Романтика Ромильды (гет)

I'm a deadly dose

Could I hate myself if you overdose

So don't get too close

Cause there is no cure

There's no antidote

Before it's too late

And I start to again

If you love me, promise you will

Stay, stay, stay away

I am dangerous for you

No other way

If you love me, leave me

If you love me, leave me

If you love me

Through Fire

* * *

Ромильда Вейн всегда верила: она найдет свою любовь.

Учась на Гриффиндоре, сделать это было трудновато.

Мальчишки-одноклассники казались слишком маленькими для того, чтобы заводить серьезные отношения. Только Гарри Поттер заслужил внимание Ромильды, да и то не с первого курса. Примерно к пятому-шестому году обучения, когда он раздался в плечах и черты его лица сделались более мужественными, Гарри перестал походить на заморенного воробьиного птенца. И возраст, и пройденные испытания, безусловно, способствовали этому. Но решающим фактором стала статья в «Ежедневном Пророке», где Гарри в открытую назвали Избранным. Однажды Ромильда решилась и написала Гарри письмо. Но так как она сама была не до конца уверена в себе и своей привлекательности, то сбрызнула письмо духами «Люби меня вечно», а в качестве подарка приложила коробку шоколадных котелков, пропитанных Амортенцией.

Затея с треском провалилась. Шоколадные котелки достались Рону Уизли. Гарри достался Джинни Уизли. А Ромильде досталось от Гермионы Грейнджер: невыносимая всезнайка гневно отчитала Ромильду и пригрозила пожаловаться декану Макгонагалл, если Ромильда еще раз посмеет посягнуть на друзей Грейнджер.

Ромильда зареклась было ходить в магазин «Всевозможные вредилки Уизли», где накупила всяких приворотных штучек, но на весенних каникулах все-таки вспомнила туда дорожку. В шумном магазине среди толпы она встретила и Лаванду Браун, безжалостно брошенную Роном Уизли.

— Все из-за тебя, Вейн! — Лаванда негодовала.

— Да не стоит он того, Браун! — не дала себя в обиду Ромильда. Рон действительно ни для кого не был предметом грез. Как Лаванда умудрилась влюбиться в него?

Девушки встретились у стойки с косметикой, что находилась рядом с прилавками с любовными напитками. Они переругивались шепотом, двигаясь по направлению к вожделенным зельям. Однако краем глаза заметили пузырек с надписью «Укрощенные кудряшки» и разом потянулись к нему. Рассмеялись, и разговор плавно перетек на тему, что понятна и приятна всем девушкам: красота и уход за собой. Лаванда посетовала, что ей приходится завивать локоны, Ромильда пожаловалась, что, наоборот, не знает, как их распрямить.

— То торчат, как метла после квиддичного матча…

— То висят, как швабра Филча!

Выйдя из магазина Уизли, девушки отправились в кафе, где продолжили разговор. Там они и задали друг другу интересующие их более всего личные вопросы. И хотя ни та, ни другая не были обязаны отвечать, но сам факт, что по сути посторонний человек обращает на это внимание, заставил каждую из них глубоко задуматься. Ромильда спросила, как Лаванду угораздило влюбиться в Рона. Лаванда восприняла это очень серьезно, надолго замолчала, погрузилась в воспоминания. И не смогла вспомнить, сказала, что все произошло как-то быстро, словно по мановению волшебной палочки…

— А не помнишь, не слышала ли ты при этом что-то навроде «Империус»? — предположила Ромильда.

— Не помню… — ответила потрясенная Лаванда. — Ты думаешь, он способен на такое?

Ромильда пожала плечами.

— Как узнаешь теперь? Но его братцы торгуют приворотными зельями…

— А ты их покупаешь! — вставила шпильку Лаванда.

— А что делать? — Ромильда снова пожала плечами. — Ждать, пока парни сами инициативу проявят, значит, состариться в одиночестве!

Девушки рассмеялись. Лаванда вполне понимала Ромильду. Сама преследовала Уизли по всему Хогвартсу, целовалась с ним у всех на виду два семестра, какой ужас, а припомнить, что до этого года он был ей мало-мальски интересен, не могла. Неужели Ромильда права?

— А почему ты решила написать Поттеру? — в свою очередь поинтересовалась Лаванда, примерно уже зная ответ.

— Это Гарри По-о-отте-е-ер! — вскинула указательный палец вверх Ромильда. — Избранный!

Они снова рассмеялись. Расстались, удивляясь, почему, учась на одном факультете, до сих пор не подружились.

Найти общий язык с кем-то в Хогвартсе — наука порой посложнее, чем Чары или Трансфигурация.

* * *

Ромильда родилась третьего сентября. Это огорчало ее: она была на год старше всех на своем курсе, даже на две недели старше Грейнджер. По этой причине Ромильда проводила больше времени с ребятами, которые учились на курс или два постарше, например, хорошо была знакома с Кэти Белл и Алисией Спиннет. Со своими однокурсниками Ромильда предпочитала общаться как можно меньше. И, оказалось, зря — с Лавандой их одинаково сильно волновали некоторые вопросы прикладного зельеварения.

До поступления в школу Ромильда чаще всего отмечала день рождения в кафе Фортескью, в компании родителей и младшей сестры. Но в Хогвартсе ей пришлось отказаться от этой традиции, и Ромильда очень переживала. Чтобы ее как-то утешить, семья стала заказывать столик в знаменитом кафе-мороженом на тридцатое августа. День рождения не отмечают заранее, но что поделаешь. Родители предложили назвать праздник «проводы лета, встреча нового учебного года», а подарки на день рождения третьего сентября в Хогвартс исправно приносили совы.

Сестра Ромильды, Изольда, родилась в начале августа, но она была еще совсем малышкой. В тысяча девятьсот девяносто седьмом году ей оставался до школы еще целый год. Изольда очень любила старшую сестру и считала ее самой красивой на свете. От матери им достались карие глаза, а от отца кудрявые волосы, у Изольды они были светло-русые, а у Ромильды темные, почти черные.

А сама Ромильда, глядя в зеркало, часто огорчалась. Ну что это такое — такая смуглая кожа, такие темные глаза, такие вьющиеся волосы! Совершенно невозможно было привести их в порядок. Ромильда перепробовала массу зелий, заклинания, зачарованные заколки, самозавязывающиеся ленты… В конце концов устала бороться с этими своенравными волосами, стала подкалывать шпильками в низкий пучок или же носила распущенными. Чем длиннее они были, тем лучше распрямлялись под собственным весом. Окутанная облаком волос и шлейфом духов, Ромильда хотела казаться и загадочной, и романтичной, и привлекательной, и желанной.

Честно признаться, Ромильда не сильно страдала от недостатка внимания. Правильно подобранные конфетки — и вот уже Кормак Маклагген глядит на нее влюбленными, сумасшедшими глазами. Ромильде было шестнадцать, когда у них с Кормаком все зашло чуть дальше, чем следовало бы. Ромильде решительно не понравилось то первое свидание. Но через некоторое время они повторили, и Ромильда уяснила для себя — Кормак хорош, когда играет в квиддич, а для других игр он чересчур груб. Фред и Джордж Уизли без всяких модифицированных кондитерских изделий намекали Ромильде, что не прочь сыграть втроем. Она обещала подумать, но соглашаться не собиралась. Не стоило переходить дорожку Анджелине Джонсон: по слухам, на трансфигурации Анджелине лучше всего удавались заклинания превращения в камень.

Успехи в учебе были у всех в школе разные, по-разному протекала и личная жизнь. Например, Лаванде достался весьма сомнительный кавалер. Возможно, Рон Уизли воспользовался Империусом, но это не отменяло его заинтересованности и решимости сделать первый шаг. Первый шаг, возможно, оказался Непростительным. Но у волшебников особая мораль. Сама Ромильда в своей инициативе по отношению к Поттеру поступила некрасиво. Поплатился за все грехи опять-таки Уизли. А нечего есть чужие конфеты!

* * *

Лето перед седьмым курсом выдалось тревожным и жарким. В Министерстве Магии творились нехорошие вещи. Пока всего лишь по слухам. Постепенно жителям Магической Британии становилось понятно, что Волдеморт вернулся и начинались темные времена. Магазин Олливандера в Косом переулке уже год как стоял с разбитыми витринами, и родители будущих первокурсников ломали головы, где же теперь покупать волшебные палочки.

Четвертого августа в кафе Фортескью отмечали десятый день рождения Изольды Вейн.

День был знойным, внутри кафе стояла невыносимая духота. Семейство Вейн разместилось за столиком на улице. Охлаждающие чары и лед в больших мисках, расставленных и на столиках, и на полу, с жарой не справлялись. На улице тоже было жарко. Но тут дул хотя бы легкий ветерок, и отбрасывали тень полотняные зонтики.

Красивый фисташковый торт был уже съеден. Отец отлучился внутрь кафе, чтобы, как всегда, заказать столик на тридцатое августа, мама помогала Изольде оттереть со щек сладкие следы от мороженого. Ромильда глядела на противоположную сторону Косого переулка, где находилась лавка с письменными принадлежностями. Сейчас они покинут кафе и пойдут все вместе покупать ей пергаменты, перья и чернила для последнего учебного года. Зачем откладывать до конца месяца, когда в Косом будет не протиснуться среди толп школьников и их родителей.

Сейчас Косой переулок казался почти пустыней. Полуденная жара разогнала всех прохожих.

Но вот из лавки «Магия металла» вышел человек. Он сразу привлек внимание Ромильды своей не по-летнему теплой одеждой. Зачем, спрашивается, в августе надевать тяжелое кожаное пальто, под него застегнутый на все пуговицы жилет, на ноги напяливать грубые высокие ботинки, да еще и заматывать шею длинным шарфом?

Ромильда не сдержалась и засмеялась, глядя на незнакомца. Что за чудак такой? Волшебники, конечно, отличались оригинальностью костюма, но тут вроде бы, кроме шарфа, ничего особо оригинального не наблюдалось, но — как ему не жарко?

Незнакомец расслышал через улицу ее смех, замедлил шаг. Поднял голову. Вскользь взглянул на Ромильду.

Ромильда почувствовала, что покраснела. Хотела отвернуться, но не смогла.

Между ними было всего метров десять.

Незнакомец стоял прямо напротив кафе Фортескью и смотрел на Ромильду. На его губах появилась легкая ухмылка, левая бровь слегка приподнялась, выражая некий вопрос. Он молчал. Большие пальцы рук засунул в карманы клетчатых штанов. На поясе у него было надето три или четыре ремня. Ромильда неосознанно отмечала новые подробности его внешности. Волосы темные, как у нее самой. Вьющиеся — на плечах лежали выбившиеся из прически пряди, как и у Ромильды, которая сегодня опять собрала свою копну шпильками в пучок и сейчас горько об этом пожалела. Чем же завлекать мужчину, кроме красивой прически? В прическах он, видно, разбирался, раз сам носил длинные волосы.

