепые глаза. Старик сжал руку, и он захрипел, ощущая, как из легких выдавливает последние крупицы воздуха. Отголосок удара, предназначенного не ему. Островитяне нередко ошибались, выцеливая в общем строю командиров, но трудно не заметить идущего первым.

Острый конец щита врылся в какую-то щель между камнями. Лаар Исаю уперся ладонями в его верхний край и начал поднимать такое непослушное, налитое свинцовой тяжестью тело. Старик не обращал на него внимания — не больше, чем на всех остальных, едва шевелящихся, как жуки, перевернутые на спинку дурачащимися мальчишками. Весь он был сосредоточен на замершем напротив Фалве Ию. Страшный удар разметал в пыль Покровы, расколол щит, оставил глубокую вмятину на нагруднике, сдавил горло удушающим захватом чужой воли. Но этого оказалось недостаточно.

Вокруг старика поднимался вихрь — множество мелких листьев, кружащихся с неуловимой глазу скоростью. Они соединялись, плотно прилегая друг к другу — чешуйка к чешуйке — рождая длинное гибкое тело, витые рога, узкую полузмеиную морду. Лиственный дракон — слово само вспыхнуло в голове отзвуком древних сказок — рванулся вперед, свистом резанув слух.

Сейчас Лаар Исаю был рад презрительному невниманию, что давало такие необходимые мгновения. Он не мог позволить наступлению остановиться здесь. Разлетелся мелкой пылью камень, над которым пронесся дракон, зло и болезненно заскрежетала внезапно оказавшаяся на пути сталь, отдалась ломающей кости вибрацией в держащую щит руку. Лаар Исаю лишь крепче стиснул крошащиеся от воющего звука зубы. Он всегда был достаточно осторожен, чтобы не лезть в слишком уж откровенные авантюры. Но в этой проклятой кампании все с самого начала шло не так. Горлом хлынула кровь, и он улыбнулся, выпуская ее сквозь уже беззубый рот. Лиственный дракон врезался в его тело, опрокидывая на спину. Человеческая плоть — преграда во сто крат слабее, чем закаленная сталь, но сталь не обладает волей. Лаар Исаю вцепился в чешую, тут же перестав ощущать собственные пальцы, стиснул в крепком объятии, переворачиваясь и вжимая тварь собой в камни. Будет ли этого достаточно? Его подбросило вверх — гора тяжело, мощно содрогнулась, будто разом выдохнула — и опустило на мягкую груду зеленых листьев, стремительно окрашивающихся алым. Вся каменная площадка содрогнулась еще раз, ловя эхо далекого горного взрыва. Лаар Исаю этого не чувствовал, только в самой глубине уже погасшего разума бился слабый отзвук мысли.

План все-таки работал.

* * *

Фаах Аю медленно поднял руку. Предрассветный сумрак скрадывал очертания и рождал намного больше теней, чем следовало, но он все же был уверен — среди них есть та, что принадлежит кому-то живому. «Часовой. Один», — знаком показал он бесшумно приблизившемуся Эше Шилаю. Тот понятливо кивнул и шагнул в темноту, разом превратившись в еще одну предрассветную тень. Секунды текли одна за другой, Аю прикрыл глаза, бездумно поглаживая морду сунувшегося ему под руку осла. Слух, зрение — все это было совершенно излишним перед полотном медленно скользящих нитей. Скоро ему предстоит выбрать одну из них.

— Вторым отрядом будешь командовать ты. Здесь отмечены две тропы, которые выведут вас достаточно высоко вверх. Какая именно — проще будет решить на месте, — Ию развернул к нему карту. Недовольные взгляды льяттцев он словно не замечал. Зато их очень хорошо чувствовал Фаах Аю.

— Не думаю, что это хорошая идея, — Аю ненавидел произносить подобные вещи вслух, но от этой операции зависело слишком многое, чтобы он мог позволить себе излишнюю гордость. — Военное командование…

— А тебе и не нужно командовать, — Ию решительно оборвал его, — просто выбрать нужную тропу и пройти по ней. С остальным справятся Эше, — он улыбнулся и послал лучистый взгляд Эше Кью. Явно собравшийся возражать льяттец отчего-то так и не произнес ни слова.

Аю беззвучно вздохнул. Он сам решил доверить Ию планировать и вести операцию. Глупо спорить с собственным выбором.

— Хорошо, — Аю едва заметно склонил голову. Устремленные на него потрясенные взгляды он предпочел не заметить.

Впереди раздался тихий переливчатый свист, и Аю открыл глаза, резко возвращаясь к реальности. Отряд медленно двинулся дальше, следуя узкому поднимающемуся вверх ущелью. Этого места не было ни на одной известной карте, но именно его узкой пунктирной линией вычертил из густо-сиреневых всполохов сам Аю, следуя померещившемуся ему движению быстрых нервных рук. Достаточно хорошо скрыто и ведет к самым внутренним пещерам. Линии впереди ткались ровным голубоватым узором, в такт поднимающемуся над горизонтом солнцу. Вряд ли в таком месте им встретится больше одного часового. А островитянам скоро найдется занятие более интересное, чем проверка забытых троп. Но все же они соблюдали достаточно осторожности, чтобы обмотать ослиную морду тряпкой и не зажигать ламп. Хотя у последнего хватало причин и помимо опасности оказаться замеченными. Аю старался не смотреть слишком часто на притороченные к ослиной спине мешки.

Он поднял руку и они снова остановились. Эше Шилаю что-то спросил, но Аю лишь отмахнулся от него, выжидая, пока линии вновь сойдутся сиреневой гладью с ровными золотыми всполохами по краям. Если бы дело было только в его отряде — хватило бы и голубого. Но это полотно лишь часть другого полотна, тонкие нити касались более толстых, уходящих куда-то вглубь. У Аю никогда не достало бы силы повернуть их, но даже самый толстый канат скручен из мельчайших паутинок. Главное — потянуть за нужную.

— Дальше с животным не пройти, — ущелье еще казалось достаточно широким, но это не имело никакого значения, пока нити пели иное. Он подсознательно ожидал споров — пусть линии говорили, что их не будет, но когда люди готовы были просто полагаться на слова? Возможно, льяттцы изначально были устроены по-другому. Фаах Аю смотрел, как осла быстро освобождают от ноши, и мысленно удивился тому, что адмирал Эше Кью перекидывает на спину мешок с той же готовностью, как и любой из его матросов.

Ущелье все еще тянулось вперед, но Аю остановился у его увитой лианами стены.

— Наверх, — он подергал лиану, примериваясь и мысленно надеясь, что нити не подведут и в этом, и растительная опора окажется достаточно надежна.

— Высоко подниматься? — Эше Шилаю тоже примерился к лианам.

— Не очень, — Аю нахмурился, ловя ускользающий образ между нитями, — там… вторая тропа. Она… вернее.

— Вернее, так вернее, — Эше Шилаю легко пожал плечами и опустил свой мешок на землю. — Ты и ты — проверить верхний уровень, приготовиться принимать. Ты — замыкающий. И не спать…

Льяттцы с ловкостью, достойной островитян, заскользили вверх по лианам, вскоре уже кто-то махал сверху, показывая, что все чисто и можно продолжать, поползли по живым цепочкам мешки…

— Подсадить? — Аю отвлекся от завораживающего зрелища единого людского организма и одарил Эше Шилаю мрачным взглядом. В голосе льяттца ему отчетливо мерещилось совершенно возмутительное веселье.

— Не нужно, — Аю вцепился в лианы, ощущая, как они предательски скользят между пальцами, покрепче стиснул зубы, стараясь разом припомнить весь далекий и не богатый опыт лазанья через стены родной усадьбы. Он всегда предпочитал пользоваться дверьми, и если бы не Ию… Если сейчас он и сожалел, что шел на поводу у друга исключительно редко, то самую чуточку.

Эше Шилаю внизу тихо фыркнул, а потом Аю ощутил, как его бесцеремонно толкнули вверх, а сверху еще более бесцеремонно схватили за шиворот, втаскивая на тропу. Под отчетливый треск кружевных манжет он проехался рукой по камням, и, подняв голову, столкнулся с совершенно невозмутимым взглядом Эше Кью. Все с тем же непроницаемым лицом льяттец отвернулся от него и подал руку Эше Шилаю, помогая ему утвердиться на тропе.

Эше Кью повел плечами, поудобнее передвигая наполненный порохом мешок, и прищурился, всматриваясь в густой лесной сумрак. Солнце уже поднималось, но их от его лучей скрывала тяжелая громада горы.

— Не стоим! Время, — высокий свистящий шепот недовольными нотками резанул слух. Эше Кью остро глянул на закатившего глаза Шилаю, который в этом походе явно вознамерился демонстрировать все неподобающие эмоции за них двоих, и мысленно с ним согласился: промедление было отнюдь не их выбором. Но теперь Фаах Аю настаивал на скорости с тем же раздражением, с которым мгновение назад требовал оставаться на месте.

