Одолжение (джен)

— Оставь нас, Селезнев.

Евгений никогда не видел сержанта полиции таким напряженным. Широкие плечи были чуть припущенными, пальцы крепко сдавливали край стола, а корпус был наклонен вперед грозной птицей над задержанным. В допросной комнате, тесной, неуютной, было очень холодно. Однако из-за строгого взгляда голубых глаз и звенящего молчания это место казалось еще более некомфортным.

Ничего сложного в этот день не случилось. Был очередной митинг, много шума, лишних телодвижений, чужих рук и конечно же там был он. Дипломатор, черт бы его побрал. Его сияющие глаза, словно открытый огонь, ослеплял всех, кто на него бы не посмотрел. Его улыбка, уверенные и отточенные движения, глупая полустертая маска и прикид — все вводило в неприязнь к этому человеку. Он был болтливым, чересчур самонадеянным, резким и порой безрассудным, думающий только о какой-то прозрачной идее. Теории, что должна принести гармонию в стране, а может быть и мире. Идеальный герой для молодежи, верно? Только вот этот «герой» из раза в раз попадался в лапы правосудия, а именно к одному человеку.

Семен Павлович был воспитан другим временем. С самого детства его учили четко распределять грань между «хорошим» и «плохим», заставляли добиваться исключительных успехов в обучении и труду, и, разумеется, любить свою Родину. Он был приучен к тому, что все, кто идет против Родины, плохие, а значит плохое надо ловить, искоренять, гнать взашей. Семен свято верил государству, поддерживал его направления и презирал любые другие «идеи» и «теории», заставляющие усомниться в нем. Но, несмотря на свои суровые и консервативные взгляды, он очень сильно любил свою семью. За нее он всегда стоял горой, пытался быть примерным отцом и хорошим мужем. И именно семья стала для него смыслом жизни, когда доверие к нынешней власти пошатнулось.

Дипломатор привык к тому, что он постоянно попадается. Казалось, все для него было игрой, в которой он всегда побеждал, мог говорить любую околесицу и выходить сухим из воды. Однако больше всего ему нравилось наблюдать, как верные и преданные правительству «блюстители порядка» пытаются этот самый порядок взять под контроль, исправить, изменить. Как они, сами того не ведая, слепо подчиняются закону, затыкают рты людям, заламывают свободу под аплодисменты по ребрам и загоняют, всех без разбору в пузатые автозаки, чтобы показать каждому свое место. И герой молодежи надеялся увидеть брешь в этой системе. Найти того, кто не подчинялся, того, кто сомневался и не видел в этом что-то правильное и справедливое. Того, у кого была душа и сердце, а не сильные руки и одни приказы на уме. Но каждый раз, когда он общался с такими личностями в их глазах он видел лишь дым, слабость, усталость и неконтролируемую ярость, которую так и хотелось выместить на беспомощного человека в наручниках. Он все равно верил в хорошее, верил в то, что все может быть иначе и вся добрая сущность человека, независимая, глубокая и необъятная кроется где-то внутри. Где-то закрытая от всех гнилыми, проржавевшими ставнями Реальности, которую необходимо было найти. Раскопать. Обнародовать. И как же забавно заметить ее во всей красе у такого человека как Семен Павлович.

— Сегодня вы на удивление очень гуманны. Что-то случилось?

И снова эта дурацкая ухмылка. Семен снисходительно хмыкнул, вглядываясь в его огненно-рыжие глаза, в которых он словно пытался что-то прочитать. В полутьме допросной сержант казался угловатым, слишком большим, крепким и темным. Его есенинские кудри едва можно было увидеть из-под кепы, что при освещении лампы всегда казались пшеничными, а иногда золотистыми. Его голубые глаза — уставшие, грозные. Дипломатор изучил их вдоль и поперек и знал, что в них всегда пряталась насмешка и пренебрежение к другим. Однако сейчас он видел нечто другое. То, что он так давно хотел найти. И он был невероятно рад что ему это удалось.

— Это тебя касаться не должно. Ты по другой причине здесь.

— И по какой же? Я на этот раз даже слова не успел произнести, а вы бросились на меня.

— Вопросы здесь задаю я.

Семен нахмурил брови и уголки губ дрогнули в ухмылке. Антон буквально мог слышать как задвигались шестеренки в его голове из-за зудящей тишины. За спиной сержанта блеснули линзы очков Жени и послышался щелчок дверной ручки. Атмосфера нагнетала, странное поведение Семена и вся ситуация казалась сюрреалистичной, странной, но он собирал все остатки своего самообладания, чтобы не начать избивать человека напротив.