— Ромильда! Идем уже! — голос младшей сестры вернул Ромильду в реальность.

Щеки пылали. Ромильда зачерпнула из миски лед, приложила ко лбу. Оглянулась на улицу, но там уже никого не было.

— А мне тоже купят сову? — спросила Изольда, беря сестру за руку. С тех пор, как Изольда научилась писать, она отправляла Ромильде записочки каждый день. Милые рисунки, рассказы, как прошел день, и приветы от мамы и папы скрашивали Ромильде ее учебные будни. Она очень скучала по семье. Верная пестрая сова Дотти без устали летала между Хогвартсом и Корнуоллом.

— Конечно, через год. Поедешь в Хогвартс и будешь нам писать письма, — рассеянно ответила Ромильда, погруженная в свои мысли.

Мерлин. Мерлин!

— А ты будешь мне писать? — допытывалась Изольда.

— Конечно. И мама, и папа — все станем писать, — пообещала Ромильда.

Миссис Вейн кивнула в подтверждение.

— Папа же всегда занят! — с сомнением покачала головой девочка.

— У папы много работы, но он обязательно будет писать тебе, — успокоила сестру Ромильда.

Мистер Вейн работал целителем в Больнице Святого Мунго, и свободного времени у него действительно почти не было, однако он всегда находил минутку, чтобы написать дочери письмо. Миссис Вейн также когда-то работала в Мунго, младшей медиковедьмой в лаборатории, и собиралась вернуться к работе, когда Изольда уедет в Хогвартс.

— Что ж, девочки мои, вперед, за пергаментами! — провозгласил, подходя к столику, мистер Вейн. — Я обо всем договорился на тридцатое.

Пергаменты, перья, новая шляпка, зимние перчатки, теплый шарф, совиное печенье — список покупок казался бесконечным. Вейны вернулись домой в Корнуолл в конце этого длинного дня совершенно без сил. В стальном море медленно тонуло красное закатное солнце. Завтра ожидался ветреный день. Ромильду захлестывали мысли, от которых ее бросало в жар.

* * *

Тем жарким августом Ромильда наведывалась в Косой переулок чаще, чем за все предыдущие годы. То забыла купить бумагу для писем, то потребовались ингредиенты для уроков зельеварения — ведь она посещала продвинутый курс, то новые перчатки, то туфли, то платье, то носовые платочки… Родители не могли каждый раз сопровождать ее и разрешили старшей дочери самостоятельно делать покупки. В конце концов, она была уже взрослой волшебницей. В начале сентября ей исполнялось восемнадцать.

Ромильда бродила от магазинчика к магазинчику в надежде еще раз встретить мужчину, над костюмом которого посмеялась в день рождения Изольды. Она хотела посмотреть ему в глаза. Просто посмотреть, а там уж будь что будет. При мысли о том, что могло бы быть, у Ромильды перехватывало дыхание и пересыхало во рту, а сердце начинало биться часто-часто. Вот бы увидеть его. Разве она много просит, Мерлин?!

Однажды она зашла в магазин одежды. Помимо ателье мадам Малкин, в Косом переулке имелись и другие лавки, предлагавшие широкий выбор как верхней одежды, так и нижнего белья. Рассеянно оглядев вешалки в торговом зале, Ромильда выбрала пару цветастых платьев, по сути, совсем ей не нужных, и отправилась в примерочную.

Первым делом Ромильда решила примерить приятное на ощупь зеленое с розовой отделкой платье из струящейся ткани. Она не успела его надеть, когда в магазине раздались шум и ругань. Ромильда в страхе застыла, стараясь не дышать.

В зале падали вешалки с одеждой, слышался треск разрываемой ткани, раздавались звуки борьбы. Хозяин магазина кричал и ругался, на него кричали в ответ.

Занавеска из плотной ткани, отделявшая примерочную от зала, была такой ненадежной защитой.

Чья-то рука откинула занавеску в сторону, Ромильда не успела и глазом моргнуть.

В примерочную ввалился какой-то давно не мытый бродяга с диким взглядом.

Ромильда пронзительно закричала. Женский визг — страшное оружие. Бродяга отпрянул от Ромильды и врезался спиной в человека, который также подошел к примерочной.

Ромильда сразу его узнала. Она ведь так мечтала встретиться с ним. Но не при подобных обстоятельствах!

Мужчина в черном пальто схватил бродягу за шиворот и выкинул его из примерочной. Тот взвыл: «Ты чего, Скабиор, ты же сам велел все проверить!» Красная повязка на рукаве пальто Скабиора говорила о том, что он егерь при Министерстве Магии.

Скабиор повернулся в торговый зал и скомандовал:

— Заканчиваем и уходим!

Несколько бродяг, топтавших раскиданные по полу наряды, ломавших стойки и стеллажи и державших за руки хозяина лавки, сразу же прекратили свои безобразия и потянулись к выходу.

Ромильда стояла в примерочной в одних панталонах, прижимая к груди скомканное зеленое платье.

— Прошу извинить, красавица, — Скабиор обратился к Ромильде, и в его голосе слышались прямо-таки медовые нотки. — Поболтал бы с тобой, но надо спешить: дела, дела…

Он пристально глядел на потерявшую дар речи Ромильду, запоминая в подробностях ее облик. Не делал попытки приблизиться, так и стоял, не заходя в примерочную, но все равно был на расстоянии вытянутой руки.

— Милые штанишки, — похвалил он одежду на Ромильде.

Полюбовался еще минуту, резко развернулся и ушел. Хлопнула дверь разоренного магазина.

Ромильда наконец задернула занавеску в примерочной и взглянула на себя в зеркало. Панталоны длиной почти до колена были сшиты из тонкой хлопковой ткани, низко сидели на бедрах. Тело и спереди, и сзади просвечивало сквозь ткань. Теперь понятно было, почему Скабиор так пристально вглядывался в отражение за спиной Ромильды. Ромильда вновь прикрыла грудь зеленым платьем и будто бы со стороны взглянула на себя: обнаженные плечи, стройные ноги, роскошные волосы доходят до талии, ниже нее ничего не может скрыться под тонким бельем. Тот, кого она искала, явно был впечатлен. А она теперь знала, как его зовут. То, что он егерь, не сильно волновало Ромильду. Мало ли, какие у человека недостатки.

Ромильда не рассказала родителям о произошедшем, чтобы не волновались. И не запрещали одной бывать в Косом переулке. На что рассчитывала девушка, зная, кем является понравившийся ей человек? Он не позволил своему подручному ее обидеть, извинился, не стал сам ее обижать, с восхищением смотрел, как она, полуобнаженная, в растерянности стоит и не знает, что делать.

Ромильда думала три дня, потом написала записку. «Скабиору» — вывела она на внешней стороне письма. Конечно же, капнула на бумагу три капельки «Люби меня вечно», не смогла удержаться. Привязала к лапке Дотти. Почтовые совы знают все адреса. Дотти вернулась без записки и без ответа.

Тридцатого августа тысяча девятьсот девяносто седьмого года семейство Вейн снова сидело за столиком в кафе Фортескью. Ромильда с волнением то и дело всматривалась в толпу осаждавших магазины Косого переулка людей: мужчин, женщин, детей всех возрастов. Не было только единственного человека, которого она жаждала бы увидеть. Наверное, у егерей был выходной.

Через два дня на вокзале Кингс-Кросс Ромильда села в Хогвартс-экспресс. Всю дорогу до школы она пребывала в нервном напряжении, ожидании чего-то важного, каких-то необратимых перемен. Начинался последний, седьмой год обучения. Ромильда то принималась смотреть в окно на мелькавшие за окном перелески, болота, озера, то ходила по вагонам, чтобы поболтать с кем-нибудь из знакомых. Обменялась новостями с Кэти Белл, задержалась в купе у Лаванды. Браун рассказала Ромильде о произошедшем в августе на свадьбе Уизли и Делакур погроме. «Представляешь, на гостей напали Пожиратели смерти!»

Третьего сентября Ромильде исполнилось восемнадцать лет. Дотти за завтраком принесла подарки от мамы с папой и от Изольды. Сестренка нарисовала в подарок рисунок, на котором вся их семья держится за руки и собирается есть красивый праздничный торт, изображенный с большой выдумкой и старанием. «Ах, не в тортах счастье», — думала Ромильда, однако в ответном письме поблагодарила родных за подарки и внимание.

Потянулись дни учебы. Последний год в Хогвартсе обещал быть трудным. Предстояло подготовиться к выпускным экзаменам ЖАБА, а еще выдержать изменившиеся без директора Дамблдора порядки. Назначенные на должность профессоров Пожиратели смерти брат и сестра Кэрроу быстро восстановили против себя и студентов, и преподавателей. Жестокие и придирчивые, они часто наказывали студентов. Классы поредели, потому что магглорожденные предпочли вовсе не возвращаться в Хогвартс. Журналисты «Ежедневного Пророка» сообщали, что по всей стране участились случаи исчезновения людей, однако, конечно же, не связывали эти эпизоды с политикой Министерства Магии.

Ромильду политика не интересовала. Ее семья состояла из чистокровных волшебников, которым нечего было опасаться.

Каждую неделю девушка писала Скабиору письмо. Предлагала встретиться в Хогсмиде в ближайшую субботу то в кафе мадам Паддифут, то в «Трех метлах», или даже в «Кабаньей голове». Дотти прилетала обратно без ответа, но Ромильда все равно тщательно прихорашивалась и причесывалась, собираясь в Хогсмид. Осенью студентов еще выпускали на прогулку в волшебную деревню, как и при Дамблдоре.

Посидев около часа в «Трех метлах» или в «Чайном домике» у мадам Паддифут, грустная Ромильда возвращалась в школу. До ворот Хогвартса ее пару раз сопровождал Кормак Маклагген, по старой памяти пытавшийся возобновить с ней отношения. Ромильда старалась от него отвязаться, но аромат духов «Люби меня вечно» привлекал Кормака. Он кружил вокруг Ромильды, несмешно и пошло шутил, пытался ее обнять. Ромильда отмалчивалась, уворачивалась, ускоряя шаг.

Кормака нельзя было сравнить со Скабиором. Кормака Ромильда когда-то угощала специальными конфетками. Скабиор безо всяких конфеток готов был сожрать ее глазами. Она вспоминала его жадный взгляд в примерочной и каждый раз краснела. Представляла, что было бы, если бы он тогда не ушел, а остался.