Когда Эше Кью еще только положил руки на штурвал своего первого корабля, ему довелось вести его у южной оконечности Энра. Он был достаточно молод и неопытен, чтобы пустить на свой борт энаратского лоцмана. Отвратительное ощущение, что он не владеет собственным кораблем, Эше Кью запомнил надолго. Следовать за благословенным оказалось ничуть не легче — Фаах Аю лавировал среди невидимых никому другому течений и обходил неощутимые никем мели. Если обходил. Когда корабль натыкается на мель — это оказывается понятно сразу. Для них же ясность может наступить слишком поздно. Эше Кью подавил принесенное предрассветным сумраком недоверие и в один шаг догнал опять остановившегося Фаах Аю.

— Чего мы ждем? — время на суше ощущалось совсем не так, как он привык, но все же Эше Кью казалось, что его прошло более чем достаточно. Там, в крепости, план Фалве Ию казался достаточно надежным — отвлечь дикарей в одну сторону, обойти тайными тропами с другой. Создать огнем и дымом достаточно страха, чтобы они не успели задуматься о малочисленности обоих отрядов. Ни льяттцы, ни паладины не считались мастерами диверсий, а тут слишком много зависело от правильно подобранного момента. Но он дал слово.

— Солнце, — Фаах Аю обернулся, и Эше Кью отчетливо увидел фиолетовые блики, блуждающие в его глазах.

* * *

— Чужаки! — хриплый голос Гайи вырвал Эламу из тревожного сна, в котором сверкающую озерную гладь снова заполняла киноварь. Она рождалась из самого центра, расползалась во все стороны десятью лучами-отростками, пока не заполняла собой все вокруг. Явь оказалась ничуть не лучше.

— Быстрее! — Гайя вздернул ее на ноги, набросил на плечи тяжелую шкуру. — Они прорываются с главной тропы.

— Неужели мы не сдержим их? — Элама нахмурилась, удерживая руки Гайи и тревожно ловя его взгляд.

— Удержим, — Гайя непривычно мягко коснулся самыми кончиками пальцев ее лица, — но это слишком грубо даже для чужаков. Нужно увести людей, Избранница.

— Я останусь, — Элама упрямо мотнула головой. Она все еще цеплялась за руки Гайи, и ей казалось немыслимым отпустить его хоть на мгновение. — Я — Избранница Хау’Эшс!

И они пришли за ней. За ней чужаки последуют к самым тайным и дальним убежищам. Элама знала это, чувствовала каждым участком кожи, но не смела произнести вслух. Пусть Гайе и не требовались ее слова.

— Кто лучше тебя успокоит людей и вселит в них уверенность? — Гайя покачал головой, — Хранителям и Призывателям будет легче сражаться, зная, что вокруг лишь чужаки.

Элама молчала, упрямо наклонив голову вперед. Она не должна уходить.

— В битве не место тревогам. Позволь моему сердцу биться спокойно в твоих руках, — Гайя осторожно высвободил руки из ее хватки. — Солнце поднимается. Скоро оно дарует чужакам свою силу. Надо спешить.

— Вы удержите Озера. И ты увидишь, что тревожиться не стоило совсем, — Элама выпрямилась и через силу улыбнулась.

— Ты — видишь, значит, так будет, Избранница, — Гайя поклонился и вышел. Элама стиснула зубы, изо всех сил вцепившись в края шкуры. Она Избранница Хау’Эшс, и она не должна бояться.

Они не ждали нападения. Не сейчас, когда мир только родился и еще не успел напитаться злом. Элама видела это, читала в устремленных на нее взглядах и готова была еще раз проклясть чужаков, посмевших потревожить покой Священных Озер Хау’Эшс. За страх, что смотрел на нее чужими глазами. За собственный страх, рожденный тревогой и неясными видениями. Элама беспокойно оглянулась — на мгновение ей показалось, что спину царапает чужой недобрый взгляд, но позади были лишь пустые глазницы жертвенных голов, которыми была украшена одна из стен храма.

— Зачем мы уходим в пещеры, Избранница? — робкий вопрос был созвучен с ее собственными мыслями.

— Разве Хау’Эшс не защитит нас в своем святилище? — к одному голосу присоединился другой, ему вторил согласный гул.

— Гнев Хау’Эшс тяжел. Мы должны уйти, чтобы он обрушился лишь на чужаков, — Элама говорила спокойно и уверенно, но собственные слова ощущались пустой шелухой.

— Призывателям и водам нужен простор, а каменные песни не для глаз непосвященных, — уже тверже повторила она.

Они шли — долгой тропой вдоль кряжа, на другую сторону Священных Озер, вдоль могучего хребта Хау’Эшс. Укрытие под распростертыми крыльями всегда было надежным — летел ли с неба пепел или поднимались ли воды. Элама шла и с каждым шагом ей казалось, что все — лишь дурной предутренний сон, неявная дымка теней, в которой скоро расстают и чужаки, и недобрые знамения. Мир спал под крылом Хау’Эшс.

Она закрыла глаза лишь на мгновение, а когда распахнула — ее накрыло грохотом растревоженных гор. Пусть сюда, к Крыльям Хау’Эшс донеслось лишь слабое эхо, но Элама была камнями и водами Священных Озер, а они гудели испуганно и гневно, будто перевернутый на спину крокодил, раненный в незащищенное брюхо. Элама зажмурилась, ловя отголоски видения, слепо шаря зрачками под сомкнутыми веками.

— Избранница! — кто-то окликнул ее, но Элама уже не слышала, поглощенная новым видением — киноварь растекалась по ее собственным пальцам. Лилась из широкой рваной раны, и ее было не сомкнуть, не заговорить, не остановить беспощадный поток.

— Гайя! — Эламе казалось, что она кричит, но ее рот лишь безмолвно открывался, а весь крик впитала та другая она, что размазывала окровавленными руками по лицу бесполезные слезы.

Нужно вернуться. Успеть раньше, чем туманная дымка видения станет частью песков и гор. Но она все еще оставалась Избранницей Хау’Эшс.

— Крылья Хау’Эшс сберегут всех, — Элама слышала свой голос будто со стороны, но продолжала говорить, проталкивая слова сквозь сорванное непрозвучавшим криком горло. — Я возвращаюсь. Гневу Хау’Эшс пора указать путь.

Немногие Хранители Озер знали хребет Хау’Эшс лучше Эламы. Она помнила каждый камень, что встречался на узких и опасных тропах, и сейчас ни на миг не замедляя быстрый бег. Горы вели ее, будто сам Хау’Эшс шептал им. Элама нырнула в длинную пещеру, сокращая путь, и вылетела прямиком в облако густого горького дыма. Миром правил огонь.

Дым поднимался от серединного храма Хау’Эшс, Элама смутно слышала крики, в которых знакомые голоса смешивались с гортанными отрывистыми командами чужаков. Как они могли успеть прорваться так далеко? Элама прищурилась: в нижней долине еще шел бой, и все Призыватели были там вместе с голодным воем растревоженных духов. Нельзя, чтобы им ударили в спину.

Элама раскинула руки в стороны, зазвенела многочисленными браслетами, в которые были вплетены яркие перья и маленькие высушенные черепа птиц, закружилась на месте, созывая к себе их духов. Голос гор — изукрашенная киноварью кожа, натянутая на крепкий каркас, и высушенная лапа огромной птицы, что селилась у самых высоких гор — остались в верхнем Храме. Но Элама надеялась, что ей хватит собственного голоса, чтобы позвать духов — огонь чужаков растревожил множество птиц, они сорвались из своих гнезд, и теперь кружились где-то в вышине. А у нее были перья всех птиц, что жили у Священных Озер. Элама запрокинула вверх голову и закричала сама, заговорила на разные птичьи голоса, кожей ощущая дыхание поднятого крыльями ветра. Он кружился вокруг нее птичьим гомоном, а потом устремился вперед, вслед за протянутой вниз рукой. Хлопанье крыльев заполнило все вокруг, а когда оно исчезло, вместе с ним растворился и дым.

Элама улыбнулась: там, внизу, почти не было чужаков. Дым множил голоса и шаги, но без него она видела — у серединного храма чужаков было не больше, чем пальцев на ее руках. Она справится, а с остальными совладают Хранители. Элама соединила ладони, и еще не отпущенные птичьи духи закружились вокруг нее, они поднимали пыль и мелкие камни, отращивали из них крепкие клювы и острые когти. Кто-то из чужаков заметил ее и закричал, но было уже поздно — за спиной Эламы развернулись черные крылья большой горной птицы, которая устремилась вперед, неся с собой лавину камней и острых режущих пылинок.