А ему хотелось прямо сейчас избавиться от него. Не видеть горящих глаз, не слушать его голоса, заставляющий грудь дребезжать, а сердце дрожать. Лишь бы не слышать смешков, слов невпопад и уйти подальше, подальше от истины, от которой он так давно пытался убежать. Но он не был из трусом. Он никогда не делал поспешных решений опираясь лишь на свои эмоции и чувства, поэтому и сдерживал себя чтобы не размазать молодого человека по стенке. Не забить до смерти, а поговорить. Впервые, поговорить с «преступником», «плохим человеком» как с нормальным, адекватным. Ему не хотелось признавать что он поддался влиянию, однако многие его взгляды, трепетно созданные руками того времени, теперь походили на плавающие ошметки мяса. Невзрачные, жилистые и гнилые, которые хотелось убрать как можно скорее. Хоть это и казалось сущим абсурдом.

— Ты не уймешься, верно? Снова митинг, снова молодежь учишь не тому, чему надо. Разве тебе так нравится всех кругом обманывать? Или это жажда популярности, желание быть «крутым» и «идеальным» для всех? Что ты хочешь сказать своими жалкими выходками? Разве я недостаточно учил тебя, как себя вести?

Семен коснулся пальцами рукоятки дубинки, вспоминая как без особой жалости избивал ею Дипломатора. В тот день он нанес много повреждений и сломал ребро, даже сам этого не осознавая. Тогда он думал что все правильно. Он задерживал опасного преступника, учил его «манерам» и предотвратил возможное нападение, когда он побежал на него. Но сейчас он понимал насколько его «праведный» поступок был неправильным. Насколько неправильно и подло он поступал по сути с безоружным человеком и издевался над ним, воспринимая его как плохого, даже ничтожного существа. Семен Павлович всегда знал, что Дипломатор преступник. Он был уверен в том, что ему все объяснили правильно. Однако, глядя в янтарные глаза и дрожащую линию рта в усмешке, он испытывал к нему не злость. А благодарность.

— Вы и так прекрасно знаете зачем я это делаю. — Бархатисто-медовый голос пронесся по пыльной комнате допросной. Сержант хмыкнул. — Я пытаюсь призвать людей к переменам, к лучшей жизни и к спасению. Да, я не Иисус, не собираюсь оскорблять вашу веру.

— Откуда ты…

— Крестик у вас на шее немного виден, я с первого знакомства заметил. А ваши меры перевоспитания очень устарели, не находите? Чтобы меня остановить нужны более весомые аргументы, указывающие на ошибки моей позиции. Насилием никого не переубедишь, а только создашь больше проблем. По крайней мере с врачами…

— Ты еще учить меня вздумал, щенок? — Семен выпрямил спину и тяжело вздохнул, глядя на Антона изучающим грузным взглядом. — Может быть тебе, как представителю сентиментальной молодежи, это покажется слишком жестким и устаревшим. Но это необходимо для налаживания порядка. Человек не всегда может думать так как надо, как необходимо и как правильнее, поэтому в ход идет сила.

— А кому это надо? Неужели вы правда думаете что таким образом настанет мир и справедливость? Неужели вы и правда хотите в это верить?

Сержант слегка вздрогнул, но тут же выпрямился, напрягая плечи. В его глазах сверкнула искорка ярости, Дипломатору даже показалось что тот вот-вот достанет дубинку, но он оставался неподвижным, прожигая его не то злым, не то заинтересованным взглядом. Он хорошо ощущал, как все построенные устои и принципы крошились, как стремительно изменялся его мир, ему хотелось слушать героя дальше, позволить ему говорить сколько угодно. Однако ему мешали задыхающиеся остатки старого мира, по которому прошелся Огонь Перемен. Ему было просто забавно, но и интересно наблюдать как этот человек меняется и не хочет этого признавать.

— Я выполняю приказ, защищаю права других людей. И мы об этом говорили много раз, ты разваливаешь страну. Ты винишь правительство и таких как мы в том числе. Может быть, проблема в тебе? Может, ты специально вешаешь всем лапшу на уши, м? Может быть, все именно так как ты вещаешь со сцены, но я не видел ни одного подтверждения твоих слов — а именно результата.

— Результат подвижен. Только вот никто не хочет думать над тем, как его двигать…

Дипломатор повел плечами и поудобнее устроился на стуле, чуть опустив взгляд в сторону. Он чувствовал слабый дискомфорт, ему было неудобно сидеть в наручниках, однако вместе с этим он ощущал чувство победы, торжества над некогда консервативным умом. Семен же всеми силами пытался делать вид, что ему совершенно безразлично, огрызался и злился, но он не мог никак убрать из головы то самое событие, которое изменило все.