Осень, теплая и солнечная, словно бы продолжение знойного лета, подходила к концу. Скоро Хэллоуин, а там и ноябрь, с его холодными ветрами и проливными дождями.

Как-то раз случилась неприятность — флакончик «Люби меня вечно» оказался пустым. Купить новый было негде, и Дотти унесла письмо, пахнущее лишь чернилами, и как всегда вернулась без ответа.

— Дотти! Неужели он ничего не читает? — допытывалась Ромильда. Сова тихонько ухала и моргала, поедая свое печенье из сушеных мышей и ящериц. Ее дело доставлять корреспонденцию, а читает кто-то или не читает — не совиного ума дело.

В субботу разочарованная, но не теряющая надежды Ромильда допила сливочное пиво и поспешила покинуть грязноватую «Кабанью голову». В этой части Хогсмида улицы не были замощены камнем, а в узких боковых проходах между домами росла высокая трава, сейчас сухая и пожелтевшая.

Было прохладно. Ромильда куталась в большую теплую шаль, накинутую поверх короткого пальто. Подол платья цеплялся за траву. Остановившись, чтобы отодрать от платья чертополох, Ромильда услышала:

— Привет, красавица.

Скабиор неслышно появился прямо перед девушкой.

Ромильда застыла с пригоршней колючек в руке. Она так мечтала об этой встрече, но оказалась совершенно не готова к ней. Все слова вылетели из головы.

Вдруг из туч, стоявших сегодня над Хогсмидом, полился сильный дождь.

Ромильда на перемену погоды не отреагировала. Холодные капли падали ей на лицо, и это было так приятно. Может, они приведут ее в состояние, когда она сможет трезво мыслить и оценивать ситуацию. Сейчас же мыслей у нее не было никаких. Только сердце билось в учащенном ритме.

— Идем. Нужно переждать дождь, — сказал Скабиор. Он взял Ромильду за руку, вытряхнул у нее из ладони репьи и потянул девушку в сторону домика, с виду давно заброшенного хозяевами.

Скабиор уверенно открыл дверь и вошел внутрь, увлекая за собой Ромильду.

Мебель и вещи в доме покрылись слоем пыли. Тянуло сыростью, и не было ощущения, что здесь кто-то живет.

Скабиор прошелся по гостиной, разжег камин.

— Можно высушить одежду, — проговорил Скабиор, стягивая с себя пальто. С черной кожи капало на пол. Мужчина размотал длинный шарф, пристроил его на спинке стула. Пальто разместилось в кресле.

— Красавица, чего стоим-молчим? — Скабиор подошел к Ромильде.

— Тебе помочь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, снял с плеч Ромильды промокшую насквозь шерстяную шаль. Потом пришел черед пальто. Ромильда смотрела, как он справляется с пуговицами. Когда Скабиор расстегивал вторую сверху пуговицу, Ромильда сделала робкую попытку ему помешать, дотронулась до его рук. Руки были теплые. Скабиор усмехнулся и осведомился:

— Только в письмах смелая, Ромильда? — и расстегнул оставшиеся две пуговицы.

Ромильда перевела взгляд на его лицо, оказавшееся очень близко к ней.

— Ты читал? — задала она вопрос, ответ на который был очевиден. Голос зазвенел было от внутреннего напряжения, но к концу фразу превратился в шепот. Ромильда почувствовала, что краснеет.

— Читал, — коротко ответил Скабиор и снял с Ромильды пальто. Ее вещи заняли второе стоявшее у камина кресло. Несмотря на ярко горящий камин, комната прогревалась медленно. Ромильда поежилась, переступила с ноги на ногу. За несколько минут под дождем она умудрилась насквозь промочить туфли и чулки. Щеки пылали ярче пламени. Наконец-то встретились.

Скабиор встал позади Ромильды, близко, но не прижимаясь к спине девушки. Положил руки ей на плечи. Отвел волосы от шеи. Нагнулся, провел носом от плеча до щеки. Руки скользнули Ромильде на талию. Ромильда сделала полшага назад и прижалась к мужчине. Он рефлекторно прижал ее к себе еще ближе, взявшись за бедра. Ромильда прислонилась затылком к его плечу, подняла лицо, чтобы посмотреть на Скабиора, руки ее легли поверх его рук, желая то ли сбросить их с бедер, то ли, наоборот, не позволить их оттуда убрать. Скабиор склонил к ней голову. Ромильда подняла подбородок в надежде, что мужчина дотянется до ее губ, но этого не произошло. Он отстранился и сказал:

— Можешь простудиться. У тебя платье мокрое. Тебя надо всю срочно сушить.

В подтверждение его слов Ромильда чихнула. Обхватила себя руками повыше локтей, чтобы согреться.

В гостиной помимо камина и кресел имелась небольшая кушетка с наваленными на нее в беспорядке подушками. Скабиор махнул палочкой, и кресла с развешанной на них одеждой отъехали от огня, а кушетка, наоборот, придвинулась к камину максимально близко.

— Залезай, — скомандовал мужчина, махая на кушетку палочкой еще раз. Послушная его колдовству, кушетка увеличилась в длину и ширину, сохраняя мягкие подлокотники и спинку. Несколько подушек слепились воедино и превратились в большое одеяло.

Постукивая зубами от холода, Ромильда села на самый краешек огромного ложа и нагнулась, чтобы снять мокрые туфли и чулки.

— Помочь? — Скабиор присел рядом. Ромильда не успела и слова сказать, а он уже стянул с ее ног туфли и взялся за чулки. Нимало не колеблясь, руки его прошлись от ступней до бедер снизу вверх по одной, по другой ноге, потом повторили свое путешествие сверху донизу, уже снимая мокрую одежду. Чулки улетели на кресло к пальто и шали.

О существовании Высушивающего заклинания, которое позволяло обойтись без столь сложных манипуляций, Скабиор и Ромильда, оба волшебники, будто позабыли. Заставить струю горячего воздуха дуть из палочки, чего же проще.

Ромильда с ногами забралась на трансфигурированную кушетку и потянулась к одеялу.

— А платье? — вопросил Скабиор. Вместо ответа Ромильда перекинула волосы со спины на грудь и повернулась к Скабиору спиной.

— Помоги расстегнуть, — попросила она. Сколько раз она в мечтах повторяла эту просьбу к нему, так и этак представляя их свидание! Девушка не ожидала, что в реальности ей будет настолько холодно.

Скабиор с готовностью расстегнул и снял с Ромильды платье. Ей пришлось встать перед ним на кровати на колени, чтобы у него это получилось.

— О, милые штанишки, — прокомментировал мужчина появившееся перед его глазами нижнее белье. Ромильда осталась в коротких панталонах и прозрачной нижней рубашке. Она уже не спешила залезть под одеяло, потому что Скабиор обнял ее за талию, уткнулся лбом в кружевной бантик, пришитый спереди штанишек Ромильды. Да и камин уже прогрел комнату достаточно, чтобы она перестала напоминать сырой подвал.

— Ты просто потрясающе пахнешь, красавица, — заявил он, не отрывая носа от места, рядом с которым начинались ноги девушки. Его ладони тем временем гладили Ромильде спину.

Ромильда смотрела на склонившуюся перед ней голову мужчины, на бордово-красную прядь в его темных волосах и не верила, что все происходит наяву. Она положила руки Скабиору на плечи. На нем было до безобразия много одежды по сравнению с Ромильдой. Они совместными усилиями избавились и от ее легкомысленных кружевных панталончиков, и от всего, что было надето на Скабиоре, начиная от тяжелых ботинок на шнуровке, заканчивая штанами в крупную серо-белую шотландскую клетку.

За окном безумствовал дождь.

Неприятным открытием для Ромильды стал отказ Скабиора от поцелуев. Когда она потянулась к нему, он прямо так и сказал:

— Я не целуюсь в губы, извини.

— А не в губы? Целуешься? — спросила уязвленная Ромильда. Она столько себе намечтала, а он, видите ли, не целуется.

— Не в губы — сколько твоей душе угодно, — подмигнул мужчина. Чтобы Ромильда не огорчалась, он принялся целовать ей шею, плечи, грудь, живот. Гладил, ласкал все ее тело, и руками, и языком, так что она не могла сдержать вскриков. Поначалу она стеснялась издавать громкие звуки, закусывала губу, но Скабиор заметил, спросил:

— Зачем ты сдерживаешься? Здесь только мы вдвоем. Я хочу слышать, что тебе нравится.

— Мне нравишься ты, — проговорила Ромильда. Ей нужно было сказать это вслух.

Скабиор сделал вид, что не услышал. Как раз в этот момент он вошел в Ромильду, и единственным ответом на ее признание стал его стон.

Несмотря на привлекательную внешность и обаяние — а он знал, какое впечатление производит на окружающих — в него сложно было влюбиться, и сам он не позволял себе увлечься кем-то настолько, чтобы потерять голову. С Ромильдой все пошло как-то не по его сценарию, и сейчас, двигаясь между ее раздвинутых ног, он боялся лишний раз подумать, что же ждет их впереди.

Ничего хорошего.

Ничего не стоили все ее наивные записочки, которые он хранил в одном из карманов, предварительно стерев с них заклинаниями отвратительный запах приворотных духов. Она знала, что он егерь, и продолжила звать его на свидания. Что ж, она с ужасом проклянет его, как только узнает, что он оборотень.

Но неужели ему не дозволено урвать у судьбы хоть каплю счастья, как у нормальных людей. На краткий миг почувствовать, что он любим. Он столько раз уходил навсегда, стоило ему заподозрить, что в него все-таки влюбились.

Как вышло, что мимолетная встреча в Косом переулке, звонкий смех Ромильды, ее пронзительный взгляд и такая лестная настойчивость стали значить для него слишком много. Непростительно много. Ни к кому не привязываться, ведь потом так больно отвязываться — почему он нарушил свое непреложное правило?

Ромильда обнимала его, двигалась к нему навстречу, чтобы максимально сблизиться, и он старался сделать ей как можно приятнее. Оставить о себе хорошие воспоминания хотя бы у одного человека. Всем остальным он в связи со своей деятельностью и сущностью нес только горе.

Дождь тем временем прекратился. И мокрая одежда успела высохнуть.

— Ты моя Амортенция, — прошептал Скабиор в волосы Ромильде, лежащей у него на плече. — Умоляю, выкинь те духи. Пожалуйста.

— Они кончились, — ответила довольная и сонная Ромильда. Ей хотелось подольше побыть в объятиях Скабиора, но нужно было возвращаться в Хогвартс. — Мы увидимся еще? — спросила девушка.