* * *

Удушающая хватка на горле исчезла. Докатившийся сверху грохот будто смыл наваждение, вернул способность двигаться. Фалве Ию с трудом выдохнул: погнутый нагрудник неудобно врезался в ребра, и отбросил в сторону бесполезные остатки щита. Площадка перед ним была пуста — старик, разметавший их всех, как сухие листья по осени, исчез.

— Строй! Вперед! — островитяне уже были на ногах, и у них была всего пара мгновений, прежде чем они вспомнят о том, что бой еще не закончен. Аю сработал потрясающе вовремя. Эта мысль была единственной, которую Ию позволил себе. Все остальное — не сейчас. Время для мертвых и раненых еще придет. Он шагнул вперед, стараясь сосредоточиться только на этом простом действии, и не задумываясь о том, следует ли за ним кто-нибудь. Спину грели лучи поднимающегося солнца. Покров разворачивался непривычно медленно, его края касались одного рыцаря за другим, наполняя сознание монолитным ощущением надежности. Строй все еще существовал.

— С нами Тан! — они врубились в успевших ощетиниться короткими копьями островитян, Ию взмахнул мечом, отсекая острый наконечник ударившего в Покров дротика. Под его рукой вперед высунулось чье-то длинное копье, сбоку ударило еще одно, и они прорвались в образовавшуюся в строю островитян брешь. Но слишком узкое пространство помешало как следует развернуться, с боков посыпались стрелы. Ию споткнулся, ощущая, как Покров разом стал неимоверно тяжелым и болезненно хрупким, виски сдавило, мгновенно выметая из головы все лишние мысли. Держать Покров. Его втолкнули куда-то в середину строя, поддержали плечом.

— Они слишком быстро отходят! Возможна ловушка, медленнее! — отрывистый голос Шессах Лею разорвал мутную пелену в голове. Фалве Ию вскинул голову и увидел, как над горой разворачивает крылья огромная птица. Солнечный свет перекрыла тень.

— Тан! Это… не иллюзия, — Шессах Лею замер, разом становясь белее собственных волос.

— Наверх! Бегом! И рассыпаться! — сознание мгновенно прояснилось, Ию рванул вперед так, будто на ногах выросли крылья. Впрочем, отстающих в этом забеге не было. Все они слишком хорошо могли представить, каково будет встретить опасность на узкой обрывистой тропе.

Последние метры тропы Ию преодолел практически в один прыжок. Лицо резал ветер, наполненный скрипящей на зубах пылью, а уши закладывало грохотом камнепада, с которым снижалась черная птица. Намного быстрее, чем стоило ожидать при ее размерах. Фалве Ию отбежал в сторону, освобождая дорогу следующим за ним, и ничком бросился на землю, закрывая руками голову. Над ним пронеслась птица — как наждаком прошлась по хребту — и устремилась камнепадом вниз по тропе. Если Тан был милостив — они все должны были успеть достичь площадки серединного храма. Думать о тех, кто мог остаться на тропе… не хотелось.

Грохот затихал — он все еще отдавался противным звоном в ушах, но все же Ию рискнул поднять в начале голову, а потом медленно утвердиться на ногах. В воздухе висела густая пыль, за которой солнечный свет казался серым и тусклым. Он прищурился, стараясь рассмотреть хоть кого-нибудь еще, но не видел ничего кроме серости и пыли. И никаких звуков. Ию прижал руки к ушам. Под пальцами было влажно, а рот наполнял солоноватый привкус крови. Он упрямо стиснул зубы и шагнул вперед. Не могло быть так, что он остался один. Глаза наконец-то различили в пыли чей-то смутный силуэт, Ию нахмурился, стараясь рассмотреть его, и остановился.

Прямо перед ним стоял давешний старик и смотрел на него слепыми бельмами глаз.

1 декада весны, 400 г. Р.Э., Озерный остров

Глупая девочка. Старый Лоям медленно покачал головой. Мимо него неслись стремительные духи птиц и ветров, но ни один из них не посмел потревожить его ветхой накидки. Он сунул в рот узкий резной лист и с неожиданной ловкостью взобрался на кусок старой колонны. Когда-то такие окружали всю площадку Серединного Храма, но духи сезонов не были добры к ним, а разбуженные сегодня духи гнева и пламени грозились уничтожить последние.

— Глупая девочка, — вслух повторил Лоям и сплюнул вниз тягучую зеленую слюну. — Но твой воин уже идет к тебе, а старый Лоям пригодится здесь.

Мелкие духи камней, что прятались в пылинках, послушно разлетелись в стороны, и Лоям увидел. Чужак с глазами лиственных змеев поднимался на ноги. Лоям не знал его — чужаки и их духи казались ему такими же одинаковыми, как капли озерной воды, но этого он запомнил. Давным-давно ничьим духам не удавалось помешать Лояму. Но духи чужака, похожие на застывшие древесные слезы, напугали призванных Лоямом песенных духов так, что те заметались и поразили равно и чужаков, и Хранителей. Он заставил духов забрать у чужака дыхание и призвал сильного древесного духа — Предвестника Хау’Эшс, но духи чужака вновь спасли его, пусть и отдав взамен другое сердце. И сейчас они сберегли его от Голоса Гор. Есть вещи, которые происходят трижды, но четырежды — никогда.

— Ты не пойдешь дальше, — Лоям не разомкнул губ, но маленькие духи камней говорили его голосом. Он не знал, услышал ли его чужак, но увидел, как золотистые духи, похожие на цветочную пыль, собираются вокруг него. Лоям взмахнул рукой, и его каменные духи легко обошли золотых, застучали дробно по застывшей крови гор, которой чужаки защищали себя. Но даже горы станут пылью, когда встретят достаточно духов сезонов. Лоям сложил ладони лодочкой и зашептал в них имена всех сезонов, что он помнил, они вцепились острыми зубами, разгрызая защиту чужака, а золотые духи лишь бессильно летали вокруг.

Чужак рванулся вперед, понадеявшись на силу своей молодости, но поймать старого Лояма давно не удавалось никому из воинов, сколько их бы не приходило на испытание болот. Чужак кружился на месте, а маленькие духи камней смеялись над ним. Лоям смотрел — и он видел, как алой дымкой стелятся по земле приманенные духи гнева, между которыми змеятся едва различимые, темные, как соленые воды, духи страха. Лоям умел управляться с ними. Намного лучше, чем глупый мальчишка Элар, как бы он не похвалялся. Духи камней хотели играть еще, но Лоям не собирался давать чужаку слишком много времени. Гнев уступал место страху и безысходности. Поднимался вверх серыми пылевыми лентами, опутывал сердце, пока в нем не погаснет последний из золотых духов.

Что-то было не так. Лоям нахмурился: золотистые духи остановили свое беспорядочное движение, они застыли, а потом рванулись к чужаку, собираясь в единый слепящий комок у сердца. Теплые слезы деревьев сменялись раскаленным солнечным светом.

* * *

Элама опустила руки. В ушах все еще стоял гневный клекот растревоженный духов, они танцевали внизу, мешая рассмотреть все как следует. Но бой все еще шел. Элама тревожно прислушалась, различая какие-то новые звуки. Разве кто-то из чужаков еще остался? Но с кем они сражаются? Кончики пальцев обожгло холодом, и Элама отпрянула назад, уже понимая, что не успевает — шум боя заглушил хищное пение стрелы. Она зажмурилась, но боль так и не пришла. С глухим стуком стрела вонзилась в тяжелый кожаный щит. Близко, ужасно близко. Все сражения, что до того видела Элама, были отражением в дыму и озерных водах или потешными боями, что устраивали воины, показывая свою силу. И даже мгновение назад она лишь наблюдала за ним с высоты. Элама спрятала дрожащие пальцы в россыпи длинных ожерелий на груди. Озерная вода никогда не показывала ей собственной смерти. Она ждала слов, много слов, которые Гайя мог сказать ей, но он молча оттолкнул ее дальше от края площадки, где посылаемые снизу стрелы уже не могли причинить вред. Верно решил, что слов сегодня уже прозвучало достаточно. Гайя обломал короткий хвост глубоко вошедшей в щит стрелы и повернулся к каменным ступеням, высматривая поднимающихся к ним чужаков.

— Как чужаки оказались так высоко? — Элама больше не решалась подойти к краю, но быстро перебирала известные ей слова и духов. Птичьи духи были легкими и послушными, но не когда их собиралось так много.

— Тайные тропы, — Гайя дышал тяжело и быстро, но оружие держал крепко, — кто-то провел их.

Элама тревожно оглянулась — только один чужак разведал тайные тропы к серединному храму, но голова его давно украсила храмовую стену. Были ли правдой шепотки людей о Белом Призраке? Элама недовольно мотнула головой, вновь отгоняя скребущее чувство чужого взгляда. Будь это правдой — Священные воды указали бы ей. Среди чужаков не было призраков, только существа из плоти и крови, пусть и окруженные странными духами. Вокруг того чужака духов не было совсем.

