Его сын (джен)

Я почти привык к внешности сына. Светлые волосы цвета ячменя, светло-голубые глаза цвета спокойного моря. Ни у меня в роду, ни в роду Розы не было такой внешности. Что же думает окружение?.. Вначале брака я часто задавал себе этот вопрос. Особенно в предсвадебной суматохе и на свадьбе. Роза еще и истерила, то отменяя, то вновь назначая дату бракосочетания. Пока она решилась, прошло несколько месяцев после беременности от Джека. Роза на свадьбе была чуть пополневшей. Я со стыдом отшучивался, что невеста переела на нервах пирожных.

Конечно, все думают, что я обрюхатил Розу до свадьбы!

Но...

Я перегрызу глотку каждому, что скажет, что Джеймс не мой сын.

Мой сын. Десять лет. Я уже беру его на работу, прекрасно считает, отличные математические способности, уже разбирается в бухгалтерии. Задает правильные и интересные вопросы по моей работе. Говорит, что мечтает у меня работать. Стать таким, как отец.

Конечно, подхалимство. Но мне приятно. И надеюсь, это не лицемерие, чтобы задобрить меня. Лицемерия не чувствую. Джеймс — искренний ребенок. И действительно восхищается отцом. Мной.

Я разрешаю ему самому выбирать модные костюмы. Выбирает все в моем стиле.

Любит говорить мне, что я стальной.

Я стальной магнат. И сегодня я обещал сыну взять его с собой на работу.

Надеюсь, не повторится то, что отпрыск натворил в прошлый раз. Я едва не уволил бухгалтера! Приëмыш нарисовал на полях бухгалтерской книги мышонка из мультфильма. Хорошо, что карандашом, а не пером. Я заставил хулигана лично стереть безобразие. И, конечно, розги.

Завтрак. Сын Джека делает вид, что его тошнит в овсянку. Хорошо ещё, что мы завтракаем втроём: я, Роза и Джеймс. Если он повторит подобное на людях...

* * *

Ненавижу овсянку. Почему родители едят яйца пашот, а мне каша? Весёлая мама подмигнула мне и сделала вид, что быстро ест, подавая пример. Я для неё сделал вид, что меня тошнит в тарелку. Упс. Рядом же отец, ещё заметит.

Ну да.

— Кривляешься. После завтрака зайди в мой кабинет.

Я решил затянуть завтрак. Родители поели и ушли, а я остался наедине с холодной кашей.

Десять минут, пятнадцать, двадцать. Отец может уйти на работу без меня.

И пусть уходит. Не хочу его видеть. Вчера ночью он снова делал маме больно. Мне запрещено, но я подслушивал. Мама стонала. Каждый раз, когда я подобное слышу, я начинаю бояться отца ещё сильнее.

Я однажды решился и спросил у мамы, что это было?

Мама надолго затормозила, но выдала, что отец её щекочет в шутку, поэтому она стонет.

От щекотки же смеются, а не стонут?

После этого вопроса мама отправила меня в детскую.

* * *

Кэйлдон и Роза наедине.

— Кэл, очень надеюсь, ты уберешь строгость при разговоре с Джейми? Что он такого сделал?

— Он кривлялся. И где его носит? Я сказал, что жду его в кабинете.

— Прекрати, Кэл! Мальчик просто сделал вид, что его тошнит в тарелку. Он же не скинул её снова на пол... Ой...

—Джеймс кидается тарелками? — процедил Кэйлдон.

— Даже если так, что с того? — закипела Роза. — Он ребёнок!

— Он вредитель, — отрезал муж.

— Я запрещаю какие-либо наказания, — властно сказала Роза свою любимую фразу.

— Ещё снова скажи, что я ему не отец. Твоему ты бы так не запрещала!

— Кэл! — это было сказано истерично.

— Что, Кэл? Ты меня любишь?

— Кэл!!! — мольба.

— Любишь меня? — Кэйлдон обездвижил Розу и склонился над ней.

Роза позволила себя поцеловать.

— Кэл, ах...

Роза позволила себя страстно сжать в объятиях.

— Это значит, да? — томно спросил Кэйлдон.

— Да... Ненавижу тебя! — Роза отпихнула от себя Кэйлдона.