— Если ты захочешь, красавица, — ответил Скабиор, — шли сову.

В последующие недели Ромильда заметила, что Амортенция стала пахнуть для нее кожей, дымом и дубовой листвой.

Записки для Скабиора теперь сохраняли запах лишь почтовой бумаги и чернил. Еще Ромильда время от времени клала их в лифчик и носила в течение дня.

Скабиор никогда не писал ей в ответ, но иногда по субботам ждал ее в Хогсмиде неподалеку от «Кабаньей головы». Они мало разговаривали. Держась за руки, пробирались в пустующий дом. Как только дверь закрывалась, они переходили к самому главному. Скабиор не целовал ее губы, но все остальное тело целовал жарко и охотно. И она целовала его. Пока они были вместе, остальной мир казался им неважным и далеким.

Рождественские каникулы Ромильда провела с семьей в Корнуолле. В Хогвартс-экспрессе на обратном пути в школу рядом с Ромильдой сел Маклагген. Принялся нашептывать на ухо разные глупости. Ромильда хотела было пересесть, но все места в вагоне оказались заняты, да и несолидно как-то семикурснице бегать по поезду туда-сюда. Ромильда отвернулась к окну. Кормак осмелел и положил руку ей на колено. Ромильда хотела в гневе отчитать его, но в этот момент поезд резко остановился. По вагону прошли двое Пожирателей смерти. Кормак, пользуясь всеобщим оцепенением, продвинул руку весьма далеко по ноге Ромильды, думая, что она не станет поднимать шум. Ромильда дотянулась до волшебной палочки, из-под локтя ткнула Маклаггена в бок.

— Прокляну, — прошипела она. Кормак тотчас убрал руку, отодвинулся от Ромильды.

Пожиратели смерти увели из поезда Луну Лавгуд, девушку со странностями в поведении, но, тем не менее, чистокровную волшебницу. Ее отец издавал журнал «Придира» и в редакционных статьях высказывал суждения, прямо противоположные текущей доктрине Министерства Магии о чистоте крови и похищении магии.

Пожиратели смерти профессора Амикус и Алекто Кэрроу любили порассуждать на уроках о превосходстве магов над магглами. Издевались над полукровками. Обучали применять Непростительные заклятия.

Ромильде, как и другим студентам, не нравилось, что происходит в школе, какие бесчинства творят Кэрроу с подачи директора Снейпа. Перед пасхальными каникулами она переселилась в Выручай-комнату вместе с другими участниками Армии Дамблдора. Путь в совятню, а уж тем более в Хогсмид, оказался теперь закрыт.

Ромильда не теряла уверенности, что рано или поздно они со Скабиором встретятся. Ведь расставания — это на время, а любовь — навсегда.

В начале мая в школу вернулся Гарри Поттер. Все ждали его. И Волдеморт тоже ждал. Нападение на школу было настоящей катастрофой. Огонь, разрушения, ранения и смерти, ужас без конца и края царили в замке, который все считали своим домом. Ромильда отбивалась от Пожирателей смерти рука об руку с Лавандой. Так вышло, что Лаванда оступилась на лестнице и упала, пролетев два этажа вниз. Ромильда поспешила к ней на помощь, но не сразу смогла одолеть Пожирателя, который напал на Лаванду и успел сильно ее поранить, разорвав ей лицо и шею острыми зубами. Заклинания почти не действовали на этого огромного негодяя, и все бы закончилось печально, если бы Ромильде не помогла каким-то очень сильным проклятием проходившая мимо Грейнджер. Пожирателя буквально смело с Лаванды, он отлетел в окно. Грейнджер своим маршрутом поспешила дальше. Ромильда осталась с Лавандой, накладывая ей на раны магические бинты.

Ромильда уже давно освоила заклинания, которыми пользовались медиковедьмы, чтобы, например, снять одежду с пострадавшего, убрать испачканные бинты, наложить свежую повязку. В детстве Ромильда с удовольствием лечила своих кукол. Теперь она лечила по-настоящему, свою подругу, которую знала семь лет, и это было очень страшно. Лаванда стонала от боли и плакала от страха.

— Ромильда, я умру? — спрашивала она.

— Нет, что ты! Мы пойдем сейчас в больницу, в Мунго. Там мой папа. Он целитель, он обязательно тебя вылечит, — голос Ромильды звучал уверенно. Ну и что, что она внутри вся трясется от нервов и страха? Нельзя показывать свое настроение пациентам, папа так всегда говорил. Незримое присутствие мистера Вейна, целителя из Мунго, успокаивало и Лаванду.

Когда битва за Хогвартс ненадолго утихла, в школе оказалось много убитых и раненых. Волдеморт проявил великодушие и позволил защитникам школы перевести дух. Сам же удалился в Запретный лес ожидать Гарри Поттера.

Ромильда по-быстрому наколдовала носилки и отправилась в Больницу Святого Мунго вместе с раненной Лавандой. Ромильда сосредоточенно левитировала носилки в кабинет директора к единственному действующему в школе камину.

Из кабинета с опущенной головой вышел Гарри Поттер, оставив дверь открытой. Обломки каменной горгульи, стража кабинета, были разбросаны по коридору.

Ромильда старалась не задеть стены узкого лестничного пролета, чтобы не причинить Лаванде лишнюю боль.

— Святой Мунго!

Полыхнуло зеленое пламя камина.

В Мунго уже знали о случившемся в Хогвартсе. Раненые все поступали и поступали. Здесь оказывали помощь и защитникам Хогвартса, и нападавшим, не делая различий. Только старались разместить их в разные палаты, мало ли что.

Передав Лаванду целителям, Ромильда осталась в Мунго, чтобы помочь отцу и матери. Миссис Вейн тоже была здесь. Поручив присмотр за младшей дочерью Изольдой домашнему эльфу, она приступила к работе.

— Идем в ожоговое отделение, Ромильда, там не хватает рук, — сказала миссис Вейн.

После пожара в Хогвартсе все койки в ожоговом отделении были заняты, а пострадавшие все прибывали и прибывали.

Ромильде выдали зеленую мантию и косынку, чтобы убрать под нее волосы. Показали, как применять заклятие Неполной левитации для больных в ожоговом отделении. Для лучшего заживления обожженных кожных покровов нужно было, чтобы пациент парил над постелью, не касаясь ни простыней, ни одеял. Неполную левитацию нужно было часто обновлять. Персонала не хватало, и помощь Ромильды пришлась как нельзя кстати.

Спустя несколько часов Ромильда отлучилась проведать Лаванду. Та спала. Ее разместили в небольшой палате вместе с еще двумя девушками. Ромильда немного посидела у кровати Лаванды, потом вернулась в отделение, где продолжила работу. Усталости она почему-то не чувствовала, хотя провела на ногах уже почти сутки.

Пока она была у Лаванды, поступили новые пациенты. Целители первично обрабатывали их раны с помощью специальных очищающих, заживляющих, обезболивающих заклинаний, младший персонал накладывал повязки и левитирующие чары.

В просторной палате помещалось около двадцати кроватей. Все они были заняты ранеными. У кого-то была забинтованы руки, у кого-то ноги, голова, кто-то весь замотан в бинты, словно куколка в коконе. Поверх одного из таких коконов Ромильда с замиранием сердца увидела знакомую длинную темную растрепанную косу с приметной прядью цвета красного вина.

Подойдя, Ромильда наклонилась к раненому и еле слышно прошептала:

— Пожалуйста, не умирай. Или мне придется тоже…

Оказавшаяся в этот момент рядом миссис Вейн переспросила:

— Что-что?

Ромильда отступила на шаг и ответила:

— Ничего.

— Хорошо. Следи за левитацией. Через три часа нужно обработать этих пятерых, — медиковедьма указала рукой на кровати у стены.

Миссис Вейн выдала дочери склянку с Заживляющим зельем и отошла к другим пациентам.

Ромильда ходила взад-вперед между рядами кроватей, произнося формулу левитирующих чар уже просто автоматически. Время от времени кто-то просил у нее пить, кому-то требовалось в туалет. Израненным и обожженным людям не было никакого дела, что Ромильда не медиковедьма, а всего-навсего школьница. На ней была зеленая мантия, значит, она должна помогать. Она и помогала. В одном из забинтованных людей Ромильда узнала того бродягу, егеря, что ворвался летом к ней в примерочную. Кроме ожогов, у него были переломы ног, и Ромильда подавала ему зелье для роста костей. Удивительно, но она не чувствовала к нему ничего, кроме сострадания к его боли. Никакого злорадства или жажды мести.

Как поняла Ромильда, глядя на своих подопечных, все места в палате были заняты егерями. Она не знала точно, что случилось с ними, почему у них у всех схожие травмы — сочетание переломов и ожогов разной степени тяжести.

Через три часа Ромильда вновь подошла к кровати Скабиора. По распоряжению миссис Вейн, ему и его ближайшим соседям нужно было смазать раны заживляющим зельем. Сняв повязку, она увидела, в каком состоянии находится тело, которое она помнила совсем другим. Ее замутило. Она словно бы сама почувствовала его боль. Она как могла сдерживалась, но вынуждена была все же закрыть глаза и сделать несколько глубоких вдохов.

Скабиор, зависший под воздействием левитирующих чар в двадцати сантиметрах над кроватью, делал вид, что спит. Он услышал ее всхлипывание, открыл глаза.

— Что, совсем страшно, красавица? — с паузами просипел он и закашлялся.

— Нет, все хорошо, все скоро заживет, — преувеличенно бодро ответила девушка. Нельзя говорить больным о плохом, даже если дела хуже некуда, нельзя убивать веру. Мистер Вейн всю жизнь придерживался этого принципа.

— Не лги мне, Ромильда, — попросил Скабиор, с трудом произнося слова.

— Тебе не надо много говорить, — спохватилась Ромильда. — Сейчас сменим повязку, и будешь отдыхать.

Потом она сменила повязку еще четверым егерям, потом еще пятерым, и так по кругу снова добралась до Скабиора. Присела на минуточку у его ног на краешек кровати, сложила руки на спинке кровати, опустила на них голову и не заметила, как провалилась в сон.

Часом позже в палату заглянула миссис Вейн. Она не стала будить дочь, понимая, что той с непривычки очень трудно. Удивительно, что ее девочка вообще взялась за эту работу. В этой палате лежали те, кто напал на Хогвартс, и миссис Вейн трудно было смириться с тем, что эти люди несколько часов назад угрожали детям, и ее собственному ребенку в частности. Несмотря на свое личное отношение к этим пациентам, медиковедьма выполняла свои обязанности четко и грамотно. В Мунго еще в пяти палатах находились сейчас Пожиратели смерти и примкнувшие к ним волшебники без Черной метки на руке. Защитников Хогвартса было тоже немало.