— С кем они сражаются? — невнятные выкрики внизу совсем не подходили Хранителям Озер, но не были они похожи и на чужаков. Элама сделала шажок к краю, надеясь, что сможет рассмотреть все достаточно быстро и не привлечь внимания лучников.

Ответа Гайи она не услышала: за самым уголком глаза мелькнула какая-то тень, Элама резко повернула голову и удивленно распахнула глаза. Тень превратилась в стоящего на четвереньках Элара, он хитро улыбнулся и приложил палец к губам, а в следующее мгновение уже взвился вверх, мертвой хваткой повиснув на плечах Гайи. В солнечном свете тускло блеснул покрытый засохшей кровью обломок копья.

Мир обратился застывшей озерной водой. Элама видела отчетливо — как не видела ни в одном из смутных ночных видений. Видения отражали возможности, а ее глаза сейчас видели явь. Она закричала — хотела закричать, сливая реальность с вернувшим ее к храму видением, но только слабо болезненно, как пронзенная стрелой навылет птица, захрипела, пошатнулась, бросившись вперед, чтобы остановить опускающееся лезвие.

Гайя крутанулся на месте, сбрасывая Элара с себя, но тот удержался, лишь глубже вогнал в рану над ключицей обломок копья. Элама врезалась в него, вцепилась в горло, сдавливая и раздирая ногтями. Элар тонко взвизгнул, наконец ослабляя хватку и наваливаясь на Эламу всем весом. Она почувствовала, как ноги подогнулись, и они вместе покатились по острым камням площадки. Удар сбил дыхание, руки разжались, Элар тут же змеей вывернулся из хватки, сгреб Эламу за волосы и с силой приложил головой о разбитую колонну. Мир взорвался ослепительной вспышкой.

Элама с трудом открыла глаза — в ушах шумело, а предметы расплывались и дробились перед глазами. Под щекой растекалось что-то липкое и влажное, забивая ноздри солоноватым запахом. Элама с трудом повернула голову. Гайя смотрел на нее, но в черных, заполнивших всю радужку зрачках не было и тени узнавания. В них вообще не было ничего, кроме пустоты. Она дернулась, пытаясь приподняться, но лишь скребанула обломанными ногтями по камням.

— Хочешь взглянуть поближе? — ласковый голос Элара раздался прямо над ухом. Он дернул ее за волосы, рывком поднимая на колени и толкая вперед. Элама инстинктивно выставила вперед руки, чтобы не упасть и замерла. Бурая кровь еще не ушла в землю, щедро окрасив камни киноварью.

— Нравится? Скажи мне, тебе нравится? — Элар склонился ниже, обжигая ухо торопливым шепотом. — Нет? Ну коне-е-ечно, кому понравится смотреть на падаль… — Он снова дернул ее и потащил за собой, не слишком обращая внимание на попытки вырваться. — Пойдем, я приготовил для тебя зрелище получше.

Элар подтащил Эламу к самому краю площадки, вздернул на ноги и толкнул вперед, заставляя взглянуть вниз. Серединный храм все также кутался в дым и гарь, едкий дым, принесенный чужаками, смешивался с зеленоватым колдовским огнем, и в нем бесновались люди в рваных одеждах и вывернутых наизнанку шкурах. Они подхватывали камни, брошенное кем-то оружие, выкрикивали что-то. Элама видела — они бросались друг на друга, чужаков, попадающихся Хранителей, не видя никакой разницы, одержимые лишь желанием причинить как можно больше разрушений. Шин’джи смотрел на мир, и его смех дробился криками и предсмертными хрипами.

— Скажи, Хау’Эшс показывал тебе это в своих озерах? — шепот Элара поднимался все выше, пока не обернулся криком. — Нет? Тогда смотри хорошенько, разгляди все как следует, Избранница! — он снова засмеялся, а потом с силой толкнул Эламу между лопаток, прямо на ступени длинной лестницы Хау’Эшс.

Элама успела закричать, прежде чем первая ступенька лестницы выбила из нее голос, а потом она только катилась вниз, собирая телом все камни и ребристые края ступеней, лишь каким-то чудом сумев прикрыть лицо и голову.

Сознание вернула боль. Элама чувствовала ее каждой частью своего тела, впитавшего в себя, казалось все камни лестницы Хау’Эшс. Элама почти радовалась этой боли — она прогоняла собой другую, ту что множеством зубастых духов рвала ее сердце, преследовала черной пустотой глаз и вязким кровавым запахом. Элама не знала, сколько прошло времени — вечность или всего мгновение, прежде чем она, свернувшаяся клубком и баюкающая собственное израненное тело, услышала шаги. Легкие и невесомые, они тем не менее казались отчетливее, чем весь сонм доносящихся до нее криков. Шаги, что уверенно направлялись к ней. Элама тяжело приподнялась на подрагивающих руках и села. Она не будет жертвенным животным, жмущимся к земле в тщетной надежде на спасение.

Он выступил из дыма, окутанный силуэтами едва заметных духов, чьи тени иногда виделись Эламе в озерных водах. Призрачные и неверные огоньки, что так любили заманивать путников в топи дальних болот. Они путались в белых волосах, оттеняли одежды, что сквозь их силуэты сияли незамутненной киноварью. Белый призрак. Он все-таки нашел ее.

— Мое почтение, Избранница. Кажется, наша предыдущая встреча прошла в более… приятной обстановке. Не находите? — Элама слушала ровные, лишенные всяческого чувства слова, и ей хотелось рассмеяться: так чудовищно неправильно звучали они в пахнущем дымом и гарью мире, но ее горло отказывалось рождать звуки. Она всмотрелась в светлые, как озерные воды на солнце глаза. Элама знала, даже самые глубокие озера имели дно — тем яснее видимое, чем прозрачнее были их воды. Но в этих глазах дна не было — только бесконечная застывшая озерная гладь, окутанная сиреневой туманной дымкой, в которой Элама ничего не могла прочитать.

— Но все же я не ожидал встретить вас так скоро, — на губах чужака мелькнула так и не коснувшаяся глаз улыбка. Элама стиснула руку, ощущая, как новая крупинка боли отгоняет начавшую застилать глаза злость.

— Хочешь убить — убивай, — она очень старалась, чтобы голос звучал так, как и полагалось Избраннице Хау’Эшс.

— Ну что вы, Избранница, — Белый призрак укоризненно покачал головой, — ваша смерть, в отличие от ваших слов, не отдаст мне островов.

— Тогда вы их не получите, — Элама зло оскалилась, — унять хаос намного сложнее, чем дать ему свободу.

— Возможно, к нашему следующему разговору вы будете думать иначе. Эше Кью! — от резкого окрика Элама невольно вздрогнула и оглянулась, только сейчас заметив, что все это время вокруг них безмолвными тенями стояли чужаки, похожие на черных горных птиц. Совсем как тот чужак, что достался священным крокодилам. Если можно сравнить дикую птицу с ее прирученным собратом.

— Избранницу Хау’Эшс необходимо доставить в форт.

— Вам, господин иерарх, тоже стоит вернуться, — названный Эше Кью едва мазнул по ней взглядом и сделал какой-то знак рукой. К Эламе тут же подскочили двое чужаков и подняли на ноги, умело заломав руки за спину.

Белый призрак не обернулся: он сосредоточенно смотрел куда-то вверх, и Элама видела, как рой духов вокруг него истончился. — Позвольте? — он протянул руку в сторону и забрал у одного из чужаков странное отдаленно похожее на лук оружие. — Лишний хаос пора устранять сейчас.

Звонко щелкнула тетива, посылая куда-то в дым короткую стрелу. Белый призрак потянулся еще за одной, но потом опустил оружие.

— У меня еще есть дела здесь.

— Господин иерарх!

— Я смогу о себе позаботиться, а нашей гостье явно нужна помощь Духовных Сестер, — Белый призрак сделал шаг назад, и Элама увидела, как вокруг него взметнулись духи, похожие на скользящие по воде блики небесного ока Хау’Эшс. Удаляющихся шагов она не услышала.

— Капитан?

— Возвращаемся, Шилаю, — Эше Кью говорил удивительно спокойно для человека, вокруг которого клубилось так много алых духов гнева.

* * *

— Славное, славное зрелище, — Элар тихо засмеялся, и закружился на месте. Слух его жадно улавливал звуки кипящего внизу боя. Он высунул язык, ловя привкус пропитавших все дыма и крови. Священные озера всегда были покоем — какие бы грозы не бушевали за пределами вод, они обходили стороной укрытую Крыльями Хау’Эшс долину. Но сейчас пламя пылало в самом ее сердце, и в озерах не осталось ни клочка спокойствия. Элар чувствовал его — беспорядочное дрожание множества сердец, мечущихся в дыму и не знающих, с какой стороны подстерегает опасность. Они сталкивались друг с другом, вцеплялись в глотки и только умножали хаос. Элар постарался, чтобы тех, кто и правда мог усмирить его, не осталось. Даже старый Лоям так крепко вцепился в одного чужака, что позабыл обо всем вокруг. Не зная, что ни он сам, ни чужак больше не имеют значения.