— Любишь его! — взревел Кэйлдон в минутной вспышке ревности.

Роза выбежала из кабинета, не оборачиваясь.

* * *

Кэйлдон испытывал привычную ярость после общения с женой.

Вот он. Заходит. Вид виноватый.

Сейчас он у меня получит.

— Ты делал вид, что тебя тошнит в тарелку, — бесстрастно сказал отец.

Как же маленький Джеймс ненавидел подобные допросы. Вот бы сегодня обошлось без рукоприкладства.

Следующий вопрос отца ещё сильнее увеличил вероятность рукоприкладства.

— Я знаю, ты кинул тарелку на пол, когда меня не было за завтраком. Это так?

Молчание. Джеймс словно проглотил язык. Голова сама собой дёрнулась из стороны в сторону, отрицая.

— Враньё, — тоном отца можно было убивать. — Мне доподлинно известно, что ты кидаешься тарелками. Мама сказала.

Мама? — не поверил Джеймс. — Мама крайне редко его сдавала. Что он ей сделал?

Всё эмоции Джеймса были нарисованы у него на лице.

— Так и будешь молчать?

Молчание.

Кэйлдон размахнулся и дал приëмышу сильную пощёчину.

Джеймс пошатнулся. Щека горела огнём. Хоть бы только одна...

И тут.

— Кажется, один маленький мальчик давно не получал розог.

Как-то сразу расхотелось молчать.

— Простите, сэр. Больше не повториться.

— Не сомневаюсь. Насчёт розог я подумаю. Явно не прямо сейчас. Сейчас я опаздываю на работу.

— А?..

— Без тебя. Сегодня ты не заслужил. Я напишу записку мистеру Уолтеру, чтобы он провёл дополнительный урок с тобой.

Джеймс весь скис.

— Я прекрасно знаю, как тебе не нравится музыка. Но то, что ты играешь на скрипке, нравится маме. И мне.

Мама. Злость по отношению к маме крепла. Джеймс подкупил лакея, который видел, как мальчик кинул тарелку. Неужели нужно подкупать и маму?

— Иди, — холодно сказал отец.

Джеймс довольно быстро нашёл маму. Или она его нашла. Они столкнулись в коридоре. Она что, подслушивала? И не вбежала яростная после пощёчины?

— Мама, ты видела? Он снова меня ударил.

Сердце Розы Хокли Дьюитт Бьюкейтер ëкнуло. Она видела.

И не встала на защиту.

Роза ясно уяснила: Кэйлдон принимает её сына, как своего, если дать ему полную свободу в наказаниях. Особенно вредно защищать сразу после пощёчин или порки.

Не удалось повлиять, чтобы Кэл отказался от наказания. Но и устраивать разборки она не будет.

У Джейми есть отец, Боже. Кэл считает его своим. Любит. Джейми всё унаследует. Они похожи. Мальчик тянется к Кэлу. Конечно, боится.

Роза и сама иногда боялась мужа. Боялась развода. Она миссис Хокли Дьюитт Бьюкейтер. Наконец-то можно жить на широкую ногу, а не беспокоится о счетах, как они с матерью в период её девичества. Можно покупать сколько угодно дорогих нарядов, картин. Полный штат слуг. Балы. Роза и Кэйлдон — желанные гости в самом высшем обществе. Подруги и друзья. Мать довольна и обеспечена.

Занятия страстью. Роза называла близость с мужем исключительно так. Занятие любовью было только одно, когда они с Джеком зачинали Джеймса.

— Мама, ты меня сдала!

— Ох, котëночек, прости, пожалуйста. Просто вырвалось. Я не специально!

— Мама! — возмущенное мяуканье сыночка.

— Дай обниму.

Джеймс резко вывернулся из объятий матери.

— Не подходи ко мне!

Джеймс убежал от Розы. Женщина страдальчески заломила руки. Зарыдала.

Ей нужен Кэйлдон. Срочно.

Роза, плача, бежала в кабинет мужа. Хоть бы ещё не ушёл. Только он умеет успокаивать.

Кэйлдон подхватил жену на руки в коридоре. Отнёс на диван, разместил на коленях. Крепко обнял. Зашептал на ухо, как любит.