Проснувшись с тяжелой головой, Ромильда вновь накладывала левитирующие и обезболивающие чары на обгоревших пациентов, поила их зельями или водой, меняла повязки или постельное белье, если вдруг кому-то из больных не хватало терпения дождаться, пока она подойдет, и наколдует специальное судно, а затем очищающие заклинания. Проза жизни развернулась перед Ромильдой со всем размахом. Когда настало время обеда, еда появилась на столе у входа в палату — ее доставили домашние эльфы, но кормить больных, если они не могли сами донесли ложку до рта, а таких здесь было больше половины, входило в обязанности медиковедьм.

Спустя сутки, показавшиеся Ромильде годом, в палату зашла незнакомая медиковедьма и объявила, что теперь настало время ее дежурства, а Ромильда может отдыхать. Ромильда наотрез отказалась уходить. Села на табуретку у кровати Скабиора. Медиковедьма покосилась на нее, но прогонять не стала.

С момента поступления в Мунго Скабиор почти все время молчал. Он был до самых глаз в бинтах. Он вздумал было мотнуть головой, чтобы отказаться от еды во время обеда, но Ромильда непреклонно накормила его, как и десятерых его товарищей. Огонь не пощадил лицо Скабиора, и выглядел егерь не таким красавчиком, как раньше. Восстановив повязку, так, чтобы из свежих бинтов глядели бы вновь лишь глаза, Ромильда наколдовала для Скабиора нужные гигиенические и очищающие заклинания. И отошла к другим пациентам.

Ромильда не впадала в панику, не устраивала истерику, не пыталась строить планы на будущее, не старалась изменить ход вещей. Просто понемногу делала, что могла. Она сама бы удивилась своему поведению, если бы не была такой сосредоточенной и уставшей.

Когда пятого мая целитель Вейн узнал, что его дочь дни и ночи напролет проводит в Мунго, в палате с обгоревшими егерями, он сначала оторопел, а потом решил не препятствовать ей.

— Аристотель, ее внимание к этому бывшему егерю слишком… вызывающее! — миссис Вейн попыталась воздействовать на мужа. — Она не отходит от него, не позволяет другим медиковедьмам прикасаться к нему!

— Ничего, Конкордия, — отвечал целитель Вейн. — Сколько я видел таких историй. Поначалу походит-походит барышня каждый день, потом все реже, реже, глядишь — и след простыл. Ромильда скоро устанет таскать судна из-под лежачих пациентов. И забудет дорогу к этому егерю.

— А если не устанет?

— Тогда тем более мы с тобой ничего не сможем сделать.

— Но ты же отец!

— Хорошо. Я сделаю все, что в моих силах.

Ромильда сидела на маленькой табуретке у кровати Скабиора. Она снова задремала, положив голову на руки и оперевшись грудью на постель у его ног. Скабиор тоже спал, но проснулся, когда мужской голос произнес:

— Мисс Вейн, пройдемте в мой кабинет.

— Но папа!.. — тихо, чтобы не разбудить больных, воскликнула Ромильда.

— Идем, — строго сказал целитель Вейн. Ромильда поплелась за ним.

В кабинете целителя Вейна состоялся серьезный разговор.

— Ромильда, что происходит? К чему такое внимание к егерям? К одному конкретному егерю, на чьей кровати тебя обнаруживают спящей который раз подряд?!

— Папа, я люблю его, — Ромильда выпалила признание и взглянула отцу в лицо. Зачем отрицать очевидное. Уставший мозг даже не попытался придумать благовидное оправдание.

Целитель Вейн умел держать удар:

— Люби хоть фестрала, дело твое. А позориться перед всей больницей я тебе не позволю. Спать с пациентом во время дежурства, какой непрофессионализм!

— Папа! — Ромильда задыхалась от несправедливости. Ну, уснула разок. Ну, рядом с пациентом. А что ей делать, если она не может отойти от него.

— Кстати, почитай вот, из Аврората бумаги на твоего «возлюбленного», — целитель Вейн сунул ей в руки свиток.

Ромильда пробежала глазами текст.

— Это все неправда. А если и правда, так мне все равно, — Ромильда положила пергамент на стол.

— Не сомневался, что именно так ты и ответишь. Итак. В связи с нехваткой персонала мисс Анхель переводится на другой этаж, а ты официально назначена ответственной за палату номер триста девяносто четыре. Двадцать пациентов полностью на тебе: уход, перевязки, кормление, Неполная левитация. Не справишься — забудешь дорогу в Мунго.

— Папа!

— Разговор окончен.

По дороге в свою палату Ромильда зашла проведать Лаванду. Ее соседок уже выписали, и Лаванда лежала одна. Она поделилась с Ромильдой своими опасениями.

— Тот, который укусил меня… Он был оборотень. Фенрир Грейбек. Ромильда! Вдруг я тоже… стану оборотнем?

— Хочешь, я посижу с тобой в полнолуние? — предложила Ромильда. — Скорее всего, с тобой все в порядке, потому что второго мая полнолуния не было. И Грейбек был в человеческом обличье, а не в зверином. Не бойся.

— Если посидишь, то не буду бояться, — Лаванда приободрилась. — Ромильда, а твой отец… он может выписать мне обезболивающее зелье?

— Что такое, Лаванда, неужели шрамы болят? — встревожилась Ромильда.

— Нет. То есть, болят, конечно, но я мажу мазью, и становится нормально. А вот голова болит очень сильно, — рассказала Лаванда, дотрагиваясь до лба и висков.

— Я прямо сейчас приведу отца! — пообещала Ромильда.

Ей было непросто всего через какой-нибудь час после тяжелого разговора с мистером Вейном возвращаться в его кабинет.

— Мистер Вейн, можно войти? — Ромильда осторожно постучалась в дверь и вошла, услышав утвердительный ответ.

— Ромильда, мне казалось, мы все выяснили… — целитель Вейн выглядел устало.

— Дело в другом, — твердо сказала Ромильда. Она почувствовала себя сейчас не дочкой, а дежурной медиковедьмой при исполнении служебных обязанностей. — У Лаванды Браун сильные головные боли.

— Она раньше не жаловалась. Я осмотрю ее и назначу обезболивающее, если это необходимо. Спасибо, Ромильда.

Ромильда развернулась и вышла из кабинета, стараясь держать спину выпрямленной, а голову высоко поднятой. Она вернулась в палату номер триста девяносто четыре и погрузилась в заботу о своих пациентах. К Лаванде она смогла забежать лишь поздно вечером.

Лаванда, глядя в небольшое круглое зеркало, наносила мазь на лицо и шею.

— Как твои дела? — спросила Ромильда. — Назначили обезболивающее?

— Нет, — Лаванда развернулась к подруге, закрывая баночку с густым желтым зельем. Наколдованное зеркало растворилось в воздухе.

— Почему? — изумилась Ромильда. Оставить больного страдать от боли — разве мог ее отец такое допустить?

— Целитель Вейн сказал, что голова болит от последствий Империуса. Нарушено… кровевращение, что ли…

— Кровообращение, — механически поправила Ромильда. У нее в голове не укладывалось, что предположение об Империусе оказалось правдой. — И как теперь быть?

— Вот, — Лаванда показала на коробку, в которой разместилось несколько пластин красивого рубинового цвета. — Нужно прикладывать кристаллы к голове в определенных точках. Три раза в день и держать по часу. Через неделю должно все пройти. Ромильда, скажи, я стала очень страшная?

От стремительной смены темы разговора Ромильда немного растерялась.

— В смысле, страшная?

— Шрамы… они же не исчезнут до конца?

Лаванда дотронулась до шеи и сразу отдернула палец, испачканный в желтом снадобье, густо покрывавшем изуродованную кожу. Вытерлась об полотенце и вопросительно посмотрела на Ромильду.

— Я не знаю, — честно сказала Ромильда. — Ты живая, и это самое главное. Даже если следы и останутся, ты все равно останешься Лавандой Браун. А когда тебя выпишут из Мунго, мы пойдем с тобой в магазин с приколами Уизли и купим у близнецов, не знаю, пукающие конфеты или краску-несмывайку, подкараулим Рона и напишем ему на лбу, что он флоббер-червяк. Или заставим его выпить зелье, привораживающее к самому себе.

— Точно, пускай сам себя любит, как сумеет!

Лаванда звонко рассмеялась, представив себе эту живописную картину.

— Знаешь, а Фред Уизли тоже здесь, в Мунго, — вспомнила, отсмеявшись, Ромильда. — На него упал кусок стены, но его вовремя доставили в больницу. У него не осталось, наверное, ни одной целой косточки, но его третий день поят Костеростом и обещают выписать дней через десять. Его навещала Джинни, она мне и рассказала.

— Фред хороший парень, не то что Рон, — заметила Лаванда.

— А ведь они родные братья…

* * *

Рано утром седьмого мая в коридоре послышались громкие голоса, раздался чеканный звук шагов. Неслыханное для Мунго нарушение тишины!

Большинство пациентов мисс Вейн спало. Ромильда покрепче сжала в руке палочку и выскользнула из палаты.

Она чуть не врезалась в высокого аврора, который уже протягивал руку, чтобы распахнуть дверь. Позади него стояли еще четверо служащих Аврората.

— Кто вы? — спросила Ромильда, отшатнувшись назад и чувствуя, как в поясницу ей уперлась ручка двери.

— Аврорат, — высокий аврор показал на свой мундир. — Прошу вас отойти, мисс. Мы собираемся задержать всех, кто находится в этой палате, и незамедлительно отправить их под стражу.

— Нет. — Ромильда не двинулась с места.

Высокий аврор был удивлен:

— В каком смысле «нет»?

— Здесь находятся лежачие больные, все с сильными ожогами. Им нужен присмотр, уход и лечение!

— Вы понимаете, что они все преступники? Они напали на Хогвартс!

Ромильда терпеливо, медленно, как для умственно отсталых, пояснила:

— Здесь больница, здесь лечат, а не объявляют приговоры.

— У нас постановление Главного аврора, — настаивал аврор.

— А у меня — лежачие больные, — повторила Ромильда. — Вы не войдете сюда, пока я отвечаю за эту палату, — Ромильда приподняла руку с зажатой в ней палочкой. Она не направляла ее на авроров, упаси Мерлин, но осознавала, что может случиться всякое.

— Что ж, — проговорил высокий аврор. — Придется побеседовать с вашим начальством.