2 декада весны, 400 г. Р.Э., Озерный остров

Красно-рыжие искры срывались с потрескивающего дерева, дым резал глаза, а дуновения прохладного ветра не могли остудить расходящийся от костров жар. Слишком много костров для небольшого крепостного двора. И слишком мало собравшихся вокруг них людей. Фаах Аю стоял неподвижно и не замечал ни оседающих на камзоле искр, ни их бледных подобий — догорающих исходов не сделанных шагов и не сказанных слов. Он мог бы… Но Фаах Аю не делал ровным счетом ничего, и искры с тихим шипением гасли, едва коснувшись земли. Рядом с ним стоял Эше Кью, и взгляд его блуждал где-то за пределами зыбкого марева дрожащего от жара воздуха.

— Вы удовлетворены? — Фаах Аю первым нарушил молчание, и льяттец медленно повернулся. Лицо его казалось таким же безучастно застывшим, как резные изображения носовых корабельных фигур.

— А вы?

Аю неопределенно повел плечом. Этим вопросом он задавался с самого возвращения после штурма Священных озер. Было ли это победой? Им удалось захватить Избранницу Хау’Эшс и лишить островитян самых опасных защитников — Хранителей озер, но старик Призыватель и большая часть жителей опять растворилась в лесах. Они не успели толком проверить храмовые пещеры сразу, а потом в этом не было уже никакого смысла. И разве победителям требуется так много погребальных костров? Фаах Аю считал их, сбивался со счета и начинал заново. В самом начале — Аю теперь казалось, что это было невероятно давно — он сказал Лаар Исаю, что дойдет до самого конца. Нитям ничего не стоило подсказать путь. Но ни одна из них не говорила о цене. О ледяной хватке смыкающихся исходов и моменте осознания, что одна из замерших над пропастью нитей — твоя. Нити вели к избранной цели, но не обещали, что он увидит ее достижение. И молчали о том, что останется позади. Аю моргнул и, спасаясь от слишком едкого дыма, запрокинул голову вверх — к алому, по-весеннему чистому небу. Он никогда не задумывался, что у неба и крови один цвет. Как и у траурных лент, парадных плащей паладинов и алой черты фаахского герба. Фаах Аю всегда считал, что Иссат отчертил ее кровью, и не думал, что это могло быть небом. Каждый сам избирает цвета для своего щита. Нити могут подсказать путь, но следовать ему или нет — только его право.

— Не совсем, — Аю посмотрел на Эше Кью, в тайне радуясь, что дым ему больше не мешает. — Осталось еще несколько… нюансов.

* * *

Элама сидела неподвижно. Тонкий световой луч, льющийся из узкого высокого окна, падал на ее лежащие поверх покрывала ладони. Она смотрела на них — обнаженные, лишенные пестрых браслетов и оберегов, перевязанные вместо них тонким белым полотном. Вся она сейчас была этим белым полотном, укрывшим подаренные лестницей Хау’Эшс ушибы, синяки и ссадины. Белое полотно пахло горчинкой и слабым сладковатым запахом меда, что иногда собирали высоко в горах. Горький запах Элама не знала, и в нем не было ни одной нотки знакомых ей трав. Элама смутно помнила руки, что обтирали ее тело чистой водой, шептали, покалывали медовой горечью и уносили боль. Расплетали волосы, снимали обереги, лишая ее каждой крупинки того, что делало раньше Эламой — Избранницей Хау’Эшс. Она зябко повела плечами. Тяжелые ткани чужаков окутывали плечи, но согреться под ними никак не получалось. Эламе казалось — в каменной крепости холоднее, чем в самых глубоких пещерах под крыльями Хау’Эшс.

Элама посмотрела на дверь — выход закрывали не привычные ей пестрые занавеси с вплетенными в них перьями и камнями, а плотное дерево, каким-то образом движущееся в камне. Крепкое, закрытое таким же крепким и хитрым замком. Ее назвали гостьей, но разве гости не могут ходить, где им вздумается? В храме Хау’Эшс гостей не слишком приветствовали, но, кажется, у чужаков не было священных крокодилов или чего-то подобного. Когда Элама спросила — та женщина в красных одеждах со скрытым золотом лицом долго смеялась. «Дитя мое, — сказала она, — Тан не нуждается в жертвах, а рука его простерта над всеми, кто того пожелает. Он любит своих детей и слышит их зов всегда и везде. Разве мы построили в этих землях хоть один храм? Тан пришел с нами и с каждым из нас. Мы и есть его дом. Весь мир его дом, ибо он сотворил его». Элама не стала спорить — она пила принесенный отвар и чувствовала, как с каждым глотком отступает накрывшая ее после падения храма Хау’Эшс лихорадка. Он избавлял от неприятного жара ее тело, но не мог ни наполнить, ни согреть, ни сделать что-то с тем, что выстуживало ее изнутри.

Элама не слышала шагов — толстые стены не пропускали звуков, не рождали эха. Она сидела в них будто отрезанная от всего мира. Будто вновь оказалась в пещерах Хау’Эшс, где с ней не было ничего, кроме того, что таилось внутри. Пусть сейчас ее не окружала темнота, но Элама давно не нуждалась в ней, чтобы слышать саму себя. Тихо щелкнул замок — первое свидетельство того, что скоро ее тишина закончится. Элама смотрела на открывающуюся дверь, слушала шорох одежд. Духовная Сестра. Но как бы чужачка ни называла себя, она точно была жрицей. Не очень сильной — вряд ли она поднялась бы выше девы, заплетающей волосы Избраннице, но ее точно взяли бы танцевать для Хау’Эшс.

— Мертвые. Что вы сделали с ними? — голос Эламы, еще сиплый, такой, что каждый звук отзывался болью в отметинах чужих рук на горле, разорвал уже почти привычный ритм звуков: позвякивание посуды, шелест сменяемых на новые белых повязок.

— Огонь принял всех. У них будет шанс попробовать еще раз, — голос Духовной Сестры тек вязкими медовыми каплями. Элама закрыла глаза. Мертвых надлежало вернуть Хау’Эшс. Отнести в дальние пещеры к самому сердцу гор, чтобы их кости стали его плотью, а головы засушить и украсить ими жилища. Нет более надежных стражей, чем воины Хау’Эшс. Живые или мертвые, они хранили покой великих Озер. Она не знала, что станет с теми, чью плоть пожрал огонь и разнес ветер. Останутся ли они вечно неприкаянными, как гонимые ветром листья, неспособные найти дома и приюта, или вовсе растворятся в безжалостном пламени, перестав существовать? Как все, что исчезли в бело-серых пустых камнях.

— Мертвые заботят вас больше живых? — голос небесным лезвием разорвал вновь окутавшую Эламу тишину. Она вздрогнула и обернулась ко входу. Раньше Элама всегда знала, кто и когда придет к ней. Она не спрятала руки под покрывало, только выпрямилась сильнее, так что болезненно закололо сведенные лопатки.

— Господин иерарх, я бы не хотела, чтобы вы тревожили мою пациентку, — Духовная Сестра не обернулась, но в мягком доброжелательном голосе было нечто такое, что Элама ее послушалась бы. Даже если совсем не хотела того.

— Ну что вы, сестра Тае, — он улыбался. Совсем как тогда — одними губами, не сводя с нее прозрачных, как озера, глаз, с пляшущими в них фиолетовыми бликами. Священные крокодилы так же внимательно разглядывали тех, кому суждено стать их пищей. Белый призрак. Элама так и не запомнила имени. Или не слышала его? — Мы просто немного побеседуем с нашей гостьей. О живых. И о мертвых. Неопределенность и волнение влияют на выздоровление так же дурно, как сама болезнь. Вы со мной согласны, Избранница?

— Я больше не Избранница, — Элама с трудом вытолкнула слова из горла. Они отозвались болью — каждым синяком и ступенькой бесконечной лестницы Хау’Эшс. Тело помнило их все до единой.

— Это действительно необходимо? — Духовная Сестра поднялась. Высокая фигура в темно-красном теперь загораживала Эламу от Белого призрака. Она прикрыла глаза, пользуясь передышкой, собирая разум, как делала когда-то давно, когда готовилась овладеть духами сезонов и своенравными птичьими голосами. Разговор состоится. Даже если все вокруг рухнет в один миг. Элама видела его, как если бы он уже отразился в Священных озерах.

— Да, — он тоже знал это. Дверь тихо хлопнула, затворяясь за Духовной Сестрой. Элама вслушивалась в шорох одежд, скрип пододвигаемого стула. Чувствовала легкое, как птичье перо, касание чужих духов. Они касались ее невесомыми паутинками, исчезали и возвращались снова.