— Он... Он сказал: «Не подходи ко мне», — сказала Роза, прервав рыдание.

— Кто он?

— Джеймс.

— Значит, Джеймс.

Кэйлдон отвлёкся от писем и счётов и задумался. Сегодня он строго обошёлся с ребёнком.

По сути сорвал злость. Роза снова вывела.

Любимая. Кэйлдон терпел всё. И то что она время от времени пишет письма Джеку. И ответные от лица Джека. Хранит в спальне в шкатулке на комоде напротив супружеской кровати.

Театрально декламирует любовные речи в адрес Джека и ответные от лица Джека.

В моменты супружеской близости называет Джеком.

Говорит, что любит двоих.

Зато не лицемерит. Кэйлдон ценил в жене искренность. Она искренне любит его. Фантазии о Джеке Кэйлдон относил к игре чересчур впечатлительного воображения. Это просто фантазии. Роза совсем, как ребёнок.

Радостно вопит, вешается на шею и заверяет, что сильно любит при виде нового подарка: платья, украшения, картины.

Конечно, на заре брака Роза принимала подарки с жестокой холодностью. Всё вспоминала любимого Джека. Её чувства ко мне угасли, — думал Кэйлдон. Что за бурное помешательство — любовь к художнику из третьего класса?

Роза до Титаника явно была во мне заинтересована. Возможна имела дело даже влюблённость в первого взгляда. Конечно, я оттолкнул её своей жёсткостью. А мой отец, как будущий свекр, оттолкнул Розу тоже жёсткостью и холодностью, граничащей с равнодушием.

«Кэйлдон, пойдёмте кататься», — вспомнилось мужчине. Роза тогда перебила речь будущего свёкра, предложив покататься на лошадях. Конечно, возмутительная наглость. Но наглость, вырывающаяся из губ Розы, всегда была очаровательна.

Её всегда с первой встречи влекло ко мне. Но Титаник. Джек. Вот почему?!

Джек нарисовал её обнажённой. Кэйлдон вспомнил свою ярость. Тогда он дал любимой пощёчину. Пощёчины были и во браке. Например, когда Кэйлдон впервые услышал театральную любовную речь в адрес Джека из уст Розы. За пощёчину за письмо Джеку Кэйлдон получил уже ответную пощёчину.

Кэйлдон со временем научился относиться к фантазиям о Джеке философски. Просто фантазии. Роза — большой ребёнок. Жена-дочь.

У меня два ребёнка. Хотелось бы своих, но у Розы были проблемы.

Сегодня я строго обошёлся с сыном, — вновь подумал Кэйлдон. Утро не задалось из-за Розы. Отказ в близости, снова «я тебя ненавижу». Вероятно, скрытые фантазии о Джеке дают о себе знать. Явных не было давненько, Кэйлдон уже пару недель расслаблялся в любовной неге супружеской жизни. Но фантазии о Джеке жили своей жизнью.

Сегодня утром Роза расплакалась, кинулась ко мне за утешением. Джеймс сказал ей: «не подходи ко мне». Мальчик наглеет. Недавно кинул тарелку на пол. Сегодня делал вид, что его тошнит в овсянку. Я пригрозил ему розгами, за такие мелкие прегрешения — это перебор.

И не взял к себе на работу, как обещал. Присутствия мальчишки не хватало. Кэйлдон уже готовился горделиво рассказывать сыну о работе, знакомить с новыми сотрудниками, вводить мальчика в курс дела их работы.

Но пришлось наказать. Сын остался дома с Розой и учителем музыки. Конечно, дополнительный урок музыки не привёл Джеймса в восторг, но мальчишку следовало осадить.

* * *

Роза ходила по домашней галерее и рассматривала картины. Последнюю она приобрела у уличного художника. Художник назвал ее «Ведьма с алой розой». Роза подошла к картине поближе, рассматривая прорисованные мазки детально. Роза мысленно представляла: вот художник меняет кисть, замачивает ее в воде, меняет краску, наносит первый мазок, второй. Еще и еще. Краска накладывается на краску. Красота. Прорисовывается лицо. Возможно, в чертах ведьмы с алой розой художник запечатлел свою любимую девушку.