Он приказал четверым другим аврорам охранять дверь, а сам удалился в направлении кабинетов администрации.

Ромильда застыла у двери. Нет. Она не позволит.

Высокий аврор вернулся относительно быстро.

— Уходим, — приказал он хмуро. — Следующий адрес — Нора, дом семьи Уизли. Подозрение на Непростительные.

«Спасибо, папа», — мысленно поблагодарила Ромильда целителя Вейна.

Проводив служителей правопорядка взглядом, Ромильда вернулась в палату.

— И что ты сделала? — спросил Скабиор. Лечебные зелья мало-помалу действовали, и егерь уже мог недолго разговаривать, не задыхаясь от кашля.

— Ты слышал? — Ромильда удивилась, как он мог подслушать через закрытую дверь. Потом вспомнила, что было написано в бумагах, которые ей показывал мистер Вейн. Да и авроры разговаривали в полный голос.

— С авроратом шутки плохи, — покачал головой Скабиор. — Но ты… молодец.

От неожиданной похвалы Ромильда смутилась.

На единственном на всю палату столе стали появляться миски с овсянкой — эльфы подавали завтрак. Егеря, как всегда, ели молча и быстро. Сегодня особенно старались не глядеть Ромильде в глаза.

Процесс выздоровления шел своим чередом. Целители, в том числе и мистер Вейн, раз в день осматривали больных, делали отметки в медицинских свитках — историях болезни.

О визите авроров никто не говорил ни слова.

Вечером десятого мая Скабиор обратился к Ромильде:

— Мне надо кое-что сказать тебе…

Она наклонилась к нему. И услышала примерно то, что ожидала. Чудес ведь не бывает.

— Нам пора уходить из Мунго. Сможешь принести нашу одежду?

Негромкий голос его, почти шепот, и дыхание, касавшееся ее уха и шеи, обожгли Ромильду огнем воспоминаний. Как он близко. И как бесконечно далеко.

Все вещи пациентов хранились в специальной кладовой. Ромильда, как и другие ответственные за палаты медиковедьмы, имела туда доступ.

— Для всех? — только и спросила она.

Скабиор кивнул.

— Хорошо, — пообещала Ромильда. И ночью она прошла в кладовую, забрала одежду двадцати своих пациентов и в кармане мантии принесла ее в палату.

— Спасибо тебе за все, — сказал Скабиор, забирая из рук Ромильды свое кожаное черное пальто, которому она придала прежний размер. Штаны в клетку, шарф и ремни тоже вернулись к владельцу.

Ромильда удивлялась сама себе. Почему она ничего не чувствует? Ведь прямо сейчас окончательно и бесповоротно переворачивается огромная страница ее жизни. А она будто на колдографию смотрит, где движутся картинки.

Она не спрашивала Скабиора, как они собираются покинуть больницу. Он не постеснялся бы сам сказать, если бы им требовалось содействие.

За окном палаты светало. Скабиор делал вид, будто усиленно разыскивает что-то в карманах своего пальто. На пол упал исписанный клочок бумаги. Ромильда подняла, подала Скабиору. Он затолкал его обратно в карман.

— Спасибо, — не глядя девушке в лицо, сказал Скабиор. — Прощай, Ромильда.

Ромильда ушла, не оборачиваясь. Она обещала сегодняшний день провести с Лавандой, так почему бы не пойти к подруге прямо сейчас, еще до того, как наступило утро. Ей она могла помочь хотя бы своим присутствием, а в палате триста девяносто четыре помочь она уже не могла никому.

Лаванда в этот ранний час спала. Ромильда не стала ее будить. Посмотрела на кроваво-красные прямоугольные кристаллы в коробке на тумбочке. Глубокий цвет рубинов вызывал ассоциации с прядью волос, принадлежавшей человеку, которого Ромильда больше никогда не увидит. И никогда не забудет.

Все же Ромильда вскоре вернулась в триста девяносто четвертую. Как она и думала, там было пусто. На кроватях остались смятые простыни. На полу валялись ошметки сорванных бинтов.

Ромильда несколькими взмахами палочки навела порядок: убрала мусор, застелила постели. Едва она закончила, вошел целитель Вейн.

— Что ж, этого следовало ожидать, — озвучил он очевидное. Ромильда молчала, и он продолжил: — Насколько я понимаю, теперь у тебя нет причин находиться в Мунго?

— Ты собираешься меня выгнать?

— Нет, но я думал… — целитель Вейн выглядел озадаченным.

— Я пойду к Лаванде. Обещала побыть с ней в полнолуние.

— Правильно. Передай, если голова перестанет болеть, выпишу ее не раньше, чем через неделю. Нужно еще ее понаблюдать.

Полнолуние одиннадцатого мая девяносто восьмого наступало не ночью, а около двух часов дня. Лаванда попросила Ромильду запереть дверь палаты заклинанием. Ромильда уточнила, что если вдруг Лаванда все-таки обратится, то может загрызть ее совершенно спокойно.

— Я не знаю, как мне теперь жить, Лаванда… — Ромильда заплакала.

Лаванда переполошилась:

— Как?! Почему?!

— Один человек… который мне был очень дорог… ушел навсегда.

— Умер? — уточнила Лаванда.

— Нет. Живой. Просто ушел. Сказал «прощай».

Ромильда размазывала по лицу слезы. Лаванда не знала, как себя вести. Она помнила свое состояние, когда ее бросил Рон, и разделяла чувства Ромильды. И помнила, что ничто не в силах сейчас унять боль разлуки. Все обезболивающие зелья бессильны перед сердечными ранами. Разве что Обливиэйт мог бы справиться, но захочет ли Ромильда забыть того, кого, судя по всему, искренне любила?

— Каким он был, Ромильда?

Лаванда решила, что подруге нужно выговориться. Разделенная боль становится вдвое меньше.

Ромильда на минуту задумалась, подбирая нужное слово. Как описать в словах все, что между ними было?

— Нежным, — наконец произнесла она. Странно говорить такое о человеке подобного склада, подобного рода занятий, но именно это слово пришло ей на ум, чтобы описать Скабира. С ней наедине он был именно таким.

И несмотря на всю свою нежность, попрощался с ней и ушел, ушел навсегда, это было кристально ясно.

Обсуждая историю взаимоотношений Ромильды со Скабиором, девушки не заметили, как наступил час полнолуния. Опомнились лишь к вечеру, когда эльфы подали ужин.

— Ты не обратилась, поздравляю, Лаванда, — Ромильда была искренне рада за подругу и благодарна за состоявшийся разговор. Ей на самом деле стало чуть-чуть полегче. Ненамного, всего лишь чтобы чуть свободнее дышать.

— Спасибо.

В окно было слышно, как майский дождь проливается на землю потоками воды.

* * *

К концу июля из Больницы Святого Мунго выписали всех пострадавших при нападении на Хогвартс. Даже Северус Снейп покинул больницу на своих ногах, а ведь целители давали ему мало шансов выжить. На шее Снейпа остались шрамы, и он повязал черный шарф, чтобы скрыть их.

Лаванду выписали еще в июне. Они с Ромильдой иногда договаривались о встрече в «Дырявом котле». Заказывали чайник травяного чая и болтали. Лаванда хвасталась новыми шейными платочками. Она наматывала на шею яркие цветные шарфики, а щеку закрывала волосами. Шрамы выглядели заметно побледневшими, но были все еще заметны.

— До Рона не добраться теперь, — сетовала она. — Визенгамот приговорил его к году в Азкабане за Империус. Слышала, там уже нет дементоров.

— И целоваться ему не с кем, — подхватила мысль Ромильда. — А мы-то с тобой хотели ему «Приворот эгоиста» купить во «Вредилках».

— Кстати, о приворотах. Точнее, о «Вредилках». Нет, еще точнее… — Лаванда сделала паузу, словно бы не решалась в чем-то признаться. Ромильда верно прочитала ее интонацию.

— Лаванда! — Ромильда была вне себя от нетерпения. — Ну! Тебе явно есть что рассказать! Короче. Кто он?

— От тебя невозможно ничего скрыть, — Лаванда опустила глаза, затягивая паузу и не спеша прекращать интригу.

— Говори уже!

— Фред Уизли.

Глаза Лаванды сияли. Ромильда не особенно удивилась. В Мунго она краем глаза пару раз замечала, что еще до своей выписки Лаванда заходила к Уизли в палату.

— Он целуется в сто раз лучше, чем Рон! — делилась Лаванда.

— Это замечательно! А что Джордж? — поинтересовалась Ромильда. — Как ко всему относится?

— А почему ты спрашиваешь? — смутилась Лаванда. Пылающие щеки не укрылись от Ромильды и за завесой белокурых волос подруги.

— Ходят слухи, они всегда вместе. И в квиддиче в одной команде играли, и в магазинчике своем неразлучны… — Ромильда отхлебнула остывшего чая.

— А, квиддич… Ты же слышала, что Анджелина Джонсон подписала пятилетний контракт с французской командой и уехала на континент?

— Нет, пропустила эту новость. И?

— Уизли — в моем сердечке навсегда, — промолвила Лаванда, наливая себе свежую чашку из чайника и подмигивая Ромильде сначала одним глазом, а потом другим. Напоказ взбила волосы характерным кокетливым жестом.

— Тогда я вдвойне тебя поздравляю! — восхитилась Ромильда.

Лаванде всегда хотелось много любви. Больше, чем мог бы дать один человек. Она и сама сверх меры проявляла свои чувства, и для одного человека это могло показаться чересчур интенсивным. Так что с Фредом и Джорджем Уизли у Лаванды вполне могло бы получиться семейное счастье.

* * *

Волшебный суд Визенгамот разбирал дела бывших Пожирателей смерти, определял степень вины и меру ответственности. Ромильда не следила за ходом судебных процессов. Она с головой погрузилась в работу медиковедьмы. Дома изучала отцовские книги и всерьез намеревалась стать целителем.

О бывших пациентах ожогового отделения ни отец, ни мать не говорили ни слова. Ромильда тоже старалась не вспоминать о них.

Но как-то раз, совершенно случайно взяв в руки свежий номер «Ежедневного пророка», Ромильда наткнулась на заметку, посвященную «бывшим работникам Министерства Магии» — так именовались егеря. В соответствии с новым постановлении Визенгамота, чтобы к бывшим егерям не было претензий, нужно было поручительство кого-то из добропорядочных волшебников. В предыдущих номерах газеты развернулась бурная полемика, нужно ли вообще прощать эти отбросы общества, или стоит посадить их в Азкабан на веки вечные. Как бы то ни было, суд принял решение. Вряд ли найдется много желающих заступаться за тех, кто творил всякий беспредел и безобразия. Да и не смогут бывшие егеря жить честной жизнью. Они же почти поголовно все оборотни. А оборотни — темные твари, это всем известно из учебника по защите от темных сил. Страница триста девяносто четыре.