— Я больше не Избранница Хау’Эшс, — Элама открыла глаза, и голос ее вновь звучал так, будто вокруг была лишь бесконечная гладь Священных Озер. Ты не получишь ничего из того, что хочешь.

— Вот как? — он сидел, закинув ногу на ногу и сцепив кисти вокруг колена так, что они полностью скрылись под белой, похожей на клочья узорной морской пены, тканью. — Но если не вы, то кто? Кто предскажет вашему народу погоду, благословит родившихся и проводит мертвых? Кто даст им имена, скажет, когда пришло время сеять зерно и собирать урожай? Укажет тропы и лучшие места для охоты? Расскажет, что значат рисунки на стенах и узлы на тканях?

Голос звучал и звучал, вонзался в голову мелкими птичьими клювами и жалящим жужжанием пчел, что хранили мед на отвесных горных склонах. Не каждый мог собрать его. Он знал о ней так много, будто наблюдал сквозь пустые глазницы сушеных голов в храмовом зале. Нет, не он. Духи, что танцевали в фиолетовых бликах. Шептали его устами и смотрели глазами.

Люди привыкли к голосу Священных озер. Элама знала это, как знала и то, что нового голоса у них не будет: огонь, принесенный чужаками, уничтожил часть древних пещер, где проходило Испытание Хау’Эшс, и никто не знал, существует ли там путь, который под силу найти Избраннику. И пусть даже он был — кто споет ему все песни, научит голосу ветров и шелесту воды? Призыватели знали многие тайны, но еще больше Избранники оставляли для себя. Столько же, сколько она, знал только Элар. Нет, Ралэ. Так он назвал себя. Элар умер, а Элама поняла это слишком поздно. Она стиснула пальцы, ощущая, как в груди сквозь пепел пробивается первая колючая искра.

— Зачем ты говоришь мне все это? Разве не ваш огонь уничтожил все?

— А разве не по твоей указке проклятое пламя гуляло на побережье, сыпались камни, а каждый куст стрелял ядом? Но даже несмотря на это, — он подался вперед, резко сокращая расстояние между ними, застывая в странной и неустойчивой позе, — наша ли рука сбросила тебя вниз, Избранница?

— Я… — Элама застыла, но тут же встряхнула головой, жалея, что в ее волосах больше нет бусин, способных своим перезвоном распугать чужих духов, — мы не звали вас на свою землю.

— Но мы пришли, — он вновь отодвинулся, и больше Элама не видела фиолетовых искр и духов, — и это уже не изменить. Ничего не станет, как было, но в ваших силах еще выбрать, как будет.

Кончики пальцев похолодели. Элама слышала слова, но они звучали будто эхо совсем других слов, смутных и неразборчивых, но ставших вдруг ближе и реальнее, чем сказанные рядом:

— Солнцу все равно, что освещать: цветущий сад или выжженную равнину, — повторила она за кем-то, ломая и царапая горло непривычно звучащими словами.

— Но в наших силах выбирать, на что же падет его свет, — он подхватил фразу легко, будто что-то давно знакомое. Элама только сейчас поняла, что говорит Белый Призрак почти так же странно, как та женщина из видения.

— Вы можете проявить гордость и упрямство, но думаете ли вы, Элама, кто и чем будет за него платить? Терпение Иерархии не безгранично, а разговаривать с глухим — развлечение неприятное и бессмысленное. И тогда разговоры закончатся, — он вновь улыбнулся. И на этот раз Элама жалела, что не видит за этой улыбкой привычной пустоты. Белый зверь оставлял кровавые следы на сиреневой ткани, а воды бежали вниз небесной киноварью, пока все не заволокла белая сухая пыль. Видение рассеялось, оставив за собой только колкий озерный холод.

— Вы… правда… готовы? — говорить стало неожиданно трудно, будто все горло забилось привидевшейся белой пылью. Как на той площади. Элама подалась вперед, не обращая внимания на сотрясающую ее дрожь, стремясь только понять и почувствовать — чем было ее видение: рябь, что рассеется, стоит отвести взгляд, или глубинное течение, способное вырвать из своих гнезд огромные валуны.

— Я дал одно обещание, и я планирую его выполнить. Остальное — только ваш выбор.

— Но люди…

— Люди у Иерархии найдутся, — он легко дернул плечом, — всегда будут те, кто готов шагнуть в неизвестность. Попытать удачу на новой земле, построить собственный кусочек счастья.

Не течение. Камнепад, разрушающий старое и прокладывающий новое русло реки. Но будет ли проходящая камни вода той же, что не касалась их? Будет ли она помнить, какой могла быть?

— Вы не оставляете выбора, — Элама закрыла глаза, тяжело откидываясь на мягкие подушки. Впрочем, прикосновение ткани к коже она сейчас не ощущала.

— Выбор — это не всегда что-то хорошее и что-то плохое. Гордость же капитал не менее ценный, чем жизнь. Да и цена вполне подходящая. Так что вы выберете, Избранница?

— Меня больше никто не услышит. Мое слово не имеет значения, — она открыла глаза, ощущая, как пепел вновь закрывает все внутри, возвращая такое желанное сейчас спокойствие.

— У них нет никого, кроме вас, а услышать хоть кого-нибудь они захотят. Это естественно. А если я не прав — разве это будет иметь значение?

Но если они не услышат меня, ты поймешь, кого они будут слушать. Найдешь новую цель. Должна ли она…

— А что выбрали вы? — Элама хмурилась, будто из-под ее взгляда ускользало что-то неуловимое. Рябь на глади Священных Озер.

— Разве не очевидно? — он протянул руку, и белые пенные клочья ткани соскользнули вниз, обнажая фиолетовые камни. Скованные духи все еще бились в них. Какие бы камни ни прошла вода — она остается водой. А любая вода когда-нибудь достигнет другой воды.

— Мы скажем слова, — Элама вытянула руку вперед.

— И ты произнесешь те слова, что я укажу, в том месте, что я назову, — он накрыл ее руку свой, и Элама вздрогнула: она ждала холода, но коснувшиеся ее пальцы оказались удивительно теплыми. Живыми.

— Но ни одно мое слово не коснется тех, кто не служит Хау’Эшс, — пепел никуда не исчез, но искр сквозь него пробивалось все больше. Был только один способ погасить некоторые из них.

— Это единственное условие?

Элама кивнула. Осталось только одно.

— У тебя есть имя, Призрак?

— Фаах Аю.

Хлопка двери Элама не слышала. Она смотрела на свои руки, еще хранящие тепло чужого касания. Белый Дух, которого настигло копье Гайи, тоже звался Фаах Аю. Кому же она пообещала свое слово?

Солнечные лучи, светящие в узкие бойницы, полосами расчерчивали крепостной коридор. Светлые, темные… Ию следил, как они то удлинялись, достигая противоположной стены, то истончались, погружая все вокруг в темноту, то вдруг вспыхивали особенно ярко, так что коридорные тени лишь пугливо жались по углам. Сиаальская крепость была совсем другой — там теней боялись много больше, чем слишком широких оконных проемов. Да и Несотворенные не тот противник, которого действительно могут удержать стены. Только вера. В собственные силы, в плечо того, кто стоит в строю вместе с тобой. Так говорили. Фалве Ию — верил. Острова казались совсем другими: тени оставались просто тенями, а получивший под ребра копье противник умирал, а не пытался вырвать тебе когтями горло, пока его не останавливала еще пара копий. Если везло, и этого оказывалось достаточно. Но, только пробившись к самому сердцу озер, Ию понял — почувствовал до самых костей, что в действительности значит вера. В своих товарищей — в их способность подняться так высоко, как только возможно. Нужно лишь проложить дорогу. В собственные силы — когда не остается никаких сомнений, получится или нет. Нельзя, чтобы не получилось. Нельзя подвести доверившихся.

Ию отвлекся от игры солнечного света и посмотрел на дверь госпиталя. Одного из двух, что теперь были в крепости. Палат им потребовалось больше, чем спален, но все же много меньше, чем погребальных костров. Он зажмурился, пытаясь отогнать подальше слишком навязчивые мысли, но под веками будто поднималась взвесь — тяжелая пелена имен и видений, что возникали, стоило на мгновение вынырнуть из череды обыденных дел, которых в опустевшей крепости оказалось благословенно много.

Голову разрывает далеким воющим звоном — и сквозь пятна в глазах виден только покрытый пылью доспех, медленно и неотвратимо прорастающий красным, будто сквозь сталь цветком распускалось небо. Кружатся и опадают зеленые листья. Пустота, что рождается там, где всего секунду назад ощущалось тепло чужого плеча. И так много тех, кого отыскали только по ошметкам небесных плащей — вытащили из-под камней и темных, как тени Несотворенных, тел дикарей. У Шессах Лею волосы — белые, как первый снег, как у всех, слишком часто роднившихся с Фаах, и алое на них смотрится чудовищно неправильно. Аю уже давно следовало быть в крепости вместе с льяттцами, но как же хорошо, что Ию чувствовал его всем развернутым Покровом, который никак не мог опустить, как не мог разжать сцепленные на чужом предплечье пальцы, что ему совершенно не нужно наклоняться, погружаться пальцами в красное и пытаться рассмотреть черты изуродованного до неузнаваемости лица. На погребальном костре лицо Шессах Лею милосердно укрывало полотно, а потом огонь очистил и воссоединил с Таном всех.