Он глубоко вздохнул и снова навис над Дипломатором, хмуря брови и почти не дышал, вглядываясь прямо в глаза, словно хотел отыскать в них признаки страха. Издевается. Надсмехается над слабостью бравого полицейского и наверняка в своих «интернетиках» расскажет, какой Семен Павлович слабак, раз поддался влиянию оппозиционера. Напряжение нарастало, казалось, он вот-вот вцепится в шею собеседника, напрягаясь всем телом, готовясь к прыжку. Тот же смотрел спокойно, с едва видной усмешкой, и не отводил глаз, хорошо замечая, какая сторона души побеждает в нем. Он начинал принимать свое поражение.

— Мы, кажется, отошли от темы разговора. Ты понимаешь, что так долго продолжаться не может? Бегать за тобой, ловить, потом выпускать. Знаешь, я не в том возрасте, чтобы заниматься такой ерундой, хоть это моя прямая обязанность.

— Я понимаю сейчас только то, что вы хотите поговорить о кое-чем другом, верно, сержант Собакин?

Семен неожиданно хлопнул ладонью по столу. Вибрация проскочила в тело Дипломатора, однако тот не вздрогнул и даже не пошевелил мускулом на лице. Любой другой преступник давно бы сжался или замолчал после такой угрозы, но не он. Ему было откровенно смешно и радостно видеть Семена таким полувзбешенным. (Если вообще есть такое слово).

— Нервничаете.

— Нет, я пытаюсь тебя вразумить. Сейчас совершенно не важно то, чего я хочу. Сейчас важно то, что с тобой, выскочкой, делать. Ты уже многим нервы треплешь, но не мне. У меня есть выдержка, в отличие от молодых полицейских.

— Я сомневаюсь, что дочь для вас не важна.

Семен едва видно вздрогнул и Дипломатор увидел, как густые брови поднялись, а на лице словно сглаживались морщины, и он мог мог увидеть нечто похожее на страх и удивление. В груди что-то болезненно екнуло, прошлись иголкой внутри сердца, а в уголках глаз блеснула влага. Внезапно все помещение увеличилось в разы, стало трудно дышать и все напряжение улетучилось, оставляя после себя жалкую бесформенную материю, что некогда была человеком с жесткими принципами и силой. Нет, нельзя было показывать слабость перед оппозиционером. Нельзя было показывать что его тронули эти слова, но он настолько устал заглушать все внутри, что не мог контролировать себя, и он видел перед собой не злого полицейского, а человека, живого и настоящего, который устал быть сильным.

* * *

Конечно, дочь для него была важна. Когда его жена, Маргарита, умерла от тяжелой болезни, он долгое время не мог найти себе место и смысл жить дальше. Весь мир для него потускнел. Люди вокруг, которых он был обязан защищать, раздражали. И с каждым днем он становился еще более отстраненным и злым, из-за чего он делал практически все на автомате, вымещал злость на новичках и утолял боль и тоску в алкоголе, понимая, насколько сильно начинает гнить. И именно его дорогая дочь помогала все это время.

Несмотря на свой малый возраст, она всегда была рядом с ним, потихоньку училась готовить, старалась его радовать каими-то мелочами, заботилась и всегда была готова утешить его. Да, она не знала, что по-настоящему случилось с мамой, но старалась изо всех сил сделать так, чтобы папе было хорошо, потому что ей было страшно видеть его таким злым, потерянным и уставшим, с мешками под глазами и противным запахом алкоголя. И Семен это искренне ценил. Он никогда не давал ее в обиду, пытался измениться ради нее одной и выдавить улыбку, пытался бороться со своими проблемами только ради нее, своего лучика. Ведь, как ни странно, именно она и вернула его к жизни, поэтому ее и звали Светой.

И произошло одно событие, что вмиг перевернуло все, чему он верил и преданно служил. Однажды, возвращаясь домой после работы, Светы не оказалось. Она ему не позвонила, не отправила сообщение о том, что ее задержали после занятий или она куда-то ушла к подругам, и это нехило взволновало его, поэтому он решил тут же позвонить ей. Волнение нарастало, он не мог позволить чтобы кто-то причинил боль у единственного смысла жизни, и самое ужасное случилось: ее похитили. Семен Павлович в ярости поднял всю полицейскую часть, игнорировал все недовольства начальства, добился лично возглавить дело и по камерам, и другим находкам узнал о похитителях и тут же выехал спасать свою дочь. Коллеги рассказывали что он, словно зажегшись какими-то паранормальными силами, был очень возбужден, яростен, энергичен и кричал на всех, старался делать все быстро и основательно, что из потухшего сержанта он стал праведным блюстителем порядка, словно он воевал с гидрой и не знал пощады и усталости. Все эмоции потом — главное сейчас дело, безопасность Светы.