Джек нарисовал ее обнаженной. То, как она позировала и первый раз, Роза считала наиболее чувственными моментами в жизни.

Конечно, Кэйлдон обеспечивал ей много чувственных и страстных переживаний. У них была настоящая итальянская семья. Розе нравилось не сдерживаться в эмоциях, чувствах, страстные моменты супружеской близости, жаркие поцелуи, драки. Роза уже привыкла на пощечины отвечать пощечинами и драками.

Моменты близости чётко контролировались Розой. Секс был исключительно в безопасные дни. То есть дни, когда вероятность забеременеть минимальна. Роза даже придумала свой календарный метод-обманку. Показывала Кэйлдону таблицу с днями. Безопасные дни для зачатия в таблице были помечены, как дни зачатия. Кэйлдон упорно старался заделать Розе ребёнка в эти дни. Кэл хотел своего ребёнка все десять лет совместной жизни. Роза стараюсь не думать о рассказах подруг, что беременность возможна и в безопасные дни. Пока календарный метод-обманка работал на всё сто процентов.

Роза не хотела беременности. В беременность Джеймсом девушка располнела на тридцать килограмм и потом мучительно худела. Роды... Без комментариев. Роза считала себя храброй, бесстрашно ждала родов, но когда они настали... Что за боль? Ещё раз перенести это? Никогда.

И если родить Кэлу своего ребёнка, он перестанет отечески относиться к Джеймсу. Сейчас муж считал ребёнка безоговорочно своим. Брал на работу, общался, воспитывал, любил. Роза думала, что знала внутреннюю сущность Кэла. Конечно, он охладеет к Джеймсу, если ещё раз родить. Возможно, даже лишит наследства.

Вот почему Джек умер? У них могла бы быть прекрасная семья. Пришлось выйти замуж за Кэйлдона. Роза вспомнила свой страх о будущем и одиночество после Титаника. Она находилась среди выживших пассажиров из третьего класса. Слышала обрывки разговоров. Пассажиры из третьего класса обсуждали возможные работы. Роза была готова быть официанткой, горничной или кем-нибудь ещё. Только живя вместе с Джеком. Быть одинокой горничной? Нет. Нет. Нет.

Роза вспомнила, как сидела среди пассажиров третьего класса в пальто Кэйлдона. Её окружал парфюм бывшего жениха. Немного мутило от него. Роза вспомнила свой страх, когда увидела Кэйлдона в трёх метрах от неё. Хокли искал её. Роза замерла в страхе. Скорее бы ушёл.

— Роза! — удивленный, радостный крик. Сердце Розы тогда ушло в пятки. Кудрявый, рыжий, испуганный заяц.

Роза очутилась в объятиях Кэла и зарыдала. Человек из прошлой жизни. Да, ненавистный жених. Но наконец-то она не одна.

Кэл простил всё. И снова позвал замуж. Мама не видела другого выхода, как выйти за Кэйлдона Хокли. Хваталась за сердце, шантажировала. Роза не знала, как признаться матери или какому-либо другому жениху, что беременна. А Кэл согласен взять её замуж беременной. Роза плюнула ему эту информацию в лицо, когда узнала о беременности.

Кэл сначала оторопел, потом вздохнул. Тяжело вздохнул ещё раз и сказал:

— Роза, это наш ребёнок.

Роза тогда думала отказаться от предложения Кэйлдона и устроиться в богатый дом гувернанткой. Но кому нужна беременная гувернантка, да ещё и с сильным токсикозом? Роза ничего не могла делать. Она лишь лежала, ела и принимала ухаживания Кэла с обреченностью.

Со временем Розе начал нравиться Кэл. Юную Розу тянуло к взрослому мужчине. Между ней и Кэйлдоном возникла магнетическая страсть. Каждый момент супружеской близости с ним был как... Как... Ах...

Конечно, она до сих пор любит Джека. Но и Кэйлдона тоже.

Джеймс уже полчаса корпел над сольфеджио. Надоело. Надоело. Надоело.

А что если?

Несколько минут и на полях сольфеджио появился маленький утёнок.