У Ромильды не мелькнуло и тени сомнения, как она должна поступить. На следующий же день после своей смены в Мунго, не переодеваясь, она отправилась в Аврорат.

Зелено-желтая мантия медиковедьмы ярким пятном выделялась на фоне сине-красных мундиров авроров. В кабинет приема заявлений Ромильду даже пропустили без очереди.

Заявления принимала Кэти Белл. Ромильда удивилась, увидев бывшую однокурсницу в аврорском мундире за столом, на котором возвышались стопки пергаментов.

Кэти спокойно выдала Ромильде бланк заявления на поручительство. Ромильда заполнила его, указав свой домашний адрес и место работы. Кэти пробежала глазами пергамент.

— Все в порядке, спасибо, мисс Вейн.

После того случая с проклятым ожерельем Кэти долго лечилась, и, хотя курс лечения был длительным и времени прошло уже немало, продолжала наблюдаться в Мунго. Кто-то из семьи Белл служил в Аврорате, и Кэти пристроили работать с бумагами.

Ромильда чувствовала себя так, будто она сама проклята. Во время работы удавалось отвлечься, удавалось переключиться на книги по целительству, но оставалось самое черное время — перед тем, как заснуть, перед глазами она видела все то же знакомое лицо. Знакомый голос что-то говорил и говорил на ухо, и теплые губы почти касались шеи…

Ромильда не покупала больше приворотные духи. Не писала больше провокационных записок. Работа, книги, общение с сестрой — вот что заполняло ее дни. Изольда должна была вот-вот уехать в Хогвартс, и Ромильда перетряхивала содержимое своего книжного шкафа в поисках учебников за первый курс. Из года в год юные волшебники учились по одним и тем же книгам. А вот перья, пергаменты, принадлежности для зельеварения предстояло купить новые.

— Ты купишь мне сову, Ромильда? — Изольда кивала, потряхивала кудряшками, такими же, как у Ромильды, только светло-русыми. Девочке очень хотелось завести питомца, и разговор про сову повторялся каждый вечер.

— Конечно. Самую быструю из всех! — как всегда, обещала Ромильда. Зарплата медиковедьмы позволяла ей делать самостоятельные покупки, не обращаясь за помощью к родителям.

Четвертого августа семейство Вейн отмечало одиннадцатый день рождения Изольды. По традиции, в кафе Фортескью был заказан столик. Вейны сидели внутри кафе, на улице моросил дождик. Торт-мороженое, большой, холодный-прехолодный, с начинкой из клубники и малины, возвышался на блюде, как волшебный замок. Изольда была одета как маленькая принцесса, в пышное розовое платье с оборочками и бантиками, по правде сказать, более подходящее для совсем уж маленькой девочки. Скоро Изольда Вейн переоденется в школьную форму и фактически начнет самостоятельную жизнь вдали от семьи. Мама и папа обменивались грустными взглядами, и теперь Ромильда вполне разделяла их чувства. Чем старше она становилась, тем тяжелее переносила разлуку. В детстве-то человек быстрее привыкает, отвлекается на новые занятия. Хотя чего лукавить, Ромильда и сама в школе очень скучала по родным. Хорошо, что сейчас они все вместе.

Для сегодняшнего торжества Ромильда выбрала строгое прямое платье в цветах Гриффиндора, но не таких ярких, как на факультетском гербе. Темно-рубиновая ткань с едва заметной золотой отделкой на рукавах и вороте красиво облегала фигуру. Волосы Ромильда убрала назад, заколола в пучок, как привыкла делать на работе. На столе перед Ромильдой в вазочке перемешались белое мороженое и алые ягоды малины и клубники. Ромильда сосредоточилась на сладком тающем лакомстве и не смотрела в окно. Да и не было в Косом переулке ничего примечательного. Те же магазины, те же прохожие, все на одно лицо.

После кафе семья Вейн отправилась в магазин «Волшебный зверинец». В отличие от лавки «Магия металла» он работал как и прежде. Изольда выбрала небольшую пеструю сову. Ромильда заплатила за птицу, за клетку, за совиный корм. Нарядные облегающие платья шьют без карманов, очень неудобно, и Ромильда достала деньги из темно-рубиновой сумочки с золотой отделкой. Принадлежавшая еще прабабушке вещица легко поддавалась трансфигурации и чарам изменения цвета, таким образом, превосходно сочеталась с любыми нарядами. Чары расширения пространства нужно было обновлять примерно раз в десять лет. Несложно и практично: в сумочку вмещалось очень много полезных вещей. При необходимости можно было бы и совиную клетку туда положить, но сове бы не понравилось сидеть в замкнутом пространстве без свежего воздуха. Дотти бы не оценила, да Ромильда и не стала бы так издеваться над птицей.

Новая сова глядела на сестер Вейн круглыми желтыми глазами.

— Назовем ее Спотти, — решила Изольда. — Как ты думаешь, они подружатся с Дотти?

Сова Ромильды была достаточно флегматичной, поэтому Ромильда ответила утвердительно:

— Обязательно. Надо купить побольше совиного печенья, чтобы им обеим хватило.

Совиное печенье делали в основном из сушеных мышей, змей и ящериц. Все совы его обожали.

Так как все взрослые в семье Вейн работали по достаточно плотному графику, решено было сделать все необходимые для школы покупки в этот же день. Ведь для этого нужно не так уж много времени. Если следовать подготовленному списку, а не бегать в магазин по сто раз, забывая то одно, то другое.

Мистер Вейн нес клетку со Спотти, а его жена и дочери заходили почти в каждую лавку, встречавшуюся им на на пути. Когда он стоял, ожидая у аптеки, ему показалось, что в боковом переулочке мелькнул какой-то знакомый человек. За годы работы в больнице мистер Вейн познакомился с большинством населения Магической Британии, но, по правде говоря, лучше всего он запоминал не лица больных, а их травмы и болезни, так что кое-кто на него даже обижался. Мистер Вейн обернулся, чтобы понять, кто же там был, но в переулочке было пусто.

— Папа, папа, смотри, какой у меня котел! И флаконы! — младшая дочь пребывала в совершенном восторге от своего нового имущества.

— Прекрасно, просто прекрасно, — похвалил новенький котел мистер Вейн. Спотти ухнула и переступила с лапы на лапу на жердочке, отчего клетка зашаталась у него в руках.

— Ей тоже нравится! — восхитилась Изольда реакции питомца.

Вейны вернулись в Корнуолл лишь под вечер.

Море тихо и ласково встречало уставшее за день розовое солнце.

Ромильде впервые за лето удалось заснуть без сновидений.

* * *

Волшебные семьи сильны традициями. Тридцатого августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года семья Вейн вновь появилась у Фортескью. Сидели внутри кафе, потому что пасмурное небо грозило скорым дождем. Роскошный ежевично-ананасовый торт даже на вид был очень вкусным.

Мама и Изольда с огромным трудом уговорили Ромильду надеть новое нарядное платье и распустить волосы. Она отбивалась как могла, но все же уступила. Длинные волнистые локоны смотрелись красиво и женственно. Темный оттенок длинного зеленого платья из струящейся ткани отличался от яркой зелени мантий служителей Мунго. Высокий воротник окружил шею, манжеты длинных рукавов скрывали руки до самых пальцев. Сумочка, повинуясь заклинаниям, приобрела темно-зеленый оттенок. Она висела на запястье почти незаметно под манжетой. Палочка, как и всегда, пряталась в рукаве платья.

Проводы в школу, окончание лета — в самом названии семейного праздника таилась грусть.

— Я обязательно напишу тебе, прямо из поезда! — обещала младшая сестра. Она быстро освоилась с совиной почтой, и мистеру Вейну даже пришлось запретить ей присылать Спотти в Мунго просто так, безо всякого повода, когда захотелось поболтать.

— Лучше напиши, как пройдет распределение, — посоветовала Ромильда. — Чтобы мама и папа успокоились.

Старшие Вейны очень переживали по поводу выбора Шляпы. Куда старинный артефакт распределит их дочурку? Папа был уверен, что Изольда попадет на Гриффиндор, мама склонялась к Хаффлпаффу. Бывшие студенты и много лет спустя сохраняли преданность родным факультетам.

— Ладно, — согласилась будущая школьница. — Только сразу отправьте мне ответ!

Изольда принялась есть свою порцию мороженого. Выковыривая особенно крупную ежевику, она немного перестаралась.

Ложечка тонко зазвенела, упав на пол.

Ромильда непроизвольно дернулась. И будто очнулась от долгого сна. Оглядела стол, свою семью — маму, папу, сестренку. Кафе, в котором бывала столь регулярно. Бросила мимолетный взгляд в окно.

Лучше б ей не смотреть туда.

Скабиор стоял на противоположной стороне улицы.

То же пальто. Те же темные волосы с кровавой прядью. Те же глаза, внимательные, прищуренные, глядящие в самую душу. Те же штаны в клетку.

Нет. Никогда больше.

Ромильда отвернулась от окна. Ей удалось сохранить обычное выражение лица. Отец тут же отвел взгляд, сосредоточившись на младшей дочери, которой как раз принесли новую ложку. Ромильда поняла, что обмануть мистера Вейна у нее не получилось. Он увидел Скабиора.

Ну и что. Все кончено.

Мороженое таяло. Ежевика оставляла в нем кровавые следы. Не такие, как малина или клубника. Гораздо более темные.

— Что ж, пора. Еще один день, и в Хогвартс! — провозгласил мистер Вейн. Мама и Ромильда синхронно вздохнули. Изольда широко улыбнулась.

Ромильда аппарировала домой вместе с родителями и сестрой.

Приблизительно через четверть часа Ромильда снова вошла в зал кафе Фортескью. Она забыла сумочку и вернулась, чтобы ее забрать. Так она сказала мистеру Вейну.

В кафе были посетители. Стол, за которым сидели Вейны, уже освободили от грязной посуды и вытерли, но он еще не был занят. Сумочка лежала на стуле, где ее и оставила Ромильда.

Ромильда присела, снова взглянула в окно. Толпа людей. И никого.

Надев сумочку на руку, Ромильда вышла из кафе. И пошла куда глаза глядят. Так много народу. Так пусто. Все спешили, стремились куда-то вперед. А ей бы остановиться, хоть на малое время, вернуться на год назад, когда еще ничего не было определено, ничего не было известно, была одна надежда и вера, что все будет хорошо.