В тот день они быстро накрыли квартиру. Было много полицейских, машин, и, на удивление, сами похитители были готовы к нападению. Началась жестокая перестрелка, в которой Семен Павлович неожиданно раскрыл себя с другой стороны. Из грубого и халатного по отношению к другим, он стал настоящим генералом, воином, что защищал товарищей, прикрывал их от выстрелов, подставлял грудь и бежал на врага, чтобы добить, жестоко задавить без шанса выжить и старался одновременно сохранить жизни остальных. Евгений никогда не забудет как Семен закрыл собой от удара одного из преступников, как из головы потекла кровь и как тот покачнулся, но оставался стоять прочно на ногах, застрелил нападающего и крикнул ему что-то, указывая на укрытие. Семен был героем в тот день, он давил своим нападением, игнорируя ранения и травмы, шел напролом, как берсерк, но не он один пытался спасти Свету.

Когда Семен вбежал в просторную комнату, где была его связанная дочь, кто-то резко из двери вылетел на него и выстрелил. Пронзительная боль в плечо его скрутила и он упал на пол, захватив с собой преступника и вместе они начали бороться, нанося удар за ударом, пока Семен внезапно выхватил электрошокер и поразил им врага, отпихнув в сторону. Затем вскочил на ноги, шатаясь, чувствуя привкус собственной крови во рту и еле-еле понимая что происходит, он заметил

впереди еще два силуэта.

Он тут же встал в стойку, выставил вперед пистолет и нахмурил брови, пытаясь наладить зрение. Руки мелко тряслись, в голове пульсировало от боли, а в теле словно перемалывались кости, желая выйти наружу, но он терпел, готовясь к последнему сражению, лишь бы дочь была спасена. В безопасности. Он слышал крики, удары, выстрелы. Но вдруг все резко прекратилось. Один из силуэтов с коротким вскриком упал на пол, а к ногам Семена уткнулся пистолет. Когда зрение нормализовалось, он не ожидал увидеть того, кто стоял перед ним.

Дипломатор, черт его дери. Все такой же, в дурацком пальто с поднятым воротником, в маске, с этой ухмылкой, которая так бесила Семена и теми же самыми золотыми глазами, которые сканировали его душу. Легкие сильно сжались от увиденного, сердце забилось в несколько раз быстрее, по позвоночнику словно пробежал ток, отчего он чуть не упал вперед. Он просто не мог поверить что прямо сейчас, плохой преступник, оппозиционер и человек, который разрушал страну, стоял, обнимал Свету и выжидающе смотрел на сержанта, поглаживая ту по волосам. Этот диссонанс заставил его замереть на месте, словно он только что увидел саблезубого кролика с рогами, и он чувствовал как его душа, со всеми принципами и устоями, рушилась, создавая новую реальность. Реальность, где Дипломатор был другим. Он был героем, хорошим человеком, к которому хотелось прислушивался и идти. Идти за ним в светлое будущее.

— А у вас все-таки есть эмоции. Все хорошо, она в порядке, я позаботился о том чтобы ее не тронули. Уходите поскорее.

Нет, не может быть чтобы это был сон. Голос героя хорошо отдается в воспаленном сознании Семена. Это точно не сон, потому что Света, плача от ужаса и счастья, крепко обнимала его и просилась домой. Потому что герой опять улыбался и сверкал глазами, потому что он сделал ему хорошее. Ему. Семену Павловичу, который всегда был не прочь избить его за речи или унизить в допросной. Этот человек напрочь изменил его. Совершил в его душе настоящую Революцию.

* * *

— Как она кстати?

Осторожно спросил Дипломатор, пригнувшись вперед. Семен словно очнулся ото сна и снова нахмурился, надевая маску сурового и злого полицейского. Но только это было совсем бесполезно, тот видел все достаточно. Семен вытер влагу у глаз и тяжело вздохнул, чувствуя себя как никогда уязвимым, однако это вызывало одновременно и раздражение, и облегчение — ведь все-таки Дипломатор был не таким плохим, и так или иначе это надо было признать. Как бы этот человек не был тебе противен.

— Свободен.

— О, вы делаете одолжение?

Дипломатор повел плечами и заулыбался, увидев блеск в уставших глазах и как раздражение проскочило по его сухим губам. Семен закатил глаза и подошел ближе к нему, доставая на ходу ключи от наручников.

— Нет, просто ты слишком много болтаешь не по делу.

— Получится в другой раз. Может в следующий раз вы признаетесь самому себе что я не такой уж страшный. Может в кафе позовете.

— В следующий раз останешься без глаз и языка, если попадешься ко мне.

Раздается тихий смешок. Щелчок ключей и Дипломатор снова свободен. Словно птица в небесах.

Однажды Семен примет поражение. Однажды он сможет сказать ему простое «спасибо», но не сейчас. Он слишком устал чтобы думать и что-то делать, однако он не мог не признать, что он хорошо повлиял на него и точно запомнится ему таким: улыбающимся, радостным и уверенным в себе человеком, которого сложно сломить и который спас не только его дочь, но и его душу.