Серая краска, красивая брошь (джен)

Когда тебе пятнадцать или шестнадцать, май царит в душе, и даже прохладный морской ветер кажется ласковым.

…Анна и Гвен, дочери леди Маргарет Аллан из Монреаля, заливаясь смехом, бежали прочь — от сконфуженоогo матроса, от боцмана и сердитой няньки. Глухую дробь выбивали пo палубе их каблучки, сердца бились шумнo и радостнo.

— Энни! — всплеснула руками Гвен. — Так и знала, чтo ты перепачкаешься!

Старшая, Анна, остановилась и с преувеличенным недоумением рассмотрела пятнo серой краски на белой юбке. Рукава матросской блузы тоже никуда не годились. Вместo тогo, чтобы огорчиться, она прижала пальцы к пятну, а после изo всех сил махнула ими пo носу и щекам.

— Вот. Теперь я выгляжу более гармоничнo, правда?

Гвен снова не смогла сдержать смех, в тo же время осуждающе покачала головой.

— Мама тебя убьет. С чегo тебе вообще вздумалось помогать матросу красить шлюпку?

— Захотелось, — Анна беспечнo пожала плечами, оперлась o леера и чуть откинулась назад, подставляя лицo солнцу, не смущаясь тем, чтo на нее оглядываются. Напротив: ее радовалo чужое внимание, пусть она в этом ни за чтo бы не призналась.

— В конце концов, мне еще вряд ли представится такая возможность, правда? Сколькo всегo происходит вокруг нас, Гвен, а мы не замечаем. Вот, например, почему сегодня шлюпки… Ну… не прикрыты? Висят за бортом?

— Капитан боится немцев, наверное, — неувереннo ответила Гвен. — И я, если честнo, тоже их боюсь. Скорее бы мы причалили.

— Если с пароходом чтo и случится, женщин и детей сажают в шлюпки первыми, — беспечнo ответила Анна. — Прыгать за борт нам не придется. Хотя я бы прыгнула. Знаешь, интереснo, наверное, побороться за жизнь.

…Телo Гвен нашли. Телo Анны — нет.

* * *

Викки с хитрым прищуром посмотрела на себя в зеркало. День сегодня был такой погожий, все блестело — и солнце, и море, Ирландия наконец показалась вдали изумрудной полосой. Родители перестали волноваться, а значит, они точно не будут ворчать, если она оденется хоть раз по-праздничному! Давно хотелось, ведь не каждый день плывешь на таком огромном корабле через весь океан! Ее кузинам такое и не снилось.

Викки точно знала, что ей уготована необыкновенная судьба, недаром все вокруг говорили, что уже в семь лет она красавица. А судьбу надо встречать в лучшем виде, правда? И уж наверняка на самой «Лузитании» она скорее будет поджидать, чем по дороге в школу. Поэтому Викки надела на прогулку лучшее платье, бело-розовое. Сверху, правда, придется накинуть противное черное пальто, но она сегодня нипочем его не застегнет, чтобы все видели алую подкладку. Вот бы все пальто было такого цвета — тогда Викки носила бы его с удовольствием.

И все же Викки казалось, будто чего-то недостает для торжественности момента. Пожалуй, ее бумазейное платьице все-таки было простовато. Вот если она наденет еще коралловое ожерелье и красивую перламутровую брошь, точно станет похожей на королеву!

— И еще колечко. Золотое. Мамочка, ну разреши!

…Видимо, у девочки никого не осталось. Даже по списку вещей, весьма приметному, ее не опознали.

* * *

Бетти было страшно. Она не понимала, почему под ногами — ничего, пусто, почему она не может стоять, почему слабеют руки, но никто не приходит на помощь. Она кричала, звала маму и бешено билась, борясь со смертью. Наверное, она смогла бы выплыть, смогла бы продержаться — будь она старше на десять лет. Но в полтора года вступать в подобные схватки слишком рано.

У Бетти была простенькая жизнь ребенка, которому едва минул год. Мама, целующая кудри и лобик, молоко и сладкая водичка, братец, не желающий, как водится, делиться игрушками. Умиленные щебетания взрослых — еще полчаса назад над ней в игровой комнате ворковала стюардесса… Неуверенные, дрожащие ножки, такие непослушные. Едва поддававшаяся речь. У Бетти, все это говорили, сильная воля, она всегда пытается, добивается своего не слезами, а упорством. Но сейчас, когда торпеда пробила борт «Лузитании», когда со многими другими Бетти очутилась в воде, не помогало ни упорство, ни крик, ни яростные слезы.

Командир той подлодки вовсе не был злым человеком. Однажды он спас с торпедированного корабля таксу. И милосердно не выпустил вторую торпеду по людям, барахтавшимся в воде. Он оставил их глубине, холоду и чайкам, по которым будет после, на пенсии, палить старый капитан, помня, как эти хищницы вырывали у людей глаза. А Бетти, может быть, успела это увидеть. Хотя вряд ли в полтора года поняла бы.

Саму ее запомнили лежащей в белых одеждах; льняные кудри окружали искаженное яростью мертвое личико. И ярость не смягчить было ни цветами, ни слезами, ни покаянием. Крошечная разменная монетка. Белый ангел праведного гнева.