Скрипнула деревянная дверь. Широкое полотно срезало игривые световые полосы, Ию встрепенулся, шагнул вперед, всматриваясь в лицо Аю, и беззвучно подавился всеми готовящимися сорваться с губ вопросами. Краем глаза он видел, как сорвалась с подрагивающих пальцев дверь, которую едва успела подхватить Духовная Сестра, скользнувшая обратно в госпиталь. Он видел, как Аю слепо шагает вперед, натыкается на стену и замирает, привалившись к ней лбом. Ию много раз видел, как с лица Фаах Аю исчезает высокомерная маска всезнающего аристократа и глаза зажигаются живыми огоньками, но никогда не видел, чтобы вместе с ней будто растворилось само лицо, теряя разом все краски, кроме болезненной серости.

— Она мне поверила, — Ию не понял, заметил ли Аю его приближение или говорил сам с собой, так тихо и надтреснуто звучал его голос. — Представляешь? — Аю оттолкнулся от стены, разворачиваясь и опираясь на нее спиной. — Поверила… — он едва слышно рассмеялся, и теперь смотрел прямо на Ию, пугая уже не серостью, а ярким, лихорадочным румянцем и незнакомо безумным блеском глаз. — А знаешь, что это значит, Ию? Что я действительно… я мог…

— Аю, — Ию понятия не имел, что Аю мог наговорить островной колдунье, хоть и не сомневался, что его друг был ужасно убедительным. — Аю! — повторил он громче, осознавая, что если Аю его и видит, то совершенно точно не слышит.

— Я, оказывается, такое чудовище… — Аю болезненно улыбнулся и закрыл глаза, словно не желал видеть, что последует за его словами.

— Все закончится. Ты сам сказал — все закончится, — повторил Ию тихо. Золотистое полотно Покрова развернулось вокруг них, даря мягкое тепло.

* * *

Утром небо затянуло плотными облаками, сквозь которые едва пробивался сероватый солнечный свет. Фаах Аю без всяких нитей чувствовал, как они набухают тяжелыми дождевыми каплями, готовыми в любой момент сорваться вниз. Ию рассказывал, что местные дожди могли тянуться неделями и лить так, будто хотели смыть крепость к самому побережью. Этого было достаточно, чтобы Аю счел разумным совет Шиан Талаю и остался в крепости. Но нити пели об утекающем времени, и одного дождя было недостаточно, чтобы игнорировать их голос. Фаах Аю отправился бы к озерам, даже если бы ему пришлось ехать одному. Впрочем, ни одна из нитей не обещала подобного исхода. А голоса Шиан Талаю не хватало, чтобы возразить всерьез. Пусть он и выделил ему в сопровождение всего пять рыцарей. Больше в крепости было не наскрести.

Элама смутно помнила: она была еще совсем девочкой, только вплетшей в волосы первую бусину, когда решила увидеть соленую воду. Око Хау’Эшс еще не взошло над озерами, и мир был полон туманной пелены. Она тонула в ней и не могла угадать — идет ли или еще спит на теплой тросниковой циновке, убаюканная песней Лояма о соленой воде. Его и тогда звали старым, а Элама не могла представить, как вода, такая сладкая в родниках и озерах, может быть горькой, как слезы. Да и откуда возьмется столько слез, что зальют мир до самого края, как говорил Лоям? Мир скрыт слезами, и только земля под крыльями Хау’Эшс свободна от них. Так было раньше.

Око Хау’Эшс давно стояло высоко в небе, но Элама даже не ощущала его света за густой туманной пеленой. Только одна за другой стучали по широким листьям крупные дождевые капли. Она поймала одну ладонью и поднесла к губам. Элама ждала, что теперь небо и на них прольет свою соль, но дождь оставался просто дождем. Она спрятала руку под широкое покрывало, укрывавшее ее с головой то ли от погоды, то ли от зорких лесных глаз. Элама не звала к себе взглядов, не пела прячущимся в листве птицам. Не хотела, чтобы кто-то слышал ее. Ни одно из слов, которым суждено прозвучать. И может быть тогда… Но стоило поднять глаза — и взгляд натыкался на Белого Призрака, Элама не могла решиться даже в мыслях назвать его именем, что носил Белый дух. Туманная пелена глушила шаги, обманывала глаза, скрадывая очертания, и ей вновь казалось, что существо перед ней лишено плоти и крови. На его голове не было покрывала, но дождевые капли не касались белых волос, стекали по тончайшим золотым перьям, что укрывали Белого Призрака целиком. Перья складывались в крылья, кружились вокруг отряда пыльцой золотистых медовых духов, и Элама чувствовала — ни один лесной страх не потревожит их, а таящиеся в камнях и листьях духи не понесут вести, лишь глубже забьются в свои норы. Не направляемые песней духи страшились медовых касаний.

Элама закрыла глаза. Шелест дождя окутывал сознание, но она все равно чувствовала, как тропа плавно поднимается вверх, как шуршит эхо каменных ступеней и плещется внизу озерная вода. Здесь. Она не говорила ни слова, но духи Белого Призрака словно знали, где слово Избранницы Хау’Эшс услышит весь мир. Где не будет шанса отступить и отступиться. Когда-то на узкую площадку Змеиного Гребня над озерной водой Элама вышла из пещер Хау’Эшс. Здесь ее назвали Избранницей. Здесь она говорила голосом Хау’Эшс. Здесь ее сердце остановилось в ту ночь. Элама обернулась: высокая крыша Верхнего Храма Хау’Эшс рухнула, но пара колонн еще удерживала свод. Дождь милосердно смывал гарь и копоть с развалин Серединного храма. Не существовало больше широкой площадки, где она танцевала совсем недавно, предвещая победу Небесного Змея над Подземным, а над Священными водами не перекликались птичьими голосами Хранители Озер. Только острые глаза духов все так же невидимыми коготками царапали кожу. Духи ждали.

— Пора, Избранница, — легко подхваченный золотыми крыльями Белый Призрак спешился, сбросил кому-то на руки свое покрывало. Элама смотрела, как с каждым шагом с него стекают чужие духи-перья, а его собственные сиреневой дымкой смешиваются с дождевой пеленой. Она будто со стороны видела, как ее голова дернулась вверх-вниз, а потом первой поднялась на Змеиный Гребень.

Без Покрова тело мгновенно пронзило промозглой сыростью. Фаах Аю не позволил себе поежиться: ему казалось, он чувствует взгляды. Чьи-то глаза следили за ним, и их было много больше, чем поднявшихся к озерным вершинам людей. Он чувствовал что-то похожее, едва ступив на берег Озерного острова, но тогда смутное ощущение быстро затерялось в ворохе других. Сейчас это не имело значения. Он поднялся вслед за Избранницей Хау’Эшс на узкий, протянувшийся над озером карниз. Порывы ветра ударили в лицо, снося капли превратившегося в мелкую морось дождя. Далеко внизу едва виднелись скрытые туманом озера. На мгновение Аю показалось, что он отрезан от всего мира и вокруг остались только острые вершины гор, а под ногами клубятся облака. Много выше, чем надлежало людям. Но вот Элама заговорила, и Аю целиком сосредоточился на ее словах: пусть он и получил обещание, а текст перед выездом был повторен несколько раз, но слишком многое зависело от сказанного здесь и сейчас. Одно неверное слово...

— Я не нанесу ни смертельной раны, ни увечья, ни иного оскорбления тела и всего, чего касается дух твой и тех, кто носит твой знак, пока ты и все, кто носит твой знак, будут поступать так же. А если нарушит кто сказанное — с моей ли, с твоей стороны, то судить его будут одинаковым словом и так, чтобы слышали все.

С формулировками пришлось повозиться: Элама искренне не понимала, как можно обещать что-то такому далекому предмету, как Святая Иерархия Тан, да еще и не являющемуся живым существом. Принимать же обещания от имени Тана поостерегся уже сам Фаах Аю: все же в глазах Святого города фамилия не делала его ни Первым, ни даже одним из Высших Иерархов. По счастью, в глазах островов его знаком было десятилучевое солнце Иерархии, а не фаахская гербовая куница. Канцелярии придется удовлетвориться этим.