На следующей странице тоже утëнок, только с раскрытым клювом. На следующей — крылья поднимаются. На следующей — ещё больше поднимаются. На следующей — поднялись. На следующей — опускаются.

Джеймс пролистал уголок страниц.

Нарисованный утёнок летает. Настоящий мультфильм!

Надо показать маме. Ей понравится.

Джеймс показал бы маме и нарисованного мышонка на бухгалтерской книге.

Отец. Заставил стереть и выпорол. Отец тупой.

Сформулировав эту мысль, Джеймс испугался. Вдруг отец каким-то образом догадается, что сын такое о нём подумал? Например, прочитает по лицу. Отец умел сличать скрытые мысли.

Отец — стальной магнат со стальным взглядом, со стальной рукой.

Я становился старше, рос, отец становился все требовательнее, но парадоксально любил сильнее. Когда Джеймс был совсем маленьким, то помнил холодность отца, как тот уворачивался и отмахивался, когда непосредственный малыш хотел его обнять, увязывался за папой. Но теперь, когда Джеймс подрос, отец все чаще хвалил его, говорил, что он его единственный наследник, что способный и прилежный сын соответствует его ожиданиям и требованиям к наследнику благородного рода.

Вот бы ещё не бил. Он действительно меня вышколил. При нём я не могу и пикнуть. А тупым назвала его мама. А я повторяю.

Мальчик зевнул и улёгся спать прямо на сольфеджио. У гувернера сегодня свободный день, его нет в особняке, отец на работе, можно расслабиться. Мистер Уолтер — приходящий учитель музыки никому не настучит. Да и мягкий, доброжелательный, и спокойный учитель музыки редко на него стучал. Только если совсем обнаглеть. Мистер Брайн тоже был довольно-таки мягок, его выбирала мама. Можно было по пальцам пересчитать случаи, когда Джеймсу попадало от гувернера линейкой по рукам. Чудищем-страшилищем, применявшим физические наказания для Джеймса был отец. Ещё и любит повторять, что вышколил меня. Джеймс пробовал на язык новое слово в адрес отца. Тупой.

Джеймс, лёжа на сольфеджио и закрыв глаза, проговорил вслух: тупой.

Джеймс лежал с закрытыми глазами. И сказал слово "тупой" прямо в лицо вернувшегося в класс мистера Уолтера.

— Что это значит, молодой человек? — вопросил негодующий учитель музыки.

Джеймс обескураженно хлопал глазами, не зная, как отреагировать.

— "Тупой" — было сказано в мой адрес?

— Да...

Нельзя же сказать учителю, что "тупой" было сказано в адрес отца. Ещё донесёт. Вот же! Надо было сказать, что тупой — я. Но "да..." уже прозвучало.

— Вы спите на уроке, обзываетесь. А позвольте, спросить, как у вас обстоят дела с сольфеджио?

Ученик молчал.

— Отвечайте на вопрос, молодой человек.

— Сделал успешно! — это прозвучало дерзко. Джеймс имел ввиду нарисованного утёнка.

— Проверим, — сказал учитель, беря сольфеджио в руки.

Спустя минуту учитель со вздохом положил сольфеджио на стол и грустно посмотрел на ребёнка.

Учитель смотрел на мальчика в растеренности. Что делать? Как отреагировать? Наказать? Мистер Уолтер никогда не наказывал учеников. Накануне занятия мистер Уолтер читал одного из классиков педагогики. И вычитал там, что классик считал телесные наказания детей неизбежными. Нужно передать случившееся мистеру Брайну. Джейми достанется.

— Идите и передайте о случившемся мистеру Брайну, — учитель попытался сказать это строго. Как же неловко для ребёнка будет передавать об этом безобразии гувернеру.

— Его сегодня нет дома, у него свободный день.

— Вот значит как? Тогда я передам ему записку. Отдайте ее кому-нибудь из слуг.

Мистер Уолтер принялся торопливо писать. Ребёнок с хандрой на личике смотрел на учителя.

Мысли Джеймса заметались. Кто из слуг надёжный и не передаст эту злополучную записку мистеру Брайну?

Был лакей Джордж лёгкого нрава и они с мальчиком были запанибрата.