Ромильда брела медленно, не глядя по сторонам. На нее натыкались спешащие за покупками дети и взрослые, кто-то извинялся, кто-то раздраженно шипел. Она не обращала внимания. Она почти дошла до «Дырявого котла», когда ее позвали по имени.

— Ромильда.

Негромко. Таким знакомым голосом.

Ромильда остановилась. Обернуться было выше ее сил. Сжала пальцами манжеты, смяла в кулаках.

Скабиор обошел ее, встал напротив, на расстоянии вытянутой руки.

Выглядел он хорошо, от ожогов на лице не осталось никаких следов. Глаза были серьезные. Ромильда позабыла уже, какого они глубокого темно-синего оттенка.

И снова она не может подобрать слов. Даже улыбнуться было делом, превышающим ее возможности. Просто смотреть на него, видеть его рядом, видеть, что у него все в порядке — достаточно, чтобы сердце билось как сумасшедшее, а все запасы самоконтроля направлены на то, чтобы не броситься ему на шею. Нет. Она не станет.

Зачем он явился? Она уже почти могла жить без него.

Они остановились прямо напротив двери в «Дырявый котел». Их со всех сторон толкали прохожие. Скабиор пару раз предотвратил совсем уж неприятное столкновение, подставив свою руку между особо торопливым волшебником и Ромильдой.

Потом осторожно дотронулся до плеча Ромильды.

— Отойдем с дороги. Здесь не дадут спокойно поговорить.

Ромильда кивнула. Говорить лучше, чем молчать.

Они отошли от «Дырявого котла» в сторону бокового закоулочка, небольшой тупиковый промежуток между домами было видно от дверей паба, служившего границей между мирами магглов и волшебников.

— Как ты себя чувствуешь? — на ходу спросила Ромильда, проявляя профессиональный интерес.

Скабиор, слегка приобнимавший Ромильду чуть выше локтя, едва касаясь ее руки, ответил:

— Отлично. Как новенький.

Они уже дошли до спокойного уголка в двух шагах от оживленной улицы, поэтому Скабиор остановился и продолжил:

— Луна исцелила нас. Ты же знаешь, кто я.

С этими словами он приблизил лицо к Ромильде, почти дотронулся лбом до ее лба.

Она кивнула, но все же тоже исхитрилась не коснуться его.

— Знаю.

— А если знаешь, зачем пошла в Аврорат?

Скабиора долго мучил этот вопрос. Зачем она это сделала? Ему было непонятно и любопытно.

— Не зачем. А почему.

— Хорошо, почему.

— Потому что если есть самый маленький шанс, надо его использовать, — уверенно провозгласила Ромильда. Она не собиралась оправдываться за то, что сделала.

— Ясно. Ты по-прежнему работаешь в Мунго? — Скабиор вроде бы спросил, но был уверен, что так оно и есть.

— Да, — ответила Ромильда.

— Я все-таки до конца не понял, для чего тебе понадобилось идти в Аврорат. Прилетела вдруг сова, принесла бумагу, что для Министерства я честный человек.

Ромильда молчала.

— И я такой — и что я теперь должен делать?

Скабиор развел руками, словно пытаясь показать нелепость ситуации, усмехнулся. Но за его попыткой шутить Ромильде чудилось что-то более глубокое и серьезное. Несмешное совсем.

— Спасибо тебе, — поблагодарил он. — Живу теперь новой жизнью.

Ромильда не понимала, он издевается или на самом деле благодарен.

Поручительство накладывало ответственность и на поручителя, и на того, за кого поручились. Если Скабиор совершит какое-нибудь преступление, Аврорат вполне резонно спросит у Ромильды: «Куда же вы смотрели, мисс Вейн? О чем же вы думали?»

Говорить, конечно, лучше, чем молчать, но, обмениваясь безусловно очень важными, но по сути бессмысленными фразами, Ромильда хотела одного. Поскорее обнять его. Но разговор зашел куда-то не в ту сторону, и уже казалось неуместным вдруг ни с того ни с сего обниматься. Ромильда посмотрела вниз, на старую серую брусчатку под их ногами, покрытую кое-где зеленым лишайником.

— Мне, наверное, пора, — спустя минуту она вновь подняла глаза.

Ромильду утомил этот бестолковый разговор. Она убедилась, что Скабиор в порядке, жив-здоров, чист перед законом, обаятелен, смешлив, как и прежде. Чего еще желать.

Она потрогала висевшую на запястье сумочку. Оглянулась вокруг, готовясь аппарировать.

— Постой! Подожди.

Скабиор верно считал ее намерение и схватил ее за локоть.

— Не уходи.

Притянул Ромильду ближе к себе. Она уперлась ладонями ему в грудь, словно не доверяла, не готова была перейти от чинной светской беседы к более близкому общению. Но руки будто сами по себе скользнули выше, на плечи Скабиора, собравшаяся к локтям ткань манжет обнажила тонкие запястья.

Скабиор мимолетно прижался щекой к пальцам Ромильды, коснулся губами ребра ее ладони.

— Я думал, твоя сова… Прочитал аврорское письмо, потом не мог поверить, а потом — понять.

— Моя сова? — изумилась Ромильда. — Ты ждал мою сову? Серьезно?

— Ждал. То есть не ждал, конечно. Вряд ли ты захотела бы меня видеть. После всего.

— Ты очень убедительно попрощался, «после всего»! Зачем бы я стала тебе писать?

Ромильду начало трясти. От нервов и общего абсурда происходящей сцены. Руками она вцепилась Скабиору в воротник неизменного потертого черного пальто.

— А если не зачем, а почему? — переиначил вопрос бывший егерь.

Ромильда зажмурилась, помотала головой.

— Хватит! — заявила она. — Я больше не могу.

Все ее тщательно все лето выстраиваемые в сердце стены рушились, барьеры падали, и это было невыносимо больно. Скрываясь за стенами Мунго, Ромильда более-менее отгораживалась от собственных чувств за состраданием к другим людям, которым требовалось сочувствие и помощь, но вот пришла пора развернуться и заглянуть в свое сердце.

— Ромильда, — позвал Скабиор. — Посмотри на меня.

Она снова замотала головой, не открывая глаз. Не хватало еще заплакать. А слезы были на подходе. Нет. Она не станет.

Скабиор погладил ее по волосам. Ромильда уткнулась лбом ему в плечо. Сейчас она немножко так постоит, чуть-чуть успокоится и пойдет домой.

Ромильда слегка повернула голову, прижимаясь щекой и ухом к груди Скабиора, чтобы четче слышать, как бьется сердце. Оно грохотало, как бешеное.

Стоять в его объятиях было так приятно и спокойно, несмотря на всю нервозность разговора. Ромильде не хотелось открывать глаза. Еще немножко, и можно будет идти.

Скабиору, вероятно, тоже не понравилось, куда их завели слова. И он решил, что лучше помолчать и выразить свое отношение к происходящему при помощи действий. Простых и понятных.

И таких желанных.

Он провел подбородком по ее волосам. Побудил слегка приподнять голову. Дотронулся губами до ее губ. Сначала тихонько, потом увереннее, поняв, что она уже не собирается вдруг уйти и оставить между ними какие-то нерешенные вопросы. Вопрос в голове у Ромильды был один: «Почему только сейчас?!» А Скабиор, вполне отдавая себе отчет в том, почему он раньше не допускал поцелуев, исследовал губами и языком податливые и нежные губы Ромильды, словно хотел полностью в нее погрузиться прямо в эту самую минуту и прямо здесь. И то, как сплетались их языки, и сталкивались зубы, показывало, как они оба жаждут быть вместе, как друг по другу соскучились.

Голова у Ромильды кружилась, и она хваталась за шею Скабиора, чтобы не потерять равновесие и не упасть. Скабиор обеими руками прижимал ее к себе, чтобы всем телом чувствовать, что она рядом.

Очень мешала одежда.

Ромильда, конечно, уже не ждала, что когда-нибудь они все-таки станут целоваться. Тем упоительнее было почувствовать это сейчас. Абсолютно потерять голову и захлебнуться в водовороте нежности. Или вдвоем дойти до точки кипения и сгореть в этом обжигающем сумасшествии.

Пусть Скабиор когда-то наотрез отказывался от поцелуев. Это заблуждение лишило и его, и Ромильду чудесного ощущения близости. Хотя близость между ними случилась уже не раз, и все было хорошо и замечательно. Но, едва не потеряв все и насовсем, он собирался восполнить то, чего им так не хватало. Если она согласится. После всего, что было.

Она знает, кем он был и кем останется. Есть вещи, которые изменить нельзя. Но если есть хоть маленький шанс все исправить, надо исправлять и жить дальше, конечно, он согласен, в этом она полностью права.

Отказавшись от ненужных слов, он объяснил ей и свое отношение, и свое видение дальнейшего развития событий.

И сказал больше, чем могли вместить слова.

— Ты же говорил, не целуешься в губы.

Пусть он не думает, что Ромильда что-то забыла.

— Это было в другой жизни, красавица.

Пусть она не думает, что он что-то забыл. И когда-нибудь забудет.

* * *

Обратная сторона романтики 

Во взгляде играет насмешка.

Улыбки красивый оскал.

«К чему суета нам и спешка.

Тебя я, красотка, искал.

 

Авадою в сердце запала.

Ни выгнать нельзя, ни забыть.

Нас с первого взгляда связала

Незримая прочная нить.

 

Сгорая от страсти, в надежде,

Сове доверяешь письмо.

Его получив, как и прежде,

К тебе не приду все равно.

 

Не время сейчас, в самом деле,

Для нежности и для любви.

…Добились, чего мы хотели.

Ты с этим как хочешь живи.

 

Как легенькая паутинка,

Повисну над страшным огнем.

Вот взорванный мост, как картинка.

Ромильда, я умер на нем.

 

Спасенный по прихоти неба,

Дотла не успевший сгореть,

Я счастлив, конечно же, не был.

Не буду, конечно, и впредь.

 

Шутил я с тобою напрасно,

Напрасно с тобою играл.

Предельно становится ясно:

Себя я навек потерял.

 

Заботы твоей я не стою.

Я в шерсть завернусь под луной,

Я зверем свирепым завою.

Не надо встречаться со мной.

 

Расстаться, уверен, во благо.

Ведь я вне закона, увы.

Авроры предъявят бумагу,

И мне не сносить головы.

 

Не создан для нежных объятий.

Меня не ищи, не зови.

Достоин суровых проклятий,

Позора, но уж не любви».

 

Так вьется дорожка кривая

В Косом переулке с тех пор.

И в маленьком шаге от рая

В смятеньи застыл Скабиор.