— Я позволю тебе и тем, кто носит твой знак, войти в любое место, куда залетает ветер, затекают воды и проникает взор Хау’Эшс, и взять дары его, если это не причинит вреда мне, а дары будут разделены на всех, — голос Избранницы Хау’Эшс сносил ветер, Аю не слышал его, но одновременно слышал каждое сказанное слово, гибкой нитью ложащееся в новый узор. Так будет. Элама повысила голос, будто пыталась перекричать ветер, сорвавший плащ с ее плеч:

— Я позволю тебе и тем, кто носит твой знак, говорить со мной и не буду чинить препятствий, если кто-то захочет услышать твой голос и носить твой знак, пока будет звучать мой голос и я буду называть имена рождающихся под светом Хау’Эшс.

Она шагнула на самый край карниза, протянув Аю руку, готовясь скрепить соглашение. Ветер толкнул ее в грудь, грозя сбросить с карниза, но Фаах Аю уже крепко держал Избранницу Хау’Эшс. Она явственно вздрогнула, но продолжила, обернувшись к озерам, будто обращала последние слова к кому-то другому, кто мог слышать ее:

— Так моими устами говорит Хау’Эшс, и все, кто следует ему, последуют его словам, а над иными не будет ни закона, ни защиты.

— Так будет. Тан услышал твои слова.

Нити вились успокаивающими спиралями, поднимались вверх штормовыми волнами, предвещая тысячу и еще один совершенно невозможный исход, плелись несказанными словами, трепетали, замирая в ожидании, и ложились одна на другую толстыми канатами сорвавшихся с губ клятв.

Над их головами медленно расходились тучи. Солнечный свет широкой волной изливался в просветы, сверкал на водной глади озер, в которой киноварью отражалось небо.

2 декада осени, 400 г. Р.Э., Святой город Тан

Шаах Лю Таеллан, Второй из Высших Иерархов Тан, аккуратно поправил расшитые рукава мантии и опустился в высокое кресло. Все десять кресел Высших Иерархов стояли полукругом в зале приемов Дворца Иерархов, и не было никакого закона в том, какое место выбирать, и на каком расстоянии от остальных ставить свое кресло. Правда, Таеллан не раз слышал шепотки насчет того, что кресло Второго стоит излишне близко к креслу Первого, настолько, что легко ошибиться, кто же действительно находится в центре. Впрочем, не находилось ни одного голоса, способного сказать это достаточно громко. И на кресло по правую руку от Первого претендентов не находилось. Таеллан безмятежно улыбнулся, его взор устремился на высокие двери, через которые вот-вот должны были войти представители Островной миссии Святой Иерархии. Сегодня в этом зале чествовали победителей.

Солнечный свет лился сквозь витражные окна, вот он особенно ярко высветил пространство передней части зала, и двери в точно выверенный момент распахнулись. Таеллан чуть прищурился, вглядываясь в лица входящих, и застыл, ощущая, как от самых кончиков пальцев по всему телу распространяется острый холодок, переплетающийся со злыми горячими искрами. Прямо в центре приемного зала, залитый ослепительным солнечным светом, стоял призрак. Таеллан узнавал гордую посадку головы, надменно вздернутый подбородок, казалось, еще мгновение, и… но призрак заговорил, и видение рассеялось. Вместо Фаах Аю в центре зала стояла лишь его бледная тень. Таеллан прикрыл глаза, откидываясь на высокую спинку. Запоздало он вспомнил, что в миссию действительно входил Фаах Аю — старший сын нынешнего лорда провинции Фа. Дядя и племянник носили одно имя. Вряд ли это сходство радовало хоть одного из них.

Таеллан вновь открыл глаза, лишь услышав тихий шепот Первого. В слова доклада он не вслушивался — все это было известно и обговорено заранее, изучено вдоль и поперек, да и та речь, что готовилась для официального доклада, была далека от реального положения вещей.

— Вы подобрали имя? — Первый самую чуточку наклонился в его сторону. Доклад явно близился к концу, и совсем скоро настанет пора раздавать награды. Завершение Островной кампании, без сомнения, деяние, заслуживающее третьего имени.

— Имя? Да… я нашел подходящее… Саммест, господин Первый, пусть будет Саммест.

— Что вы думаете о третьем имени, Аю? — Таеллан соединил кончики пальцев перед собой и поверх них наблюдал за быстро просматривающим бумаги по предстоящей миссии Фаах Аю.

— Исключительно то, что оно мне не светит, — Аю рассмеялся, но веселья в его голосе Таеллан не услышал.

— Ну почему же… важность этой миссии могла бы позволить, — Таеллан действительно думал об этом и полагал, что вполне способен устроить нечто подобное. Если, конечно, подарок будет уместен. Существовало слишком много вещей, очевидных и понятных для кого угодно, кроме Фаах Аю.

— Это было бы забавно, — Аю по-кошачьи потянулся в кресле и с независимым видом закинул ноги на край стола, — только представьте: Фаах Аю — покоритель озер! — он выпрямился, насколько это позволяла вольная поза, красивое лицо на долю мгновения застыло с истинно королевским выражением. — Звучит, а?

— Фаах Аю Саммест. Превосходно звучит, — Таеллан едва заметно улыбнулся, — только все же уберите ноги с моего стола, он не для этого поставлен!

Аю фыркнул, дурашливо разведя руками, и занял более пристойную позу. Но самое важное для себя Таеллан уже увидел — почувствовал всем отпущенным Таном благословением. Больше всего на свете Фаах Аю хотел, чтобы эти слова прозвучали. Не здесь, в кабинетах и альковах, а в залитых солнцем главных залах.

— Вы славно потрудились, и Тан отметил вас, — Первый Иерарх встал со своего места, и его голос зазвучал, отдаваясь эхом во всех уголках зала. — Отныне и впредь ваше имя — Фаах Аю Саммест!

Таеллан смотрел, как названный Самместом склоняется в полагающемся случаю поклоне, но глаза его упорно видели, как пылинки в солнечном свете танцуют, складываясь совсем в другой силуэт, вскидывающий голову с улыбкой одновременно нахальной и торжествующей.

2 декада осени, 400 г. Р.Э., Святой город Тан

— Еще дважды, — глухой и тяжелый, как предгрозовое небо, голос ударил в спину. Фаах Аю, уже занесший над седлом ногу, обернулся. Избранница Хау'Эшс стояла между двумя паладинами, странно нелепая без своих бус и перьев, в слишком большом для нее плаще. Но взгляд — светлый и пронзительный — бил между лопаток не хуже камня. — Еще дважды, — повторила она, — ты умрешь, если его не окажется рядом.

— Аю! — Ию бесцеремонно толкнул в седло отвлекшегося на что-то друга, прежде чем не дождавшаяся, когда ее всадник соизволит утвердиться в седле, лошадь решит вернуться в форт без него. Слов жрицы он будто и не слышал. Но они стояли близко — слишком близко, чтобы Фаах Аю мог сказать — кому предназначались слова и взгляд.

Еще дважды…

— Я возвращаюсь.

Голос Ию вернул его к реальности, Аю вздрогнул и потер пальцами переносицу:

— Прости, что? — шум из гостиной едва достигал отделенного стеклянной дверью и плотными портьерами балкона, но Аю казалось, что привычный мир находится много дальше пары десятков шагов.

— Я возвращаюсь в Сиа, — терпеливо повторил Ию. — О чем ты все время думаешь? — голос его звучал ровно, но потекшее по плечам тепло Покрова выдавало беспокойство более явно, чем любые слова.

— Ничего важного, — перед глазами мелькнул голубой отсвет — Ию явно ему не поверил. Фаах Аю перебрал желтоватую россыпь возможных причин беспокойства и выбрал самую на его взгляд безобидную: — Дае сказала, что отец выбрал мне невесту.

— Вот как, — Ию отвел глаза, как-то слишком пристально рассматривая перила балкона. Тепло исчезло, свернулось где-то глубоко, чтобы через мгновение вспыхнуть снова, так что Аю почти кожей почувствовал его жар — совсем как тогда, на островах. — И что… теперь?

— Не знаю, — Аю пожал плечами, — Девятый Иерарх предлагал поработать в его ведомстве, раз уж я так… успешно начал.

— Ты отказался, — Ию не спрашивал. Он, едва касаясь пальцами, гладил резные балконные перила, только теплая тяжесть на плечах становилась все болезненнее и отчетливей.

— Дипломатии с меня определенно хватит, — Аю постарался как можно небрежнее пожать плечами. — Идем, гостей не стоит оставлять надолго.

Ию молча кивнул, но не шевельнулся, явно не собираясь возвращаться к суете светской гостиной.

— Аю, — тревожная рыжая нить поймала его у самой балконной двери голосом Ию, — почему ты не хочешь отзываться на третье имя?

Фаах Аю опустил протянутую к ручке ладонь. Он не думал, что это может быть заметно со стороны, но иногда Ию проявлял удивительную зоркость там, где стоило ограничиться слепотой.

— Оно не мое.

Еще дважды…

Но кто из них?