Джеймс вышел из классной на поиски лакея Джорджа.

Очень скоро его догнал учитель.

— Я пойду с тобой.

— Какого чёрта!

Упс. Он сказал это вслух?

У маленького Джеймса такое бывало. Думаешь, что думаешь. А на самом деле думаешь вслух. Приступы несдержанности. Мистер Брайн на такое реагировал спокойно, а отец лютовал.

Мистер Уолтер не оценил случившееся, как шутку. К сожалению.

— Молодой человек! Сегодня я вас не узнаю.

Сегодня Джеймс был на эмоциональных качелях. Очень обижен на отца. Опять ударил по лицу, пригрозил розгами за мелочь. И не взял на работу, как обещал. Вместо увлекательного дня на работе отца — ненавистная музыка. А на стальном предприятии Джеймс был чуть ли не первой рукой отца, совсем, как взрослый. Про первую руку Джеймс так фантазировал.

Джеймс промолчал и направился дальше искать лакея.

Но вместо лакея они с учителем встретили камердинера отца. Джеймс сказал "какого чёрта" шёпотом.

— Сегодня юный мистер Хокли совершенно безобразно себя ведёт. Я написал записку...

— Я передам господину, — перебил камердинер.

— Я думал, что записка для мистера Брайна, — проговорил учитель музыки, но если мистер Хокли её прочитает... Так даже лучше.

Лучше?! — опешил Джеймс. — И это сказал мистер Уолтер, с которым доверительные отношения? Были. — Джеймс скрипнул зубами.

Учитель взял Джеймса на руку и повёл в классную.

— Вы знаете, что он меня постоянно бьёт?

Учитель немного замялся, и немного неуверенным голосом сказал:

— Не преувеличивайте, мистер Хокли. Я уверен, что ваш отец абсолютно справедлив.

— Нет! Не справедлив! И вы! Вы тоже! Вы подлый! Зачем вы написали эту @@@ записку?

Джеймс высказался площадной бранью, которую услышал на кухне от кухарки, когда у неё убежало молоко.

Добродушный, пухлый учитель музыки изменился в лице.

— Что вы сказали?

Повторить у Джеймса не повернулся язык.

Лицо учителя музыки немного ожесточилось и даже стало менее пухлым.

— Пойдёмте в классную, сударь.

Как—то сразу весь сникшийся мальчик пошел за учителем.

Мистер Уолтер выглядел решительным.

— Я заметил, молодой человек, что вы иногда срываетесь, ваше поведение становится просто отвратительным. Напишешь записку мистеру Брайну и вы снова послушный, старательный мальчик. Думаю такая метаморфоза происходит из-за того, что вы получаете заслуженное наказание от гувернера.

Джеймс молчал, не хотелось комментировать. Мистер Брайн обычно все передавал отцу.

— Как вас наказывает мистер Брайн?

— Ну…

— Я жду ответа.

— Линейкой по рукам…

— По рукам? Линейкой? — мистер Уолтер немного потерял решимость. Он уже настроился отечески пошлепать сорванца. А тут линейка…

Мистер Уолтер не хотел быть суров.

— Я напишу вторую записку.

— Накажите меня, пожалуйста, сами! Только не надо вторую записку. — Джеймс и представить себе не мог реакции отца на то, что он сматерился в лицо учителю.

Мистер Уолтер некоторое время просто смотрел на ученика, раздумывая.

— Хорошо. Принесите линейку.

Джеймс маленькими шажками пошел за инструментом наказания.

Линейка находилась на столе мистера Брайна.

Взял. Снова маленькие шажки к учителю. Отдал в руки мистеру Уолтеру. Второй записки не будет?

— Пять раз, — строго сказал учитель музыки.

Джеймс, помедлив, поднял руки ладонями вверх.

Мистер Уолтер размахнулся. Он помнил, насколько это больно. Ребенка было жаль.

Джеймс вынес первый удар молча. Только скривился от боли.

Второй. Руки задрожали.

Третий. Боль. Руки опустились.

Мистер Уолтер расстроенно смотрел на ученика. Из глаз Джеймса потекли слезы. Мистер Уолтер сам чуть не плакал.

Джеймс с тяжелым вздохом и хлюпаньем носа поднял руки.

Четвертый. Не опустил. Руки покраснели и дрожали.

Пятый. Все.

Мальчик разглядел слезы в глазах учителя. Кинулся в его объятия. Ученик и учитель обнимались и плакали.

Это продолжалось достаточно долго. Джеймс первый отстранился.

— Простите, что выругался.

— Вы — юный господин из благородной семьи, мистер Хокли. Вы даже не должны знать о существовании такой речи.

— Вы не напишите вторую записку? — с надеждой спросил Джеймс.

— Нет, мой юный друг.

— Спасибо! Вы такой хороший.

— Я же вас наказал, — все еще расстроенным и непонимающим голосом сказал учитель.

Джеймс снова кинулся в объятия учителя.

— В моем детстве там наказывали за каждую ошибку в игре, — сказал мистер Уолтер.

— Мне вас жаль.

— Зато я выучился недурно играть. А вы, мой юный друг, третий год не можете сыграть сносно простейшее.

Джеймс напрягся.

— Конечно, это не значит, что вас нужно наказывать за каждую ошибку в игре. Но можно ведь постараться?

— Можно, — односложно ответил мальчик.

Учитель музыки так тепло обнимает.

Джеймсу захотелось пожаловаться.

— Я всего лишь нарисовал мультфильм про мышонка вместо занятий бухгалтерией. А он… он… меня выпорол. Больно.

— Он, это ваш отец? — в голосе мистера Уолтера слышалось негодование.

— Угу. У меня есть способности к рисованию. А он вместо рисования оплачивает уроки музыки.

Мистер Уолтер поцеловал мальчика в макушку.

Джеймс отстранился. Вообще-то этот человек только что наказал его. Конечно, обнимания, после наказания приятны. Но наказание-то было. Джеймс встал, сел за свой стол, лёг на руки и закрыл глаза.

Наказание по рукам линейкой за ошибки в игре. Что за варварство. Хорошо, что к нему такое не применяют. А, наверное, существуют мальчики, которых и в современности линейкой по рукам за ошибки в игре. Или розгами по одному месту. Значит, он ещё счастливчик. Розгами Джеймсу доставалось от отца раз в несколько месяцев. Конечно, Джеймс всячески старался быть перед отцом пай-мальчиком, но старший Хокли всегда находил к чему прицепиться.

Когда Джеймс открыл глаза и поднял голову, учитель заканчивал писать вторую записку.

— Вы же обещали! — справедливо возмутился мальчик.

— Мистер Хокли, я прекрасно помню своё обещание. Я ничего не написал про ругань. Во второй записке я лишь прошу вашего отца не наказывать вас за проступки, описанные в первой записке. И прошу заменить уроки музыки на уроки рисования. Конечно, я буду по вам скучать, мой юный друг…

Хмурое выражение исчезло с лица мальчика. Эту записку пусть отец прочитает. Неужели скоро никакой музыки?

Камердинера отца нашли быстро.

— Вторая записка? Из—за мата из уст мистера Хокли?

Что? У Джеймса внутри всё оборвалось.

— Я слышал, — односложно сказал камердинер.

У учителя и ученика был одинаковый потерянный вид.

Мистер Уолтер сориентировался.

— Я уже наказал Джеймса за этот инцидент и в записке прошу не наказывать ребёнка.

Камердинер взял записку. Джеймсу показалось, что из рук учителя камердинер взял змею.

В записке написано “не наказывайте”, а камердинер скажет про ругань?

— Дайте! — высказал ребёнок и вырвал записку из рук камердинера.

Принялся читать.

“Уважаемый мистер, Хокли. Джеймс рассказал мне, что вы его наказываете поркой. Я всё понимаю, к Джеймсу нелегко найти подход. Но ребёнок говорит, что вы его постоянно бьете. И порка за то, что ребёнок нарисовал мультфильм вместо занятий бухгалтерией? За это следует похвалить, а не бить…”

Джеймс не стал дальше читать. Прочитав то, как мистер Уолтер учит его жить, отец разозлится ещё сильнее.

— Верните записку, мистер Хокли, — казённым голосом сказал камердинер.

Джеймс кинул её на пол и убежал.